— А разве ты сам не нарушил их, государь, когда воззвал к этой… к этому гедришакриму?

— Ты несправедлив ко мне, Шикрар, — ответил я сурово. Я не позволил ему уязвить меня своей благопристойностью, равно как и себе — уступить дружбе. Слишком много было связано с предстоящей встречей. — Ты прекрасно знаешь, что это она воззвала ко мне, а не я, и что, по закону, нарушением с их стороны считается лишь пересечение Рубежа. А если я и преступил в чем-то наши законы, позволь мне пока что самому нести это бремя. Может статься, мы, ты и я, обнаружим вдруг, что не прав как раз закон.

Шикрар не ответил.

— Я встречу тебя у сторожевого поста на Рубеже незадолго до полуночи, — объявил я ему и на прощание сказал то, что принято всегда говорить стражам. Слова с трудом слетали с моего языка.

— Стереги исправно, дабы не проник в наши земли демон.

Мне не требовалось большой сообразительности, чтобы понять: теперь он считает это вполне возможным и готов возложить на меня всю вину за то, что я сам помогаю этому демону явиться. В конце концов, нельзя было исключать возможности, что эта малютка — нет, ее следует называть по имени, — что Ланен Кайлар была лишь пешкой в чьей-то большой игре: сама по себе не оскверненная, она вполне могла позволить проникнуть сюда скверне.

Такое было возможно.

Но, едва покинув Шикрара, я ощутил, как гнев и разочарование заглушаются подступающей радостью от предстоящей встречи с ней; я не верил, что подле нее может гнездиться зло.

К сожалению, горькая истина заключается том, что камни на поле обычно обнаруживаются лишь тогда, когда о них ударяется плуг.

Ланен

Не знаю, как я вообще умудрилась заснуть в ту ночь. Закрывая глаза, я каждый раз видела прямо перед собою этот серебристый лик, этот взгляд всего лишь в нескольких дюймах от меня, слышала этот голос, музыкой звучавший у меня в ушах, вдыхала этот дикий, странный запах — и открывала глаза, чтобы в изумлении дать волю слезам.

После всех этих долгих лет я поняла, что мне повезло так, как везет мало кому, ибо когда я воспользовалась возможностью отправиться за своей мечтой, то в тени деревьев под луной не просто нашла то, что искала, — мне было даровано обнаружить много больше, чем я надеялась. Найденное превзошло все мои ожидания, мои желания и все мое воображение — неуклюжие слова мои совершенно бессильны передать это.

Весь следующий день я пребывала в каком-то оцепенении, пока вместе с остальными собирала лансиповые листья — почти не разговаривала и совсем ничего не ела, но под этой внешней отрешенностью скрывалось необычайное оживление. В каждой птичьей песне я различала малейший перелив, слышала шепоток ветра высоко в листве, что оставалась еще на деревьях; вдыхала запах горящей древесины, исходивший от костров, пьянящее благоухание лансипа вокруг и среди всего этого — едва уловимый аромат осеннего увядания, благотворный и терпкий. Мне слышалось похрустывание тончайших веточек под ногами, я различала тихий ропот бурой осенней травы, приминаемой и утаптываемой мною. Прерывистый дождик, зарядивший вскоре после полудня, покрывал мне щеки холодными блестящими каплями. Раскрыв рот, я глотала дождинки, словно малое дитя, и мне казалось, что я никогда не пробовала ничего более сладкого. Рукам моим было приятно ощущать прикосновение мягких листьев, когда я собирала их в пучки, набивая мешки из грубой холстины, затем накрепко завязывая жесткой пеньковой веревкой, от которой у меня горели ладони. Я и впрямь напоминала себе ребенка, впервые открывшего мир и воспринимающего все в необычном свете, со странной, пугающей четкостью; и с каждым мгновением, с каждым ощущением мысленно возвращалась к чудо-дракону.

Кордэшкистриакор.

