Пролог

Ковентри, Англия, 1796 год

Это была ночь, просто созданная для воровского налета, — темная, с бледной луной на небосводе. Глубокая тишина радовала всадника, силуэт которого вырисовывался в лунном свете. Казалось, что человек весь обратился в слух: он мог различить любой шорох, даже тишайший, с которым скользил мягкий туман, обволакивая легкой пеленой стволы деревьев, мог расслышать звук влажных капель, с которым они срывались с гладких листьев. Ночной холод пробирал его до костей даже через толстую шерсть плаща-накидки, ветерок умудрился забраться за поднятый воротник, почти скрывавший лицо. В узком пространстве между воротником и шляпой, надвинутой низко на лоб, блестели настороженные глаза — только их и можно было бы разглядеть, даже если направить на темную фигуру свет от дюжины фонарей.

— Лошади, — донесся до его ушей хрипловатый шепот из тени деревьев справа.

Тайрон Харт едва заметно кивнул, давая понять, что заметил. Его тонкий слух уже уловил цокот копыт на дороге, скрип колес, переходящий в скрежет на неровностях колеи.

Снова раздался шепот — уже с легким волнением:

— Пара. Слишком уж сильный топот.

Прижавшись к шее жеребца, бандит рванул с места, на ходу доставая из-под полы плаша длинноствольный пистолет с кремневым замком — пару таких пистолетов он всегда носил на поясе.

Не снимая перчатки, Тайрон по привычке поднес пистолет к самому носу, проверяя, не отсырел ли порох.

Харт скосил глаза в тень, туда, где лошадь Дадли нетерпеливо дергала шеей. Его черный Арес, названный в честь бога войны, стоял совершенно неподвижный, безмолвный, невидимый в черноте ночи, сохраняя твердость и спокойствие гранитной глыбы. Только пар от дыхания, вырывающийся из ноздрей и мгновенно растворяющийся в тумане ночи, указывал на то, что это живое существо, а не камень.

Харт снова сосредоточил взгляд на выбеленной лунным светом извилистой ленте дороги. Между деревьями мелькала повозка, вот-вот она покажется из-за поворота. На ее крыше горел единственный каретный фонарь, свет от которого не только освещал саму повозку, подпрыгивающую на кочках, но и обрисовывал на темном фоне силуэт кучера.

— Модная штучка, это хорошо, — прошептал Дадли. — И пара лошадей отличная, маркетри на дверях… Не видишь, это, случаем, не герб?

— Пока не вижу.

— И никакого сопровождения. Без эскорта. Что ты думаешь про все это, а?

— Я думаю, разберемся, когда она подъедет поближе.

— Сегодня вечером в «Белом лебеде» болтали, будто губернатор уже просто в ярости от того, сколько добропорядочных граждан страдает на дорогах от бандитов. Я слыхал, он отделал твоего дружка, полковника Роса, прямо перед полком!

Черные глаза Тайрона сузились. Полковник Бертран Рос не был ни его другом, ни изобретательным противником. Он был обыкновенным напыщенным хвастуном, которому еще четыре месяца назад дали задание доставить в Ковентри и повесить неуловимого бандита, известного местному населению под именем Капитана Старлайта. С тех пор как полковник поклялся, что все увидят Старлайта на виселице уже перед Рождеством, на дорогах появился усиленный патруль, а кареты, курсирующие в качестве приманки, были битком набиты солдатами. И хотя Харт не относился к угрозе Роса легкомысленно, он не думал, однако, что эта модная карета, которая приближается к нему все ближе и ближе, тоже окажется ловушкой. Она была слишком шикарна, чтобы доверить ее тупоголовым драгунам Роса. К тому же Тайрон обладал странным, но никогда не подводившим его чутьем — чутьем на опасность. А сейчас он ее не чувствовал.

Тем не менее осторожность — непременное условие игры, которую он ведет постоянно, и именно она выручала его в последние шесть лет.

— Если Рос едет позади кареты, мы скоро узнаем об этом.

Он легонько дернул уздечку, разворачивая Ареса. Карета только-только поравнялась с ними. Понадобится минут шесть, чтобы она добралась до того места, где дорога извивается между двумя лесистыми холмами. Всадник мог совершенно спокойно преодолеть это расстояние вдвое быстрее, сокращая путь по гребню и ожидая в засаде с другой стороны. Клубы тумана вились за ними прямо по следу, словно природа торопилась задернуть занавес. Лошади ступали почти бесшумно по мягкой упругой земле. Тайрон посмотрел на небо и обнаружил луну за вершинами деревьев. Она была полная и сине-белая, окруженная мерцающим сиянием, как будто на нее набросили прозрачную кисею. Замечательная луна, как раз такая, какая нужна для их дела.

Они проделали путь к засаде довольно лихо, сэкономив время. Тайрон быстро спешился. Оглядевшись, пригнул нижнюю ветку дерева: она не толще запястья и будет почти незаметна с высокого сиденья кучера, а когда карета ударится о нее и повредится колесо или ось, кучеру придется остановиться и посмотреть, что случилось. Он выйдет на дорогу, а Дадли — тут как тут, и карета у них в руках… И останется у них в руках до тех пор, пока пассажиры не освободятся от бремени драгоценностей, которые у них наверняка есть при себе.

Это была идея Дадли — поменяться сегодня ролями. Если они попадут в западню, ему будет гораздо легче — ведь он знает, что в тени стоит Тайрон с оружием. Харту не слишком нравилась такая перемена. Несколько лет назад Дадли сломал ногу и сейчас сильно хромал. Конечно, надо отдать должное Дадли: верхом на лошади этот человек был быстрее молнии, но, попав в переделку, он мог оказаться на земле. А это уже совсем другое дело…

Стук колес приближался, и Тайрон Харт снова легко вскочил в седло. Он поднял повыше воротник плаща, надвинул треуголку пониже и, перекинув поводья через передок седла, вытащил второй пистолет и взвел оба курка. Тайрон сдавил коленями бока Ареса, и животное остановилось, застыв, словно каменное изваяние. Всадник тоже замер, и они слились в одно целое, в один окутанный туманом призрак.

Глава 1

Лошади бежали легким галопом, не ожидая, что наткнутся на толстую ветку. Карета подскочила на колесах, откатываясь назад, накренилась, дважды дернулась. Как и ожидалось, громкий треск ломающегося дерева заставил кучера натянуть поводья и привстать. Лошади остановились как вкопанные, и Дадли ждал, пока кучер спустится вниз — а тот, похоже, не торопился. Ему было лень покидать свое удобное возвышение. Не снимая с руки перчатку, он оперся о переднее колесо и наклонился, заглянув под карету. Дадли вышел из тени.

— Добрый вечер, сэр. Кажется, маленькая неприятность?

Его приветствие с ярко выраженным акцентом кокни не произвело никакого впечатления. Лошади ответили фырканьем, а кучер уже наполовину был под каретой, дергал оси, проверяя, что стряслось, что именно сломалось.

Дадли наклонился и приподнял край маски, скрывавшей лицо.

— Вечер добрый, сэр! Маленькая неприятность, а?

На сей раз голова кучера оказалась почти у края деревянной рамы.

— Мария и Иосиф! — Он отодвинулся от кареты и почесал затылок. — Незачем так громко кричать, дорогой. Я, может, и старый, но не глухой!

Дадли выпрямился в седле и поднял пистолет, поскольку кучер даже не посмотрел на него.

— И не слепой, я думаю?

С особой осторожностью кучер разгладил полу ливреи, чтобы не было ни единой складочки или морщинки. Он был высокий и худой, лицо было совершенно спокойным, и его выражение свидетельствовало о столь долгих годах работы в услужении у благородных людей, что выносить наглость простого бандита он не собирался.

— Я ручаюсь за собственное зрение. Я вижу гораздо больше, чем кажется. — Он впился взглядом в оружие, затем в скрытое под маской лицо бандита, и на его физиономии появилось презрение. — Так вот вы о чем! Грабите честных путешественников по ночам?

— Ага, этим делом я и занимаюсь, — искренне признался Дадли, а потом уже громче, чтобы было слышно в карете, объявил: — Ночь-то какая прекрасная. Приглашаю весь народ подышать свежим воздухом, вылезайте-ка! Да поживей, по одному, чтобы без толкотни!

В окне бледным пятном возникло чье-то лицо. Секунду оно изучало Дадли, потом раздалось бормотание, в котором безошибочно проскальзывали проклятия.

«Мой Бог», — произнесено было по-французски и «Не может быть, чтобы это был он», — уже по-английски.

Сильный акцент на миг застал Дадли врасплох, но, кроме всего прочего, этот голос был, несомненно, женским!

— А может, это и я, — ответил он намеренно грубым, низким голосом. — А может, и нет. В любом случае у меня есть оружие, и если я говорю: вставайте и вылезайте, значит, ждать я не собираюсь.

Пятно замерло в окне на несколько секунд дольше, чем Дадли счел это уместным, но, прежде чем он повторил свой монолог, кучер нажал на задвижку и открыл дверь. Он подал руку в перчатке, чтобы помочь скрывавшейся в карете даме осторожно выпростать ногу из-под пышных юбок. Она повернулась к свету так, чтобы Дадли не мог видеть ничего, кроме абриса капюшона и плаща, но невозможно было ошибиться: шелковая одежда незнакомки была роскошна.

— Француженка, а? Говорят, вы все оттуда бежали, начхав в корзину драгоценных камней из короны столько…

— Начхав в корзину? Что это значит?..

Вопрос был задан тихим шепотом кучеру, но Дадли ответил сам:

— Вы слышали, что я сказал. Вроде этого. — Он вытянул свою левую руку, чтобы показать обрубок пальца. — Чувствуете поцелуй мадам гильотины, а? Да, вы как раз сгодитесь для сегодняшней ночки. — Он захихикал и перевел взгляд на дверь кареты. — Давайте по одному, я сказал. Чтобы я увидел все-ех…

— Больше никого нет, — сердито ответила женщина и вздохнула. — Я совершенно одна.

— Одна? Вы переезжаете через пик Честера ночью одна?

— Мне говорили… об этом. Я была склонна поверить… — Она остановилась и, казалось, обдумывала то, что собиралась сказать, но вместо слов гневно выдохнула: — Да, теперь я вижу, что введена в печальное заблуждение. Не может быть, чтобы вы были тем, кого они называют Капитан Старлайт.

— А? Какой капитан?

— Капитан Старлайт. Я была склонна поверить, что его не будет этой ночью. — Она сделала паузу и посмотрела на расплывшийся диск луны. — Я заплатила огромную сумму за эти сведения, но теперь прекрасно понимаю, и более того — вижу, что сделала глупость.

— Я предупреждал вас: это будет пустая трата времени, мадемуазель, — тихо резюмировал кучер, чопорно заложив руки за спину. — Но как обычно…

— Да, да. — Еще один протяжный вздох свидетельствовал о невероятном разочаровании женщины. — Ты меня предупреждал, а я не послушала тебя. Да.

Дадли потер челюсть о морду чудовища, украшавшего пистолет.

— Минуточку… Вы говорите, что кому-то заплатили за сведения, где и в каком месте могут ограбить? Тяжело сопя, кучер ответил вместо дамы:

— Я отговаривал мадемуазель, и весьма решительно, должен заметить. Я предупреждал ее, что она бросает на ветер солидные деньги. Ну для чего бандиту рассказывать кому-то о том, где и когда он выйдет на большую дорогу? Да этого так называемого Капитана Старлайта давно бы схватили, если бы каждый немытый оборванец знал бы о его делах и намерениях.

— Хотя все обстоит совсем не так, — раздался голос из тенистых зарослей, — ему тем не менее будет чрезвычайно интересно узнать, где эти сведения были куплены и у кого конкретно. Я просто сгораю от любопытства.

Кучер и женщина мгновенно оглянулись и стали всматриваться в слоистый туман. Даже Дадли был поражен, поскольку никак не ожидал, что Тайрон может объявиться вот так запросто. А тот, словно призрак, возник из черноты.

— Капитан Старлайт, — прошептала женщина по-французски.

Жеребец все так же спокойно стоял под всадником. После длительной паузы Тайрон отвесил легкий поклон:

— К вашим услугам, мамзель. Если я правильно расслышал, вы искали меня?

Женщина завороженно смотрела на него, словно не слыша вопроса, и ему пришлось повторить его.

— О! Да, месье. Да. — Она сделала шаг вперед и остановилась, прижав руку к груди, словно желая удержать непослушное сердце на месте. — Я должна поговорить с вами, месье. По весьма важному делу.

Дадли нервно оглянулся.

— Мне это не нравится, кэп.

Лицо Тайрона было скрыто за поднятым воротником накидки. Он стерег взглядом обе стороны дороги, чтобы не пропустить даже едва заметное движение, вслушивался в звуки леса, холмов, надеясь уловить случайный стук лошадиных копыт или шелест травы, скользящей по ботинку, но все было тихо.

Пристальный взгляд Тайрона снова замер на женщине. Глупая и наивная, сразу же решил он, потому что только такая не увидит для себя огромной опасности, пускаясь на рискованные поиски. Его разбирало любопытство, и он уже не обращал никакого внимания на предупреждающие взгляды Дадли, которые тот умоляюще устремлял на него.

Игнорируя своего напарника, как и собственный здравый смысл, Тайрон засунул оружие за пояс. Он спешился, и тотчас твердая земля громко захрустела под его башмаками.

— Что ты, черт побери, делаешь? — торопливо спросил Дадли, и даже его акцент от удивления исчез.

— Леди нажила много неприятностей, чтобы найти меня.

Дадли приподнял край маски, чтобы прошипеть:

— Ты на самом деле спятил? По лесу могут ползать драгуны!

— Если увидишь такового — сперва стреляй в кучера и тащи ко мне. — Тайрон протянул руку в черной перчатке, приглашая женщину отойти подальше от дороги. — Мамзель?..

Когда она заколебалась, не ожидая, что придется покинуть карету, которая казалась ей островком безопасности, он слегка повернул голову, позволяя ей увидеть блеск своих глаз. Не он придумал столь экзотическое имя — Капитан Старлайт. Его подарила ему одна из его жертв, женщина, которая потом всем клялась, что это был не простой смертный, а призрак с глазами, струящими звездный свет.

— Вы сказали, что хотели поговорить, не так ли?

Капюшон слегка шевельнулся, что указывало на кивок в знак согласия, и девушка, подобрав пышные складки плаща, последовала в том направлении, куда незнакомец увлекал ее. Он не остановился у обочины и, когда она должна была перешагнуть через канаву, подхватил ее ниже локтя и повел к покрытому травой склону. Туман рассеивался, и тени начали истончаться, когда они добрались до вершины пологого холма. Луна же стала ярче, словно омытая невидимой водой, и все вокруг осветилось бледным серебристым светом.

