Из глубины паба Герни увидел Бакройда. Тот подошел к бару и заказал выпивку. Бакройд был высокого роста и держался с достоинством. Непослушная грива седых волос была откинута с его широкого лба. Лицо выражало приветливость и в то же время иронию. Когда он отошел от стойки бара, Герни встал, чтобы Бакройд его увидел, и еще потому, что испытывал к этому человеку глубокое уважение.

– Привет, Саймон! – Они пожали друг другу руки и улыбнулись, искренне радуясь встрече. – У вас, наверное, нет времени для светской беседы.

И все-таки они немного поговорили о житейских делах. Бакройд рассказал о своей жизни.

– Я пишу книгу об истории лондонских церквей и о связанных с ними событиях. Нелепая работа для такого католика, как я. Порой не могу подавить раздражения, но мой редактор – довольно приятная девушка с пышной грудью – постоянно уговаривает меня не вдаваться в полемику. Вам, конечно, известно, что я отошел от дел.

– Но кое-какие слухи до вас доходят?

– Иногда, иногда. От старых привычек трудно избавиться. Но должен признаться, стараюсь много не слушать и не читать между строк. В коридорах тайной власти всегда находилось место идиотам, но сейчас число их, пожалуй, значительно увеличилось. Богатые болваны по-прежнему ведут охоту на ведьм, профессиональные сторонники «жесткой» линии по-прежнему злобствуют и уже закоснели в своей борьбе, не обладая ни талантом, ни тонкостью ума, которого у портовой шлюхи и то больше. Мозги им теперь заменил компьютер. Их волнуют не тайны истории, а повреждения видеосистемы. А отсутствие исторического чутья – вещь очень опасная. Впрочем, ладно. – Он махнул рукой. – Что я могу для вас сделать?

Герни изложил суть дела. Бакройд задумался, играя подставкой для пива.

– Пожалуй, я еще закажу выпить, – сказал он.

Герни взял у него подставку, смахнул со стола и поймал на лету, прежде чем подсунуть под новый стакан виски, который принес Бакройд. Отпив немного, Герни спросил:

– Ну что?

– Есть во всем этом что-то неуловимое.

– Но хоть что-нибудь можно понять?

– Нет. – Бакройд покачал головой. – Ничего. Вы убеждены, что это не то, о чем вы думали вначале?

– А вы не были бы в этом убеждены?

– Пожалуй, да.

– Почему?

– Вы мне не доверяете, Саймон? – Он сделал вид, что обиделся.

Герни улыбнулся:

– Просто хочу получить подтверждение своим мыслям.

– Меня озадачил переезд. Самолет, организация и все такое. Он с самого начала входил в их планы, иначе они не смогли бы его осуществить. Вряд ли это экспромт. И если они прилетели запланированным рейсом, то должны были забронировать места, посадить парня на наркотик и предупредить авиакомпанию, что летит больной. Они все должны были продумать. Это чертовски трудная операция, и безумно рискованная. Более того... – Он сделал паузу и поболтал стаканом с виски. – Не вижу в этом смысла. – Он взглянул на Герни. – А вы?

– Я тоже.

Бакройд вздохнул, поставил локти на стол и руками подпер подбородок.

– Вы полагаете, что его нельзя было привезти, как обычного пассажира?

– Думаю, это невозможно.

– Да, – произнес Бакройд задумчиво. – Согласен. И вам казалось, что его вообще здесь нет?

– Да, мне так казалось. Но скоро я это выясню. У меня появилось предчувствие, что он здесь.

– В таком случае, может быть, что-нибудь и просочится. Постараюсь разузнать, если хотите.

– Конечно, Джордж, был бы вам очень признателен. Бакройд кивнул, потом сделал круглые глаза и пожал плечами.

– Хотя одному Богу известно, зачем... Я хочу сказать, слишком дальний прицел, Саймон, все как-то неправдоподобно.

– Да, все, от начала до конца. Прошлой осенью у меня были дела в Сардинии, они шли с переменным успехом, потому что меня наняли уже после того, как похитители получили деньги. Именно это и осложняло ситуацию. Но кто-то, стоявший за ними, потребовал, чтобы они передали заложников – самое опасное дело. Глупо, конечно, ведь легче их убить. Но на этот раз... они все время отступают. Все идет не по правилам.

– Десять миллионов, – произнес Бакройд. – Я позвоню вам, если что-нибудь узнаю.

– Хорошо, но не оставляйте записки. Я живу в «Конноте».

