Если бы Коко в этот момент спросили, что происходит, она спокойно ответила бы, что свет обретает сознание. Танцуя в воздухе над парковкой, обрывки света, который струился из мощных ламп, начинали жить собственной жизнью, образуя в воздухе прекрасные узоры. Коко при желании могла вспомнить и перечислить названия всех живых форм, которые кружились над ее головой, но в этом не было нужды. Она и прежде наблюдала нечто подобное, и тогда ее реакция на происходящее была в точности такой же, как и теперь, – она была потрясена и испугана. Изменить что-либо было не в ее силах. А потому ей оставалось лишь одно – смотреть на эту пляску не отрываясь. Подобными событиями управляли недосягаемые для нее существа, чьи возможности намного превосходят ее собственные.

Но вот световые фигуры одна за другой начали спускаться к земле. Достигнув ее, они заклубились над асфальтом, словно туман. Некоторые из них проворно устремились к своей цели – машине Винсента Этриха. С самого начала светового танца Коко не сомневалась, что закончится он именно этим. Она знала, что пленительные световые фигуры появились здесь, чтобы найти Этриха и его Изабеллу.

Влюбленная парочка, ничего не ведавшая о происходящем, продолжала сидеть в машине – Изабелла доедала сэндвич, Этрих, положив руки на руль, глядел прямо перед собой сквозь ветровое стекло. Оживший свет скользнул вверх по дверце со стороны пассажирского сиденья. Добравшись до окна, он разделился, и световые пучки устремились в противоположных направлениях. Теперь свет мог наблюдать за обоими любовниками одновременно. Ежесекундно перемещаясь вдоль корпуса автомобиля, он мог видеть их под разными углами и узнавать все новые подробности их жизней. Он узнавал о них такое, о чем сами они даже не подозревали, такое, что было доступно лишь его обостренному восприятию. Они, как и прежде, ничего не замечали. Изабелла аккуратно свернула бумажку от сэндвича и что-то сказала Этриху. Он в ответ усмехнулся, но улыбка внезапно погасла на его губах и лицо приняло озадаченное выражение. Световой луч, медленно перемещавшийся по крыше автомобиля, замер, словно прислушиваясь, а затем продолжил свое неторопливое движение. Он был еще слаб, так что у влюбленной пары оставалось немного времени. Совсем немного. Потому что стоит ожившему свету набраться сил и знаний, и его уже будет не остановить.

Коко закурила. Если бы она могла позвать кого-нибудь на помощь! Для нее самой также было крайне опасно находиться столь близко от одушевленного света, но ее задачей было защищать Этриха, чего бы ей это ни стоило, и она осталась на месте. На мгновение ее охватила ярость – все это так несправедливо, нечестно! Ей недостанет сил уберечь его от этой опасности. А сам он и подавно не сможет от нее спастись.

Вкус у сигареты был мерзкий. И почему это люди получают от курения такое удовольствие? Сама она начала курить только из-за Этриха, но со временем поймала себя на том, что стала делать это скорее по привычке, чем в силу необходимости. Открыв окно, она выбросила сигарету. Но сидеть сложа руки и просто наблюдать за тем, чему она была не в силах помешать, оказалось так мучительно, что она принялась искать хоть какое-нибудь занятие. Выхватила прикуриватель из приборной панели и впилась в него зубами. Вкус у него оказался куда приятней, чем у сигареты. Коко почти успокоилась. Медленно жуя пластмассовый корпус прикуривателя, она продолжала следить за живым светом, который плавно скользил над машиной Винсента. Треск разгрызаемого прибора звучал в уютном салоне «остина-хили» оглушительно, как пушечная пальба.

