Если один из Великих приложил такое усилие, послав Адерину сообщение об эльфийском наследии Родри, то тогда действительно что-то очень важное было поставлено на карту. Размышляя об этом, Невин пришел к выводу, что темный мастер почему-то заинтересован в том, чтобы на границу между людьми и эльфами никогда не пришел мир. Просто потому, что тот, кто вершит темные дела, всегда скрывается в безопасном месте в смутные времена, когда лордам не до рассказов о том, что где-то в недосягаемом месте есть люди, творящие зло. В отличие от злых волшебников, о которых поется в бардовских песнях, темные мастера никогда не действуют в мире, не имея на то достаточно веской причины. Если этот темный мастер добивался смерти Родри, то только из-за того, что это представляло какую-то опасность для него или его рода. Это оставалось пока загадкой, и Невин знал, что если он намерен разгадать ее, то ему предстоит впереди еще много тяжелых минут медитации. Он был уверен в том, что ключи к разгадке, возможно, скрыты глубоко в его собственном прошлом и в прошлых жизнях тех, о ком он заботится.

– Я уже так долго живу, – заметил Невин, обращаясь к жаровне, – и я очень сильно устал.

Невин вспоминал свою жизнь и воспоминания толпились и путались, как будто он рассматривал обратную сторону гобелена и по ней пытался угадать рисунок лицевой стороны. Все было просто: ему никогда не приходилось думать о состоянии, называемом смертью, когда жизненный опыт собирается и из него выбираются чистые отборные зерна. Все перемешалось в его воспоминаниях и иногда всплывало пятнами: он едва мог вспомнить имена тех людей, которые были важны для него, просто потому, что информация была погружена в море бессмысленных подробностей. Иногда, когда ему надо было принять решение, воспоминания толпились так густо, что мешали ему действовать. Каждое возможное направление действия всегда предполагало три или четыре возможных результата, которые случились, или, может быть, случились в прошлом. Каждый факт приходилось прорабатывать сотни раз. На самом деле, размышляя сегодняшней ночью над этим вопросом, он понял, что думал о нем так, как будто он был эльфом.

– Так уж и быть, – произнес он, смеясь, – в любом случае, это не мое желание, а воля Света.

К счастью, у него было слишком много работы, чтобы вот так сидеть и размышлять. Он собрал свои инструменты и пошел осмотреть Куллина. Он не спал и полулежал на подушках. Слуга зажег свечи в серебряных подсвечниках на стене.

– Невин, – воскликнул Куллин. – Боже мой, как ты смог так обмануть меня?

Было сразу понятно, о чем шла речь.

– Кто сказал тебе, что она с армией? – спросил Невин.

– Проклятый лекарь. Черт побери, твое счастье, что я еще слишком слаб, чтобы встать. Как мог ты врать мне?

– Мне больше ничего не оставалось. Она решила поехать, и я не хотел, чтобы ты расстраивался.

Куллин тихо зарычал: он чуть не плакал.

– Наш жирный болтливый хирург говорил тебе и о пророчестве тоже? – спросил Невин. Куллин кивнул: «да». – Что как будто она должна убить Корбина, – продолжал Невин, – и что это – ее Судьба. А она, кроме всего, еще и твоя дочь.

– Но она ни разу не участвовала в сражении. Я спас его проклятую жизнь, и вот чем он мне отплатил за это. Как Родри мог! Клянусь, что если она умрет, то я убью его. И мне все равно, что его клан потом сделает со мной. Я убью его.

То, что могло выглядеть хвастовством в устах другого человека, было простой правдой, о которой говорил Куллин из Кермора. Невин почувствовал, что горе приближалось, неслось как волна, сметающая все на своем пути.

– Он мне нравился, – продолжал Куллин. – Каким дураком я был, когда думал, что он меня уважает.

– Тише! Ты сейчас все равно не можешь ничего сделать, только волнуешь себя.

– Замолчи, старик! И мне плевать, мастер ты Двуумера или нет. Вот именно, заткнись.

