– Вы знаете советника Лослейна? – спросила Джилл, и ощутила, что их ужас передался ей от них, словно волна. Затем они исчезли, в реке была видна только обычная вода. Джилл бегом вернулась назад в лагерь. Она поступила опрометчиво, выйдя из него ночью одна.

Назавтра рано утром, к большому облегчению Джилл, караван упаковал товары и прогрохотал по пошлинному мосту. Они направлялись на запад, в другую сторону от того места, где был Лослейн. Все утро люди и мулы шли своей дорогой, минуя процветающие фермерские земли Элдифа – огороженные каменными стенами поля и круглые фермерские дома, а также через луговые земли, где паслись белые коровы с коричнево-красными пятнами на ушах.

Иногда Джилл ехала позади каравана вместе с Куллином, а иногда – с Дрегисом, который, будучи настоящим купцом, любил послушать других и поговорить сам. Он начал рассказывать ей о лошадях, которых надеялся приобрести.

– Мы называем их западными охотниками. Даже кобылы имеют шестнадцать ладоней высоты и, кроме того, у них такой нюх, которого даже нельзя в них предположить. А это – очень важная вещь, девочка. Некоторые из них золотистые, ну, еще бывают желто-коричневыми, но в солнечном свете они выглядят так, как будто сделаны из чистого золота.

– Черт возьми! Я не думаю, что серебряный клинок может накопить столько денег, чтобы купить такую лошадь.

– Нет, наверное. Западный народ знает им цену и продает их дорого. Все-таки они стоят того. Если мне удастся получить чистокровного золотого, гвербрет из Каминуэра даст мне за него две золотых монеты. У Джилл перехватило дыхание. За две золотых монеты можно купить приличную ферму. Неожиданно она снова вспомнила о Лослейне, продающем царственные Дэвери за меч, который стоил три таких лошади, как эта. Странные обрывки бардовского учения всплыли в памяти Джилл, и наконец она вспомнила сказку о том, что если колдун захотел что-то околдовать, ему было нельзя торговаться об этом.

– Скажи мне вот что, – обратилась Джилл к Дрегису. – Как ты думаешь, существует ли действительно Двуумер?

– Ну, знаешь, большинство людей гонят от себя эти слухи, но я вижу одну странную вещь, а бывает – две за день. – Дрегис хитро улыбнулся. – Я думаю, что когда ты повстречаешься с западным народом, тебе будет очень интересно.

Джилл начала было расспрашивать его об этом, но Дрегис прервал ее простым:

– Подожди – увидишь.

Уже через несколько дней ей стало понятно, что он имел в виду. Они ехали дальше на запад. Осмелевший серый гном появился наяву и уселся перед ее седлом, не обращая внимания на то, что она ехала рядом с другим человеком. Его длинный тонкий рот раскрылся в широкой улыбке, его зеленые глаза светились от волнения. Он ухватился за один из ремней обеими тонким руками и стал его дергать, как будто пытался сделать так, чтобы лошадь поехала быстрее. В конце концов Джилл пришлось отстать от каравана настолько – чтобы она могла с ним говорить.

– Ты знаешь, куда мы едем? Или нет? Тебе нравится западный народ?

Он очень энергично закивал в ответ:

– Да. – Затем подпрыгнул, обнял ее за шею и поцеловал в щеку.

