МОЙ АУММ

Этрих стоял на сцене. Публика реагировала на его шутки взрывами такого бурного, неистового веселья, что ему приходилось делать все более долгие паузы между монологами – надо было дать зрителям успокоиться. Впервые он почувствовал, что добился расположения аудитории, когда пересказывал анекдот о Сатане, штампующем почтовые конверты. Это всегда угадывается безошибочно. Почти как с женщиной, за которой начинаешь ухаживать: если твои первые слова бывают встречены улыбкой, значит, порядок, тебя принимают благосклонно. А еще на это указывает слегка вытянутая вперед шея – значит, они приятны для слуха. И руки, свободно лежащие на коленях или подлокотниках кресла, а не скрещенные на груди, чтобы бессознательно отгородиться. Такого рода знаки – именно то, чего ищет глазами любой исполнитель. Публика и правда подобна женщине, открывающейся тебе навстречу.

Это было одно из его излюбленных сновидений, и, когда бы оно его ни посетило, на следующее утро он просыпался бодрым и полным энергии. Разумеется, в состоянии бодрствования он вполне отдавал себе отчет, что никогда не смог бы стать актером, но во сне блестяще справлялся с этим амплуа.

– Вы никогда не задумывались, друзья мои, почему высоким женщинам нравятся коротышки? – Теперь он собирался произнести несколько своих коронных острот, это была самая смешная часть его программы.

И если уж его с самого начала так хорошо принимали, то дальше все пойдет как по маслу. Аудитория, можно сказать, у него в кармане.

Он отступил на шаг от микрофона и потер ладони. Следующую довольно долгую часть монолога надо было произнести в быстром темпе, чтобы публика не заскучала. Но стоило ему снова подойти к микрофону, как кто-то из зрителей поднялся на ноги. Этрих еле сдержался, чтобы не завопить: «Сядьте! Вам придется по вкусу то, что я сейчас скажу! Ну потерпите еще пять минут, успеете пописать! Вот, послушайте…»

Но мужчина не принял его телепатического сигнала и продолжал стоять. Этрих заметил только, что он был очень высок, лица его он разглядеть не мог: в зале царил полумрак. Между тем нетерпеливый зритель направился в сторону сцены.

В подобных ситуациях актер комедийного жанра либо игнорирует происходящее, либо комментирует в свойственной ему манере. Этрих, который испытывал ни с чем не сравнимое чувство овладения залом, наполнявшее его энергией и какой-то веселой, бесшабашной удалью, выбрал второй путь.

– Нет, вы только посмотрите на этого господина, который решил уйти из зала, не дослушав меня. Побьюсь об заклад, что он…

Но прежде чем Этрих успел закончить фразу, чернокожий мужчина в элегантном костюме подошел вплотную к сцене. И поднял голову. И Этрих его тотчас же узнал – это был не кто иной, как Тиллман Ривз, его сосед по палате в больнице, где он умер.

– Привет, Винсент.

– Тилл! Ты-то здесь какими судьбами?

Из задних рядов раздался недовольный голос:

– Эй, погромче! Нам тут ни слова не слышно!

– Нам надо поговорить, Винсент.

– Здесь? Сейчас? – Этрих обвел глазами зал. Что за странная идея пришла в голову Тиллману?

– Это всего лишь сон, Винсент. И, как и в любом сновидении, ты можешь делать все, что пожелаешь.

– Знаю, но ведь у меня концерт, Тилл…

– А вдобавок ты еще и собрался умереть, друг мой, и это, согласись, куда более важно. Может, поговорим об этом прямо сейчас?

– Громче! Вас совсем не слышно!

Тиллман протянул Этриху руку, чтобы помочь сойти со сцены, и провел к своему столику. Он не дал ему закончить выступление! Этрих чувствовал себя как ученик, которого прямо с урока вызвали в кабинет директора. Но публика осталась к этому безучастна. На сцену выскочил конферансье и предложил проводить Винсента Этриха аплодисментами. Послышались принужденные хлопки. Винсент знал, что, если бы он завершил свою программу как подобает, его провожал бы настоящий шквал оваций.

