Глава 20

Джон Макгиливрей рассеянно почесал шею, но странное ощущение зуда не проходило. Летом бы Джон решил, что под воротник заползло какое-то насекомое, но сейчас на дворе трескучий мороз. Должно быть, просто нервное…

Закурив сигару, Джон молча смотрел, как его люди загоняют краденых коров в загон — каменный, в форме бутылки с узким горлышком, откуда коровам самим уже не выбраться. Загон был древним как мир, наверняка помнил бесчисленное количество стад, принадлежавших многочисленным поколениям Макгиливреев и Макбинов. За несколько лет Джону удалось сколотить довольно приличное состояние, прибавив кое-что к наследству, доставшемуся от отца. Да и много ли человеку, в сущности, надо? Хорошая лошадь, теплая одежда, сытое брюхо, крыша над головой… Если со всем этим нет проблем, то все в порядке. Джон Мак-гиливрей вполне может считать себя счастливым человеком… Да только вот человек — упрямое создание: имея, казалось бы, все необходимое для полного счастья, непременно придумает себе что-нибудь… Вот и сейчас перед мысленным взором Джона встало лицо Рыжей Энни… Джон скрипнул зубами, отгоняя непрошеное видение. Нет, он не должен думать о ней. Он собирался сразу же, как только закончит со скотом, ехать в Клунас, к невесте. Если только его конь или он сам по дороге не сломает себе шею, к завтрашнему утру он уже будет там и в страстных объятиях Элизабет забудет наконец о чужой жене…

Если сможет. Должен! Чем, в конце концов, Элизабет ему не пара? Веселая, привлекательная, страстная… Как и он, не любит светской суеты и показухи. Какую же ему еще надо, в конце концов? Он может быть уверен, что Элизабет станет ему верной, надежной женой, нарожает кучу наследников…

— Джон! Джон, ты слышишь меня?

Обернувшись на голос, Джон увидел скакавшего к нему во весь опор Джиллиза.

— Джиллиз, что ты здесь делаешь? Я, кажется, велел тебе оставаться с Энни! Какой дьявол тебя оттуда вытащил?

— Дьявола зовут полковник Блэкни. Этот гад вывел свой вонючий гарнизон из форта Джордж и хочет захватить принца врасплох.

Джиллиз еще что-то кричал, но Джон уже вскочил на коня и мчался через равнину словно ураган. Сердце его бешено билось, кровь гудела в ушах. Большинство людей, бывших с Джоном, тут же бросили скот и последовали за ним. До Данмагласса отсюда — полчаса езды, до Моу-Холла — еще полчаса… Пригнувшись к шее коня, Макгиливрей бешено погонял его.

В гарнизоне полковника Блэкни с утра царило нервное возбуждение. Шутка ли — лорд Джордж Мюррей собирается идти на Инвернесс, оставив принца практически одного в имении, до которого от гарнизона миль десять… Среди людей Блэкни было, однако, несколько наученных горьким опытом Престонпана, знавших, что, когда речь шла о шотландцах, нельзя верить даже официальным донесениям, не говоря уже о слухах — там, где, по слухам, была сотня повстанцев, наделе оказывалась тысяча; если, по донесениям, принц занял Эдинбург, на самом деле могло оказаться, что он уже стучится в ворота Лондона… Лорд Джордж — блестящий стратег, непревзойденный мастер мистификаций, командир, которого солдаты боготворят и готовы идти за ним в огонь и в воду. К тому же бунтовщики дрались не так, как настоящие солдаты. Они прятались за деревьями и кустами, поджидали в темноте и в тумане, возникали словно из воздуха, размахивая своими боевыми топорами, целясь в самое сердце.

Примерно половина солдат Хоули были англичанами, страдавшими от холода, сырости и грубой пищи, считавшими даже шотландских аристократов почти такими же неотесанными мужланами, как и их соотечественники-фермеры. Вторую половину составляли шотландцы, собранные теми вождями, что поддерживали Ганноверскую династию, и не горевшие особым желанием воевать против своих же соплеменников. Имена Камерона и Макдональда приводили их в трепет, они знали, что эти бесстрашные вожди бунтовщиков особо беспощадны к шотландцам, надевшим красный мундир.

— Что это вы остановились? — спросил Ранальд Маклауд. Как и у его отца, лицо Ранальда было грубоватым, с квадратной челюстью. Разговаривая с английскими офицерами, Ранальд не скрывал своего насмешливого презрение к ним. — Что вы там увидели? Привидение?