Проглотив последний кусочек металла, она почувствовала, что только раздразнила свой аппетит, и уперлась взглядом в приборную доску. Тут она словно впервые заметила под ней ручку переключения передач. Массивная, круглая, вся в прожилках, выточенная из благородного орешника, рукоять так и просилась, чтобы до нее дотронулись. Коко был не очень-то по душе вкус сухого дерева, но голодные не выбирают. А она, в точности как Изабелла на противоположной стороне парковки, успела сильно проголодаться. Уронив ладонь на ручку передач, она сильным движением вырвала ее. Взгляд ее в эту минуту был устремлен на автомобиль Этриха.

– Что бы мне заказать?

Голос Изабеллы, такой знакомый, такой любимый, звучал слегка приглушенно – она держала у лица черно-желтую книжку меню, поверх которой поглядывала на Этриха. Они сидели в одной из просторных кабинок у окна. В ней без труда могли бы разместиться шестеро, но посетителей в кафе было мало, так что Этрих с Изабеллой, заняв кабинку, никого этим не стеснили. Время было позднее, и большинство клиентов успели уже пообедать. Теперь они пили кофе или доедали десерт.

Этрих заехал сюда с Изабеллой по пути из аэропорта, потому что помнил, как ей нравилось это кафе. Непритязательная обстановка, все очень просто, по-домашнему: завтраки здесь можно было заказывать в любое время суток, и посетителям – парням, не снимавшим кепок даже в помещении, и старомодным дамам в туфельках-лодочках – подавали к мясу картофельное пюре. Дружелюбные официантки средних лет носили имена, модные в 1950-х: Элси и Дорис. Изабелла широко улыбалась и радостно, как ребенок, кивала, когда они спрашивали ее:

– Вам еще чашку кофе, душенька?

Ей была по душе искренняя приветливость большинства американцев. Она вообще любила Америку. Этрих много раз становился свидетелем того, с каким жаром она защищала Соединенные Штаты от нападок своих высокомерных соотечественников, которые считали его родину «не самым плохим местечком, но чтобы жить там – нет уж, увольте!»

– Тертые бананы. – Она резко захлопнула меню и улыбнулась. – С двойной порцией взбитых сливок. Ja?[5]

Он кивнул и оглянулся в поисках официантки.

– На каком языке тебе легче говорить? По-немецки или по-английски? Мне прежде почему-то не приходило в голову тебя об этом спросить.

– Мне все равно. Это не имеет значения. Просто некоторые фразы звучат на одном гораздо приятней, чем на другом. «Ich liebe dich», – согласись, довольно неуклюжий способ сказать: «Я тебя люблю». Английский гораздо мягче и потому лучше подходит для выражения чувств.

Она оглядела зал, пристально и сосредоточенно, ничего не упуская. Он никогда еще не встречал человека, взиравшего на окружающий мир с таким вниманием.

– Изабелла, откуда тебе известно о том, что со мной стряслось?

Взгляд ее медленно переместился на лицо Этриха. Он пытливо заглянул в ее голубые глаза и с удивлением убедился, что в них нет ни тревоги, ни малейшего беспокойства.

– Ты так долго медлил с этим вопросом, Винсент.

– Боялся. Да что там, я и теперь боюсь.

Она кивнула и со вздохом спросила:

– Помнишь ту ночь в Вене, когда мы с тобой в последний раз занимались любовью?

– Ну, разумеется.

К их столику подошла официантка:

– Что вам принести?

Этрих был так погружен в себя, что не сразу понял, чем вызвано это внезапное появление незнакомой женщины возле него и Изабеллы и чего, собственно, она от них хочет. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы вернуться в реальность. Инициативу взяла на себя Изабелла:

– Мне, пожалуйста, порцию пирога с персиками и кружок ванильного мороженого.

– Вы хотели сказать: «шарик». – Официантка сопроводила свои слова улыбкой и ободряющим кивком.

– Ну да, да, конечно, шарик.

– У вас очень милый акцент. Откуда вы, если не секрет?

– Из Австрии. Точнее, из Вены.

– О-о-о, серьезно?! Неужто вы проделали такой долгий путь из самой Австрии, чтобы съесть кусочек нашего пирога? А вы, сэр, что желаете заказать?

