Он не имел ничего кроме серебряного клинка. Он давал ему индивидуальность, которую Родри всегда считал само собой разумеющейся. Он положил руку на рукоятку клинка и понял, почему серебряные клинки, которых считали подонками в королевстве, цеплялись за свое имя и свой отряд. Затем он налил себе еще одну кружку, быстро выпил и отправился на сеновал над конюшней. Ему никогда не хотелось ничего больше, чем просто лечь спать и забыть обо всем на свете. Все же он провел бессонную ночь, потому что замерз. У него не было одеяла и он был слишком гордым, чтобы просить Гасса о чем-нибудь. Холодная осенняя ночь сменила по-летнему теплый день; он зарылся в солому, как собака в свою подстилку и завернулся в плащ, но каждый раз, как только он начинал засыпать, он замерзал и начинал дрожать – и просыпался от этого. Он сел и почувствовал, что спину свела легкая судорога. Он подумал о том, что мог бы взять одеяло с седла. Оно было маленьким, но это было уже кое-что. Затем он услышал топот лошадиных копыт во дворе конюшни. Было очень странно, что кто-то путешествует ночью и он подумал о том, что этот путешественник был посланцем Куллина. Его отправили как можно быстрее, чтобы быть уверенными, что Риис не узнает. Все еще продолжая думать о теплом одеяле, Родри спустил вниз приставную лестницу и при свете луны поспешил выбраться наружу. Он узнал лошадь, еще не увидев всадника, который только что спешился. Восход качнул тяжелой головой и заржал, приветствуя его.

– Вот и ты, моя любовь, – сказала Джилл. – Я привезла твой меч. Папа и Слигин подкупили гвардейцев, и мы вынесли его прямо перед носом твоего брата.

Родри стоял неподвижно, не веря своим ушам. Он был уверен, что это был всего лишь безнадежный сон, пока Джилл не подошла и не положила руки ему на грудь. Они были крепкими и теплыми.

– О, послушай, – сказала она, засмеявшись, – ты думал, что я позволю тебе уехать в ссылку, не взяв меня с собой?

– Да. Прости меня. Ты ради меня даже оставила своего отца?

– Оставлю, – возбужденно сказала она, и он почувствовал слезы за ее словами. – Но это тяжело. Я не хочу врать и говорить, что не так. Но я должна уйти и видит бог, Роддо, что я очень люблю тебя.

Родри обнял ее и поцеловал. Прижавшись друг к другу они одновременно смеялись и плакали до тех пор, пока ворчащий Гасс не выбежал, чтобы посмотреть, кто так шумит.

Так как лорд Петин – кузен, который приютил у себя людей Ловиан – давал присягу гвербрету Риису, ему, конечно, было неловко от того, что отряд Куллина оставался в его доме. На рассвете Куллин разбудил своих людей. После того как они поели, он сказал им, чтобы они начали седлать лошадей. Они должны были поехать навстречу госпоже Ловиан. Он только закончил седлать своего коня, когда выглядевший взволнованным Невин медленно подошел к нему.

– Куллин, где Джилл? Я не могу нигде ее найти.

– Конечно. Она прошлой ночью уехала вслед за своим Родри.

Невин замер, уставившись на него с открытым ртом.

– Ты позволил ей уехать? – сказал наконец старик.

– А что я мог сделать? Она могла бы незаметно уехать, как вор, но она оказала мне честь, придя ко мне и сказав всю правду. – Он испугался, что может заплакать. Поэтому он занялся осмотром уздечки, которая и так была в порядке. – Кроме того, она нужна мальчику. Он никогда нигде не ездил без кучи слуг. Ты думаешь, он может отличить сухие ветки от зеленых, когда надо будет разжечь костер?

– Нет, конечно. Знаешь, мой друг, ты очень сильный человек.

– Нет, я только знаю, как избавиться от своих слабостей.

Он рискнул посмотреть на Невина и увидел, что старик дружески, но недоверчиво улыбается ему. Куллин удивился, как много значило для него уважение Невина.

