Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Легенды Колмара (№1) - Эхо драконьих крыл

ModernLib.Net / Фэнтези / Кернер Элизабет / Эхо драконьих крыл - Чтение (стр. 19)
Автор: Кернер Элизабет
Жанр: Фэнтези
Серия: Легенды Колмара

 

 


Руки мои страшно горели, и, как только с меня спало очарование, я выбралась из пресноводного озера и поспешила к морю, чтобы этот огонь, на бегу освобождаясь от кусков войлока, послуживших мне защитой. Какое это было облегчение — ощутить телом ледяную воду! Правда, руки мои поначалу вообще ничего не чувствовали. Кроме этого блаженного холода мне, казалось, больше ничего и не нужно было. Потом, посмотрев вниз, я увидела в воде большие куски кожи. Тут я поняла, что это была кожа с моих рук. Я сейчас же закричала и лишилась чувств.


Акхор

Мы все ахнули, когда показался детеныш, целый и невредимый. Видя, как он посмотрел на Ланен, я мысленно улыбнулся. Похоже, этот малыш будет весьма примечательным прибавлением к роду.

Я знал, что Миражэй не сможет вновь обрести способность говорить, пока не пройдет несколько дней; но по тому, как она склонилась над малышом, приветствуя его, я понял, что за нее опасаться не стоит. Самоцвет ее души вновь обрел былую яркость и сиял, подобно дивному сапфиру, несмотря на то, что становилось все темнее.

Шикрар и Кейдра были полностью поглощены матерью и малышом. Я последовал за Ланен: она побежала к морю.

— Да благословят тебя Ветры, малышка, ты спасла их! Она не ответила. Я не видел ее лица, но мне и так все стало ясно. Потом она закричала, резко и пронзительно, и упала как подкошенная. «Ланен! »

Когда я поднял ее из воды, ноги ее запинались, она не слышала меня, а ее руки — вид их привел меня в ужас. До меня не доносились ее мысли, и я страшно перепугался. Те немногие знания о гедри, коими я обладал, улетучились, подобно ветру, — я не мог ей помочь, даже если бы знал, что помощь ей крайне необходима.

Я не мог помыслить ни о чем ином. Я должен был доставить ее назад, к ее народу. Уж они-то наверняка знают, как избавить ее от боли. Сердце мое похолодело, но иного пути не было.

Подхватив ее, я взмыл в небо и полетел, одновременно взывая к родичам на Языке Истины:

«Шикрар, Кейдра, кто-нибудь — скорее! Летите вперед, к лагерю гедри. Обратитесь к ним, чего бы это ни стоило, приведите купца или лучше целителя. Пусть они увидятся с нами на месте встреч. Мчитесь на крыльях Ветра!»

Шикрар был рядом прежде, чем я закончил.

«Шикрар, я боюсь за нее, она едва жива! Я несу ее к ее сородичам, чтобы найти для нее исцеление; оттуда я отправлюсь в Большой грот, а она останется в их руках. Совету придется немного подождать меня».

На своих громадных крыльях он быстро помчался вперед, но и я несся во весь дух, как никогда раньше не летал. Я постоянно обращался к своей любимой, боясь, что она внезапно очнется и испугается. Мне хотелось дать ей понять, что я здесь, рядом. Я осторожно держал ее, прижимая к самой груди, чтобы ей было теплее, но она не переставала дрожать. Мне приходилось сжимать ее крепче, чем в прошлый раз, поскольку она не могла теперь держаться за меня своими бедными обожженными руками, даже если бы очнулась.

Обуреваемый страстями, я даже обогнал Шикрара, прокричав ему вслух, чтобы не отставал, и продолжал нестись с ужасающей скоростью к лагерю гедри. Я не стал тратить время на то, чтобы искать перевал, вместо этого я еще крепче прижал к себе столь дорогое для меня существо и начал взмывать вверх — все выше и выше, пока воздух вокруг не сделался тонким и холодным, затем полетел напрямик через горы по направлению к лагерю гедри.

Ланен так и не приходила в себя.