Этой ночью караван расположился лагерем недалеко от последней фермы у границы Элдифа. Дрегис обменял мелкие товары на корм для лошадей и мулов. Всего в часе езды от лагеря раскинулся девственный лес из старых дубов и папоротника. Весь день они пробирались по узкой тропинке, проложенной среди вековых деревьев, растущих так тесно, что ничего нельзя было увидеть в десяти шагах. Они устроили ночной привал на поляне, достаточно большой для того, чтобы на ней смогли разместиться люди и мулы. Все сгрудились возле лагерного костра и разговаривали непривычно тихими голосами. Время от времени кто-нибудь резко поворачивался и всматривался в лесную чащу, чувствуя на себе чей-то взгляд. Джилл знала, кто наблюдал за ними. Сразу же за тем пространством, которое было освещено отблесками костра она видела лесных жителей, висящих, словно гроздья, на ветвях деревьев и глядящих вниз на этих непрошеных гостей. Весь следующий день они опять ехали лесом, но теперь поверхность земли поднималась вверх небольшими откосами, что говорило о том, что впереди их ожидают горы. Когда тропинка начала подниматься вверх, и людям и мулам стало тяжело идти – и те и другие обливались потом. Наконец, к четырем часам пополудни, они вышли к реке, теснящейся в глубоком узком ущелье. Через нее был перекинут каменный мост, нависший красивой аркой над ущельем и сделанный так же добротно, как делали мосты в Дэвери. Боковые стены были покрыты резьбой с изображением листьев и вьющихся виноградных лоз. То здесь, то там в медальонах были высечены знаки, письмена на каком-то совершенно непонятном языке. Когда караван двигался по мосту, Джилл эта резьба показалась знакомой: то здесь, то там лицо лесного жителя выглядывало из-за пучка каменных резных листьев.

– Дрегис? – спросила Джилл, – западный народ построил этот мост?

– Должно быть он, девочка. Его здесь просто больше никто не стал бы строить.

Джилл подумала о том, что западный народ тоже способен видеть эти крошечные создания, которых может видеть и она. Этим тогда можно объяснить то, что лесные жители были здесь такими смелыми. Этой ночью, когда караван расположился лагерем на лесной поляне, лесные жители бродили совсем близко, наблюдая за непрошеными пришельцами. Они прогуливались кругом, рассматривали погонщиков мулов, дотрагивались до всего блестящего длинными тонкими пальцами, нечаянно ущипнув одну из лошадей, отчего она забила копытом. Хотя только Джилл могла видеть их, большинство людей чувствовали, что кругом происходило что-то странное. Они подозрительно оглядывались, стараясь держаться поближе друг к другу, собираясь кучками для игры в кости, сердились друг на друга и даже ссорились. В конце концов Куллину пришлось вмешаться, успокаивая каждого из них, и наблюдать за игрой. Джилл начала понимать, почему Дрегис хотел, чтобы ее отец сопровождал караван.

Назавтра около полудня караван наконец выбрался из леса. Чем выше становился подъем, тем реже росли деревья. Они оставили наконец позади последнее дерево и вышли на широкое плоское плато. Перед их взором широко раскинулись земли, покрытые травой, по которой пробегала рябь, словно по зеленому морю – и так до самого горизонта. Хотя Джилл была рада тому, что они вышли из леса, у степи были также свои собственные особенности, даже просто потому, что Джилл никогда в жизни не видела столько свободного пространства.

– Там есть какие-нибудь города или что-нибудь подобное? – спросила Джилл.

– Нет, насколько мне известно, – ответил Дрегис, – но я никогда не был дальше, чем мы сейчас. То место, где я всегда останавливался, всего в нескольких милях отсюда. Я приезжал туда и ждал, пока жители западных земель найдут меня. Очень странно, но они всегда знали, когда я был здесь. Лесные жители сообщали им, – подумала Джилл, но она, конечно, ни о чем не сказала Дрегису. Когда они подошли к месту стоянки на берегу прелестного ручья, сотни лесных жителей столпились вокруг. Они несколько минут разглядывали караван, а затем вдруг исчезли. Джилл беспокойно спала этой ночью. Она лежала на спине и смотрела на звезды, и на широкую полосу млечного пути, повисшую, казалось, над самой землей. Она не слышала ни шороха вокруг лагеря, но когда наступил рассвет, два человека из жителей запада ждали на границе лагеря. Джилл проснулась и сразу же увидела их. Они тихо стояли в нескольких ярдах и ждали, когда лагерь проснется. Они были высокими, но стройными, с глубоко посаженными глазами и бледными цвета лунного сияния волосами, такими же как у Лослейна. Их лица были бы очень красивыми, если бы не уши. Хотя Дрегис предупредил ее, что они отрезают своим детям уши в младенчестве, она молча смотрела на них, потеряв присутствие духа.