Тайрон отпустил локоть девушки и медленно пошел вокруг гребня холма, оглядывая лес, пригорки, вздыбившиеся с обеих сторон дороги, едва видные извивы самой дороги, слабо различимой в тумане. Он обратил особое внимание на туманные озера во впадинах между холмами, которые из-за бледного лунного света казались наполненными сливками.

— Уверяю вас, месье, здесь нет никаких солдат, никто не спрятался здесь в ожидании вас. Я еду сама по себе.

Он остановился и слегка повернул голову в ее сторону. Она видела лишь черный силуэт на фоне полуночного неба. Его одежда была сшита из густой выделанной овчины, не отражающей свет, а плащ женщины из шелковой парчи, напротив, мерцал в темноте сине-белыми сполохами. Голова ее все еще была скрыта капюшоном, и лица не было видно. Тайрон намеренно отстал и шел немного сзади, вынуждая женщину тем самым поворачиваться к нему, когда он начинал что-то говорить.

— Вы сказали, у вас есть важное дело, которое вы хотели бы обсудить со мной?

— Действительно, это так, месье. Но я должна знать, могу ли доверять вам и надеяться, что все, о чем мы будем говорить сегодня, останется между нами.

Тайрон Харт медленно подкрался к ней. Теперь он мог отчетливо видеть ее рот. Он был совершенной формы — нижняя губа полная и нежная, — а ее слова просто обезоружили его, заставив невольно улыбнуться.

— Вы приняли бы на веру клятву обычного вора? — Последнее слово он произнес по-французски.

— Вы говорите по-французски, месье?

— Немного.

— Хорошо. Хотя я изучала английский язык много лет, но все еще есть слова и фразы, которых я не понимаю, и не могу изъясниться так, как полагается.

— Кажется, у вас прекрасно получается, — сказал Тайрон, снова оглядываясь вокруг. — Но мое время ограничено, и, кроме того, в число достоинств моего друга, которого вы видели, мамзель, терпение не входит.

— Тогда скажите, месье, я получила ваше слово?

Умиляясь ее настойчивости, Тайрон торжественно поклонился:

— Вы получили мое слово, мамзель. Все, о чем мы сегодня говорим… или делаем… здесь, сегодня ночью, уйдет со мной в могилу…

— В таком случае… — Женщина, глубоко вздохнув, выдохнула: — Я намерена нанять вас!

Сообщение поразило Тайрона несказанно, он пристально посмотрел на незнакомку:

— Нанять меня?

Она кивнула, и шелковые нити капюшона заискрились звездной пылью.

— Мне нужна помощь кого-то… обладающего вашим… особенным талантом…

Харт жадно втянул воздух один раз, другой, третий, прежде чем ответил, и слова его шли из глубины высоко поднятого воротника:

— Какой именно особенный талант вам необходим?

— Я хочу, чтобы вы совершили ограбление. Остановили карету на дороге и забрали у пассажиров их ценности.

Тайрон подался вперед, почти уверенный, что не расслышал как следует то, что она сказала.

— Вы хотите нанять меня… ограбить карету?

— Это ведь то, чем вы занимаетесь? Не так ли?

— Да, но…

— У пассажиров этой кареты будут при себе ценности, к которым у меня особый интерес.

— Какие ценности? — прямо спросил Тайрон.

— Драгоценные камни.

— Драгоценные камни?

— Да, месье. Ожерелье, браслет, серьги… весь гарнитур, самые прекрасные, самые изящные рубины и алмазы. Я хочу их получить, а за вашу помощь я вам хорошо заплачу.

Тайрон изучал ее молча и задумчиво. Капюшон все еще оставлял в тени ее лицо, но в темноте он видел превосходно, и само видение было превосходным — цвет лица, тонкий парижский носик, сочная зрелость рта.

— Рубины и алмазы, — пробормотал он. — Гарнитур должен потянуть на целое состояние.

— Несколько десятков тысяч ваших английских фунтов, — согласилась она без колебаний с его оценкой.

— А что могло бы меня остановить от того, чтобы награбленное оставить себе?

Девушка, судя по всему, была готова к такому вопросу: Тайрон Харт заметил, как улыбка, несколько напряженная, мелькнула на ее губах.

— Во-первых, месье, вы не знаете, по какой дороге и в какую ночь поедет карета, какая именно будет карета, и вы никогда об этом не узнаете без моей помощи. Во-вторых, вы, как сами сказали, обычный вор. И вам было бы трудно, а может, даже совершенно невозможно оценить их у ювелира или вообще продать, не привлекая внимания властей. А я предстану аристократкой, которая вынуждена продать драгоценные семейные реликвии, чтобы выжить.

— Вы не думаете, что владелец камней мог бы возражать?

— Я — владелец, месье. Драгоценные камни я получила в подарок в день помолвки.

Тайрон был застигнут врасплох второй раз, но ничем не выдал себя, и девушка стала излагать подробности плана:

— Четырнадцатого числа этого месяца я должна выйти замуж, месье. За неделю до счастливого события будет несколько обедов и приемов, где, как ожидается, я должна надеть драгоценные камни. По дороге на один из этих увеселительных приемов вы подстерегаете карету и отнимаете у меня мои драгоценности. Если вы это сделаете успешно, мы можем встретиться на следующий день — где хотите, на ваш выбор, — и вы отдадите мне драгоценные камни, а я вам заплачу за услугу.

Харт подошел поближе к мерцающему женскому силуэту на один шаг, заставив тем самым незнакомку поднять лицо повыше. Ее капюшон упал в тот самый момент, когда порыв ветра закрыл луну облаками, и он подумал, что она не так уж наивна и глупа, как ему показалось сначала.

— Если драгоценные камни вам подарены в день помолвки, зачем вам красть их?

— Потому что у меня нет никакого желания выходить замуж за человека, который мне их подарил. Меня даже не спросили, мне сказали об этом как о принятом решении. Я была… Как это у вас говорят? Товаром для обмена. Как вещь. Меня продал мой дядя, который хочет одного — избавиться от меня, избавиться от бремени и расходов на мое содержание и на наряды.

Брови Тайрона взметнулись.

— Многие женщины принимают это как данность, этого ждут — денег, положения в обществе, которое дает брак, влияния, наконец. Или вы ищете любовь?..

— Любовь? — Она нетерпеливо отмахнулась от этого слова. — Не смешите меня. Многие столетия в моей семье заключались браки ради власти и выгоды. Но я-то хорошо знаю, в чем заключается ценность женской матки: она нужна для размножения, чтобы было больше народу…

Искренность девушки на мгновение его шокировала, а потом Тайрон едва удержался от смеха.

— Если бы это было так, мадемуазель, не много бы нашлось женщин, которые предпочли бы выйти замуж за бедного, а не за богача.

— Действительно, у человека, с которым я обручена, есть деньги и драгоценные камни, чтобы украсить ими жену, — сказала она тихо, но в голосе чувствовалась ярость. — Но он скотина. Он грубый и вульгарный и смотрит на меня, как будто я всегда голая. Если бы у меня был хоть какой-то другой способ удрать от него, будьте уверены, я бы его выбрала.

Тайрон снова огляделся, но все было совершенно неподвижно и безмолвно.

— Вы могли бы убежать и избавиться от него сегодня вечером. У вас есть карета, кучер и две быстроногие лошади.

— Он в Лондоне. Так же как и рубины, — сказала она, упреждая его следующий вопрос. — Они с моим дядей должны прибыть в Ковентри в конце недели.

— Могу ли я предположить, что ваш дядя вам не помощник в этом деле?

— Вы, месье, — мое последнее прибежище.

— И довольно рискованное, — усмехнулся Тайрон.

Девушка упрямо смотрела на темные тени, которые пробегали между его воротником и треуголкой, пытаясь поймать его взгляд.

— Я француженка. Я эмигрантка. Ваша страна воюет с моей, и мне позволено просить убежища здесь только благодаря покровительству тех, кто боится, что революция может перекинуться через канал и пробудить простой народ Англии. У меня нет друзей, никакой семьи, и мне некуда возвращаться. Мой дядя не стесняется лишний раз напомнить мне, что я живу благодаря его милосердию, но он угрожал отказать мне и в этом, если я не исполню его желание. Драгоценные камни позволят мне обзавестись средствами, чтобы убраться отсюда поскорее и подальше.

— И жить в комфорте и удобстве некоторое время, — сухо добавил Тайрон и тут же почувствовал горячее негодование, поднявшееся в ответ на его саркастическое замечание.

— Я не боюсь работы, месье. В течение семи прошедших лет мне пришлось пережить очень много, начиная с той ночи, когда добропорядочные граждане Парижа двинулись на Бастилию. Я осталась без родителей, без бабушки и дедушки, я лишилась тети, дяди, кузенов — все они погибли на гильотине, Я пряталась в сараях и убегала на зловонных подводах, увозящих городское дерьмо, а солдаты охотились за аристократами даже в деревнях. — Последние слова она не произнесла, а выплюнула, как нечто уничижительное, вложив в них все леденящее душу презрение. — Я ложилась спать холодная и голодная, молясь о том, чтобы прежде, чем я умру, я смогла бы хоть немного согреться. — Она умолкла, собираясь с силами, и добавила: — Но я не хочу умолять вас проявить снисходительность или жалость, взывать о помощи, если вы сами не пожелаете мне помочь. Я готова сполна заплатить вам за услуги.

Что ж, это хорошо, размышлял Тайрон Харт. Сначала эта женщина взывает к его мужской галантности, а когда первый заход терпит неудачу, она меняет тактику и взывает к его жадности.

— Вы совершенно правы, мамзель, — согласился он с оценкой своего «таланта». — Я хотел бы получить гораздо большую плату, чем любой из дюжины дорожных ястребов, которым вы могли бы сделать это предложение. И поэтому я все же хотел бы знать: почему вы обратились именно ко мне?

— У вас репутация смелого человека, месье, и удачливого в делах. Вор, которому нет равных. За шесть лет вас ни разу не поймали, никто никогда не видел вашего лица, вас никто никогда не предавал, несмотря на обещанную за вашу поимку награду — две тысячи фунтов, — большие деньги, гораздо большие, чем те, что обычные люди могут заработать за всю жизнь.

Еще один хороший ход, подумал он, а если и это не принесет удачи?..

— Поговаривают, что вы не любите тех, кто грабит и обманывает бедных людей. И говорят, вы нередко оставляли деньги тем, кто остался бы голодным или совершенно беззащитным…

— Мамзель! — Не в силах удержаться от смеха, Тайрон дал себе волю. — Боюсь, вы путаете меня с другой легендарной личностью. Робин Гуд грабил богатых и наделял бедных. Если я и выбираю в качестве жертв сборщиков налогов или разжиревших землевладельцев, то лишь потому, что у них в карманах монет больше, чем у фермеров или клерков. Что касается отказа от добытого нечестным путем, то я уверяю вас: это слухи, и только слухи.

— Тогда… вы не станете помогать мне?

В его голосе все еще слышалась насмешка, когда он ответил ей:

— Я не привык к тому, чтобы меня нанимали.

Казалось, его отказ искренне ошеломил ее. Не такого ответа ожидала эта женщина, хорошая актриса, стремившаяся убедить Тайрона в правдивости своего рассказа.

— Жаль, — прошептала она по-французски. — Жаль, что я попусту отняла у вас время.

Она отступила к дороге, но успела сделать не более двух шагов, когда голос Тайрона остановил ее.

— Я сказал, что я не привык к тому, чтобы меня нанимали, мамзель. Но я не сказал, что отказываюсь от вашего предложения.

Девушка оглянулась, и на несколько секунд лунный свет полностью осветил ее лицо. Тайрон чувствовал, что под капюшоном и плащом скрывается очень красивая женщина, но к тому, что он увидит такую потрясающую красавицу, он не был готов. У него перехватило дыхание, а сердце едва не остановилось от потрясения. Пухлые губы, тонкий, красиво очерченный носик, будто у фарфоровой статуэтки, глаза огромные и светящиеся. Стоило ему заглянуть в них, как кровь забурлила в венах.

— Вы могли бы попробовать совратить меня, мамзель, — пробормотал он.

— Пардон?

— Соблазнить меня. Вы сказали, что намерены оплатить мои услуги особенным способом. Что вы имели в виду?

Девушка опустила подол на росистую траву и обернулась к нему.

— Тысяча фунтов заинтересовала бы вас, месье?

— Не так сильно, как две, — спокойно заявил Тайрон.

— Две?!

— Это не легкая прогулка при лунном свете, мамзель. Как вы только что совершенно точно заметили, награда, обещанная за мою голову, весьма значительна, и нет недостатка в людях, которые прежде стреляют, а потом задают вопросы. А вдруг они возьмут меня на мушку? Кроме того, если на самом деле драгоценные камни стоят столько, сколько вы сказали, то вы вполне можете себе позволить принять мои условия. С другой стороны, — Тайрон пожал плечами и слегка подтянул воротник, готовясь вернуться к карете, — если цена свободы слишком высока…

Девушка протянула тонкую изящную руку в перчатке.

— Две тысячи, — согласилась она. — Никакая цена не может быть слишком большой, чтобы оплатить свободу.

Тайрона несколько удивил этот мужской, деловой жест, но потом он взял ее тонкие пальцы в свои и крепко пожал, скрепляя договор.

— Мне понадобятся детали, как вы понимаете. Но не сегодня ночью. Мой товарищ, наверное, сгорает от нетерпения, и кроме того… нам обоим нужно время все тщательно обдумать и подойти к делу, как к потере девственности: что сделано, того не вернуть.

— Я не девственница, Капитан, и я не изменю своего решения. — Ее колебание было едва заметно, она хорошо его скрывала. Улучив момент, она высвободила свою руку. — Только скажите, где и когда мы с вами встретимся, и я буду там.

Она, конечно же, не сказала ему всей правды, но выглядела так, как и стремилась выглядеть: такой же отчаянной, какой она себя изображала. Тайрон решил довести игру до конца.

— Вы придете ко мне, чтобы как можно подробнее рассказать о событиях, запланированных на неделю, предшествующую свадьбе. Если я решу, что дело можно сделать, я возьмусь. Но предупреждаю вас, мамзель: если я почувствую, что вы солгали мне, — добавил тихо Тайрон, — я без сожаления сверну вашу прелестную шейку.