В этот момент он так был похож на Гиррейнта, что Невин едва удержался, чтобы не ударить его. Он поспешно напоминал себе, что Куллин был не больше Гиррейнтом, чем он – принцем Галрионом.

– Хочешь ты этого или нет, но я должен осмотреть твою рану, – сказал Невин.

– Давай смотри. Только прикуси свой язык. – Куллин закрыл глаза и сильно прижался щекой к подушке. Невина не покидало предчувствие приближения горя, когда он открывал свою сумку с инструментами. Раньше или позднее, но Куллин поймет, что Родри и Джилл были одержимы один другим. Его охватит гнев и он убьет одного из самых нужных людей в Элдифе. А что с Джилл? Он оградит ее от Двуумера? Окажется ли однажды его честь поруганной, как это случилось с Гиррейнтом?

– Ну, – воскликнул Куллин, – скоро ты там с этим закончишь?

– Сейчас, – только наложу чистую повязку.

Это был как раз тот момент, когда Невин в очередной раз столкнулся с горьким испытанием. Когда он снял повязку с раны Куллина, то сразу обратил внимание, что инфекция попала в нее. Признаки были пока очень слабыми – только легкая опухоль по краям раны, только слабое покраснение – такими, что только он один мог их заметить. Простой лекарь не обратил бы на это внимания. Тогда назавтра инфекция может распространиться так далеко, что даже Невин окажется не в силах задержать ее. Он смог бы только стоять рядом и смотреть, как Гиррейнт умирает. Это известие словно огнем, обожгло его.

– Да черт побери, – прорычал Куллин, – заканчивай быстрей с этим.

– Помолчи! Ты в большой опасности! Мне не нравится вид этой раны. Что, этот хирург забыл помыть свои проклятые руки?

Прошло всего одно мгновение, но Невин запомнит его надолго – мгновение, когда он чуть не нарушил все торжественные клятвы, которые когда-то давал.

– Он не мыл их, – проговорил Куллин. – Я не видел, чтобы он мыл.

– Проклятые дураки! Они не верят мне, когда я говорю им, что их вонючие лапы – результат их грязных помыслов. Я извиняюсь, парень, но мне придется снять швы и промыть рану медом.

Куллин повернул голову, чтобы посмотреть на Невина и тот увидел то, чего никак не ожидал – Куллин улыбался.

– Ну так начинай, – произнес Куллин. – Может быть боль отвлечет меня от мыслей о Джилл…

– Интересно, сколько они собираются изнывать здесь от жары, а? – сказал Слигин. – Им остается или сдаться, или совершить вылазку, черт бы их побрал.

– Корбин ни за что не сдастся, – заметил Родри. – Он знает, что я повешу его на его собственных воротах.

Слигин кивнул и провел рукой по усам. Они сидели на окраине лагеря и смотрели на крепость, на крыше которой крепкий утренний бриз раздувал зеленый флаг.

– Я молю всех богов, чтобы Новек принял предложение о прощении. Если проклятый колдун не помешает ему, да? Адерин сообщил мне, что он наблюдает за крепостью. Говорит, что узнает время, когда лорд Корбин начнет подготовку к вылазке. – Слигин сердито кивнул. – А потом он смеялся надо мной, когда я его спросил, как он об этом узнает, – на магическом кристалле, что ли? Он сказал, что лесные жители ему сообщат. Ох! Я думаю, это все, чего мы можем от колдунов добиться, задавая им вопросы.

Родри едва заметно улыбнулся. Он и не думал объяснять Слигину, что лесные жители были вполне реальными. Ему хотелось верить, что Адерин и Джилл только посмеялись над ним, но он еще помнил, что случилось с его волосами. Ему пришла в голову мысль, что поскольку Адерин дал клятву никогда не обманывать, то это было самой настоящей правдой, и что жители западных земель были тем народом, который в легендах существовал как Элкион Лакар, и что сам он был наполовину эльфом. Кровь эльфов в венах Элдифа. В этот момент Родри проклинал эту старую поговорку.

