– Что? Это должно радовать ваше сердце?

– Да, все люди так же думают. Но ей-богу, именно это меня и сердит. То, что я пряталась в своей комнате, как испуганный ребенок, а при этом все думали, что я счастлива оттого, что у меня такой хороший муж, который может защитить меня. Когда Лисса повернула голову и посмотрела на Невина, ее глаза стали вдруг холодными.

– Мне надоело зависеть от Судьбы. Я желаю иметь мужскую силу, и тогда Судьба может убираться назад к самому Черту.

– Замолчите! Такое желание накличет беду.

Слегка пожав плечами, Лисса снова принялась рассматривать окрестности, как будто она могла увидеть там далекое будущее.

Элдиф, 1062

Пророчество – это обширная необитаемая местность, которая пересекается несколькими верными тропами. По обеим сторонам троп лежит неведомая страна, полная фантастических животных, бездн и болот – опасностей, которые могут погубить опрометчивую душу точно так же, как дикий боров убивает неосторожного охотника. Не играй с судьбой, если они оказались перед тобой…

«Тайная книга Кадваллона Друида»

Мычащие и вспотевшие под жарким солнцем мулы кусались и лягались, когда погонщики попытались призвать их к порядку. Караван превратился в неуправляемое сборище, которое вихрем неслось к городским воротам в облаке коричневой пыли. Куллин из Кермора направил свою лошадь на обочину дороги и поскакал рысью в сторону дороги. Приподнявшись в стременах, он увидел Дрегиса. Он разговаривал с купцами, которые требовали уплаты налога. Их сопровождали городские гвардейцы. Мулы подняли такую пыль, что невозможно было различить, кто был в караване.

– Джилл! – изо всех сил крикнул Куллин. – Джилл, выбирайся из этой толпы!

Через несколько минут беспокойного ожидания Куллин наконец увидел, как она выбралась из толпы на своем каштановом мерине и рысью поскакала к нему. Пот ручейками стекал по ее лицу, а светлые волосы стали такого же цвета, как ее лошадь.

– Я думаю, Дрегис уже расплатился с ними, – сказал Джилл. – Мне хочется побыстрей вымыться.

– Мне тоже и неплохо бы немного пива.

Они с грустью посмотрели на высокие городские стены Кернметона – одного из немногих городов Северо-восточной части Элдифа.

Несмотря на типичную городскую вонь, распространяющуюся от сточных канав в раскаленном летнем воздухе, он все же обещал удобства после длинной недели пути. Дрегис нанял Куллина в качестве вооруженного охранника для своего каравана, хотя бандиты редко встречались в этой части королевства. Наконец караван двинулся с места. Лошади ржали. Мулы ревели, когда их заталкивали в узкие закрытые пространства между круглыми домами, а затем повели по извилистым улицам, пока караван не добрался до постоялого двора с беспорядочно разбросанными каменными постройками. Куллин спешился и начал пробираться к Дрегису через столпотворение из мулов и лошадей. Седоволосый купец заплатил, не торгуясь, серебряными монетами.

– У меня и моих людей никогда не было такого спокойного путешествия, серебряный клинок, – сказал Дрегис.

Когда Куллин повернулся, тощий хозяин постоялого двора, у которого были жирные волосы и узкие блестящие глаза, схватил его за руку.

– Никаких серебряных клинков в моей гостинице, – произнес он.

– А я не хочу, чтобы твои вши лазили по мне. А ну-ка, убери свою руку, – побледнев, хозяин гостиницы отпрыгнул назад.

Около восточных ворот была ветхая деревянная гостиница, в которой Куллин и Джилл останавливались раньше. В конюшне был только ряд полуразрушенных навесов, и немногим чище были сами гостиничные комнаты, зато хозяин встретил Куллина как долгожданного брата, и предоставил им свой лучший номер – крошечную комнатку на верхнем этаже, в которой было всего одно перекошенное окошко. Брас – хозяин гостиницы – был тучным крепким парнем, который потерял в бою одно ухо.