Глава 2

Рене Мари Эмануэль д'Антон заставила себя идти спокойно, так спокойно, как только могла, шагая рядом с высоким темным силуэтом, осторожно ступая по скользкой траве, стараясь держаться не слишком далеко и не слишком близко от спутника. Подойдя к карете, он помог ей сесть, галантно поклонившись, потом Финн забрался на свое кучерское место, взял вожжи и держался так, как будто не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. После четырех провалившихся попыток соблазнить неуловимого Капитана Старлайта она начала думать, что он просто призрак, вымысел чьего-то разгоряченного рассудка, игра воображения. Всякий раз, когда Финн заходил в гостиницы или таверны, он как бы невзначай ронял, что некий богатый и важный господин будет проезжать по Честерской дороге в ближайшую ночь. И каждый раз, когда они отправлялись в поездку, нервы Рене были натянуты до предела — она не знала, чего ждать. В конце концов, нет никаких гарантий, что бандит, который их остановит, будет тот самый Капитан, а даже если и он, то удастся ли ей реализовать свой план?

Ее сердце оборвалось, и ей стало трудно дышать, когда она увидела его: во всем черном, в черной тени, черное чудовище. От испуга у Рене задрожали колени. Она знала, кто он. Это был Капитан-призрак Старлайт.

Но он явно не был призраком, тот, кто вел ее сквозь туман в безопасное место для разговора, кто выслушал с удивлением и любопытством ее предложение. Он был очень осторожен: стоял спиной к лунному свету, чтобы она не рассмотрела его лица. Только однажды ей удалось уловить его смелый взгляд, рассмотреть прямой нос и темные брови. Но такими чертами наделены тысячи мужчин, и вряд ли его можно будет узнать.

Капитан Старлайт говорил низким голосом, без интонаций, у него не было акцента, который выдал бы его при случае, — в общем, он не давал ни малейшего шанса себя узнать. Он казался высоким, выше среднего роста, но это могло быть и ошибкой, обманом зрения. Даже накидка, которую он носил, маскировала его фигуру, и Рене не могла бы сказать, широкоплеч он или узок в плечах, худой или в теле.

Финн слышал несколько историй о Капитане и говорил, что тот может отстрелить пуговицу от пальто с расстояния в сотню шагов. Капитан Старлайт осторожен, осмотрителен, . бдителен и проницателен. Он появлялся из тумана и исчезал, а иногда, если таким историям можно верить, ночами, когда луна высокая и яркая, его можно было заметить верхом на летящем коне на гребне дальнего холма, откуда он, вероятно, смеялся над бестолковостью солдат, которые гнались за ним, но слишком отстали.

Рене вздрогнула от холода, забилась поглубже в угол кареты и поняла, что она не обратила внимания на кое-какие детали. Осторожно, стараясь придерживать юбки, она выглянула из кареты.

— Мадемуазель?

— Мы почти на перекрестке, Финн?

— Он за следующим подъемом.

— В самом деле, — пробормотала она тихо, — а я так замерзла, что пальцы превратились в ледышки.

— До Гарвуд-Хауса не больше получаса. Если бы вы предпочли отправиться домой…

— Нет, Финн. Я больше не могу, боюсь, мои пальцы просто окоченеют. И вообще храбрость покидает меня. Мне необходимо попасть в тепло, хотя бы на несколько минут, и я приду в себя.

Финн фыркнул, бормоча что-то насчет упорной глупости, и, прежде чем дверка кареты закрылась, девушка услышала свист кнута — это Финн подгонял лошадей.

Постоялый двор на перекрестке был сооружен из старых бревен и оштукатурен. Свет уже пробивался через оконные ставни. В ответ на уверенный стук башмаков Финна из задней комнаты появилась круглолицая женщина. Гостиница была рассчитана на путешественников, но появлялись здесь и местные жители, которые выбирали «Лису и собаку» для уединения. Женщина, открывшая им, окинула хитрым взглядом закутанную фигуру Рене, подозревая, что это как раз та категория гостей.

— Миледи замерзла, — заявил Финн властным тоном, стараясь сразу же расставить все по своим местам и избавить их от подозрений. — Ей нужно выпить что-нибудь согревающее, а также посидеть у огня, если это возможно.

Женщина подняла трезубый канделябр повыше и осветила лицо Финна и его ливрею. Когда дымный свет запрыгал по фигуре Рене, женщина цокнула языком и что-то пробормотала себе под нос.

— Вы совсем посинели, дитя мое. Пойдемте, я посажу вас к огню. Что касается вас, — она заметила красный нос Финна и его пурпурные уши, — вы можете пройти на кухню, где наша Вайолет нальет вам чашку горячего бульона.

Финн бросил на Рене сдержанный взгляд.

— Я предпочел бы не оставлять вас одну, мадемуазель.

— Все в порядке, Финн, — устало сказала она. — Я позвоню в колокольчик, если ты мне понадобишься.

Смирившись, он предоставил Рене заботам хозяйки, которая привела девушку в комнату, довольно большую, обшитую панелями с изображением дубовых листьев, с огромным камином возле стены. Половина комнаты, очевидно, служила пивной, на другой половине стояли небольшие столы и стулья, где постояльцы могли пообедать или просто посидеть. Кроме одинокого джентльмена в углу, читавшего экземпляр «Ковентри меркьюри», в комнате никого не было. Рене могла бы и его не заметить, если бы не блики света на его рыжих волосах, — казалось, они горели так же ярко, как пламя свечи.

Хозяйка гостиницы представилась как госпожа Огилви и указала на деревянную скамейку прямо перед очагом.

— Прекрасно, — отозвалась Рене, усевшись перед огнем.

— Я вернусь через минутку, миледи. Мы хорошо заботимся о наших гостях, вы сами увидите.

Госпожа Огилви скоро вернулась и поставила перед ней маленький кубок с вином и тарелку с сыром и хлебом. Благодарно кивая, Рене взяла оловянный кубок обеими руками и стала медленно пить, мелкими глотками, надеясь, что терпкий напиток согреет ее изнутри. Она не сняла ни плаща, ни капюшона, ее лицо порозовело в тепле комнаты, а замерзшие пальцы на ногах в вымокших ботинках уже могли слабо двигаться.

Рядом появилась тень, и Рене пришлось поднять голову.

— Не разрешите ли снова наполнить ваш кубок, дорогая? — Рыжеволосый джентльмен протянул руку и, не дожидаясь ответа, взял сосуд и наполнил теплым вином.

Он склонил изящное худощавое тело, потянувшись к огню. Сзади его кожаные брюки натянулись, жакет был скроен по моде и укорочен спереди, дабы показать богатый парчовый жилет под ним. Воротник высокий, с широкими отворотами, а пышный плиссированный белый шейный платок смягчал острые, даже угловатые, черты лица джентльмена. Волосы были заплетены в опрятную косичку, и возле каждого уха оставлены два крутых завитка.

Он поставил свой стакан и, осторожно подняв длинные полы жакета по бокам, уселся рядом с девушкой.

Он заметил, куда устремлен ее пристальный взгляд, и улыбнулся:

— Ах да. Я забыл… Вам никогда не доводилось видеть меня без униформы, не так ли? По правде говоря, парики мне представляются больше аффектацией, чем диктатом моды.

Глаза янтарного цвета больше подходили хищной птице, чем офицеру конницы короля Георга; пламя камина отражалось в них.

Мужчина изучал профиль девушки.

— Вашему кучеру не доставило труда найти эту гостиницу?

— Нет, — сказала Рене спокойно. — Никакого.

— Я знаю, вам пришлось сделать крюк, но я предпочитаю предосторожность ошибке.

Рене отпила глоток вина, а ястребиные глаза скользнули к крошечной влажной бусинке, задержавшейся на ее нижней губе.

— Оказаться замеченным при многократных встречах в одном и том же месте дало бы повод для сплетен и предположений, — добавил он. — Ни то ни другое не соответствует нашим целям. — Наблюдая за ее лицом, он откинулся назад и сцепил пальцы под подбородком. — Должен ли я сделать вывод, что совершенно очевидное отсутствие у вас энтузиазма указывает на то, что… наше маленькое… предприятие… еще раз окончилось неудачей?

Рене попыталась погасить ненависть в глазах, прежде чем обернуться.

— Случилось так, — сказала она мягко, — что нас остановили не в пяти милях отсюда.

Минуту мужчина не двигался, ничем не выдавая своей реакции. Тот, кто лучше знал особенности характера полковника Бертрана Роса, мог бы заметить белый ободок, который появился вокруг его ноздрей, и тонкую синюю жилку, которая вздулась и стала пульсировать на виске. Рене же показалось, что он даже глазом не моргнул.

Рос медленно наклонился вперед и процедил сквозь зубы:

— Вы уверены, что это был он? Действительно ли это был Старлайт?

Рене перевела взгляд с его лица на руки, которые лежали на коленях, словно лапы хищной птицы. Она поняла, что он, должно быть, провел несколько тревожных часов, ожидая ее в гостинице.

— Это был Капитан Старлайт, — сказала Рене. — Я совершенно уверена.

— Совершенно уверены? Следует напомнить, что на этих дорогах орудует немало предприимчивых парней, которые с помощью оружия и черной лошади заставляют своих жертв расставаться с деньгами.

— Это был Капитан Старлайт. Я абсолютно уверена, потому что я говорила с ним.

— Вы говорили с этим ублюдком?

— А разве не это я должна была сделать, месье? — сердито спросила Рене. — Разве не это являлось целью всего этого маскарада?

Рос откинулся назад и снова стиснул руки под подбородком, пропуская мимо ушей вопрос Рене, поскольку более важным вопросом был его собственный.

— Вы видели его лицо?

— Нет. У него был слишком высокий воротник и слишком низко надвинута шляпа на глаза, и…

— Да… и?

— И… — Она колебалась, подумав, что Рос вряд ли захочет узнать, что бандит держался смело и независимо. — Он был чрезвычайно осторожен, месье, он старался, чтобы я не увидела больше того, что он хотел.

— Вы не очень-то предприимчивы, дорогая. Я надеялся на большую изобретательность с вашей стороны.

— Что бы вы сделали на моем месте, полковник? Подпрыгнули и сняли бы с него шляпу? Повернули лицом к свету и потребовали, чтобы он представился?

Рос скривил губы.

— Итак. Вы говорили с ним. И вы сказали ему… Что? Что вы сказали ему?

— То, что и предполагалось. Я сказала ему, что хотела бы его нанять.

— И? — Белизна стиснутых пальцев никак не соответствовала холодности его тона. — Капитан Старлайт не удивился странному предложению?

— Он действительно счел мое предложение весьма странным. Он захотел узнать, для чего я намерена нанять его.

— Вы говорили убедительно? Он поверил вашему объяснению?

Румянец пополз по ее шекам, и они заалели.

— Почему бы ему не поверить мне? Тем более что это в основном правда. Меня вынуждают вступить в брак против воли, меня используют как заложницу, а если я откажусь…

— Если вы откажетесь, мадемуазель д'Антон, — вставил свое замечание полковник Рос, — ваш брат предстанет перед королевским судом за покушение на жизнь человека.

Ее ненависть к Росу вспыхнула мгновенно, и Рене чуть не задохнулась от гнева.

— Антуан не покушался на жизнь лорда Пакстона!

— Он был найден в комнате — он стоял на коленях над неподвижным телом вашего дяди. В руке у него было оружие, ствол еще горяч и дымился. Мой Бог, женщина, вы там были, вы это видели…

— Я услышала выстрел и побежала посмотреть, что случилось. Но кто бы ни стрелял, лорд Пакстон остался жив. Антуан был там…

— …и держал оружие над головой лорда, вероятно, готовясь исправить неудачу.

— Он пытался узнать, жив ли лорд Пакстон!

— Действительно, при ранении в голову обычно вытекает очень много крови, вот почему оно так обманчиво… И это, несомненно, неутешительный момент для того, кто думал, что он сделал точный выстрел.

— Антуан не стрелял в него, — повторила Рене, в волнении закрывая глаза. — В комнате был кто-то еще.

— Каким же способом он сообщил вам об этом?

Рене снова открыла глаза и, не мигая, смотрела на Роса. Нет, Антуан ничего не сказал ей, Антуан вообще не мог говорить, начиная с того дня, когда они сбежали из Парижа. Рос знал это, и его глаза блестели от удовольствия, испытанного от доставленной ей боли.

— Он ведь мальчик, — тихо сказала Рене. — Ему еще нет четырнадцати.

— Английский закон весьма строго карает за покушение на жизнь независимо от возраста преступника. Его могут заключить в тюрьму на весь остаток жизни или отправить в колонию для уголовников в Австралию.. Или повесить. Но могут и освободить. Мадемуазель, это полностью зависит от щедрости характера лорда Пакстона.

— Которая, в свою очередь, будет зависеть от того, соглашусь ли я помочь вам схватить Капитана Старлайта? — спросила она шепотом.

— Достаточно малая цена, я полагаю.

— Если бы вас никогда не предавали, я думаю, это была бы и на самом деле незначительная цена.

— О, и сейчас это именно так. Вы не можете сравнивать положение небезызвестного Капитана Старлайта с тем, что происходит во Франции, с тамошними политическими гонениями. Он вор и хладнокровный убийца, здесь не нужны никакие доказательства. Ему самое место на виселице, и на ней он и будет болтаться, не важно, поможете ли вы арестовать его или нет. С другой стороны, ваш брат… — Он пожал плечами, словно размышляя. — У него впереди целая жизнь. Вы можете ему облегчить эту жизнь… или очень, очень осложнить.

Рене посмотрела на него, как на что-то отвратительное, прилипшее к подошве ее ботинок.

— Вы также должны учесть ту роль, которую я играю в этом деле, — тихим голосом напомнил он, пробегая кончиками пальцев по рукаву ее плаща. — Ну, если бы меня не было в Лондоне в тот вечер… когда это… случилось… Могло и не быть все так спокойно, если бы я не противостоял гневу Пакстона. Ваш брат мог оказаться далеко после того случая, очень далеко, в камере Ньюгейта, полной крыс, а не в имении вашего дядюшки в Ковентри.

— Но он под наблюдением ваших людей, и днем и ночью. Он не может шагу ступить без них.

— Это ради его же собственной безопасности, я ручаюсь.

— Ради вашего удобства, вы хотите сказать.

Костистые пальцы оставили наконец ее руку. Его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Рене, и она ощутила запах напомаженных волос и увидела его пересохшие, потрескавшиеся губы. Он улыбнулся. Улыбка была искусственной, и она подумала, что зубов у него слишком много для такого маленького рта.

Рос заметил ее пристальный взгляд и наклонился еще ближе, ободренный, как ему показалось, ее явным интересом.

— Из-за погоды, столь непредсказуемой в эти дни, я подготовил для себя комнаты на всякий случай. Мы… могли бы поужинать и… обсудить, как нам в дальнейшем помочь друг другу.

