Были уже сумерки, когда они пересекли бурную реку и подъехали к окруженному стеной городу Эверби. Куллин спешился и повел лошадь под уздцы узкими извилистыми улочками, а Джилл тем временем, крепко вцепившись в седло, испуганно смотрела по сторонам широко раскрытыми глазами. Она ни разу в жизни не видела так много домов – чуть ли не двести. Наконец они добрались до обшарпанного постоялого двора, позади которого виднелась конюшня. Хозяин поприветствовал Куллина, назвав его по имени, и дружески похлопав по плечу. Джилл до того устала, что даже не в состоянии была поесть. Куллин, взяв ее на руки, поднялся вверх по лестнице в грязную узкую комнату и положил Джилл на постель, которую устроил, накрыв своим плащом соломенную подстилку. Она заснула раньше, чем он успел задуть пламя свечи.

Когда Джилл проснулась, в комнате никого не было. Теперь комната была полна света и девочка могла рассмотреть ее. Она поднялась с подстилки, испуганная, стараясь вспомнить, как она оказалась в этой чужой пустой комнате, в которой ничего не было, кроме груды одежды, лежавшей прямо на полу. Понадобилось несколько минут для того, чтобы Джилл смогла вспомнить, что накануне папа приехал за ней в деревню и забрал ее с собой. Вскоре вернулся Куллин, неся в одной руке кипяток в медной чашке, а в другой – ломоть хлеба.

– Съешь это, моя дорогая, – сказал он.

Джилл жадно набросилась на хлеб с добавленными в него орехами и смородиной.

Куллин тем временем поставил на пол чашку, достал из сумки мыло и осколок зеркала и устраивался на полу на коленях, чтобы побриться. Он всегда брился своим серебряным клинком. Когда он вынул его из чехла, Джилл увидела изображение, выгравированное на лезвии – парящий сокол. Этим знаком были отмечены все вещи Куллина.

– Папа, этот клинок очень острый? – спросила Джилл.

– Да, очень, – ответил Куллин и начал бриться. – Ты видишь, он не чисто серебряный – он сделан из сплава. Поэтому он не темнеет так быстро, как чистое серебро, и лезвие долго не тупится, этот сплав прочнее любой стали. Только несколько мастеров по серебру во всем королевстве знают его секрет и никому не открывают эту тайну.

– Почему не открывают?

– Откуда я знаю? Я говорил тебе, что не только тот, кто изгнан или опозорен, может купить себе такое лезвие. Ты можешь найти себе другой серебряный клинок и ездить с ним везде, как бы показывая себя, и тогда тебя могут пригласить в отряд.

– Ты должен показать, что можешь хорошо сражаться?

– Не просто хорошо, а очень хорошо. – Куллин брился точными, короткими движениями. – Это, конечно, кое-что значит, но это не все, а только часть. И у серебряных клинков все же есть своя честь. Мы все подонки, это так, но мы не воруем и не убиваем. Знатные лорды знают об этом, поэтому они доверяют нам и пользуются нашими услугами. И если пара негодяев придет в отряд и запятнает нашу репутацию, мы все умрем с голоду.

– Папа, а почему ты захотел быть серебряным клинком?

– Не разговаривай, когда у тебя полный рот. Я не хотел, но другого выбора у меня не было, вот и все. Я никогда не слышал о человеке, который был бы таким дураком, чтобы зарабатывать этим на жизнь просто потому, что он так хочет.

– Я не понимаю.

Куллин продолжал, стерев остатки пены со своей верхней губы тыльной стороной ладони:

– Ну, ни один человек не станет клинком, если он будет иметь возможность вести приличную жизнь в крепости лорда. Иногда люди поступают как дураки, и мы делаем такие вещи, из-за которых лорд больше не пригласит нас в свой отряд. И когда такое случается… ну тогда носить клинок – намного лучше, чем чистить конюшни или что-нибудь в этом роде. В конце концов, ты зарабатываешь свои деньги, сражаясь как мужчина.

– Ты ведь никогда не будешь размазней!

Губы Куллина дрогнули в мимолетной улыбке.