– Ну, малышка Джилл, – сказал Брас, – ты уже совсем не такая маленькая, как раньше, правда? Почему бы тебе уже не выйти замуж?

– А не прикусишь ли ты свой язык? – съязвила в ответ Джилл. – Или ты хочешь лишиться своего второго уха?

– Черт побери, Куллин! Да ты вырастил настоящую мегеру!

– Нет, не так, – ответил Куллин. – Она родилась мегерой, и если бы не я, то сейчас была бы еще хуже.

Джилл погрозила ему кулаком и сделала обманное движение рукой в его сторону, как будто хотела ударить. К семнадцати годам она превратилась в высокую стройную девушку – мускулистую и выносливую – благодаря их походной жизни. У нее была мальчишеская фигура и мальчишеская размашистая походка, что вовсе не портило ее золотистоволосой красы. Она помогла Брасу затащить наверх бадью горячей воды и большую деревянную кадку. Затем выгнала из комнаты отца, чтобы могла спокойно помыться.

Большая полукруглая таверна была почти пустой. Две гончих собаки спали возле камина. И двое бесцветных молодых людей сидели за столом прямо около двери и о чем-то разговаривали между собой. Оба они посмотрели на блестящую рукоятку серебряного клинка, висевшего у Куллина на ремне, и равнодушно отвернулась от него. Куллин сел за стол спиной к стене и, поблагодарив, взял у Браса кружку темного пива. Когда Джилл спустилась вниз, он допивал уже третью кружку. Ее мокрые волосы перепутались, прилипнув к лицу. Она пристально посмотрела на Куллина.

– И сколько же ты уже выпил? – спросила она.

– Не твоего ума дело. На – допей, пока я подниму наверх чистой воды.

Пока она собиралась что-то сказать, он поднялся и ушел. Он подыскал себе подходящее оправдание тому, что выпил так много: он чувствовал, что постарел. Его каждая старая рана болела после долгой езды и сна на обочине дороги. Ему было тридцать пять – средний по меркам Дэвери человеческий возраст, а то, что он еще до сих пор жив, будучи серебряным клинком, было настоящим чудом. Он никогда не слышал, а тем более не знал, серебряного клинка, который жил бы так долго как он.

– Сколько еще тебе отпущено Судьбой? – спрашивал он сам себя. – Ты должен еще найти для Джилл хорошего человека, который смог бы защитить ее.

Как правило, он быстро прогонял эти мысли: это дело будущего. За обедом Куллин и Джилл молчали, наслаждаясь обществом друг друга. Им не нужны были слова. Время от времени Джилл смотрела на огонь в камине и улыбалась; ее зрачки двигались, как будто она там что-то видела. С годами Куллин привык к этим странностям в ее поведении, так же как он привык к тому, что она видела нечто живое в облаках, или бегущих ручьях. Хотя он не хотел с этим соглашаться, но он был уверен, что Джилл имела, как говорили в народе, второе зрение. Этим вечером он еще раз убедился в этом.

– Ты знаешь, папа, – сказала Джилл, – когда Дрегис будет уезжать, мы поедем вместе с ним.

– Правда? Какая жалость, что он не просил нас об этом.

– Ну так он попросит.

Куллин уже собрался рассердиться, когда заметил, что Дрегис вошел в таверну. Он задержался у двери, увидев вокруг необычную грязь. Ему было около тридцати. Но в волосах уже видна была проседь. Дрегис внешне выглядел как всадник – натренированный и подтянутый. Он вел тяжелую кочевую жизнь. Когда Куллин окликнул его, он улыбнулся облегченно и поспешил ему навстречу.

– Как я рад, что наконец разыскал тебя, – сказал Дрегис. – Вот что я подумал, серебряный клинок. Примерно через неделю я выезжаю на запад. Я заплачу за твое жилье, если ты согласишься охранять караван и подождешь меня здесь, в городе, это время.

Джилл самодовольно улыбнулась.

– Похоже, что ты предвидишь беспокойства, – сказал Куллин.

– Ну, не совсем так. Но лучше, если ты хорошо подготовишься к хлопотам, когда едешь торговать с западным народом.

– С кем?

