– Ну, по крайней мере, это не та рука, в которой я держу меч.

– Ты все еще думаешь о Родри?

– Не глупи, травник. – Куллин посмотрел в окно. – Джилл жива – и это все. А мне надо немного окрепнуть перед дальней дорогой, хорошо питаться.

Невин почувствовал странную острую боль сочувствия к своему старому врагу, вся жизнь которого зависела от того, как он умел владеть мечом и щитом. Сломанную кость было очень трудно восстанавливать, даже для того, кто, как Невин, имел большой опыт и знания – просто потому что полоски материи и кроличьи шкурки прилипали, а шины не держали перелом совершенно неподвижным.

– Ну, – произнес наконец Невин, – по крайней мере, у тебя впереди еще целая зима. Родри обязательно приютит тебя до весны.

– Правду говоришь. Наш молодой лорд оказывает мне слишком большие почести. Ты тоже здесь останешься?

– Да. – Невину хотелось добавить: – И очень правильно сделаю.

Он знал, что будет нужен здесь. Скоро суровая зима Элдифа запрет их здесь всех вместе и он сомневался в том, что Джилл и Родри сумеют скрыть свою любовь. Кроме того в них все жила память о той страсти, которую они питали друг к другу жизнь за жизнью и теперь она всплыла и находилась так близко от поверхности в их умах, что они просто нашли ее, но думали, что она новая. Даже если Куллин не сможет держать щит, он все равно будет опасным в поединке с Родри, тем более что, по суровым законам Элдифа, отец вправе убить человека, который обесчестил его дочь.

Армия оставалась в крепости Браслин несколько дней – чтобы похоронить убитых и дать раненым отдохнуть перед длинной дорогой домой. Джилл понравилось, что Родри, несмотря ни на что, приказал похоронить Лослейна в отдельной могиле вместо того, чтобы закопать его вместе с другими повстанцами. Но тогда все, что делал Родри, нравилось ей, как будто он был богом, спустившимся погулять среди смертных. Воспоминания о ночи, проведенной в его объятиях, часто посещали ее. Вместо того, чтобы утолить ее голод по нему, они приводили к худшему – как будто добавлялось масло в огонь. Джилл выполняла свое обещание и старалась избегать Родри. Ее не покидала еще одна мысль: что, если отец узнает? Наконец настало то утро, когда они должны были возвращаться в Форт Гвербин. Оседлав своего коня, Джилл пошла попрощаться с Адерином и эльфами, которые спешили в свои края, радуясь, что скоро покинут эти земли.

– Послушай, Джилл, – сказал Калондериэл, – если когда-нибудь тебе надоест Элдиф, поезжай на запад и найди нас. Лесные жители покажут тебе дорогу.

– Спасибо, – ответила Джилл, – правда я была бы рада увидеть вас всех снова.

– Может быть, когда-нибудь ты и будешь радоваться встрече, – сказал Адерин. – Ну а если нет – вспоминай обо мне время от времени, и я буду делать то же самое.

Когда они сели на коней, Джилл почувствовала, что слезы текут по ее щекам. Она никогда еще не встречала людей, которые бы так быстро и так сильно понравились ей.

«Когда-нибудь я поеду на Запад, – подумала она, – когда-нибудь».

Все же на сердце у нее чувствовался холодок из-за того, что она знала, что это «когда-нибудь» будет очень не скоро, если оно вообще наступит. Она подождала на краю лагеря, когда они совсем скроются из вида, и вернулась назад, заняв свое место в колонне, в голове которой Родри ожидал ее.

В тот день, когда армия-победительница вернулась в Форт Гвербин, Куллин сидел возле окна, из которого ему хорошо были видны двор и ворота. День был ненастным. Бесконечно моросил дождь. Двор был чистым и блестел, как поверхность металла. Из окна дул холодный ветер, но Куллин не отходил от него, пока не увидел наконец, как они въехали – люди, завернутые в шерстяные плащи. В голове колонны он увидел Джилл, ехавшую на золотом западном охотнике. Облегченно вздохнув и улыбаясь, Куллин оперся о подоконник и наблюдал за тем, как она спешилась, бросив поводья слуге, и бегом побежала к башне. Куллин закрыл деревянные ставни, не сомневаясь в том, что она бежала, чтобы увидеться с ним. Всего через несколько минут она открыла дверь и остановилась, переводя дыхание, в дверном проеме.