Была уже глубокая ночь, когда мы достигли места встреч. Будь у меня время, я бы, возможно, заметил, что мне все еще свойственно то восприятие мира, которое, благодаря Ланен, я обрел прошлой ночью, когда часы подобны годам, а вся жизнь, кажется, пролетает за один-единственный день.

Мне было все равно, кто меня услышит. Я закричал так громко, насколько мог.


Ланен

Позже Релла рассказала мне все, что произошло: — Те из оставшихся, что еще не спали, как раз собирались чего-нибудь перекусить, как вдруг посреди ночи грянул голос, какого раньше никто во всем мире слыхом не слыхивал. С первых же слов мы почуяли, что приключилось что-то неладное.

«Марик! Купец Марик! Приведи целителя, подойди сюда, к Рубежу. К тебе взывает страж!»

Никто даже не шевельнулся: здорово уж нас оторопь взяла. Мы не верили своим ушам, но тут зов разнесся опять.

«Приди немедленно, гедри, или же я сам приду к тебе!» — вот что он кричал. Для такого огромного существа голос звучал слишком уж отчаянно. И гневно.

Тут мы увидели вереницу огней: это был Марик, опрометью промчавшийся по прогалине к Рубежу. С ним были его люди: иные подле него, но больше позади, и все несли факелы. Мы тоже вскочили и понеслись следом.

Там я увидела, что Марик стоит у самого Рубежа перед здоровенной серебристой драконьей головой, что перегнулась через изгородь. Дракон говорил очень быстро:

«Марик, мне нужно твое согласие. Мне требуется помощь, которую может оказать лишь твой народ. Могу ли я переступить Рубеж?»

Марик стоял, онемев от такого дива. Дракон наклонился поближе и опять заговорил, а клыки его так и засверкали в свете факелов! «Скорее, купец! Дай свое согласие!»

Что и говорить, этот Марик такой дерзкий малый, каких свет не видывал. У него не только развязался язык, но он еще и вздумал рядиться.

«А что ты предлагаешь взамен, старик?» — спросил он нахально. Но тут же получил по заслугам. Еще один голос донесся из тени: «Он предлагает тебе жизнь, ничтожная твоя душа! Советую тебе взять ее, а не то я сам ее возьму!»

«Даю согласие», — пискнул Марик и отступил. Мог бы и не стараться. Не успел он проговорить, как тут же гулко зашумел ветер, и дракон опустился наземь позади нас. Он был огромный и страшенный, весь как серебро, а в когтях что-то сжимал. «Это Ланен, Маранова дочерь. Ей очень больно, и что-то еще причиняет ей страдания. Она беспрестанно дрожит, как дерево на сильном ветру».

Он положил тебя наземь и с минуту стоял, склонившись над тобой. Не знаю зачем. Может, хотел понять, жива ты или нет… Тут я прервала ее:

— Знаешь, а я, по-моему, это помню.

Наверное, когда мы приземлились, я ненадолго пришла в себя, потому что помню, словно сквозь туман, как он смотрел на меня, наклонившись, и я слышала его голос:

«Ланен, дорогая моя, я вынужден оставить тебя на попечение твоих сородичей. Прости меня, милая, здесь я ничем не могу тебе помочь. Я буду следить за тобой, насколько это возможно, малейшие твои мысли будут ведомы мне. Призови меня, если будет нужно, и я явлюсь к тебе».

«Как Миражэй, как малыш?» — удалось мне спросить.

«Оба живы и здоровы. Ты достойна благодарности от всех представителей Большого рода, — и тут мысли его превратились почти в шепот: — И любви их царя».

Релла продолжала:

— Когда дракон поднял голову, он увидал подле себя Марика. Наклонившись к нему, он произнес с каким-то рокотом в голосе:

«Знай же, купец, что эта жизнь мне дороже любой другой. Верни ей прежний вид, позаботься о ней хорошенько, и я не останусь перед тобой в долгу. Вздумаешь обращаться с ней дурно, я узнаю об этом и разыщу тебя в любом уголке мира, невзирая ни на какой договор!»