Дрегис как-то странно улыбнулся ему, как будто знал важную тайну.

– Есть племя, живущее далеко на западе, – пояснил Дрегис. – Они не такие, как обычные люди Элдифа. Но, черт побери, они выращивают лучших лошадей в Элдифе, и они с удовольствием меняют их на изделия из железа. Сейчас у меня нет никаких хлопот с самим западным народом, понимаешь, но иногда погонщики мулов начинают себя странно вести. Я хочу, чтобы ты поехал туда с нами.

– Ну хорошо, я поеду, – сказал Куллин. – Служба есть служба.

– Ну и чудесно! После того как мы проведем наш обмен, мы вернемся назад через Канобэйн – маленький пограничный городок. Там ты тоже сможешь найти неплохую работу для своего меча. Я слышал о кое-каких волнениях.

– Ну и хорошо. Пошлешь за мной одного из своих парней за день до того, как будешь выезжать.

После того как Дрегис ушел, Джилл старалась не смотреть в глаза своему отцу.

– Как это ты узнала, что он должен прийти? – воскликнул Куллин.

– Я не знаю. Просто узнала и все.

«Моя дочь, – думал Куллин, – но, черт побери, иногда я удивляюсь – знаю ли я ее вообще».

Как это часто бывало, густой и холодный летний туман окутал крепость Канобэйн. В береговом маяке бронзовый колокол звенел на гулких низких нотах. В башне слуги суетились около горящих в каминах торфяных огней.

Госпожа Ловиан спустилась в большой зал. Она была вдовствующей правительницей Абервина и по сплетению законов – верховным лордом всего пространства вокруг Канобэйна. Госпожа Ловиан была одета в плед с символом ее владения: серый с красным и белый цвета. У камина для слуг расположился поближе к огню ее отряд – около пятидесяти всадников. У камина для знати перед Ловиан на коленях стоял проситель, пришедший к ней за помощью. Местный мыловар, Исгерин – худой мужчина с седыми, смазанными жиром, волосами – был одет в свою лучшую рубашку и полосатые штаны для этого важного визита.

– Говорите, хороший господин! – сказала Ловиан. – Я всегда готова рассмотреть любое дело по юстиции, даже самое незначительное. Какая у вас жалоба?

– Знаете, ваша светлость, дело касается моей дочери, – произнес смущенно Исгерин и покраснел.

– Она беременна, так?

– Да. И ни за кем не замужем, как, я думаю, ваша светлость догадались. И мне очень неприятно, что я беспокою вашу светлость по такому поводу.

В другом конце зала всадники отряда притихли и внимательно прислушивались.

– Продолжайте, – тихо проговорила Ловиан, – имя отца известно?

– Да, ваша светлость. – Исгерин остановился, чтобы вдохнуть воздуха. – Негодница клянется, что это ваш сын.

Отряд вздохнул с облегчением, а Ловиан – со скукой.

– Она правда в этом клянется, – жалобно произнес Исгерин. – Я боюсь, что вы не поверите…

– О, я вам верю, добрый господин. – Ловиан оглянулась вокруг и увидела пажа, который стоял под винтовой лестницей и тихонько смеялся. – Карадок, беги разыщи лорда Родри и приведи его ко мне.

Долгие неприятные пять минут, пока они ждали, всадники отряда шептались между собой и хихикали, Исгерин внимательно изучал образцы тесьмы, разложенные на полу, а Ловиан решила, что лучше держаться величавой, чем рассерженной. Сейчас, когда правление Ловиан подвергалось угрозе со стороны некоторых знатных подданных, для нее было невыгодно, чтобы повстанцы вызвали к себе симпатию горожан.

Наконец вошел Родри, весело посвистывая. Родри только месяц назад исполнилось двадцать. Он был полным и высоким – около шести футов – молодым человеком, и таким красивым, что Ловиан почувствовала не презрение, а симпатию к дочке мыловара. Когда Родри увидел Исгерин, его хорошее настроение мгновенно улетучилось, а вместе с ним – и сомнения Ловиан.