Бакройд засмеялся:

– Ничего себе! Да ведь вы под колпаком! Они, должно быть, заранее заказали номер. Этот «Коннот»...

– Конечно, у них там свои люди.

В три часа ночи в номере Герни зазвонил телефон. С точки зрения Герни время было выбрано не случайно, это был первый маневр. С ним говорил тот же человек из Нью-Йорка.

– Слушайте внимательно, – сказал он.

Наступило молчание.

– Да, – ответил Герни. – Я слушаю.

– Необходимые документы будут доставлены к вам в отель через три часа. Их привезут, как обычно, на такси, только не валяйте дурака – зря потратите время. И не старайтесь узнать наш адрес, мы сами передадим его вам. Деньги пойдут в швейцарский банк. Мы вам скажем как и когда. Проследите, чтобы Паскини был готов. Понятно?

– Понятно.

В трубке послышались гудки. Герни вернулся в постель и уставился в потолок. Видимо, они знали, что какое-то время его не было в номере. Что же, неудивительно. Они достаточно профессиональны. Знали они и о его конспирации, потому что наверняка следили за ним в метро и были потрясены. Хотя по телефону об этом не было сказано ни слова.

Герни терялся в догадках, словно смотрел на картину, изображавшую прежде невиданное существо. Даже метод исключения был тут бессилен. Ясно, что это не слон, не тигр, не антилопа... Но кто же все-таки? Этого Герни не знал.

Он прополоскал рот, набрав воды прямо из крана, надел тренировочный костюм и кроссовки и спустился в холл. Из своей стеклянной будки вышел портье, на ходу надевая форменный пиджак. И, стараясь не выдать своего удивления, проводил Герни до двери. Герни улыбнулся, словно сам признавал свою эксцентричность.

– Когда вернетесь, позвоните, сэр. – Портье открыл дверь и втянул в себя воздух. Какой-то момент они стояли рядом на ступеньках.

– Там, откуда я прилетел, сейчас день, – объяснил Герни, незаметно оглядевшись.

Портье указал на колокольчик и сказал:

– Постучите по нему.

Герни побежал трусцой, свернув с Норт-Одли-стрит на Беркли-сквер и направляясь к реке. Воздух был пропитан сыростью. По узким улочкам гулял легкий ветерок. Он почувствовал, как у него защипало в горле, и ощутил запах угарного газа. Тусклые натриевые лампы уличных фонарей бросали свои бледный свет на город, страдавший, казалось, оттого, что изо дня в день ему приходится вдыхать собственный воздух, отравленный разного рода выбросами, выхлопными газами, дымом из печей, пылью разрушающихся зданий...

Куда ни кинь взгляд, у дверей домов, на теплых вентиляционных решетках лежали мужчины и женщины, главным образом старики. Из карманов их поношенной одежды торчали газеты, служившие им для тепла. Спали эти несчастные повернувшись к стене или двери, пытаясь создать себе хоть какую-то иллюзию домашнего уюта. Герни видел их, когда пробегал мимо дорогих отелей и роскошных зданий. Это были никому не нужные, выброшенные за борт жизни люди, отданные на откуп истории города.

Герни пробежал через площадь Пикадилли по Хеймаркет, затем через Трафальгарскую площадь и оказался на Уайтхолл. Правительственные здания были похожи на крепости, каждая комната там, казалось, представляла собой загерметизированную ячейку с сейфом внутри, где хранились бумаги, письма, приказы и ответы, донесения и меморандумы с указанием, как дальше жить миру, о чем сам мир даже не догадывался. По мнению владельцев сейфов, это было их привилегией. Приобретя это право, они обделывали свои дела, старались обскакать друг друга, закладывали то, что им не принадлежало, и с бесстрастными лицами блефовали, как в покере, имея на руках ненабранную флешь. Это они крутили маховик мира, в то время как тот спал, сочетался браком или умирал. И пока они покупали и продавали, он привозил с пастбищ скот, стоял в очередях в кассы кинотеатров, играл с детьми на пляже и читал вечерние газеты в пабе. Река была пустынной, на набережной ветер дул сильнее, и на воде волновались и играли световые блики. Герни побежал на восток к Сити, чувствуя, что входит в ритм. Изначальная тяжесть постепенно ушла из ног, и он бежал до тех пор, пока мозг не перестал перемалывать события. Минут через сорок он машинально повернул к гостинице, даже не ощущая городского шума.