Они были одеты в кожаную обувь и брюки, матерчатые туники, богато украшенные изображением вьющихся цветов и винограда, перекинутые через одно плечо и свисающие впереди вниз. Так как Джилл спала совсем одетой, она вскочила и босиком пошла им навстречу. Когда она приблизилась к ним настолько, что могла рассмотреть их глаза, то остановилась как вкопанная. Их радужные оболочки были огромными с едва заметной полоской белка вокруг, а их зрачки были вертикальными, как у кошек. «Этого – таких глаз – они не делали со своими детьми, когда те были младенцами, – подумала Джилл, – интересно, как Дрегис это объяснит?»

Она была так потрясена увиденным, что почти завизжала вслух, когда один из них заговорил с ней на чистом дэверийском наречии.

– Добрый день, прекрасная девушка! – сказал он. – Ты и твои спутники приехали торговать?

– Да, – ответила Джилл. – Дрегис – главный.

– Я знаю его, – он наклонил набок голову и изучал Джилл, слегка улыбаясь. – Я ни разу не видел ваших женщин. Они все такие же красивые, как ты?

Джилл стояла и молчала, будто проглотила язык. Он засмеялся и поклонился ей.

– Скажи Дрегису, что мы приведем остальных.

Они ушли, вернее ускользнули прочь – без малейшего звука, как будто трава была их соучастницей, мягко стелясь и помогая им. Немного поодаль они остановили своих золотых коней. Джилл пристально следила за ними, пока они садились на лошадей и затем скрылись из вида.

Только после полудня жители западных земель приехали, растянувшись по лугу длинной процессией, состоящей из всадников и табуна лошадей, который всадники гнали впереди. Они приехали целым кланом – мужчины, женщины и несколько детей. Все были одеты одинаково. Только длинные волосы женщин были заплетены в косы; так делали и дэверийские женщины во времена Рассвета. Вместо того, чтобы вести свое имущество на подводах, они несли его на деревянных носилках. Столпившись в ста ярдах от лагеря Дрегиса, жители запада начали разбивать свой лагерь. Как зачарованная Джилл наблюдала за их слаженными действиями, когда каждый принимал участие в установке круглых кожаных палаток, в распаковке вещей и стреноживании лошадей. Меньше чем через час лагерь стоял так, как будто он был здесь всегда: из-под ярко окрашенных навесов доносились крики, бегали дети и собаки, толпились лесные жители.

– Подождем еще немного, – сказал Дрегис. – Они придут, когда будут готовы.

Немного погодя пришли жители западных земель посмотреть на товары, которые Дрегис привез для них. По одному или парами они ходили вдоль разложенных в ряд кухонных котелков и ножей, мечей и деревянных топоров, лопат и наконечников для стрел. Иногда они присаживались на корточки и брали что-то для того, чтобы проверить, потом снова клали на место – и все без единого слова. Наблюдая за ними, Джилл сделала для себя вывод: они прекрасны. В них чувствовалось внутреннее благородство, гибкость и грациозность, которые напоминали ей дикого оленя. Джилл была удивлена тем, что погонщики мулов и даже Куллин смотрели на них с презрением. Был летний полдень. Люди спустились на речной берег и играли в кости, начиная следующую партию сразу после того, как заканчивалась предыдущая. Только одна Джилл сидела на траве рядом с Дрегисом и наблюдала за его покупателями. К концу дня, когда солнце было уже над самым горизонтом, к ним подошел молодой человек, держа в руках кожаный мешок с медом.

– Добрый день, – заговорил он. – Нам нравятся те безделушки, которые вы привезли для нас.

– Я очень рад этому, Дженантар, – ответил Дрегис. – Так что, придете завтра торговаться?

– Да. – Дженантар подал ему кожаный мешок. – Это для твоих людей. Немного сладкого, от всего сердца.

