Они прогуливались кругом, рассматривали погонщиков мулов, дотрагивались до всего блестящего длинными тонкими пальцами, нечаянно ущипнули одну из лошадей, отчего та забила копытом. Хотя только Джилл могла видеть их, большинство людей чувствовали, что кругом происходит что-то странное. Они подозрительно оглядывались, стараясь держаться поближе друг к другу, собираясь кучками для игры в кости, сердились друг на друга и даже ссорились. В конце концов Каллину пришлось вмещаться, успокаивая каждого из них, и остаться наблюдать за игрой. Джилл начала понимать, почему Дрегис хотел, чтобы ее отец сопровождал караван.

Назавтра около полудня караван наконец выбрался из леса. Чем выше они поднимались, тем реже попадались деревья. Они оставили позади последнее дерево и вышли на широкое плоское плато. Перед их взором широко раскинулись земли, покрытые травой, по которой пробегала рябь, словно по зеленому морю – и так до самого горизонта. Джилл была рада тому, что они вышли из леса, но у степи были также свои характерные особенности, к которым не так просто оказалось привыкнуть: она никогда в жизни не видела столько свободного пространства.

– Там есть какие-нибудь города или что-нибудь в этом роде? – спросила Джилл.

– Нет, насколько мне известно, – ответил Дрегис, – но я никогда не был дальше этого места. Я всегда останавливался в нескольких милях отсюда. Приезжал туда и ждал, пока жители западных земель найдут меня. Очень странно, но они всегда узнавали, когда я появлялся здесь.

«Дикий народец сообщал им», – подумала Джилл, но, конечно, ничего не сказала Дрегису. Когда они подошли к месту стоянки на берегу ручья, сотни этих созданий столпились вокруг. Они несколько минут разглядывали караван, а затем вдруг исчезли.

Джилл беспокойно спала этой ночью. Она лежала на спине и смотрела на звезды и на широкую полосу Снежного Пути, повисшую, казалось, над самой землей. Она не слышала ни шороха вокруг лагеря, но когда наступил рассвет, два жителя Запада появились на границе лагеря. Джилл проснулась и сразу же увидела их. Они тихо стояли в нескольких ярдах и ждали, когда лагерь проснется. Они были высокими, стройными, с глубоко посаженными глазами и бледными волосами цвета лунного сияния, такими же как у Лослейна. Их лица были бы очень красивыми, если бы не уши, крохотные и заостренные точно кончик раковины. Хотя Дрегис предупредил ее, что они обрезают своим детям уши в младенчестве, это зрелище все равно показалось ей неприятным. На них были кожаные сапоги и штаны, матерчатые накидки, богато украшенные изображениями вьющихся цветов и винограда, перекинутые через одно плечо и свисающие спереди. Так как Джилл спала одетой, она вскочила и босиком пошла им навстречу. Когда она приблизилась к ним настолько, что могла рассмотреть их глаза, то остановилась как вкопанная. Их радужные оболочки были огромными с едва заметной полоской белка вокруг, а зрачки вертикальные, как у кошек. Вот этого они уж точно не могли делать сами, даже с младенцами. Интересно, как Дрегис объяснял эту особенность? Ощущение чего-то совершенно чуждого было столь явным, что Джилл чуть не вскрикнула, когда один из них заговорил с ней на чистом дэверрийском наречии:

– Добрый день, красавица! Ты и твои спутники приехали торговать?

– Да, – ответила Джилл. – Дрегис у нас главный.

– Я знаю его, – Он наклонил набок голову и изучал Джилл, едва заметно улыбаясь. – Я ни разу прежде не видел ваших женщин. Они все такие же красивые, как ты? Джилл стояла и молчала, будто проглотила язык. Он засмеялся и поклонился ей.

– Скажи Дрегису, что мы приведем остальных.

Они ушли, вернее ускользнули прочь – без малейшего звука, как будто трава была их соучастницей, мягко стелясь и помогая им. Немного поодаль они остановили своих золотых коней. Джилл пристально следила за ними, пока они садились на лошадей и затем скрылись из вида.