Тихий жаркий день близился к концу. Корбин так и не предпринял вылазки. Во время обеда, когда знать собралась вместе, все недоумевали, почему Корбин откладывает неизбежное. Был только один ответ: что этот его Колдун сможет спасти его. Кроме того, они знали, что Лослейн может послать Риису послание с помощью магии.

– Адерин остановит его, – сказал Родри.

– Это всего лишь надежды, – проговорил уныло Эдар. – Кто знает, что может Двуумер, а чего не может. Никто добровольно не вызвался просто спросить об этом Адерина.

В гнетущей тишине Военный Совет закончился.

Родри взял чистую рубашку и пошел вниз по ручью, чтобы искупаться. Он шел уверенным шагом при свете звезд, затем сбросил одежду и прыгнул в холодную воду. Купание немного успокоило его. Когда он одевался, увидел двух жителей западных земель, так же уверенно шагавших в темноте, как он сам.

Калондериэл приветствовал его, засмеявшись: «Такой же чистый, как эльф, не так ли?»

– Черт побери! – прорычал Родри. – Это Джилл вам такие сказки рассказывала?

– Конечно, – присоединился Дженантар, – мы – единственные, кто просит ее об этом. Я всегда все вокруг замечаю, и удивился, увидев тебя, парень.

Родри внимательно посмотрел на него. При свете звезд он не мог различить цветов, как и любой другой человек, и мелкие детали были затемнены или вовсе не видны, но и при таком освещении Родри смог обнаружить свое сходство с Дженантаром в одинаковых с ним очертаниях узкого тела и длинных пальцев. Хотя оба жителя западных земель были с хорошо развитой мускулатурой, они, точно так же, как и он, были прямыми от плеч до бедер.

– Это тебя волнует? – спросил Дженантар, – то, что обнаружилось, что в твоем клане есть примесь крови эльфов?

– Я совру, если скажу, что нет, – сказал Родри. – Но я не хочу обидеть тебя.

– Послушай-ка, – сказал Калондериэл, – я тут вдруг вспомнил, что одна из наших женщин убежала с Мэйлвейдом по имени Петрик.

– Да, это первый Мэйлвейд, ставший верховным лордом Абервином, – сказал Родри. – И это было очень давно. Я бы сейчас послушал повнимательнее, как барды рассказывают эти сказания и родословные моих предков. Теперь это не будет казаться таким скучным занятием.

Они оба рассмеялись, Калондериэл похлопал его по плечу рукой.

– Пойдем с нами к нашему костру, – пригласил Дженантар. – У нас есть с собой мех нашего меда, а сейчас, кажется, подходящий случай для того, чтобы попробовать его.

– Я готов поспорить, что ты можешь выпить такое количество, от которого другие оказались бы под столом, – сказал Калондериэл.

– Да, – ответил Родри. – И это вторая наша общая черта.

– Да, а также это одна из лучших черт Элкион Лакар, – заметил Калондериэл, – если тебе это интересно.

Мед эльфов оказался в два раза крепче того, который пьют люди, и чище к тому же, поэтому человек мог больше его выпить. Втроем они уселись вокруг яркого костра и передавали молча мех по кругу. За это время Родри успел заметить, что ему уже нравятся его новообретенные родственники. Всю свою жизнь он знал, что он чем-то не похож на окружающих его людей, и теперь он, наконец, узнал причину этого.

– Где Джилл? – спросил наконец Родри после длительного молчания.

– Стоит в ночном карауле, – ответил Калондериэл.

– О, черт, она не должна делать этого!

– Она настояла, – сказал Дженантар. – Это не дело серебряного клинка – слоняться кругом без занятия, как лорд. Так она мне сказала.

– И скоро, конечно, – заметил Калондериэл, – лорд Командующий пойдет проверять ночную стражу, чтобы убедиться в том, что никто не заснул во время дежурства.

– Заткнись, – прорычал Родри, – или ты еще раз хочешь подраться на ножах?

– После того как мы выпили столько меда, мы обязательно свалимся в костер, – ответил Калондериэл, – это только шутка и прошу меня извинить.