Джилл поняла, что ему было известно, что люди презирали его народ, и это глубоко поразило ее. Но он только улыбнулся, видя как Дрегис поспешил к погонщикам мулов. Дженантар опустился на траву рядом с Джилл. Серый гном появился на ее коленях и отклонился назад с довольной улыбкой.

– Послушай, – воскликнул Дженантар, – ты видишь лесных жителей?

– Черт возьми, а ты думаешь, только ты один?

– Весь наш народ знает их. Мы обращаемся к ним по именам: как к младшим братьям.

Джилл заглянула в его дымчато-серые кошачьи глаза и увидела там сходство между жителями западных земель и лесными жителями, только последние были безобразны и уродливы, а первые – несмотря на все – красивы.

– Ты знаешь, – заговорил Дженантар, – с нами ездит один человек из ваших людей. Я думаю, он захочет увидеться с тобой. – Не сказав ни слова Дженантар встал и пошел прочь, оставив Джилл с мыслью о том, чем она могла оскорбить его?

На закате из лагеря жителей западных земель вышел старик. Так как его глаза и уши были нормальными, хотя он и был одет как обитатель запада, Джилл решила, что он, должно быть, и есть тот человек, о котором упоминал Дженантар. Он был не очень высокого роста, мускулистый и широкоплечий, хотя остальная часть его тела была стройной. У него были огромные коричневые глаза и белые волосы, которые торчали над его лбом двумя пучками – как совиные рожки. Когда он сгорбился, сидя рядом с Дрегисом, его поза была похожа на птичью, особенно руки, свободно свисающие вниз.

Он забыл, что Дрегис был знаком с ним, и представился ему, назвавшись Адерином – именем, которое рассмешило Джилл, потому что оно означало «птица».

– Я пришел, чтобы просить тебя об услуге, Дрегис. Мне надо в Канобэйн, и лучше, если я поеду туда с караваном, чем один.

– Прошу пожаловать, ты можешь присоединиться, – ответил Дрегис. – А что произошло? Или ты вдруг почувствовал страстное желание вернуться к тем людям, которых покинул когда-то?

– Нет, – ответил Адерин, улыбнувшись, – боюсь, что это всего лишь неприятное небольшое дело, касающееся правосудия. Один из наших людей убил человека и сейчас он скрывается. Мы хотим вернуть его назад.

– Да, действительно, неприятное. А что, его легко найти? Он не походит на людей Элдифа?

– Нет. В нем смешанная кровь.

– Советник Лослейн! – само собой вырвалось из уст Джилл. Адерин повернулся в ее сторону и посмотрел на нее. Но Джилл почувствовала, что он смотрел сквозь нее, как будто его бегающий взгляд пригвоздил ее, как фермер прибивает сорокопута к амбарной стене.

– Да, совершенно верно, его зовут Лослейн, – сказал Адерин. А ты, должно быть, Гилиан?

– Да, – ответила Джилл, удивившись. Она была уверена, что никогда не говорила никому из жителей западных земель своего имени. – Мы встречались с вами, дорогой сэр?

– Да, но не так, чтобы ты запомнила, – одно мгновение Адерин в задумчивости смотрел на нее, как будто хотел, чтобы она вспомнила. – А почему ты сказала Советник Лослейн?

– Ну, потому что он так представился, он был похож на человека из свиты лорда Корбина.

– Неужели? И это не показалось очень странным? Ну хорошо, в конце концов, мы теперь знаем, где его искать. – Адерин поднялся, всматриваясь в ночь. – Очень странно.

Затем он ушел, даже не оглянувшись.

– Послушайте, – сказал один из погонщиков. – Этот старик, наверное, сумасшедший.

– О! Я бы не сказал о нем этого, – задумчиво проговорил Дрегис, почесывая свою ногу. – У него есть одна незначительная особенность – его ум крепок, словно дуб.

Погонщики обменялись недоверчивыми взглядами.

– Надо быть сумасшедшим, – пробормотал Куллин, – чтобы убежать к жителям западных земель, как он это сделал.

Джилл понимала, что не стоит говорить об этом вслух, но она думала, что убежать к этому народу – это вовсе не означает быть сумасшедшим.