– Так вот, господин, – сказала Ловиан. – Наш дорогой Исгерин утверждает, что ты соблазнил его дочь. Это правда?

– Откуда мне знать – правда это, или нет. У нее и кроме меня могли быть другие мужчины.

– Неужели? Ты что, рассчитывал, что я поверю в то, что ты стоял рядом, когда другие мужчины забавлялись с твоей девушкой?

– Ну, – Родри начал быстро двигать носком своего сапога, – я, правда, хотел перерезать ему горло.

– Так я и думала, – произнесла Ловиан.

– Ваша светлость, – проговорил Исгерин, – до этого она была всегда хорошей девочкой. Это, конечно, было не по душе ее матери, но кто я такой, чтобы указывать его светлости, даже если я знал о том, что он ездил к нам очень часто. Я знал, конечно, что он ездил к нам не за мылом по поручению вашей светлости.

Всадники отряда засмеялись, толкая друг друга локтями.

– Мой бедный Исгерин, – сказала Ловиан, – ну ладно, я позабочусь о вашей дочке. Я дам ей приданное, а с деньгами в кармане она, конечно, найдет себе хорошего мужа, даже если весь город будет знать об этом скандале. Когда ребенок родится, принесите его ко мне, если он выживет. Мы подыщем ему кормилицу и отдадим на воспитание.

– Ваша светлость! – глаза Исгерин наполнились слезами, – я никогда не рассчитывал на такую щедрость. Ваша светлость, я…

Ловиан прервала его жестом.

– Незаконнорожденный от знатного лорда может быть очень полезным, – сказала она. – Передайте своей дочери, что о ее ребенке хорошо позаботятся.

Многократно кланяясь, заикаясь, произнося слова благодарности, Исгерин пятился назад в присутствии Ловиан, а потом выбежал из зала. Когда Родри сам приготовился к тому, чтобы убежать, мать схватила его за руку и потянула к лестнице.

– Я желаю поговорить с вашей светлостью, – произнесла она раздраженно.

Словно побитая собака, последовал за ней Родри в ее комнаты на втором этаже башни. Приемная была небольшой комнатой, украшенной памятными для их родословной вещами: старыми оленьими головами, старинными мечами, запыленными церемониальными жезлами и рядом щитов с девизами. В одном углу стоял аналой, украшенный изображением дерущихся барсуков, которые были символом их рода, пока клан не перешел в подчинение Абервинам. На аналое лежала стопка книг, написанных первым лордом их клана, самим принцем Мэйлом, мастером Двуумера. Как только они вошли, Ловиан дала Родри пощечину.

Родри уселся на стул, вытянул ноги и угрюмо уставился на стену.

– Я раскаиваюсь в том, что соблазнил ее, – сказал Родри, – и очень тебе благодарен за то, что ты позаботишься о бедняжке.

Ловиан удивилась тому, что он говорил именно то, что ей хотелось услышать. Со вздохом она села напротив него и позволила ему немного пооправдываться.

В общей сложности, у нее было четыре сына. Старший, Риис, сейчас был гвербретом в Абервине; второй умер в детстве; третий уже возмужавшим юношей был убит на войне, Родри был ее младшим сыном. Незадолго до его рождения ее муж завел себе молодую любовницу и проводил очень мало времени в постели Ловиан, и Родри был ее последним ребенком. Любовница родила двух бастардов и Ловиан пришлось обеспечивать и девочек. Теперь Родри вырос и стал похож на гвербрета Тингира.

– Настало время тебе жениться, – сказала наконец Ловиан, – ты можешь оставить после себя несколько законных наследников, а потом развлекаться таким вот образом.

Родри поморщился.

– Я думаю, Богиня проклянет твое сватовство, потому что она знает, что ты за человек, – продолжала Ловиан, – три раза я пыталась женить тебя и три раза она вмешивалась, оберегая бедных девушек.

– Мама, черт побери! Я действительно сожалею об этом! Я знаю, что тебе нужны те деньги, которые ты из-за меня тратишь, и я знаю, что тебе нужно расположение горожан, и бедняжку Олвен мне тоже жаль.