Мех с медом снова пошел по кругу.

– А что с Джилл? – спрашивал сам себя Родри, – если попытаться завладеть ей, то что тогда? Он никогда не сможет жениться на ней. Все дело закончится беременностью, как с Олвен. Он разрушит жизнь еще одной женщины. Только теперь эта женщина еще и отважилась рискнуть своей жизнью, будучи у него на службе. Может быть, мед был тому виной, но сейчас он довольно ясно увидел, что очень сильно любит ее для того, чтобы так обойтись с ней. Он должен обращаться с ней так, как требует того жрица Луны – без помыслов похоти, и если он только дотронется до нее, то это будет означать смерть. Возвращаясь в свою палатку, Родри увидел Джилл, стоящую в карауле. Мгновение его желание было таким сильным, что он не мог вдохнуть воздух. Хотя он всегда презирал песни бардов, в которых говорилось о мужчинах, умирающих от любви к женщине, этой ночью он почти поверил им. Он испугался того, что может произойти, если она скажет ему хотя бы одно приветливое слово.

В любой болезни наступает такой момент, когда больной начинает осознавать если не то, что он выздоравливает, то хотя бы то, что он выздоровеет, если не сразу же, то, возможно, позже. У Куллина наступил этот переломный момент в тот вечер, когда он проснулся и обнаружил, что его ум совершенно прояснился в первый раз с тех пор, как он был ранен. Если он не шевелился, то боль в боку не мучила его, как раньше, только болела под шиной сломанная рука. Впервые он обратил внимание на ту роскошь, которая окружала его: отдельная комната, кровать, покрытая кружевным покрывалом, резной сундук, на котором кто-то положил его меч и клинок, как будто он был лордом. Все было так из-за того, что он спас жизнь Родри – подумал Куллин. Он тихонько лежал и пытался вспомнить, почему он был так огорчен сейчас тем, что сделал это. Неожиданно Невин появился со своей сумкой с медицинскими приспособлениями.

– Снова будешь промывать рану? – спросил Куллин.

– Надеюсь, что не понадобится, – едва улыбнувшись, ответил Невин. – Я начинаю понимать, почему о тебе идет такая слава. Ты – первый человек из всех, кого я встречал, который не кричал, когда я лил мед на открытую рану.

Куллин вздохнул, вспоминая об этом.

– Ты помнишь, как проклинал меня прошлой ночью? – спросил Невин.

– Да. И я хочу извиниться перед тобой за это. Это не твоя вина, что Джилл поехала на эту проклятую войну. Вот видишь, я уже в состоянии сам держать кубок.

– Очень хорошо. Ты должен начинать двигаться, чтобы набирать силу.

– Что я и делаю. – Куллин услышал яд в своем голосе.

Когда Невин подал ему кубок, он вопросительно поднял одну бровь.

– Я имею в виду то, что я сказал о Родри, – сказал Куллин. – Это было не из-за плохого настроения.

– А я в этом ни на минуту и не сомневался. Могу я скромно предположить, что ее еще не убили, а ты уже думаешь о том, как будешь мстить. Она вполне способна убить Корбина. Я бы никогда не позволил ей ехать, если бы не думал, что она сможет.

Не обращая на него внимания, Куллин отпил из кубка воду, сделав два больших глотка.

– Когда я снова смогу сражаться?

– Через несколько месяцев. Ты сможешь снова взять в руку щит только после того, как она полностью срастется.

– Ох, черт побери! А когда я смогу встать с этой кровати и обслуживать себя сам?

– Гораздо быстрее, завтра. Я разрешу тебе сделать несколько шагов.

– Хорошо. Я уйду отсюда, как только смогу. Мне не нужны его подачки. Ей – богу, я хочу, чтобы меня поместили в казармы вместе с остальными.

– О боже мой, Гир, ты самый упрямый на свете человек.

– Как ты назвал меня?

Во взгляде Невина появилось какое-то зловеще мрачное удовлетворение. Даже щеки его порозовели.

– Извини, – произнес Невин. – У меня сегодня так много больных, что не могу отличить одного от другого.