Я боялась, что не запомню это имя, такое длинное и замысловатое — но, пока я прошлой ночью возвращалась в лагерь, вновь и вновь переживая в уме нашу встречу, оно беспрестанно звенело у меня в ушах дивным колокольчиком.

Все же я открыла, что человеческий разум недолго способен пребывать в подобном восторженном состоянии. Во второй половине дня я уже валилась с ног от усталости, и мне пришлось вернуться в палатку и вздремнуть, пока остальные продолжали работать. К счастью, я оказалась не единственной. Похоже, что среди листосборцев выработалось общее правило: собирать листья до тех пор, пока тебядержат ноги, затем притащиться в лагерь лишь для того, чтобы поесть и поспать (и чем меньше, тем лучше), после чего — вновь за работу. Прошлой ночью мои сотоварищи только и делали, что приходили и уходили, пока я лежала в палатке и пыталась уснуть, да и утром было то же самое — ни складу ни ладу. И моих уходов и возвращений никто не замечал, поскольку все поступали так же.

Отдыхала я недолго. Проснувшись от гула голосов, я поняла, что проспала всего час или около того. Было, наверное, часов пять пополудни. Оказалось, что Марик велел всем собраться возле костров, на которых готовился ужин. Его красивый голос звучал зловеще. Остальные вокруг шептались, гадая, что будет.

Марик стоял подле костра, позади него столпились его люди, а у ног лежала страшная кровавая груда.

— В полдень меня вызвал страж, — произнес он громко. Мог бы и не повышать голоса: все и так слушали очень внимательно. — Этот несчастный дурак решил, будто я солгал вам, и ночью он вздумал пересечь Рубеж. Они вернули его труп сегодня утром, — он оглядел тесные ряды лиц. — Боюсь, сейчас мне понадобится ваша помощь. Я попросил бы вас подойти и оглядеть труп. Я не знаю, как звали этого безмозглого молокососа, и лицо его мне незнакомо, но, быть может, кто-то из вас сумеет мне в этом помочь.

Я прекрасно знала мертвеца, но брат его опередил меня. Прошлой ночью я не разглядела во тьме мертвое тело, лежавшее слишком далеко; теперь же мне, как и всем прочим, было хорошо видно то, что осталось от юноши. В теле его зияла огромная рана, голова была отвратительно свернута набок, а на мертвом лице застыла гримаса ужаса. Меня едва не выворотило наизнанку, и я обхватила руками живот… счастье, что я многие часы ничего не ела. Мне и раньше доводилось видеть смерть, но то, что предстало у меня перед глазами сейчас, было просто ужасно. Я не переставала твердить себе, что он был вором, был вором, но от этого мне не становилось легче. У молодого человека впереди была вся жизнь, он мог бы еще искупить любое содеянное им зло.

Гул голосов возрос: присутствующие были охвачены возмущением и гневом. Марик ждал этого.

— Если вы помышляете о мести, то сразу можете отказаться от этой затеи, — произнес он громко, заглушая ропот толпы. — Как вы собираетесь отомстить тварям, которые вот так запросто убивают? Я видел их. Можете колоть их клинками из отменного южного булата хоть сто лет, они даже не почувствуют боли, говорю я вам. Нас охраняет договор, нас охраняет Рубеж; но стоит вам пересечь границу, и вы станете такими же мертвецами, как… как…

— Как Перрин, — произнес сокрушенно Дарин, брат погибшего; лицо его было белым от потрясения. — Его звали Перрин.

«Перрин, — повторила я про себя. — Перрин. Теперь-то уж я не забуду».

Никто не должен умирать подобным образом. Даже если он был вором.

Я должна буду как-то сказать об этом своему большому брату.

Марик

После того как тело было опознано, мы с Кадераном отправились назад в хижину.

— По крайней мере, это будет полезным уроком, — сказал я, пока мы шли туда. — Этот случай предотвратит повторные вылазки в земли драконов. Я не могу позволить себе потерять еще кого-нибудь из листосборцев.

— Разумеется, мой господин. А нет ли у тебя сомнений в том, что листосбор нельзя продлить? Нам так не хватает рабочих рук.