– Я уже был им, – сказал он. – Когда-то давным-давно твой старый папа служил всадником в Керморском отряде, но он сам накликал на себя беду. Никогда не позорь себя, Джилл. Послушай меня. Позор прилипает к тебе, как грязь липнет к рукам. Мой лорд выгнал меня, и правильно сделал. И мне ничего не оставалось, кроме «длинной дороги».

– Кроме чего?

– Длинной дороги. Так серебряные клинки называют свою жизнь.

– Папа, а что ты сделал?

Куллин повернулся и посмотрел на нее такими холодными глазами, что Джилл даже испугалась: не собирается ли он ударить ее?

– Когда ты поешь, – сказал он смягчившись, – мы пойдем на базар и купим тебе какую-нибудь мальчишечью одежду. Платье не годится для езды верхом и привалов в пути.

Джилл поняла, что у нее больше никогда в жизни не будет случая, чтобы задать ему этот вопрос снова.

Куллин сдержал свое слово о новой одежде. И в самом деле, он купил ей много вещей: башмаки, штаны, рубашки, хороший шерстяной плащ и маленькую круглую брошку, чтобы его застегивать. Джилл вдруг поняла, что она никогда не видела, чтобы у него было так много денег прежде, настоящих денег, блестящих серебряных монет. Когда она спросила его об этом, он сказал ей, что захватил сына знатного лорда на поле боя и эти деньги были платой семьи лорда за то, что он вернул ей мальчика назад.

– Это было благородно, папа, – сказала Джилл, – не убивая, ты вернул его родным.

– Благородно? – Куллин едва улыбнулся. – Я скажу тебе, моя дорогая, что это мечта каждого серебряного клинка – захватить в плен знатного лорда. И это из-за денег, а не для славы. И, черт побери, многие бедняки превратились в богатых лордов, занимаясь именно этим.

Джилл была искренне удивлена. Взятие кого-нибудь в плен для того, чтобы заработать на этом деньги было одной из тех вещей, о которых никогда не упоминалось в народных песнях и великолепных сказаниях о войне. Кроме того, она была рада, что у них достаточно денег, особенно когда Куллин купил ей стройного серого пони, которого она назвала именем Гвиндик, как звали великого героя древних времен. Когда они вернулись на постоялый двор, Куллин поднялся вместе с Джилл в их комнату, сменил ей одежду, а потом бесцеремонно обрезал ее волосы серебряным клинком, теперь она была похожа на мальчика.

– Эти длинные волосы тоже будут помехой в дороге, – сказал он. – Я не могу тратить свое время на то, чтобы ухаживать за тобой как нянька.

Джилл согласилась с ним, но когда взглянула на себя в осколок зеркала, у нее возникло ощущение, что она не знает толком, кем она отныне была. Это ощущение не покидало ее и тогда, когда они спустились в таверну постоялого двора, чтобы пообедать. Она почувствовала, что должна встать и помочь хозяину постоялого двора Блэйру обслуживать посетителей, а не сидеть и есть тушеное мясо вместе с другими посетителями. Так как был базарный день, таверна была полна торговцев, которые все носили широкие штаны, что служило признаком их общественного положения. На Куллина они смотрели с презрением и, по возможности, избегали общения с ним.

Джилл только что закончила есть тушеное мясо, когда трое молодых всадников ввалились в таверну и заказали эля. Джилл знала, что это всадники из отряда лорда, потому что их рубашки на груди были украшены гербами с изображением бегущих оленей. Они остановились с правой стороны около двери и так долго что-то оживленно рассказывали Блэйру, что когда Куллин захотел выпить еще эля, ему пришлось самому идти за ним.

Когда он возвращался с полной кружкой, ему надо было пройти мимо этих трех парней. Один из них в это время намеренно шагнул вперед и толкнул его руку, так что эль пролился из кружки.

– Смотри, куда идешь, серебряный клинок, – усмехнулся один из них. – Куллин поставил кружку и повернулся к нему лицом. Джилл забралась на стол, чтобы ей было видно, что происходит. Скаля зубы, двое других отступили к стене, оставив свободным пространство между Куллином и их приятелем.

– Хочешь затеять драку? – спросил Куллин.

– Хочу только научить неотесанного серебряного клинка манерам, – ответил парень. – Как тебя зовут, подонок?