После шести часов утра коридорный принес ему пакет. В конторке Герни сказал, что очень его ждет. В пакете он обнаружил фотографию, сделанную «Поляроидом», и листок бумаги с указанием времени – восемь часов вечера – и адресом на Чейни-Уок. Герни не удивился. На фотографии был Дэвид Паскини. Он сидел на стуле с высокой спинкой, глядя прямо в объектив и держа в руках «Таймс», так расположив газету, чтобы она не заслоняла лицо. Герни подумал, что надо бы сличить газеты, но заголовки свидетельствовали о том, что она сегодняшняя. Лицо юноши ничего не выражало; оно словно случайно было выхвачено из толпы, казалось грустным и измученным.

Герни позвонил, попросил оставить ему сегодняшний номер «Таймс», минут десять поговорил с Чезаре Паскини и набрал номер Кэролайн Ранс в Вудстоке. Голос ее звучал словно издалека, немного смазано, видимо, она была навеселе.

– Это не значит, что Дэвид будет отпущен, – сказал он. – Они не отпустят его, пока не получат деньги.

– Поговорите с ним при встрече, – с неожиданной настойчивостью попросила она. Видимо, мысль о том, что кто-то увидит ее сына, пусть даже доверенное лицо, взволновала ее.

– Его там не будет, – сказал Герни. – Я в этом уверен, они держат его в другом месте.

Вопреки его ожиданиям, Кэролайн не спросила, почему в таком случае они хотят встречи.

– А он жив? – уже в третий раз она задала ему этот вопрос. – Вы точно знаете, что он жив?

– Да, Кэролайн. – Он снова напомнил ей о полученной фотографии, потому что именно это она и хотела услышать. Он не сказал, что еще не видел номера газеты. Впрочем, Герни был уверен, что с этим все в порядке.

– Я хочу к вам приехать.

– Не надо, – резко ответил Герни.

– Господи, Саймон! – Она заплакала. – Я здесь просто схожу с ума. Пожалуйста, позвольте мне приехать. Вреда от этого не будет.

Герни не ответил, она разозлилась и крикнула сквозь рыдания:

– Мерзавец! Вам не понять моих чувств! Вам все равно! Я буду делать, что хочу! Он не ваш сын, не ваш! Вы просто паршивый наемник! Вы не можете мне приказывать. Да кто вы такой? Бог мой, если захочу, сяду на самолет и прилечу. Вы – негодяй! Кто вы такой?

Герни бросил трубку и, переждав минут пять, снова позвонил. Она все еще плакала.

– Послушайте, – сказал он, – мы должны написать письмо, справиться об их условиях. Прямо сейчас вот что нам нужно сделать. Видимо, что-то происходит, они подпускают меня поближе, – он говорил очень мягко. – А что будет дальше – не знаю, вы сами понимаете. Ваш приезд не поможет. Может быть, как раз наоборот. Для вас важнее оставаться в Вудстоке... Дэвид – жив, они дали мне это понять, ведут переговоры по поводу передачи денег и хотят со мной встретиться. Мне не хотелось бы нарушать этого равновесия.

Герни подумал о номере люксе в «Плазе», об их странном житье вдвоем, о воздухе, наэлектризованном истерикой. Он понимал, что ее нагота, на которую она не обращала внимания, объяснялась страхом, вытеснившим в ней все остальные чувства. Вспомнил, как она металась от стула к подносу с напитками, пока, наконец перестав притворяться, не забрала с собой всю бутылку.

– О'кей, – слабо произнесла она, – о'кей. Не знаю, сколько еще продержусь. Пожалуйста, звоните мне. – В голосе ее звучали слезы. – Я не сплю, не выхожу на улицу. Что мне делать, Саймон?

– Дэвид жив, – сказал он, – и это главное.

Герни завтракал в ресторане. Даже не пролистав газету, он видел, что заголовки совпадают.

Когда он подносил вилку ко рту, им вдруг овладела безумная ненависть, такая сильная, что он весь подался вперед, поставил локти на стол и сцепил пальцы, словно хотел ее сдержать. Невидящим взглядом он смотрел прямо перед собой, кипя от гнева. Он сжал пальцы так, что затряслись руки. Гнев настиг его так внезапно, что он не успел справиться с ним. Чувство это было убийственным и совершенно бесполезным.