– Ты должен был подумать обо всем этом перед тем, как начал ее раздевать.

– Мама!

– Я не желаю больше слышать об этом происшествии. Оставь свою завлекающую улыбку для своих девиц, которые извлекают из этого серебро известным способом.

Родри вскочил со стула и убежал, так сильно хлопнув дверью, что мечи, висящие на стене, задребезжали. Ловиан позволила себе едва заметную улыбку мести. Остаток дня Родри избегал ее, что было легко сделать в такой крепости как Канобэйн, расположенной на западной границе Элдифа. Он находился на извилистом мысе с таким же названием на вершине отвесного утеса над самым морем. Каменные стены окружали двор площадью около двух акров. Посредине двора возвышалась четырехэтажная башня с кладовыми навесами и кухонной пристройкой. На самом берегу моря стоял Канобэйнский маяк – стофутовая вышка, оборудованная лестницей. В ясные дни хранитель огня вместе с сыновьями поддерживал огонь под каменной крышей, а когда было туманно – звонили в бронзовый колокол. За стеной крепости пустые травяные луга раскинулись на многие мили вокруг, до самых вершин утесов. Дальше от берега располагались фермы, относящиеся к личным владениям Ловиан. Это были низменные места, мало подходящие для мирных занятий – разве только для тех случаев, когда Ловиан хотелось уединиться. Она принесла Канобэйн в качестве приданного, выйдя замуж за Мэйлвейда. А когда ее муж умер, она переехала сюда жить, чтобы быть подальше от искушения вмешиваться в дела нового гвербрета. Только за этот последний год ее единственный брат и его сын были убиты в междоусобной войне. Так как после их отца не осталось никаких других наследников, то наследство перешло к Ловиан в обход закона, предусматривающего закрепление земельного владения за кланом, даже если женщина наследует его. Ловиан могла выйти замуж в клан Мэйлвейдов, но по крови она еще принадлежала к клану красного Льва, который имел обширные владения в Западном Элдифе в течение более чем сотни лет. Происхождение и клан, дети и их дети – это занимало важное место в жизни знатной женщины и именно об этом Ловиан размышляла весь остаток этого пасмурного холодного дня в Канобэйне. Она глубоко надеялась, что бастард Родри должен быть здоровой девочкой, и такой же хорошенькой, как ее красавец отец. Если бы так и случилось, то Ловиан могла бы настоять на женитьбе между ней и одним из ее родственников победнее.

Клан Красного Льва питал к Ловиан больше уважения, когда она унаследовала титул верховного лорда, приведя в клан Родри. Это дает ему возможность наследовать после ее смерти вместо того, чтобы эти земли были бы возвращены в распоряжение гвербрета. В своем тщеславии Родри решил, что Ловиан двигала материнская любовь, но в действительности у нее были более жесткие мотивы, объясняющиеся выбором наименьшего из двух зол. Когда она вступила во владение поместьем, некоторые из ее подчиненных были недовольны, что ими будет управлять женщина, хотя это и не противоречило закону. Однажды Родри уже имел возможность унаследовать. Повстанцы могли получить поддержку, зная, что ими будет править человек, которому было всего несколько лет. В конце концов, Ловиан не была бессмертна. Ей было сорок восемь – для того мира, в котором женщины умирали в тридцать, измученные родами, она была уже старой женщиной. Так ее подданные могли иметь мужчину во главе клана, надо было только подождать.

Как раз ко времени ужина в крепость приехал гость – лорд Слигин, земли которого были по соседству с поместьем Ловиан – примерно в десяти милях к востоку. По его мнению, возможность восстания была очень большой. За время всего обеда он не мог ничего сказать, так как вокруг было много слушателей, но Ловиан знала, что он был взволнован просто потому, что все, о чем он думал, можно было прочитать по его лицу. Ловиан искренне симпатизировала ему, краснощекому тридцатилетнему толстяку с пушистыми светлыми усами и хитрыми голубыми глазами. Из уважения к нему она взяла его сына Карадока в свое поместье в качестве пажа. Этим вечером Карро прислуживал за столом, безупречно наливал мед и умело подавал говядину. Когда мальчик отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их разговора, Слигин заметил, что он доволен своим сыном.