– Куллин из Кермора. А твое какое дело?

В комнате воцарилась мертвая тишина и все повернулись в их сторону. Двое всадников, отошедших к стене, пытались отговорить своего приятеля, держа его за плечи:

– Идем, Графис, – сказал один из них. – Допей только свое проклятое пиво. Ты еще слишком молод, чтобы умереть.

– Отойдите, – прорычал Графис. – Вы хотите сказать, что я трус?

– Хотим сказать, что ты дурак, – продолжал всадник. – Извини нас, – обратился он к Куллину.

– За меня не извиняйтесь, – сказал Графис. – Послушай, серебряный клинок. Не может быть, чтобы и половина басен, которые сочинили о тебе, была правдой.

– Неужели? – Куллин положил руку на рукоятку своего меча. Казалось, будто вся комната застыла в ожидании, даже стены. Джилл зажала руками рот, сдерживая крик. Испуганные люди отодвигались назад, расступаясь и оставляя Куллина и Графиса наедине, лицом друг к другу.

– Эй, послушайте? – крикнул Блэйр. – Только не в моей гостинице.

Но было уже слишком поздно. Графис выхватил свой меч. Раздраженно улыбнувшись, Куллин тоже извлек свой меч из ножен, но опустил руку с мечом вниз так, что кончик лезвия касался пола. В комнате воцарилась такая тишина, что Джилл слышала, как бьется ее сердце. Графис сделал выпад и нанес удар – меч вылетел из его руки. Отлетев в сторону, он с грохотом упал на пол, а перепуганные посетители с визгом разбежались по комнате, стараясь увернуться от него. Куллин поднял свой меч, но не для того, чтобы нанести удар, а как будто указывая им на что-то. На лезвии меча было пятно крови. Выругавшись шепотом, Графис стиснул запястье правой руки левой рукой. Кровь сочилась сквозь пальцы.

– Я прошу быть всех свидетелями, что он нанес удар первым, – устало проговорил Куллин.

Комната наполнилась возбужденным шепотом, когда друзья Графиса вышли вместе с ним. Побледневший Блэйр бросился за ними вслед, неся меч Графиса. Куллин тем временем вытер с лезвия кровь о штанину, вложил меч в ножны, затем взял кружку и повернулся к своему столу.

– Джилл, а ну-ка спустись вниз, – сказал он раздраженно. – Где твоя воспитанность?

– Я только хотела посмотреть, папочка, – ответила Джилл, спускаясь вниз со стола, – это было так здорово! Я даже не заметила твоего движения.

– Так же, как и он, – сказал Куллин. – Ну ладно, Джилл, я допью эль, потом мы уложим вещи и двинемся в путь.

– А я думала, мы останемся здесь ночевать.

Все еще возбужденный, Блэйр подбежал к ним:

– Черт возьми, и часто с тобой так бывает?

– Частенько, – ответил Куллин. – Каждый из этих щенков думает, что его сильно зауважают, если он станет человеком, убившим Куллина из Кермора, – он отпил эль длинным глотком. – Все они хотят прославиться, поэтому цепляются ко мне, но мне это уже чертовски надоело.

– Еще бы. – Блэйр дрожал, как будто ему было холодно. – Вот видишь, девочка, какой жизнью тебе придется жить, странствуя вместе с ним. Тебе надо будет найти такого же сильного мужа.

– А я и не собираюсь замуж за человека, который не будет таким же хорошим бойцом, как мой папа, – сказала Джилл, – наверное, я вообще никогда не выйду замуж.

Весь этот день они ехали быстро, не останавливаясь и только к вечеру, за час до заката, Куллин решил, что они отъехали уже довольно далеко от отряда Графиса и теперь могут передохнуть. Они отыскали фермера, согласившегося продать немного овса для лошади Куллина и нового пони Джилл, и разрешившего им расположиться на ночлег на обочине своего пастбища. Пока Куллин собирал дрова для костра в соседнем лесу, Джилл взяла под уздцы лошадей и повела их за изгородь. Ей пришлось тянуть их изо всех сил, пока она, наконец, не втолкнула их туда. Она уже возвращалась назад в лагерь, когда вдруг перед ней неожиданно возник серый гном, который прыгал возле нее вверх и вниз. Джилл, смеясь взяла его на руки.