– Не волнуйся, это нисколько не оскорбило меня, понимаешь?

Чтобы Куллину стало хоть немного легче, Невин сказал ему, что рана очищена от инфекции, когда менял повязку. Старик отправил пажа за молоком и хлебом и оставался с Куллином до тех пор, пока он не поел.

– Скажи мне вот что, – заговорил Куллин, – почему именно Джилл должна защищать честь Родри? Почему он взял ее с собой?

– Дело в Двуумере, – ответил Невин. – И в самой Джилл. Однажды она услышала пророчество, сделанное самим лордом чертей. И ей захотелось, как парню, завоевать боевую славу, мой друг. Ты должен подумать об этом перед тем, как сносить с плеч голову Родри.

– Бывают случаи, когда Джилл делает глупости. Боже мой, на что я надеялся, когда таскал ее везде за собой? Ну да ладно. Я подумаю об этом, но если ее убили… – он оборвал фразу на половине.

Невин поднял к небу глаза, как будто просил богов простить Куллину его упрямство, затем сложил свои инструменты, не сказав больше ни слова.

Куллин долго не мог заснуть. Он думал о том, что осада будет длительной и он выздоровеет достаточно, чтобы поехать туда и забрать Джилл до наступления боев. Он подумал также о том, что, несмотря на весь его гнев, ему будет очень тяжело на сердце, когда он станет убивать Родри. Он поморщился, вспомнив о том, как тяжело было Родри вытаскивать его из гущи сражения – его, проклятого, вшивого серебряного клинка. Многие лорды смотрели на смерть серебряного клинка как на удобный повод для того, чтобы не заплатить ему за его службу, и никак иначе.

И все же, если Джилл убили… При этой мысли он заплакал, стыдясь своих слез.

Письмо от Рииса было кратким

«Госпожа, – говорилось в нем, – мне известно, что твой Командующий еще продолжает осаду крепости Браслин. Лорд Талис доставил мне доказательства того, что измена лорда Корбина продолжается. Я позволю тебе разрешить дело с помощью меча, если ты сочтешь это нужным. Позволь мне предостеречь тебя: пока Родри будет твоим наследником, даже твоя окончательная победа не успокоит ропота и недовольства тобой».

Ловиан смяла пергамент и готова была бросить его в лицо гонца, хотя сознавала, что молодой всадник совсем не виноват в том, что его лорд – надменный дурак.

– Я вижу, что госпожа чем-то расстроена, – заметил Невин.

Ловиан недовольно расправила пергамент и передала его Невину.

– Ты можешь идти, – сказала она гонцу. – Выпей эля с моими людьми. Я скоро подготовлю ответ, – парень очень обрадовался, что может скрыться от ее гнева. Невин прочитал послание и со вздохом вернул его Ловиан.

– Риис весьма не прав, говоря о недовольстве, – заметил Невин. – Родри испытал себя в этой войне.

– Ну конечно. Он хотел только разозлить меня в угоду своей проклятой спеси. Надо сказать, он делает это довольно успешно.

Они сидели в большом зале, в котором было непривычно тихо. В комнате, вмещавшей около двухсот человек, было всего около десятка выздоравливающих раненых.

– Ты думаешь, мне надо попросить Рииса вмешаться? У меня болит сердце, когда я думаю о том, что еще больше людей погибнут из-за этого.

– У меня тоже. Но если Риису каким-то образом удастся лишить Родри наследства, тогда начнут роптать его сторонники – все, кто восхищается им. А это может привести к другому восстанию, и тогда погибнет еще больше людей.

– Ты прав. – Ловиан осторожно свернула пергамент и положила его в карман платья. Мне надо успокоиться. Потом я отправлю ответ Риису. Я напишу, что его вмешательство не требуется.

Продолжалась осада крепости Браслина, превратившаяся для осаждающих в рутину – одновременно напряженную и утомительную. Так как Корбин в любой момент мог предпринять вылазку, то все были готовы к бою и держали оружие наготове. Пока делать было нечего, кроме как чистить оружие, которое и так было уже безупречным, да ездить с бесцельным патрулированием для того чтобы поупражнять лошадей, да бесконечно заключать пари, переходя от одной игры к другой.