Поскольку все это происходило во сне, то следом за ним на подмостки вышел Ричард Кросс, его заклятый враг начиная с пятого класса школы. Этот Кросс, разумеется, давно превратился в высокого солидного господина, но шутки, которыми он стал потчевать зал, – все сплошь о сексе, – даже пятикласснику показались бы пошлыми. Но этой аудитории они пришлись по вкусу. Зал отзывался взрывами хохота едва ли не на каждую его фразу. Этрих, к великой своей досаде, вынужден был признать, что глупые остроты Ричарда имеют здесь куда больший успех, чем его.

– Ты в курсе, что с тобой случилось, Винсент?

Сидя за столиком Тиллмана и внимательно глядя на него, Этрих ревниво прислушивался к болтовне Кросса. Он ловил каждое его слово.

– Винсент!

Он зажмурился, тряхнул головой и силой заставил себя переключить внимание на Ривза.

– Да, Тилл.

– Помнишь, что с тобой стряслось?

– Ты имеешь в виду аварию?

Лицо Ривза утратило напряженное выражение.

– Да. Помнишь ее?

Немного помедлив, Этрих кивнул:

– Я проезжал перекресток, и тут какая-то машина меня зацепила.

– Здорово. Выходит, ты все помнишь.

– Разве такое забудешь? Они ведь хотели меня убить.

Тилл помотал головой:

– Нет, они другого добивались. Они хотели, чтобы тебя здорово покалечило, хотели вогнать тебя в кому.

Этрих равнодушно пожал плечами и охватил ладонями колено, сцепив пальцы.

– Знаешь, я нисколько не жалею, что так вышло. Здесь совсем неплохо.

Когда он еще был жив, ему не раз приходилось слышать, что после смерти, оглядываясь на прожитую жизнь, люди вдруг осознавали, какой она была пустой и бездарной. Они понимали, что напрасно цеплялись за нее изо всех сил. Она вовсе того не стоила. И вот теперь настал его черед убедиться в справедливости этой истины. Жизнь и в самом деле оказалась глупой, пустой и никчемной штукой. К их столику подошла смазливая официантка и, хотя они ничего не заказывали, поставила перед каждым бокал с его любимым напитком. Они одновременно подняли их в безмолвном приветствии и сделали по глотку. Вкус оказался божественным.

Тиллман поставил свой бокал на столик.

– Кома – замечательное место. Для тех, кто никак не может решить, жить ему или умереть, лучшего пространства не сыскать.

Этрих продолжал потягивать свой напиток.

– Все, кто впадает в кому, оказываются в кабаре, так, что ли?

– Нет, каждый волен выбрать местечко по своему вкусу – острова в океане, гамак на дворе, над которым тихим вечером роятся светлячки… Каждый попадает туда, где ему спокойно и уютно, где мысли обретают ясность.

Тут зал взорвался таким неистовым хохотом, что Этрих и Ривз невольно вздрогнули. Видимо, актер на сцене сказал что-то необыкновенно смешное. Этрих бросил в его сторону кислый взгляд:

– Тогда почему я очутился здесь, где выступает этот придурок Ричард Кросс?

– Не знаю, Винсент. Ты себя об этом спроси. Скажи, ты уже решил, что будешь делать?

– Нет.

– Подумай. Предпочитаешь снова умереть? – Тиллман крутил в длинных тонких пальцах ножку бокала.

– Я как-то не успел об этом подумать. – Этриха внезапно озарила догадка, и он пытливо взглянул на Ривза. – Ведь я наверняка снова в больнице. И поэтому ты здесь. Помню, в последнюю нашу встречу ты говорил, что они тебя никуда не выпускают. Значит, я умираю в нашей больнице, да?