– Ты следовал за мной? Я так рада!

Гном широко улыбнулся ей, оскалив зубы и обнял ее за шею. На ощупь его кожа была сухой, покрытой чешуйками, и от него пахло свежевскопанной землей. Не раздумывая, Джилл взяла его с собой в лагерь и рассказала ему обо всем, что случилось с ними в дороге. Сначала он слушал внимательно, но потом вдруг засуетился в ее руках. Джилл обернулась и увидела Куллина, спешащего назад с охапкой дров, его глаза сузились от негодования. Гном исчез.

– Послушай, Джилл! – сказал он раздраженно. – Какого черта, ну сколько можно заниматься этой идиотской игрой! Бормочешь сама с собой. Делаешь вид, что держишь что-то в руках. Что все это значит?

– Ничего папочка. Это просто игра такая.

Куллин бросил охапку дров на землю.

– Я запрещаю тебе это, – продолжил он, – ты выглядишь как полоумная. Прекрати эти разговоры с собой. Я куплю тебе куклу, если тебе так уж хочется поговорить.

– У меня есть кукла. Спасибо.

– Тогда почему ты не разговариваешь с ней?

– Ну хорошо, я буду, папа. Обещаю тебе.

Куллин внимательно посмотрел на нее.

– Ну а сейчас что ты навоображала? – спросил он. – Опять какие-нибудь небылицы о лесных жителях?

Джилл опустила голову и начала ковырять траву носком своего ботинка. Куллин ударил ее по щеке.

– Я не хочу об этом слышать больше ни слова, – сказал он. – Больше никаких бормотаний себе под нос.

– Я больше не буду, папа, обещаю. – Джилл обиженно кусала губы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заплакать.

– Ну, вот, – он вдруг опустился перед ней на колени и положил руки ей на плечи. – Возврати мне пощечину назад, моя дорогая. Твой бедный старый папа нехорошо себя сегодня ведет. – Он колебался мгновение и выглядел растерянным. – Джилл, послушай меня. Многие в королевстве верят в то, что лесные жители в самом деле существуют. Но ты знаешь, что они считают? Что все, кто может их видеть – ведьмы. Ты понимаешь, что может случиться с тобой, если кто-нибудь услышит твои разговоры о лесных жителях? Хоть ты еще и маленькая, ты должна подумать об этом. Я не хочу, чтобы нас встретила толпа крестьян, схватила тебя и избила до смерти. Джилл стало холодно, и она задрожала. Куллин прижал ее к себе, но она почувствовала, что отталкивает его от себя прочь и бежит в лес.

«Но ведь я вижу их! – думала она, – и что, разве я ведьма?»

Джилл с горечью подумала, может ли она превратиться в старую ведьму со злыми глазами, которая отравляет людей зельем?

– Ну ладно, ладно, – сказал Куллин, – извини меня. Не будем больше думать об этом, нам надо что-нибудь перекусить. Теперь ведь ты уже знаешь, почему не стоит говорить о лесных жителях, когда посторонние могут услышать тебя.

– Я не буду, папа. Я правда, правда постараюсь.

Среди ночи Джилл вдруг проснулась и обнаружила, что все вокруг сделалось серебряным в лунном свете. Серый гном примостился возле ее головы, как будто охраняя ее. Так как Куллин громко храпел, Джилл отважилась прошептать ему:

– Ты мой самый лучший и верный друг – шепнула она ему, – но я не хочу быть ведьмой. – Гном затряс головой, что означало «Нет».

– Это разве правильно? Разве только ведьмы видят тебя?

Опять последовало успокаивающее «Нет». Он мягко дотронулся до ее лица, а затем исчез, унесенный порывом ветра, что было похоже на танец в лунном сиянии. Джилл еще долго лежала без сна, улыбаясь сама себе с глубоким облегчением. Теперь она знала наверняка, что ее отец был прав и впредь она должна быть очень осторожной.