– Что ты наделала? – сказал Куллин, – все время наверх бежала бегом?

– Да. Если ты собираешься поколотить меня, я хочу, чтобы это было здесь, наверху.

Куллин рассмеялся и протянул к ней свою здоровую руку.

– Я еще слишком слаб для того, чтобы побить тебя, – произнес он. – И мне даже не хочется этого делать. И я так рад видеть тебя живой.

Она села рядом с ним. Куллин крепко обнял ее, несмотря на то, что это отдавалось болью в ране на боку. Он поцеловал ее в лоб. Джилл улыбнулась ему лучезарной улыбкой.

– У твоего старого отца болит голова все эти дни, моя дорогая, – сказал Куллин. – Так моя девочка получила плату за работу в тот день, да? Я видел лошадь, на которой ты приехала. Это что, подарок Командующего?

– Да, – улыбнулась ему Джилл, – и после боя я сидела во время обеда во главе стола для знати.

– Теперь послушай меня, моя маленькая чертовка, – Куллин нежно прижал ее к себе, – я предупреждаю тебя, что если ты хотя бы заикнешься о поездке на войну, я поколочу тебя так, что ты не сможешь сидеть на коне.

– Не волнуйся об этом, папа, – ее улыбка сразу исчезла. – Это, конечно очень приятно сидеть вот так рядом с тобой и рассказывать тебе о своей победе, но я не хочу больше ехать на войну!

– Ну и хорошо. Я полагаю, ты все увидела и сделала для себя вывод. Это очень тяжелый путь. Но ты слишком походишь на меня, чтобы найти какой-нибудь другой.

Она засмеялась. Куллин наклонился, чтобы поцеловать ее и увидел Невина. Он стоял в двери и наблюдал за ними со странным испуганным выражением лица. Он отошел от Джилл. Пристальный взгляд старика позволил ему, как в зеркале, увидеть безобразную искаженную действительность, которую он скрывал от себя до этого мгновения.

– Как поживаешь? – спросил Невин. – Командующий хочет увидеться с тобой, но я хочу убедиться в том, что ты не переутомился.

– Я чувствую себя хорошо, – ответил Куллин.

– Неужели? – Невин поднял одну бровь. – Ты выглядишь бледным.

– У меня все хорошо, – прорычал Куллин. – Джилл, оставь нас!

– Папа! Я хочу слышать, что скажет его светлость.

– Я сказал, уйди.

Она поднялась и выскользнула из комнаты, как побитая собака. Куллин знал, что она обидится, когда прогонял ее, и расстроился из-за этого. Он боялся смотреть на Невина.

– Ты знаешь, – сказал Невин. – Участвовать в сражении и смотреть на него со стороны – это не одно и тоже.

Куллин почувствовал, что стыд охватил его, как будто его окатили холодной водой. Невин не сказал больше ни слова. Куллин прислонился к ставням спиной и почувствовал, что дрожит. Как только станет лучше, – сказал он себе, – он уедет и оставит Джилл под присмотром Ловиан. Это должно быть больно, как принять яд, но это – лучший выход. Он знал, что сможет сделать это ради нее, когда придет время. И если ему суждено умереть в следующем сражении где-то далеко от Элдифа, то она даже не узнает о том, что он мертв.

– Куллин, – сказал Родри. Он, вздрогнув, поднял глаза. Он даже не заметил, как лорд вошел. – Как ты себя чувствуешь? Может, мне уйти?

– Хорошо, господин.

Родри никогда не выглядел более похожим на лорда, чем в это утро. На нем была чистая белая рубашка, украшенная красными львами и накидка, перекинутая через плечо и застегнутая с одной стороны драгоценной крупной брошью. Его рука лежала на рукоятке меча прекрасной работы. Но Куллин вдруг почувствовал, что думает о нем, как о мальчике, и что он один, кого Кулин мог бы полюбить, как сына. Ему было жаль расставаться с Родри.