– Я сказал одному из парней приготовить твою лошадь, – сказал Куллин. – Мы скоро выезжаем.

– Спасибо. Но что ты подумаешь, если я поеду следом за Джилл? Я хочу попрощаться с ней.

– Что подумаю? Ничего и, кроме того, это не по мне – говорить ей, что делать и чего не делать.

Куллин проводил Невина до ворот и держал поводья, пока старик садился в седло.

– Скажи госпоже Ловиан, что я скоро вернусь в Форт Гвербин, – произнес Невин. – Я должен забрать мула и свои травы.

– Хорошо, сделаю. Надеюсь, что мы еще увидимся там.

– И я надеюсь, что мы встретимся. У тебя есть какое-нибудь поручение серебряному клинку или дочери? – спросил Невин, улыбнувшись.

– Нет. Я сказал ей, что люблю ее, прошлой ночью. И больше ничего не надо говорить.

Куллин оперся спиной о стену и наблюдал, как Невин уезжал в предрассветную даль. Он чувствовал, что дрожит, как нищий на снегу.

– Джилл, – прошептал он. – Боже мой, Джилл, Джилл!

Однако теперь она никогда не узнает о его позоре. Никогда не должна узнать, что у него было искушение обесчестить их обоих. Куллин улыбался, когда возвращался во двор, где его люди уже ожидали своего командира.

Так как Невин часто останавливался в таверне «Серый Козел», когда лечил местных фермеров, хозяин таверны хорошо его знал. Когда Невин прискакал вечером к таверне, Гасс вышел, вперевалку, ему навстречу, улыбаясь и кланяясь, и взял у него лошадь.

– Что без мула? – спросил Гасс. – Ты бросил ремесло травника, да?

– Нет, но я сюда только для того, чтобы увидеться кое с кем – с молодым серебряным клинком и дочкой Куллина из Кермора. В какую сторону они от тебя уехали?

– Уехали? Ха! Они просидели у меня на сеновале целый день. Ах, эта молодежь! Даже взрослый мужчина не имеет такой выносливости. – Гасс печально покачал головой. – Очень хорошо, что таможни закрыты в это время года.

– Я тебя понимаю. Ну, я подожду в таверне, пока они проголодаются и спустятся вниз.

Невин едва сел за стол с чашкой жаркого, когда Джилл вошла в заполненную дымом от очага таверну. Насторожившись, как преследуемый олень, она постояла в дверях, перед тем как войти, затем осторожно посмотрела на него. Невин поднялся и подошел к ней.

– Ты приехал, чтобы забрать меня назад? – спросила она. – Придется заколдовать меня, или еще что-нибудь сделать. Может быть, Родри изгнанный и опозоренный человек, но я все равно поеду за ним всюду. – Воспоминание о том времени, когда она сказала эти же самые слова о принце Галрионе, пронзило Невина, как выстрел. – Но она больше не Брангвен, – заметил сам себе Невин. – И ты будешь проклят, если намерен играть роль Гиррейнта.

– Я знаю, дитя, – сказал Невин. – И это – твой выбор. Я только хочу попрощаться с тобой. Ты расстроишься, если наши дороги снова когда-нибудь пересекутся?

– Что? Расстроюсь ли я? Никогда! Послушай, я расстроюсь, если никогда тебя больше не увижу, – она повернулась к нему и обняла его.

На мгновение он сделался таким холодным от неожиданности, как лезвие меча, затем по-отечески погладил ее по голове.

– Тогда мы еще встретимся, – сказал Невин. – Я обещаю тебе.

– Великолепно.

Джилл сказала это так искренне, что Невин почувствовал, что в нем снова вспыхнула надежда. Она любила его, она доверяла ему, И когда-нибудь он покажет ей, в чем заключалась ее настоящая Судьба. В конце концов, следуя за Родри, она освободится и сможет стать мастером Двуумера. Она не будет больше зависеть от интриг двора и опасности неустроенной жизни позволят укрепиться и проявиться ее природному таланту. Он думал, как направить ее знания Двуумера – когда и на что, но тогда время еще не подошло. Он должен ждать, но, позволяя ей уйти, он этим не освобождает ее, а наоборот удерживает.