– А где же еще находиться тем, кто впал в кому, Винсент?

К их столику подошла Коко и села на свободный стул. На ней было роскошное серебристое платье до пят, которое очень ей шло.

– С ума сойти, Коко, ты потрясающе выглядишь!

Она перегнулась через стол и поцеловала его в щеку:

– Спасибо. Мы с тобой видимся в последний раз, Винсент, и я решила принарядиться по такому случаю.

Зрители принялись энергично аплодировать, а Ричард Кросс, отвесив им глубокий поклон, вприпрыжку двинулся за кулисы. На ходу он помахивал обеими руками, поднятыми над головой. Под потолком вспыхнул свет, начался антракт. Зал тотчас же наполнился гулом голосов.

– У тебя, похоже, девять жизней, Коко.

– Так и было – в том измерении. Но сейчас мы в другом, и это наша последняя с тобой встреча. – Она схватила его за руки, крепко сжала пальцами ладони и тотчас же их выпустила.

После чего оба – Коко и Тиллман – уставились на него, словно рассчитывали, что он непременно скажет нечто важное. Но сказать ему было нечего. Он не собирался расставаться с этим чудесным сном. Ему нравилось выступать на сцене, он не сомневался, что, еще немного попрактиковавшись, станет великим комиком. Где-то в его сознании мелькали мысли об Изабелле и Энжи, но они были каким-то смутными, неотчетливыми. Словно воспоминания о чужих городах, которые ему когда-то довелось посетить.

Коко, раздосадованная его молчанием, решила идти напролом:

– А как же ваш Аумм, Винсент? Ты и о нем позабыл?

Тело его напряглось, в глазах сверкнули искры гнева. Он поднялся на ноги:

– Черт тебя возьми, Коко! Ты не имела права в это лезть! – К величайшему изумлению Ривза, Этрих встал и направился прочь от столика. Он даже не оглянулся.

Коко шлепнула себя ладонью по лбу:

– Проклятье!

Тиллман Ривз молчал. Коко от смущения избегала встречаться с ним взглядом.

– До чего же это было глупо с моей стороны, Тилл! Я повела себя как идиотка! – С этими словами она направилась вслед за Этрихом, который успел уже выйти из зала.

Ривз невозмутимо взял со стола бокал и, отпив из него, поставил на место.

Коко были известны все правила, и она только что нарушила одно из главных. Люди должны принимать решения добровольно. Их нельзя ни к чему принуждать – ни силой, ни хитростью. Иначе все может перемениться, ход вещей необратимо нарушится и результаты окажутся плачевными. Но ей необходимо было вытащить Винсента из этого глупого сна и вернуть его в жизнь, туда, где в нем так нуждались! Поэтому она позволила себе проникнуть в запретные сферы и отыскать там то, чем можно было бы воздействовать на него.

До этого лишь Винсент и Изабелла знали, что такое «Мой Аумм». Это был их секрет, о котором они никогда не говорили с посторонними. Обнаружив, что он совсем не желает вернуться к жизни, Коко проникла в его сознание. Без каких-либо колебаний она принялась отыскивать там то, что можно было бы ему продемонстрировать и сказать: «Вот ради чего тебе следует вернуться».

Однажды ночью, в самом начале их любви, когда Этрих и Изабелла уже знали, что не смогут жить друг без друга, они занимались любовью. И вдруг Изабелла начала плакать. Причиной ее слез была сила и неизмеримость чувства, которое она испытывала к своему новому любовнику. Это ее напугало.

Этрих растерялся. Он не знал, что делать. Она продолжала ласкать его, а слезы градом катились по ее щекам, заливая его грудь. Она плакала все горше, и движения ее становились все быстрее и неистовее. Он чувствовал, что это не слезы экстаза, но в то же время она рыдала и не от отчаяния. Он не понимал, что с ней творится. А она плакала взахлеб и дарила ему себя с такой безумной щедростью, что ему стало трудно себя контролировать.