– Ты можешь простить меня за то, что я взял Джилл на войну? – спросил Родри. – Меня мучили угрызения совести из-за того, что я позволил девушке драться из-за меня.

– А кто ты такой, чтобы спорить с Двуумером? Ты знаешь, господин, когда Джилл была еще девчонкой, все ее разговоры были о том, что она завоюет боевую славу. Я не удивился, когда она ухватилась за этот случай, как только он подвернулся. Она всегда добивалась того, что хотела, как маленькая ласка.

– Что правда, то правда. – Родри отвел взгляд. – Но ты действительно простил меня? Я хочу знать, что ты думал обо мне, и это не давало мне покоя.

– Послушай, парень. Зачем это знатному лорду знать, что думает о нем такой негодяй как я?

– С клинком ты или без него – какое мне дело до того, чем ты занимался раньше? Я хочу предложить тебе место в моем отряде. И не просто место всадника, я хочу, чтобы ты был моим капитаном. И не только я, Амур и все парни намекнули, что будут считать за честь служить под твоим началом.

– Ей-богу, я не могу принять это предложение!

– Что? Почему нет?

– Я – ух – это не каприз.

– Чепуха. – Родри откинул назад голову. – Я даже спросил у Слигина, что он об этом думает, и он сказал, что это очень хорошая идея. Ты не беспокойся о том, что мои подданные будут косо смотреть на тебя.

Куллин открыл было рот, но не произнес ни слова. Он хотел уехать, и не хотел называть Родри этой причины.

– Черт возьми, Куллин, – произнес Родри. – Ты действительно хочешь сказать мне «нет».

– Нет, господин.

– Ну хорошо. Тогда мы можем все встать на колени и произносить красивые слова, от которых тебе станет лучше. Послушай, твое лицо побелело, как снег. Я помогу тебе подняться, мой капитан. Тебе лучше лечь в постель.

Куллин принял предложенную помощь и лег на кровать. После ухода Родри, он лежал и, не мигая, смотрел в потолок. Родри вернул ему честь и благопристойность, которых, как он думал, он лишился навсегда. Но он всегда будет думать, что недостоин этого.

«Джилл, Джилл! – думал он. – Как я смогу? Моя собственная дочь!»

Он уткнулся лицом в подушку и заплакал – впервые с тех пор, как он плакал на могиле ее матери. И в этот раз он также плакал о ней и об Джилл.

После того как Куллин выгнал Джилл из комнаты, она спустилась, рассерженная, в большой зал. Но вскоре она поняла, что это, может быть, было и лучше – что она ушла, когда Родри и Куллин были вместе. Отряд приводил в порядок лошадей, знать совещалась с верховным лордом в приемной Слигина. В зале никого не было за исключением служанок, суетившихся возле столов, вытирая их мокрыми тряпками. Джилл взяла кружку с элем и подошла к камину, где горел торф. Через несколько минут по лестнице спустился Родри и направился к ней. Ей нравилось наблюдать за тем, как он передвигался с грациозностью молодой пантеры. Он поклонился ей и посмотрел на нее такими глазами, что она теперь знала о том, что он помнил их ночь, проведенную вместе.

– Я только что говорил с Куллином, – сказал Родри. – Я назначил его капитаном моего отряда.

– Ты сделал это ради него или для того, чтобы удержать здесь меня?

– Ради него.

– Тогда я от всей души благодарю тебя, господин.

– Мне больно слышать, что ты называешь меня «господин». – Родри опустил глаза и тер пол носком своего сапога. – Но я помню наш уговор – одна ночь и все.

– Ну вот и хорошо.

Однако, когда они посмотрели друг на друга, Джилл захотелось обхватить его руками и поцеловать, несмотря на то, что их могли увидеть.

– Мать хочет предложить тебе место в своей свите, – сказал в конце концов Родри.

– Ты предложишь мне место в своем отряде?

– Ты этого хочешь? Хорошо.

