Глава 6

Глаза Рейчел блуждали по комнате, останавливаясь на невыразительном абстрактном рисунке обоев, обитых кожей стульях, равномерно расставленных вокруг овального стола. Она не отводила глаз под взглядами двоих мужчин, сидевших за столом, но старалась на них не смотреть, потому что разговаривать с ними не хотела. Она ощущала неловкость; немного нервничала и сердилась.

Плотно закрыв за собой двойные двери, в комнату вошел третий. Он был возбужден и торопился, словно опаздывал на важное совещание. Рейчел заметила, как он небрежно извинился за опоздание, как раскладывал на полированной поверхности стола какие-то бумажки и потом придвинул их к себе, сцепив пальцы.

В Вашингтоне командовал Эд Джеффриз, и это чувствовалось в каждом его жесте. «А вот костюм на нем сидит отвратительно, – подумала Рейчел, – да и галстук не первосортный». Привычным движением он откинул как-то по-мальчишески упавшую ему на лоб прядь волос. Он разыгрывал перед ними спектакль, пробегая глазами какие-то листы, пока остальные молча сидели. Наконец он поднял голову и спросил:

– Итак, что мы имеем? Герни полетел в Лондон, верно?

– Эд, он уже там. – Тот, кто это сказал, поднял руку и посмотрел на часы. – Самолет прибыл два часа назад.

– Кто-нибудь его ведет? – Джеффриз взглянул на другого, лысого, но с пышными усами.

– Конечно. Мы будем следить за ним даже в ванной.

– О'кей. Теперь, – Джеффриз уставился на Рейчел, сидевшую в дальнем конце стола, – я все-таки хотел бы кое-что уточнить. Ты выдала ему информацию о Паскини?

– Да, еще до его отлета, – ответила Рейчел и порылась в сумочке в поисках сигарет, выдав этим свое волнение. На мгновение она вся напряглась, но тут же мысленно послала всех к черту, злясь, что этот подонок вывел ее из равновесия, и с заученной тщательностью закурила сигарету.

– Так-так. – Джеффриз посмотрел в свои бумаги, будто проверяя, все ли он спросил. – И он тебе поверил?

Она пожала плечами:

– Кто знает? Думаю, да. Нет причин не верить. Ведь это он просил меня все выяснить.

– Да, я знаю. Ты дала ему поверхностную информацию, которая не повредит Паскини. – Он раздраженно забарабанил пальцами по столу. – Сожалею, но вы почти ни с кем не связались, прежде чем позвонить Кэролайн Ране.

– Извините, – запальчиво возразила Рейчел, – мне никто ничего не сказал. Было известно, что он мой друг, по крайней мере, так зачислено в досье. Какого дьявола я могла знать...

Джеффриз перебил ее, замахав рукой, и сказал с улыбкой:

– Да нет же, ты ни в чем не виновата. Просто кто-то все напутал... не связался с кем надо, не потрудился проверить... Не бери в голову. Давайте работать с тем, что имеем.

Его покровительственный тон оскорбил Рейчел.

– Ребятам сказали, чтобы они пока не трепыхались?

– Так точно.

– А где они?

– Безопасный дом, графство Бакингемшир. В часе езды на машине от Лондона.

– С мальчишкой все в порядке?

– Все хорошо.

– О'кей. – Джеффриз отвернулся от Рейчел. – Итак, я в курсе. Теперь вернемся к Герни, посмотрим, что мы здесь имеем.

Да, в сложившейся ситуации Рейчел ничего не могла сделать. Она работала с полной отдачей и вряд ли совершила ошибку. Но теперь все запуталось. Впрочем, она это предвидела. Ее работа затронула все остальные области жизни. Она всегда жила с ощущением, что занимается воровством. Почему именно Герни? Неожиданно для себя самой она сказала:

– Мне все это не нравится, Эд.

– Он, кажется, работал в их посольстве здесь, не так ли?

– Шесть лет назад, а может, раньше. – Она стала перебирать в памяти все, что знала о нем. – Он учился в Оксфорде, был прекрасным спортсменом, специализировался по истории. Это... – Она махнула рукой. – Впрочем, эти подробности, я думаю, давно устарели и вам не нужны.

– Нет. Имеется досье.

«Всегда имеется досье, – подумала она с улыбкой. – Хотя в случае с Герни, в нем вряд ли есть что-то секретное». Сведения, которые интересовали Джеффриза, он мог получить и от своих агентов. Но он хотел поближе узнать этого человека, прикоснуться к нему, наступить ему на пятки, стать его тенью. Он хотел сидеть рядом с ним в самолете, быть сиделкой у его кровати, обедать с ним за одним столом – он хотел стать его зеркалом.