После полудня жители западных земель приехали, растянувшись по лугу длинной процессией, состоящей из всадников и табуна лошадей, который всадники гнали впереди. Они приехали целым кланом – мужчины, женщины и несколько детей. Все были одеты одинаково. Длинные волосы женщин были заплетены в косы; так делали и дэверрийские женщины во времена Рассвета. Вместо того чтобы везти пожитки на подводах, они несли его на деревянных носилках. Столпившись в ста ярдах от лагеря Дрегиса, жители Запада начали разбивать свой лагерь. Как зачарованная, Джилл наблюдала за их слаженными действиями, когда каждый принимал участие в установке круглых кожаных палаток, в распаковке вещей и стреноживании лошадей. Меньше чем через час лагерь стоял так, как будто он был здесь всегда: из-под ярко окрашенных навесов доносились крики, бегали дети и собаки, толпился дикий народец.

– Подождем еще немного, – сказал Дрегис. – Они придут, когда будут готовы.

Немного погодя жители западных земель явились посмотреть на товары, которые Дрегис привез для них. По одному или парами они ходили вдоль разложенных в ряд кухонных котелков и ножей, мечей и деревянных топоров, лопат и наконечников для стрел. Иногда они присаживались на корточки и брали что-то для того, чтобы проверить, потом снова клали на место – и все без единого слова. Попривыкнув к ним, Джилл поняла: они прекрасны. В них чувствовалось внутреннее благородство, гибкость и грациозность, которые напоминали ей диких оленей. Джилл была удивлена тем, что погонщики мулов и даже Каллин смотрели на них с презрением. Весь день люди, спустившись на речной берег, играли в кости, начиная следующую партию сразу после того, как заканчивалась предыдущая. Только одна Джилл сидела на траве рядом с Дрегисом и наблюдала за его покупателями.

К концу дня, когда солнце было уже над самым горизонтом, к ним подошел молодой человек, держа в руках кожаный бурдюк с медом.

– Добрый день, – заговорил он. – Нам нравятся те безделушки, которые вы привезли для нас.

– Я очень рад этому, Дженантар, – ответил Дрегис. – Так что, придете завтра торговаться?

– Да. – Дженантар подал ему кожаный мешок. – Это для твоих людей, чтобы немного смягчить их.

Джилл осознала: ему было известно, что торговцы презирали его народ, и это глубоко поразило ее. Но он только улыбнулся, видя как Дрегис поспешил к погонщикам мулов. Дженантар опустился на траву рядом с Джилл. Серый гном появился на ее коленях и откинулся назад с довольной улыбкой.

– Вот как! – воскликнул Дженантар. – Ты видишь дикий народец?

– А ты сам, выходит, тоже?

– Весь наш народ знает их. Мы обращаемся к ним как к младшим братьям.

Джилл заглянула в его дымчато-серые кошачьи глаза и увидела сходство между жителями западных земель и диким народцем, только последние были безобразны и Уродливы, а первые – красивы.

– Ты знаешь, – заговорил Дженантар, – с нами живет один человек из ваших. Я думаю, он захочет увидеться с тобой.

Не сказав больше ни слова, Дженантар встал и пошел прочь, оставив Джилл гадать, чем же она могла оскорбить его.

На закате из лагеря жителей западных земель вышел старик. Так как его глаза и уши были нормальными, хотя он и был одет как обитатель Запада, Джилл решила, что он, должно быть, и есть тот человек, о котором упоминал Дженантар. Он был не очень высокого роста, мускулистый и широкоплечий. У него были огромные коричневые глаза и белые волосы, которые торчали над его лбом двумя пучками – как совиные рожки. Когда он сгорбился, сидя рядом с Дрегисом, его поза была похожа на птичью, особенно руки, свободно свисающие вниз. Дрегис оказался знаком с ним и представил всем как Адерина – имя, которое рассмешило Джилл, потому что оно означало «птица».