Кое-кто из шотландцев усмехнулся, но большинство при упоминании о привидениях лишь поежились. Луна только всходила, вокруг было темно хоть глаз выколи — лишь снег на земле немного отсвечивал в ее слабых лучах. На деревьях же снега не было — дневное солнце успело его растопить, и сейчас лес, окружавший отряд, казался сплошной черной стеной. За этой стеной могло скрываться что угодно… Шедшие впереди несли фонари, но их света хватало лишь на то, чтобы различать на несколько футов вперед петляющую дорогу. Остальным же ничего не оставалось, как слепо следовать за ведущими в надежде на то, что те все-таки не приведут их к краю какого-нибудь обрыва.

— Мы приближаемся к развилке, а дальше — Лох-Моу, — громко, чтобы его слышал каждый, произнес Блэкни. — Предлагаю разделиться на две колонны и атаковать Моу-Холл с двух сторон.

— Хорошо, — кивнул Маклауд. — Бейте в барабаны, ребята, чтобы все слышали — мы идем!

— Пусть лучше каждый проверит оружие, — фыркнул Блэкни, — у всех ли заряжено, не отсырел ли порох…

Команда полковника была бесполезной, ибо среди солдат не было ни одного, кто не проверил бы перед этим выходом свое оружие раз по десять. Можно еще идти в бой оборванным, голодным, но не позаботиться об оружии означало верную гибель.

Впереди послышался какой-то слабый звук — человек или зверь? Пятьсот человек тут же как по команде замерли, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Звук повторился, явно слышался человеческий голос…

— Бунтовщики! Полный лес бунтовщиков — на деревьях, в кустах! — Прямо на них выскочил какой-то капрал — очевидно, один из разведчиков, которых они послали вперед — без шлема, волосы растрепаны, глаза горят безумным огнем. — Это засада!

Ряды англичан невольно сомкнулись плотнее, руки потянулись к оружию.

— Сколько их? — накинулся Блэкни на разведчика. — Десять, сто, тысяча? Куда вы смотрели, капрал?!

— Не знаю сколько, сэр, возникли словно из ничего. Они уже успели зарубить Якобса, зарубили бы и меня — чудом спасся!

Воздух вокруг наполнился пистолетной пальбой и воинственными криками. Выскакивая из-за кустов, спрыгивая с деревьев, на англичан вдруг обрушилась, казалось, целая армия вооруженных до зубов бунтовщиков.

Знать бы незадачливым воякам, что напавших на самом деле не так уж и много — всего лишь небольшой отряд с Робби Фаркарсоном во главе! Но, подняв ужасный шум и пальбу, выкрикивая команды несуществующим соратникам, кучке людей удалось парализовать целую армию.

— Боже праведный! — вскричал «капрал», бывший на самом деле не кем иным, как Джеми Фаркарсоном, переодетым в мундир, снятый с убитого им настоящего разведчика-капрала. — Это сам Лохел! Они поджидали нас! Хотели заманить в нашу же ловушку!

В нескольких дюймах от ноги Блэкни просвистело мушкетное ядро, попав в горло одному из пехотинцев. Зашатавшись и обливая товарищей кровью, он упал. В рядах англичан начапась паника.

— Поворачивайте назад! — командовал полковник. — Поворачивайте назад! Не давайте им зайти к нам с тыла!

— Поворачивайте назад! — подхватил Робби. — Бегите, идиоты, до самого Инвернесса! — И несуществующая армия погнала англичан назад.

Хитрость была придумана близнецами скорее от отчаяния — они отлично понимали, что гнать англичан таким образом им удастся разве что до ближайшего поворота дороги — рано или поздно полковник поймет, что испугался горстки людей. Однако это даст Энни хоть какое-то преимущество во времени…

— Ушли? — переспросила Энни. — Что значит ушли?

— Ушли значит ушли, — рассмеялся Джеми. — Один из наших преследовал их до главной дороги — говорит, что эти идиоты бежали без оглядки, словно за ними тысяча чертей гналась!

Энни оглядела дорогу. Ничего не видно, ничего не слышно. Лишь луна, льющая мистический свет на величественные горные вершины, и черная стена леса, почти сливающаяся с ночным небом…

— Ну, ушли — и слава Богу! — облегченно вздохнула Энни, и тут же до ее слуха донесся стук копыт. Англичане возвращались, но не со стороны Инвернесса, а со стороны болота. — Они не ушли! — воскликнула она. — Эти мерзавцы обошли нас с тыла!

