ЛЯГУШКА НА СЦЕНЕ

Минут через пятнадцать после того, как из ресторана выбежал Берн, в дверях «Звезды морей» показалась Изабелла. Дома она, как всегда, положила в сумочку маленький флакон духов и теперь, капнув на запястье, поднесла ладонь к лицу. После того что произошло в ресторане, ей просто необходимо было ощутить запах Винсента. Больше всего на свете она сейчас хотела бы обнять его самого, но это было невозможно. Приходилось довольствоваться ароматом. Сейчас, как никогда прежде, она нуждалась в присутствии Винсента. Но даже этот едва уловимый запах, который служил напоминанием о нем, подействовал на нее умиротворяюще. Этот прием всегда срабатывал безотказно. Стоит закрыть глаза, втянуть ноздрями воздух, и кажется – Винсент где-то рядом.

Где он сейчас? Что делает? Она все время задавала себе эти вопросы. Она десятки раз о нем вспоминала. Даже больше. Возможно, он ее возненавидел за очередное бегство. Что ж, Винсент имеет на это полное право, особенно теперь. Ведь он оставил семью и перебрался в квартиру Маргарет Хоф. Только на время: пока не уладит все свои дела, чтобы наконец переехать в Вену, к ней. Он успел уже договориться о работе с одной немецкой фирмой, у которой здесь имелось представительство. Правда, платить ему станут куда меньше, чем он зарабатывал в США, но он заявил, что его это мало волнует.

Винсент, в отличие от большинства мужчин, не давал ей обещаний, которые потом, едва настанет время их выполнить, приходилось брать назад. Он лишь однажды сказал ей, что не может без нее жить и оставит семью, как только почувствует в себе достаточно решимости. Она не сомневалась, что он это сделает, ведь Этрих всегда держал слово. Но он принялся действовать гораздо раньше, чем она ожидала. «Все кончено. Я один», – сказал он ей по телефону каким-то глухим, задыхающимся голосом, как будто пробежал до этого дистанцию в несколько миль. Известие это потрясло ее до глубины души.

Она уже тогда знала, что беременна, но промолчала. Ей хотелось сообщить ему эту новость при встрече, чтобы видеть его лицо. Встреча эта должна была состояться в Лондоне, где они собирались провести уикенд. Изабелла предложила в один из этих дней поужинать на башне почтамта, откуда открывается потрясающий вид на город и Темзу. Ей хотелось именно там сказать ему о своей беременности. Великолепная панорама Лондона за окном, мысль о грядущем соединении их судеб и тайна, которую она собиралась ему открыть, так ее взволновали, что она встала со своего места, обошла стол и поцеловала Винсента в губы.

– До чего же я это люблю, – произнесла она, не сводя сияющих глаз с его счастливого лица. – Люблю больше всего на свете!

Но не прошло и получаса, как их отношения подошли к концу. Во всяком случае, так ей тогда показалось. До определенного момента тема развода Винсента стояла где-то неподалеку от них, на сервировочном столике, словно горячее блюдо, которому следовало немного остыть. Они говорили о пустяках, пересказывали друг другу все что я ними случилось со времени их последнего свидания. Но оба то и дело поглядывали на сервировочный столик, словно прикидывая, не пора ли уже приступить к тому самому блюду, что было оставлено на потом. Первым его попробовал Винсент, словно невзначай заметив, мол, до чего тяжело и непривычно очутиться одному в тесной квартирке, после того как много лет прожил в просторном доме среди шумного семейства. Начало было не самым удачным. Между ними началась пикировка, и вскоре оба выпрямились на своих стульях и стали смотреть друг на друга напряженно. Каждому было не по душе то, что говорил другой.

И в довершение всего Винсент заявил, что это из-за нее он бросил семью. В ответ она так на него взглянула, как будто он отвесил ей пощечину. Словом, у них состоялся один из тех разговоров, которые обычно заканчиваются ссорой. Всего этого можно было бы избежать. Но каждый слушал самого себя, каждый бросал в лицо другому упреки, не принимая никаких оправданий, стремился обвинить другого в равнодушии и эгоизме, основываясь на собственных домыслах и распаляя растущий гнев. Ссора вышла самой жестокой за все время их знакомства. В конце концов оба вышли, вернее, вывалились из-за стола, как переселенцы, чудом уцелевшие после урагана, который сровнял с землей их дома, уничтожил близких, лишил всего самого дорогого, но тем не менее – оставил в живых.