— Если желаешь пойти спросить об этом у тварей, чтобы они прикончили тебя за свое усердие, валяй, а я не хочу, — ответил я с раздражением.

Он лишь посмотрел на меня.

— Прости меня, Кадеран, — сказал я, — сегодня боль моя особенно сильна. Нет, страж сказал мне: шесть ночей, а на рассвете седьмого дня мы должны будем уплыть. Так я и намереваюсь поступить. Ладно, — продолжал я, когда мы зашли в хижину, — с магическими предметами, которые вы мне приготовили с магистром Берисом, все понятно: бесшумные сапоги, плащ-невидимка, который будет скрывать меня в темноте, амулет, уничтожающий запах, и все это без каких-либо следов участия демонов, хотя именно они и создали эти вещи. А что это за кольцо, которое он прислал?

— Кольцо семи кругов. Это великое творение, господин Марик, — Кадеран самозабвенно улыбнулся. — Никто из живущих, кроме Бериса, не имеет силы создавать подобное. Одно лишь это кольцо будет стоить десятой доли всего собранного тобою лансипа, — он понизил голос, словно боялся, что его могут подслушать: — Это оружие, которое будет действенным против истинных драконов. Каждый следующий из кругов еще более разрушителен, чем предыдущий. С помощью этого кольца ты сможешь с легкостью противостоять одной из этих тварей — и даже двум, при разумном использовании, — но для того, чтобы заклятие работало, ты должен носить кольцо на руке. Для каждого из кругов существует особое магическое слово, высвобождающее их силу. Если, к примеру, тебе нужно использовать огонь первого круга, ты должен направить кольцо на дракона, произнести нужное слово и повернуть внешний круг вот так… Я внимательно рассмотрел кольцо. На первый взгляд оно казалось всего лишь причудливой драгоценной штуковиной, но стоило мне его надеть, как я ощутил могучие толчки пробегавших по нему огней. Я тут же его снял.

— Это, конечно же, самое последнее средство. Но я все же намереваюсь избежать жестокой схватки, и если мне это удастся, что мне тогда делать с кольцом? Если вдруг оно мне не понадобится, чего ради я платил за него такую цену?

— Магистр Берис сказал мне, что он тоже надеется, что оно тебе не понадобится, тогда он сможет втридорога продать его какому-нибудь искателю приключений, многие его с руками оторвут.

— Ну ладно, — ответил я, решив все-таки обдумать возможность учинить бой с драконами. — Нужно сделать еще кое-что, и Берис уверил меня, что ты с этим справишься. Он говорил, что ты можешь сотворить заклинание, которое защитило бы меня от драконьего пламени.

— Да, он сказал мне об этом. Я уже собираю необходимые составные части, однако кое-чего мне еще недостает, и ты должен снабдить меня этим.

— Почему-то меня это ничуть не удивляет. Что же тебе нужно? Лансипу? Или еще крови?

— Что-нибудь, к чему прикасался дракон.

Сперва я опешил, но потом лицо мое расплылось в широкой улыбке, как только я понял, что может для этого сгодиться.

— Нет ничего проще. Это должно быть большим?

— Достаточно будет пригоршни. Но, господин, осмелюсь ли я спросить…

— Я знал, что эта смерть мне еще пригодится, — ответил я. Так росто! — Дракон наверняка прикасался к юному Перрину. Он еще не погребен, и если я попрошу его брата позволить мне взять на себя похороны, наверняка тот не откажет мне и в кусочке плоти из раны трупа? Особенно, если он об этом не узнает.

Кадеран поклонился.

— Воистину, ты очень щедр, господин. Могу ли я позволить себе спросить: каковы твои намерения относительно ребенка Маран Вены?

— Ты знаешь о них, — ответил я резко.

— Прошу прощения, я имею в виду твои ближайшие намерения.