Поздней ночью над залитым лунным светом лугом зазвучала музыка. Женский голос запел печальную мелодию. Три других голоса подхватили ее и, пока они пели в четыре голоса в такой тональности, Джилл вспомнила, что слышала, как время от времени ее пели менестрели в портовых городах. Неожиданно присоединились инструменты: спокойный, чистый звук как у арфы, затем что-то, что напоминала звук волынки, и, наконец, бубен.

Музыка звучала все быстрее и быстрее. Одна песня без остановки переходила в другую. Куллин вместе с другими тесно уселись и сосредоточились на игре в кости. Джилл незаметно ускользнула и стояла, слушая пение, на краю лагеря. Над лугом горели факелы, освещая яркие навесы.

Джилл сделала несколько шагов вперед, как будто ее подталкивала неведомая сила. Вдруг Куллин схватил ее за плечо.

– Ах, вот чем ты занята? – рассердился Куллин.

– Слушаю, и ничем больше, – ответила Джилл.

– Послушай, ты не боишься, что пропадешь? Этот народ – больше животные, чем люди, но я не удивлюсь, что тебе приятнее они, чем все остальные.

– О, боже мой, папа! Ты думаешь, каждый мужчина, который меня встретит, сразу же набросится на меня?

– Большинство из них, и ты не должна забывать об этом. А сейчас – марш. Ты точно так же можешь слушать это проклятое завывание, сидя около костра.

Даже для верховного лорда с его обширным поместьем деньги из западного Элдифа давались трудно. Так как крепость Канобэйн была только летним пристанищем Ловиан, ей пришлось отправить в главную резиденцию – Форт Гвербин, за серебром для дочки мыловара. Когда его наконец привезли, Родри пришел в ярость. Узнав, что его мать рассчитывает на то, что он вручит его сам лично.

– А почему камергер не может поехать? – рассердился Родри. – Или конюший?

Ловиан скрестила руки перед собой и в упор смотрела на него. Со вздохом Родри взял со стола два седельных мешка и пошел в конюшню за лошадью.

Утро было ясным и солнечным над диким зеленым лугом. Далеко внизу у основания утеса океан сверкал, как шкатулка из голубых и зеленых драгоценных камней. Но Родри уезжал с тяжелым сердцем.

– Олвен будет рыдать, – говорил он сам себе. – И это будет ужасно.

В чем Родри никогда не посмеет признаться ни одной живой душе – так это в том, что на самом деле был влюблен в Олвен. Одно дело – опрокидывать на кровать потаскуху, и совсем другое – верить, что ты любишь ее и чувствовать себя с ней лучше, чем с женщиной твоего круга.

Город Канобэйн уютно расположился вокруг небольшой гавани на склонах утесов, где Брог – ручей, который можно было назвать рекой только зимой – впадал в океан. На берегу было три деревянных пирса для рыбацких лодок и большой пирс для парома, который ходил к святым островам Умглейс, расположенным в море на расстоянии десяти миль от берега. Около четырех сотен домов расположились полуокружностями. Хотя мыловарня Исгерина находилась в миле от города, чтобы соседние усадьбы были подальше от вони сала, он вместе с семьей жил в круглом доме внизу у самой гавани. Исгерин и его жена весь день были в мыловарне. Весь день на ногах и с руками, перепачканными салом и поташом. Далеко от Олвен, которая оставалась дома с младшими детьми. Поэтому ухаживание Родри было таким «успешным». Как только Родри спешился и повел лошадь узкими извилистыми улочками, он понял, что это было самое плохое утро в его жизни. Все попадавшиеся ему навстречу горожане, как обычно, кланялись, но ему было известно о поспешно прятавшихся ухмылках и тихих смешках везде, где он проходил. Хотя он был лорд, а они – простые горожане, насмешка была неподсудным человеческим правом и, очевидно, Исгерин пользовался им вовсю. Родри привязал лошадь во дворе позади дома и, как вор, проскользнул внутрь. На кухне Олвен резала турнепс, стоя возле наклонного стола. Ей было пятнадцать. Худое маленькое существо с личиком сердцевидной формы, с большими голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Когда Родри вошел, она посмотрела на него без своей обычной улыбки.