– Я не хочу. Я только хотела услышать, что ты ответишь.

– Я сделаю для тебя все, что ты захочешь, если смогу. Джилл, я бы женился на тебе, если бы они мне позволили. Я хочу этого. И это не просто хитрость бесчестного человека.

– Я знаю. И я бы вышла за тебя замуж, если бы могла.

Глаза Родри наполнились слезами.

Он совсем как эльф, – подумала Джилл, но почувствовала, что сама начала плакать. Он с раздражением вытер глаза рукавом рубашки и отвернулся.

– Ей-богу, я очень уважаю твоего отца, – сказал Родри. – И это, мне кажется, обиднее всего.

Родри вышел из зала, хлопнув дверью. В это мгновенье Джилл захотелось уехать одной и быть серебряным клинком, но она знала, что целесообразнее было принять предложение Ловиан. Ее длинная дорога подошла к концу здесь, в крепости Гвербин, где она будет жить рядом с Родри, но в то же время в недосягаемой дали от него. Вдруг она захотела оказаться рядом с отцом. Она наполнила кружку и взяла ее с собой наверх. Когда Джилл вошла в комнату, Куллин лежал на кровати и что-то в его глазах выдало его недавние слезы. Ей показалось, что она поняла их причину. Конечно, честь значила для него много.

– Этот эль для твоего старого отца? – спросил Куллин и поспешил улыбнуться. – Спасибо.

– Лорд Родри сказал мне, какой чести он тебя удостоил. – Джилл подала ему кружку. – Это очень приятно. Наконец все узнали, какой ты человек.

Куллин вздрогнул.

– Рана заболела?

– Немного. Эль поможет.

Джилл присела на край кровати и смотрела, как он пьет. Она почувствовала, что никогда не любила его сильнее, чем сегодня, ее чудесного отца, который только что получил плату, означающую признание его славы.

Днем Ловиан вызвала Джилл в женский зал. Он занимал второй этаж одной из боковых башен и был довольно просторным, а это означало, что верховный лорд крепости Гвербин мог содержать женскую половину в роскоши. Здесь же находились спальни служанок Ловиан и большая полукруглая комната, украшенная коврами, маленькими столиками, резными и мягкими стульями. Ловиан тепло встретила Джилл и предложила ей стул. Медилла поднесла ей блюдо с медовыми абрикосами, Даниан налила ей кубок белого вина.

– Должна признаться, я никогда не думала, что буду благодарить девушку за спасение моего сына. Но я благодарю тебя от всего сердца.

– Ее светлость очень гостеприимны. И вы предложили мне большую плату, чем я заслуживаю, правда.

– Ерунда, – сказала Ловиан с ободряющей улыбкой. – Тебе надо побольше узнать о жизни при дворе, конечно. Но я уверена, что ты успешно с этим справишься. Первое, что мы должны сделать – это сшить тебе несколько платьев. Джилл показалось, что они все втроем смеялись над ней, и она смутилась.

– Послушай, – поддержала Даниан свою госпожу. – Ты не можешь ходить все время, одетая как парень.

– Кроме того, – вмешалась Медилла, – ты, дитя, довольно хорошенькая. Когда у тебя отрастут волосы, парни будут кружиться вокруг тебя, как пчелы вокруг розового куста. – Джилл бессмысленно уставилась на нее.

– Дитя, – сказала Ловиан. – Что-нибудь произошло?

– Ну, ваша светлость, я не хочу показаться неучтивой, но разве вы не помните, что я убила двух человек?

Они все затихли, как будто окаменели. Только тогда Джилл ощутила, как один победный бой выделил ее среди всех остальных женщин. Даже могущественной Ловиан было неведомо то, что узнала она, ставя на карту свою жизнь и выиграв пари.

– Да, ты убила, – сказала наконец Ловиан. – Но я думала, что ты захочешь оставить это в прошлом.

– Я хочу, ваша светлость, но не могу, это не так уж легко. – Джилл почувствовала себя неловко. – Я не хотела оскорбить вас, правда, не хотела.