Не впервые он прибегал к такой увертюре, и не он был первым мужчиной, предложившим ей использовать свое тело для достижения цели. Она не понимала, насколько хороша собой, и относилась к своей внешности больше как к проклятию, чем к благословению Божьему.

— Полковник, — произнесла она голосом, которым, как она предполагала, должна говорить самая дорогая куртизанка, — если я хотя бы на одну секунду смогла бы удержать содержимое собственного желудка в целости и сохранности, играя роль шлюхи для англичанина, я бы так же легко продалась ради славы произвести на свет Робеспьеровых ублюдков.

Полковник ошеломленно уставился на нее. Смех забулькал в глубине его горла, и поскольку Рос так редко выражал подлинную радость, то, когда этот смех сорвался наконец с его губ, он стал похож на лай.

— Вам не откажешь в остроумии, дорогая, и потом — такая истинная гордость за старый режим. Я воображаю, как некоторые мужчины восхищаются подобными качествами в женщине, хотя, смею думать, другая на вашем месте проявила бы большее смирение, конечно, если вы не испытываете наслаждения от шепота у вас за спиной и от презрительных взглядов — деревенские ведь плюют вам вслед.

Рене почувствовала, как загорелись ее щеки — и совсем не из-за близости огня. Жители Ковентри не испытывали никакой любви к французским эмигрантам. Большинство селян отправили мужа или брата через канал, чтобы сражаться на войне, которая доставляла слишком много неудобств и потерь. Если Франция захотела свергнуть монархию, если она захотела покончить с жадностью аристократии и отдать управление страной в руки народа, для чего им вмешиваться? Почему и зачем англичане должны посылать своих мужчин погибать на чужой земле, когда их страной управлял король, с которым случались припадки безумия, а главная часть богатств находилась в руках правящей аристократии и так было всегда? Крестьяне не понимали: если их страна находится в состоянии войны с Францией, то почему столько французов просят политического убежища у них? А что еще удивительнее — почему у этих эмигрантов сьпые животы и теплые постели, в то время как сами они ходят босиком и питаются одними корками?

Рене редко уходила далеко от Гарвуд-Хауса. К ней относились с подозрением и откровенным презрением. Не важно, что она была жертвой безумств Робеспьера, а террор отправил на гильотину всех членов ее семьи. Поэтому чем скорее она уберется подальше отсюда, тем скорее сможет обрести свободу.

Зная, что Рос наблюдает за малейшей переменой в ее лице, Рене коснулась языком сухих губ и спокойно сказала:

— Капитан согласился подумать над моим предложением.

Медно-красная бровь взметнулась вверх.

— Только подумать?

— Я полагаю, он хочет проверить, не ловушка ли это. Он… согласился встретиться со мной.

Рос глубоко вздохнул и снова откинулся на спинку стула.

— Когда? Где?

— Через три дня. Я должна быть в Стоунбоу-Бридж ровно в полночь. Оттуда я должна ехать на север по Бирмингемской дороге, пока он не перехватит меня, но это произойдет только в том случае, если он уверится, что за мной никто не едет и в засаде нет солдат.

— Бирмингемская? — Рос сощурился. — Двадцать миль ровных полей и вересковой пустоши по обе стороны.

— Возможно, именно поэтому он и выбрал эту дорогу.

Казалось, Рос не слышал ее слов.

— Только еще один жулик, Дик Тарпин, мог ускользать от властей так долго, но он знал каждый куст, каждую травинку. Селяне знали его, владельцы гостиниц давали ему кров, когда солдаты гнались за ним, и, как было установлено на суде, он родился совсем недалеко от его излюбленного места засады. Однако в отличие от Тарпина, — продолжал Рос, — Старлайт облюбовал пять округов. Даже отдавая должное его уму, надо заметить, что он недальновиден, пренебрегая бесспорно дружественным отношением к нему жителей округов. До сих пор ему удавалось избегать любой западни, в которую мы пытались его заманить. Остается сделать один вывод: источники, из которых он черпает сведения, удивительно точны и прекрасно осведомлены. Никто из его людей не предал его ни разу ни в чем, хотя эти люди готовы свидетельствовать даже против собственных бабушек, если им пообещать, что их карман потяжелеет на несколько пенни. — Рос сделал паузу, и его рука сжалась в напряженный кулак. — Я поклялся поймать его, и я поймаю, клянусь Богом.

— Человек, который пытался до вас сделать это в течение шести лет, не сумел его поймать?

— Полковник Льюис? — Рос словно выплюнул это имя. — Ему давно уже надо было оставить свой пост, и он оставил бы, если бы смог оторваться от бочки пива, чтобы поставить подпись. — В глазах Роса заблестело презрение. — Я вынужден напомнить вам, несмотря на то что вы наслушались романтических рассказов о его смелости и авантюрах: он убил трех человек — хладнокровно, насколько нам известно, и не колеблясь лишил бы сегодня ночью прекрасной седой головы и вашего мистера Финнерти, если бы увидел, что старик потянулся за пистолетом.

— Я уже сказала вам, я сделаю все что смогу, — отчетливо произнесла девушка. — Но это вовсе не означает, что я должна испытывать удовольствие от того, чем вынуждена заниматься, месье.

Рос, откинувшись на деревянную спинку, сцепил руки на коленях.

— Нет, отнюдь, вы не должны наслаждаться ничем подобным, мадемуазель, но я жду от вас полного и абсолютного доверия. Старлайт скорее всего подумает, что его намерены заманить в очередную ловушку, но я ожидаю от вас более решительных действий: вы должны предпринять все необходимое, чтобы убедить нашего благородного Принца Всех Воров, что он ошибается, никакой ловушки нет. Запомните: на сей раз ничто не должно возбудить в нем подозрений.

— Могу ли я узнать, что мне сообщить ему насчет времени и места, где должно произойти ограбление?

— Когда надо будет, вы узнаете все, что он захочет.

— Вы не доверяете мне, месье? — насмешливо поинтересовалась девушка.

— Ни на йоту, — без колебаний ответил полковник Рос. — Но я верю в вашу искреннюю любовь к собственному брату. Я полагаю, вы любите его настолько сильно, что, если бы я приказал вам немедленно встать и прямо сейчас подняться по лестнице ко мне в комнату, чтобы принять меня, обнаженного, у своих колен… вы бы сделали это.

Глава 3

Рене почувствовала, как внутри у нее похолодело. И когда Рос схватил ее руку и притянул к своим коленям, пальцы девушки сжались от отвращения.

— Наверху четыре комнаты, — сообщил он как о деле решенном. — Моя — слева, последняя. Вам не составит труда ее найти.

Ей стало страшно. Жестокая улыбка полковника Роса и глаза, наблюдающие за ее реакцией, говорили ей о том, что этот тип без всякого смущения выполнит свою угрозу и накажет Антуана за ее упорство.

Он склонил голову набок, словно удивляясь.

— Признаюсь, ваша тяга к лояльности утомляет меня, дорогая. Вам жаль убийцу-бандита, но, похоже, вы ничего не хотите предпринять, чтобы помочь вашему собственному брату. Уверяю вас, в Уорикшире живет немало красивых женщин, которые умоляли бы о возможности спасти их любимых от тюрьмы.

— Тогда пригласите одну из них занять мое место. Я уверена, Капитан Старлайт не будет задавать вопросов насчет замены.

— А ваш брат? — Глаза Роса блестели. — Когда он почувствует грубость петли, стиснувшей его шею, он тоже ничуть не удивится и не станет задавать вопросы?

Где-то вдали, словно звук пришел из конца очень длинного туннеля, раздался стук в дверь, взрыв хриплого смеха, а потом громкий топот. Секунду спустя уединенность гостиной была нарушена: четыре молодых господина, пьяных, заняли весь дверной проем.

Пораженная Рене вскочила. Она задела край маленького столика и опрокинула его, кубок с грохотом покатился в очаг. А у нее за спиной уже летели на пол высокие бобровые шапки, поднимая облака пыли, которую господа пытались стряхнуть с рукавов изящных жакетов, уже слышались неистовые крики — подать бутыли вина! — а один из прибывших, услышав стук опрокинутого столика, качаясь на ногах, уставился на закутанную в плащ фигуру у камина.

А госпожа Огилви уже спешила из задней комнаты за объяснением: по какой причине затеян весь этот шум?

— Т-такой длинный п-путь от Меридена, и м-моих компаньонов сжигает жажда! — заявил один из гостей.

— П-положительно сжигает! — согласился с ним другой.

— Ч-черт бы побрал мои глаза, если они лгут, джентльмены, но я уверен, что среди нас леди.

— Разве я не говорил, что она здесь появится? — воскликнул белокурый круглолицый мужчина. — Лизбет, мой персик! Моя лебедушка! Свет моей любви!

Бертран Рос, скрытый до сих пор высокой деревянной спинкой дивана, вскочил на ноги и встал рядом с Рене.

— Боюсь, господа ошибаются в своих ожиданиях. Прекрасной Лизбет здесь нет.

Откровенный холод в его глазах заставил блондина усомниться. Он стоял, пошатываясь, переводя взгляд с одного мрачного лица на другое, потом отступил на два шага.

— Прошу прощения, миледи. Прошу прощения, сэр, за ошибку.

Двое из его компаньонов приняли товарища в свой круг с фырканьем и смехом, а третий стоял, икая, и смотрел на Рене с откровенным восхищением. Она же тем временем поправляла атласный капюшон, стараясь прикрыть лицо.

Но вдруг сбросила капюшон с головы, давая свободу золотому водопаду волос. Еще один гость уставился на нее, и для надежности она решила привлечь внимание оставшейся пары. Рене распустила шнурок на шее, подняла вверх пышную сверкающую массу завитков. Казалось, солнце расплавилось и облило ее плечи, ложась золотистыми волнами, и эти волны ловили свет огня у нее за спиной, образуя вокруг головы пылающий ореол.

Рос остолбенел от этого великолепного зрелища, его глаза сузились от гнева, а рука впилась в ее руку.

— Что, черт возьми, вы себе позволяете? Что вы делаете?

Девушка сначала посмотрела на руку Роса, потом на его лицо.

— Вы не находите, что у огня слишком жарко, месье? Поскольку вы пригласили меня остаться на ужин, я подумала, что вот так мне будет удобнее.

Растерянный взгляд Роса метнулся вниз. После того как она распустила шнурок, тяжелый плащ соскользнул, задержавшись на мгновение на плечах, и упал на пол. Простое белое муслиновое платье, оказавшееся под плащом, было перехвачено под грудью высоким поясом. На ней не было корсета — только сорочка.

Это был тот случай, когда Рене отчаянно надеялась, что ее красота пойдет на пользу ей самой. Ведь Рос настаивал на том, чтобы место их встречи было скрыто от посторонних глаз как можно надежнее. Его навязчивая идея поймать Капитана Старлайта и его убежденность, что у бандита повсюду есть глаза и уши — даже в полковом штабе, — требовали секретности. Рос не мог стать объектом любопытства. Ковентри — большой город, в нем около семнадцати тысяч жителей. Достаточно для того, чтобы поддерживать на высоком уровне лицемерие лондонского общества — высший класс распространял сплетни и слухи и ловко спекулировал на них. С самого начала войны между Францией и Англией полки местной полиции были засекречены: их обучали действиям в случае неприятельского вторжения. И ничто не щекотало нервы добропорядочных граждан так сильно, как сплетни о добродетельных молодых леди, соблазненных галантными мужчинами, одетыми в форму. А здесь — настоящее зрелище! И завтра один из этих четырех, протрезвев, вспомнит высокую, тонкую француженку с поразительными белокурыми волосами и потрясающими синими глазами, у которой было тайное свидание в гостинице «Лиса и собака». И если бы полковник не поторопился, то в нем узнали бы Бертрана Роса с его незабываемыми, пылающими огнем рыжими волосами и лицом, залитым краской.

Тихо ругаясь, Рос схватил упавший плащ и снова накинул его на плечи Рене. Вцепившись девушке в локоть, он повел ее через комнату к двери, так глянув в дальний угол комнаты, что вся четверка отвела глаза. Но все-таки они не удержались и, толкая друг друга локтями, стали подмигивать.

— Это было чрезвычайно глупо, дорогая, — шипел Рос, ведя ее в тень холла.

— Я даже не понимаю, что вы имеете в виду, месье.

— Не понимаете? — Он грубо толкнул ее в угол, прижав к стене. — Я не большой знаток французских манер, но на любом языке явный вызов требует одинаково явного ответа.

Рене попыталась освободиться, но его руки, как тиски, сжимали плечи.

— Отпустите меня. Отпустите меня немедленно! Вы слышите?

— У меня превосходный слух. Но мне кажется, вы неверно оцениваете ситуацию, в которой оказались. Мадемуазель д'Антон, я повторяю еще раз.

— Уберите от меня руки! — Рене задыхалась. — Уберите их, или я закричу!

— На самом деле? — спросил он, откинув голову. — Тогда давайте, погромче.

Рене открыла рот, чтобы перевести дыхание, но прежде, чем она смогла это сделать, левая рука Роса поднялась вверх и девушка почувствовала удар чуть ниже уха. Рене пронзила резкая боль. Все мысли мигом вылетели из головы. Большой палец Роса впился в шею, и она не могла двигаться, не могла даже дышать.

— Вы сами навлекли на себя это наказание, вы сами виноваты и прекрасно это знаете. Вы бросили мне вызов, но я еще не показал себя во всей красе. Хотите увидеть?

Глаза Рене наполнились слезами. Боль была мучительна, и она не могла пошевелиться, когда Рос наклонился и его язык коснулся ее уха. Перед глазами Рене все потемнело. Ее легкие горели огнем, ее сердце билось в груди, словно его стиснули в кулаке, кровь застыла в жилах.

Она чувствовала скользкий рот Роса, его губы поползли по шее, и внезапно рука его оказалась у нее под плащом. Рос хрюкнул от удовольствия, нащупав ее пышную грудь.

Сквозь страх и ужас Рене слышала, как молодые лорды смеются и звенят стаканами в гостиной. Они находились так близко, почти в двадцати шагах, но сейчас это было все равно что в двадцати милях.

— Я думаю, — бормотал Рос, — будет весьма негалантно с моей стороны не сопроводить вас домой — ведь опасный бандит на свободе.