Когда они вернулись к столу Невина и сели, пришел Родри. Его меч был при нем и он шел большими шагами, как будто он все еще был лордом, но Невин увидел перемены в его глазах, таких утомленных, что казалось, будто он постарел на несколько лет.

– Я знаю, что обязан тебе жизнью, – сказал Родри.

– Ты имеешь в виду людей Рииса вчера? – спросил Невин. – Ну, действительно, я приложил к этому руку. Ух! Не сомневаюсь, что твой брат ругался бы и заламывал руки, когда твое тело обнаружили бы, но только лишь для публики.

– Конечно, пьяный подонок. – Родри сел рядом с Джилл. – Ну, дорогой сэр, как видно, Элдифу придется заниматься своей Судьбой без моей помощи.

– Возможно. Мы должны еще посмотреть, что припасли боги.

Пока они ели в тишине, Невин размышлял о том, что Великие хотят сделать, отсылая мальчика далеко от провинции, служить которой было его предназначением. И еще он размышлял о том, был ли Родри в опасности. Сейчас, когда он больше не был политической силой, он больше не должен был интересовать черного мастера, но надежда казалась зыбкой. Если он разрешит эту проблему, ни один сигнал пророческого предостережения не дойдет до него – только обычный нормальный страх, что серебряные клинки, в конце концов, часто умирают молодыми в бою. Отсутствие предостережений сделало очевидным, по крайней мере сейчас, что Родри был вне опасности. Он будет жить и тогда, когда Невин позволит им идти своим путем и будет наблюдать издали, и попытается повлиять на Рииса, чтобы отозвать Родри из ссылки.

– Ты знаешь, Невин, – сказал наконец Родри. – Я очень счастлив, что Джилл так сильно любит меня, иначе я умер бы на длинной дороге.

– О, нахал, – вмешалась Джилл. – Ты не придурок. Ты научишься, как позаботиться о себе.

– Я не то имел в виду, – голос Родри стал холодным и ровным. – В каждом бою я буду добровольно бросаться в атаку или лезть в самую гущу толпы. Это – один из способов положить конец изгнанию.

Это было признание, произнесенное совершенно спокойно. Джилл схватила его за руку.

– Но сейчас – нет, – продолжал он. – Нет, когда я нашел тебя для того, чтобы жить. – Джилл обняла его за шею и поцеловала.

Невин громко вздохнул: по злой иронии судьбы, удерживая Родри живым, Джилл уже служила делу, которым он занимался – пророчеством. Она сама этого не знала.

На следующее утро Джилл проснулась на рассвете и почувствовала, что Родри обнимает ее, крепко прижав к себе. Серый свет пробивался через щели в стенах конюшни и доносился шум дождя, барабанящего по крыше. Она положила голову на грудь Родри и слушала песню дождя, звучащую в такт его ровному дыханию. Она улыбалась себе, находя, что сеновал Гасса ей больше по душе, нежели перина в крепости Гвербин. Когда она подумала о Куллине, ей пришлось крепко закрыть глаза, чтобы сдержать слезы.

– Папа, папа, извини меня, – подумала она. – Но ты ведь знал, что я должна уйти. – В конце концов она оставила его в безопасном месте. И он никогда не будет больше спать прямо под дождем. И не будет знать, если с ней что-нибудь случится. Она с горечью подумала о том, что, может быть, даже не увидит его больше, но она сделала свой выбор и она будет следовать за Родри везде, если боги позволят.

– А боги могут делать все, что им захочется, – решила она. Она всегда жила одним днем просто потому, что у нее не было другого выбора. «Длинная дорога тянется в тумане, и никто не может увидеть ее конца», – так всегда говорил Куллин. У нее были Родри и ее свобода. Засыпая снова, Джилл решила, что теперь у них все будет отлично.