Рейчел опять закурила, выпустила дым и продолжала:

– Его отец был фермером на западе Англии. Пробовал себя Герни и на дипломатическом поприще, был, говорят, блестящим дипломатом, но очень независимым. В общем, неудобным. Он знал это лучше, чем кто бы то ни было, но какое-то время не менял профессию, видимо прикидывая, что делать дальше. У него всегда были трения с начальством, кстати, это значится в его досье. Слишком большой индивидуалист. Помню, как-то давно он сказал мне, что не может спокойно выполнять тупые приказы ослов в докроновых костюмах, в общем, что-то в этом роде.

Герни никогда не говорил ей ничего подобного, но она позволила себе немного пофантазировать. Джеффриз это незаметно зафиксировал.

– Мы встретились с ним на одной вечеринке, и у нас начался роман. – Она улыбнулась. – В то время я была чем-то вроде довеска, любой важный чиновник мог похлопать меня по заднице. В общем, это продолжалось несколько месяцев, все шло прекрасно, и никто не остался в обиде, – поспешила она закончить.

– Ты все еще с ним спишь?

Рейчел поморщилась и тихо ответила:

– Когда встречаемся. – Она вся кипела от злости, это было уже слишком, и решила пойти в контратаку. – Зачем Дэвида Паскини увезли в Англию?

Джеффриз тряхнул головой.

– Есть на это свои причины. Англия – не Америка... у нас там надежное убежище... друзья. А чем кончился ваш роман?

– Несколько недель мы не виделись, а потом перестали избегать друг друга и поняли, что все в порядке.

– Значит, это продолжается?

– Да, хотя он живет в Англии и мы почти не видимся. Он обычно звонит, когда приезжает в Нью-Йорк. Иногда застает меня, иногда нет.

– О'кей, – сказал Джеффриз, и по его тону можно было понять, что с этим вопросом покончено. – Ну и что ты о нем узнала?

Она попыталась уклониться от ответа, и, как ни удивительно, ей это удалось.

– Знаешь, как он стал заниматься тем, чем сейчас занимается? Джеффриз понял, что ее ответ заключен в этом вопросе. Он знал, но ответил:

– Расскажи.

– Это случилось, когда взяли в заложники Мэсси и секретаря. Он был в отпуске, рыбачил где-то за городом. Ирландская республиканская армия обрабатывала одного из наших доморощенных психопатов, чьи предки начитались Шона О'Кейси[7]или еще какого-то ирландца; в общем, какой-то сентиментальный хлам, ставший поводом для игры в полицейских и террористов. Они хотели освободить группу людей из тюрьмы, из Героинового блока, и, в случае невыполнения их требований, грозились убить Мэсси. Возможно, они и собирались его прикончить, но им нужна была огласка. – Она вспомнила, как злился Герни, когда рассказывал ей об этом. – Во всяком случае, они довольно ловко захватили его. – Она вставила еще один эпизод из неофициальной версии Герни. – У них даже было время полакомиться форелью, которую он наловил утром, прежде чем заявить об этом. Но было еще кое-что, сделавшее эту историю более серьезной, чем простое похищение крупного британского дипломата. Во-первых, Мэсси взял с собой на отдых какую-то работу, хотя, конечно, не стоило этого делать. Во-вторых, произошел инцидент, еще ближе подтолкнувший Герни к его нынешней профессии. У него была секретарша, он ее очень любил просто как друга, никакого секса, и очень ценил.

Усатый, который сидел развалившись на стуле, закинул руку за спинку и слушал со скучающим видом, будто все это давно знал, кивнул и проговорил:

– Кажется, ее звали Фиона...

Рейчел выждала несколько секунд, потом разыграла маленькое представление, откинувшись на спинку стула с таким видом, будто не собиралась продолжать.

– Ну, все вы знаете эту историю, – наконец сказала она.

– Но нам хотелось бы услышать ее от тебя, – заявил Джеффриз. Он не смотрел на усатого, но в голосе его звучала едва сдерживаемая злость.