— Должно быть, — прошептал Робби, — Блэкни разбил свои войска на два отряда, и это подкрепление. Всем в кусты!

— Робби, — тревожно произнес Джеми, — у нас не осталось пороха. Уйдем лучше в лес, подальше — авось не заметят.

Но было уже поздно — через мгновение они уже были окружены со всех сторон многочисленными всадниками. Энни машинально потянулась было к оружию, но, к величайшему облегчению, узнала в командире отряда златокудрого Макгиливрея.

— Мы услышали стрельбу, — сказал он, — увидели бегущих англичан… Поспешили на помощь, но, похоже, бой уже закончился. Что здесь было? Лорд Джордж вернулся?

— Нет, — улыбнулась Энни, — это всего лишь мы… Я и кузены…

— А где принц?

— Господи! — вырвалось у Энни. Она уже успела забыть, что Дуглас велел ей опасаться молодого англичанина, вызвавшегося проводить Чарльза в горы. Объяснив Джону в двух словах, в чем дело, Энни, яростно пришпорив коня, рванула обратно в Моу-Холл — но на перекрестке встретилась с самим его высочеством, бледным как смерть, но, слава Богу, невредимым. Рядом с конем принца шла лошадь Роберта Харди, безжизненное тело ее хозяина было перекинуто через седло.

— Что случилось? — спросила Энни.

— Этот бравый малый подставил себя под пулю, предназначавшуюся мне. — Голос Чарльза впервые за много дней был необычно серьезен. — Пусть его душа примет особую благодарность от недостойного принца.

Энни помолчала из почтения перед памятью верного слуги.

— Леди Кэтрин тоже пришлось поучаствовать в схватке, — произнес Чарльз, предваряя расспросы Энни. — Она ранена в руку, но, надеюсь, не серьезно. Ее брат…

За спиной принца ехал Дэмиен Эшбрук, державший на руках бледную как смерть сестру. Энни отвернулась, не в силах смотреть. Ее тошнило, и она наверняка упала бы с коня, если бы не сильные руки Макгиливрея.

Его высочество вкратце рассказал, как они, достигнув пещеры, где, как полагали, будут в безопасности, обнаружили, что в их рядах находится вражеский агент; как верный Харди спас его августейшую персону ценой собственной жизни, и как Дэмиен Эшбрук в жестокой борьбе с Питерсом сумел-таки сбросить подлеца с высочайшего утеса.

— С тобой все в порядке, крошка? — настороженно спросил ее Джон.

Тошнота подступала к горлу Энни все сильнее и сильнее — очевидно, сказывалось нервное напряжение последних дней. Перед глазами вдруг все поплыло, легким катастрофически не хватало воздуха. Потом вдруг страшный удар в живот и странное липкое ощущение в паху. Энни посмотрела на свои брюки. Они были все в крови.

Что было дальше, Энни не помнила — она словно провалилась в какую-то черную пустоту.

Глава 21

Моу-Холл почти мгновенно превратился в укрепленную крепость. Из каждого окна торчали ружейные дула. Патрули Макгиливрея ежечасно прочесывали равнину, дорогу, горные склоны. Вокруг дома по ночам горели костры, чтобы создать впечатление большого военного лагеря.

Лорд Джордж Мюррей со своими людьми появился на рассвете. Рассказ о том, как горстка людей повернула назад целую армию, весьма его позабавил. На этот раз лорд Джордж обошелся без споров с его высочеством — тот просто без лишних слов отослал его с тремя тысячами людей в Каллоден-Хаус, сославшись на то, что там-де лорд будет в большей безопасности, чем в Моу-Холле.

Когда войска лорда снова покидали Моу-Холл, им уже не махала рукой с холма прекрасная амазонка. Унылый зимний день, превращавшийся в серые сумерки, был так не похож на ясное, солнечное утро…

Энни разбудили голоса. Один из них явно принадлежал Дрене — служанка почему-то плакала. Другой же был мужской, очень знакомый…

— Кажется, очнулась, — произнес мужчина.

Голос этот заставил Энни разомкнуть свинцовые веки.

— Да, очнулась, — подтвердил Джон, наклоняясь над кроватью и вглядываясь в ее лицо. — Прекрати реветь, Дрена, и приведи врача.

«Врача? Зачем? Кому?»

— Д-джон? Это ты, Джон?..

— Я, крошка, я. Я здесь.