— Я пока подожду, — когда он попытался возразить, я раздраженно оборвал его: — Ты сам сказал, что нам не хватает рабочих рук. Она добывает лансипа не меньше остальных, и было бы глупо устранять ее от этих обязанностей раньше времени. Завтра ночью будет еще не поздно, а мне это даст дополнительный день — она ведь будет работать, а не сидеть сложа руки. Завтра ты научишь меня, как вызвать этих самых рикти, которые расскажут нам, что у нее за кровь.

Кадеран вновь поклонился.

— Сказать по правде, господин, я буду очень рад этому. Но знай, что для подобных сведений нам придется вызвать не рикти, а настоящих ракшасов. Это будет стоить недешево.

— Дешево никогда не бывает, — огрызнулся я. — Ступай же, а завтра доложи, как закончишь все приготовления.

С поклоном он удалился.

Я велел одному из своих охранников помочь брату погибшего позаботиться о трупе, затем сел поразмышлять над чашкой лансипового отвара. Лансип слегка притупил боль, никогда меня не покидавшую, — это было ценой, уплаченной мною за Дальновидец, который я так ни разу и не использовал. «О, повелители Семи Преисподних, — молил я, — пусть она окажется моей дочерью, чтоб это мучение наконец закончилось!» Завтра ночью я заставлю ее дать мне крови. Тогда мы все узнаем.

Ланен

Я ожидала, что Марик снова будет приставать ко мне вечером. Но он не появлялся, и от этого, казалось, было еще хуже. Работая, я думала лишь о том, что он наверняка выжидает, пока я насобираю достаточно листьев, ему ведь это было выгодно. Мне это казалось таким мелким; однако ему, похоже, мелочность была не чужда.

Я отправилась на сбор листьев вместе с остальными, сразу после того, как бедняга Дарин унес тело своего брата прочь, когда солнце уже начало скрываться за лесом. Заметив неподалеку Реллу, я окликнула ее, и несколько часов мы работали бок о бок при свете лампад: отбирали лансиповые листья от всех прочих и следили, чтобы не попадалось ни веточек, ни грязи. Когда же наконец мы отправились обратно в лагерь, то еле переставляли ноги — очень уж устали. Придя, мы подкрепились остатками похлебки, которая не остыла лишь потому, что стояла возле огня. Мешки с листьями, которые мы приносили каждый раз из леса, время от времени собирались и доставлялись на корабль, и, по моим грубым подсчетам, их там набралось уже несколько сотен.

Я с удовольствием поужинала в палатке вместе с Реллой. Она, как обычно, пожаловалась, что у нее ноет спина, с чем я тут же дружески согласилась, после чего она подняла на меня глаза и спросила:

— А как идут твои поиски, девонька? Не решила еще отказаться от своей затеи — после того, как они приволокли сегодня этого растерзанного молодчика? — я совершенно не помнила, что рассказывала ей об истинной цели своего путешествия. — Готова биться об заклад, они с ним недолго разговаривали.

Я замялась. «Облеки все это в истину, Ланен», — напомнила я себе.

— Да, не очень-то похоже, что между ними был разговор. Но я пока не сдалась. Марик сказал, что Перрин пересек Рубеж. А я не стану этого делать.

— И не надо, девонька. Если тебя тоже принесут в таком виде, даже я не стану смотреть на тебя.

— А ты, Релла? — спросила я, стараясь, чтобы мой вопрос казался непринужденным. — Тебя-то что заставило участвовать в этом глупом предприятии? Ты никогда мне не рассказывала.

— И вовсе это не глупое предприятие, ежели благодаря ему я смогу страшно разбогатеть, разве нет? — ответила она с усмешкой. — Надо думать, я тут за тем же, что и все остальные, окромя разве что тебя. Однако ж я заметила, что ты и сама не прочь пособирать лансипу, чего бы ты там ни говорила.

Я рассмеялась, хотя слова ее меня несколько обеспокоили. Я ведь изо всех сил старалась делать то же, что и прочие, чтобы не слишком выделяться.

— Да с чего бы мне отказываться от богатства, когда оно — вот оно, знай бери? — сказала я с вызовом.