Народ Дэвери всегда был неугомонным. В давние времена Рассвета они проехали тысячи миль, прежде чем основали старое королевство, теперешнюю Родину. Барды до сих пор рассказывают в своих сказаниях о том, как они избегали вторжения руменсов, плавая через океан под предводительством короля Брана в поисках западных островов. Затем они проехали верхом все острова, прежде чем король Бран увидел знак «белой свиньи», указавшей ему, где основать священный город Форт Дэвери. Во все времена это были спокойные, миролюбивые люди, проводившие большую часть жизни в дороге – купцы с их караванами, мелкие торговцы с тюками, лудильщики, странствующие священники, молодые люди, переезжающие от одного лорда к другому в надежде найти место в отряде, и, конечно, «серебряные клинки». После нескольких недель кочевой жизни вместе с отцом Джилл почувствовала, что соблазн дорожной кочевой жизни завладел ею. В пути всегда можно было увидеть что-нибудь новое, повстречать новых людей, и теперь Джилл удивлялась, как она могла провести всю жизнь безвыездно в одной маленькой деревеньке. Так как у Куллина было еще достаточно денег, то Джилл удивилась, что он начал искать другого человека, который заплатит ему за службу. Все время, пока они ехали на восток по Кергонеи, он постоянно расспрашивал всех о новостях в кровной вражде и пограничных войнах.

– Половина лета прошла, – сказал он Джилл однажды ночью у костра во время привала. – Серебряный клинок должен подумать о том, чтобы у него на зиму были деньги. Конечно, немногие из нас думают о таком пустяке, но ведь у них нет дочери, о которой надо заботиться.

– Верно говоришь, папа. Тебе когда-нибудь приходилось спать прямо на снегу?

– Нет, потому что я всегда возвращался на зиму к твоей маме.

Неожиданно Куллин сделался грустным, его лицо увяло, он выглядел опустошенным.

– Боже мой, у меня единственная надежда на то, что она не услышит ни слова из этого на том свете. Ее единственное дитя ездит по дорогам с таким человеком как я.

– Папа, ты великолепен! И все это тоже прекрасно. Когда я вырасту, я тоже стану серебряным клинком, как ты.

– Увы, девочки не могут быть воинами.

– Почему? Так бывало, давно, во времена Рассвета. Как Айва. Ты слышал эти сказания, папа? Бард лорда Мелина заходил к нам в таверну и пел для меня иногда. Я всегда просила его спеть об Айве. Она была прекрасна. Ты знаешь, она была женщина-Сокол.

– Да, я слышал сказания. Но это было очень давно. Все с тех пор изменилось.

– Почему? Вовсе нет. Была ведь еще госпожа Гвенивер, и она жила во время Волнений, а не во время Рассвета. Тогда люди оскорбили ее честь и она отплатила им за это. – Джилл положила руку на сердце, точно так, как делали барды: – «Они падали, и яркие пятна крови на шлеме и на голове были похожи на чертовы отметины». Я заучила этот отрывок наизусть.

– Если когда-нибудь мы вернемся назад в Бобер, то я скажу барду лорда Мелина одну-две вещи. Бог ты мой, кого это я произвел на свет?

– Кого-то, похожего на тебя. Так мама всегда говорила. Она говорила, что я такая же упрямая, как ты, и что я совершенно несносная, когда на меня находит.

Куллин громко рассмеялся. Джилл первый раз слышала, чтобы он смеялся так громко. Через два дня Куллин услышал интересующие его известия о кровной вражде. Они остановились в дубовой роще, чтобы пообедать… Они ели хлеб с сыром, когда Джилл вдруг услышала топот двух коней, быстрой рысью приближавшихся к ним. Не успела Джилл отреагировать на шум, как Куллин уже вскочил на ноги и стоял с мечом наготове. Джилл поднялась только тогда, когда всадников, наклонявшихся и увертывающихся от веток деревьев, уже было видно. Они были вооружены, одеты в кольчуги и держали наготове обнаженные мечи.

– Стой и не двигайся, – крикнул один из них.

Когда они подъехали совсем близко, Куллин молча встал между ними и Джилл. Всадники остановили своих коней и вдруг заулыбались. Старший наклонился вперед в своем седле.

– Ох, простите! – проговорил он. – Я подумал, что вы люди лорда Иниса.