– Конечно, дитя, – сказала Ловиан. – Действительно, болтовня о парнях и красивой одежде не обязательно должна тебе нравиться. Но это очень интересно. Кстати, ты думаешь о замужестве?

– Нет, ваша светлость. Кто возьмет меня замуж без приданного? Разве что какой-нибудь трактирщик?

– Правду говоришь. Но теперь все будет иначе. – Ловиан дружелюбно улыбнулась ей. – Твоя красота и мое покровительство – хорошее приданное для любой девушки. Сейчас много преуспевающих молодых купцов, которые хотели бы иметь такую жену, как ты. И к тому же многие безземельные лорды знатного происхождения хотели бы получить мое покровительство. Ты могла бы стать первой женщиной, получившей титул, благодаря своей красоте.

– Но если ты не хочешь выходить замуж, – вмешалась Даниан, – никто не принудит тебя к этому, как это бывает с большинством девушек.

– Спасибо. Но это все так неожиданно. Я прямо не знаю, что и думать.

– Конечно, – сказала Ловиан. – Это дело серьезное.

Хотя все они улыбались Джилл, ей было понятно, что они смотрели на нее, как на странную больную, которая нуждается в уходе для того, чтобы выздороветь. Она чувствовала себя, как ястреб, который может парить в поднебесье, но его поймали и теперь он вынужден исполнять приказы лорда. Так как Ловиан приказала ей, Джилл согласилась надеть женскую одежду к обеду. Медилла и Даниан были так довольны, как будто обрели дочь в лице Джилл. Они суетились вокруг нее. Джилл приняла ванну с ароматным мылом, вытерлась мягким полотенцем и даже согласилась, чтобы Медилла причесала ей волосы. Она надела сначала узкое белое платье с узкими рукавами, а затем сверху – голубое, украшенное складками, собранными на плечах. Нижняя часть ее наряда состояла из юбки в складку, с особыми карманами, предназначенными для столового ножа и носового платка. Медилла предложила ей маленький, украшенный драгоценными камнями, кинжал, но Джилл настояла на том, что возьмет свой собственный. Джилл сделала несколько шагов и почти упала, споткнувшись – нижнее платье было слишком узким для ее обычной размашистой походки.

– Бедная Джилл, – посочувствовала ей Ловиан. – Ты понемногу привыкнешь.

Чередуя мелкие шажки с попытками удержаться на ногах и не споткнуться, Джилл спустилась вместе с ними в большой зал. Ловиан уже сидела во главе стола для знати. Все знатные сторонники Родри были здесь, исключая, конечно, раненого Слигина. Все ожидали окончательного решения Родри относительно военных действий. Лорды при их появлении встали и рассеянно поклонились женщинам из свиты ее светлости. Вдруг Эдар разразился громким смехом.

– Джилл! – воскликнул он. – Клянусь, я не узнал тебя.

– Мне самой трудно себя узнать, господин, – ответила Джилл. Она заняла место в конце стола между Медиллой и Даниан. Все ожидали Родри, но он все не появлялся. Наконец раздраженная Ловиан приказала подавать еду без него. Джилл должна была строго следить за своими манерами и постоянно помнить, что ей нельзя вытереть руки о свою новую одежду. Она копировала Медиллу и Даниан – ела только кончиками пальцев, вытирая их носовым платком, доставая его из кармана юбки. Обед уже почти закончился, когда к столу подошел паж и доложил о том, что лорд Кинван, первым перешедший на сторону Корбина, пришел просить о мире. Как было заведено, он пришел один и без оружия, даже без столового кинжала на ремне. Он преклонил колени перед Ловиан, как простой всадник. Ловиан холодно приняла его. В переполненном зале воцарилась тишина. Все подались вперед: Эдар с презрительной усмешкой, остальные – безучастно.

– Я пришел просить вашего прощения, – произнес Кинван дрожащим от стыда голосом, – в том, что я поднял меч в мятеже против вас.

– То, о чем ты меня просишь – серьезный вопрос, – сказала Ловиан. – Какое возмещение убытков можешь ты предложить?

