Дэверри (№1) - Чары кинжала

– Мой брат все еще не верит мне?

Райс повернулся к сторонникам Родри:

– Господа! Я от всего сердца прошу вас простить меня за недоверие, потому что я ни разу не видел того, что довелось увидеть вам.

Слигин поднялся было с места, но Прайдир опередил его:

– Не надо извинений, ваша милость. Мы сами, когда увидели впервые, не могли этому поверить.

– Мои искренние благодарности, господа. – Райс взял церемониальный меч, даже не взглянув на Родри, и три раза слегка ударил эфесом по столу. – Гвербрет объявляет заседание закрытым.

Чтобы избавиться от любопытных, Невин подождал Родри, взял его за руку и потащил прочь. Они вышли в сад, где голые ветки осин трепетали под холодными порывами ветра и мраморный дракон в центре фонтана, казалось, содрогался под потоками ледяной воды.

– Спасибо, Невин, – произнес Родри. – Я никогда не видел более впечатляющего зрелища, чем физиономия Райса, когда вокруг него начали сверкать молнии. Хочешь поместье Корбина? Я уговорю мать подарить его тебе.

– Не стоит беспокоиться, но я ценю твое предложение. Думаю, мне надо укрыться в своей келье и немного отдохнуть после такого насыщенного событиями визита.

– Тогда поедем со мной. Я возвращаюсь завтра с Джилл и некоторыми из своих людей. Я не хочу сидеть здесь и выслушивать оскорбления от Райса. Ты же видел, как он отвернулся и разговаривал с Прайдиром, а не со мной.

– Конечно, у тебя есть все основания для того, чтобы нити в ярость, но, пожалуйста, мальчик мой, постарайся сдержать себя. Хотя, пожалуй, ты прав, давай выедем завтра же, и пораньше.

– Сразу же, как только рассветет, – сказал Родри. – Я могу задержаться здесь не больше чем на одну ночь.

Родри говорил так спокойно и его намерение уехать отсюда было таким разумным, что Невин даже не почувствовал, что приближаются неприятности.

Знатные лорды из огромной свиты Ловиан, которые сражались вместе с Родри, собрались на совещание. Несмотря на то, что Прайдир пытался успокоить их, они пришли в ярость от оскорбления, которое нанес им Райс. Слигин, все еще прихрамывая, ходил кругами и клялся, что если бы он не был таким законопослушным, то организовал бы новый мятеж. Родри сидел на подоконнике. Наконец Даниан и Джилл принесли мужчинам эль. Слигин прекратил пыхтеть и устало опустился на стул.

– Прошу вас, – сказала Джилл, предлагая Слигину кружку.

– Спасибо, – Слигин взял эль с подноса. – Я очень доволен, что ты не присутствовала там и не видела маленькой комедии, разыгранной его милостью. Ты бы очень расстроилась.

– Удивляюсь, – вмешалась Ловиан, – почему он не допросил Джилл. Всех прочих он призвал к себе. Удивляюсь еще, что там не было возчиков или копьеносцев.

– Меня это тоже удивило, – сказала Джилл. – Но, ваша милость, я очень довольна, что он не вызвал меня.

– Никому не понравится, если тебя называют лжецом прямо в глаза, да? – Слигин глотнул эля. – Нам повезло, что старый Невин присутствовал на этом разбирательстве.

Джилл подошла к Родри и протянула поднос; когда он взял кружку, она улыбнулась ему так, что он сразу успокоился. Лорды продолжали спорить.

– Мы уезжаем завтра домой, – тихо сказал Родри. – Невин собирается с нами. Я больше не хочу оставаться в доме брата… Сыт по горло!

– И я тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Мне не нравится, как он обращается с тобой, вот и все.

Родри крепко схватил Джилл за руку, так что она чуть не уронила поднос.

– Что Райс наговорил тебе?

– Я случайно встретила его в коридоре…

– Скажи мне правду.

– Ну, он поклонился и сказал мне, что я красивая. Всего лишь светский комплимент.