Они вместе вернулись в свой гостиничный номер в Челси, который Этрих предварительно забронировал на выходные. И это было большой ошибкой. Они надеялись, что постель их помирит. Но все вышло иначе: оба улеглись в кровать и уставились в потолок, не испытывая ни малейшего желания прикоснуться друг к другу.

Измотанный долгим перелетом, ссорой и недавним разрывом с женой, Этрих мирно спал, когда Изабелла рано поутру встала с постели, собрала вещи и исчезла. Она не задержалась в дверях в надежде услышать его голос, она даже не оглянулась. Ей хотелось одного – как можно скорее очутиться на улице. Внизу она написала ему короткую записку, решив, что более подробное послание составит позже, на свежую голову, когда чувства ее немного улягутся. Записку она вручила портье для передачи Этриху, и тот в ответ кивнул ей с таким многозначительным видом, что она невольно улыбнулась, поняв, что он принял ее за проститутку. Прежней Изабелле это пришлось бы по душе, и она весело посмеялась бы над собой. Теперь же, едва за ней захлопнулась дверь отеля, она горько расплакалась.

Слова Этриха по-прежнему звучали у нее в ушах. Они жгли ей душу, как кислота. Он расстался со своей прежней жизнью ради нее. Не ради себя и не потому, что понял: единственное, чем он по-настоящему дорожит, – это возможность быть с ней. Он преподнес ей свой развод, словно бесценный дар. Она получила его «задарма»! Подумать только!

Остановив такси, она велела шоферу ехать в Хитроу. Расписания она не знала и не имела понятия о том, когда отправляется ближайший рейс в Вену. Но ничего, это выяснится в аэропорту. Она хотела двигаться, перемещаться, оставить далеко позади этот отель и этот город, который еще прошлым вечером, восемь часов тому назад, казался таким чудесным. Будь он проклят! Проклят со своим «я это сделал ради тебя»!

Она понимала, что это паническое бегство ничего не решит. Отдавала себе отчет, что поступает по-детски трусливо. Но Изабелла Нойкор всю жизнь была трусихой. Ей многое в себе хотелось бы переменить, однако для этого требовалась внутренняя сила, которой ей как раз и недоставало.

Ей был тридцать один год. Выросшая в обеспеченной семье, она не обладала жизненной хваткой, той силой и выносливостью, которые в тяжелых жизненных ситуациях помогают другим выстоять и не сломаться. Никогда не заблуждаясь на свой счет, она прилагала максимум усилий, чтобы скрыть свою слабость от других, и многие из близко знавших ее людей не подозревали о ее слабости в течение долгих лет. Однако самые проницательные из знакомых прекрасно понимали, что Изабелла – игрушечная львица. Ее рычание их забавляло, ведь они знали, что рык этот – бутафорский, а хищник не настоящий – бумажный.

Для тех, кто имел несчастье родиться в состоятельных семьях, деньги оказываются столь же доступны, как сигареты. Беда в том, что они всегда в твоем распоряжении и при желании стоит только руку протянуть, чтобы, пусть совсем ненадолго, сделать жизнь более приятной. Изабелла часто испытывала финансовые затруднения и в подобных случаях всегда без колебаний обращалась в банк. К своим тридцати годам она успела спастись бегством от многих неприятностей. Ею часто овладевала паника, и, чтобы успокоить нервы, она принимала транквилизаторы. Однажды Этрих сильно из-за чего-то переволновался и проглотил ее лекарство. Средство оказало на него мощное воздействие, он чуть сознание не потерял и ужаснулся при мысли, что Изабелла практически не расстается со своими таблетками.

Впрочем, это никак не повлияло на его отношение к ней. Он любил ее безоглядно. В колледже у него была подружка-итальянка, которая то и дело повторяла: «Я люблю тебя до умопомрачения!» Слышать это было приятно, хотя он ей не верил до тех пор, пока не встретил Изабеллу Нойкор и не влюбился в нее. Вот когда он понял, что значит «любить до умопомрачения».