Потом он взмыл вверх. Эта его серебряная шкура просияла в свете факелов белым пламенем.

Тут до нас опять донесся голос второго дракона. Но теперь он слышался глуше — вроде бы и этот дракон тоже взмыл в небо, еще выше первого.

«Мы благодарны вам за ваше дозволение и за помощь, которую вы окажете госпоже; но с этого мгновения Рубеж вновь непресекаем. Сейчас я — страж. Мы будем оставаться на своей стороне, и если кто-то из вашего народа решит пересечь Рубеж, его будет ждать смерть, как того требует договор».

Мы заспешили оттуда прочь. Тебя несли люди Марика, а он громко звал своего целителя. Думаю, ты была в забытьи…

Сама я не помню ничего из этого.


Марик

— Берис, она в наших руках! Повелители Преисподних вняли моим мольбам, дав более чем скорый ответ. Драконы нарушили договор, пересекли Рубеж — и ради чего? Чтобы только доставить мне полумертвое тело той, которую я и искал!

Не знаю, что там с ней стряслось, и ума не приложу, с чего это драконы так о ней пекутся, но что правда, то правда. Она была недалека от смерти: руки ее оказались страшно обожжены, и всю ее колотила лихорадка. Майкель спас ей жизнь, хотя это стоило ему всех его сил. Закончив, он покачал головой и сказал, что этого недостаточно. Он заставил меня разрезать плод лансипа — один из моих драгоценных плодов! — и велел дать ей съесть четверть сразу и еще четверть утром. (Другая половина плода пока осталась нетронутой; похоже, сила его творит с ней чудеса, я сам попробую вкусить его утром, если с ней все будет в порядке). Майкелю потребуется несколько дней отдыха, чтобы восстановить свою силу.

— А девчонке?

— Он сказал, что она полностью поправится прежде, чем мы покинем остров, если допустить, что плоды лансипа и в самом деле обладают такой целебной силой, как рассказывается в легендах.

— Хм… Все это очень интересно, Марик, но зачем тебе опять понадобилось будить меня засветло, чтобы поведать мне все это?

— Есть еще более важные новости, магистр. Случилось так, что нам подвернулась прекрасная возможность взять у нее кровь, хотя мы с Кадераном были почти уверены в том, что из этого получится.

Кадеран осуществил обряд, Берис. Эта Ланен — моя дочь, моя плоть и кровь, это ее я пообещал тебе за Дальновидец еще до того, как она родилась. Она будет ценой за мою боль, как ты и говорил. И очень скоро, лишь только она полностью выздоровеет, цена эта будет заплачена.

Посредник-демон, казалось, даже заурчал от удовольствия.

— Замечательно, Марик, замечательно. Раз она оказалась столь несговорчивой, пусть же она как можно скорее будет предана повелителям Преисподних. Это избавит тебя от боли и заставит ее подчиняться твоей воле. Но раз уж она принадлежит мне, то я приму некоторые меры предосторожности. Когда ты вернешься, моя доля Дохода от этого путешествия будет поистине богатой. Славная работа, господин купец!

Я отпустил тварь, теперь едва обращая внимание на то зловоние, которое она, как всегда, после себя оставила. Тут вдруг раздался стук в Дверь.

— Хозяин Марик?

Это была старуха по имени Релла, которая близко сошлась с Ланен.

Чего ты хочешь, мать? — спросил я. Быть вежливым никогда не трудно.

— Вообще-то, хозяин, я подумала, не требуется ли тебе какая помощь. Мне знаком страшный недуг Ланен, в свое время я, бывало, ухаживала за больными. Есть вещи, с которыми женщина справляется лучше.

В ее словах действительно был смысл. Но я-то, как купец, отлично знал: ничто не делается просто так, задаром.

— И что же ты хочешь взамен?

— Ну, это уж как посмотреть. Как долго будет нужна моя помощь?

— Полдня, не больше.

Я собираю по десять мешков в день, если хочешь знать. Половина дня — стало быть, пять мешков долой. — Когда я рассмеялся, она недовольно фыркнула: — Ну ладно, пускай будет три. Девочка была добра ко мне.