В какой-то момент Родри осознал, что едва ли не все в комнате повернулись в их сторону. Он отпустил Джилл и встал. Мать взглянула на него, призывая успокоиться.

– Родри, – устало сказала Ловиан. – Я не сомневаюсь в том, что твой брат заговорил с Джилл только для того, чтобы досадить тебе. Вряд ли он нынче собирается ухаживать за какой-либо другой женщиной. Ему не до того.

– Лучше скажи все, как есть, мама.

– Что я и делаю. Нет повода для беспокойства, мой мальчик.

Позже, когда пришло время спуститься в большой зал, Родри нашел возможность поговорить с Ловиан наедине. Она согласилась, чтобы он назавтра уехал.

– Остальные вопросы, которые надо урегулировать, касаются меня и Райса, – сказала она. – Это твой последний обед здесь, поэтому, пожалуйста, Роддо, следи за тем, что будешь говорить сегодня вечером.

– Хорошо, матушка, постараюсь.

Когда Родри занял свое место слева от Райса, он изо всех сил старался сдержать свое обещание, смотрел в свою тарелку и говорил только тогда, когда его о чем-то спрашивали. С тех пор, как Райс высказал Ловиан свои земельные претензии, он не обменялся с Родри ни словом. Наконец, когда подали мед, Родри поднялся и поклонился брату:

– Его милость извинит меня?

– Охотно, – Райс улыбался. – Ты, наверное, торопишься к своей любовнице, я угадал? Она, наверное, так же хороша в любовных утехах, как удачлива с мечом в руке.

Родри покраснел, придя в бешенство, и словно сквозь туман услышал покашливание Ловиан.

– Я думаю, его милости лучше оставить Джилл в покое, – произнес Родри.

– Вот как? – Райс поднял к нему лицо. – Зачем ты определил ее в самую гущу событий? Как ты мог позволить девушке сражаться в бою?

Родри уже наполовину обнажил меч, когда осознал, что делает. Крики женщин вернули его к действительности, и он замер. Его рука все еще лежала на эфесе меча, и шестнадцать дюймов холодной стали еще были видны над ножнами. Райс отступил назад, он улыбался в торжествующем предвкушении победы.

– Итак, – медленно проговорил Райс, – ты напал на гвербрета в его собственном зале?

Родри был близок к тому, чтобы убить его, но Ловиан бросилась между ними. Большой зал в молчании следил за стычкой братьев. Когда Родри вложил меч в ножны, свист клинка, казалось, прозвучал под самым потолком.

– Райс, – прошипела Ловиан. – Ты сам его спровоцировал.

– Это не твое дело, матушка, – Райс взял ее за руку и оттащил в сторону. – Бери своих женщин и оставьте зал. Уходи!

В это время в дальнем конце зала раздались крики. Заволновались гвардейцы Родри, наблюдавшие за своим господином. Родри увернулся от Райса и бросился к своему отряду. Люди Райса с руганью вскочили на ноги и постарались окружить братьев.

Между Родри и Каллином было всего два человека Серебряный кинжал так посмотрел на этих двоих, что они отступили назад, и Родри присоединился к своим двадцати пяти всадникам, которые были верны ему. Каллин мрачно улыбнулся.

– Будем сражаться, господин?

Двести человек из отряда Райса молча стояли в ожидании, держа руки на эфесах мечей. Родри огляделся: его люди были готовы умереть вместе с ним в этом последнем безнадежном бою. Все, что от него требовалось, – произнести одно слово, и в большом зале Райса прольется кровь. И он умрет в бою, а не будет повешен, как какой-нибудь конокрад. Будто огонь охватил его, обжигая и волнуя разум, неотвратимо направляя его руку к рукоятке меча. Но тогда прольется кровь отца Джилл и других людей, которые могут умереть только из-за того, что судьба привела их к нему на службу… Он отдернул руку.

– Бойни не будет, – сказал Родри. – Отойди в сторону, и пусть они схватят меня.

– Как скажешь, господин, – покорился Каллин. – Но мы еще увидимся.