На Джона было страшно смотреть — грива всклокочена, ввалившиеся щеки обросли щетиной, глаза красны, как кровь. Энни попыталась облизнуть запекшиеся губы, но не было слюны. Джон, заметив это, приложил к ее губам влажное полотенце.

— Молчи, Энни, тебе еще нельзя разговаривать.

Напрягая память, Энни попыталась вспомнить, что же с ней произошло. Кажется, Джон почему-то ударил ее в живот…

— Почему ты ударил меня? — удивленно прошептала она.

— Ударил? Я не бил тебя, крошка. И никто не бил. Сначала ты закричала, потом согнулась пополам… Потом я увидел эту кровь… — Он опустил глаза, давая понять, что стесняется говорить о таких неприличных вещах. — Короче, я внес тебя в дом, и очнулась ты только сейчас.

— Только сейчас? Сколько же прошло времени?

— Четыре дня. Или… — Он задумался, считая. — Ну да, четыре.

— И все эти четыре дня, — горячо подхватила Дейдра Маккейл, стоявшая за спиной Джона, — он не отходил от твоей кровати.

— Я умираю? — прошептала Энни.

— С ума сошла? — нахмурился Джон. — Я, конечно, не врач, но, насколько могу судить, жизни твоей ничто не угрожает. Но, пожалуй, все-таки лучше, чтобы врач тебя посмотрел. Он сейчас в комнате Кэтрин. Дрена, скажи ему, чтобы, когда освободится…

— Да что произошло, в конце концов? — разозлилась Энни.

Джон нежно взял ее руку и успокаивающе погладил.

— У тебя был выкидыш, — упавшим голосом произнес он.

— Выкидыш? — Удивлению Энни не было предела. — Но я же не была…

— Как оказалось, была. На третьем месяце, если только врач определил правильно.

В одно мгновение весь мир для Энни погрузился в черную пустоту. Два месяца…. Два месяца назад были сражение под Фалкирком и та ночь, в которую она в последний раз виделась с Ангусом. И все эти два месяца она лихо скакала на коне, мерзла и мокла под снегом и дождем… Неудивительно, что все так закончилось…

Энни вдруг ясно осознала, что она лежит на кровати Ангуса. Ей хотелось уткнуться в подушку, грызть ее зубами, отвернуться к стене и никогда уж больше не смотреть на этот мерзкий, несправедливый мир…

— Что-то доктор долго не идет, — забеспокоилась Дейдра. — Когда он придет, Джон, тебе придется уйти…

— Нет! — в отчаянии вскрикнула Энни, не отворачиваясь от стены. — Не надо! Не уходи, Джон!

— Доктор должен тебя осмотреть. Как только он закончит, я тут же вернусь, — уверил ее он.

— Ангус, — прошептала Энни сквозь душившие ее слезы, — прости меня, Ангус! Я не знала…

Джон нежно погладил ее по волосам. Энни наконец обернулась. Над ней стоял врач.

— Препоручаю тебя заботам доктора. — Джон поднялся. — Он даст тебе лекарство, ты заснешь, а когда проснешься, я снова буду рядом…

— Ты не уйдешь, Джон?

— Я буду рядом до тех пор, пока я тебе нужен, — пообещал он.

Ангус потер слипающиеся глаза, борясь со сном. Он не знал, сколько сейчас времени — кажется, четвертый час ночи… Всю ночь Ангус проработал при свете единственной свечи, выписывая из различных документов всякого рода цифры, названия полков, имена командиров, количество вооружения и тому подобные вещи. С кем он теперь все это перешлет, Ангус не знал: раньше роль связного играла Адриенна де Буль, теперь же она далеко отсюда…

Ангус квартировал сейчас в том же доме, что и до позорного поражения англичан под Фалкирком. Уоршем по-прежнему был его соседом, и Адриенна часто навещала его, с большим риском для Ангуса и для себя перенося бумаги под корсетом.

Эдинбург превратился в огромный гарнизон. Солдат на улицах было едва ли не больше, чем самих горожан. Все вокруг были недовольны всем — мерзкой погодой, бездеятельностью, позором поражения под Фалкирком. Каждый день кого-то вешали, едва ли не каждый час кого-то секли. С наступлением темноты начинался комендантский час — любого, встретившегося в это время на улице, военного или штатского, хватали, не разбираясь.