Джилл старалась держаться подальше от Родри, но в таком маленьком лагере было невозможно избежать встречи с ним. Иногда она приходила получать паек и встречалась с ним среди телег обоза. Или сталкивалась с ним лицом к лицу, когда возвращалась утром в лагерь после ночного дежурства. При встречах он говорил очень мало и не предпринимал никаких попыток, чтобы удержать ее. Но всегда, когда они смотрели друг на друга, она ощущала, что погружается в синеву его глаз. На седьмой день осады Джилл чувствовала, что начинает сходить с ума от этого бесконечного ожидания сражения. Этой ночью она призналась Адерину, что просто боится.

– Папа говорит, что каждый перед сражением испытывает необъяснимый страх, – сказала она. – Я надеюсь, что смогу успокоиться. По крайней мере, если одену эту проклятую кольчугу. Я тренировалась с Амуром сегодня и она казалась мне уже намного легче.

– Ну и хорошо. Так и должно быть.

Джилл почувствовала, как холодная дрожь побежала вниз по ее спине.

– Лослейн – ключ ко всему, – продолжал Адерин. – На Корбина так долго оказывалось влияние, что без Лослейна его нервы сдадут: или он будет окружен, или сам предпримет вылазку. Я уже говорил с Калондериэлом и Дженантаром о том, чтобы они помогли мне убить Лослейна. Ты присоединишься к нам, когда мы пойдем на охоту за ястребом?

– С удовольствием пойду, но как мы поймаем его?

– Когда он полетит. Держу пари, что смогу выманить его, я его очень хорошо знаю. – Адерин медленно поднялся, – правда на это нужно время, но я уверен, что в конце концов он придет к нам.

После того как Адерин ушел, Джилл сидела возле лагерного костра и размышляла о том, какое сильное воздействие должен оказать на своего врага Адерин, чтобы выманить его. Она еще думала об этом, когда из полумрака появился Родри, шагая так тихо, как могут ходить только эльфы, и сел рядом с ней. Он был так близко, что сердце Джилл начало бешено колотиться.

– Скажи мне, – произнес Родри, – ты уверена в том, что Невин был прав, когда говорил, будто моя Судьба – это Судьба Элдифа?

– Да, уверена, Родри. Ты снова терзаешь себя из-за того, что девушка будет защищать тебя?

– А у кого от этого не заболит сердце? Это не только вопрос чести. Я не могу вынести мысли о том, что ты можешь быть ранена. Я думаю, что скорее соглашусь на то, чтобы барды высмеяли в своих песнях мое имя, чем на то, чтобы ты получила хотя бы небольшую царапину в сражении.

– Ваша светлость пили мед?

– О, не будь со мной так надменна. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, и что ты тоже любишь меня.

Джилл поднялась и подбросила веток в костер, а затем стала наблюдать как лесные жители подпрыгивали над длинными языками пламени вдоль сухого края коры. Так прошло много времени. Затем она услышала, что Родри поднялся и стоял позади нее.

– Джилл, – сказал он, – все, что я хочу – это услышать, что ты любишь меня. Скажи это хотя бы один только раз. Я знаю, что не принесу тебе ничего кроме вреда. Наверное ты поступаешь правильно в том, что проявляешь ко мне холодность.

Джилл ничего не отвечала.

– Пожалуйста! – продолжал Родри. – Все, что я хочу – это услышать от тебя, что ты меня любишь. Произнеси это хотя бы однажды, и я буду счастлив.

Родри обнял ее, стоя сзади и крепко прижал к себе. Простое человеческое участие и тепло его прикосновения опьянило Джилл.

– Я люблю тебя, – сказала она. – Я люблю тебя всем моим сердцем.

Он крепко обнял ее, а затем отпустил. Она, не мигая смотрела на огонь, пока он уходил. Ей казалось, что если она будет видеть, как он уходит, то заплачет.