Последней мыслью Родри было вырваться и драться, но он пересилил себя и ждал, пока его гвардия отходила назад. Люди гвербрета схватили его за руки и потащили прочь. Затем у него отобрали оружие.

Невин наслаждался одиночеством в своей комнате, когда ворвался Каллин, чтобы сообщить ему последние новости. Каллин говорил кратко и четко, его глаза были такими спокойными, что Невин испугался: уж не убил ли он Райса. Невин невольно вспомнил барда Гверана, который много лет назад разыграл похожий трюк со своим обидчиком. И тогда новость, которую сообщил Каллин, действительно дошла до его сознания: человека, который держал в своих руках Судьбу Элдиса, могли повесить завтра утром.

Приемная Ловиан была полна возмущенных лордов, проклинающих Райса. Сама Ловиан почти лежала на стуле. Даниан и Джилл, стояли сзади, поддерживая ее. Ловиан посмотрела на Невина безнадежным, умоляющим взглядом. Джилл подбежала к отцу и уткнулась лицом ему в грудь.

– Если Райс повесит Родри, – заметил Слигин, – он получит такой мятеж, что Делондериель будет красна от крови. Я слышал, что он сказал парню.

– Это верно, – сказал Прайдир. – Лучше взять лошадей и уехать отсюда ночью, пока нас не поймали в ловушку.

– Замолчите! – рассердился Невин. – Не будем поднимать вопрос о мятеже. Я намерен сам поговорить с гвербретом, и чем раньше, тем лучше.

Они приветствовали его, как будто он был капитаном, а они – его бойцами. Невин кивнул и вышел, Каллин последовал за ним.

– Я так долго жил вне закона, что теперь не знаю, как поступить, – сказал Каллин. – Имеет ли право капитан просить о сохранении жизни своего лорда?

– Да, конечно, – Невин удивился: он знал Каллина как человека, не склонного к таким поступкам. – Послушай, неужели ты действительно встанешь на колени ради Родри?

– Встану, если ты позволишь мне войти с тобой к Райсу.

Каллин устало посмотрел на него. Его взгляд был полон печали. Только теперь Невин понял, что Каллин так же сильно любил Родри, как Геррант любил Блайна, пока Бранвен не встала между ними. Невин понял и другое: тот упрямый серебряный кинжал готов был унизиться ради того, кого любил, – и он уважал его за это. Невин почувствовал, что цепи Судьбы разорвались, и он стал свободным, как будто гора упала с плеч.

– Мы должны спасти его от петли, – твердо сказал Каллин.

И вместе, как два воина, связанных клятвой на крови Невин и Каллин направились прямо в приемную Райса. Когда Невин толкнул дверь, паж объявил, что его милость не принимает посетителей.

– Тогда скажи ему, что здесь Никто, — сказал Невин. – Или я нашлю на него ураган.

Взвизгнув, паж широко распахнул дверь и впустил их. Райс сидел на резном стуле, госпожа Донилла примостилась рядом на подставке для ног. Он поднялся навстречу своим непрошенным гостям, заложив большие пальцы за ремень и откинув голову назад. Невин готов был уважать его уже за то, что он не испугался лучшего фехтовальщика Дэверри и человека, который мог, щелкнув пальцами, снести его цитадель до основания.

– Я догадываюсь, что вы пришли просить за Родри, – сказал Райс.

– Да, ваша милость, – ответил Невин. – И если хотите, мы оба встанем на колени.

Райс мгновение рассматривал их, потом улыбнулся холодной улыбкой:

– Я не собираюсь лишать жизни своего брата. Я только хочу, чтобы этот проклятый щенок знал свое место. Он должен публично попросить у меня прощения, и мы покончим с этим.

Невин вздохнул облегченно.

– Вы действительно думали, – продолжал Райс, – что я хотел огорчить свою мать и поднять Западный Элдис на новое восстание?

Они колебались. Райс снова улыбнулся.

– Ваша милость, – произнес Невин. – Вы выражаете свои чувства к вашей семье достаточно ясно, но с большим опозданием.