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос. А теперь или помолчи, или выйди, милочка. В отличие от тебя, я сегодня днем совсем не спала и вся измучилась.

Я прилегла на свою скатанную постель, решив чуток передохнуть, пока Релла не заснет. Это была вторая из шести коротких ночей, и листосборцы по-прежнему то беспрестанно возвращались, то снова уходили, чему я была донельзя благодарна. Приближалась полночь, и в лагере было тихо, когда я встала, как и в прошлый раз, и, нацепив сапоги и плащ, выбралась из палатки.

Луна стояла высоко в небе, полная и яркая, и ночь была удивительно ясной. Я не забыла о Перрине — как и о Марике, — но, несмотря на все опасения, на сердце у меня было легко, словно у маленькой девчонки, мечтающей лишь о диких цветах да ясном летнем дне, или у деревенской девушки, только-только встретившей "свою первую любовь и опьяненной счастьем. Наконец-то я жила в своем сне, и даже призрачная тень смерти не могла приглушить моей радости. Я готова была оторваться от земли и взлететь; мне с трудом приходилось сдерживать себя, чтобы не рассмеяться во весь голос.

Приблизившись к Рубежу, я слегка остепенилась. Пристально вглядывалась я в облитые лунным светом деревья, но его нигде не было видно. Я открыла рот, чтобы назвать его по имени, которое так будоражило мне сердце, и уже произнесла было первый слог, как вдруг какой-то внутренний толчок внезапно заставил меня онеметь.

Вся моя беспечность тут же улетучилась. Не следовало делать глупостей, если я собираюсь заговорить с ним.

Я ведь чуть было не произнесла вслух его истинное имя, тем самым предав бы его доверие, которое он не раздумывая оказал мне. Хвала Владычице, что я вовремя опомнилась.

Может, мне следовало назвать его «большим братом»? Или использовать лишь часть его имени? Или же…

Ага!

Сделав глубокий вздох, я вся сосредоточилась и представила своим внутренним взором его серебристый лик — настолько близко, что можно было переговариваться шепотом, и мысленно прошептала:

«Брат мой!»

И явственно почувствовала его удовольствие, когда он ответил мне:

«Рад встрече, маленькая сестра».

Теперь я знала, где искать его глазами, и смогла различить среди ветвей очертания огромного тела. Прошлой ночью я его вообще не увидела бы: тогда было страшно темно, лишь неверный свет луны пробивался иной раз из-за облаков. Сейчас, однако, ночь была изумительно ясной и едва ли не такой же светлой, как день. Ветер почти стих — я лишь слегка чувствовала дуновение, и полная луна глядела на нас с небес. Он пошевелился, приветствуя меня, и я впервые как следует разглядела его во всем великолепии.

Голова его, напоминавшая своими резкими и жесткими очертаниями стальной фигурный шлем, внушала ужас. Я узрела шипастый гребень, который начинался у него на макушке и шел по всей длине спины (насколько мне было видно) до самого кончика хвоста. Его широкие кожистые крылья были сложены на спине; клыки даже с такого расстояния казались огромными, острыми и грозными, сразу бросаясь в глаза, несмотря на закрытую пасть.

Это то, что меня в нем ужаснуло.

От всего же остального его вида у меня просто захватило дух.

Он был подобен лунному свету на подернутой рябью водной поверхности, словно отражающаяся в море луна. Шкура, казалось, светится сама по себе, мерцая в голубом свете. Когда он приближался ко мне, его изгибающееся тело двигалось с неторопливым изяществом, за которым скрывалась способность к молниеносной быстроте. Похоже было, что возле нижней челюсти и вокруг головы чешуя заканчивалась, отчего лицо его казалось сплошной твердой маской. Он выглядел так, словно был выкован из чистейшего серебра, а темное пятно у него на лбу, которое я заметила прошлой ночью, оказалось ярко-зеленым самоцветом, подобным огромному живому изумруду посреди серебряного озера. Пара громадных изогнутых рогов вздымались на голове, заворачиваясь назад, и были под стать всему его облику.