– Да, кстати, о сыновьях, – сказал Слигин, кивая на пустой стул Родри, – где ваш мальчик?

– Может быть, ест где-нибудь. Попросился к повару на кухню. Ему не хочется попадаться мне на глаза в данный момент.

– Что же он натворил?

– Произвел бастарда с потаскушкой.

Слигин вздохнул и допил мед из кубка.

– Это случилось бы раньше или позже, – заметил он. – Дайте молодому Родри послабление с девушками. Моя жена и я сочтем за честь воспитывать ребенка для вас.

– Искренне благодарю. Если ребенок родится живым, я отправлю его с кормилицей к вам на воспитание. Я очень рада, что нашла такого верного человека.

– В отличие от некоторых, да? – он сделал многозначительную паузу. – Я смогу позже поговорить с вами наедине, ваша светлость?

– Да, сразу же после того, как мы здесь закончим.

Как Ловиан и предполагала, Родри так и не присоединился к ним во время ужина. Как только они поели, она провела Слигина наверх в свою приемную. Ей было уже известно, что руководил восстанием против ее правления лорд Корбин из Браслина и что он посылал гонцов, дабы выяснить, сколько лордов поддержат его.

– Им известно больше, чем мне, – сказал Слигин, – но мне кое-что известно из моих источников. Сейчас Новек переметнулся к ним, и это меня очень беспокоит. Я думаю, он был намного лучше, чем они.

– И я тоже.

– Ух! Я удивлен, что эти болваны думают, что это сойдет им с рук. Что они делают, забыв, что гвербрет с правом на титул верховного лорда еще приходится вам собственным сыном?

– У них могут быть какие-то причины, чтобы думать, что Риис может не использовать свое право вмешательства. Я предполагаю, что это главное. Вопросы преданности очень часто сводятся к налогам и пошлинам.

– Это – немного циничное замечание, ваша светлость.

– Ладно, – сказала Ловиан, подняв голову, – я знаю, что допустила ошибку, когда сделала Родри своим наследником. Лорды платят один набор-налог клану Мэйлвейдов, потому что Риис – гвербрет. Затем они платят второй круг налогов через меня. Когда я умру, они обнаружат, что платят и те и другие налоги Мэйлвейдам, потому что они всегда смотрели на Родри как на Мэйлвейда, независимо от того, сколько моих кузенов поручится за то, что он принадлежит к нашему клану. Я не сомневаюсь в том, что это их и мучает.

Слигин зафыркал как рассерженный мул.

– Я вижу, – сказал он, – если они, участвуя в этом мятеже, добьются, что править будет Риис, то он присоединит ваши земли к своему поместью гвербрета, а значит им надо будет платить только один налог. Но ради каждого бога и его жены, неужели Риис в самом деле лишит собственности свою родную мать только из-за этих проклятых денег?

– Я сомневаюсь в этом, но он с радостью сделал бы это со мной, – это был Родри, вошедший неожиданно. – Ее светлость, конечно, права, говоря о деньгах. Все эти мятежи возникают из-за того, что вы – женщина, которая никогда не говорит правды.

– Послушай! – сердито воскликнула Ловиан. – И давно ты здесь подслушиваешь под дверью?

– Довольно давно, – ухмыльнулся Родри, повернувшись в ее сторону, – я хотел послушать, что ты будешь говорить этому лорду о моем позоре.

– Мы обсудили это за обедом.

– За обедом? – Родри снова уселся на стул. – У моей госпожи крепкий желудок.

– А ну-ка послушай, ты, молодой кобель, – в случае смерти Ловиан Слигин будет занимать с Родри одинаковое положение в обществе, поэтому он не выбирал выражений, – как ты смеешь так обращаться к матери, невзирая на то, что я рядом?

– Прошу прощения. Я обратился так, но в шутку, – попытался оправдаться Родри, – правда, мама, мне ясно, что ты имеешь в виду. Риис должен зализывать свои раны, думая, что у него есть шанс, который по праву принадлежит мне.