– О, боги! – Неожиданно Райс взорвался и начал говорить так быстро, что даже трудно было понять его: – А почему я должен его любить? Всю мою жизнь я слышу: Родри то, Родри это, Родри – человек чести, очень жаль, что Родри не родился первым, чтобы возглавить клан! – Лицо Райса покрылось алыми пятнами. Донилла грациозно поднялась и взяла мужа за руку.

– Не стоит так терзать себя, мой господин, – сказала она мягко.

– Да, ты права. – Райс сделал паузу, пытаясь взять себя в руки. – Прошу прощения, волшебник Невин. Капитан, можете не сомневаться: я сохраню жизнь вашего лорда.

– Ваша милость не обидится, – осторожно сказал Каллин, – если я спрошу: вы поклянетесь в этом на мече?

– Я клянусь, – надменно произнес Райс. – Не сомневайтесь и успокойте ваших людей.

– Спасибо, ваша милость, от чистого сердца благодарю вас.

Все дела по правонарушениям в Аберуине подлежали личному суду Райса, поэтому во дворе у него была собственная тюрьма – длинное каменное здание с общей комнатой для местных пьяниц и нищих и несколькими узкими камерами для более важных заключенных. Родри поместили в одну из таких камер, и он думал, что это не самое худшее, несмотря на то, что она была всего шесть шагов в поперечнике и в ней дурно пахло нечистотами. Под окном лежала куча более-менее чистой соломы. Родри сел, обхватил руками колени и положил на них голову. Его трясло, и он никак не мог успокоиться. Страх поселился в нем: страх, что он будет повешен во дворе Райса как какой-нибудь конокрад, где каждый будет тыкать в него пальцем и смеяться над ним. Честь, боевая слава, так тяжело завоеванные в недавней войне, уважение людей, которые были его подданными, – все разрушится по воле безумца-брата. Барды будут петь о Родри Майлваде напоминая своим слушателям о том, что жил на свете лорд, который удостоился участи быть повешенным, и его лишат даже чести быть похороненным среди могил предков. Он – никто, человек без чести, ошметок дорожной грязи, далее не человек вообще. Он собрал всю свою волю в кулак, но не смог унять дрожь. А что с Джилл? При мысли, что он потеряет ее, он заплакал, всхлипывая, как ребенок. Слезы были еще большим позором для него. Он выпрямился, вытер лицо рукавом. Надо ждать и быть мужественным.

Родри понятия не имел о том, сколько он провел времени в камере, когда услышал голос Каллина. Он быстро вскочил и выглянул в окно. «Мой господин!» – и Родри увидел лицо своего капитана.

– Я здесь, – обрадовался он.

– Гвардейцы не впустили меня, чтобы поговорить с тобой.

– Они боятся, что ты перебьешь их всех.

– Правильно боятся, мой господин. Послушай, Райс не собирается тебя вешать. Мы с Невином ходили к нему. Он хотел унизить тебя, и ничего больше. Ты должен публично попросить у него прощения, и он простит тебя. Так он сказал.

Родри ощутил в себе волну ненависти, которая обожгла его сильнее, чем страх. Он схватился за решетку на окне с такой силой, что стало больно пальцам.

– Не делай глупостей, – рассердился Каллин. – Поступай так, как требует этот подонок, и мы уедем домой. Там разберемся.

Вцепившись в прутья решетки, Родри раскачивал их вперед и назад, навалившись на них всем своим весом.

– Родри! – позвал Каллин. – Ответь мне. Будь благоразумен.

Родри продолжал раскачиваться, держась за решетку. Он хотел ответить Каллину, но что-то мешало ему, он не мог произнести ни слова. Затем он услышал голоса гвардейцев: звучали оскорбления и слова команды. Когда он смог наконец стоять спокойно, Каллина уже не было под окном. Родри сел, привалившись к стене. Он понял, что этот грязный трюк, который проделал с ним Райс, помог ему посмотреть на себя со стороны. Это будет преследовать его всю жизнь – ночь страха, когда он дрожал как испуганный ребенок, вместо того чтобы встретить смерть как мужчина. Измученный, он заснул там, где сидел, и всю ночь ему снилась Джилл.