Я не могла вымолвить ни слова.

— Маленькая сестра, — произнес он ласково, — тебя что-то смущает?

Я обнаружила, что дышу тяжело и прерывисто, едва ли не подавленная столь величественным зрелищем. Мне хотелось убежать прочь, и в то же время хотелось пасть на колени и с благоговением поклоняться этому необыкновенному существу, но я знала, что ни то ни другое не было бы правильным поступком. Я закрыла глаза.

Низкий, свистящий голос, в котором присутствовала такая редкая мелодичность, о какой Марик не мог даже и мечтать, прошептал:

— Малютка, что с тобой?

С закрытыми глазами я, по крайней мере, смогла говорить.

— Со мной все в порядке, брат мой, я… прости меня, просто прежде я не могла тебя по-настоящему рассмотреть. Прошлой ночью было так темно… — я вновь открыла глаза. Он казался теперь таким огромным! — Как ты прекрасен!..

Он преклонил голову на длинной шее, и я услышала, как в разуме моем зазвучал Язык Истины, певучим звоном отдаваясь в сердце, — никакой шепот не мог бы проникнуть так глубоко.

«Это честь для меня, Ланен Кайлар».

Я почувствовала, что сердце мое наполняется чем-то необыкновенным, подобно пустовавшей ранее чаше, из которой теперь уже льется через край; мне почудилось, будто неведомый прилив, подобный животворному омовению, окатил меня с головы до ног, не оставив места мраку и отчаянию.

Я услышала свое истинное имя из уст того, кого страстно обожала, хотя внешне мы были так непохожи друг на друга, и согласилась бы даже умереть на месте, лишь бы подольше испытать это блаженство. Пусть я не увидела бы других восхитительных вещей, которыми полна жизнь, — я знала, что большей радости мне все равно уже не встретить.

Акхор

— Готов повторить еще раз: я рад нашей встрече, Ланен. Ведь так следует тебя называть?

Она улыбнулась мне, и глаза ее ярко блестели в лунном свете.

— Да, Ланен — так меня и называют. А как же мне следует величать тебя?

— Меня знают под именем Акхор, — я улыбнулся ей в ответ так, как принято улыбаться среди моего народа. На этот раз она не отшатнулась, хотя позже я узнал, что вид моих зубов все же устрашил ее. — А ты вновь источаешь морскую воду. У тебя так легко можно вызвать слезы, Ланен?

Она рассмеялась.

— Да нет, обычно наоборот. Это просто оттого, что я встретила тебя. Это всего лишь от радости.

Я поклонился ей.

— Так пусть же все твои слезы будут вызваны лишь радостью, сестра Ланен. А размышляла ли ты над нашим прошлым разговором?

— Я думала немножко о другом, Акор, всю вчерашнюю ночь, пока лежала, не в силах уснуть, и весь сегодняшний день, — ответила она. Я заметил, что у нее не совсем верно получается произносить мое имя, однако «Акор» из ее уст звучало вовсе недурно. — Можешь ли ты кое о чем мне поведать? Ты говорил, что встреча наша — запретная. Мне кажется, я понимаю, что ты имел в виду, но если у твоего народа существуют законы, о которых я не знаю, прошу тебя, расскажи мне о них, — она приумолкла, но я пока что не спешил отвечать. — Я не хочу причинить тебе неприятности из-за нашей встречи. Я ведь не знала, существует ли такой закон на самом деле, или… Понимаешь, с тех самых пор, как я покинула дом, я беседовала с разными людьми, рассказывая им о своем желании повстречать вас, ваш народ. И каждый, с кем бы я ни говорила, считал меня помешанной. Один обвинил меня в стремлении разжиться золотом, другой утверждал, что вас и вовсе не существует… А единственный, кто и впрямь оказал мне поддержку, все время думал о том, как бы при этом урвать чего-нибудь и для себя.

Я рассмеялся: в течение сотен лет мне приходилось слышать подобное же и от своих сородичей. Тут она и в самом деле отпрянула. Когда я попытался успокоить ее, она наморщила лоб и спросила, был ли я позабавлен или рассержен.