Рене справилась с собой, и из ее горла не вырвалось ни звука. Она задушила в себе этот звук. Словно из ниоткуда возникла высокая черная фигура. Рене не могла бы точно сказать, что это был не обман зрения, не игра воображения, — глаза ее были подернуты пеленой слез и измучены болью, и она вообще почти ничего не видела, но в следующий миг она услышала унылый, глухой стук и почувствовала, что ее горло свободно. Голова Роса упала на плечо и замерла, его глаза остекленели и выпучились от неожиданности и удивления. Он упал перед ней на колени, цепко хватаясь за юбки, но не мог удержаться и осел на пол.

Финн поднял руку, чтобы замахнуться еще раз, и Рене увидела тяжелый железный подсвечник, который он сжимал в руке.

— Все ли в порядке, мадемуазель? — тихо спросил он по-французски.

Теперь, когда Рене могла дышать, она судорожно глотала ртом воздух, обнимая Финна и кивая.

— Да. Да, все хорошо. Он… он пробовал заставить меня…

— Могу себе представить, что он хотел сделать с вами, — сказал с презрением Финн, — и я предлагаю, если мы не хотим иметь свидетелей, поскорее убраться отсюда.

— Но… мы не можем оставить его здесь.

Он посмотрел вниз и после недолгого колебания полез во внутренний карман ливреи и вынул плоскую серебряную флягу. Открыв ее зубами, он щедро плеснул бренди на шею Роса, налил жидкости ему за воротник, потом вложил пустую фляжку в руку лежащего без сознания полковника. Выпрямившись, старый камердинер встретился взглядом с Рене.

— Строго в лекарственных целях, уверяю вас. Я думаю, что вечер будет холодный.

Девушка посмотрела на Роса и отступила.

— Он не рассердится?

— Более того, он разъярится, я ничуть в этом не сомневаюсь. Но если он не хочет, чтобы ему было предъявлено обвинение в попытке совершить насилие — а это не только вызвало бы гнев короны, но его осудили бы как офицера и джентльмена во всем округе, — я полагаю, он перенесет оскорбление стоически и не станет ничего предпринимать.

Рене дрожала, и ее пальцы никак не могли соединить полы плаща.

— Пойдемте, — сказал Финн, — а то, боюсь, мне снова захочется двинуть ему еще разок как следует.

Ни Финн, ни Рене не оглядывались назад, на гостиницу, поэтому не видели, как узкая полоска света осветила мрак и исчезла — дверь открылась и закрылась, выпуская высокого мужчину, чей силуэт тотчас же растворился в ночи.

Он постоял секунду в ночной прохладе, задумчиво наблюдая, как удаляется свет фонаря. Потом развернулся, и широкие черные крылья плаща взметнулись, словно пытались не отстать от своего хозяина.

Глава 4

Местные жители называли Гарвуд-Хаус «Угрюмым пристанищем». Выстроенный из серого камня, он стоял, одинокий и преисполненный несчастья, на фоне сурового пейзажа. Его древние фронтоны и покрытые лишайником стены обдували колючие ветры, которые напрочь оголили и близлежащую пустошь. Утомленные ветрами, старые деревья — вяз и тис — стояли в бессмысленном карауле возле того, что некогда было заставой норманнского барона; круглая башня, оставшаяся с давних времен, все еще высилась в дальнем конце восточного крыла. Единственное, чем могло похвастаться это древнее сооружение, — плоская крыша и каменные зубья стен.

Новые постройки отличались узкими длинными окнами. Комнаты были неблагоустроенны, зимой стоял лютый холод, а летом — мучительная духота, пронизанная запахом плесени. В верхних апартаментах от давления тяжелых сланцевых плит на стропила потолки протекали. Бедный лорд Чарлз Финчворт Холстед, граф Пакстон, получил приличное наследство, но приличным оно было только на бумаге, поскольку большая часть состояния была заложена, а собственные финансы, слишком тощие, не позволяли потратиться на ремонт и нормальное содержание дома.

Рене и ее брат занимали спальни в старом крыле возле стены из каменных блоков. Они и не мечтали, что экономка, миссис Пиджин, поселит их в западном крыле. Но такая изолированность нравилась Рене, особенно когда небо было таким же хмурым, как и ее настроение, и когда не оставалось никакой надежды на то, что проглянет солнышко.

Никто не ждал ее, никто не подходил к двери, чтобы поприветствовать или помочь снять плащ. Она почувствовала бы себя удостоенной большой чести, если бы кто-то позаботился оставить зажженную свечу в холле, а когда это случалось, то она знала — это сделано ради удобства драгуна, который обычно спал часами, сидя на удобном стуле. Если его не было на месте, то можно было смело предположить и не ошибиться: он в кладовой — распивает бутылочку красненького с молоденькой судомойкой, а если вино уже кончилось, то просто болтает от скуки.

Хозяйство Рене вела Дженни, стройная, круглолицая девочка из деревни. Она очень старалась сделать жизнь молодой хозяйки как можно удобнее, но весьма скромных средств для этого явно не хватало.

Когда две недели назад Рене, Антуан и Финн приехали в Гарвуд-Хаус, им был представлен перечень, весьма пространный, в котором скрупулезно указывалось, что им разрешено делать в этом доме и что не разрешено ни под каким видом. Подчеркивалось самое главное: независимо от того, к какой роскоши они с братом привыкли в их раззолоченном замке во Франции, теперь они находятся в Англии и живут здесь благодаря любезности и милосердию дяди, а поэтому они не должны рассчитывать на излишнюю роскошь и все ключи в доме зажаты в кулаке Эфеметри Пиджин.

Миссис Пиджин была крупная, сердитая и даже агрессивная женщина; лицо ее было чем-то похоже на алебастровую маску одной из горгулий, прикрепленных к зубчатым стенам старой башни. У нее была тяжелая походка, и она так громко топала, что из щелей между деревянными половицами поднималась пыль. Лорду Пакстону она служила уже двадцать пять лет и прекрасно знала, как из пенни складываются фунты. Она не любила Рене. В ответ на любой вопрос девушки миссис Пиджин только раздраженно фыркала или пожимала плечами.

Рене не просто устала на этот раз — она чувствовала себя выжатой как лимон. Последние минуты, проведенные наедине с Росом, испугали ее: она еще раз убедилась, насколько уязвимо положение ее и Антуана в Англии.

Нельзя сказать, что история, которую она рассказала бандиту с большой дороги, была обманом от начала до конца. Ее брата на самом деле обвиняли в покушении на жизнь дяди, и над головой мальчика нависла весьма серьезная угроза. А сегодня Рене выяснила, что его положение еще хуже, чем она считала до сих пор. Рос поручил четырем своим драгунам поселиться в доме лорда Пакстона и неотступно наблюдать за «гостями из Франции», докладывать о каждом чихе, о каждой мелочи, о любой пешей прогулке или утренней прогулке верхом. Рене боялась — нет, ее охватывал панический ужас при мысли о том, чтобы доверять еще кому-то, кроме Финна. Он готов вырвать сердце из своей груди, если она его попросит, но Финн стар, ему уже шестьдесят, у него неважное здоровье. Он спал в комнате, прилегающей к комнате Антуана, и бывали ночи, когда Рене, слыша его тяжелый, надрывный кашель, боялась, что утром найдет его бездыханным.

Рене зажгла свечу от свечи в подсвечнике и оградила пламя рукой, не давая ему погаснуть, пока она шла по галерее к восточному крылу. В высокие окна по всей длине галереи лился лунный свет и ложился на пол квадратами. Ее юбки и плащ мягко шелестели при каждом шаге. Больше никаких звуков не было. Она дошла до конца, собираясь подняться по узкой винтовой лестнице, которая вела к верхним этажам. Поскольку именно здесь старая часть дома примыкала к более современной постройке, лестница повторяла округлую форму стены без окон; там стояла кромешная тьма. Толстый, покрытый плесенью гобелен, висевший на стене, скрывал маленькую арочную дверь, ведущую в башню. Антуан обнаружил ее однажды совершенно случайно.

Рене попробовала расспросить служанку Дженни об этом странном месте в Гарвуд-Хаусе, но девочка лишь торопливо перекрестилась и сплюнула через левое плечо. Согласно местным преданиям, призрак первого владельца дома все еще живет здесь. Варвары из Уэллса, совершавшие набеги в эти края, уморили его голодом в темнице, и, по слухам, он бродит по верхушкам зубчатых стен, вопит от голода и гремит цепями. Вот почему слуги избегали восточного крыла и не рисковали появляться там после наступления темноты.

Оказавшись на втором этаже, девушка снова остановилась. Темно, никаких свечей, и лишь одно окно, огромное, почти до середины галереи. Отсюда второй коридор вел в среднюю часть дома, расположенную над галереей. Ее спальня находилась справа. Рене сняла плащ и разожгла огонь в камине, потом отправилась в другой конец холла, с минуту постояла, прислушиваясь, осторожно толкнула дверь и вошла.

Комната была похожа на ее собственную — квадратная и обыкновенная. Кровать, словно жертвенный алтарь, высилась на подиуме; четыре массивных столба по углам поддерживали балдахин. Толстые ворсистые ковры закрывали большую часть половиц, а длинные, до пола, занавеси спускались по окну от потолка. Пламя, пылающее в очаге, отбрасывало тени от письменного стола и стула, от кровати, от двух ночных столиков с канделябрами и оловянной посудой.

Рене на цыпочках подошла к кровати, и на секунду ее охватила паника — она не увидела знакомого сияния золотых волос на подушке. Девушка быстро опустилась на колени и подняла покрывало — брата она нашла под кроватью. Он, широко раскрыв глаза, смотрел на нее, словно раненый зверек, пойманный в капкан.

— Антуан, — прошептала Рене. — Это всего-навсего я. — Она еще раз вздохнула, чтобы ослабить напряжение, и добавила подчеркнуто спокойным голосом: — Выбирайся, мой милый, оттуда, а то ты умрешь от холода.

Он медленно, то и дело замирая, вытягивал ноги, чтобы вылезти из-под кровати.

— Мой Бог, — воскликнула Рене, — посмотри, какая пыль! Клянусь, пол там не подметали лет сто, а может, и больше. Почему ты залез туда?

Мальчик не двигался, а Рене стряхивала с него пыль, которая поплыла облаком по комнате. Но он был не только в пыли — к его ночной рубашке прилипли комья грязи. Мальчик дрожал, его руки были холодны как лед, и Рене, взяв их, поднесла к своим губам.

— Я не собиралась задерживаться так долго, но послушай… сейчас лишь полночь, а я сказала, что вернусь к этому времени. В кровать, милый, и поскорее, прежде чем придет Финн и увидит, что ты тут устроил.

Ты видела его?

Он не произнес ни звука, но поскольку он молчал уже больше года, Рене научилась читать по его губам.

— Да, — вздохнула она. — Я видела его.

Глаза Антуана на мгновение блеснули, но она, придав лицу серьезность, указала на кровать.

— Если ты пойдешь в кровать и заснешь сразу же, я обещаю утром все рассказать. Нет, не теперь, — добавила она, опережая его вопрос.

Но Антуан поднял руку, вытянул два пальца и поднял большой палец вверх, словно взвел курок пистолета. Он стрелял в вас? Вы очень испугались? Он отвратительный?

— Нет. Он не стрелял в нас.

Антуан быстро поцеловал сестру в щеку, желая успокоить ее, шагнул к кровати, потом повернулся и снова посмотрел на нее. Свет ушел из его глаз, осталась лишь привычная печаль из-за постоянной тревоги.

Я боялся, что вы не вернетесь. Я боялся, что солдаты придут и заберут меня и вы не сможете меня найти.

Рене покачала головой и раскрыла руки. Он бросился к ней в объятия.

— Никогда не смей думать, что я могу оставить тебя, душа моя, — прошептала она. — Ни на одну секунду не допускай и мысли, что я уехала бы отсюда и не взяла тебя с собой или не вернулась бы, если обещала вернуться.

Рене пригладила золотистые волосы, упавшие Антуану на брови. Они были такого же цвета, как у матери, а глаза такие же синие, как у нее, хотя лицом Антуан был похож на отца. Теперь он последний из их рода, кто обладает таким сильным подбородком, высокими скулами, крепким носом и широкими бровями, унаследованными от предков по благородной линии, восходившей к давно минувшим дням. Всех остальных — а это дяди, тети, кузены, племянницы и племянники — постиг страшный кровавый конец на Площади Революции. Четырнадцатилетний мальчик живет уже четыре месяца в постоянном испуге. Антуан теперь — двенадцатый герцог д'Орлон. Его плечи все еще худенькие, ноги длинные и неуклюжие, но со временем мальчик обещал превратиться в статного, широкоплечего, сильного юношу, и так бы оно и случилось, если бы во Франции закончилось безумие и монархия была бы восстановлена.

Сейчас же это был просто испуганный мальчик. Ему пришлось перенести слишком много горя для своих лет, такого, чего не довелось испытать людям даже вчетверо или впятеро старше его.

— В кровать сейчас же, — приказала Рене, целуя его лоб, — или Финн обвинит меня в том, что я пришла и разбудила тебя только ради того, чтобы обняться.

Огромные глаза испытующе, не мигая смотрели на Рене. И так же быстро, как недавно исчезла, улыбка, широкая и искренняя, вернулась и осветила его лицо. Антуан изобразил двумя пальцами пистолеты и выстрелил, направляясь к кровати, потом нырнул под толстые стеганые одеяла, и только макушка торчала на подушке. Рене наклонилась к ярким золотым завиткам и, произнеся последнее наставление, прижала указательный палец к его губам. А потом через холл прошла в свою комнату.

Закрыв дверь, она без сил прислонилась к ней. Теперь она не могла сдержать рыданий.

Они прибыли в Англию, чтобы обрести безопасность в этой стране, отделенной от Франции каналом, они думали, что дядя защитит их от беззакония, творящегося на родине, что они будут свободны от тирании, от притеснений, перестанут бояться засыпать вечером и просыпаться утром. Но то, с чем они столкнулись здесь, было просто настоящим предательством. Их дядя не тратил времени попусту: сразу выставил Рене на аукцион и продал ее тому, кто предложил самую высокую цену. Ее жених, Эдгар Винсент, — настоящая скотина. Они с Росом приятели, и поэтому поведение полковника в гостинице казалось Рене еще более оскорбительным.

Рене застонала и отошла от двери.

Она сбросила ботинки, чулки и оставила их там, где они упали, а сама прошла в смежную комнату переодеться. Гардеробная была небольшая. Умывальник, зеркало и комод стояли вдоль одной стены, а на противоположной были полки, и только часть из них заполнена сложенной одеждой. Если бы она снова оказалась в Париже и если бы не было никакой революции, уничтожившей ее жизнь, одно только нижнее белье заполнило бы две комнаты и полки стояли бы от пола до потолка и от стены до стены.

