Глава 10СУМЕРКИ

Ланен

Когда я возвратилась в лагерь, тщательно постаравшись скрыть направление, откуда пришла, бледный рассвет уже озарял небо. Многие не спали, но меня, кажется, никто не заметил. Даже Марик, показавшийся мне озабоченным, не уделил мне внимания, окинув лишь взглядом. Пока я шагала к палатке, мне послышалось, будто вокруг пару раз произнесли что-то про «плоды» — и тут я поняла причину столь бурной утренней суеты.

За время плаванья нам несколько раз повторяли, что если мы найдем дерево с сохранившимися плодами — это будет все равно что найти клад, зарытый под пнем. Плоды были крупными и весили немало, так что за них можно было получить порядочно серебра, но это была лишь крупица их настоящей стоимости. Плоды лансипа могут возвратить утраченные годы или потерянное здоровье любому, даже пластом лежащему при смерти, и раньше, когда корабли листосборцев раз в десятилетие возвращались из плавания, половина найденных плодов раскупалась гораздо раньше, чем корабль вновь покидал гавань.

Из того, что я услышала нынешним утром, я поняла, что пронесся слух, будто кто-то нашел укрытую рощицу, где на ветвях все еще сохранились плоды. Едва услышав это, все листосборцы кинулись туда, откуда прилетела новость; завязалось несколько драк, хотя зачинщики их не успели даже покинуть пределы лагеря. Можно было представить, что творилось в самой роще! Я решила, что меня совершенно не прельщает мысль продираться сквозь толпу. Я буду продолжать собирать листья, чтобы Марик ничего не заподозрил, и у меня не было стремления разжиться большим богатством.

Может, серебро мне было и не нужно, но сон-то был необходим. Я решила остаться в лагере и отдохнуть несколько часов; но прежде я позавтракала — вместе с теми немногими, кто задержался по той же причине. К этому времени я ужасно проголодалась, и теплый челан оказался как нельзя кстати. Аромат его был приятнее, чем обычно; я наполнила кружку и наполовину осушила ее одним глотком. К такому вкусу я не была готова.

Вы, должно быть, понимаете: я не особо была знакома с прелестями роскошной жизни. Выросла я на ферме; Наша жизнь была скорее трудной, чем красивой, да к тому же довольно незамысловатой, порой просто до скуки — так мне часто казалось.

Кому-то пришло в голову накрошить в челан немного листьев лансипа — теплый, вяжущий напиток, разогревавший по утрам застоявшуюся кровь, вдруг стал подобен глотку из кубка самой Владычицы. Даже у богов, должно быть, не было напитка прекраснее, чем этот. С меня мигом слетела вся усталость, и я ощутила, как теплое дыхание лансипа растекается по всему телу животворным огнем. Я чувствовала себя более восприимчивой, более живой, а воспоминания о прошедшей ночи, притупившиеся было оттого, что мне хотелось спать, теперь вновь предстали передо мной во всей четкости.

Я понимала, что мне нужно выкроить время для сна, чтобы вечером быть бодрой и готовой к встрече — вдруг это будет моей последней возможностью поговорить с Аксром? Если его народ решит, что ему не следует со мною общаться, то, я была уверена, он подчинится их воле. Поэтому грядущая ночь вполне могла оказаться последней.

Помимо прочего, у меня вдруг появилась охота последовать за всеми остальными, и я поспешила туда, где были найдены плоды, взяв с собою мешки. Я подозревала, что пока я туда доберусь, мне уже ничего не перепадет, но долгая прогулка дала бы мне время поразмыслить.