— Идет. Приступай же прямо сейчас, и ты получишь свое вознаграждение, равное трем мешкам. Я не спал уже несколько ночей. Присматривай за ней, — велел я. — Если она проснется от боли или ей что-нибудь будет нужно, охранники, что стоят снаружи, всегда к твоим услугам.

Пошатываясь, я оставил их вдвоем и направился к своей хижине. Только сейчас я осознал, насколько утомился.

В эту ночь боль не была слишком сильной — отвар лансипа неплохо помогал, и я проковылял в темноте несколько ярдов, безмятежно размышляя о том, что завтра освобожусь от этого навсегда.

Глава 13СОВЕТ


Акхор

Когда сородичи Ланен забрали ее, я оставил Шикрара за стража, препоручив ему заботу о ней. Я ведь созвал Совет, и не мог больше его задерживать, несмотря на все муки сердца. Но прежде чем улететь, я должен был узнать, что думает Шикрар.

Я посмотрел ему в глаза.

— Итак, друг мой, я отправляюсь, чтобы предстать перед своим народом. Я нарушил договор с гедри, хотя причины, по которым я сделал это, были благими. И уж вне всяких сомнений, я нарушил запрет. Но все-таки это обернулось во благо. — Он не отвечал. — Хадрэйшикрар, старый мой друг, как судишь ты о том, что я сделал? Он твердо посмотрел мне в глаза и ответил:

— Акхоришаан, твоя Лханен даровала жизнь тем, кого я люблю, хотя я боялся, что смерть заберет их у меня. Я пока что не могу понять причины, но чувствую, что она для тебя дороже самой жизни, иначе бы ты не сделал того, что сделал. Чем я могу служить тебе и твоей милой?

Я поклонился ему.

— Благослови тебя небо, старый друг. А пока прошу тебя: останься тут за стража. Следи хорошенько и прислушивайся к разуму Ланен, если вдруг она окажется настолько слаба, что не сможет говорить сама.

— С радостью. И если ты решишь воззвать ко мне во время Совета, не сомневайся: я буду готов услышать тебя.

Не находя слов, я просто поклонился ему еще раз в знак благодарности и покинул его.

Я боялся, очень боялся оставлять Ланен в руках Марика. Она поведала мне о сделке с ракшасами и о том, какая опасность будет ей грозить, окажись она его дочерью. Но сделать ничего было нельзя. Я ни на миг не переставал прислушиваться к ней, даже когда встретился со своим народом.


Место, где Большой род проводит совещания, представляет собой огромную естественную пещеру среди южных холмов, неподалеку от лагеря гедри. Мы ее лишь немного преобразовали, привнеся кое-какие изменения по своему вкусу, но по большей части она оставалась прежней — такой же, какой мы впервые обнаружили ее, когда только поселились на острове.

В эту ночь она в первый раз предстала передо мной в новом свете. Посреди просторного зала полыхал огонь — под тем местом, где в толщи свода пещеры сотни лет назад было проделано дымоходное отверстие. Стены сияли причудливой резьбой, что создавалась в течение многих столетий, — часть ее была выполнена на кхаадише, часть грубо высечена на каменной поверхности. На протяжении пяти тысяч лет она хранила в себе дух моего народа.

Этой ночью пещера сделалась теплой и оживленной, когда в ней собрались все мои сородичи. Я внимательно оглядел грот, чтобы отметить, кто явился, и понял, что отсутствуют лишь Идай, Кейдра и Миражэй, оставшиеся у Родильной бухты, да еще трое старейших, которые были слишком слабы, чтобы осилить столь большое расстояние, но я знал: они тоже будут свидетелями всего, что происходит на Совете, пользуясь слухом и разумом прочих представителей своего клана, так же, как Шикрару, оставшемуся у Рубежа, будет все слышно через меня. Все мои сородичи ответили на мой зов, тем более что слух о гедри, способной общаться на Языке Истины не хуже наших детенышей, разлетелся быстрее ветра.