Гвардейцы рано разбудили его, бросив в камеру ломоть черствого хлеба, который он швырнул им назад. Около часа он ходил взад-вперед, пытаясь собраться с мыслями. Вернулись гвардейцы, связали ему руки за спиной кожаным ремнем и вывели его из камеры.

– Может быть, мне дадут чистую одежду? – сказал Родри. – Я провонял этой соломой.

– Его милость велел привести тебя немедленно.

«Конечно, – подумал про себя Родри, – это ему доставит особое удовольствие, когда я – грязный и вонючий – буду стоять на коленях у его ног». Они шли через зал, и люди смотрели на него с жалостью, которая была хуже, чем презрение.

В комнате сидел Райс, возле него – жрецы, в стороне от них – писец. Толпа свидетелей раздвинулась, пропустив прибывших. Когда они подошли к столу, один из гвардейцев толкнул Родри в спину, заставив его встать на колени.

– На нас легла серьезная ответственность, – произнес Райс. – Этот человек посмел поднять меч на гвербрета в его собственном доме.

– Это оскорбление – и оно наказывается повешением, – сказал жрец.

Процесс приостановился – писец фиксировал сказанное на бумаге. Родри посмотрел вокруг и заметил Джилл, одиноко стоявшую со скрещенными на груди руками. То, что она видела сейчас его унижение, было последней каплей, переполнившей чашу.

– Таков закон, – сказал Райс. – Но я рассчитываю увидеть твое раскаяние. Я согласен, брат, что допустил по отношению к тебе обидные и оскорбительные слова. Признаюсь в этом публично. Но тем не менее наказание за твой проступок – смерть.

Жрец встал и начал читать слова закона:

– Ни один человек не может поднять руку на гвербрета. Почему? Потому что гвербрет – единое целое с самим законом, и противно закону кровопролитие в его зале. Почему? Потому что лорд не вынесет справедливый приговор, если будет существовать угроза отмщения ему мечом.

Жрец снова сел.

– Я должен внести некоторые изменения, – взял слово Райс. – Если ты на коленях попросишь моего прощения, то можешь его получить.

Рванувшись всем телом, Родри вскочил на ноги.

– Этого не будет! – рявкнул он. – Пусть меня лучше повесят.

В толпе послышался приглушенный ропот. Родри даже показалось, что Джилл что-то выкрикнула, призывая опуститься на колени, – но Родри стоял прямо, пристально глядя на Райса.

– Я дам тебе еще один шанс, – сказал Райс. – На колени!

– Нет!

– Последний шанс. Проси прощения!

– Я сказал – нет!

Рот Райса искривился в кровожадной улыбке. Родри отказался подчиниться. Похоже было, что на этот раз он смотрел на повешение как на избавление.

– Ты не оставил мне никакого выбора. Придется повесить тебя, – хладнокровно произнес Райс.

Каллин вышел из толпы и опустился на колени перед гвербретом:

– Ваша милость! Прошлой ночью вы поклялись на мече, что сохраните жизнь моему господину.

У Райса перехватило дыхание. Лицо Каллина было таким решительным, что те, кто знал его, могли догадаться: он готов ко всему и запасся оружием для такого случая. Райс сознавал это не хуже других, судя по тому, как он кивнул головой, глядя на Каллина, с выражением близким к ненависти.

– Совершенно верно, – произнес Райс. – И Майлвад никогда не нарушает своей клятвы, капитан. Таким образом, я заменяю твоему господину приговор о повешении на ссылку. – Он повернулся к Родри. – Отныне ты будешь изгнан с моих земель, с земель всех людей, верных мне, ты лишаешься всех званий и должности, всех земель и владений, кроме одного коня, одного клинка, двух серебряных монет и одежды, которую носят простолюдины. Никогда не называй себя Майлвадом, потому что глава твоего клана исключил тебя из него.