Я обнаружила в себе, нисколько этому не удивившись, чувство боли, возникшее при одной лишь мысли, что я больше никогда не увижусь с Акором. Невзирая на все наши различия, под серебристой драконьей маской я видела разум, во всем подобный моему, — мои собственные мысли и стремления отражались в нем, словно в зеркале, и подобного в моей жизни еще не бывало. Даже Джеми не был одержим моей мечтой о том, как два народа могли бы жить в мире и согласии друг с другом, теперь же, когда я знала, что раньше так оно и было, мне казалось, что моя мечта вполне осуществима. Пока я шла, то размышляла о тех славных временах, гадая, удастся ли мне каким-то образом вернуть в наш мир этот дух прошлого. По крайней мере я страстно желала этого.

Первым делом надлежит исправить вред, который явился причиной нашего разобщения, — освободить Малый род. Но как это возможно — после стольких веков неудачных попыток, предпринимавшихся драконами бесчисленное количество раз? Я не находила ответа, хотя и не переставала искать его. Я почти видела перед глазами самоцветы потерянных душ: они лежали в темной пещере, одиноко мерцая на протяжении бесконечно долгой ночи; и воображение наполняло мое сердце мукой за те две сотни душ, что заточены там, для которых каждое мгновение тянется невыносимо долго, и уже нет сил бороться с отчаянием, но они все-таки не теряют надежды, что когда-нибудь сородичи их освободят и вернут к жизни.

Но даже если бы освобождение и произошло — как объединить народы, за плечами у которых тянется столь мрачная история?

Это казалось невозможным. Наверное, это и было невозможно…

Все утро без отдыха я собирала листву (как я и думала, все плоды были уже оборваны, пока я подоспела); набивая листьями мешки, я тащила их назад к лагерю, до которого было не близко, и при этом не переставала думать, как же нам с Акором быть.

Время было настроено против нас. После нашей следующей встречи я даже не буду знать, увидимся ли мы с ним когда-нибудь еще раз. Я понимала, что сегодня же вечером должна буду поговорить с ним о том, можно ли как-то освободить Малый род, и надеялась что он меня выслушает и не разгневается. У меня не было уверенности в том, готова ли я испытать на себе гнев дракона, но отказаться от этого я не могла. Конечно, порой меня посещали мрачные сомнения относительно мудрости своих намерений, но тут уж ничем помочь было нельзя, и я не слишком забивала себе этим голову. Я испытывала радостное головокружение — и от того, что узнала ночью, и от лансипа; драконы прочно засели в моем сердце, и мне не хотелось думать о том, что очень скоро придется с ними расстаться.

Нет, Ланен, давай все начистоту. Скажи то, о чем действительно хочешь сказать.

Мне не хотелось думать о предстоящем расставании с Кордэшкистриакором.

Марик

— Берне, мы нашли плоды лансипа!

— Замечательно. Это подтверждает слова моего предсказателя: мы обретем неслыханное доселе богатство. Это хорошо. А что с девчонкой?

— Ее схватят сегодня вечером и пустят ей кровь. Мы с Кадераном приготовили все для проведения обряда.

— Да преуспеем мы оба во всех наших делах. Прощай!

Акхор

Я только что обманул своего старого друга. У меня не было намерения говорить ни ему, ни кому бы то ни было о встрече, что предстояла нам с ней на закате. Я хотел, чтобы это было подарком для Ланен, как и для меня, — несколько мгновений общения для тех, кто был разлучен тысячи лет.

Мне хотелось, чтобы мы были только вдвоем, как в первую ночь нашего знакомства. К тому же где-то в глубине я ощущал смутное желание — нет, потребность — увидеть ее при свете дня; я знал, что ей тоже хотелось бы этого.

Мне было непонятно, отчего я так доволен. Мой обман должен был давить меня тяжким бременем, препятствуя всякому моему движению. Я добрался до своих чертогов с величайшим трудом, это верно, но лишь потому, что я не осмеливался подняться в воздух, будучи так недалеко от лагеря гедри. Наш род давно принял решение всегда оставаться темной тайной для гедри, которые приезжали сюда собирать мертвые листья, взамен поставляя нам живой скот. Это было необходимо на случай, если бы их глупость когда-нибудь возросла настолько, что дело не ограничилось бы теми несколькими самоубийцами, вздумавшими пересечь Рубеж. Если им не будет ведома наша сила, они не будут знать и то, как ей можно противостоять.