– У меня нет никаких иллюзий относительно братской любви, которую вы испытываете друг к другу, – это правда, – проговорила Ловиан. – Но если начнется открытая война, я думаю, что Риис вмешается.

– Конечно, если ты его об этом попросишь, – Родри сердито повернулся, – но я хочу иметь возможность испытать себя в качестве твоего подданного.

Он сказал это так беззаботно, что у Ловиан заболело сердце. Если дело дойдет до открытой войны, Родри будет вместо нее возглавлять армию. Она очень хорошо его знала, чтобы иметь надежду на то, что он будет руководить своими людьми из тыла.

– Я слышал, как вы говорили матери, что Новек присоединился к бунтовщикам, – проговорил Родри, обращаясь к Слигину, – никогда бы о нем этого не подумал.

– Точно так же и я, – ответил Слигин. – Очень странные слухи ходят кругом.

– Опять Двуумер? – сказал Родри, смеясь.

– Вот именно. – Слигин замолчал, жуя кончик своего уса.

– Хрен моржовый! О, извини, мам, Но я не верю ни слову об этом.

– Ну, и я, конечно, тоже не верю, – заметил Слигин, – но это действует на людей. На моральное состояние, например. Если всадник уже начал думать о пророчестве, то дальше уже некуда.

Ловиан кивнула в знак согласия. Никто не знал силы этого таинственного ремесла. Правда, только нескольким людям было известно, что оно существует. Если однажды человек начал размышлять о том, что он может и на что он не способен, то этого не остановить.

– Говорят, что это советник Корбина, – сообщил Слигин, – его зовут Лослейн. Он – тот, о ком все думают, что он мастер Двуумера.

– Неужели? – Родри усмехнулся. – Ну, я встречал этого человека и нахожу, что тяжело поверить в то, что этот фат вообще имеет какую-то энергию. Будь я проклят, если знаю, почему Корбин слушает человека, от которого воняет духами.

– Это, конечно, странно, но верно, – заметил Слигин, – но вопрос разве в этом?

Усмешка Родри исчезла.

– Вы знаете, – сказала Ловиан, – я думаю послать за Невином.

– Что? – спросил Родри. – Как это ты можешь послать за Никем?

– Невин – старый травник, – пояснила Ловиан. – Не паясничай, словно дурачок.

– Прошу прощения, Мама. Посылай за ним, если тебе нравится. Я знаю, что тебя забавляют старики, да и мне нужна хорошая компания, если я поеду на войну.

– Я сделаю это, конечно, если смогу передать ему послание. Скорее всего, что он бродит где-то по дорогам со своими травами, но он может быть и у себя дома.

– Вы знаете, ваша светлость, – сказал Слигин, – я никогда не мог понять, почему вы так высоко цените этого старика. Он хорошо говорит – и все, но он, практически, только один из ваших крестьян.

– Все так, как сказал Родри. Он развлекает меня. – Ловиан не была настроена объяснять им. Если тупой Слигин и ее распутный сын, такие ленивые, что не рассмотрели в человеке, который был перед ними, знающего Двуумер, она не собиралась тратить свое здоровье на то, чтобы просвещать их.

Караван купца Дрегиса через три дня после того, как он покинул Кернметон, добрался до реки с необычным названием Делондериель. Река была глубокой и быстро несла свои воды между поросшими травой берегами. Недалеко от деревни Браслин через реку был построен пошлинный каменный мост, принадлежащий местному лорду. С тех пор, как караван остановился, было еще достаточно дневного времени, чтобы дать возможность лошадям и мулам пастись на лугу. Дрегис решил разбить лагерь на ночь около деревни и купить рыбы, чтобы приготовить еду. У него было немного дешевых товаров именно для такого обмена, и, как он любил повторять Джилл, крестьяне были всегда согласны отдать цыплят и хлеб взамен кружев и медных брошек.

– И кроме того, – сказал Дрегис, – лорд Корбин получит возможность прийти и купить что-нибудь, если у него будет такое желание. Всегда будь вежливой с тем, через чье поместье ты проезжаешь.