К своему прискорбию я заметил, что все присутствующие с легкостью разместились в гроте. В ранней своей юности я слышал от одного из тогдашних старейших, что было время, когда моим родичам приходилось тесниться во время Совета. Позже мать объяснила мне, что он рассказывал не о том, что помнил сам, а лишь вспоминал истории, слышанные от своего отца, в которых говорилось о Советах прежних времен, когда наши предки еще жили на своей былой родине. После того как Малый род был поражен колдовским недугом и мы перебрались сюда, зал совещаний ни разу не бывал полон. Я никогда не забывал о последнем нашем столкновении с гедри.

Я намеревался хорошенько продумать, о чем буду говорить на этом собрании, а о чем умолчу; но с той поры, как я начал воспринимать время, подобно гедришакримам, мне открылось, что иногда оно способно пролетать настолько незаметно, что его совсем не остается на долгие раздумья. Я подошел к возвышению у дальней стены грота. Здесь было отведено особое место — для пятерых старейших и для царя. Тут должны были сидеть Шикрар, Идай и те трое, что не явились; никто из остальных пока не предъявлял своих прав на то, чтобы занять места старейших.

На Совете, собиравшемся каждые пять лет, мы рассматривали жалобы, предавались поискам мудрости и беседовали о вещах, которые имели значение для рода как единого целого. При исключительных обстоятельствах любой из нас мог бы созвать Совет и в неурочное время, руководствуясь особой, отдельной причиной.

Теперь уже отступать было поздно. Мне следовало поведать обо всем сородичам, предоставив им решать, заслуживают ли мои действия осуждения. Я переживал крайне неприятное чувство, коим всегда сопровождается действие, свершенное вне рамок законов общества. Всегда наступает час, когда общество начинает требовать объяснения или даже искать воздаяния, особенно если это общество основано на Порядке, подобно нашему роду. Я испытывал глубокий страх, о существовании которого раньше даже не подозревал, это был ужас изгнанника. Меня просто шатало от страха при мысли, что я, быть может, в последний раз нахожусь в окружении своего народа, мне пришлось встать на все четыре ноги. Теперь, когда я непосредственно столкнулся с этим, я не мог себе представить, что скоро мне, весьма вероятно, придется жить отдельно от них; их голоса не будут больше радовать мой разум, и я лишусь всякой возможности общаться с себе подобными.

«И зачем только все это?» — малодушно нашептывала мне некая часть моего существа.

В окружении тех, кого я знал и с кем жил долгие века, узы, связывавшие меня с Ланен, ослабли и казались теперь мне блеклыми, обреченными на неудачу. Когда я поведаю им о том, что произошло, то мне нужно будет лишь утаить от них наш с Ланен полет. Все остальное они готовы будут принять: ее удостоят почестей за помощь клану Шикрара, и я смогу остаться. Нужно лишь отказаться от связи с ней, относиться к ней как к детенышу, заслужившему особую честь, и не более того. В конце концов, разве мы могли бы стать друг для друга чем-то большим?

Я почувствовал себя неловко, вспомнив, в каком положении она сейчас находится, — совсем одна, в лапах этого Марика, и подумал, что над ней, возможно, уже навис злой рок. Тогда, лишь слегка коснувшись ее разума, я, к своему удивлению, получил ответ — должно быть, она только что пришла в себя. Она знала, что о ней позаботится целитель, и все же боль ее и дурное самочувствие нахлынули на меня могучей волной.

«Как твои дела, малютка?» — спросил я, частью для того, чтобы отвлечь ее от боли, частью — чтобы заглушить собственное чувство вины. Я не мог назвать ее по имени. Похоже, я всерьез намеревался при всех от нее отречься, но прежде мне нужно было проделать это в уме, чтобы узнать, каково мне станет.

Она ответила шепотом, я с болью отметил, что даже сейчас она старается сосредоточиться на своих мыслях, чтобы они были слышны лишь мне.