Гвардейцы освободили Родри, развязав ему руки. В зале для судебных заседаний стояла абсолютная тишина, затем Ловиан зарыдала, разорвав нависшую тишину. Свидетели начали перешептываться, потом заговорили вслух, и толпа так расшумелась, что Райс вскочил на ноги и призвал всех к молчанию.

– Хочешь ли ты сказать что-нибудь по поводу приговора? – спросил Райс, – вероятно, только потому, что закон предписывал это.

– Да, хочу, – сказал Родри. – Ты наконец получил то, чего так долго добивался, верно? Ты будешь получать налоги, которые собирает тирин со своих подданных, когда мать умрет. Я надеюсь, ты с пользой истратишь каждую проклятую монету, брат. Может быть, ты подавишься ими.

Лицо Райса стало багровым. Если бы между ними не было стола, он бросился бы на брата, но Родри запрокинул голову и захохотал.

– Когда-нибудь барды споют об этом, – сказал Родри. – О гвербрете, который был до того жадным к серебру, что чуть не лишил своего брата жизни.

Жрецы вскочили со стульев, схватили Райса за руки и удержали на месте.

– Закончим на этом, – прорычал Райс. – Еще до заката ты покинешь мои земли. Тебе лучше всего ехать на восток, и советую поторопиться.

Каллин оставил Ловиан в женским окружении и побежал за Родри. Гвардейцы довели изгнанника до ворот крепости и швырнули спиной к каменной стене, велев оставаться там до тех пор, пока они не приведут ему коня.

Внешне Родри был спокоен, однако взгляд выдавал его с головой: потрясение еще не прошло.

– Мои благодарности и мои извинения, капитан, – проговорил Родри. – Но я проклял бы себя, если бы опустился перед ним на колени.

– Я понимаю, господин.

– Никогда больше не называй меня господином.

– Постараюсь, Родри.

Родри едва заметно улыбнулся. Каллин не удивился бы, если бы увидел, что Родри плачет, и не стал бы стыдить его за это.

– Теперь послушай, мальчик, – сказал Каллин. – Примерно в десяти милях от Абернауса есть деревня, а в ней таверна «Серый козел». Езжай туда, скажи ее владельцу, что ты мой знакомый, и пока оставайся там. Я пришлю к тебе парней с одеялами и прочей ерундой, и немного денег, если смогу их раздобыть.

– Если Райс узнает, то убьет тебя за это.

– Он не узнает. Я помог ему уже однажды, почему бы и теперь не помочь?

Родри попытался улыбнуться в ответ на добрую шутку, но на это было больно смотреть.

– Постарайся сосредоточиться, мальчик, – сказал Каллин. – У нас мало времени. Что ты собираешься делать?

– Ехать к одному из соперников Райса и просить у него убежища?

– Я лучше умру с голоду.

– И я так думаю. Тогда я дам тебе свой серебряный кинжал. Если кто-нибудь спросит, почему у тебя моя эмблема, скажи, что я взял тебя в отряд.

Родри уставился на него, потрясенный, и не мог произнести ни слова, затем отрицательно покачал головой.

– Если не хочешь, что тогда еще тебе остается? – удивился Каллин. – Или ты намерен делать то, что когда-то даже я посчитал для себя недостойным, – просить работу в таверне или на конюшне?

– Я не смогу делать ни того, ни другого, но…

– Прах и пепел, ты думаешь, я не знаю, как тяжело взять проклятый кинжал? Ты думаешь, я не плакал, когда увидел, что это – единственное, что мне осталось, – продать свой меч и получить взамен презрение порядочных людей, которые плевали в мою сторону, когда я попадался им на глаза? Но сражаться и завоевать негромкую славу – это выход для человека, который хочет выжить. И ты выживешь, как выжил я. Ты – первый человек на моем пути, кто так же хорошо владеет мечом, как я, и даже лучше.

– Ты действительно думаешь, что я неплохо владею мечом?

– Да. А теперь говори, возьмешь ты этот кинжал или нет?