В первые же дни после знакомства Изабелла доверила ему почти все свои тайны. Такая откровенность оказалась неожиданной для нее самой. Она рассказала о своих страхах и надеждах на будущее. Ей очень хотелось когда-нибудь завести ребенка. Прежде она не высказывала подобных желаний, что глубоко огорчало ее мать. Переменив немало любовников, Изабелла ни разу не встретила мужчину, от которого пожелала бы забеременеть. А после она поведала ему о двойственных чувствах по отношению к своей загадочной и непростой семье. И продолжала делиться с этим едва знакомым человеком самыми сокровенными переживаниями, о которых не говорила ни с кем и никогда. Даже с тем парнем, который в течение долгих трех лет, пока она жила в Нью-Йорке, был ее постоянным любовником. Этрих выслушивал ее удивительно терпеливо, внимательно и с таким глубоким сочувствием, что еще немного погодя она раскрыла ему и другие свои секреты.

В первые минуты их свидания ей безумно захотелось дотронуться до его руки, чтобы узнать, холодная она или горячая. Но вместо этого она спросила, что, по его мнению, важней всего в жизни, втайне надеясь, что ответ его окажется достаточно оригинальным. Во всяком случае, она была почти уверена, что он не прибегнет к избитым клише типа: «любовь», «свобода», «независимость». О, только не это! Ей хотелось, чтобы Винсент Этрих оказался человеком с развитым воображением. Этрих был потрясен неожиданно свалившейся на него любовью, а Изабелла впервые в жизни испытала острое желание восхищаться мужчиной до самозабвения, до преклонения. Он почувствовал, сколь многое зависит от ответа на ее вопрос, и после недолгого молчания, глядя на свои руки, произнес:

– Понимание.

Но как же мог человек, сказавший такое, не угадать, что именно она ожидала и надеялась услышать от него прошлым вечером, в столь важный миг? Разве трудно ему было произнести: «Я все оставил позади, потому что отныне моя жизнь – это ты»? Или: «Мне никто, кроме тебя, не нужен, Физ». Или что-либо подобное. И пусть бы это звучало несколько напыщенно, главное, она с упоением могла бы повторять про себя его слова. Но сказать: «Я это сделал ради тебя»?! Не успел стихнуть звук его голоса, как она содрогнулась – ей померещилось, что нож гильотины скользнул вниз и отсек их, прежде бывших единым целым, друг от друга. Слова Этриха стали приговором их любви.

Она бросила взгляд сквозь окошко такси на суетливый утренний Лондон, на Хаммерсмит, как всегда заполоненный машинами. Что же ей теперь делать с собственной жизнью?

Услыхав трель мобильника, она сжала ладонями сумочку, чтобы приглушить звук. Это наверняка звонил Винсент, и она решила не отвечать ему. Что он мог ей сказать: возвращайся, чтобы спокойно все обсудить? Не глупи, неужели ты готова все разрушить из-за одной фразы? Ты ведешь себя по-детски, Изабелла. Ты струсила. Останься и хоть раз в жизни поборись за то, чем дорожишь. Телефон все звонил и звонил. Казалось, звук нарастал с каждой секундой. Она еще крепче стиснула сумочку руками, как будто это могло помочь. Но как иначе заставить его уйти из ее жизни? Заткнись. Заткнись. Убирайся. Оставь меня в покое. Я не вернусь, слышишь, Винсент? Мельком взглянув в зеркальце над ветровым стеклом, она заметила, что водитель такси смотрит на нее с недоумением, удивляясь, что она не отвечает на звонок. Проклятье!

Нехотя она открыла сумочку и стала шарить внутри в поисках телефона, чтобы отключить его. Вот он, на самом дне сумки. Нажав кнопку, она облегченно вздохнула.

Зеленый экран погас, но звонки продолжались. Изабелла нахмурилась. Это невозможно. Отключенный телефон не может издавать сигналы. Но он все звонил. Она вытащила аккумулятор и крепко сжала его в кулаке. Телефон трезвонил не умолкая.

У шофера лопнуло терпение, и он громко произнес:

– Простите, мадам, но не могли бы вы ответить на звонок? А то у меня от этого звука прямо крыша едет.