– У нас есть еще одна последняя надежда, – сказал Новек. – Риис так сильно ненавидит своего брата, что только из-за этого может вмешаться, дабы насолить ему.

– Да, в самом деле, он на это способен, – согласился с ним Корбин. Лослейн просто пожал плечами, когда они оба посмотрели на него. Они находились в осаде уже восемь дней – восемь тяжелых дней в жаркую, сухую осеннюю погоду. Восемь дней жизни за каменными стенами – мучение для человека, привыкшего ездить верхом с эльфами. Он хотел отомстить им за свои муки, сказав правду, но ему надо было еще составить план побега и убежать. Если ему это удастся.

– Мне надо, конечно, поработать над сознанием гвербрета, – лицемерно соврал он. – Но теперешняя ситуация не нравится ему. У него есть советчик, убеждающий его не вмешиваться.

– О, боже мой! – произнес Новек, – нам надо подумать о настроении в армии. Не мог бы ты сделать что-нибудь побыстрее?

– Двуумеру не приказывают, когда ему действовать.

– Неужели? Ты, надменный, нищий, подонок! Ты действовал довольно быстро, когда втянул нас в эту беду.

Лослейн уставился на него. Из своей ауры он посылал энергию, нанося удары по Новеку, кружа ауру лорда. Глаза Новека остекленели.

– Мне не нравится, когда меня проклинают, – сказал Лослейн.

– Конечно, – прошептал Новек. – Извини.

Лослейн повернул ауру еще раз, а затем отпустил его.

– Кроме того, – продолжал Лослейн, – я уверяю тебя, что о вопросе морального состояния я думаю, очень много думаю. Не сомневаюсь в том, что могу поддерживать в людях уверенность в нашей окончательной победе.

Лослейн вскочил, поклонился и выбежал из комнаты. Ему необходимо было остаться наедине со своими мыслями. Больше всего ему сейчас хотелось вызвать пожар и сжечь эту вонючую крепость дотла.

Он сбежит; он сложит в мешок свою одежду, несколько монет и улетит – одинокий и свободный. Где-нибудь он найдет другого лорда – где-нибудь на востоке, где Адерин никогда не разыщет его.

– Я полечу за тобой, мальчик, – произнес Адерин, – хоть на край земли.

Лослейн взвизгнул и обернулся кругом. Но коридор был пуст. Только чувствовалось присутствие Адерина, как чувствуется оставшийся в пустом камине запах дыма.

– Раньше или позже, – продолжал голос Адерина, – я приду за тобой, или ты выйдешь сам. Раньше или позже мы все равно встретимся с тобой.

Лослейн поспешил в свою комнату и запер за собой дверь. Он не сможет убежать – Адерин не даст ему сделать это. Он был уверен в этом где-то в самой глубине своего сердца.

– Тогда я должен победить его, – тихо произнес Лослейн.

Если Адерин умрет, Лослейн сможет сделать больше, чем просто отнести донесение гвербрету. Он сможет послать огонь на палатку Родри, сгноить его провизию, наслать болезнь на его людей и лошадей, привести армию Родри в панику и вынудить обратиться в бегство. Если только Адерин будет мертв. Если.

Около полудня Лослейн подошел к окну и попытался вызвать бурю. Или, по меньшей мере, он намочит Родри вместе с его проклятой армией, а потом сможет похвастаться этим перед Корбином и Новеком. Он вызвал духов Воздуха и Воды, называя их величественными именами и увидел тучи, которые сгущались в небе. Волна за волной буря приближалась по его приказу, и ветер начал крепчать.

Но неожиданно ветер стих и тучи стали рассеиваться. Лослейн ругался, боролся и проклинал духов, пока, наконец, не увидел одного из королей стихии, шагающего по небу. Король был огромным и отдаленно напоминал эльфа. Он имел вид серебряного света, находящегося внутри столба золотого света, напоминающего паутину. Король взмахнул рукой и духи улетели так далеко, что Лослейну было не под силу вернуть их назад.