— Я просто смеялся. Это ведь так называется? Смеялся.

— Раз ты смеялся, значит, тебя что-то позабавило. Ты это и имеешь в виду?

Шипением я выразил ей свое благодушие.

— Да, Ланен. Между прочим, ты делала то же самое — я видел тебя в первый день, когда ты едва ступила на остров, — но, поскольку вы не огненные существа, смех ваш не сопровождается ни паром, ни пламенем.

— А еще мы гораздо меньших размеров и сроду не бываем такими зубастыми, — ответила она, как мне показалось, с насмешкой в голосе.

— Чтобы ответить на твой вопрос касательно запрета, дитя, мне потребуется поведать тебе долгую историю, так что пусть это пока подождет. Сейчас достаточно сказать, что мой народ ввел закон, гласящий что мы не должны сближаться с гедри настолько, чтобы завязывать с ними дружбу или проявлять к ним излишнее доверие, ибо в прошлом великое горе постигло оба наших племени, а все из-за того, что мы слишком доверяли друг другу, — я приклонил голову. Разумеется, я и сам преступил закон, позволив себе рассказать ей даже такую малость.

— Но почему? — спросила она, искренне озадаченная. — Чем таким могу я вам навредить? Ты ведь можешь уничтожить меня малейшей своей мыслью. — И тут она потрясла меня, сказав то же самое, что я сам недавно говорил Шикрару: — Прости меня, брат мой, я не ведаю, что говорю, но, возможно, ваши законы слишком уж суровы в этом вопросе?

— Ты молвишь моими речами!.. — произнеся эти слова, я запнулся: слишком много мыслей хотелось выразить сразу. — Так существует ли меж нами непреодолимое различие? Конечно, мне пришлось изучать ваш язык, однако твои проявления чувств понятны мне и без слов. Вот только не вполне уверен, что выражают изменения твоего лица. Но я знаю, они что-то означают, и подозреваю, что это тоже связано с какими-то чувствами твоего народа; однако в целом они не так уж необычны, и в скором времени, думаю, я научусь в них разбираться. Мы оба смеемся, когда нам хорошо, мы исторгаем пламя или слезы при сильных переживаниях, мы бодрствуем ночью, когда нам нужно поразмыслить о чем-то великом… И мы не очень-то миримся с законами, если они слишком суровы. Унесите Ветры мою душу, наверняка в мире больше нет существ, столь похожих друг на друга, как мы, несмотря на все наши различия.

Низкий голос, раздавшийся позади меня, добавил негромко:

— К тому же, кажется, гедри тоже не слишком осторожны при встрече с другими существами.

Ланен

Должно быть, я отскочила назад на десяток локтей. Приземлившись, я приняла бойцовскую стойку, — спасибо Джеми! — как будто это сейчас могло меня спасти. Они глазели на меня, я надеялась, что всего лишь с любопытством. Новый пришелец немного подался вперед. а луна к этому времени поднялась еще выше. Мне было очень хорошо видно обоих.

Но это не особо помогло.

В первую очередь я заметила, что второй был значительно крупнее Акора. Его гигантские клыки сверкали, когда он говорил, а широкие крылья были прижаты к телу, ниспадая складками в лунном свете. Шкура его была гораздо темнее, чем у Акора, но и у него во лбу я заметила самоцвет, чуть повыше глаз. И у того и у другого в самоцветах отражался свет луны, и они ярко переливались, хотя я подозревала, что свет был присущ им и сам по себе, исходя изнутри (в голове у меня пронеслась мимолетная мысль: если бы только Марик увидел эти самоцветы, он бы горы сдвинул, лишь бы их заполучить). Когда второй дракон встал передо мной, то заслонил собою полнеба, и луна на мгновение засияла у него меж рогов. Выглядело это устрашающе, и в то же время зрелище было неописуемо прекрасным.