Возвращение Ангуса почти не вызвало эксцессов: не он один из освобожденных якобитами пленных вернулся в свой полк. Ему, правда, был учинен часовой допрос о том, что он делал в плену, но, к счастью, никаких «грехов» этот допрос не выявил. Председательствовал на допросе взбалмошный герцог Камберленд; помимо него, присутствовали Гарнер, Уоршем, Блэкни — тогда он еще не был отослан в Инвернесс — и Хоули, но на последнего, сидевшего в дальнем углу, никто почти не обращал внимания — очевидно, были не в силах простить ему позорного поражения под Фалкирком.

Герцог Камберленд был круглолицым, заплывшим жиром, несмотря на молодой возраст — через месяц ему должно было исполниться двадцать пять, — человеком, провоевавшим пять лет на континенте и стяжавшим там себе славу многочисленными победами. Больше всего этот прямолинейный вояка уважал порядок, дисциплину и логику. У якобитов, по мнению герцога, отсутствовали все эти незаменимые качества.

— Признаюсь, господа, я в растерянности, — произнес он, оглядев каждого из офицеров в отдельности. — Мои советники всякий раз заверяют меня, что наши противники — необученные, недисциплинированные и полубезоружные дикари. Как вышло, что этот сброд сумел одержать столь сокрушительную победу над одним из самых блестящих моих генералов? — Герцог с сарказмом посмотрел на Хоули. — Почему им каждый раз удается уйти от нас? Знающие люди говорили мне, что горы непроходимы, тем не менее самозванцу каким-то немыслимым образом удалось их перейти, да еще в сложнейших погодных условиях! Мне докладывали, что между Блэром и Инвернессом нет места, где можно было бы разместить военный лагерь, разве что человек пятьсот, а лорд Джордж неожиданно выныривает там с тремя тысячами конницы!

— Лорд Джордж знает эти места вдоль и поперек, сэр, — возразил кто-то, — это его земли, он там родился…

— Ну а мои земли, — вскипел Камберленд, — вся Англия, Шотландия и Уэллс! Я одержу победу над этими шотландцами, даже если на это понадобится десять лет! Вам, сэр, — взгляд его жабьих глаз устремился на Ангуса, — лорд Джордж Мюррей, кажется, приходится родственником?

— Он мой кузен.

— Так вот, не знаю, известно ли вам, сэр, что этот ваш кузен и ваша очаровательная жена, кажется, неплохо спелись!

Ангус похолодел, хотя и постарался соблюдать спокойствие. Против обвинений, что Энни была в числе повстанцев в Инвернессе и Абердине, у него был достаточно сильный козырь — поддельные письма, но слишком многие из бывших пленных англичан видели ее в бою под Фалкирком…

— Осмелюсь заявить, ваша светлость, — проговорил он, — что вы, должно быть, что-то напутали. Насколько мне известно, моя жена незнакома с лордом Джорджем — разве что они встречались на официальных приемах…

— Не знаю, — Камберленд лукаво прищурил глазки, — как насчет вашей супруги, но самим вам, полагаю, приходилось общаться с лордом не только на светских приемах. Вы, ведь, кажется, имеете свободный доступ в якобитский лагерь?

— Да, принц гарантировал мне свободу передвижения, — Ангус откинулся на стуле, стараясь держаться непринужденно, — чтобы я имел возможность общаться иногда с женой. Не скрою, общался я и кое с кем из вождей якобитов, но, полагаю, находиться с ними в одной комнате — не преступление, если при этом не разделяешь их политических симпатий. Кое-кто из них позволял себе иногда весьма неосторожные высказывания, но это уж на их совести.

— Да, эти мерзавцы порой, к нашему счастью, невоздержанны на язык, — включился в разговор Гарнер, — и выбалтывают то, что я на их месте скрывал бы. Так, например, просочилась информация о том, что бунтовщикам удалось скопить большое количество оружия в замке Коргарф. Взять его означало бы нанести чувствительный удар по этой швали, что я лично и собираюсь сделать в ближайшее время, джентльмены. Думаю, вы одобрите мой план, ваша светлость. — Гарнер поднял бокал, глядя на Ангуса. — Ваше здоровье, сэр!

— Одобряю, — кивнул Камберленд. — Нам нужна блестящая победа. Хватит уже унизительных поражений! Ваше здоровье, лорд Макинтош, — он отсалютовал Ангусу бокалом, — но, если бы я был подозрительным человеком, я бы все-таки поинтересовался, что заставило вас оставить общество вашей очаровательной супруги и вернуться к нам.