– Мне колу, пожалуйста.

– Ясно. Сейчас принесу. – Подмигнув Этриху, она ушла.

Изабелла подняла голову и взглянула на него сверху вниз с напускным негодованием:

– Я видела, как она тебе подмигнула. – Свои слова она сопроводила широкой улыбкой.

– Мне казалось, ты хотела полакомиться бананами?

Она пожала плечами:

– Разве можно полагаться на беременных женщин? – Обмакнув палец в один из стаканов с водой, принесенных официанткой, она провела им по тыльной стороне ладони Этриха.

– Прошу тебя, продолжай, Изабелла.

– Нет, прежде расскажи мне о нашем с тобой последнем свидании. Это важно. Вспомни, как все было.

Этрих откинулся на стуле и скрестил руки на животе.

– Я предложил тебе пообедать в твоем любимом ресторане. И мы пошли в «Звезду морей»…

– На какую улицу? – Глаза ее блеснули.

– Виндмюльгассе. Шестой округ. Это что, экзамен? Слушай, Изабелла, ты ведь знаешь, на память я не жалуюсь…

– Увидим. Давай дальше.

Этрих ненадолго обрел былую уверенность в себе. Память у него и в самом деле была отменная. Это все знали. Она никогда его не подводила, что немало способствовало его успехам как в бизнесе, так и в любви. Он запоминал статистические данные – целые колонки цифр, любопытные факты и детали, стихи, знал по именам всех женщин, с которыми не встречался со времен своей юности.

– Вечер выдался чудесный. И мы не могли решить, сесть ли нам в помещении или на открытом воздухе. Тебя это даже позабавило, и ты смеялась. В конце концов я сказал: «В зале», чтобы уличный шум не помешал нашему разговору. Напомнить тебе, что мы заказали?

Изабелла молча покачала головой. Она двигала стакан из стороны в сторону, и вода в нем колыхалась, едва не выплескиваясь через край.

– После обеда мы пошли на Мариахильферштрассе и купили мороженое. Оно начало таять и стекать у тебя по руке, и я тебе то и дело напоминал, что его надо слизывать со стаканчика. – Этрих улыбнулся своим воспоминаниям. В самом деле, что за чудное было время! Он положил обе руки на стол и принялся их рассматривать. И впервые заметил на левой, у самых костяшек, коричневое пятнышко. – Я никогда не сомневался, что доживу до старости. Никогда не думал, что умру прежде, чем у меня из ушей начнут расти седые волосы и руки покроются родинками. Но выходит, я заблуждался на этот счет – покинул вечеринку гораздо раньше, чем планировал. – В глазах его появилось выражение тоски и досады. – Я ничего этого не помню, Изабелла, ничего! Ни начала своей болезни, ни того, как попал в больницу… Не помню, как умирал. Разве такое возможно? Ну, позабыть смерть – это я еще могу понять, ведь, умерев, отправляешься в совершенно иной мир, а когда возвращаешься к жизни, ничего об этом не помнишь, потому что человеческому воображению не вместить в себя такое. Но забыть, как умирал… Именно это меня больше всего пугает. Я совершенно ничего не помню.

– А вот и я! Пирог с персиками и кола.

Ни Этрих, ни Изабелла даже не взглянули на официантку, поглощенные беседой, они и слов-то ее не расслышали. Она хотела еще что-то добавить, но, взглянув на их лица, почувствовала себя лишней и поспешно ретировалась.

Изабелла мягко направила разговор в иное русло, попросив Этриха вспомнить подробности их последней ночи в Вене.

Он с досадой поморщился:

– Но зачем? К чему все эти детали? Неужели они так важны?

– Да, Винсент, поверь, именно это важней всего на свете.

– Как скажешь. В общем, на обратном пути в твою квартиру мы ели мороженое, а когда вошли во двор твоего дома, то ненадолго остановились полюбоваться деревьями. Мне всегда нравился свет фонарей, пробивающийся сквозь зеленую листву. Есть в нем что-то загадочное, что-то наводящее на мысли о давно ушедших временах… Я так и сказал тогда, мол, пытаюсь себе представить, как выглядел этот город сотню лет назад.