– Я пришел, чтобы просить тебя об услуге, Дрегис. Мне надо попасть в Каннобайн, и лучше, если я поеду туда с караваном, а не один.

– Добро пожаловать, ты можешь к нам присоединиться, – ответил Дрегис. – А что произошло? Или ты вдруг почувствовал страстное желание вернуться к тем людям, которых покинул когда-то?

– Нет, – ответил Адерин, улыбнувшись, – это всего лишь малоприятное дело, касающееся правосудия. Один из наших людей убил человека, и сейчас он скрывается. Мы хотим вернуть его назад.

– Да, действительно неприятное. Его будет легко найти. Он ведь наверняка не походит на элдисцев.

– Не совсем. Он полукровка.

– Советник Лослейн! – само собой вырвалось из уст Джилл. Адерин повернулся в ее сторону и взглянул на девушку. Но Джилл почувствовала, что он смотрел сквозь нее, его взгляд пригвоздил ее, как фермер прибивает сорокопута к амбарной стене.

– Да, совершенно верно, его зовут Лослейн, – сказал Адерин. – А ты, должно быть, Джилл?

– Да, – ответила та, удивившись. Она была уверена, что никогда не говорила никому из жителей западных земель своего имени. – Мы встречались с вами, сударь?

– Да, но ты не запомнила, – одно мгновение Адерин в задумчивости смотрел на нее, как будто хотел пробудить ее воспоминания. – А, почему ты сказала «советник Лослейн»?

– Ну, потому что он так представился… он человек из свиты лорда Корбина.

– Неужели? И это не показалось странным? Ну хорошо, в конце концов, мы теперь знаем, где его искать. – Адерин поднялся, всматриваясь в ночь. – Очень странно, воистину…

Затем он ушел, даже не оглянувшись.

– Ха! – подал голос один из погонщиков. – Этот старик, наверное, сумасшедший.

– О! Я бы не сказал, – задумчиво проговорил Дрегис, почесывая ногу. – Конечно, он себе на уме, но разумом крепок, словно дуб.

Погонщики обменялись недоверчивыми взглядами.

– Надо быть сумасшедшим, – пробормотал Каллин, – чтобы якшаться с жителями западных земель, как он это сделал.

Джилл понимала, что не стоит говорить об этом вслух, но в душе полагала, что жить с этим народом – вовсе не означает быть сумасшедшим.

Поздней ночью над залитым лунным светом лугом зазвучала музыка. Женский голос запел печальную мелодию. Три других голоса подхватили ее, и, пока они пели в четыре голоса в такой тональности, Джилл вспомнила, что слышала, как время от времени ее пели менестрели в портовых городах. Неожиданно присоединились инструменты: спокойный, чистый звук как у арфы, затем что-то, то напоминало звук волынки, и, наконец, бубен. Музыка звучала все быстрее и быстрее. Одна песня без остановки переходила в другую. Каллин вместе с другими тесно уселись и сосредоточились на игре в кости. Джилл незаметно ускользнула и стояла, слушая пение, на краю лагеря. Над лугом горели факелы, освещая яркие шатры. Джилл сделала несколько шагов вперед, как будто ее подталкивала неведомая сила. Вдруг Каллин схватил ее за плечо.

– Ах вот чем ты занята! – рассердился Каллин.

– Слушаю музыку, и ничего больше, – удивилась Джилл.

– Чушь! И не вздумай улизнуть туда! Этот народ – скорее животные, чем люди, но я охотно верю, что их мужчинам ты доставишь удовольствие.

– О боги, отец! Ты думаешь, каждый мужчина, который мне встретится, сразу же набросится на меня?

– Большинство из них, и ты не должна забывать об этом. А сейчас – марш. Ты точно так же можешь слушать эти проклятые завывания, сидя около костра.

Даже тирину с его обширными поместьями в Западном Элдисе было нелегко раздобыть деньги. Так как крепость Каннобайн была только летним пристанищем Ловиан, ей пришлось отправить гонцов в главную резиденцию – Дан Гвербин, за серебром для дочки мыловара. Когда его наконец привезли, Родри пришел в ярость: оказалось, мать рассчитывает на то, что он вручит отступные лично.