Изабелла нажала на кнопку «выкл.». Никакого результата. Она не меньше пяти раз повторила это движение, и действия ее возымели эффект, но совсем не тот, какого она ожидала: вместо однообразной трели телефон вдруг начал воспроизводить мелодию – первые такты вальса Штрауса «На прекрасном голубом Дунае». Экран вдруг снова загорелся, но не зеленым, как прежде, а оранжевым светом, и через секунду на нем появилось изображение – танцующая в такт музыке пара. Потом изображение исчезло, смолк и звук. На экране возникла надпись: «Позвони Энжи».

Изабелла медленно помотала головой, не веря собственным глазам, и пробормотала:

– Кто такой Энжи?

– Благодарю.

Переведя растерянный взгляд на зеркальце заднего вида, она оторопело спросила:

– Что?

Шофер провел ладонью по подбородку.

– Спасибо, что ответили на звонок.

Но Изабелла даже не попыталась вникнуть в смысл его слов, ей сейчас это было не под силу. Она держала телефон, в который вселилась какая-то потусторонняя сила, в одной руке, аккумуляторную батарейку – в другой и повторяла про себя, что должна позвонить Энжи, кем бы он ни был.

У Изабеллы пересохло в горле, и она прервала свой рассказ, чтобы попить воды. Глаза ее казались огромными. Они сияли от счастья. Она все говорила и говорила, и Этрих слушал ее не перебивая. Он не уставал ею любоваться – выражением ее очаровательного лица, маленьким ртом, в котором двигался кончик розового языка. Наслаждаясь ее присутствием, впитывая каждое слово ее невероятного рассказа о звонке от не родившегося ребенка, он одновременно вспоминал их прежние встречи, ее походку, слова и жесты так, будто ее не было рядом.

– Значит, в тот раз в Лондоне Энжи впервые вышел с тобой на связь?

Она поставила стакан на стол. Донышко издало негромкий стук.

– Именно.

Они молча обменялись взглядами, в которых читалось:

«Но это же полный бред».

«Знаю. Но каждое мое слово – правда».

– И твой телефон в самом деле играл «На прекрасном голубом Дунае»?

– Да, и до сих пор играет. Я не могу поменять мелодию. – Она весело рассмеялась. – Ненавижу этот вальс. Представляешь, как часто мне приходилось его слышать, живя в Вене?

Изабелла посмотрела на Винсента и краем глаза заметила официантку. Та недружелюбно наблюдала за ними из дальнего угла зала. Женщину явно напугал разговор с Изабеллой, и в этом не было ничего удивительного.

Возможно, она сейчас испытывает то же самое, что пережила Изабелла, когда Энжи впервые дал ей о себе знать. Он то поддразнивал ее, то ободрял, то приводил в смятение, всякий раз ведя себя непредсказуемо.

И она никогда не знала наперед, чему можно будет уподобить очередной контакт с ним – букету цветов или холодному душу.

– А когда он в первый раз заговорил с тобой?

– Это было в одном венском кафе. Хочешь посмотреть?

– Нет! – Этрих инстинктивно вытянул вперед обе руки с поднятыми ладонями. У него не было ни малейшего желания совершить очередное путешествие в ее прошлое. – Просто расскажи мне, как все было, Физ.

– Знаешь, это ведь не так уж важно по сравнению с тем, как он сообщил мне о тебе. О том, что с тобой должно было случиться.

– Расскажи.

Этрих почувствовал, что вспотел, и невольно бросил исполненный досады взгляд на свои взмокшие ладони. Что ж, еще одна из примет старости. Тело реагирует на смену эмоций острее, чем прежде, и контролировать его становится сложнее. Оно ведет себя как пожелает. В минувшие годы он, бывало, только плечами пожимал, когда внутри у него все кипело. А не так давно, услыхав по радио знакомую пронзительную мелодию, Этрих возблагодарил Бога, что был в тот момент один, – при первых же звуках песни он не смог сдержать слез.

В последнее время, нервничая, он заставлял себя глубоко дышать и с силой, до боли сжимал кулаки. В противном случае ему приходилось опрометью нестись в туалет, чтобы не описаться. Получалось, что его организм впадал в детство, когда ответ на любой раздражитель оказывался прямым и примитивным: огорчили – заплакал, напугали – описался. Что поделаешь, в старости мы становимся заложниками собственного тела с его капризами.