– Я тебе кое-что принес. – Родри положил на стол седельный мешок.

Олвен кивнула и вытерла руки о передник.

– Сроки тебе подходят?

Она снова кивнула и начала распаковывать мешки.

– Моя мать отправила немного меда и другие продукты, – Родри начал чувствовать отчаяние, – которые придают силу, как она сказала. Олвен, пожалуйста, ты не хочешь говорить со мной?

– А что ты можешь мне сказать?

– Ах, черт! Я не знаю.

Олвен достала маленькую деревянную шкатулку с деньгами, открыла ее и долго смотрела на кучку серебра – ее шанс на приличную жизнь. Родри ходил по кухне, пока она пересчитывала монеты.

– Сама богиня видит, что твоя мать – щедрая женщина, – произнесла наконец Олвен.

– Это не только от нее. И я хочу, чтобы ты была хорошо обеспечена.

– Правда?

– Правда, ей-богу! Что я за человек, как ты думаешь?

– Лучше, чем большинство, – ответила на вопрос Олвен. – Ты ожидал, что я буду плакать? Я сделала все, что я должна была сделать.

– Ну и хорошо. Ты поцелуешь меня в последний раз?

– Нет. А теперь уходи, понятно?

Родри взял седельные мешки и направился к выходу. Он задержался немного и оглянулся. Он увидел, что она спокойно складывала монеты назад в шкатулку. Он вскочил на коня и поехал быстрой рысью, горожане едва успевали отскакивать с его пути. Ему не стало легче на сердце, когда он вернулся домой в крепость. Паж ожидал его и сообщил о том, что его мать желает поговорить с ним немедленно. Ему хотелось извиниться и уклониться от разговора. Но он никогда не забывал того, что Ловиан была не просто его матерью, но и госпожой, для которой он был вассалом.

– Я поднимусь прямо к ней, – сказал Родри, тяжело вздохнув.

Ловиан стояла в приемной возле окна. Утреннее солнце освещало морщины, пролегшие по ее щекам и седину в темных волосах. Но если учесть, что она родила четырех сыновей, можно сказать, что она сохранила свою привлекательность. Она была одета в белое льняное платье, дополненное пледом из клетчатой ткани зеленого, голубого и серебристого цветов, символов Мэйлвейдов. Но чехол на стуле, стоявшем позади нее, был красного, коричневого и белого цветов – символов верховного лорда. Ему было неприятно думать о том, что после столь долгого времени, когда он чувствовал себя Мэйлвейдом, когда-то ему предстоит надеть плед с чужими символами.

– Ну? – спросила она.

– Я все отдал ей.

– Бедняжка плакала?

– По правде говоря, мне кажется, бедняжка была рада тому, что избавится от меня.

– Ты очень красив, Родри. Но я не сомневаюсь, что ты принадлежишь к той категории людей, которые очень непостоянны в любви.

Родри с ужасом чувствовал, что он покраснел.

– Акушерка сказала мне, что у твоей Олвен еще три месяца впереди, – продолжала Ловиан. – Ребенок должен родится к празднику Солнца. Так как это будет первенец, я думаю, она немного переходит.

– Не знаю. Я надеюсь, что так.

– Кстати, о женских делах. – Ловиан подняла одну бровь. – Тебе пора бы уже понять, что на этих «женских делах» покоится могущество каждого клана в королевстве. Если бы твой дядя имел внебрачного сына, я бы не была сейчас верховным лордом. Ты должен думать об этом.

Родри опустился на стул и старался не смотреть на Ловиан. Вздохнув, она села рядом.

– Настоящая беда в том, что ты никогда не сможешь научиться быть правителем, – продолжала Ловиан. – Никто даже не предполагал, что у тебя появится шанс унаследовать что-нибудь, поэтому твой отец дал тебе отличную воинскую подготовку, и на этом остановился. Тебе надо просто побыстрее жениться. Твоя жена должна быть исключительно порядочной женщиной. – Ловиан колебалась, бросив на него проницательный взгляд. – Я надеюсь, ты не женишься на простолюдинке или на девушке, которая будет старше тебя.