«Тут целитель — ох, скорее, больно ведь, боль… а-а-а! — он врачует мои ожоги — ох, Владычица, помоги мне, как больно, ох, помоги! — и говорит, что у меня лихорадка, но у него есть Целебные травы, — а-а-а! — и он даст их мне, когда боль от ожогов немного стихнет. Мне хочется просто заснуть, позабыть о боли… У тебя странный голос, что случилось?»

«Меня ждет Совет. Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?»

«Просто назови меня по имени, чтобы я знала, что мои воспоминания — это не бред, вызванный лихорадкой. Прошу тебя, дорогой мой Кор…»

«Ланен, молчи!» — оборвал я ее внезапно. Хвала Ветрам, зов ее мыслей приостановился. — Малышка, прости меня. Но ты слаба, и твои мысли слишком рассеиваются — другие могут услышать их. Ты не должна называть меня моим истинным именем, только не сейчас».

Я едва расслышал ее ответ: это было сбивчивое, смешанное раскаяние.

«Прости меня, прости, я не хотела, о как мне горько, смилуйся надо мной, Акор, прости, прошу тебя, не сердись на меня, я этого не вынесу, ох! — Нет, не-е-ет, не тронь мои руки, нет-нет-нет! А-а-а-а!»

Мысли ее оборвались, словно их перерезало острым когтем. Позднее я узнал, что она вновь впала в забытье. Я надеялся, что ее молчание было вызвано лишь стремлением облегчить боль. Но я прекрасно знал, что крик ее — да и большую часть из того, что она мне говорила, слышали все, кто присутствовал на Совете.

Ришкаан, самый старший из присутствующих и давний мой противник, проговорил от лица-всех остальных:

— Акхор, что это было? Или кто?

«Это была моя госпожа, — услышал я голос собственного сердца. — Своей храбростью она уличила меня в малодушии». И как мог я прежде позволить, чтобы в моей голове родились столь недостойные мысли! Привычка и древние устои глубоко пускают в нас корни; однако старые образцы можно разрушить.

Мысли наши неподвластны нам. Мы лишь можем решить, что нам с ними делать.

Я воззвал к ней, не зная, слышит ли она меня.

«Будь храброй, моя Ланен. Ты воистину Ланен Кайлар, Ланен Скиталица, — последовав по зову своего сердца к неведомой земле, ты обнаружила, что такое же сердце бьется и в другой груди. Мы предназначены друг для друга — это так же верно, как и то, что я — Кхордэйшкистриакхор из Большого рода. Это не сон. Поправляйся. Я вернусь к тебе, как только смогу».

Мне даже не верилось, что она способна на такое мужество. Несмотря на то, что она, изнывая от боли, лежала сейчас в тысячах лигах от дома и от своих родных, ослабевшая и израненная до полусмерти, а все потому, что помогла тем, кто сейчас собирался ее судить, стенания ее были вызваны лишь страшными муками тела. Покуда я сам не упрекнул ее в том, что она ослабела душой. Она способна была перенести все что угодно, только не это.

И, словно эхо дальнего воспоминания, я услышал шепот песни, что сложили мы с ней. Красота этого творения растопила мне сердце. Откажись я от нее, тем самым я навсегда отрекся бы и от себя самого.

Я глубоко вдохнул, собирая в себе Огонь. Пусть же они узнают всю важность этого события!

— Пусть начнется Совет! — провозгласил я, вместе со словами выдохнув и Огонь, который устремился к дальнему своду пещеры.

Дыхание Огнем священно для моего народа — к нему прибегают только во время боя, либо же когда мы обращаемся к Ветрам или освящаем какое-нибудь деяние. Пусть они знают, что и это событие освящено.

— Я, Акхор, называемый Серебряным царем, именем своих предков приветствую всех вас! Рад встрече, родичи мои!

— Здравия тебе, государь Большого рода! — ответили они в один голос.

Эхо пещеры многократно отразило их приветствие, и оно прокатилось тысячей голосов. Сердце мое сжалось при этом от гордости за их силу и от понимания, что мне, быть может, никогда уже не суждено будет услышать это вновь.