– Никогда даже не слышал о нем, – сказал Куллин. – А что мы такого натворили, заехали в чьи-нибудь владения?

– Вот именно. Мы служим у тиэрина Брэйса, и эти леса принадлежат ему, видит каждый бог!

– А я этого и не отрицаю. А что, лорд Инис возражает против этого?

– Да. Послушай, да ты серебряный клинок! Ищешь работу? Ты видишь, нас только четверо против семерых из отряда лорда Иниса.

– Черт побери! – вскинул голову Куллин, – дело пахнет кровью.

– Ну, не совсем так, – печально проговорил один из всадников. – Да, теперь нас пятеро против семерых. Но прежде тебе надо поехать поговорить с нашим лордом. Крепость всего в двух милях отсюда. Ты не проедешь мимо нее.

Всадник был прав. В центре заброшенного поместья виднелся невысокий холм. Крепость тиэрина была окружена толстыми каменными стенами. За ними располагалась четырехъярусная круглая башня, на крыше которой развевался красный с серым флаг. Как только они приблизились к крепости, Джилл увидела, что большие обитые железом ворота в стене были только для вида. Давным-давно стены были разрушены. Три пролома в стене были такой ширины, что в них свободно могла проехать подвода. Плющ рос сквозь щебень, покрывавший землю. Внутри, за стеной, они обнаружили грязный двор, в котором когда-то было много домов, о чем говорили круглые фундаменты и куски стен, валявшиеся среди высокой травы. В одной башне верхняя часть стены была совсем разрушена, так что Джилл могла видеть пустые комнаты внутри нее.

– Чем это сделали, папа?

– Катапультой, не иначе.

Двор был пустым и безмолвным, если не считать стаи больших белых гусей, ищущих корм среди покрытых плющом камней. Когда Куллин прокричал приветствие, из башни выбежал мальчик, одетый в грязный красно-серый плащ поверх рубахи и брюк.

– Вы кто? – спросил он.

– Куллин из Кермора. Я хочу поговорить с твоим лордом.

– Папа занят сейчас, но он не возражает, если вы войдете.

– Послушай, – сказал сурово Куллин, – ты должен поклониться мне и сказать: «Видите ли, дорогой господин, у верховного лорда Брэйса сейчас важное дело».

– Но это не так! Он никогда ничего не делает. Только воюет с лордом Инисом. А сегодня не воюет.

– Ну и прекрасно. Проводи нас к нему.

Большой зал верховного лорда Брэйса в действительности оказался большой круглой комнатой и был расположен в нижнем ярусе башни. В нем было два больших каменных камина, украшенных резными изображениями львов. Между каминами простиралась огромная комната, в которой могло поместиться около двух сотен людей. А сейчас дальний камин был оборудован под кухню, неряшливая девушка стояла у кухонного стола и крошила морковку и турнепс на гарнир к баранине, которая жарилась на вертеле над огнем. Около ближнего камина стояло три стола и неустойчивые на вид скамейки. На одной из них за столом сидели двое мужчин и пили эль: мужчина средних лет с курчавой черной бородой и юноша лет семнадцати с длинным носом, почему-то напомнивший Джилл кролика. Он был одет в клетчатые брюки и рубашку, украшенную львами, и, судя по всему, это и был верховный лорд. Юный паж подбежал к столу и дернул верховного лорда за рукав.

– Ваша светлость, это серебряный клинок. Его зовут Куллин из Кермора.

– Неужели? – Брэйс встал со скамейки. – Сейчас это как раз кстати. Присоединяйтесь к нам.

Без всяких церемоний Брэйс усадил Джилл и Куллина на скамейку и отправил мальчика, которого звали Абрин, принести побольше пива и представил сидящего рядом человека как своего советника, Глина. Когда он садился снова, его стул страшно заскрипел, но он не обратил на это никакого внимания.

– Я встретил двух ваших людей в дубовой роще, ваша светлость. Они рассказали мне о вашей кровной вражде.

– Да, с Инисом, этим вонючим слизняком. – Брэйс уныло глотнул пиво, – действительно, я бы хотел нанять тебя, но, к сожалению, моя казна в таком же плачевном состоянии, как и стены крепости. – Он посмотрел на Глина. – Может, мы наскребем еще хоть что-нибудь?