Изабелла, с аппетитом зачерпывавшая ложечкой мороженое, не сводила глаз с его лица. Она не заметила, как капля подтаявшего мороженого стекла по ее нижней губе на подбородок. Этрих, протянув руку, вытер эту каплю пальцем и тотчас же его облизал. Жест был чисто машинальный, и ни он, ни она почти не обратили на него внимания.

– Ты открыла дверь квартиры, и Супчик чуть с ума не сошла от радости. Она принялась высоко подпрыгивать и крутиться у наших ног, как дервиш во время ритуальной пляски. Ты отправилась в душ, так что мне пришлось заняться ею в гостиной.

Изабелла мечтательно взглянула в свою тарелку и с удивлением обнаружила, что та опустела. Внимание ее было настолько поглощено рассказом Этриха, что она и не заметила, как съела весь десерт. И даже вкуса не почувствовала. Лишь ощущение сытости после обильной и сладкой еды. Чтобы ощутить аромат пирога и мороженого, она медленно провела языком по деснам и зубам.

– На одной из полок твоего книжного шкафа лежала кость, которую ей так нравилось грызть. И я предложил ей поиграть. Она согласилась. Я стал бросать кость, а она мне ее приносила. Я пытался отнять ее, но Супчик не отдавала и с рычанием все сильней вгрызалась в нее. Рычала она, разумеется, понарошку…

Набрав в грудь воздуха, Этрих собирался продолжить свой рассказ, но Изабелла прервала его, неожиданно подняв вверх указательный палец. Этрих, словно человек, забывший дома ключи и вернувшийся, чтобы их отыскать, возвратился в свои воспоминания и стал перебирать в памяти события того дня, проверяя, что такое важное он мог упустить. И ничего не обнаружил. Почему же тогда она его остановила? И отчего в глазах ее вдруг появилось странное выражение, значения которого он не может понять? Секунду назад она сосредоточенно ощупывала языком внутреннюю поверхность своих щек, а после сомкнула челюсти и взгляд ее словно обратился куда-то внутрь ее существа. Что бы это могло означать? Этрих всегда внимательно следил за переменами в выражении ее подвижного лица, по ним он узнавал о ее мыслях на несколько секунд раньше, чем она высказывала их вслух.

Она открыла рот и поднесла к нему руку. Этрих решил было, что ей на язык случайно попал волос и сейчас она его вытащит. Или выплюнет на ладонь кусочек персиковой косточки, который вытолкнула языком из щели между зубами. Но когда она молниеносным движением засунула в рот сложенные щепотью большой, указательный и средний пальцы и тотчас же их оттуда вынула, в руке ее заблестело что-то круглое, металлическое и довольно большое. Колокольчик.

– Господи Иисусе!

Это было так странно и неожиданно. Этрих просто глазам своим не верил. Его словно окатили холодной водой.

Изабелла между тем взирала на предмет, извлеченный изо рта, с необыкновенной нежностью и так невозмутимо, словно во всем этом не было решительно ничего необычного. Изящным движением тряхнув колокольчик, она прислушалась к серебристому звону и взглянула на Этриха застенчиво-лукавым взором:

– Он здесь.

Этрих наклонился к ней и негромко спросил:

– Кто?

Она поставила колокольчик на стол и принялась подталкивать его указательным пальцем в сторону Этриха.

– Твой сын. Наш с тобой сын. Это его манера здороваться. – И снова толкнула колокольчик пальцем.

Винсент Этрих любил Изабеллу Нойкор, как ни одну другую женщину на свете. Она была создана для него, в этом он ни на секунду не сомневался. Ради нее он готов был пойти на любые мучения, даже на смерть, но, переводя взгляд с этого дурацкого колокольчика на ее лицо и обратно, он с ужасом понял, что она помешалась. И впервые за все время их знакомства почувствовал к ней что-то похожее на неприязнь.