– Двадцать лошадей – моя доля в плате за смерть Даумира и всех убитых. И мой маленький сын будет жить в твоей крепости в качестве заложника.

Хотя Джилл такая сделка показалась очень оскорбительной, Ловиан кивнула в знак согласия.

– Если гвербрета устроят эти условия, – сказала она, – то я приму их, конечно. Ты проголодался после столь долгой дороги. Садись с моими людьми, слуга принесет тебе поесть.

Кинван вздрогнул, но демонстрируя свою покорность, занял место в конце одного стола для всадников. Они все игнорировали его и смотрели на него, как на пустое место. Когда болтовня за столами возобновилась, Джилл наклонилась к Даниан и спросила шепотом:

– Почему наша госпожа так легко его простила?

– Он беден, и для того, чтобы заплатить компенсацию, ему придется взять в долг у каждого кузена. И если наша госпожа не сделает его клан своим должником, в один прекрасный день они могут организовать восстание.

– Кроме того, – вмешалась Медилла, – она притворилась доброй и великодушной, а это действует хуже, чем плата, что тоже немаловажно.

Они понимающе кивнули друг дружке, а Джилл поняла, что они должны стать для нее гидами и наставницами в этом новом мире, где интриги были опаснее сотни мечей. Как только появилась возможность уйти из-за стола, Джилл пошла проведать своего отца. Проходя по коридору, она услышала смех, доносившийся из его комнаты. Когда она открыла дверь, то увидела в комнате Родри, который обедал вместе с Куллином. Увидев их вдвоем, Джилл замерла, держа дверь открытой. Они оба обернулись и посмотрели на нее. Ей показалось, что свет фонаря превратился в пламя костра, когда к нему добавился блеск серебряного клинка, находившегося в руке Куллина.

– Боже мой! – воскликнул Куллин. – Неужели эта прекрасная леди – грязное отродье серебряного клинка?

– Папа, не дразнись, – сказала Джилл, мельком взглянув на Родри. – Я оставлю вас для беседы с вашим капитаном, господин.

– Спасибо, – произнес Родри.

Джилл вышла и закрыла за собой дверь. Только теперь она поняла, как она перепугалась, когда увидела вместе Родри и Куллина. Ей почему-то показалось, что они разговаривали о ней.

Семь дней прошло без единого слова от гвербрета Рииса, который должен будет надзирать за наказанием, которое Ловиан применит к своим лордам-изменникам. Родри был в ярости, расценивая эту задержку как пощечину. Второй постоянной мукой было для него присутствие Джилл. Он просто не мог не думать о ней, а видеть ее было для него еще хуже. Он сразу вспомнил об их ночи, проведенной вместе. Впервые у него была женщина, которая была для него такой желанной. Он старался уединиться, уезжая на длительные прогулки верхом, или просто слонялся по двору. Во время одной из таких бесцельных прогулок он встретил Куллина у тыльной стороны крепости. Его левая рука была еще в шине, но, несмотря на это, он упражнялся, держа в руке легкий деревянный меч. Его противником был кто-нибудь из мальчишек. Двигаясь медленно, как будто в ритуальном танце, Куллин делал выпады и отклонялся назад, описывая при этом острием своего меча восьмерку так сосредоточенно, что все это напоминало больше колдовство, чем упражнение с мечом. Куллин, даже несмотря на то, что он был болен и слаб, был замечателен, когда двигался с оружием в руке. Наконец он заметил, что Родри наблюдает за ним, остановился и поклонился ему.

– Как твоя рука, заживает? – спросил Родри.

– Не так уж плохо, господин. Травник сказал, что, может быть, завтра мы снимем шину, чтобы посмотреть. – Куллин оглянулся вокруг и увидел второй деревянный меч возле стены. – Пробовал когда-нибудь тренироваться мечом, только медленно?

– Нет. – Родри взял меч. – Выглядит как игра.