Отчего-то мне так и хотелось взлететь ввысь, воспеть свою радость Ветрам, пронести над землей ее имя, вручив его небесам. По пути я отдался на волю воображению и позволил своему разуму воспарить. Я следил за своим полетом: я взмывал прямо вверх, пока крылья мои не устали и воздух не сделался слишком тонок; затем ринулся вниз, сложив крылья и прижав их плотно к телу, и слышал, как ветер свистит в ушах; у самой земли я вновь резко взмыл, описав широкую петлю, и продолжал полет, не преследуя ничего, кроме радостного удовольствия.

И в этом видении мне почудилось, будто я посмотрел в сторону восходящего солнца и увидел одну из жен нашего рода, но обладавшую сердцем и голосом Ланен… Вместе с ней мы восторженно парили в небе, не думая ни о чем, выписывая замысловатые узоры, вознося песнь рассвету и друг другу, — новую песнь, которую лишь мы вдвоем…

Испуганно вздрогнув, я раскрыл глаза. Кровь стучала у меня в жилах от страха и… от других чувств.

Я наконец понял, в чем дело.

Когда двое из рода задумывают вступить в брак, они объявляют о своем решении, совершая полет влюбленных. Это долгий, причудливый и беззастенчиво страстный полет. Пара выписывает в небе свои собственные, неповторимые узоры, которые частью основываются на семейных традициях, частью — на личных особенностях каждого, но при этом всегда добавляется и нечто новое, доселе не встречавшееся. Паря в воздухе отдельно друг от друга, они в то же время едины; в конце своего полета они покидают тех, кто собрался на них посмотреть и пожелать им счастья. В дальних частях острова есть множество мест, где они могут спокойно уединиться, и только шум моря или леса будет доноситься до их жилища.

Я так и не выбрал до сих пор себе подругу, о чем Шикрар то и дело мне напоминал. Почтенная Идай давно уже давала понять, что с радостью приняла бы мое внимание, да и мне по праву следовало бы принять ее: она обладала редчайшей мудростью и была предана мне, но я уже несколько раз отвечал ей, что у меня нет желания сочетаться ни с одной из ныне живущих жен рода. Я примирился с тем, что женюсь поздно или ли не женюсь никогда…

И теперь, стоя на тропе, что вела к моим чертогам, я дрожал, осознавая, что в разуме своем я уже положил начало полету влюбленных, готовый посвятить себя одной-единственной, с которой соединился бы навечно.

И этой единственной была Ланен Кайлар из рода гедришакримов…

Кое-как я добрался до своего жилья. Я ужасался и ликовал одновременно. Раньше меня порой посещало опасение, что я не способен полюбить кого бы то ни было, — и все же вот она, любовь, во всем своем чудесном проявлении, но к кому? К детищу гедри, унеси Ветры мою душу!

Или же я позволил себе предаться этим мечтам лишь потому, что подобный союз сам по себе попросту невозможен? «Выбрал самую недосягаемую из всех, Акхоришаан», — подумал я про себя, рассмеявшись вслух. И все же видение, в котором она представлялась мне одной из моего рода, не покидало меня, доставляя мне удовольствие и заставляя мою душу парить, раньше я никогда не чувствовал ничего подобного. Я казался себе юнцом, несмотря на все прожитые годы, и сейчас же решил, что буду просто наслаждаться этим новым для себя ощущением. Оно было поистине чудесным. Раз уж тому, о чем я грезил, не было суждено сбыться наяву, мне оставалось самозабвенно предаваться этим чувствам, покуда они длились. Вскоре она уедет, и жизнь моя вновь неспешно потечет по своему тихому руслу, а об этих мгновениях останутся лишь воспоминания, которые я буду лелеять до конца своих дней.