– А почему камергер не может поехать? – рассердился Родри. – Или конюший? Пусть поработают немного!

Ловиан скрестила руки на груди и в упор смотрела на сына. Со вздохом Родри взял со стола два седельных мешка и пошел в конюшню за лошадью.

Утро было ясным и солнечным, птицы заливались над диким зеленым лугом. Далеко внизу у основания утеса океан сверкал, как шкатулка с голубыми и зелеными драгоценными камнями. Но Родри уезжал с тяжелым сердцем.

– Олвен будет рыдать, – говорил он сам себе. – И это будет ужасно.

В чем Родри никогда не посмел бы признаться ни одной живой душе – так это в том, что на самом деле был влюблен в Олвен. Одно дело – опрокидывать на кровать потаскуху, и совсем другое – верить, что ты любишь ее, и чувствовать себя с ней лучше, чем с женщиной твоего круга.

Город Каннобайн уютно расположился вокруг небольшой гавани на склонах утесов, где Брог – ручей, который можно было назвать рекой только зимой, – впадал в океан. На берегу было три деревянных пирса для рыбацких лодок и большой пирс для парома, который ходил к святым островам Умглейс, расположенным в море на расстоянии десяти миль от берега. Около четырех сотен домов разместились нестройными полуокружностями. Хотя мыловарня Исгерина находилась в миле от города, чтобы не отравлять соседние усадьбы сомнительными запахами, сам он вместе с семьей жил в круглом доме внизу у самой гавани. Исгерин и его жена весь день проводили на мыловарне. Постоянно на ногах, они непрерывно возились с салом и поташом, а Олвен оставалась дома с младшими детьми. Поэтому ухаживание Родри было таким успешным.

Как только Родри спешился и повел лошадь узкими извилистыми улочками, он понял, что это самое отвратительное утро в его жизни. Попадавшиеся ему навстречу горожане, как обычно, кланялись, но от него не укрылись поспешно прятавшиеся ухмылки и тихие смешки, которые сопровождали его всю дорогу. Хотя он был лорд, а они – простые горожане, насмешка была подсудным человеческим правом, и, очевидно, люди пользовались им вовсю. Родри привязал лошадь во дворе позади дома и, как вор, проскользнул внутрь. На кухне Олвен резала турнепс, стоя у стола. Ей было пятнадцать. Худое маленькое существо с личиком сердцевидной формы, с большими голубыми глазами и обаятельной улыбкой. Когда Родри вошел, она печально посмотрела на него.

– Я тебе кое-что принес. – Родри положил на стол седельный мешок.

Олвен кивнула и вытерла руки о передник.

– Условия тебе подходят?

Она снова кивнула и начала распаковывать мешки.

– Моя мать прислала немного меда и другие продукты. – Родри начало одолевать отчаяние. – Они придают силу, она так сказала.

Девушка по-прежнему молча возилась с мешками.

– Олвен, дорогая, ты не хочешь говорить со мной?

– А что мне сказать?

– Ах, проклятье! Я не знаю.

Олвен открыла маленькую деревянную шкатулку с деньгами и долго смотрела на кучку серебра – ее шанс на приличную жизнь. Родри ходил по кухне, пока она пересчитывала монеты.

– Богиня свидетель, что твоя мать – щедрая женщина, – произнесла наконец Олвен.

– Это не только от нее. И я хочу, чтобы ты была хорошо обеспечена.

– Правда?

– Правда! Что же я иначе за человек, ты думаешь?

– Лучше, чем многие мужчины, – вымолвила Олвен. – Ты ожидал, что я буду плакать? Я уже отплакала свое.

– Ну, хорошо. Ты поцелуешь меня в последний раз?

– Нет. А теперь уходи, понятно?