– Я могу предложить коня, – проговорил Глин. – Он всегда сможет продать его в городе.

– Верно, – сказал Брэйс, усмехнувшись, – да, кстати, а что с капустой? У меня ее полно. Послушай, серебряный клинок, как ты думаешь, что можно сделать с капустой? Если оставить ее сгнить, то ей можно потом забросать врагов на улице, или если ты ухаживаешь за девушкой, то можно подарить ей свежий кочан, это будет так неожиданно для нее, или…

– Ваша светлость! – прервал его Куллин устало.

– Ну ладно, я отвлекся. – Брэйс сделал еще один длинный глоток, – но если ты согласишься взять лошадь, это будет поддержкой для тебя и для твоего слуги.

– Я согласен, – сказал Куллин, – но это не слуга, это моя дочка.

– Так это девочка? – сказал Брэйс, наклоняясь поближе, – ты уважаешь своего отца, дитя?

– Больше всех на свете, – ответила Джилл, – кроме короля, конечно, но я его никогда не встречала.

– Прекрасно сказано. – Брэйс громко икнул. – Какая жалость, что этот гнойный прыщ по имени Инис не имеет такого почтения к королю, как эта маленькая девочка.

Куллин повернулся, адресуя свой вопрос Глину:

– Так что там насчет этой кровной вражды, дорогой господин? Ваши люди сказали мне только, что спор возник из-за этого леса.

– Да, это более или менее правильно, – сказал Глин, поглаживая бороду, – вражда длится уже давно, еще с тех пор, когда дед лорда Иниса объявил войну деду их милости. А сейчас она вспыхнула снова, этому виной еще и многие другие причины. Видите ли, лес расположен как раз на границе двух поместий. И это не дело заводить ссору из-за пустяков.

– Это Инис так думает! – Брэйс ударил рукой по столу. – Советник самого верховного короля лично рассматривал это дело и принял мою сторону.

– Сейчас, ваша светлость, – примирительно сказал Глин, – Инис оспаривает только часть решения суда. Он уступил вам деревья.

– Но он – бастард! – раздраженно воскликнул Брэйс, – и он утверждает, что его род древнее и претендует на свои свинячьи права.

– Свинячьи права? – переспросил Куллин.

– Свинячьи права, – сказал Глин, – крестьяне пригоняют в этот лес своих свиней и те едят там желуди. Сейчас желудей хватит только для одного стада свиней – либо нашего, либо – их.

– И еще его люди убили одного из моих всадников, когда парень выгонял свиней Иниса из леса в последний раз.

Куллин вздохнул и отпил пиво длинным глотком.

– Папа, мне непонятно, – сказала Джилл. – Ты должен убить кого-то из-за свинячьей еды?

– Это вопрос чести! – Брэйс стукнул об стол своей кружкой с такой силой, что пиво расплескалось, – честь моего отряда требует мести. Мы будем драться до последнего человека!

– Как жаль, что мы не можем вооружить свиней! – заметил Куллин, – каждый должен сам добывать себе еду.

– Вот было бы здорово! – воскликнул Брэйс, оскалившись. – У них были бы маленькие шлемы, вместо мечей они использовали бы свои клыки, а мы научили бы их идти в атаку под звуки рога.

– Ваша светлость! – сказал Глин.

– Ну хорошо, действительно, я снова отвлекся.

Глин со своим сыном Абрином отвели Джилл и Куллина в казарму, расположенную во дворе позади всех построек. Как это и было принято, отряд спал прямо над конюшнями. Зимой тепло от лошадиных тел помогало людям согреться. Но сейчас, в эти знойные летние дни, кругом стоял непреодолимый запах конюшни. Глин показал Куллину две свободные койки, потом помедлил, наблюдая как Куллин разбирает свои вещи.

– Ты знаешь, серебряный клинок, – сказал Глин, – у меня даже в мыслях не было, что человек с таким опытом, как ты, присоединится к отряду, и я этому очень рад.

– Спасибо, – ответил Куллин, – вы давно служите у верховного лорда, добрый господин?