Я тяжело вздохнул. Мне придется собрать Совет, как потребовал Шикрар. Пока не кончилось утро, я должен созвать свой народ в Большом гроте, неподалеку от Рубежа.

Я стал в позу восприятия и приступил было к упражнению спокойствия, однако вскоре отказался от этой затеи. Как мог я созвать Совет, который будет решать, позволить ли мне встречаться с Ланен? Ведь имя ее по-прежнему звучало у меня в мыслях дивной музыкой…

Мне нужно было выждать несколько часов. А пока я дал полную свободу воображению, позволив ее словам и мыслям найти приют в моем сердце. Мы беседовали всего лишь несколько часов, и я знал, что через некоторое время чувства мои улягутся, и я смогу вновь доверять себе настолько, чтобы поговорить со своим народом.

Рано или поздно.

Ланен

Когда действие лансипа закончилось, я едва нашла в себе силы притащиться обратно в лагерь со своими мешками и завалилась спать. Проспав мертвым сном несколько часов, я проснулась, когда было далеко за полдень. Меня разбудило солнце — белое и яркое в это время дня, несмотря на позднюю осень. Перед глазами стоял короткий сон: лес, залитый ослепительным светом, и звучание песни, подобной которой я никогда раньше не слышала… Солнечный свет согревал меня, я чувствовала, что хорошо отдохнула, и первой, и единственной моей мыслью было поскорее дождаться предстоящей встречи.

Я не могла сидеть спокойно, когда мысли мои гонялись друг за другом кругами, и была глубоко благодарна тому, что мы, листосборцы, не обязаны были придерживаться строгого расписания. Сейчас в лагере было лишь несколько человек: одни возились с костром и варевом, другие после тяжелой ночной и утренней работы отправлялись на боковую, третьи, наоборот, выбирались из палаток и, пошатываясь, шли налить себе челану. Никому не было дела до меня и моих намерений, а Марика я и вовсе нигде не замечала.

Я укуталась в плащ и пошла по направлению к морю. Ночной холод отступил, и день был погожим, почти теплым при ярком солнце, хотя с моря дул легкий ветерок. Приспустив плащ, я вволю наслаждалась чудесным днем, пока была возможность, поскольку знала, что ночью наверняка опять будет холодно. По правде говоря, я пыталась осмотреть окрестности и просто насладиться тем, что нахожусь на том самом острове, который притягивал меня все эти долгие годы. Море казалось живым существом, словно танцующим в лучах солнца, в воздухе с радостным гомоном носились чайки, ветер был свежим и соленым; но все заслонял собой образ Акора: резкие черты его лица, виденного мною лишь при свете луны, мерещились мне везде, куда бы я ни посмотрела. Я не могла помыслить, что со мною происходит. Конечно, он был первым виденным мною драконом, весьма внушительным и производящим сильное впечатление, но почему мне вспоминаются больше его глаза, нежели слова? Не то чтобы внешний вид его был мне безразличен, но в нем было нечто такое, что вызывало во мне весьма неожиданные чувства. Я не могла дать этому определения, но это было явно что-то знакомое…

«Артур».

Я остановилась как вкопанная. Артур из поместья Берстед, что в Межном всхолмье, недалеко от моего прежнего дома? Во имя Владычицы, почему это я вдруг о нем подумала? В детстве он был моей любовью. Да, мне очень хотелось тогда быть с ним, и я рыдала, когда он женился на другой, но это было давно, и какое это имеет отношение к Акору?

«Ты любила его».

Да, наивной детской любовью. Да, в него влюбилась.

И многие дни после их свадьбы тебе мерещилось его лицо в каждом работнике твоего поместья.

Да, ну и… ой… Ой! Нет-нет, этого не может… Я ведь… О Владычица, нет, это невозможно!

«Разве?»

Еще чего не хватало! Я даже рассмеялась. Влюбиться в дракона? На подобную глупость не способна была даже я. Я ведь не дитя малое, чтобы сходить с ума по существу, настолько от меня отличающемуся. Я бы ни за что…

«Не такие уж мы и разные, — говорил он. — Будь он человеком, ты бы полюбила его, верно?»