Кажется, они довели его до ручки, дергая за веревочку, как марионетку. Он был уязвим и открыт для них, тогда как они скрывались и делали, что хотели. Герни подумал о человеке, которого убил в Сардинии, вспомнил, как привязал его за лодыжки к ветке дерева и как его руки ударились о землю, когда ветка наклонилась, а из карманов брюк посыпалась всякая мелочь. Вспомнил женщину, которая могла дышать только ртом и каждый раз вскрикивала, когда «рено» подпрыгивал на ухабах. Отчасти его ненависть рождалась из сострадания, отчасти из страха, но не его собственного, а жертвы. Из страха той женщины, Дэвида... Больше всего его страшила беспомощность, с которой бьется пойманное в ловушку животное.

С минуту он сидел неподвижно, буквально впившись локтями в стол, потом вдруг снова стал есть. После завтрака он пошел в свой номер, лег в постель и стал ждать, машинально листая газету. Сразу после полудня ему позвонил Джордж Бакройд.

– Кое-что удалось узнать, – сказал он. – Я слонялся с вопросником среди ребят из военной разведки из Сенчури-Хаус. Вообще-то негусто. Но очень убедительно. Пожалуй, вы на ложном пути. Я проверил возможность прибытия мальчика на самолете по расписанию, кое с кем разговаривал. Мои вопросы вызвали легкое удивление. Никаких признаков тревоги или изумления, никаких угроз. Не знаю, конечно, какой получим ответ. Там некоторые все еще называют меня «сэром» и ценят осторожность. Ну, как обычно бывает...

– Говорите все, что вам удалось узнать, Джордж– Что вам сказали?

– Я попытался разными путями выудить какую-нибудь информацию относительно парнишки. Задавал вопросы: были ли секретные рейсы или, может быть, кто-то не сел в самолет в последний момент, помогаем ли мы сейчас американцам, ввозили ли кого-то в последние несколько дней? Спросил, могли ли они чего-то недосмотреть или оказывать помощь в каком-то секретном деле? Даже намекнул на похищение. Но никто ничего не знает.

– Может быть, они просто скрывают? – спросил Герни.

– Думаю, что нет. Почти уверен. Эти люди работали у меня в штате, и я достаточно хорошо их знаю, чтобы сомневаться в их искренности. Как ни удивительно, они остались мне верны... старая школа.

Возможно, их всего двое. Они заинтересовались этой историей. Но одно дело сплетни за выпивкой, а другое – активный поиск информации. Боюсь, этого не избежать.

– Насколько велик риск?

Бакройд засмеялся:

– Для вас или для меня?

– Для обоих.

– Думаю, что невелик, если это не событие, способное потрясти мир. Раз нет никакой связи, нет и опасности выболтать им лишнее. В общем, несколько пустых мест в этой головоломке я заполнил. Я имею в виду даты и географию. Вот тогда-то передо мной и вырисовались кое-какие детали. Не исключено, впрочем, что они не имеют никакого значения. – Герни ждал. – Первая нисколько не удивляет, но достоверна и могла бы всех заинтересовать. Не секрет, что некоторые партии товаров, отправляемых Паскини в эту страну, пользуются весьма сомнительной репутацией. Известно также, что их получает публичный дом на Чейни-Уок для распространения. Неясно только, знают ли об этом в акцизном управлении и отделе по борьбе с наркотиками. Так или иначе, это не может серьезно беспокоить разведслужбы на Ватерлоо. По-моему, речь идет о небольшом количестве героина, а Паскини слишком силен, чтобы его трогать, даже если он и знает о поставках. Он контролирует большую часть итальянского делового мира. Рыбные дни с наркотиками ушли в прошлое. Нет оснований верить, что он занимается дешевой переправкой подобного товара. Это все, что удалось выудить нашему римскому центру.

– А как насчет борделя?

– Это одному Богу известно, Саймон. Я сомневаюсь, а вы? Думаю, это просто один из филиалов распространения наркотиков. Видимо, и девочки там дороже, зато стоящие.

– Ну а второй бордель?

– Не знаю, насколько это важно. Вы сказали, что парня похитили, когда он шел в колледж. Дартмут, если не ошибаюсь?

– Да.

– Ну, Дартмут действительно переполошил моих бывших коллег. Кажется, там были наши люди – в июле, потом в сентябре.

– Только наши? Больше никого?

– Нет, нет. ЦРУ тоже. Ведь это их дело.

– Какое дело?

– Думал, вы в курсе. Не знаю. Человек, с которым я говорил, занимался там ночлегом и завтраками. У них был дом в местечке Норт-Помфрет, в Вермонте, у самой границы штата, и они обычно курсировали между ним и Бостоном.

– А сейчас?