– Да, – ответил Родри.

– А теперь постарайся быть благоразумным. Что это за шум там во дворе?

Через несколько минут до Родри действительно донесся шум со двора. Благодаря богов за вмешательство в их разговор, он подошел к окну. Слуги суетились вокруг отряда всадников. Родри увидел изображение дракона на их щитах и сине-серебристо-зеленую накидку у их командира.

– Ах, свинячий хрен, – воскликнул Родри. – Это Риис.

– Будь добр, попридержи свой язык, когда говоришь о своем брате. Я тебя очень прошу.

Спустившись в большой зал, они увидели Рииса, стоявшего возле камина для знати. Накидка Абервина лежала на стуле, что означало, что он приехал не как официальное лицо. Риис был почти такого же роста, как Родри, но в отличие от стройного Родри, выглядел коренастым. У него были иссиня-черные волосы и васильковые глаза Мэйлвейдов. Но его лицо было скорее грубым, чем красивым: подбородок слишком квадратный, губы слишком полные, глаза – слишком маленькие для широких скул. Риис поклонился матери с нежной улыбкой. Поклон Родри он проигнорировал.

– Добрый день, ваша светлость, – сказала Ловиан. – Что привело вас ко мне?

– Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине.

– Хорошо. Давай поднимемся наверх.

Когда Родри пошел за ними вслед, Риис обернулся к нему и произнес:

– Посмотри, пожалуйста, чтобы о моих людях хорошо позаботились.

Так как это было приказанием гвербрета, Родри стиснул зубы и отправился выполнять его.

«Ублюдок, – думал он. – Я все равно должен поехать на эту войну, о которой ты так секретничаешь с матушкой».

Заставленная мебелью приемная выглядела еще меньше, когда в ней находился Риис. Отказавшись от стула, он ходил взад и вперед, останавливаясь у окна, чтобы посмотреть во двор. Ловиан использовала паузу, чтобы собраться с мыслями. Им предстоял разговор, который мог нарушить то слабое равновесие сил, которого они с таким трудом добились между собой. Поскольку, как гвербрет, Риис стоял рангом выше, то Ловиан законом была обязана следовать его приказам; но Ловиан была его матерью и он был связан привычкой следовать ее указаниям и оказывать ей всяческую поддержку. Последний год был для них очень тяжелым в отношении установления этого нелегкого равновесия.

– Почему до меня доходят слухи о мятеже отсюда? – заговорил наконец Риис.

– Как, они достигли уже Абервина?

– Конечно, – ответил Риис и вспомнил старинную поговорку: Раньше или позже, но все доходит до носа гвербрета из Абервина.

– А ты слышал, что Корбин присоединился к мятежникам?

– Корбин не представляет опасности. У него есть доказательства? Бумаги, письма, или просто что-нибудь случайно слышал?

– Я могу послать за ним, если его светлость желает с ним разговаривать. Я думаю, что у него ничего нет.

– Вы хотите произвести официальный переворот при моем дворе? Я сомневаюсь, что этот вопрос будет поставлен, если все, что вы имеете на этот счет – это только сплетни Слигина.

– Конечно, нет. Тем более, если его светлости известно, что эта информация – сплетня.

– Послушай, мама! Корбин был одним из самых преданных людей твоего брата. Он обещал свою поддержку, когда ты унаследовала клан, не так ли? Почему тогда он должен отбросить все это и объявить, что он поддерживает мятежников?

Слухи о мастере Двуумера только вызвали насмешку Рииса – и ничего более. Он неверно истолковал нерешительность Ловиан.

– Кроме всего, конечно, – сказал Риис, – еще хлопоты с Родри.

– Как ты думаешь, какие хлопоты у нас могут быть с Родри?