Родри взял седельные мешки и направился к выходу. Он задержался на пороге и оглянулся: она спокойно складывала монеты назад в шкатулку. Он вскочил на коня и поехал быстрой рысью, горожане едва успевали отскакивать с его пути. На сердце не стало легче, когда он вернулся в крепость. Паж ожидал его и сообщил, что мать желает поговорить с ним немедленно. Ему хотелось извиниться и уклониться от разговора, но Родри никогда не забывал того, что Ловиан была не просто его матерью, но и госпожой, для которой он был вассалом.

– Я поднимусь прямо к ней, – сказал Родри, тяжело вздохнув.

Ловиан стояла в приемной возле окна, утреннее солнце высвечивало морщины, тронувшие ее лицо, и седину в темных волосах. Но если учесть, что она родила четырех сыновей, можно сказать, что она сохранила свою привлекательность. Она была одета в белое льняное платье, дополненное плащом из клетчатой ткани зеленого, голубого и серебристого цветов, – символ Майлвадов. Но накидка на стуле, стоявшем позади нее, был красной, с коричневым и белым – символ власти тирина. Ему было тягостно думать о том, что после столь длительного времени, когда он считал себя Майлвадом, ему предстоит в результате надеть плащ с чужими цветами.

– Ну, рассказывай, – начала Ловиан.

– Я все отдал ей.

– Бедняжка плакала?

– По правде говоря, мне кажется, бедняжка была рада тому, что избавится от меня.

– Ты очень красив, Роддо. Но, боюсь, любить тебя непросто.

Родри с ужасом чувствовал, что он покраснел.

– Акушерка сказала мне, что у твоей Олвен срок три месяца, – продолжала Ловиан. – Ребенок должен родиться к празднику Солнца. Так как это первенец, я думаю, она немного переходит.

– Я в этих делах ничего не понимаю.

– В женских делах? – Ловиан подняла брови. – Тебе пора бы уже понять, что на этих «женских вопросах» покоится могущество каждого клана в королевстве. Если бы твой дядя имел внебрачного сына, я не была бы сейчас тирином. Ты должен думать об этом.

Родри опустился на стул и старался не смотреть на Ловиан. Вздохнув, она села рядом.

– Настоящая беда в том, что ты никогда не сможешь научиться быть правителем, – продолжала Ловиан. – Никто даже не предполагал, что у тебя появится шанс унаследовать что-нибудь, поэтому твой отец дал тебе отличную воинскую подготовку и на этом остановился. Тебе надо как можно быстрее жениться. Твоя жена должна быть исключительно порядочной женщиной. – Ловиан колебалась, бросив на него проницательный взгляд. – Я надеюсь, ты не женишься на простолюдинке или на девушке, которая будет старше тебя.

– Нет, конечно, – ответил Родри.

– А теперь постарайся быть благоразумным. Что это за суета во дворе?

Через несколько минут до Родри действительно донесся какой-то шум. Благодаря богов за вмешательство в их разговор, он подошел к окну. Слуги суетились вокруг отряда всадников. Родри увидел изображение дракона на их щитах и сине-серебристо-зеленую накидку у их командира.

– Ах, дерьмо! – воскликнул Родри. – Это Райс.

– Будь добр, попридержи свой язык, когда говоришь о своем брате. Я тебя очень прошу.

Спустившись в большой зал, они увидели Райса, стоявшего возле камина для знати. Накидка Аберуина лежала на стуле, что означало, что он приехал не как официальное лицо. Райс был почти такого же роста, как Родри, но, в отличие от стройного Родри, выглядел коренастым. У него были иссиня-черные волосы и васильковые глаза Майлвадов. Но его лицо было скорее грубым, чем красивым: квадратный подбородок, слишком полные губы, глаза – слишком маленькие для широких скул. Райс поклонился с улыбкой в ответ на приветствие матери. Поклон Родри он проигнорировал.

– Добрый день, ваша милость, – сказала Ловиан. – Что привело вас ко мне?

– Я хотел бы поговорить об этом с вами наедине.

– Хорошо. Давай поднимемся наверх.