Пододвинув свечу поближе к умывальнику, Рене налила воды в старую фарфоровую миску. Зачерпнув пригоршню, девушка впервые за вечер осмелилась встретиться со своим отражением в зеркале. То, что она увидела в облезлом стекле, потрясло ее; она долго всматривалась в собственные глаза, словно испрашивая разрешение увидеть наконец, что сделал с ее шеей Рос. К счастью, свет в комнате Антуана был довольно тусклый и мальчик ничего не заметил, но здесь, вблизи пламени свечи, Рене увидела багровый отпечаток каждого пальца Роса.

Рене еще раз критически осмотрела свое лицо. Ей показалось, что рот портит слишком пухлая нижняя губа, а глаза чрезмерно большие и очень темные — говорят, обладательницы таких глаз искусны в тонком флирте. Ресницы и брови Рене, цвета потускневшего золота, были густые и придавали особую выразительность глазам.

Ее мать была женщиной ослепительной красоты, с серебристыми волосами и бледной нежной кожей. Когда молодой, темпераментный маркиз де Map был представлен Селии Холстед во время поездки в Лондон, они полюбили друг друга с первого взгляда. Не важно, что отец Селии уже определил ей будущего мужа, а брат был просто оскорблен желанием сестры выйти замуж за француза. Когда последняя попытка уговорить родных дать согласие на брак потерпела неудачу, молодые люди бежали, поклявшись в верной любви до конца дней. Отец Селии — холодный и жестокий человек, каким он был даже в самые лучшие времена, — сошел в могилу, не передав дочери ни единого слова, а брат заявил, что больше не хочет ее знать.

Но любовь англичанки и француза оказалось такой же сильной, крепкой и верной даже спустя два десятилетия. Родители Рене и Антуана относились друг к другу все эти годы так же, как в день свадьбы.

Рене засмотрелась на блондинку в зеркале, вьющиеся волосы упали ей на плечи, и она вспомнила мать, которая всегда приходила к ней в комнату по вечерам, сверкая шелками и драгоценными камнями. Мать и дочь смеялись над претендентами на Рене — их было много, молодых и старых, жаждущих объединить мощные семейства; они хихикали над молодыми наследниками, которые, как павлины, распускали перед юной Рене хвост. И поскольку Селия д'Антон вышла замуж по любви, а не из-за денег, мать желала дочери только единственного, который похитит ее сердце навсегда.

Фантазии, мечты, планы и надежды рухнули в одночасье. Им положили конец разгневанные граждане Парижа, которые штурмовали Бастилию. Сразу после штурма служанка, которая была принадлежностью дома уже тридцать лет, плюнула в лицо Селии д'Антон и объявила себя свободной от тирании.

Людовик XVI вынужден был подписать проект новой конституции, в соответствии с которой каждому гражданину Франции гарантировались свобода, равенство и братство. В течение двух лет все наследные права и состояния были конфискованы в пользу государства, уцелевшие аристократы устремились в другие страны, пытаясь вывезти свое богатство.

Как бывшего герцога д'Орлон, дедушку Рене арестовали вместе с сыновьями и тысячами других подозреваемых за попытку помочь королю спастись от народного мщения. Людовик XVI был признан виновным в измене и казнен на гильотине, Комитет общественной безопасности стал рупором террора в новой республике, а к власти пришел тиран Робеспьер. Свободные граждане Франции, поощряемые лидером якобинцев, с готовностью доносили на аристократов и монархистов, подозреваемых в заговоре против новой республики. Если господин шел слишком быстро или долго разговаривал с соседом, его могли обвинить в коварном замысле против славной революции. Если он носил шляпу со слишком круглыми полями, то, несомненно, он был из числа монархистов, а если он повязывал слишком пышный шейный платок, значит, нарочито демонстрировал тщеславие привилегированного класса. Употребление пудры или духов считалось изменой, точно так же как слишком частые купания или жевание фенхеля — сладкого укропа, освежающего дыхание.

Никого, не удивляло, что на улицах Парижа теперь не появлялись люди, одетые в платья со шнуровкой, кружевами, исчезли парики, никто не носил нижних юбок экстравагантной ширины. Белый цвет считался цветом для женских платьев, в то время как серые и черные цвета стали стандартными для мужчин. Волосы заплетены или коротко подстрижены, на головах — простые белы кепи: незачем предаваться греху тщеславия.

Проснувшись как-то утром, Рене и ее семейство увидели за окном густой черный дым; казалось, он заполонил весь Париж. Селия д'Антон вышла на улицу и спросила у прохожего, что горит. Тот, пожав плечами, сообщил новость: гражданин Робеспьер объявил, что тюрьмы слишком переполнены, поэтому две тысячи аристократов были обезглавлены в одну ночь, а поскольку на кладбищах уже не было мест и хоронить несчастных было негде, то обезглавленные трупы загрузили в повозки доверху, отвезли в общую яму и там сожгли.

В ужасной панике Селия велела Рене и Антуану не выходить из дома и запереться ненадежнее.

Финн ушел, чтобы продать хоть что-нибудь из драгоценных камней и купить хлеба и яиц, а когда он возвратился, ни Рене, ни брату уже не нужно было сидеть взаперти. Втроем они бежали по мокрым от дождя улицам к тюрьме, где их отец провел уже почти год.

Селия пошла на гауптвахту, чтобы узнать хоть что-то о своем муже. Стража была прежняя, та самая, которую она подкупила и которая разрешала приносить продукты и одежду Себастьяну д'Антону, но на сей раз жандарм только засмеялся и указал на столб смердящего черного дыма, стелющегося над городом. Он сообщил равнодушным, холодным тоном, что бывший герцог и его сыновья больше ни в чем не нуждаются, они объявлены предателями республики и казнены по приказу Комитета.

Начала собираться толпа, и теперь, когда появились зрители, стражники предстали перед ними настоящими свободными гражданами: они били Селию, приглашая зевак поучаствовать, сорвать свою злость на этой грязной аристократке. Граждане, возбужденные кровью и опьяненные свободой, хватали камни и кидали в нее. Они не отступились до тех пор, пока она не осталась лежать совершенно неподвижно у них под ногами.

Теперь эта мертвая женщина была уже не нужна им, и народ вспомнил об Антуане. Но там, где еще недавно стоял мальчишка, лежал гвардеец: он корчился на булыжниках, сжимая руками нож, торчащий из живота. Кто-то крикнул, что видел высокого тощего старика — тот тащил мальчишку вниз по улице… И началось преследование.

Эти трое не могли вернуться домой, на рю Дюпон, они не смели позвать на помощь — человек мог польститься на обещанную награду за их головы. То, что Селия была англичанкой, спасло ее и детей на время от террора, но теперь, когда ее мужа объявили предателем, а Финн отправил на тот свет гвардейца, гильотина готова была принять их в свои кровавые объятия. Оставив печаль на более поздние времена. Финн украл оружие и кое-что из рваной одежды, в которую они переоделись, и, пригрозив золотарю, заставил перепуганного крестьянина вывезти их из города в вонючей телеге.

В Лондоне Рене и Антуан, едва стоявшие на ногах, завшивленные и грязные, предстали перед Чарлзом Холстедом, лордом Пакстоном, как дети его умершей сестры.

Они не ожидали, что лорд встретит их с распростертыми объятиями и открытым сердцем. Тридцать лет прошло с тех пор, как он в последний раз видел сестру, и не менее тридцати дней после получения письма от французского правительства, в котором сообщалось, что семейство бывшего герцога д'Орлон погибло. Почти с неприличной поспешностью дядя предложил ей выйти замуж за Эдгара Винсента. Делая подобное предложение Рене, лорд Пакстон проявил абсолютное безразличие к тому обстоятельству, что племянница еще не сняла траур по погибшим родителям.

Сначала девушка вообще отказывалась даже говорить о браке. Но четыре недели назад в Лондоне кто-то стрелял в ее дядю. В преступлении обвинили Антуана, и Рене ничего более не оставалось, как согласиться на брак, а также согласиться помогать полковнику Бертрану Росу — словом, пойти на все, чтобы не позволить арестовать брата.

Рене открыла глаза. Ее блуждающий взгляд остановился на коробке из сандалового дерева, где лежал крошечный пузырек с розовым маслом — по капле она добавляла его в ванну. Там была и большая синеватая бутыль с настойкой опия — она принимала лекарство во время ежемесячных недомоганий; были там и завернутые в бумажки порошки от мигрени. Последние два лекарства, предупредил врач в Лондоне, смертельны, если принять слишком большую дозу.

Рене снова посмотрела в зеркало. От слез остались две светлые полоски на щеках, и она протерла лицо влажной фланелевой салфеткой, терла долго и старательно, пока щеки не запылали. Потом принялась за синяки на шее, но внезапно ее взгляд снова замер в зеркале. Синяки оказались и ниже, под лифом, там, где побывали жадные руки Роса. Ее чуть не стошнило при мысли, что у нее на теле могли остаться его пот и слюна. Рене открепила широкую ленту под грудью и спустила платье на пол.

Оставшись в одной сорочке, девушка осмотрела все тело, потом наклонилась вперед, чтобы вымыть грудь и избавиться от следов отвратительных рук и рта. Но была одна отметина на нежной белой коже, которую стереть было невозможно, сколько ни старайся: винного цвета родинка в форме сердечка. Она была повыше левой груди, достаточно высоко, чтобы увидеть даже при самом скромном вырезе. Не одна пара развратных глаз пялилась на эту родинку, гадая, не косметическая ли это уловка, не приклеена ли она для того, чтобы привлечь внимание.

Рене отбросила салфетку и потянулась за халатом, но его не оказалось на полке, возле которой она стояла. Со вздохом она подумала, что он уже лежит возле кровати — Дженни наверняка положила его туда.

В спальне было темно, и Рене задержалась в дверях, давая глазам привыкнуть к темноте. Дрова в камине, который она разожгла, дотлели, осталась только груда золы. Свеча на ночном столике уже коптила, дымок вился к потолку в сине-белом свете луны, лившемся из окна. Вдруг одна из рам распахнулась — задвижка была ветхой и уже не могла выдержать резкого порыва ветра.

Рене вздрогнула, потом босиком, с распущенными по плечам волосами, в нижней короткой сорочке, подошла к окну и закрыла раму. Постояла недолго, все еще не отнимая руку от стекла, вглядываясь в ночной пейзаж. Новый, совершенно неожиданный образ возник в ее воображении: одетый в черное Капитан, летящий на коне по открытому полю, вольный бывать там, где ему захочется. Этот образ увлек ее, и Рене закрыла глаза, представляя, как и она летит вместе с ним, соединив руки у него на груди, прижавшись к его спине лицом и всем телом, а ее серебристые шелковые волосы развеваются на ветру.

Рене посмотрела на светящийся круг луны.

Она хотела — и вполне серьезно — попытаться украсть драгоценности самостоятельно, но Эдгар Винсент не тот человек, который позволит человеку, залезшему к нему в карман, остаться целым и невредимым. Он подарил ей рубины в Лондоне, когда объявили об их помолвке, и в предстоящие две недели Рене разрешалось носить драгоценные камни только в его присутствии. Но Винсент всегда забирал их с собой, когда отправлялся домой, а там прятал их в сейф до следующего раза, когда у него возникнет желание продемонстрировать свою вульгарную показную расточительность.

Что, если легендарный Капитан Старлайт все же украдет драгоценности? Гарнитур стоил более пятидесяти тысяч фунтов — это такая огромная сумма, что они с Финном могли бы увезти Антуана очень далеко. А Рос остался бы с носом со своими лживыми обещаниями и гарантиями свободы.

Рене больше не смотрела на луну. Ее взгляд был прикован к отражению яркого пламени свечи в гардеробной. Она специально оставила дверь приоткрытой, чтобы темная спальня хоть немного освещалась. А теперь щель стала узкой, и она поняла, что кто-то закрыл дверь плотнее, и это не просто невидимый поток воздуха. Кто-то более сильный и зловещий…

Глава 5

— Вы! — Она едва не задохнулась.

— Не пугайтесь, мамзель. Я здесь не затем, чтобы навредить вам.

Трудно было поверить в подобное заявление человека с двумя пистолетами, дула которых вспыхивали в лунном свете. Она призывала на помощь всю свою сообразительность.

— Тогда… Могу ли я спросить, почему вы оказались здесь?

— Я хотел узнать о вас немного больше. Ведь не каждую ночь меня останавливают на дороге и нанимают для грабежа.

— Но… Но как вы меня нашли? — Она взглянула в окно, но не могла припомнить, вилась ли по каменным стенам виноградная лоза и была ли там какая-нибудь решетка, по которой можно влезть. — И как вы сюда вошли?

— Я ехал за каретой, — просто признался он. — А водосточная труба — довольно удобная вещь: она пересекает стену как раз возле вашего окна. А если вас интересует, как я узнал, в какой комнате вы живете, то об этом совсем просто догадаться — в одном окошке вдруг зажегся свет, так что мне, можно сказать, повезло.

Рене охватило странное ощущение. Ее тело вело себя как-то непривычно, казалось, ее кожа стала влажной. Она посмотрела вниз и ужаснулась. Боже, она ведь не завязала ворот ночной рубашки, и ее грудь совершенно открыта, и видна соблазнительная ложбинка… да она вообще почти голая!

— Я не ожидала гостей. И поэтому хотела бы одеться. Я могу это сделать?

— По правде сказать, мне нравится ваш вид. Но если вам так удобнее и вы будете лучше себя чувствовать — пожалуйста.

Одевшись, Рене оглянулась и указала на стволы пистолетов.

— Это так необходимо, месье? Вы, должно быть, заметили, что у меня никакого оружия…

Бандит промолчал, а потом Рене услышала тихий смех, когда он спрятал оружие под плащ.

— Я бы не говорил об этом столь уверенно, мамзель.

Этот низкий хрипловатый смех вызвал в Рене еще неведомое ощущение, словно горячая волна омыла тело. Девушка кивнула в сторону ночного столика.

— Могу ли я снова зажечь свечу?

— Нет.

— Но вы меня видите, а я вас нет.

— Неизбежная необходимость при моей профессии.

Второй раз за эту ночь она спросила:

— Вы не доверяете мне?

— Нет. — После паузы Капитан Старлайт добавил: — А с чего бы мне вам доверять? Как вы полагаете?

— Я вас наняла, чтобы совершить преступление, — медленно проговорила Рене. — Разве я не становлюсь вашей сообщницей в этом случае?

— Сообщницей? Только в том случае, если вы предстанете перед судом и признаетесь, что вы меня наняли. А стоит вам сказать лишь одно слово против меня, то, боюсь, мои объяснения не будут иметь для судей никакого веса.

Рене чувствовала, как начинают дрожать колени.