И тут ему кое-что припомнилось: когда он был мальчишкой, у них в доме жила канарейка. Мать держала ее на кухне в клетке, внутри которой на одной из жердочек висел колокольчик, в точности такой же, как тот, что стоял сейчас перед ним на ресторанном столике. Стоило канарейке ударить по колокольчику клювом, как жизнерадостный звон заполнял все пространство дома. Винсент слышал его даже в самой дальней комнате. Протянув руку, он накрыл колокольчик ладонью с тайной надеждой, что этим положит конец приступу безумия, охватившего Изабеллу.

– Именно так я узнала о твоей смерти и воскресении, Винсент. Это он мне все рассказал. Он со мной говорит. – И она накрыла его ладонь своей. Этрих с трудом удержался от того, чтобы не отдернуть руку.

– Ты что же, всерьез хочешь меня уверить, что наш не рожденный ребенок разговаривает с тобой?

Ее лучезарная улыбка могла бы рассеять ночную мглу над небольшим городом.

– Вот именно, Винсент. – Она вздернула голову и подбородком указала на колокольчик. – А теперь он и с тобой беседует. Это его приветствие.

Этрих оцепенел. В голове у него не было ни одной мысли. Он просто не представлял себе, как следует реагировать на ее заявление.

А Изабелла с прежней улыбкой констатировала:

– Ты мне не веришь!

Он помотал головой.

– Хочешь, я тебе докажу, что ничего не выдумала?

Он кивнул.

– Канарейку твоей матери, ту, о которой ты только что подумал, звали Колумб. Она умерла жарким летним днем, когда тебе было шесть лет. И вы с матерью положили ее в спичечный коробок и похоронили на заднем дворе. А через два дня, когда твоя мать ушла в магазин, ты разрыл могилку, чтобы узнать, успел ли уже несчастный Колумб попасть на небеса. – Она подняла колокольчик и протянула ему. – Спрашивай что хочешь, Винсент. Ему необходимо, чтобы ты поверил, что все это правда.

– Что за татуировка у Коко Хэллис на шее под затылком?

Изабелла не могла знать о существовании Коко и уж тем более о том, какое место та занимала в его жизни. Если только не наняла детектива, чтобы он все эти три месяца глаз не спускал с Винсента Этриха. Но подобное было совершенно не в духе Изабеллы. Зажмурившись, она склонила голову набок и почти тотчас же открыла глаза.

– Мужское имя. Бруно Манн.

– Ну как, понравилось? Еще что-нибудь? – Голос официантки, словно лезвие клинка, прорезал воцарившуюся за их столиком тишину.

Выражение лица Этриха нисколько не переменилось. Подняв взгляд на официантку, он улыбнулся ей:

– Хотите, мы вам покажем один удивительный фокус?

Столь странное предложение застало женщину врасплох. Уж не разыгрывает ли он ее? Пожав плечами, она выдавила из себя:

– Фокус? Что ж, я не против. А он и правда удивительный? – Теперь она смогла даже улыбнуться.

Пусть видят, что их шутка оценена по достоинству.

– Это вам судить, мэм, – невозмутимо произнес Этрих. – Скажите-ка, у вас есть дети?

Официантка изогнула бровь.

– Есть. А что?

– Сейчас увидите. – И, обратившись к своей хорошенькой спутнице, он потребовал: – Назови их имена.

Изабелла взглянула на официантку и после паузы произнесла:

– Рон и Дебби. Рон – в честь Рональда Рейгана, а Дебби… – Она на миг задумалась и с уверенностью закончила: – В честь вашей сестры Деборы.

Лицо официантки окаменело. Она никогда прежде не встречалась с этой женщиной. Откуда ей знать, как зовут ее детей? Но прежде, чем она успела спросить об этом незнакомку, та заговорила снова:

– Теперь насчет вашего мужа Дина. Он ведь недавно сдавал анализы. Так вот, не тревожьтесь, все будет в порядке. Никакой у него не рак.