Когда Родри пошел за ними вслед, Райс обернулся к нему:

– Проследи, пожалуйста, чтобы о моих людях хорошо позаботились.

Так как это было распоряжением гвербрета, Родри стиснул зубы и отправился выполнять приказ.

«Ублюдок, – думал он. – Я все равно должен поехать на эту войну, о которой ты нынче секретничаешь с матушкой».

Заставленная мебелью приемная выглядела еще меньше, когда в ней находился Райс. Отказавшись присесть, он ходил взад и вперед, останавливаясь у окна, чтобы посмотреть во двор. Ловиан использовала паузу, чтобы собраться с мыслями. Им предстоял разговор, который мог нарушить то слабое равновесие сил, которого они с таким трудом добились между собой. Поскольку, как гвербрет, Райс стоял рангом выше, Ловиан по закону была обязана следовать его приказам; но Ловиан была его матерью, и он привык следовать ее указаниям и оказывать ей всяческую поддержку. Последний год был для них очень тяжелым в установлении этого нелегкого равновесия.

– До меня доходят слухи о мятеже! – заговорил наконец Райс.

– Как, они достигли уже Аберуина?

– Конечно, – ответил Райс и вспомнил старинную поговорку: «Раньше или позже, но все доходит до слуха аберуинского гвербрета».

– А ты слышал, что Слигин верит этим слухам?

– Слигин – здравомыслящий человек. У него есть доказательства? Бумаги, письма, или просто он что-нибудь случайно слышал?

– Я могу послать за ним, если ваша милость желает с ним говорить.

– Ты желаешь официально подать мне жалобу? Едва это получится, если тебе нечем ее подкрепить, кроме домыслов Слигина.

– Конечно. Тем более, если ваша милость решит заранее, что это просто пустые сплетни.

– Послушай, матушка! Корбин был одним из самых преданных людей твоего брата. Он обещал свою поддержку, когда ты унаследовала клан, не так ли? Почему тогда он должен отбросить все это и объявить, что поддерживает мятежников?

Слухи о мастере двеомера только вызвали насмешку Райса – и ничего более. Он неверно истолковал нерешительность Ловиан.

– Конечно, – сказал наконец Райс, – если на самом деле проблема не в Родри.

– А при чем тут Родри?

– Он слишком неопытен. И я не слышал никаких слухов до тех пор, пока ты не сделала его своим наследником. Лично я не думаю, что он способен править, – сказал Райс. – Он хорош с мечом. Но быть вожаком в бою намного легче, чем выносить приговоры своим подданным. Если ты лишишь его права наследия, то я думаю, что все эти проклятые разговоры о мятеже прекратятся.

– Я не собираюсь этого делать, – ответила Ловиан.

– Неужели? Ну, если Слигин предъявит реальные доказательства, то, конечно, я признаю, что у тебя есть права на твой титул и земли.

– Мои нижайшие благодарности, ваша милость!

Райс поморщился с саркастической улыбкой:

– Но если лорды бросят мне в лицо упреки в адрес Родри, то это может стать предметом для переговоров.

Ловиан подняла к нему лицо. Хотя Райс был намного выше ее, он все равно попятился.

– Нет такого закона в стране, – сказала она твердо, – который заставит меня лишить Родри наследства.

– Конечно, нет. Я просто думал, что ваша милость разберется во всем, и сделает это по собственной воле.

– Моя милость также имеет право апеллировать к верховному королю.

Райс побагровел от гнева. Это было его самым болезненным для него – знать, что, хотя он правил «как король» в Западном Элдисе, но был настоящий король в Дэверри, который стоял выше, чем он.

– Очень хорошо, матушка! – проговорил Райс. – Тогда, если Родри получит твои земли, пусть сам их и отстаивает.

– Ого! Так ты присоединяешься к повстанцам?

Райс отвернулся и демонстративно смотрел в окно.

Ловиан по-матерински опустила руку на его плечо: – Райс, дорогой, почему ты так ненавидишь Родри?