Усатый повернулся к нему, не зная, куда девать руки, и застыл. Он хотел что-то сказать, но передумал. Рейчел проследила за его реакцией и снова заговорила:

– Да, кажется, Фиона. Похитители не сразу поняли, что за бумаги попали к ним в руки, а когда разобрались, стали торговаться. Британцы, опасавшиеся огласки, согласились на все условия, но предупредили похитителей, чтобы не вздумали встречаться с прессой, иначе заключенные Героинового блока так там и сгниют, если даже все заложники будут убиты. Они, конечно, блефовали, но это сработало. Британцы заявили, что им необходимо кое-что предпринять, – вы знаете, как это делается, – и стали думать.

Тем временем заложники изнасиловали «эту самую Фиону», но никто не придал этому значения. Герни отправил ее в домик Мэсси с каким-то поручением, видимо надеясь, что она вынесет оттуда бумаги. Это в порядке вещей. Секретари Министерства иностранных дел Великобритании часто колесят по Лондону в «даймлерах» в качестве курьеров.

В итоге все кончилось очень плохо, их люди из отдела безопасности оказались совершенно беспомощными. Короче говоря, Герни поехал туда сам и решил эту проблему. Странно, что в делах такого рода системы, подобные нашей, совершенно не подготовлены и работают наобум. Никто не знал, что делать. А Герни поехал, вел длительные переговоры, настаивал на встрече с заложниками, чтобы удостовериться, что они живы, и требовал показать бумаги. Ирландские ребята не профессионалы и согласились удовлетворить многие из его требований, что немаловажно. За день ему удалось наверстать упущенное и настоять на своем. Его пустили в дом, и таким образом он выигрывал время, удостоверился, что бумаги не отправлены в прессу и что Мэсси и девушка живы. В конце концов они согласились. Тем временем «важные шишки» делали свои «важные дела»: звонили в Лондон, в Белфаст, составляли письма... об отставке... Герни же пошел туда и спас их. Беда была в том, что он перегнул палку, действовал, не имея полномочий.

Он так разозлился, что убил похитителей. Никто не знал, что можно сделать в подобной ситуации, но начальство посчитало, что он превысил свои полномочия. Мэсси был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом. Думаю, «эта самая Фиона» тоже была не в лучшем виде. Так закончилась дипломатическая карьера Герни. Не думаю, что он сильно переживал. Но как бы то ни было, он потерял работу, зато упрочил свою репутацию среди тех, кто знал эту историю. Он стал свободным художником. Хотя никогда не собирался им быть. Тогда опять... – Она заколебалась, не зная, как выразить свою мысль, обвела всех взглядом и наконец решилась: – Для него это что-то вроде религии.

Ее слова не принесли ожидаемого эффекта.

– Само по себе похищение, – продолжала она, – Герни воспринимает как зло. – Эти слова Рейчел слышала как-то от Герни, в коротком обрывочном разговоре с ним. – И надо сказать, со своим делом он успешно справляется. У него есть шанс стать специалистом номер один. – Это заявление, как будто, не осталось без внимания. – После истории с Мэсси, месяцев через шесть, кто-то обратился к нему за помощью. Он взялся за дело. Хотя обычно отказывается, считая, что полиция может справиться с этим не хуже его. Он никогда не был... – Она сделала паузу, вдруг осознав, что чего-то не понимает. – В Герни есть что-то странное. Он только выглядит человеком цивилизованным, на самом же деле это не так. Вы думаете, мне многое известно о нем, какие-нибудь подробности, которых не прочтешь даже между строк его досье? Ничего подобного. Не уверена, что его вообще кто-то хорошо знает. Он добросовестно выполняет свою работу, но не любит о ней говорить. Убеждена, что она просто претит ему. Кое-что он мне, конечно, рассказывает... – Она подняла руку. – Но с таким видом, будто речь идет о нудном деле в офисе. – Она о чем-то подумала и рассмеялась. Потом плечи ее стали вздрагивать от хохота. – Господи! Может, он псих?

Джеффриз подождал, пока она успокоится, и, поняв, что рассказ окончен, сказал:

– Именно это нас и беспокоит.

– А почему мальчишку отвезли в Англию? – спросила Рейчел.

Джеффриз взглянул на усатого, потом перевел взгляд на нее и опустил глаза.

– Слишком опасно держать его здесь. Англичане знают, как мы работаем, и многим нам обязаны.

– Вы намерены его убить? Я правильно тебя поняла? А Америка не хочет трупов?

– Не могу сказать тебе всего, Рейчел, ты же знаешь, черт возьми! Поддерживай связь с Герни и с нами, возвращайся в Нью-Йорк. – Это означало, что они не выводят ее из игры. – Что он собирается делать дальше?