Но вскоре ритм ее движений полностью захватил его, сознание отключилось, и он весь отдался чувству. Этрих потерял контроль над собой, чего с ним прежде не случалось ни разу. С него словно свалились невидимые путы, и он впервые ощутил себя свободным. Это было ни с чем не сравнимое чувство.

И вдруг до слуха его донесся голос Изабеллы – высокий, пронзительный. Она говорила быстро, сбивчиво, захлебываясь, и ее неразборчивые слова звучали словно из какой-то необозримой дали. Когда же экстаз ее достиг пика, она выкрикнула: «Мой Ааауууммм!» Ее оргазм все длился и длился, и она продолжала тянуть это «уммм» на одной ноте, и Этриху стало казаться, что это никогда не кончится.

А после, когда она, сладостно опустошенная, вернулась на землю, когда ее пальцы, сжимавшие его плечи, разжались, они посмотрели друг другу в глаза и прочитали там обещание всего, чем только могут одарить друг друга любящие мужчина и женщина. В этот миг оба испытывали неизведанную полноту жизни, потому что принадлежали друг другу без остатка. В чувстве, охватившем их обоих, было нечто мистическое, потустороннее. Они знали, что подобного им больше, может быть, и не доведется пережить.

Этрих, как только у него восстановилось дыхание, сказал, что несколько мгновений тому назад они подарили жизнь существу, которое принадлежит им безраздельно и в то же время от них не зависит. Оно обитает на земле, и жизнь его продлится до тех пор, пока живы они оба. Изабелла однажды читала стихи, в которых говорилось о чем-то подобном, но она об этом тогда промолчала – была слишком потрясена пережитым.

Он смущенно спросил, что означает «Мой Аумм». Изабелла взглянула на него с искренним недоумением, и тогда он пояснил, что имел в виду.

– Не знаю, откуда это взялось, Винсент. – Она провела влажной горячей ладонью по его щеке. – Может быть, это его так зовут – то существо, которому мы дали жизнь. Наверное, оно и есть мой Аумм. Наш Аумм.

С того самого момента эти слова стали для них священными. Изабелла никогда больше не повторяла их в минуты страсти. Они произносили их, только когда вспоминали ту ночь. Оба сошлись на том, что это был единственный мистический опыт, который им выпало пережить вдвоем.

Открыв дверь, Коко поморщилась. В нос ей ударили резкие, неприятные запахи – горячего асфальта и выхлопных газов. Винсент как-то сказал ей, что ему они очень нравятся. Здание находилось неподалеку от скоростной магистрали – до слуха Коко доносился монотонный гул автомобильных моторов. Дойдя до парковки, она стала оглядываться в поисках Этриха. Поскольку все происходило в его сне, окружающий мир жил по его правилам. В нескольких метрах от парковки двое длинноволосых мальчишек в форменных школьных пиджаках лупили взрослого Ричарда Кросса, который жалобно канючил:

– Я больше не буду! Клянусь, никогда здесь не появлюсь!

Но мальчишки его не слушали. Облокотившись на капот огненно-красного «ягуара», две старшеклассницы с сигаретами в руках наперебой пели хвалы крутому парню Винсенту Этриху. Коко подошла к ним, пробравшись между автомобилями, и спросила, не видали ли они его. Девчонки кивнули влево и продолжили свой разговор.

– А так он тебе делал? А вот так?

Коко подумала, что ведь и правда Винсент потрясающе целуется. И вообще он непревзойденный любовник. Он как-то признался ей, что по опыту знает – большинство женщин в постели оставляют, что называется, желать и при этом страшно себя переоценивают. Коко затруднилась бы сказать, хороша ли она в постели. Но одно она знала точно – ей там очень нравилось. В отличие от Винсента, ей было жаль расставаться с земной жизнью, ее многое к ней привязывало. В частности, секс.