Лослейн бросился на подоконник и заплакал, зная, что это Адерин вызвал короля. Когда-то однажды он вместе с Адерином стоял перед ним, и Адерин представил сына как своего преемника. Сейчас он был изгнанником и они не удостаивали его даже своим презрением. Прошло около часа, прежде чем Лослейн почувствовал, что он в состоянии уйти из комнаты и спуститься вниз, чтобы пообедать. Спускаясь по лестнице, он увидел Адерина, идущего наверх. Лослейн стоял, как вкопанный, пока его отец подходил ближе и ближе. Его рука сжимала перила лестницы.

Адерин слегка улыбнулся ему презрительной улыбкой, давая понять Лослейну, что может нарушить его запреты в любой момент, когда он этого захочет. Затем видение исчезло. Лослейн поспешил к шуму и компании в большой зал. Во время обеда он обдумывал план убийства.

Поздно вечером Джилл и оба эльфа спорили, играя в кости возле лагерного костра. Адерин подошел к ним. Он держал в руке две длинные стрелы. Сердце Джилл забилось в волнении.

– Время, – тихо произнес Адерин. – Кому из вас дать эти стрелы?

– Мне, – сказал Дженантар.

– Право отомстить принадлежит тебе, – сказал Калондериэл, – все правильно. Я дам тебе стальные стрелы, если понадобится.

Только теперь Джилл поняла, что на этих двух стрелах были серебряные наконечники.

– Джилл, – сказал Адерин. – Когда Дженантар подобьет птицу, и она упадет на землю, ты можешь покончить с ней. Используя свой серебряный клинок, и только его.

– Хорошо, – ответила Джилл, – а что, правда говорится в старинных преданиях о том, что только серебро может ранить мастера Двуумера?

– Сталь тоже может ранить мастера Двуумера точно так же, как и любого другого человека. Стальная стрела ранит и ястреба тоже. Но если его убьет серебро, то в момент смерти его тело приобретет человеческую форму.

Они шли вместе с Адерином около одной мили по дороге, освещенной первой четвертью луны. Они прошли мимо двух ферм, крепко закрытых от армии Родри, и вышли на луг, окруженный дубами.

– Спрячьтесь под деревьями, – сказал Адерин. – Я должен идти. Будьте готовы. Он в любую минуту может напасть на меня. Адерин вскарабкался на самое низкое дерево и сел на ветку, затем снял свою одежду. Джилл смутно различала его очертания среди листьев. Ей показалось, что она видела неясный мерцающий образ филина рядом с Адерином, затем неожиданно свечение голубого света обволокло их – и Адерина и филина. Старый мастер Двуумера исчез. На его месте был серебряный филин, расправивший свои крылья для полета. Издав тихий крик, филин подпрыгнул и уверенно полетел в темноту. Джилл затаила дыхание.

– Мы всегда от этого в ужасе, – заметил Калондериэл. – Сколько бы раз не смотрели на это.

Дженантар вставил в лук первую серебряную стрелу и натянул тетиву. Луна медленно поднималась все выше. Джилл всматривалась в звездное небо над крепостью, но Калондериэл увидел его первым.

– Смотри, – прошипел он. Дженантар поднял лук и выстрелил. Прошло добрых две минуты, прежде чем Джилл увидела темный силуэт, двигающийся на фоне звездного неба. Это был филин. Неожиданно она увидела другую птицу, которая падала вниз прямо на филина, едва не схватив его когтями. Филин и сокол летели в сторону леса, состязаясь в скорости. Филин прилетел первым. Бормоча что-то неясное, Джилл стояла в напряжении, с нетерпением ожидая, когда снова сможет увидеть филина. Они подлетали все ближе и ближе, и ястреб постепенно нагонял филина. Дженантар выругался и выстрелил, но стрела не долетела до цели. Ястреб упал вниз и схватил филина. Птицы сцепились в воздухе. Они боролись друг с другом как настоящие хищные птицы: высоко в небе сближались и, сцепившись и царапаясь, падали вниз, затем, кружась, поднимались снова вверх.