Хотя сам лорд так и не появился, зато приехал один из его советников. Джилл слонялась по лагерю, наблюдая затем, как Дрегис торговался с женой фермера из-за бочки эля, когда к лагерю подъехал человек на красивом серебристо-сером коне. Он был высоким и стройным, с темными глазами. У него были самые светлые волосы, какие Джилл когда-либо встречала раньше – почти как лунный свет. Они длинными прядями обрамляли его лицо. Всадник спешился и не спеша пошел к Дрегису, который только что обменял железную сковороду на бочку эля. Увидев приближавшегося всадника, жена фермера побледнела и отвернулась. Джилл заметила, что она сделала своими пальцами знак, уберегающий от колдовства, когда поспешила побыстрее уйти.

– Меня зовут Лослейн, – произнес он очень мягким и мелодичным голосом. – У вас есть какое-нибудь хорошее оружие?

– Несколько мечей из каминуэйрской стали, – ответил Дрегис.

Пока Лослейн рассматривал меч, он не обращал на Джилл никакого внимания, и она была рада этому. Хотя он и казался довольно вежливым, было в нем что-то такое, что вызвало в Джилл вспышку страха. Кроме того, от него сильно пахло розовыми духами. Наконец он выбрал себе меч.

– Ну вот и хорошо, Советник, – сказал Дрегис. – Это для вас?

– Нет, для моего лорда. Подарок в знак моего уважения.

– Дорогой подарок. Сейчас я обычно беру хорошего коня за один из таких мечей.

– А что, если я дам взамен золотую монету? – Лослейн посмотрел на него, холодно улыбнувшись. – У меня есть деньги в отличие от остальной вонючей черни, живущей в этой стороне света.

– Согласен. Это в самом деле прекрасная плата.

– И очень высокая. Но есть некоторые вещи, из-за которых никогда не торгуются.

У Дрегиса, как купца, было другое мнение на этот счет. Он очень быстро забрал у Лослейна дэверийский золотой. Он даже нашел кусок материи и завернул в нее меч, а затем проводил Советника к его лошади и подержал стремя, пока Лослейн садился на коня. Советник едва заметно презрительно кивнул и поскакал, сидя на коне с легкостью человека, который проводит большую часть своей жизни в седле. Дрегис в замешательстве почесал свою бороду.

– Это странный тип, девочка, – произнес он. – Я видел многих людей, пока торгую, но это был очень странный человек.

– Да, странный, – согласилась Джилл. – Я бы не удивилась, если бы узнала, что он заколол этим мечом своего лорда, или что-нибудь в этом роде.

– Странно. Я подумал об этом же. Но если нас послушать, Джилл, то мы оскорбляем человека, которого даже не знаем. Ух! Ты видела его лошадь? Это западный охотник, из той породы, за которым я еду. Его лорд должен его очень высоко ценить, если дал ему такого дорогого коня.

Этой ночью Джилл приснился сон, и хотя в это трудно поверить, но он был понятным и последовательным, настолько наполненным подробностями, что она засомневалась, на самом ли деле это сон. Во сне она видела, как Лослейн снял свою одежду и подошел к окну. Он громко пел. Затем неожиданно он был окружен вспышкой голубого света и потом превратился в огромного красного ястреба. Он запрыгнул на подоконник, оттолкнулся и полетел, Джилл как будто бы полетела вслед за ним. Вдруг он свернулся в комок и стремглав бросился вниз, совсем как настоящий ястреб, а потом взмыл вверх, держа в когтях зайца. Только тогда она представила себе, каким необыкновенно большим был этот ястреб. Она проснулась, испугавшись, и села, прислушиваясь к мерному дыханию Куллина рядом. Сон вызвал в ней такое отвращение, что ее прошиб холодный пот. Чтобы забыть этот сон, она поднялась и пошла на берег реки. В лунном сиянии жители Воды резвились, забавляя сами себя, ныряя и выныривая снова, показывая лица в серебряной пене. Когда она опустила в воду руку, чтобы позвать их, они собрались вокруг и касались серебряными спинами ее пальцев.