— Вы не будете возражать, если я сяду?

— Именно это я и собирался вам сейчас предложить.

Единственным доступным местом была кровать, но она стояла в луче лунного света и Рене сразу поняла, что ей будет неловко. Прошуршав юбкой, Рене возвратилась к окну и встала, отметив, что и он изменил позу, не желая высвечивать лицо.

— Итак, месье, вы все взвесили и передумали?

— Именно так поступили вы?

— Нет, — сказала она спокойно. — Я не изменила своего решения. Я очень хочу это сделать и поскорее оставить Англию. Я хочу оказаться как можно дальше от этих берегов.

— Вы ненавидите нашу страну, мамзель?

— Меня здесь ничто не удерживает. Погода ужасная, косые взгляды людей, постоянные пересуды за спиной; кажется, все ждут от меня только одного: я непременно должна украсть кусок с их тарелки.

— Но похоже, вы живете в Гарвуд-Хаусе с комфортом. — Он пожал плечами. — И здесь точно не публичный дом.

— Что означает… этот… дом? — спросила она и нахмурилась.

— Бордель, другими словами.

Рене вновь окатила горячая волна. То, что он знал название поместья, не вызвало у нее удивления: Рос говорил, что бандит хорошо изучил местность. А поскольку он знал название дома, он, конечно, знал и имя владельца.

Она провела кончиком языка по пересохшим губам.

— Возможно, вам и кажется это жилище солидным, но комнаты, мебель обветшали, здесь постоянно чувствуется запах земли и затхлости. У меня до сих пор никак не могут согреться ноги, хотя мы уже давно уехали из Кале.

Рене поняла, но слишком поздно, что последняя фраза прозвучала довольно фривольно, как бесхитростное приглашение посмотреть на стройные голые ступни, выглядывающие из-под юбки.

— Вы не там искали тепло и помощь. От «Лисы и собаки» едва ли стоит ожидать подобного комфорта…

Рене смотрела на темный силуэт, скрытый в тени, и поражалась собственной глупости. Если, он ехал за ней следом, значит, видел, что она останавливалась в гостинице. И если он обладал хотя бы крупицей разума и находчивости, какими должен обладать вор, он несомненно выяснил, зачем она там остановилась и с кем встречалась.

— Вы, кажется, хотите избежать проблем, месье, и отказаться от моего предложения.

— Но у вас, кажется, возникли неприятности, а я, как и вы, предпочитаю собирать любую информацию, хорошую или плохую, и не закрывать на нее глаза.

Сердце Рене учащенно забилось.

— Вы имеете в виду, конечно, мою встречу с полковником Росом, — сказала Рене как можно спокойнее. — Без сомнения, вам интересно узнать, о чем мы говорили.

Тишина стояла мучительная — полминуты, минута. Рене знала, что Капитан Старлайт пристально рассматривает ее, и где-то глубоко внутри, в животе, ощутила странное трепыхание, словно бабочки, невесть как туда попавшие, помахивали крыльями и летали.

— Продолжайте, мамзель, — спокойно проговорил Тайрон. — Я весь внимание.

Девушка нервно прикусила нижнюю губу.

— Мы говорили о вас. Он не расстается с мыслью поймать вас. На самом деле это он захотел, чтобы я встретилась с вами. Он приказал мне выехать сегодня — впрочем, как и три предыдущих вечера подряд — на дорогу, он дал мне точные и исчерпывающие указания: познакомиться с вами любым путем и, если появится необходимость, взывать ко всем вашим чувствам — к любым, — чтобы заставить вас принять мое предложение.

Капитан Старлайт сложил руки на груди и привалился плечом к стене.

— Осмелюсь спросить: что же, по вашему мнению, оказалось более всего кстати?

— Чтобы быть совершенно честной, месье, — ничего. Почти все, о чем я рассказала вам, было правдой.

— Почти?

— А вся правда в том, месье, что хотя полковник думает, что он умнее и хитрее всех и использует меня как приманку, но я надеюсь, что в западню, которую он намерен устроить для вас… попадет он сам…

Снова Капитан Старлайт замолчал, снова повисла гнетущая тишина. Было слышно только, как где-то в темноте завыла на луну собака, словно предупреждая о чем-то Рене.

Тайрон Харт не относился к числу людей, которые откровенно выражают свои эмоции. Он гордился способностью скрывать свои чувства, будь то гнев, презрение, ненависть… или удивление. Но сейчас он благодарил темноту, потому что глаза его расширились от удивления, челюсть отвисла и лицо побледнело.

Он пробрался сюда, чтобы подробно расспросить ее о встрече с Росом в гостинице, но никак не ожидал, что эта девушка признается, причем как бы между делом, что сама хочет надуть полковника.

Если бы Дадли оказался здесь и если бы он, Тайрон, попросил у друга совета, то наверняка ответ был бы один: «Прыгай из окна и гони коня подальше отсюда, без оглядки». И если здраво рассудить — ни одной причины, чтобы не последовать такому совету.

Не сам ли дьявол послал ее к нему этой ночью?

На самом деле дьявол. Он не знал, что скрывают плащ и капюшон, но пенный водопад серебристых завитков он не предполагал увидеть, это уж точно. И что ноги у нее такие же матовые, как лунный свет.

— Я должен признаться, мамзель, — пробормотал он наконец, — мне нечего сказать вам.

— Все очень просто, Капитан. Я по-прежнему хочу нанять вас, как я и говорила, чтобы украсть рубины.

Тайрон все больше поддавался. Он видел ее мерцающую грудь под тонкой светлой тканью.

— Я все еще слушаю, мамзель.

Рене как бы случайно отпустила ворот рубашки и положила руки на подлокотники кресла.

— Полковник Рос относится с большим уважением к вам как к противнику, месье, и это, судя по всему, заслуженно. Этого я не понимала до сегодняшнего вечера. По правде сказать, я думала, что вы не более чем обычный воришка, весьма, ну, удачливый, если сумели избежать до сих пор западни.

— Это попытка польстить мне, мамзель?

— Польстить вам? Нет, месье. Я всего-навсего хочу, чтобы вы знали, почему я согласилась на это: во-первых, я полагала, что вы мелкий вор и что в конечном счете вас все равно поймают, с моей помощью или с чьей-либо еще. Две тысячи фунтов — хорошие деньги для того, у кого два ливра в кармане, да и их надо экономить.

— Однако…

— Да, — уступила она, — я не стану обвинять вас, если вы уйдете не оглядываясь.

— Признаюсь, такое желание есть, и оно очень сильно. Я думаю, что лучше не доверять вашим словам.

Он был прав. Конечно, он был прав. Рене едва ли сама верила в то, что говорила, и разве могли ее слова убедить такого опытного человека? Но если есть даже самый маленький шанс на успех, может быть, стоит рискнуть? Она слишком устала бояться, она устала оттого, что над ней измываются, что ей угрожают.

— Я согласна с вами, месье, — сказала Рене совершенно спокойным голосом. — И все-таки мы должны доверять друг другу, если намерены действовать вместе.

Не сводя с него глаз, она поднялась и сделала несколько шагов в его сторону. Приблизившись к нему, насколько позволяла смелость, девушка подняла свои волосы и собрала их в корону вокруг головы, обнажив стройную шею.

— Вы предупреждали меня, месье, о наказании за ложь, не так ли?

У Тайрона перехватило дыхание. Он видел ее пылающее лицо. Девушка стояла так близко, что он мог коснуться ее. Когда она подняла руки, рубашка разошлась на груди, и у Тайрона уже не было сил оторваться от этого зрелища. Ее грудь была упругой и полной, и, наверное, соски были розовые, как румянец на щеках, а кожа податливая, нежная и теплая. Он чуть не задохнулся и не выпрыгнул из собственной кожи, когда увидел крошечное сердечко — родинку на мягкой белой выпуклости, которая то поднималась, то опускалась при каждом вдохе и выдохе, дразня его и возбуждая опасные желания.

«Если ее действительно послал дьявол, то он просто осторожный старый кретин! — разозлился Тайрон. — До сих пор это роскошное искушение не в моих объятиях».

Стоя спиной к свету, Рене постепенно привыкла к темноте, и может быть, потому, что ее одежда отражала свет, она смогла немного рассмотреть его лицо. Воротник плаща больше не скрывал его черты, и ей показалось, что подбородок у него квадратный и чисто выбритый. Глаза широко расставлены и посажены глубоко, брови темные, нос прямой; и хотя нечеткие очертания не могли служить верным доказательством, но она поняла, что Капитан Старлайт был красив. Опасно красив.

Что-то прикоснулось к рукаву Рене, и она почувствовала, как неведомые бабочки снова забили крылышками и полетели вниз. Рука Капитана Старлайта потянулась к волосам Рене и вернула на место несколько выбившихся локонов; его взгляд задержался на сверкающих прядях, когда он пропускал их между пальцами. Он снял перчатки, и Рене увидела его руки — сильные, красивой формы, с длинными тонкими пальцами.

Обвив ее прядью свою ладонь, он притянул лицо Рене так близко, что девушка ощутила слабый аромат кожи и запах лошади, исходивший от черного плаща. Когда их лица почти соприкоснулись, Капитан Старлайт остановился. Ему захотелось дотронуться до синяков на ее подбородке и шее, и он почти машинально коснулся пальцем уха и ключицы Рене. Затем его палец прошелся по вороту рубашки и замер на краю выреза, нежно дотронувшись до темной родинки.

Его рука обжигала огнем, она была горячей, как пламя свечи, поднесенной слишком близко, и Рене явственно услышала ответ собственной плоти. Внутри все задрожало, грудь напряглась, приподняв шелк рубашки.

— Я не заметил больше ни одного освещенного окна на этаже, — пробормотал он. — У вас нет служанки?

Рене с трудом перевела дыхание и откашлялась, прежде чем смогла ответить, но слова прозвучали сухо и едва слышно:

— Комната Финна через холл. Домоправительница и остальные слуги — в западном крыле дома.

— Они там все?

Рене посмотрела на его руку, которая находилась в опасной близости от ее груди. Пальцы уже изогнулись, словно он собирался взять ее грудь в ладонь, как в колыбель, но в самый последний момент Старлайт отстранился, и большой палец скользнул от ключицы к вороту, туда, где голубые вены ниже уха повторяли ритмы его возбужденного пульса.

— Нет ли здесь еще кого-нибудь? — уточнил он.

Снова горячая волна окатила ее. Знает ли он об Антуа-не? И что означает его вопрос: опять проверка на честность и искренность?

Прежде чем Рене решила, какой из ее ответов будет более мудрым, Капитан Старлайт наклонился так близко, что от его дыхания загорелось ухо Рене.

— Этот ваш мистер Финн… он чутко спит?

Между двумя быстрыми ударами сердца, между вдохом и выдохом она вспомнила, что сказала ему — никакая цена не бывает чрезмерной ради обретения свободы.

Его пальцы ласкали шею, и Рене стояла потрясенная, она видела его лицо всего в дюйме или двух от собственного лица. Она увидела его глаза, огромные, в обрамлении густых ресниц, и в них блестели точечки света.

— Он слышит меня, когда я кричу, месье.

— Когда вы кричите?

— Я… мне часто снятся кошмары, — прошептала она. — Я вижу во сне, что я снова на улицах Парижа, на Площади Революции, там, куда отвели на казнь моего отца. Я вижу гильотину, такую высокую… до самого неба, я вижу кровь, которая капает с лезвия, и она бежит потоками прямо к ногам зевак, которые собрались поглазеть на убийство…

Прошла, наверное, вечность, прежде чем он виток за витком отпустил ее прядь, накрученную на ладонь. Казалось, Капитан Старлайт делал это нехотя, но когда последний завиток соскользнул с длинных пальцев, он снова отступил на несколько шагов в тень, скрывая лицо от света.

— Скажите точно: во сколько вы оцениваете рубины?

Вопрос застал ее врасплох, когда ее тело еще не очнулось от ласки, поэтому она не успела продумать ответ. Рене сказала только то, что на самом деле думала:

— Пятьдесят тысяч фунтов, а возможно, и больше.

— Пятьдесят тысяч? — Он тихо присвистнул — За несколько драгоценных вещиц?

Она почувствовала в его голосе нечто большее, чем простое сомнение.

— Они не просто драгоценные камни, месье. Это знаменитые рубины «Кровь Дракона». — Они принадлежали благородному французскому семейству. Как и многие другие, опасавшиеся потерять все во время революции, герцог де Блоис постарался спасти хотя бы часть семейного состояния. Рубины «Кровь Дракона» вместе с другими семейными реликвиями были вывезены контрабандой из Франции; их надеялись спрятать в хранилище банка до того времени, когда герцог совершит побег или его наследники смогут их востребовать.

— Думаю, герцог не совершил побега?

— Он был передан Комитету и казнен за измену, как и его жена, его сыновья и внуки, даже младенец, которому было не больше месяца.

— Каким образом рубины оказались у вашего жениха?

— Он один из тех, кто брал драгоценные камни, золото и серебро — и не только у герцога де Блоиса, но и у других — на хранение, обещая их вернуть, как только владельцы покинут страну вместе с семьями. Действительно, он держал все это богатство в собственном банке, пока не получил известие, что владельцы попали в тюрьму, а потом их казнили. А дальше эти сокровища становились его собственными.

— Какой он предприимчивый, — заметил Тайрон.

— Предприимчивый, — согласилась Рене, — и совесть не беспокоит, что прибыль запятнана кровью.

Заметив, что Рене разволновалась, Тайрон поднял руки, желая успокоить ее.

— Я почти готов встать на защиту вашего жениха, но…

— Никакой защиты, — прервала она. — Эти несчастные доверили ему драгоценности, чтобы обеспечить собственное будущее, защитить семейное наследство от исчезновения. Они заплатили ему огромные суммы за контрабандный перевоз, чтобы Робеспьер и его жадные фавориты не конфисковали все от имени свободы, равенства и братства, а он украл сокровища, украл их из могилы.

— И теперь вы собираетесь украсть их?

— Если я смогу — да.

— И двойная мораль вас не волнует?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, осуждать других за то, что вы намерены сделать сами. Но не беспокойтесь, вам незачем отвечать на этот вопрос. Меня больше интересует другое. Вы сможете продать рубины, не потеряв в цене?

— В Лондоне есть люди, лояльно относящиеся к Франции, к монархии. Они охотно выкупили бы рубины только ради того, чтобы они снова не попали в руки другого такого же Эдгара Винсента.

— Эдгар Винсент? Какое, черт возьми, он имеет отношение к этому?

Рене вздохнула.

— Он — мой жених. Он — мужчина, за которого я должна выйти замуж четырнадцатого числа.