– Но как вы узнали об анализах?

Изабелла не нашлась с ответом. – Да и что она могла сказать? Взгляд ее обратился к Этриху. Ей требовалась помощь.

– Так что же? Откуда вы узнали столько всего о моей семье? – Нервно теребя фартук, официантка приблизилась к их столику вплотную.

– Да она ведь ясновидящая, – пояснил Этрих. – Желаете еще что-нибудь от нее услышать?

Женщина была потрясена и напугана. Она читала в газетах статьи о людях с паранормальными способностями и много раз видела передачи о них по телевизору, но никогда прежде не встречалась ни с одним из них лицом к лицу. Эта незнакомая женщина знала о Дине и о подозрительном затемнении в его легком. И сказала, что тревожиться не о чем. Но так ли это на самом деле? От волнения она утратила способность соображать трезво, мысли у нее в голове путались и обрывались. Все, на что она оказалась способна, – это выписать чек и, положив его на столик, молча уйти за стойку. Вместо того чтобы тотчас же рассказать обо всем кому-нибудь из своих товарок на кухне, чего ей очень хотелось, она неотрывно следила глазами за странной парой и не трогалась с места. Кто они? Да не все ли ей равно? Пусть бы только убрались отсюда поскорей.

– Теперь ты мне веришь, Винсент?

– Да, Физ, верю. Но что все-таки происходит?

Стоило ему произнести тайное имя, которым он окрестил ее в самом начале их знакомства, и сердце Изабеллы открылось ему навстречу. Как если бы он назвал верный пароль – Физ. Теперь она могла быть с ним вполне откровенна.

– Его зовут Энжи.

– Ребенка?

– Да.

Все еще находясь во власти сомнений, он кивком указал на ее живот.

– Не родившийся ребенок сообщил тебе, что его имя Энжи?

– Да, Винсент, так все и было. – Ей следовало запастись терпением. Слишком многое зависело от того, поверит ли он ее словам.

– Ну, допустим, допустим. – В голосе его слышалось раздражение. – Но кто он, этот Энжи? Помимо того, что выдает себя за нашего ребенка?

Ей так хотелось дать ему прямой и резкий ответ, но, подавив в себе это желание, она заговорила терпеливо и проникновенно, взвешивая каждое слово. В столь критический момент следовало держать себя в руках.

– Я почувствовала, что беременна, через неделю после того, как мы в последний раз с тобой переспали и ты улетел в Америку. Сомнений быть не могло. Я ощущала это каждой клеткой своего тела. Решила позвонить тебе…

– Так почему же ты этого не сделала? Исчезла после того дурацкого разговора в Лондоне! Черт возьми, это было нечестно с твоей стороны!

К нему снова вернулись чувства, которые он испытывал в течение всех трех месяцев разлуки, – злость, тоска, отчаяние. Он их ненавидел, но стоило ему о них заговорить, как они тотчас же безраздельно завладели его душой. Так электрический свет затопляет помещение после щелчка выключателя.

Изабеллу не на шутку рассердили его слова. Она с трудом удержалась от того, чтобы не ответить ему упреком на упрек. Чтобы успокоиться, она отвернулась и стала смотреть в окно. По лицу ее скользнул луч фар проезжавшего мимо автомобиля.

– Ты сам никогда толком не знал, Винсент, чего хотел от меня. Видел ли ты во мне спутницу жизни или просто подружку, с которой можно весело провести несколько дней в Европе, чтобы потом вернуться домой, к своему размеренному существованию?

– Да что ты такое несешь?! Я бросил жену и детей, Изабелла! Я отказался от всего, что составляло мою жизнь, чтобы быть с тобой!

Он искал ее взгляда, но она упорно не желала смотреть на него. Лицо ее по-прежнему было обращено к окну. Почему она избегает смотреть на него? Ведь стоит их глазам встретиться, и она поймет, насколько он прав.