Внезапная резкость Джеффриза ошеломила Рейчел. Он оставил ее на месте. Только теперь она поняла, какому риску подвергается Герни.

– Знаешь что... – Рейчел хлопнула по столу.

Он пристально посмотрел ей в глаза и увидел в них вызов. «Даже не думай этого делать, – говорил его взгляд. – Я тебя уничтожу». И она вновь ощутила свое бессилие.

– Понятия не имею, – ответила она. – Разве он скажет? Да и кто сказал бы? Подумай! – Она почувствовала усталость. – По-моему, вы сами должны бы ему сказать, что делать дальше.

Джеффриз собрал свои бумаги и отодвинулся от стола.

– Не теряй его из виду, Рейчел. Если он позвонит... что-нибудь...

– Конечно, конечно.

Когда они поднялись, он потянулся к ней через стол и как-то странно пожал ей руку.

– Мы скажем тебе, что делать.

Она кивнула.

Остальные тоже подходили к ней с дежурной улыбкой и трясли руку.

Герни перестал озираться по сторонам. Лучше всего изобразить незащищенность и спровоцировать их. Он так и не узнал, кто они такие. Он ничего не мог придумать. Только потребовать доказательств, что мальчик жив, но этот его главный аргумент был всего лишь легким ударом открытой перчаткой, не больше. Гораздо правильнее дать им возможность водить себя. И хотя все шло как-то стихийно, он чувствовал, что они тоже страдают от неведения. Но за всем этим не чувствовалось опасности. Они, кажется, импровизировали, но дело сдвинулось с мертвой точки. Чем все кончится, они не знали, Герни был в этом уверен. И если это так, пусть лучше ведут его, а не наоборот.

Отель «Коннот» каждой своей дубовой панелью как всегда излучал безупречность. Здесь все шло как надо. Мужчин без галстуков и дам в брюках, согласно суровым правилам, в ресторан не пускали. Эта гостиница всегда забавляла Герни. Когда бы он ни приехал сюда, не обходилось без любовной интрижки, поэтому «Коннот» был для него связан с сексом, и он с нетерпением ждал ночи, когда из темноты появится голая красотка...

Герни сдал багаж на хранение и пошел спать. Через четыре часа он вдруг проснулся и подумал, что его разбудил телефонный звонок. Но в конторе отеля сказали, что звонка не было. Он пошел принять ванну, сел на табурет и задремал, чувствуя, как комната наполняется паром. Он все еще был во власти только что виденного сна. Попробовал отогнать его, но потом решил вспомнить, зная, что если сконцентрирует внимание на какой-нибудь детали, то восстановит и все остальное. К тому времени, как он погрузился в наполненную водой ванну, сон был почти полностью восстановлен.

Он шел от своего дома, двигаясь к линии деревьев и чувствуя, как выходит из темноты на яркий солнечный свет. В какой-то сюрреальный момент он ощутил под ногами мягкий, словно плюшевый, покров из сосновых иголок. Собака шла рядом, изредка бросаясь в погоню за зайцем и возвращаясь с добычей. Погоня казалась стремительной, а движения собаки замедленными, как это бывает во сне. Туловище ее то сжималось, и задние лапы оказывались между передними, то растягивалось до отказа.

Потом он видел себя стоящим высоко на холме и рядом собаку. В трех футах от него стоял еще кто-то. Он подумал было, что это он сам, но затем понял, что этот «кто-то» стоит к нему боком, едва попадая в поле зрения. И чем выше поднимался по холму Герни, тем больше уходил в сторону незнакомец, а потом и вовсе исчез. Герни почему-то не мог обернуться и посмотреть на него, и даже не старался, потому что знал, что так всегда бывает во сне.

После этого он отправился по своему излюбленному маршруту: перешел через вершину холма и стал спускаться с другой стороны, где у живой изгороди собака могла хорошо поохотиться. Теперь главное место во сне занимала прогулка, но ощущение, что рядом с ним кто-то есть, не покидало его.

Потом он снова увидел себя в доме, где никого не было, и вдруг заметил, что из кухонного окна на него смотрит какой-то человек. Видимо, он еще раньше пришел в дом. Каким-то образом он оказался за спиной этого человека и теперь ждал, когда тот повернется к нему лицом.

Он смотрел на все как бы сзади и сверху, созерцая собственную спину, затылок и человека, стоявшего перед ним, будто образ попал в несколько разных измерений и растягивается до бесконечности. Потом он посмотрел через плечо и в синеве окна увидел отражение лица Дэвида Паскини.