– Он непроверенный человек. И я не верил никаким слухам до тех пор, пока ты не сделала его своим наследником. Лично я не думаю, что он способен править, – сказал Риис. – Он хорош с мечом. Но быть вожаком в бою намного легче, чем выносить приговоры своим подданным. Если ты лишишь его наследства, то я думаю, что все эти проклятые сплетни о мятеже прекратятся.

– Я не собираюсь этого делать, – ответила Ловиан.

– Неужели? Ну, если Слигин предъявит реальные доказательства то, конечно, я постановлю, что у тебя есть права на твои титул и земли.

– Мои нижайшие благодарности, ваша светлость!

Риис поморщился с саркастической улыбкой.

– Но если лорды бросят мне в лицо что-нибудь о Родри, – продолжал Риис, – то это может стать предметом для переговоров.

Ловиан подняла к нему лицо. Хотя Риис был намного выше ее, он отклонился подальше – так, чтобы стать недосягаемым.

– Нет такого закона в стране, – сказала она твердо, – который позволит тебе заставить меня лишить Родри наследства.

– Конечно, нет. Я просто думал, что ваша светлость разберется во всем, и сделает это по собственной воле.

– Ваша светлость также имеет право апеллировать к верховному королю.

Риис побагровел от гнева. Это было его самой болезненной точкой – знание того, что, хотя он правил как король в Западном Элдифе, но был настоящий король в Дэвери, который стоял выше, чем он.

– Очень хорошо, мама! – проговорил Риис. – Тогда, если Родри получит твои земли, пусть сам их и отстаивает.

– Ого! Так ты присоединяешься к повстанцам?

Риис отвернулся и пристально смотрел в окно. Ловиан положила, по-матерински, свою руку на его плечо.

– Риис, дорогой, почему ты так ненавидишь Родри?

– Я не ненавижу Родри, – прорычал он. Его лицо стало еще краснее, чем прежде.

– Правда?

– Я только думаю, что он не годится для того, чтобы править.

– Я с тобой не согласна, – ответила Ловиан. Риис просто пожал плечами. – Очень хорошо, ваша светлость, – сказала со вздохом Ловиан, – нет никакой пользы в обсуждении дела будущего до тех пор, пока оно не станет официальным делом как закона, так и меча.

– Очевидно, ты права. – Риис посмотрел на нее, взяв себя в руки. – Как только мятежники начнут открыто действовать, ты можешь послать ко мне за помощью. Мой отряд прибудет в твое распоряжение для защиты законов.

Все же он сделал невозможным просить его поддержки, если Ловиан не лишит его брата наследства.

В тот же день, пока Риис со своими людьми пил и гулял в ее большом зале, Ловиан написала тайное послание к Слигину, приглашая его завтра приехать к ней. Ей нужен был его совет. Когда она вернулась в зал, Родри сидел слева от брата и рассуждал об охотничьих собаках, поскольку эта тема была самой безопасной. Ловиан села с правой стороны от гвербрета и была настороже, не давая их распрям всплыть на поверхность.

– Слушай, брат, – говорил Риис. – Я слышал от твоих людей, что ты охотился на разную дичь, даже на серую олениху. Она была дочкой мыловара? Ну, по крайней мере, она была помыта.

Когда Риис засмеялся своей шутке, глаза Родри стали стеклянными.

– Я мог бы и соврать. Сказать, что я соблазнял ее, – проговорил Родри. – А скажи мне, брат, что твоя жена еще не беременна?

Рука Рииса сжала кружку так сильно, что его пальцы стали белыми.

– Родри! – воскликнула Ловиан.

– Ну, хорошо, мама, ты, кажется, права. – Родри посмотрел на брата с кривой ухмылкой. – Теперь мы еще поговорим о сыновьях, и все.

Дрожащей рукой Риис выплеснул все пиво из своей кружки в лицо Родри. Выкрикивая оскорбления и наихудшие проклятия, какие только им были известны, братья вскочили на ноги. Они толкали друг друга, пока Ловиан не вмешалась. Она бросилась между ними и, несмотря на то, что Риис был выше по званию, шлепнула его по лицу.