Медленно бредя по парковке в том направлении, которое указали ей девушки, она принялась насвистывать мелодию из «Звуков музыки»[11]. Мюзиклы ей тоже очень нравились. Что же ей еще такого ему сказать, чтобы убедить вернуться в жизнь?

– Ничего.

Коко показалось, что это слово произнесла она сама, но вскоре обнаружилось, что она ошибалась. Прямо перед ней стоял ровный ряд автомобилей, и на капоте одного из них пристроился Бруно Манн собственной персоной. Нарушив инструкцию, полученную в парикмахерской, Король Парка вернулся в свой прежний вид и стал таким, каким его знал Этрих. Ему очень хотелось увидеть, какое у Винсента будет лицо, когда они встретятся и это ничтожество узнает, кем на самом деле является его коллега Бруно Манн.

– Привет, Коко.

Она застыла как вкопанная.

– Бруно, тебе здесь не место. Сомневаюсь, что Винсент хотел бы увидеть тебя в своем сне.

Он отвел руки назад и оперся ладонями о капот. И сладко потянулся.

– Верно. Но и тебе не следовало лезть в его мысли и выуживать оттуда всяких Ауммов. Так что у нас у обоих рыльце в пушку. Но я никому на тебя не донесу, если и ты обо мне станешь помалкивать. А еще, признайся, ведь ты потрясена тем, как я сюда попал? В кому незваному гостю проход закрыт.

– Зачем ты здесь? – Она быстро огляделась вокруг, проверяя, не прихватил ли он с собой еще кого-нибудь.

– Да с какой это стати я стал бы еще кого-то с собой тащить? Ведь у меня есть ты, малышка. – Последнюю фразу он пропел, хитро сощурясь.

Он читал ее мысли, что также было против правил, но она не могла этому помешать. А еще от него исходила сила, какой он прежде не обладал. И это ее пугало.

– Скажи, зачем ты здесь, Бруно?

Он широко осклабился:

– Хочу быть свидетелем последнего акта, полюбоваться результатами моих неусыпных трудов. Ты часом не слыхала, что меня назначили Королем Парка? Я теперь так силен, что могу делать все, что мне заблагорассудится. Круто, да? Но с Винсентом я и без этого справлюсь, ведь он намерен самоустраниться. Ты же сама слыхала, он сказал, что счастлив остаться здесь. Право, странное решение, после всего, что ему выпало.

Жил, умер, воскрес и получил в свое распоряжение такие возможности, о каких прежде и не мечтал. Но все это не имеет значения, раз он решил обитать здесь, чтобы кривляться перед публикой. Невероятно! Человеческие существа ведут себя просто непостижимо. Им не место в Мозаике!

– Он просто еще не разобрался в себе.

Бруно эти слова развеселили.

– О, еще как разобрался! – хихикнув, воскликнул он. – Брось его оправдывать, Коко. Лучше признай честно, что проиграла. Взгляни на это ничтожество беспристрастно – он же ведь ничему не научился. А теперь ему и вовсе плевать на всех. Он ни в грош не ставит собственную жизнь, свою девчонку, своего ребенка и не задумывается, как они станут обходиться без него, когда он отдаст концы. Его песенка спета, что бы он ни предпринял. Если он сейчас предпочтет умереть, то, разумеется, не сможет воспитать Энжи. Обрати внимание, если он предпочтет смерть. Но представим, что он решит вернуться в жизнь. Тогда ему срочно понадобится донорская кровь. Известно ли тебе, что у них с девчонкой одинаковая и довольно редкая группа крови? А больница у нас под контролем. Изабелла заявится туда и спросит, чем она может ему помочь. Наши врачи ответят ей, что ему необходимо переливание крови, иначе он не выживет. Кстати, это и в самом деле так. – Бруно оттолкнулся от капота ладонями и грациозно спрыгнул на землю. – И вот мы подходим к развязке. Она скажет, что у нее с Винсентом одна группа крови. Врачи помрачнеют и сообщат ей правду – донорство и беременность несовместимы. Это может серьезно повредить плоду… Но ведь она так любит своего Винсента, так жаждет его спасти, что пойдет на этот риск. Она сознательно поставит жизнь Энжи под угрозу ради своего любовника. А дальше произойдет следующее – отдав кровь мужчине, которого любит, она нанесет вред их необыкновенному ребенку. Он родится на вид здоровым, и с ним в общем-то все будет в порядке, только соображать он станет медленнее, чем мог бы. Вырастет таким тугодумом. Ему не под силу будет постичь то, чему папочка впоследствии захочет его научить… Так что все уже предопределено, независимо от решения Винсента. Ему остается выбрать только вид поражения, на которое он обречен. Блестящая комбинация, ты не находишь? Согласись, мало кто мог бы разыграть эту партию лучше.