Когда она вновь заговорила, голос ее прозвучал неожиданно спокойно, даже бесстрастно:

– В последнюю из ночей, которые мы провели с тобой в Лондоне, ты сказал, что сделал это из-за меня. Ужасные слова! Хуже просто не придумать, Винсент.

– Но почему? Я все бросил, чтобы быть с тобой. Что в этом такого ужасного?

– Ничего. Просто ты заявил, что оставил семью, потому что я этого хотела. Как будто тебе самому это нисколько не было нужно. Ты принес свою семейную жизнь в жертву мне. Мне одной. Не себе, не нам, только мне.

– Ох, Изабелла, ну что за словесные ловушки? Нашла время. Ты прекрасно знаешь, что я имел в виду. Будь, наконец, снисходительна!

– Нет. Ты как раз очень точно тогда выразился. И твои поступки нисколько не расходились со словами. Я ведь за тобой наблюдала. Ни за кем еще я так пристально не следила, как за тобой. – Она немного повысила голос, темп ее речи ускорился. – Я понимаю, что тебя не покидает чувство вины перед женой и детьми. Ты пожертвовал семьей. И я мысленно опустилась перед тобой на колени в знак благодарности. Но мне отчего-то не верилось, что ты их оставил, осознав, насколько я тебе нужна, насколько жизнь со мной – единственная для тебя возможность быть счастливым. Что ты обрел во мне все, чего тебе прежде недоставало, и готов предстать передо мной с открытым сердцем и душой.

Этрих невольно поморщился. Последнее из ее определений было, на его взгляд, не совсем уместным. Изабелла владела английским почти безупречно. Процентов на девяносто пять. И порой она, словно фокусник, вытаскивала из своего сознания слова, посредством которых ей удавалось охарактеризовать явление или предмет точнее и ярче, чем это сделал бы на ее месте любой из носителей языка. «И что, черт возьми, это может значить?» – промелькнуло у него в голове. Вместо ответа на ее упрек он лишь с досадой повторил:

– Ради тебя я отказался от всего, чем дорожил.

Она неожиданно повернулась к нему и дотронулась пальцами до его руки:

– Хватит об этом. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Но он упрямо покачал головой и, глядя на свою ладонь, возразил:

– Нет, мне необходимо обсудить с тобой именно это, Физ. Ты вдребезги разбила мое чертово сердце, когда бросила меня. Исчезла из моей жизни, после того как я сделал все, чтобы доказать, что ты для меня дороже всего на свете.

Но эти слова не вызвали в ней отклика.

– Ты это сделал только из опасения меня потерять.

Этрих прищурился и произнес сквозь сцепленные зубы:

– Неправда! Не пытайся умалить значение моего поступка, Изабелла! Бросить жену, с которой прожил шестнадцать лет, и двоих ребят ради того только, чтобы не потерять любовницу?

– Многие мужчины именно так и поступают, Винсент. Не прикидывайся простачком.

Этриха мгновенно охватила ярость. Он редко выходил из себя, но сейчас… Сейчас, похоже, настал именно такой момент. Ему хотелось стукнуть кулаком по столу, крепко зажмуриться и впиться во что-нибудь зубами. И когда она снова заговорила, он, уже оглохший от злости, не расслышал ее слов и ему пришлось переспросить:

– Что?

– Через несколько недель после этого я познакомилась с мужчиной.

Ярость отступила так же внезапно, как нахлынула на него мгновение назад. Стоило Изабелле упомянуть о другом мужчине, как Этрих весь обратился в слух.

– Продолжай.

– Пару раз мы вместе обедали. Человеком он оказался интересным, так увлекательно рассуждал обо всем на свете, и я с удовольствием его слушала. Разумеется, он хотел, чтобы мы с ним стали близки. И в последнюю нашу встречу откровенно об этом заявил и был весьма настойчив. И знаешь, что я ему ответила? «Сожалею, Берн, но я не слишком люблю литературу».