И, по правде говоря, я была очарована. Во время первой встречи с Акором я совсем позабыла об их крыльях, и теперь они меня страшно интересовали; а еще мне было интересно, для чего им служат самоцветы. Хотелось бы мне сказать, что я сразу же позабыла всякий страх перед пришельцем, но на самом деле гордиться мне нечем: при виде его едва не припустилась наутек. Я и представить себе не могла такую живую громадину.

— Так это и есть то чудо, о котором твердил мне твой разум, государь Акхор? — спросил пришелец. Речь его была трудна для восприятия, но все же я сумела разобрать, что он говорит. — Она гораздо меньше, чем я предполагал, и я не вижу, чтобы от нее исходило сияние, которое ты, как утверждаешь, видел.

С необыкновенной быстротой он едва ли не вплотную подобрался ко мне; не будь я так напугана (хотя при этом твердо решила оставаться на месте) то, возможно, скорость его произвела бы на меня большее впечатление. Вся похолодев, я тем не менее изо всех сил старалась держаться спокойно.

Его голова замерла в нескольких дюймах от моего лица. Казалось, он обнюхивает меня, и я вся затрепетала: на мгновение он почудился мне огромным отвратительным зверем, настоящим уродом, вселявшим ужас. Я почувствовала, как к горлу моему подкатывает крик: этим чудовищным клыкам достаточно было лишь разок щелкнуть. При такой молниеносности я даже и не узнала бы, что меня постигла смерть.

Акор пришел мне на помощь, заговорив:

— Ну что, Шикрар, теперь ты доволен? С такого расстояния ты смог бы учуять следы ракшасов, даже если бы с ними якшалась ее бабка.

Я немного успокоилась, переведя дух. Шикрар отодвинулся назад (за что я была ему чрезвычайно признательна) но по-прежнему не спускал с меня глаз.

— Чего ты глазеешь на меня? — спросил он сурово. — Я не этот мягкотелый глупец, с которым ты беседовала вчера ночью, и распознаю истину, едва услышав ее.

На миг я задумалась, пытаясь подыскать какой-нибудь вежливый ответ, но тут же поняла, что вежливость в моем понимании вряд ли сейчас что-нибудь значила бы. Истину скрыть было невозможно, но на это я и не осмелилась бы.

— Я глазею, потому что сегодня ночь гораздо светлее — на небе ни облачка, — и мне вас обоих видно теперь гораздо лучше, чем Акора в прошлый раз. А еще потому, что ты даже больше, чем он, и я с тобою незнакома, и мне страшно.

Акор зашипел от смеха.

— Превосходный ответ, Ланен! — сказал он. — Вот, друг мой, ответ, делающий честь любому юному созданию. И ты все еще считаешь, что она способствует ракшасам проникнуть к нам?

Шикрар фыркнул, выбросив огромный сгусток пара.

— Еще многое нужно установить, — сказал он скрипучим голосом. — Я не верю тому, что она тебе рассказала. Она не юное существо, Акхор, что бы ты там ни думал, даже для гедри она далеко не дитя. Что привело тебя сюда, гедри? — прорычал он, обратившись ко мне. — Что заставило тебя приплыть сюда, так далеко от твоего рода? Ты что, лишилась рассудка? Или ты ищешь золото? Или гоняешься за острыми ощущениями, для чего приблизилась к границе, предусмотрительно не нарушая при этом наших законов, насмехаешься над смертью у нее перед носом? Предлагаю тебе выложить всю правду о своих намерениях, а иначе я, даже под угрозой мести со стороны своего друга, переломлю тебя надвое здесь же, и мне все равно, пересекала ты Рубеж или нет.

Я больше не боялась, хотя и сама не знаю почему. Думается, любой человек в здравом рассудке обезумел бы от слез или принялся бы лепетать что-нибудь маловразумительное — вроде того, как я прошлой ночью. Но утверждаю совершенно определенно: я не стала тратить время на подобные глупости. На меня вдруг нахлынуло воодушевление, и в следующий миг я уже знала, каким будет мой единственный ответ.