– Это не так, – прорычал он. Его лицо стало еще краснее, чем прежде. – Я только думаю, что он не годится для того, чтобы править.

– Я с тобой не согласна, – заметила Ловиан. Райс молча пожал плечами. – Очень хорошо, ваша милость, – вздохнула Ловиан, – нет никакой пользы в обсуждении этого дела до тех пор, пока оно не станет официальным предметом рассмотрения – для закона, либо для меча.

– Очевидно, ты права. – Райс посмотрел на нее, взяв себя в руки. – Как только мятежники начнут открыто действовать, ты можешь послать ко мне за помощью. Мой отряд прибудет в твое распоряжение для защиты законности.

Все же он сделал невозможной любую просьбу о поддержке, если Ловиан не лишит его брата наследства.

В тот же день, пока Райс со своими людьми пил и гулял в парадном зале, Ловиан написала тайное послание к Слигину, приглашая его завтра приехать к ней. Ей нужен был его совет. Когда она вернулась в зал, Родри сидел слева от брата и рассуждал об охотничьих собаках, поскольку эта тема была самой безопасной. Ловиан села с правой стороны от гвербрета и держалась настороже, не давая их распрям всплыть на поверхность.

– Ну-ка рассказывай, брат, – говорил Райс. – Я слышал от твоих людей, что ты охотился на разную дичь, даже на серую олениху. Она была дочкой мыловара? Что ж, по крайней мере, она была чистенькой…

Райс засмеялся своей шутке – глаза Родри остекленели.

– Я мог бы и соврать и сказать, что я ее не соблазнял, но не стану, – проговорил Родри. – А скажи мне, брат, что, твоя жена еще не беременна?

Райс напрягся, стиснув кружку до боли в пальцах.

– Родри! – воскликнула Ловиан.

– А что, мама, мой вопрос неуместен? – Родри посмотрел на брата с кривой ухмылкой. – Раз уж мы все равно заговорили о детях, и обо всем прочем.

Дрожащей рукой Райс выплеснул пиво из своей кружки в лицо Родри. Выкрикивая оскорбления и самые грязные проклятия, какие только им были известны, братья вскочили на ноги. Они толкали друг друга, пока Ловиан не вмешалась. Она бросилась между ними и, несмотря на то что Райс был ее сюзереном, ударила его по лицу.

– Прекратите! – пронзительно закричала она. – Какой великолепный пример вы подаете своим людям, ругаясь как челядинцы! Господа, немедленно вспомните о своем положении.

Они оба смущенно покраснели. Родри вытер лицо рукавом и уставился в пол. Райс со вздохом пришел в себя и убрал руки.

– Извини меня, – сказал Райс.

– И ты прости меня, – Родри пожал протянутую руку. Но рукопожатие было очень кратким. Родри выбежал из зала. Райс и Ловиан снова сели, ожидая, когда слуги наполнят кружку гвербрета и удалятся.

– Матушка, я приношу тебе свои извинения. Мне всегда доставляет большое удовольствие твое гостеприимство, но, видит бог, этот проклятый щенок довел меня до бешенства.

– Да, его поведение было, конечно, из ряда вон выходящим…

Райс изучал поверхность стола, тер грубое дерево большим пальцем. Наконец он поднял глаза и едва заметно улыбнулся:

– Ну что? Скажешь, мне пора потребовать развода:

– Я знаю, что ты любишь ее. И я не желаю такой горькой судьбы ни одной женщине. С другой стороны, твои советники опять начнут давить на тебя.

– Да. Но я приехал в Каннобайн по другому поводу – просить у тебя совета. Я знаю, что Аберуину нужны наследники, и мне горько думать об том, что Донилла будет жить как приживалка у брата.

Глубоко вздохнув, Ловиан размышляла о том, что Райс был женат уже десять лет; ему было сейчас двадцать восемь, а его жене – двадцать шесть. Если бы Донилла могла забеременеть, конечно, это уже давно случилось бы.