Родри поколебался, потом ухмыльнулся и тряхнул головой, в его глазах появился блеск.

– Была не была. И буду носить его с гордостью.

– Ну вот и хорошо. И мы все вместе будем бороться за твое возвращение. Вспоминай об этом, когда «длинная дорога» покажется тебе особенно трудной.

Первой обязанностью Джилл было прислуживать Ловиан, поэтому она помогла Даниан отвести госпожу наверх в ее комнаты, а потом пробралась сквозь толпу возмущенных лордов. К тому времени, когда она спустилась во двор, возле ворот уже никого не было, кроме пары гвардейцев. Когда она появилась рядом с ними, они посмотрели на нее с искренней жалостью.

– Родри уехал? – спросила она.

– Да, – ответил один гвардеец. – Тебе лучше возвращаться назад со своими людьми, госпожа, и, если сможешь, забудь его поскорее.

Возвращаясь назад через сад, Джилл остановилась возле фонтана с драконом. Она наблюдала за бесконечной игрой брызг и удивлялась тому, что с ней случилось, – она не смогла заплакать даже тогда, когда Родри уехал, не поцеловав ее на прощанье.

Каллин нашел ее буквально окаменевшей. И даже когда он обнял Джилл, ее глаза оставались совершенно сухими.

– Он уехал, потому что не хотел, чтобы ты видела его униженным, – сказал Каллин. – Но он просил меня передать тебе, что всегда будет любить тебя.

– Я не вижу ничего позорного в том, что произошло. Родри вел себя очень достойно.

Они вместе вернулись в крепость. Все в большом зале – и слуги, и знатные гости – взволнованно обсуждали случившееся. Люди из отряда Райса собрались в кружок, и поносили Родри за то, что он осмелился поднять руку на их господина.

Но во всем этом шуме присутствовал один мотив, который никто не хотел развивать: может быть, действительно, Родри был прав, когда утверждал, что Райс позарился на деньги? Джилл сразу смекнула, что зерна сомнения, которые зародились у людей по всему Элдису, со временем прорастут и дадут мрачные всходы. Она улыбнулась, думая об этом. Родри одержал победу, о которой Райс никогда не сможет забыть.

В приемной Ловиан никого не было. Невин и Даниан о чем-то разговаривали с ней в опочивальне. Оскорбленные поступком Райса, они в гневе собирали вещи и собирались как можно скорее покинуть двор. Джилл устало опустилась на стул, Каллин ходил по комнате взад-вперед, часто останавливаясь возле двери и прислушиваясь к тому, что происходило в коридоре. Наконец он улыбнулся и открыл дверь. Амир прокрался, как вор, неся в руках одежду и другое имущество.

– Я забрал все, даже его меч, – сказал Амир. – Ты был прав насчет серебра. Всего за несколько монет слуги вернули одежду его милости и все остальное. Но зато за меч пришлось отдать гвардейцам все деньги, которые ссудил мне лорд Слигин.

– Я улажу это, – сказал Каллин.

– Мы поедем сегодня, капитан?

– Это зависит от ее милости, – Каллин бросил встревоженный взгляд на закрытую дверь спальни. – Если придется остаться, то главное – избежать ссор этой ночью, понял! Запомни это.

– Тогда, капитан, может быть, мы лучше поужинаем в казарме? – Амир свалил все имущество Родри на стол и поспешно ушел, пока слуги не отыскали его.

Каллин взял со стола меч Родри и вытащил его из ножен. Джилл увидела двойную эмблему, выгравированную на лезвии: Дракон Аберуина и Лев материнского клана.

– Я бы не простил себе, если бы позволил Райсу повесить меч в зале суда как свидетельство позора Родри, – сказал Каллин. – Проблема теперь в том, как нам вынести его отсюда.

– Очень просто, отец. Я вынесу его.

– Ты, как всегда, что-нибудь придумаешь.

– Если я надену мою старую одежду и Данн подстрижет меня покороче, я поеду с отрядом, держа меч в старых ножнах, – кто заметит?