По логике сна мальчик не мог повернуться, но его отражение стало как-то искажаться, и Герни понял, что тот что-то говорит. А поскольку это было всего лишь отражение, слов он не слышал. Последнее, что вспомнил Герни, – это как он, тщетно напрягая силы, пытался прочесть по губам, что говорил Дэвид. Все было как в немом кино.

Приняв ванну, он стал размышлять о символике сна. Она была очевидной. Он вспомнил три фотографии Дэвида, которые дала Кэролайн Ранс. На первой мальчик улыбался, сидя с друзьями за столом на открытом воздухе, видимо, во время зимних каникул. День стоял холодный и ясный, неподалеку от них в снег были воткнуты лыжи. Двое сотоварищей кривлялись перед фотоаппаратом. Дэвид сидел слева сзади, обнимая хорошенькую блондинку.

Вторая фотография была сделана во время его путешествия по Европе: Дэвид стоял на фоне лагуны с изящными гондолами, привязанными к тонким жердям на пристани. Позу подсказал ему фотограф: он глядел вдаль, слегка повернув голову влево.

Третья фотография – студийный портрет, изображавший Дэвида более детально. Красивое доброе лицо чуть-чуть детское, но уже с признаками зрелости. Судя по его внешности, можно было предположить, что он повзрослеет лишь годам к пятидесяти. «Лицо открытое, лишенное хитрости и коварства. А также решимости, но она приобретается обычно с годами, путем жизненных испытаний», – подумал Герни. В общем, это было лицо благополучного богатого мальчика.

Три фото, три лица Дэвида Паскини, четко наложились друг на друга. Герни облачился в махровый халат и пошел в гостиную за бумажником, где лежали фотографии. Память его не подвела. Но, изучив фотографии, он понял, что лицо во сне полностью не совпадало ни с одной из них. Герни задумался. Почему сон так изменил Дэвида? Щеки его как-то впали, все черты обострились, в глазах появились страх и мудрость.

Он восстановил в памяти отражение лица Дэвида на фоне неба, виденное во сне. В нем было что-то зловещее. Но ни лицо в оконном стекле, ни попытки Дэвида высказаться не вызывали страха. Он притаился в чем-то другом: в самой позе юноши, в том, как он держал голову, как двигались его губы, в паузах между беззвучными словами. Во всем облике Дэвида появилась какая-то оскорбительная неуклюжесть, казалось, его внезапно охватил ужас.

Герни задумался: какие бывают сны! Образ Дэвида стал удивительно четким, словно еще одна фотография, сделанная самим Герни. И он не сомневался, что именно эта, четвертая, фотография самая точная.

Целых два часа прождал он телефонного звонка, но так и не дождался, и вдруг понял, что это означает. Чтобы укрепиться в своем предположении, он посидел еще полчаса и позвонил сам. Ему сообщили, что Джордж Бакройд не может подойти к телефону, но перезвонит ему, если он оставит свой номер. Герни положил трубку и через тридцать минут опять позвонил.

– Бакройд слушает, – ответил голос, растягивая последний слог.

Герни улыбнулся:

– Джордж, это Саймон Герни.

– Привет Саймон. – Тон был доброжелательный. – Господи, как вы поживаете? Где вы?

– В Лондоне. Джордж, не могли бы мы встретиться? Мне нужно вам кое-что рассказать.

– Какая-нибудь головоломка? – спросил тот, притворившись испуганным.

– Вот именно.

– Что-то не ладится?

– Да.

– Так-так. – Бакройд, казалось, был доволен. – Не спрашиваю, где вы остановились, и не думаю, что вы хотели бы прийти ко мне.

Скажите, где мы можем встретиться. – И добавил: – Сегодня прекрасная погода.

Они встретились в пабе «Спэньярдс Инн». Герни пришел первым, но сначала пропетлял несколько миль по Вест-Энду. Многолюдная демонстрация – пять-шесть тысяч человек – против ядерного оружия остановила движение на Парк-лейн и Оксфорд-стрит – демонстранты несли знамена и плакаты. Герни воспользовался всеобщей толчеей, пробираясь сквозь шеренги, и наконец добрался до метро. Он сел в поезд, идущий в южную часть Лондона, потом пересел в обратном направлении. Три раза он выходил из вагона, идя по платформе к выходу, а в последний момент, когда уже закрывались двери, вскакивал в него на ходу. Обычное, но рискованное дело. Выходить из гостиницы вообще было опасно, но он решился на это.