Тайрон не смог удержаться от широкой усмешки.

— Черт побери, что вы говорите!

— Это что-то меняет, месье? Вы знаете его?

— Наши дороги пересекались, а мечи скрещивались.

— Вы уже грабили его?

Из темноты раздался хриплый смех.

— Действительно, было дело. Если память мне не изменяет, среди щедрых даров от него и его компаньонки был один премилый пустячок. Брошь… — он умолк на секунду, задумавшись, словно устанавливая между чем-то связь, — из рубинов и алмазов… И жемчуг первоклассный.

— Пожалуйста, расскажите мне, — Рене едва дышала, — рубины были обвиты жемчугом? Золотая змея с алмазными глазами?

— Это была невероятно изящная вещица, — согласился он. — Слишком даже, потому как джентльмен, с которым я давно имею дело, отказался ее взять. Я вспоминаю сейчас… он говорил, кажется, что быть беде, если он согласится связаться со мной и попытается продать ее по своим обычным каналам.

Рсне почти боялась задать вопрос, который мучил ее.

— Значит, она все еще у вас?

— Ну а если и так? — поинтересовался Тайрон.

— Если так, то она невероятно подняла бы цену всего гарнитура.

— Не пытаетесь ли вы еще раз воззвать к моему низменному инстинкту — жажде наживы? — ехидно спросил он.

— Я сомневаюсь, что практицизм — низменный инстинкт, месье. И я с удовольствием заплатила бы любую цену, которую вы запросите, за эту брошь.

— Любую цену? Опасное предложение, мамзель.

Девушка посмотрела в глаза Капитана Старлайта — они были сейчас еще ближе, чем минуту назад, — и тихо сказала:

— Я не думаю, что вы столь бесчестны, каким хотите казаться.

— Почему? Потому что вы до сих пор одеты? Или потому что я не попытался поцеловать вас до сих пор?

Прямолинейность его ответа поразила Рене, но Капитан Старлайт не дал ей опомниться; его рука утонула в серебристом облаке волос Рене, и его губы нашли ее губы, а другой рукой он обнял тонкую талию и прижал хрупкое тело к своему сильному телу. Это было объятие мужчины смелого, искреннего, уверенного в себе, который не тратит времени попусту на лесть и комплименты. Капитан Старлайт быстро и умело преодолел барьер ее губ, и его язык был уже в горячей глубине ее рта, проникая все глубже. Это было скорее вторжение, чем нежность, и когда он прервал поцелуй, Рене почувствовала, что ее заалевшие губы, к ее глубокому удивлению, жаждали гораздо большего.

— Вам следовало бы выслушать один маленький совет, мамзель, — нежно прошептал он. — Я не святой, не спаситель, не монах. Не соблазняйте меня на большее, чем вы готовы дать. Или вы кое-что потеряете. — Он оставил ее так же внезапно, как и схватил. — Как Рос планировал устроить западню? Расскажите.

Быстрая перемена темы и поведения ошеломила ее, и она начала заикаться:

— Я… я не знаю… д-деталей, месье, он не рассказал мне. Это п-правда, я клянусь вам. Но, — добавила она слабым виноватым голосом, — он знает, что я должна встретить вас снова в течение трех дней.

Капитан Старлайт размышлял не долее секунды, потом спросил:

— Вы понимаете, что случится с вами, если Рос обнаружит, что вы собираетесь его надуть?

— Я знаю характер полковника.

— Его характер? Мамзель, вы еще не видели, что у него за характер! Вы узнали только о его жадности и, возможно, подлости, но вы не подозреваете, насколько он жесток и бессердечен. На вашем месте я попытался бы избегать любой возможности снова оказаться наедине с ним.

Губы Рене все еще были влажными, они еще помнили неожиданное нападение Капитана Старлайта.

— У него более сомнительная репутация, чем у вас?

— Я никогда не принуждаю женщину дать мне то, чего она не хочет, — спокойно парировал он. — Возможно, мне приходилось иногда проявлять настойчивость, но я никогда не злоупотреблял своей силой… — Пальцы Капитана Старлайта нежно коснулись красных пятен на шее Рене.

Глаза девушки расширились.

— Вы были там? Вы видели, что он делал?

— Скажем так: ваш защитник мистер Финн опередил меня всего лишь на секунду.

Рене попыталась восстановить в памяти все происшедшее, но, кроме темного зала гостиницы «Лиса и собака», больше ничего припомнить не смогла. Полковник Бертран Рос, который так долго гоняется за своей добычей, был всего в нескольких шагах от цели!

— Если вы все видели, месье, тогда вы, должно быть, поняли, что я не тот партнер, который его жаждет.

— Но я должен признать, что Рос — умный ублюдок. Глупый кое в чем — да, — пристальный взгляд Капитана задержался ненадолго на губах Рене, — но очень умный в другом. Мы встретимся снова, как запланировано, в течение трех дней, и тогда я дам вам ответ. Скажу о своем решении.

— Но Рос знает, где мы должны встретиться. Разве он не пошлет своих солдат туда, чтобы попытаться вас поймать?

— Я был бы чрезвычайно удивлен, если бы он не сделал этого. — Капитан небрежно отклонил ее беспокойство. Он возвратился к окну.

— Вы уходите?

Он распахнул окно и оглянулся через плечо. Девушка стояла в лунном луче.

— Мамзель, — спокойно предупредил он, — если бы я остался дольше, то совсем не для беседы. Уверяю вас.

Рене слегка вздрогнула от скрытого намека.

— А если что-нибудь случится раньше и мне надо будет связаться с вами?

Он закинул одну ногу на подоконник.

— Если я вам понадоблюсь, — сказал он медленно, — по любой причине… отправляйтесь на почту в Ковентри. Поговорите с клерком — он пишет письма для людей, которые сами не умеют писать. Отдайте ему записку на адрес Джеффри Бартоломью с советом забрать колеса от своей кареты немедленно, или их продадут, чтобы погасить его долги.

— Джеффри… это ваше имя?

— Нет.

— Могу ли я узнать ваше имя, месье? — шепотом спросила она.

— Могу ли узнать ваше?

Она колебалась не долее секунды.

— Д'Антон. Рене д'Антон.

— Что ж, Рене д'Антон, до новой встречи.

Он отсалютовал ей, потом, завернувшись в темный плащ, встал на подоконнике во весь рост и шагнул в густоту ночи. Рене выглянула в окно, но увидела только нечто похожее на огромную летучую мышь — он опустился на землю и исчез в темноте.

Глава 6

Роберт Дадли уже устал от напряженного ожидания; лошади были готовы, и он бормотал что-то себе под нос, наверняка ругательства, когда Тайрон внезапно возник из темноты.

— Я, черт побери, уже заждался, — проворчал он, передавая уздечку Ареса Тайрону Харту.

— Мы интересно поболтали.

— Поболтали? Но ты выяснил, что хотел?

Тайрон посмотрел сквозь деревья и увидел лишь контуры крутых крыш и наклонных фронтонов Гарвуда.

— Я выяснил… Она — исключительно прелестное, когда без одежды, существо.

Дадли сощурился.

— У тебя не было времени…

— Не тужи, Робби. Я говорю всего-навсего о том, что на ней не было длинного плаща и капюшона. Вообрази, — он усмехнулся и оглянулся на дорогу, вскакивая в седло, — еще пять минут — и я мог бы произвести на тебя впечатление собственным мастерством.

— Ты и так каждый день меня впечатляешь, — сухо заметил Дадли, вскакивая в седло следом за ним. — Смею спросить, о чем вы говорили?

— О ее предстоящем браке с Эдгаром Винсентом, кроме всего прочего.

Дадли, который старался осторожно провести лошадь среди переплетенных толстых корней, поднял голову так резко, что ветка хлестнула его по макушке, и если бы не быстрая реакция, шляпа точно слетела бы на землю.

— Ты сказал… Эдгар Винсент?

— Именно так. Это он — удачливый женишок нашей миленькой маленькой французской распутницы.

Дадли пробормотал:

— О Боже.

— Точно, — подтвердил Тайрон. — Она говорит, что приходится племянницей лорду Пакстону; она обручена с Эдгаром Винсентом и помогает полковнику Бертрану Росу устроить нам с тобой западню.

Дадли медленно оглянулся, кожаное седло заскрипело под его тяжестью.

— Естественно, она отрицала, что видела этого полковника в гостинице?

Харт покачал головой:

— Нет, она призналась, что встречалась с ним. Кроме того, она сказала, что это он велел ей завлечь нас, соблазнить и подманить.

— И?..

— И… Она, похоже, думает, что предложенный ею план просто великолепен, и хочет, чтобы я стащил рубины из-под носа полковника Роса.

— Что-о? — Дадли подался вперед. Казалось, он не верил собственным ушам. — Она хочет надуть Роса?

— Похоже на то.

— Конечно, ты ей не веришь?

Харт нахмурился. Он верил тем ужасным синякам, которые оставил на ее шее Рос, он верил ненависти, которую увидел у нее в глазах в гостинице. Участие лорда Пакстона в этом деле Тайрон тоже мог понять. Граф был игрок, у него большой долг, и если он на самом деле обручил ее с Эдгаром Винсентом, то сделал это или во имя денег или ради исполнения обязательств перед партнерами. Винсент же — торговец рыбой, незатейливый мужлан, который начал свое дело, торгуя карпами в Лондоне. Как он стал одним из богатейших людей, для некоторых было глубокой тайной, но не для тех, кто тоже занимался торговлей. Его имя было хорошо известно на черном рынке. Иметь дело с богатством французских мертвецов-аристократов — это только звучит неприятно, а на самом деле достаточно выгодно. И Винсент этим занялся.

Но крысе из канавы на все деньги мира нельзя купить того, чего хотелось больше всего, — респектабельности. Брак с племянницей Пакстона дал бы Винсенту положение в обществе, особенно если заглянуть немного вперед и увидеть будущую смерть лорда. Единственный сын Пакстона умер от лихорадки еще в детстве, а если в браке Винсента и Рене д'Антон родится наследник мужского пола, то мальчик, вероятно, унаследует все титулы и состояние.

Что касается Роса, этот высокомерный и честолюбивый тип решил сделать себе имя, чего бы это ему ни стоило. Он воспользовался бы любыми средствами, подвернувшимися под руку, ради достижения поставленной цели… Поэтому, решил Тайрон Харт, он должен узнать все, абсолютно все о Рене д'Антон и о том, какой выгоды от нее ищет полковник Бертран Рос.

— Ты поверил, Тайрон, это написано на твоем лице, — заметил Дадли. — Похоже, мы приближаемся к виселице.

— Я пока еще не дал согласия.

— Но ты ведь не послал ее подальше, так ведь?

— Мне интересно посмотреть, как будут развиваться события, — объяснил Харт.

Роберт Дадли вздохнул:

— Развиваться? Да я уже чувствую петлю на шее.

— Ради пятидесяти тысяч фунтов стоит потерпеть некоторые неудобства.

— Пятьдесят тысяч? — Дадли тихо присвистнул. — А наш кусок?

— Все пятьдесят тысяч, естественно. — Тайрон направил Ареса вперед. — Доверься мне, старина. Я когда-нибудь позволял женщине вмешиваться в дела?

— Нет, но всегда все случается в первый раз. А для тебя первый раз может оказаться последним.

— Поверь мне, я не возьмусь за дело, если не буду убежден, что игра стоит свеч. И не стану рисковать попусту.

Дадли фыркнул.

— Да, если бы мы только обсудили с тобой сначала, что такое риск.

Тайрон тихо засмеялся.

— Риск, мой дорогой, — это то, что способно удержать кровь, слишком быстро текущую по венам.

Но в голосе компаньона не было уверенности Тайрона.

— Как ты расстался с ней? Что вы решили?

— Я сказал ей, что мне надо все обдумать. И мы встретимся через три дня, как и планировали, вот тогда я и сообщу о своем решении.

— Три дня… не много времени.

— Она говорила Росу о возможности нашей встречи, поэтому надо ожидать и его появления.

— Конечно, — сухо бросил Дадли.

— Если бы я передумал и отказался от встречи, то Рос, который за ней следит, сразу бы понял: что-то пошло не так. И его нос, обладающий прекрасным чутьем, задергался бы, как у бладхаунда, когда у него жар, и мы могли бы потерять собственное преимущество.

— А у нас есть преимущество?

Тайрон наклонился и хлопнул Дадли по руке.

— У нас есть ты. В течение трех дней ты сможешь выяснить все, даже то, почему моча у короля синяя, а… — Он хотел добавить еще что-то в том же духе, но передумал. — Ты должен узнать насчет девочки: чем именно держит ее Рос, и как мы можем эти сведения обернуть себе на пользу.

Дадли свирепо посмотрел на приятеля.

— И это все?

— Ну, поскольку ты сам напрашиваешься, то можешь осторожно поинтересоваться насчет рубинов. Она назвала Этот гарнитур «Кровью Дракона» и подозревает, что рубины из дворца короля Людовика. Они стоят кучу денег и были отданы торговцу рыбой на хранение. Это займет у тебя дня два. А пока, я думаю, — Харт оглянулся назад и внимательно всмотрелся в темноту, — визит к Дорис Райли будет весьма полезен. Если кто и знает что-нибудь насчет приближающегося бракосочетания Эдгара Винсента, то это должна быть мадам его любимого публичного дома.

— Ты в бордель, а мне, значит, за городскими сплетнями? Несправедливое распределение труда.

Тайрон засмеялся:

— Прекрасно! Ты отправишься к Дорис, а я поеду обратно на Прайори-лейн и объясню беременной девахе, которая ждет тебя в твоей постели, что ты в Берксвелле собираешь кое-какие сведения у кого надо.

— Ага. — Дадли сдвинул шляпу на затылок. — Понимаю твою мысль.

— Мысль моя заключается в том, Робби, что нельзя позволять женщине залезать тебе под кожу, чтобы ты чувствовал себя виноватым, если загляделся на другую пару хорошеньких ножек.

— Знаешь мое самое заветное желание? Вернуть тебе в один прекрасный день вот эти самые слова.

— Этого никогда не случится. У меня слишком толстая кожа, и я слишком впечатлительный.

Как только деревья кончились, Тайрон направил Ареса вперед и они быстро понеслись по открытой местности, так быстро, словно это были не лошадь и всадник, а черная молния. В мгновение ока перед Тайроном возникли дома. Это означало, что они приближаются к деревеньке Берксвелл. Харт повернул на восток, стараясь держаться в тени де-реэьев. Он петлял, подъезжая к городку, пока не достиг западных окраин и не натолкнулся на высокий, величественный дом, обнесенный низкой каменной стеной.