— Ответь мне, Акхор, — нетерпеливо повторил Ришкаан, нарушая заведенный порядок. — Кто это был? Была ли это та гедри, чей голос мы слышали пару дней назад?

— Родичи мои, я созвал вас сюда, чтобы поведать о том, что было сделано мною и этой дочерью гедри, чей голос, преисполненный боли, вы только что слышали и которая два дня назад послала нам предупреждение. — Я принял величавый вид, выражающий власть. — Знайте же, родичи, что отныне жизни наши переменились из-за того, что сотворил я и сделала она. Ныне все Ветры веют холодом, но истинны слова, гласящие, что на исходе зимы приходит теплый весенний Ветер.

В ответ на мои речи среди присутствующих разнесся недоуменный ропот.

Я не обратил на него внимания.

— Первая моя новость касается клана Шикрара. Миражэй родила малыша, замечательного сына. Оба они сейчас находятся в Родильной бухте, с ними все хорошо. Госпожа Идай осталась при Миражэй, она исполняла обязанности родильной сестры; Кейдра также находится при них, одаривая свою семью пылкой любовью.

Это действительно было новостью, приятной и неожиданной. Некоторые рассмеялись, вспомнив, с какой гордостью Шикрар отзывался о своем Кейдре. Большинство так или иначе знало о страданиях Миражэй, и многие восторженно замерли, объятые Удивлением.

— А разве Шикрар не с ними? — спросил кто-то.

— Он остался за стража у Рубежа, — ответил я. — Я знаю, что к тому вопросу, который я намерен изложить сейчас вам, он относится вполне благосклонно, по крайней мере к определенной его части. Я не могу пока сказать подобного о ком-то еще из рода, за исключением себя самого и двоих из тех, что остались в Родильной бухте. Впрочем, я начинаю с конца.

Высоко держа голову, я обращался ко всему Большому роду — к подобной же манере я прибегал не раз. Позже мне рассказывали (сам я этого тогда не заметил), что голос мой изменился, пока я говорил. Он сделался более низким и чистым — не таким громким, как был до этого, но гораздо более впечатляющим.

— Внимайте же, родичи мои! У меня есть, что вам поведать, — это рассказ о невероятных грезах и счастливом пробуждении, об опасной жертве и любви, превосходящей всякое воображение. Внимай, славный род мой! Это — рассказ про Акхора и Ланен.


Я рассказал им все.

Все. От своих вех-грез до нашей первой с ней встречи; об их беседе с Шикраром и о том, как она предупредила его об опасности, благодаря своему умению пользоваться истинной речью, что для всех было вполне очевидным, но все еще казалось невероятным. Поведал я и о нашей третьей встрече: о том, как я решил увидеться с ней, никому ничего не сказав, и эта наша встреча спасла ей жизнь.

Собравшись с духом и вознеся мольбу Ветрам, я поведал затем о наших с ней отношениях: как, вопреки всякому здравому смыслу и разумению, мы обнаружили, что испытываем взаимно нежные чувства. Стараясь не пропускать ничего важного, я рассказал, как мы летели с ней к моему вех-чертогу, и собирался было уже поведать о полете наших душ, но тут, по воле некоего благодушного Ветра, мне мысленно представилось всеобщее смятение, к которому, скорее всего, привела бы эта часть рассказа. Я понял, что лучше приберечь столь горячую и опасную тему под конец, когда им будет известно о моей избраннице побольше.

Тогда я стал рассказывать о том, как прибегнул к Упражнению Чистой Мысли, как получил ответ и от Ветров, которых почитаем мы, и от Владычицы, которой поклоняются гедришакримы. Это вызвало громкие обсуждения. Бывало, что Ветры и раньше обращались к нашему народу, однако этого не случалось уже на протяжении многих столетий. Я расслышал, как по гроту разнеслось слово «знамение». Мне было известно, что некоторые действительно все еще видели во мне, родившемся с кожей цвета серебра, некое знамение для Рода.