– Всю его жизнь. Сначала я служил у его отца. И, надо сказать, он был великим человеком. Он был одним из тех, кто пытался разрешить конфликт с помощью закона, а не меча. Боюсь, что верховный лорд Брэйс походит на своего деда. – Глин замолчал, повернувшись к Абрину. – Сейчас Джилл – наша гостья, Абрин, поэтому будь с ней вежлив. Идите с ней поиграйте на улице.

– Это означает, что разговор будет о чем-то интересном, – сказал Абрин.

– Джилл, выйди, – сказал Куллин.

Джилл взяла Абрина за руку и они вышли из казармы. Они задержались возле конюшни, наблюдая, как гуси ходили среди камней, переваливаясь из стороны в сторону.

– Эти гуси щиплются? – спросила Джилл.

– Щиплются. Держу пари, что ты испугалась.

– С чего ты взял?

– Ты девчонка. А девчонки всегда боятся. Хоть ты и носишь штаны.

– Мой папа купил мне их.

– Твой отец – серебряный клинок, а они все подонки.

Джилл размахнулась и что было силы ударила его прямо по лицу. Абрин закричал, а затем ударил ее в ответ, но Джилл увернулась и стукнула его кулаком по уху. С воплем он прыгнул на нее и повалил на землю, но она била его локтем в живот до тех пор, пока он не освободил ее. Они боролись, пинали друг друга ногами, дрались кулаками пока, наконец, Джилл не услышала, как Куллин и Глин кричат им, чтобы они прекратили. Вдруг Куллин схватил Джилл за плечи и оттащил ее от беспомощного Абрина.

– И что все это значит? – спросил он раздраженно.

– Он сказал, что серебряные клинки все подонки, – ответила Джилл, – за это я ударила его.

Абрин поднялся с земли и сел, хныкая и вытирая окровавленный нос. Куллин было широко улыбнулся Джилл, а потом поспешил снова стать строгим.

– Послушай, Абрин, – сказал сыну Глин, – ты очень плохо развлекаешь свою гостью. Если ты не научился вежливости, то как же ты сможешь служить верховному лорду?

Глин повел Абрина в башню, ругая всю дорогу. Куллин в это время начал очищать грязь с одежды Джилл.

– Ради всех богов, моя дорогая, – говорил он, – где ты научилась так драться?

– Давно, еще в Бобире. Все дети постоянно обзывали меня ублюдком и еще они говорили, что ты подонок, из-за этого я дралась с ними, а потом научилась и побеждать.

– Ну ладно, это все в прошлом, но ты – дочь Куллина из Кермора, этого достаточно, – сказал Куллин.

До конца дня Джилл и Абрин старались избегать друг друга, но на следующее утро Абрин подошел к ней. Он присел на землю около ее ног и пнул кусок дерна носком башмака.

– Извини меня за то, что я сказал, будто твой отец был подонком, – сказал Абрин, – и ты можешь ходить в штанах сколько угодно.

– Спасибо. Я тоже извиняюсь за то, что разбила тебе нос до крови. Я не хотела тебя так сильно ударить.

Абрин посмотрел на нее и улыбнулся.

– Хочешь, поиграем в войну? – предложил он. – У меня есть пара деревянных мечей.

Несколько следующих дней жизнь в крепости верховного лорда Брэйса текла спокойно. По утрам Куллин в сопровождении двух всадников выезжал патрулировать дубовый лес. После обеда Брэйс с другими двумя всадниками приезжал ему на смену. Джилл помогла Абрину выполнять его обязанности по дому, после чего у них оставалась еще уйма времени, чтобы поиграть с мечами или кожаным мячом. Единственной проблемой для Джилл была мать Абрина, которая считала, что ей надлежит учиться шитью, а не бегать вокруг крепости. Но Джилл была настолько сообразительной, что наловчилась избегать ее. За обедом отряд ел за одним столом, а семьи лорда и Глина – за другим. Иногда советник возвращался в свои комнаты сразу после обеда, а Брэйс подходил выпить вместе со своими всадниками. Он, как всегда, заводил разговор о своей вражде, все подробности которой он знал из года в год, и даже еще о том, что случилось задолго до его рождения, вспоминая наиболее обидные оскорбления.