Ангус покосился на герцога с безупречно выдержанной, холодной усмешкой, словно напрочь отметающей нелепое предположение о том, что тот, в чьих жилах течет благородная кровь двадцати двух поколений аристократов, может сотрудничать с каким-то якобитским отребьем.

— Все очень просто, сэр! Я трезво смотрю на вещи и понимаю, что ваша победа над бунтовщиками — лишь вопрос времени. А я всегда с теми, кто побеждает.

— А как вы объясните поведение вашей жены?

— Не следует принимать его всерьез, ваша светлость. Женское легкомыслие заставляет ее играть в игры с сомнительным вкусом, но, еще раз подчеркиваю, для нее это всего лишь игра. Уверен, что эта блажь вскоре пройдет, и она вернется к своему вышиванию и чтению любовных романов, как и положено женщине.

— Не кажется ли вам, сэр, — снова прищурился герцог, — что игры вашей благоверной зашли слишком далеко? По нашим сведениям, в бою под Фалкирком она принимала самое активное участие…

— Мне и самому приходилось слышать легенды о рыжей амазонке во главе повстанцев, но стоит ли нам, солидным людям, верить в эти сказки? Не логичнее ли было бы предположить, что все это выдумано — и плохо, на мой вкус, выдумано! — бунтовщиками в расчете напугать легковерных? Я был со своей женой накануне фалкиркского боя. Могу уверить, что, пока он длился, она сидела с женами других якобитских вождей, разряженная в шелка и болтая о всякой ерунде! Не лучше ли верить надежным свидетельствам, нежели слухам?

С минуту Камберленд пристально изучал Ангуса, и тот сидел ни жив ни мертв. От того, чему поверит сейчас герцог — ему или показаниям нескольких офицеров, побывавших в якобитском плену, — зависела его судьба. Надежду вселяло то, что показания эти были весьма противоречивыми и давали столь расплывчатые описания рыжей амазонки, что Ангусу самому было трудно узнать в них свою жену. То, что о наличии якобитского арсенала в замке Коргарф стало известно англичанам, не очень его огорчало — как поведал ему Камерон, ружья на самом деле там были плоховаты, а пушки разнокалиберные, что с этим складом, пожалуй, было больше мороки, чем пользы. Пусть уж лучше англичане атакуют его, чем какой-нибудь более важный объект!

После поражения под Фалкирком, когда все лондонские газеты в красках расписывали, как Хоули бежал с поля боя с салфеткой, заткнутой за воротник, генералу, разумеется, нужно было чем-то компенсировать позор.

В конце концов ему это удалось. Блестящая операция по взятию замка Коргарф была расценена в Лондоне как триумф. Через неделю после этого Ангус, в чьей лояльности британской короне уже вроде бы перестали сомневаться, стоял на борту «Розы Темзы», направляясь в форт Джордж в числе войск, посылаемых на помощь Лудуну.

Ангус снова протер слипающиеся глаза. В пути корабль застигла жестокая буря, и в порт он пришел разбитым и потрепанным — лишь затем, чтобы узнать, что за час до этого Лудун принял решение покинуть город. Гарнизон было решено перенести в Истер-Росс, находившийся под контролем Маклауда и сравнительно лояльный по отношению к Ганноверской монархии. Лорд Джордж вошел в Инвернесс и занял форт Джордж без единого выстрела.

И вот сейчас Ангус сидел в Истер-Россе, в старом домишке, трясущемся при малейшем порыве ветра, от которого по иронии судьбы до Моу-Холла было всего двести миль, но… По примеру Камберленда Лудун ввел в городе комендантский час, и высовываться из дома с наступлением темноты было небезопасно. Церемониться никто бы не стал: выход из дома в ночное время — подозрение в попытке дезертировать — смертная казнь через повешение… Часы пробили полчетвертого, и Ангус отложил перо. Ему хотелось написать еще одно письмо — Энни, хотелось сказать ей так много, но пальцы его устали уже настолько, что почерк стал неразборчивым, спина затекла, голова казалась чугунной.

— Спать! — вслух произнес он. — «Какие сны в том смертном сне приснятся…»

— «Когда покров земного чувства снят…»

Ангуса передернуло. Голос, отвечавший ему, явно не померещился ему — он был реальным… Или от постоянных бессонниц у него уже начались галлюцинации?

Ангус обернулся. Перед ним, сверкая, словно призрак, глазами из темноты, стоял Джон Макгиливрей.