Такая мысль показалась мне страшно привлекательной. Я попыталась представить его мужчиной, и образ этот почти без труда явился мне, словно готовый портрет. Я видела его — гибкого, статного, с волосами, блестящими серебром, и зелеными глазами, глубиной своей подобными морю; его красивое лицо озарено неподражаемой улыбкой, он берет мои руки в свои и прижимает меня к себе…

И тут огромная фигура, которую я видела ночью, вновь возникла передо мной: самоцвет сияет на кованом серебристом челе, голос подобен песне, а мысль — самой любви, и он произносит мне свое имя…

«Кодрешкистриакор».

«Пусть так. О святая мать Шиа, помоги! Пусть так, я люблю его», — ну вот, наконец-то я это сказала. Я люблю его, как бы он ни выглядел, и да помогут мне небеса! Но что же, во имя Владычицы, мне теперь с этим делать?

На этот вопрос внутренний голос не давал ответа.

Я стояла в раздумьях — и, рада сказать, даже смеялась про себя. Я не могла воспринимать свои мысли всерьез. Мне очень нравилось представлять его в виде человека, но меня по-прежнему очаровывал и его истинный, драконий облик, даже ничуть не меньше.

Одной Владычице ведомо, где бродили мои мысли, которым я предоставила полную свободу; однако вскоре я вынуждена была задуматься об иных вещах, не имевших ничего общего с любовью к существу возрастом в тысячу лет и размером с усадьбу Хадрона.

Я стояла за поворотом тропы, который обогнула некоторое время назад, погруженная в свои бредовые мысли, как вдруг услышала голоса. В нынешнем своем настроении мне никого не хотелось видеть, поэтому я отступила под прикрытие густого низкорослого ельника. Ветви елей были такого же цвета, как и мой плащ. Укрывшись в их тени, накинув капюшон на волосы — на ногах у меня были темные гетры, — я сделалась почти невидимой.

И очень кстати. Голоса приближались, и я поняла, что один из них принадлежит Марику.

Я надеялась, что они просто пройдут мимо, и тогда я смогу вернуться в лагерь, но вместо этого они остановились по другую сторону от поворота. Мне было хорошо слышно, о чем они говорят,

— Дело идет неплохо, господин, не правда ли? — сказал другой голос. Был он высоким, гнусавым и чрезвычайно неприятным, и я его сразу же узнала. Это говорил Кадеран, юркий проныра, всегда вившийся вьюном около Марика. Я не представляла себе, зачем ему понадобилось отправиться в это путешествие, но поскольку мне удачно удавалось избегать с ним встреч, то это меня особо и не интересовало. — Найти в первую же поездку плодоносящие деревья! Это будет величайшим торжеством! Скоро ты сделаешься таким богатым, что твои сокровища будут доставлять тебе немало хлопот.

— Не могу дождаться этого, — ответил Марик беспечно. Красота его голоса теперь была еще больше подчеркнута, в противоположность гнусавости Кадерана. — Да пребудет на мне подобное бремя до конца дней моих. А ты неплохо поработал сегодня.

— Разумеется, господин. Я приготовил защитную мазь, как ты просил, и обряд можно будет провести уже сегодня на закате. Но должен сказать тебе, господин: то, что ты требуешь от предметов, которые приготовил для тебя магистр Берис, невозможно.

— То есть как — невозможно? — вскинулся Марик.

— Мой господин, я делаю все, что могу, но ты просишь слишком многого, а на все нужно время, — он понизил голос, но я по-прежнему могла разобрать слова. — Вызов демонов — дело тонкое, мой господин. Тут нельзя действовать слишком поспешно, а то, что ты требуешь, превосходит обычные рамки. Я ведь не магистр шестого круга.

— Будь проклят этот Берис!