– Откуда тебе знать, что Изабелла согласится дать кровь Винсенту, зная, как это опасно для ребенка? – спросила Коко. Она пыталась ухватиться за последнюю надежду, как за соломинку.

– Так ведь они по-настоящему любят друг друга, милая моя, а подлинная любовь – это не что иное, как Хаос. Потеря контроля, потеря способности к самозащите. Чем любовь сильней, тем больше в ней Хаоса. Это прописная истина и не такой уж большой секрет. Я столько времени голову ломал, придумывая, как их уничтожить, и тут вдруг меня осенило – надо отойти в сторонку. Пусть любовь сделает эту работу за меня. Я позволил себе отдохнуть. – Он подбоченился одной рукой, другую же вытянул и изогнул так, словно обнимал невидимую партнершу, и промурлыкал:

Он медленно вальсировал вокруг автомобилей, останавливаясь, наклоняя свою воображаемую партнершу, подбрасывая ее в воздух и ловя вытянутыми руками. Он был вне себя от счастья. Бруно мог себе позволить немного подурачиться, ведь он выполнил свою работу и был свободен как ветер. В эти минуты он был не только Королем Парка, но и Королем Парковки.

Коко смотрела на его кривлянье с отвращением. Он победил. Его усилия увенчались успехом, и все, что ему теперь осталось, – это пожинать их плоды. Наблюдать, как любовь Винсента и Изабеллы поглотит силу Энжи.

Когда высоко в небе, расцвечивая их поднятые вверх изумленные лица, начал вспыхивать фейерверк, каждый подумал, что это дело рук другого. Бруно решил, что Коко таким изысканным образом выразила восхищение его умом и талантом. Коко не сомневалась, что Бруно устроил представление в ознаменование своего успеха.

Зрелище было изумительное, и некоторое время они молча любовались им. Потом Бруно отвесил Коко шутовской поклон, поблагодарив ее за оказанное внимание. Коко со злостью подумала: «Какая самодовольная мразь!»

А в небе продолжали расти огненные цветы, один прекрасней другого. Ракеты взмывали ввысь, чтобы спустя несколько секунд рассыпаться дождем ослепительных искр, которые заливали ярким светом лица обоих зрителей, машины на парковке и все окружающее пространство. На березе, которая давно уже пряталась в ночной тьме, теперь стал виден каждый листочек, а на трассе белые разделительные линии стали видны отчетливее, чем днем.

Фантастическое небесное шоу завершилось мощным водопадом из искр и разноцветных светящихся шаров. Бруно и Коко, как ни хотелось им продолжить разговор, не в силах были отвести взгляды от неба. И вдруг кто-то негромко спросил Бруно, склонившись к самому его уху:

– Ну и как тебе мой фейерверк?

Бруно повернул голову. Рядом стоял Винсент Этрих и смотрел ему прямо в глаза.

– Так это ты устроил? – Голос Бруно потонул в шуме огненных сполохов.

Этрих приложил ладонь к уху, давая понять, что ничего не расслышал. Бруно крикнул что было мочи:

– Твоих рук дело?