Обстоятельства, заставившие меня отправиться к Родильной бухте, были многим известны. Шикрар наверняка повсюду меня искал, а Идай отослала старших жен прочь, едва поняла, что они знают не больше ее самой (Идай была второй по старшинству после Шикрара и могла приказывать остальным). Я был рад тому, что сейчас голоса Идай не было слышно, однако понимал, что обязанности родильной сестры — дело ответственное, являющееся первой необходимостью сразу после родов. А обо мне она могла рассказать Совету и позже.

Когда я поведал сородичам о том, что Ланен сделала для Миражэй, Кейдры и их малыша, всякий ропот прекратился. Вначале они не могли поверить, что такая самоотверженность со стороны представителя иного племени вообще возможна. Я почувствовал, как у них впервые возникли сомнения, мешавшиеся с недоверием. Но я так и предполагал.

— Родичи мои, я взываю к Шикрару, старейшему среди нас и Хранителю душ, явившемуся свидетелем того, во что вам верится с таким трудом. Воспримите ли вы его слова как правду?

Они закивали. Все знали, что Шикрара не в чем было упрекнуть.

Он ждал, когда я воззову к нему.

Оставаясь у Рубежа, он обратился сразу ко всем, направляя свои мысли так, что они были слышны каждому. Говорил он просто, но отзывался о Ланен с величайшим почтением и рассказал им все до конца, объяснив, что она сейчас находится на попечении своего народа и, страшно израненная, чувствует себя очень плохо, отсюда и тот крик боли, что все слышали. Затем он рассказал, как мы прилетели к месту встреч, и, похоже, даже гордился своим участием в этом. Я гадал, как теперь преподнести им заключительные строки своего выступления — те, что я держал в своем сердце, опасаясь, что они заставят мой народ отвернуться от меня, но мне помог Ришкаан.

— Ты, кажется, хотел поведать нам еще о чем-то, Акхор? — спросил он угрюмо. — Песня твоя еще не завершена, ты ведь выпустил из середины целый кусок. С чего это вдруг детище гедри взялось за подобное дело? Ведь, по ее собственному признанию, она не целитель. Ты что, запутал ее? Или пристал к ней с мольбами? Не могу представить себе ни того, ни другого. Она могла бы попросту отказаться, и никто не стал бы ее за это винить, — тут голос его погрубел: — И почему это она так обращалась к тебе перед началом Совета? Дорогой — называла она тебя. Почему, Акхор? Чего ты еще нам не рассказал?

«Нужно довериться Ришкаану, — сказал я себе. — Он хорошо меня знает, хотя его отношение к гедри сродни.ненависти». Было самое время.

— Все это потому, Ришкаан и сородичи, что она любит меня. Она сделает ради меня все, как и я — ради нее.

«О Ветры, вверяю вам свою душу, обороните меня и мою любимую, заберите нас туда, где нас ожидает радость, о которой вы мне говорили, ибо сейчас мне кажется, что до нее — тысячи миль и тысячи лет…»

— Я должен поведать вам еще кое о чем, сородичи, и избежать этого невозможно, как бы я ни пытался.

Когда позапрошлой ночью мы сидели с этой дочерью гедри в моем вех-чертоге, я предавался с ней полету влюбленных. Наши души парили на крыльях, и вместе мы сложили новую песню.

Мы понимаем, что это глупо и невозможно, мы знаем, что между нами не может быть никакой иной связи, кроме как разума с разумом; но клянусь вам, что отныне и навечно она для меня — возлюбленная и спутница. Как и я для нее.

Первое мгновение полторы сотни представителей Большого рода стояли молча, ошеломленные, некоторые не испытывали подобного изумления многие столетия, а для иных это и вовсе было впервые в жизни.

Едва они вновь обрели способность говорить, как Большой грот наполнился гомоном: все, как один, были недовольны.

Я не ожидал нахлынувших вдруг на меня чувств. Я ощущал сдержанную гордость за то, что нашел в себе силы рассказать о Ланен в открытую; помимо этого, я испытывал возбуждение, но больше всего — радость. Впервые за все время, сколько я себя помнил, мои сородичи не только объединились — пусть даже против меня, но они еще и пробудились.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31