Чтобы условия были равными, Родри спрятал левую руку за спину. Сражение сначала выглядело как пародия на поединок: они оба двигались так, как будто были в трансе. Дело было в том, что они двигались медленно, хватая лезвие меча друг друга при отражении удара, а затем так же медленно отпуская его и нанося удар в другом направлении. Это было довольно трудно делать. Родри никогда так хорошо не чувствовал каждое свое движение, когда нападал и каждое движение противника, когда отбивался. В конце концов, он немного отвлекся, и Куллин воспользовался этим, уколов его тупым кончиком своего меча.

– Черт побери! – сказал Родри. – Все, довольно. Прикоснулся, это верно.

Куллин улыбнулся и поприветствовал его своим деревянным мечом. Но неожиданно Родри вдруг почувствовал, что находился в опасности: деревянным будет это лезвие или нет, но оно могло убить его, находясь в руке Куллина из Кермора. Куллин подумал о том же самом.

– Что-нибудь случилось, господин? – спросил Куллин.

– Ничего. Ну я думаю, достаточно для одного дня.

– Да. Не хочется сознаваться, но я устал. Но ничего, я быстро наберусь сил.

Снова Родри почувствовал, что дрожит, и подумал об опасности, как будто Куллин предупреждал его.

Может быть, Куллин заметил, как Родри смотрел на Джилл? Если это было так явно, то он вполне мог заметить. Родри хотел сказать что-нибудь успокаивающее, как-нибудь правдоподобно соврать – так, чтобы Куллин поверил, но у него хватило благоразумия, чтобы не упоминать имени Джилл в присутствии ее отца.

– Кажется, все хорошо, – сказал Невин. – Я доволен.

Куллин обрадовался, что травник был удовлетворен, потому что ему его сломанная рука казалась очень плохой: бледная, сморщенная, намного тоньше второй.

– Перелом сросся очень ровно, – продолжал старик. – Ты сможешь держать в ней щит, если будешь очень внимательно заботиться о ее восстановлении. Надо пощадить ее некоторое время.

– Спасибо за всю твою заботу обо мне.

– Пожалуйста. – Невин остановился, задумавшись. – Пожалуйста.

Теперь, когда раны были полностью залечены, подошло время официально приступить к службе у Родри. Этой ночью все собрались в большом зале крепости. Куллин опустился на колени у ног Родри. Момент был очень торжественным. Родри наклонился, сидя на стуле, и взял обе руки Куллина в свои ладони. В мерцающем свете факелов Куллин видел, каким торжественным был молодой лорд.

– И ты будешь служить мне честно всю твою жизнь? – спросил Родри.

– Буду. Я буду сражаться за тебя и умру вместе с тобой, если понадобится.

– Пусть любой бард в королевстве высмеет и опозорит меня, если я когда-нибудь обойдусь с тобой несправедливо, или поскуплюсь для тебя. – Родри взял гребень у стоявшего в ожидании пажа и совершил им ритуальный жест, проведя по волосам Куллина, который означал, что сделка состоялась.

Когда Куллин поднялся под приветственные возгласы всадников отряда, он почувствовал себя свободным, несмотря на то, что только что связал себя обязательствами. Хотя это оставалось для него загадкой, но почему-то он знал, что он только возвращал долг. Теперь Куллин был официальным капитаном отряда верховного лорда. Он переселился в казарму. Теперь у него была комната, расположенная над столовой с собственной кроватью и сундуком для одежды и самой большой роскошью – собственным камином. Он вошел в комнату. Амур принес его седельные мешки и подстилку, а паж – охапку дров. Оба двигались осторожно, заискивая перед человеком, который мог наказать их, если бы посчитал нужным. Куллин повесил на стену свой новый щит, украшенный гербом с изображением красного льва и решил, что он уже обустроен.

– Ну хорошо, ребята, – произнес Куллин. – Давайте поскорее выведем лошадей. Мне не терпится посмотреть, как хорошо вы сидите в седле.

Оба всадника улыбнулись в ответ.

– Капитан? – сказал Амур. – Вы и лорд Родри скоро начнете искать новых людей в отряд?

– Да. У нас большие потери.