– Он понял?

– Да. И ужасно разозлился. Хотел даже меня ударить.

– Что?!

– Да ничего, обошлось. Энжи этому помешал. Он меня защищает.

– Повтори.

– Энжи меня защищает.

– Каким образом? Расскажи.

– Знаешь, будет лучше, если ты это увидишь своими собственными глазами. – И она вдруг указала пальцем на колокольчик, все так же стоявший между ними в центре стола.

– Ты о чем?

– Сам увидишь, что тогда произошло. Это пойдет тебе на пользу, Винсент. Возьми колокольчик.

Он послушно поднял колокольчик со стола. И в следующее мгновение очутился в другом ресторане. За столиком он был один. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать случившееся и оглядеться. Поняв, что находится в Вене, он снова впал в ярость. Неподалеку от него за столиком сидела Изабелла с каким-то типом. Они оживленно беседовали, и он держал ее за руку, глядя ей в глаза призывным взглядом. В воздухе пахло свежевыпеченным хлебом и кипящим оливковым маслом. Отовсюду доносилась немецкая речь, из динамиков лился голос Паваротти[6], посетители поглощали изысканные блюда итальянской кухни, и серебряные ножи и вилки тихонько позвякивали, соприкасаясь с тонким фарфором тарелок.

Этрих следил за каждым движением героя-любовника, который только и делал, что бросал на Изабеллу пламенные взоры, призывно улыбался, многозначительно сдвигая брови к переносице. Манеры его были нарочито сексуальны, но, хотя Изабелла и позволила ему взять себя за руку, это решительно ничего не значило. В ее слегка сощуренных глазах Этрих без труда читал бескомпромиссное «нет». И скупая принужденная улыбка говорила о том же. Кажется, она упоминала, что имя этого парня Берн? Судя по тому, как у них развиваются события, он вот-вот получит отставку. Бедный Берн.

«Звезда морей» – небольшой ресторан с уютным залом причудливой формы, где всегда жарко натоплено. Вдоволь насмотревшись на Изабеллу, Этрих принялся разглядывать остальных посетителей. Пса он заметил не сразу. Неподвижность, в которой тот застыл, была столь величественной, что Этрих сперва принял его за неодушевленный предмет. Он не знал, что это за порода, но смотрелся пес просто потрясающе. Не меньше полутора метров в длину, этот монстр смиренно возлежал у ног своего хозяина. Голова его размером с кузнечную наковальню покоилась на гигантской передней лапе, а умные печальные глаза, казалось, не упускали ничего из происходившего вокруг. В собаке безошибочно угадывалась личность. Она наверняка обладала интеллектом, недаром при виде нее Этриху вспомнились и греческие мифы, и персидский эпос.

Интересно, кто же отважился держать такого зверя у себя дома? Этрих перевел взгляд на пожилую чету. Пес лежал у ног маленького тщедушного старичка. Что же станет делать этот божий одуванчик, если собаке во время прогулки придет в голову помчаться за кем-нибудь вдогонку?

Этрих снова повернулся к Изабелле. Она смотрела в его сторону, но, казалось, вовсе его не замечала. Быть может, очутившись здесь, в недалеком прошлом, он стал невидимкой? И вообще, хотелось бы знать, каковы правила той игры, в которую она его втянула? Что, если вместо него она сейчас видит кого-то другого? Возможно, поэтому во взгляде ее так явственно читается равнодушие. Этриха это нисколько не задело. Он испытывал одно лишь любопытство. С того вечера, когда он заметил татуировку на шее Коко, Винсент смиренно принимал все сюрпризы, которыми его одаривала взбесившаяся Вселенная. И если ей было угодно поместить его в венский ресторан итальянской кухни, где любовь всей его жизни взирает на него так, словно он – корзинка для хлеба, что ж, значит, так тому и быть. Ему надлежит расслабиться и невозмутимо ждать дальнейшего развития событий.