Этрих кивнул и крикнул ему в ответ:

– Да. Это мой сон, вот я и решил его так украсить. Создать в нем атмосферу праздника.

Бруно промолчал. Этриха, похоже, его появление здесь нисколько не удивило.

– Как поживаешь, Винсент?

Этрих с силой хлопнул его по плечу:

– Ты хочешь знать, как я себя чувствую после твоей попытки меня убить? Нормально, Бруно. Я рад, что ты это сделал.

Бруно ушам своим не поверил.

– Ты серьезно? Ты не злишься на меня за то, что я пришел?

– Я очень этим доволен.

Коко их не слышала. Она смотрела в небо, любуясь фейерверком, пока последние его отсветы не померкли во тьме. Появление Винсента оказалось для нее полной неожиданностью. Когда она повернулась к Бруно, Этрих стоял рядом с ним, положив руку ему на плечо, и оба они были похожи на закадычных друзей, делящихся последним новым анекдотом.

Она обратилась к нему, виновато потупив взгляд:

– Винсент, прости меня за те слова…

Он помотал головой, давая понять, что не желает говорить на эту тему.

– Бруно, что же ты не спросишь меня о моем представлении? Не поинтересуешься, в честь чего я его устроил?

– Будь по-твоему, Винсент. В честь чего ты устроил фейерверк? – Голос Бруно прозвучал немного манерно.

– В честь моего возвращения. Благодаря тебе я решил вернуться и еще немного пожить.

Коко в восторге от этих слов пару раз громко хлопнула в ладоши. Но, вспомнив, что ожидает Этриха, стоит ему начать путь в жизнь, сразу помрачнела.

– Так ведь это здорово, Винсент. Рад за тебя, – со снисходительной усмешкой проговорил Бруно.

– Радости в твоем голосе не много, – констатировал Этрих.

Бруно Манн пожал плечами. Притворяться больше не имело смысла. Плевать ему было на Этриха. Он хотел поскорей убраться отсюда. Но напоследок, когда все будет позади, можно было бы позабавить себя собственным фейерверком. Огненное шоу – отличная идея. Он жалел, что она не ему первому пришла в голову.

– Я слыхал, о чем вы тут беседовали с Коко, – повернулся к ней Этрих.

Ее сгорбившаяся от горя фигура излучала сострадание, которое он ощущал физически, словно от нее к нему плыло облако холодного воздуха.

– Что поделаешь, Винсент, порой приходится проигрывать.

Этрих с силой сжал плечо Бруно Манна:

– Тебе никогда не дано было увидеть всю картину целиком, Бруно. Поэтому ты и на службе не добился успеха. Знаешь, как тебя за глаза называли в офисе? Дебил в галстуке!

Бруно собрался было что-то ответить, но Этрих еще крепче сжал пальцы, чтобы заставить его молчать.

– Любовь и в самом деле хаос, это ты верно заметил. Но разве она этим исчерпывается? Да, это полная потеря контроля, но только одного человека и только над собой. – Этрих широко улыбнулся своим мыслям и продолжил: – А в любви человек не одинок. Любовь исключает одиночество. Это главный урок, который ты так и не усвоил. Когда двое любят друг друга, одиночество перестает существовать. Есть – я, она и… наш Аумм, тот, что поможет преодолеть любые испытания.

– Я вам не помешал?

По проходу между машинами к ним шагал Тиллман Ривз. Никто из троих не видел его выходящим из здания, и внезапное его появление напугало бы их, не будь все они так поглощены разговором.

Этрих был совершенно сбит с толку. Мысли его мгновение назад обрели удивительную ясность и законченность, и он так жаждал их высказать, но голос Тилла нарушил их стройный ход.

Затем произошло нечто поистине удивительное: едва взглянув на Тиллмана Ривза, Винсент вдруг понял, кем тот был на самом деле. Он несколько раз открывал и закрывал рот, словно рыба, вытащенная из воды, пока наконец не зажал его ладонью.