Это было действительно так, потому что из пятидесяти человек, которые были у Родри в крепости Канобэйн, осталось только семнадцать, а из пятидесяти человек крепости Гвербин – только тридцать два. Однако Куллин знал, что довольно скоро молодые люди начнут приходить для того, чтобы получить место в отряде. И их не беспокоит, что места освободились, потому что так много было кровавых смертей. Они придут, невзирая на такой печальный факт. Они придут, потому что будут иметь шанс прославиться и потому, что смогут освободиться от нудной работы на фермах их родителей или в ремесленной мастерской. Так уже в этот же день после полудня трое копьеносцев из Канобэйна спросили его, когда он спустился во двор для тренировки, могут ли они вступить в отряд.

– По крайней мере, вы знаете, как воевать, – сказал Куллин. – Я скажу о вас лорду Родри.

И они были благодарны, искренне благодарны ему за то, что такой важный человек как он, проявит к ним внимание. Родри не было в большом зале и паж не имел понятия о том, где он мог быть. Куллин обыскал двор и, наконец, когда он проходил мимо складского навеса, он услышал голос Родри и женское хихиканье – голос Джилл. Куллин понял, что ему надо скрыться за деревьями и замереть. Он был дураком, приняв предложение Родри. Джилл была очень красивой, а у Родри уже был один бастард, разве не так? Ему было плохо слышно, о чем они говорили – он осторожно двигался вокруг навеса, пока не увидел их, остановившись между поленицей и крепостной стеной. Они были от него на приличном расстоянии, но были так поглощены друг другом, что не оглядывались и не видели его. Рука Куллина сама собой схватила рукоятку меча, но он отдернул ее. Он дал торжественную клятву Родри и он позже поговорит с Джилл. Он повернулся и пошел прочь. Навстречу ему шел Невин.

– Ищешь меня? – спросил Куллин.

– Нет, сейчас ищу Джилл. Она нужна ее светлости.

– Она там. – Куллин показал направление большим пальцем. – Разговаривает с Родри.

Невин, прищурив глаза, смотрел в лицо Куллина. Тот тоже пристально посмотрел на него. Невин в конце концов одержал верх и Куллину пришлось отвести взгляд от человека, который очень хорошо знал причину его подозрительности.

– Скажешь моему лорду, что я хочу поговорить с ним, хорошо? – произнес Куллин и ушел, оставив Невина со своими мыслями.

В сарае, где хранилось военное снаряжение крепости Гвербин, в куче кольчуг и запасных мечей Куллин выбирал себе меч, когда Родри окликнул его.

– Господин, – сказал Куллин. – Трое из канобэйнских копьеносцев хотят поступить в твой отряд. Они, по крайней мере, знают кое-что о том, как надо владеть мечом.

– Проверь их, и если ты решишь, что они подходят, я их возьму. В принципе, ты можешь делать это самостоятельно. Я доверяю твоему умению разбираться в людях.

– Благодарю.

Они просто посмотрели друг на друга, но это мгновение показалось обоим мучительно долгим. Так как Куллин никогда не анализировал своих чувств и не проявлял их открыто, он начал чувствовать себя как будто он тонул. Почему он одновременно и восхищался Родри и ненавидел его? Это было из-за Джилл, но не только из-за нее. Он просто не мог этого понять. Его приводило в ярость отчуждение, которое становилось все более очевидным, потому что Родри становился все беспокойнее. Поскольку он, казалось, тоже не мог уйти от этого, молчание становилось слишком болезненным.

– Куллин, – сказал Родри. – Ты знаешь, я уважаю тебя.

– Да, господин, и я благодарю за это.

– Ну, тогда, – Родри медленно повернулся и казалось, что он осматривает стоявшую рядом полку с мечами, – я сделал что-нибудь, что причинило тебе горе?

Что-нибудь? Куллин почувствовал присутствие Джилл так осязаемо, как будто она появилась сейчас в дверном проеме.

– Ну, – продолжал Родри, – ты, так же, как остальные, невысокого мнения обо мне?

– Нет, господин. Если бы это было так, я бы не поступил к вам на службу.

– Ну и хорошо. – Родри снова повернулся к нему, слегка улыбнувшись. – Послушай, ты помнишь, что я просил тебя сыграть со мной в Карноик?