– Все то же самое, – сухо ответил Бакройд. – Мне сказали, что наш парень еще не вернулся. Он там уже две недели. – Он помолчал. – Возможно, это совпадение. Мы всегда посылаем в Штаты странных ребят, вы же знаете. Насколько я понимаю, он не занимается сбором информации. Преступлений за этот период совершено много, но нет оснований считать, что хотя бы одно из них как-то связано с вашим делом... Об изнасилованиях, конечно, я не говорю, – шутливо добавил он.

– Что же тогда это было?

– Простите, не понял.

– Вы сказали, что сбором информации ваш парень не занимался.

– Он какой-то техник. Это все, что я смог узнать. – Бакройд ждал, что ответит Герни, но тот молчал, и Бакройд продолжал: – Учтите, Саймон, все, что я вам сказал, возможно, не имеет никакого отношения к вашей истории.

– Здесь могут быть просто совпадения, – заметил Герни.

– Да, конечно, нам остается только ждать.

– И все-таки, что вы об этом думаете?

– То же, что и вы, – ответил Бакройд. – А что еще может прийти в голову?

– Ничего, – согласился Герни. Он хотел сообщить Бакройду о назначенной встрече на Чейни-Уок, в восемь часов вечера, но передумал, решив, что это бесполезно, и сказал: – Я вам очень благодарен, Джордж.

– Звоните, если понадоблюсь. Я сделал все, что мог, чтобы эти апологеты «холодной войны» ничего не пронюхали.

– Понимаю. Спасибо, Джордж.

– Всего хорошего, Саймон, – тепло попрощался Бакройд.

– Кто знает, может, вы и правы.

Как находят нужную страницу в захлопнутой книге и вспоминают прочитанное, так Дэвид Паскини вошел в мир сна в том месте, где его покинул.

Он снова стоял в кухне у окна того же самого дома и смотрел, как раскачиваются на ветру хрупкие верхушки елей. Ни человека, ни собаки нигде не было, только собачья корзинка находилась на прежнем месте, у печки, где стояла маленькая настольная лампа. Видимо, большую часть времени хозяин проводил на кухне.

Дэвид знал, что видит сон, и мог свободно им управлять.

В правом углу на стекле он заметил отражение человека, спускавшегося с холма. Впереди, перепрыгивая через рытвины, бежала собака. Они были далеко, но это не помешало Дэвиду рассмотреть человека. Крупный нос, высокий лоб, мужественное лицо с хитрым, как у лисы, выражением. Чем-то он напоминал цыгана. Ветер, шевелил его волнистые, как у девушки, волосы.

Крошечное отражение в частичке стекла четко вырисовывалось на голубом фоне. Дэвид смотрел, как мужчина спускается с холма, и радовался его возвращению. Отражение все приближалось, росло. Человек прижался к стеклу и подбородком почти уперся в макушку Дэвида. Он стоял за спиной мальчика, и каждый видел в глазах другого отражение собственных глаз, но повернуться лицом друг к другу они почему-то не могли. Дэвид что-то говорил, но голоса своего не слышал. Если бы человек повернулся к нему лицом или повернул лицом к себе Дэвида, все было бы по-другому. Дэвид приказывал себе замолчать, но его собственное отражение продолжало говорить о том, что с ним стряслось. Почему он здесь очутился и как ему страшно. Он рассказал о своем таланте, о том, чего от него хотят похитившие его люди.

Человек тщетно пытался его понять, и Дэвид это видел, но продолжал говорить, напрягая мышцы груди и живота; его горло опухло от застрявшего в нем крика. Дэвид уже был на грани истерики, так угнетало его это состояние, и даже не заметил, что человек исчез. В следующий момент Дэвид увидел, как тот вошел в кухню. Собака обнюхала миску, видимо, была голодна. Все это отчетливо запечатлелось в сознании Дэвида, но силы его иссякали. В это время к нему кто-то подошел сзади, и в окне появилось отражение Тома. Он улыбнулся, словно фокусник, проделавший свой лучший трюк. Он прикрыл глаза Дэвида, будто играя с ним в «Угадай, кто это». Потом его руки скользнули вниз и остановились на шее, а пальцы водили по горлу.

Человек между тем поставил собачью миску на пол, подошел к окну и уставился на Дэвида. Их лица разделяла лишь тонкая поверхность стекла, но Дэвид знал, что человек видит только живую изгородь, холм, горизонт и небо.

Возможно, он, наконец, прогнал прочь собственный призрак.