– Если ты оставишь жену, – сказала Ловиан, – я обеспечу ее. По крайней мере, я могу взять ее в свою свиту. Но я могу сделать и кое-что сверх того.

– Спасибо. Правда, матушка, я благодарю тебя. – Он резко встал. – Ты меня извинишь? Мне надо немного побыть на воздухе.

Однако Ловиан знала, что он хотел скрыть слезы. Долго еще она сидела за столом в одиночестве и размышляла об этих «женских вопросах», которые были краеугольным камнем любого королевства.

Назавтра Райс и его люди рано покинули владения Ловиан, к ее большому облегчению. Упорные разговоры сына о мятеже озадачили ее.

Это было, в конце концов, преимуществом гвербрета – вмешиваться в события до того, как дело дойдет до открытой войны, чтобы либо укрепить свою власть, либо предотвратить действия мятежников. Позже, разговаривая с Родри и Слигином у себя в кабинете, она нашла ответ на вопрос, который так волновал ее.

– Он слишком резок. Никогда не думал, что его милость может быть таким неблагоразумным, – заметил Слигин.

– Неужели? – усмехнулся Родри. – Всю жизнь Райс вдалбливал в мою голову одно и то же: что он получит звание гвербрета, а я не получу ничего, кроме его милостыни. А потом дядя Гварик погиб на войне – и вот, глядите-ка! Я получаю клан в конце концов. Конечно, этот ублюдок никак не может успокоиться.

– Послушай! – рассердился Слигин. – Не смей так называть своего брата! И не оскорбляй свою мать!

– Извини меня, матушка! Тогда позволь мне именовать почтенного гвербрета жалким недоумком – и сойдемся на этом.

– Родри! – воскликнули одновременно Ловиан и Слигин.

– В конце-то концов! – Родри вскочил на ноги. – Вы что, рассчитываете, что я буду уважать человека, который хочет моей смерти?

Ловиан похолодела.

– Разве ты не видишь этого? – Родри дрожал от гнева. – Он собирается ехать на войну только в надежде увидеть, как меня убьют. Я держу пари, что Корбин и Новек тоже хотят посмотреть на это. Они убьют меня, а потом попросят мира. А Райс будет таким благородным, что позволит им возместить убытки его бедной матери. Потом, когда ты умрешь, бунтовщики получат то, чего они добивались, а он будет иметь то, что хочет он – мои земли. – Родри наклонился над ее стулом: – Да, матушка! Разве я не прав?

– Прикуси язык! – Слигин встал и оттащил его от матери. – Если ты и прав, ты не должен бросать это в лицо твоей госпоже.

Родри подошел к окну и смотрел на улицу, облокотившись на подоконник. Ловиан чувствовала себя так, словно Райс и Родри схватили ее за руки и рвут на части. Слигин с тревогой наблюдал за ней.

– Ваша милость, – окликнул он ее наконец. – Мы сохраним вашего младшенького живым. Он умеет владеть мечом, и у него есть много преданных людей, желающих ему добра.

Ловиан молча кивнула.

– Госпожа, – мягко сказал Слигин. – Нам лучше оставить вас.

Казалось, будто они ушли из комнаты навсегда, прикрыв за собой дверь.

– О, боги! – прошептала Ловиан. – Я никогда не думала, что он так сильно ненавидит Родри. – Она закрыла лицо ладонями и заплакала.

К большому удовольствию Джилл, Дрегису потребовалось еще несколько дней, чтобы завершить торговлю с жителями западных земель, которые все делали не спеша. По одному, как мужчины, так и женщины, приводили они лошадей, садились на траву и не торопясь торговались с купцом.

После того как сделка состоялась, проходил час или два – и появлялась следующая лошадь. Так как большинство жителей западных земель не знали дэверрийского наречия, переводчиком Дрегису служил человек по имени Дженантар. Джилл сама вызвалась помогать Дрегису и привела этим в ярость своего отца. Вечером второго дня, когда в торговле наступил перерыв, приехал Каллин и настоял на том, чтобы Джилл прогулялась с ним вниз к реке.