Каллин засмеялся, тихо приговаривая:

– Никто, конечно. Исключая нашего проницательного травника. Ну и хорошо, моя дорогая. По всему видно, что ты – моя дочь.

Тут Невин вышел из спальни и сообщил, что Ловиан слишком измучена, чтобы выезжать сегодня. Когда Каллин заметил, что было бы лучше, если бы отряды Родри и Райса ужинали отдельно, Невин согласился.

– Я сам хочу поскорее убраться отсюда, – произнес Невин. – Очень скоро все вспомнят о том маленьком представлении, которое я устроил на заседании. Я поговорю с Даниан, а ты скажи людям, чтобы были готовы к отъезду, пока на наши головы не свалилась очередная ссора.

– Хорошо, я все сделаю, – ответил Каллин. – Джилл, переоденься.

Так как все в крепости знали Джилл только как красивую любовницу Родри, никто не обратил внимания на молодого серебряного кинжала, который выехал вместе с людьми ее милости.

Они двинулись на север по дороге к Аберуину, Джилл напоследок обернулась и увидела знамя с серебристо-голубым драконом, развевающееся высоко над башней.

– Даст бог, я больше никогда не увижу злого лица Райса.

– Еще только разочек, – сказал Амир. – Когда он перед всеми объявит о возвращении лорда Родри.

Так заканчивался этот трудный, но такой прекрасный и теплый день, с голубоватой дымкой, висящей вдали над полями спелой золотой пшеницы. Вдоль дороги, пенясь и сверкая, быстро бежала река Гвин. Джилл чувствовала, что готова запеть.

Она немного удивлялась тому, что с ней происходило, потому что не ощущала ничего, кроме радости. Единственное, что не давало ей покоя, – воспоминание об ужасной сцене в зале суда, когда она испугалась за Родри.

Дверца ее клетки открылась – было бы мужество полететь…

Покинув город, Родри первую пару миль ехал легкой рысью, а затем позволил коню идти быстрым шагом. Когда он повернул на восток, то сменил прогулочный аллюр и помчался на самой большой скорости, на какую был способен его конь. Согласно закону, Родри, как ссыльный, находился под специальным наблюдением гвербрета до тех пор, пока не покинет его владений. Но существовала опасность, что кто-нибудь из людей Райса может в угоду своему лорду преследовать и даже убить человека, который высмеял их лорда прямо в зале судебных заседаний.

Время от времени Родри оборачивался и смотрел назад. Единственным его оружием был цепкий взгляд, явно доставшийся ему от эльфов и способный заметить на большом расстоянии предательское облачко пыли в случае погони.

Дорога была прямой, в то время как морской берег извивался, иногда почти сливаясь с дорогой, иногда на целую милю удаляясь от нее. Родри ехал медленно, выискивая места, где он мог бы укрыться. Попадались в основном небольшие фермы, хозяева которых, скорее всего, отказали бы в приюте человеку, который скрывался от всадников гвербрета. То здесь, то там виднелись островки леса. Если он скроется в одном из них, его преследователи должны будут спешиться, чтобы продолжить погоню. Тогда у него будет шанс убить хотя бы одного из них, прежде чем остальные покончат с ним. Тем не менее у него теплилась надежда, что никто не поедет за ним вслед, потому что оставить врага жить униженным и опозоренным – хуже, чем просто убить на дороге.

Временами он был готов просто остановиться и позволить людям Райса схватить его. Или, быть может, отпустить лошадь, пойти к морю и утопиться? Позор сопровождал его неотступно, как всадник, сидящий за спиной… Он посмотрел на свои старые потрепанные штаны и на простую широкую голубую рубаху – такова была теперь его одежда. Чтобы окончательно унизить, они сдернули с него плащ прямо там, во дворе. Умереть, казалось, было легче, чем влачить жалкое существование в изгнании, чтобы через несколько лет закончить жизнь в мелочной кровавой вражде каких-нибудь лордов. Единственное, что заставляло его не поддаваться пораженческим настроениям, – это сознание того, что Райс будет ликовать, узнав о его смерти.