Александер Камерон и Кэтрин Эшбрук - Безоглядная страсть

Ангус подошел к ней, взял из ее рук кружку и стал греть об нее озябшие руки. Постояв еще минуту в напряженном молчании, он наконец опустился на предложенный стул, Энни села рядом с ним.

Она отпила глоток вина, но затем отставила кружку, опасаясь переборщить в этом и ляпнуть что-нибудь лишнее.

— Когда я увидела тебя в дверях, — произнесла она, сама не ожидая от себя такого признания, — я подумала… точнее, надеялась…

— Что я передумал и решил присоединиться к вам? — закончил Ангус.

— Что-то в этом роде, — кивнула Энни.

— Нет, не передумал, напротив, пришел спросить тебя…

— О чем?

— Когда ты наконец поймешь, какую рискованную игру затеяли ты и твои идиоты кузены?

Вопрос этот был задан Ангусом так прозаично, словно они сидели дома и обсуждали, что будут есть на ужин.

— Ты же знаешь, — сказала Энни, — что ни мое, ни твое решение относительно того, на чью сторону встать, не было легким.

— Да, это так, — согласился он. — Насколько мне известно, тебе понадобилось целых три недели, чтобы собрать нужное количество подписей под твоей бумагой.

Энни удивленно воззрилась на мужа.

— Не удивляйся, — продолжал Ангус, — мне известно о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Могу даже, если хочешь, перечислить имена всех подписавших. Знаю и то, какими угрозами вы добивались этих подписей. Одно лишь мне непонятно…

— Что именно? — Энни вскинула бровь.

— Как ты, такая умная, до сих пор не поймешь, что все они используют тебя?

— И как же они меня используют? — фыркнула Энни.

— Известно как — в качестве приманки для твоего Макгиливрея.

— Ничего не понимаю!

— Не валяй дурака, — усмехнулся он, — все ты отлично понимаешь! Иначе больше ничем не заставишь его нарушить клятву, данную мне.

Энни похолодела.

— Мало тебе нарушить верность мне как главе клана, как господину, — Ангус уже был настолько взбешен, что почти не отдавал себе отчета в своих словах, — так еще понадобилось наставлять мне рога!

— Рога? Ты что, бредишь?

— Послушай, — взорвался он, — неужели ты считаешь, что я ничего не знаю? Да о вас уже вся Англия судачит!

— У тебя есть доказательства? — огрызнулась она. — Мало ли кто о чем судачит…

— Да что далеко ходить — я видел сцену вашего прощания всего несколько минут назад…

Огонь в очаге на мгновение ярко вспыхнул, и Энни успела хорошо разглядеть лицо мужа. Сейчас, поняла она, им владеет нечто большее, чем просто гнев. В глазах Ангуса стояла безмерная боль обиды. Это были глаза человека, незаслуженно смешанного с грязью, глаза мужа, не просто ревнующего жену, а любящего ее.

— Ангус, — горячо начала Энни, — не стану скрывать, мы с Джоном всегда были очень близкими друзьями, но никогда ни словом, ни делом Джон не позволил себе ни малейшей вольности по отношению ко мне. Как и я всегда помнила о моем супружеском долге. Да, я жила у него в Данмаглассе — но лишь потому, что тот стал, по сути дела, штаб-квартирой восстания. К тому же на протяжении всего этого времени замок Джона всегда был полон народа, так что вряд ли мы, если бы даже и хотели, смогли найти там уединение хотя бы на минуту.

— Можно подумать, я не видел, как мило вы ворковали сейчас у входа в дом! И каким голосом ты произнесла имя Джона, когда открывала мне дверь, думая, что это он!

Энни снова похолодела. Да, когда Ангус постучал, она действительно пошла открывать в уверенности, что это вернулся Джон, но она и сама не осознала, что при этом произнесла его имя. Более того — она не была уверена, что, если бы Джон и в самом деле вернулся, она нашла бы в себе силы противостоять искушению. Да, физической близости между ней и Джоном не было, но означало ли это, что она не предала мужа в мыслях? Какими глазами ей теперь смотреть на него?

Да, Энни чувствовала себя виноватой перед Ангусом, и оправдания ей не было. Но так ли уж, по сути дела, невинен он сам? Она чуть было не изменила ему — он же изменил родине. Если в нарушении супружеского долга он все-таки имеет право обвинять ее — есть ли у него право обвинять ее за то, что она в отличие от него хранит верность родине? Энни не хотелось — не из долга перед Ангусом, а из любви к нему — идти против его воли, но оставил ли он ей выбор?

— Я устала, Ангус, — обреченно проговорила она. — У меня нет сил спорить с тобой. Да, я не могу привести тебе доказательства моей верности… Ты же сам понимаешь, что если доказательства неверности всегда найдутся, то подтвердить обратное… Все, что тебе остается, — это поверить мне на слово. Не стану лгать — порой мне действительно кажется, что я неравнодушна к Джону. Не стану скрывать и того, что порой я была на волосок от измены. То, что ты видел сейчас между мной и Джоном… Это был мой отказ, Ангус. Я не знала, что ты здесь и все видишь. Ничто не удерживало меня, кроме чувства долга. Вот, пожалуй, единственное и самое большое доказательство моей верности, Ангус, которое ты видел собственными глазами. А что до того, что Ферчар и другие меня используют, — я это понимаю. Но кто меня, в конце концов, не использует, так или иначе? И прежде всего — ты…

— Я? Каким же образом?

— А то нет? Начнем с того, почему ты женился на мне. Да потому, что решался вопрос, кому быть главой клана — тебе или Клани Макферсону, и ты решил заручиться поддержкой Ферчара. Ты думал, что, если породнишься с Фаркарсонами, клан тем самым будет спасен от распада, которого, кстати, так и не удалось избежать — посмотри, что происходит сейчас…

Глаза Ангуса затуманились.

— Нет, — сказал он, — не поэтому.

— Можно подумать, я не помню, какое у тебя было лицо, когда ты стоял у алтаря! Да на нем явственно читалось, что в тот момент тебе хотелось оказаться где угодно, только не там, что ты пошел на это в интересах и для пользы клана, что для тебя это такая же обуза, как твой титул…

— Энни, — горячо перебил ее Ангус, — Богом клянусь, ничего такого я не думал!

Энни закрыла рукой глаза, словно могла таким образом защититься от его лжи.

— Ферчар говорил мне, — начала она, — каких трудов стоило ему уговорить тебя на этот брак. Что ты только не делал, чтобы избежать его! Ты запросил у старика за эту сделку пять тысяч фунтов — ты был уверен, что он не сможет заплатить такие деньги…

— Энни, если бы я действительно не хотел на тебе жениться, меня не смог бы заставить ни Ферчар, ни сам Господь Бог!

— Но Ферчар заплатил тебе.

— А знаешь, кстати, что это были за деньги?

— Он говорил, что вынужден был продать какое-то очень дорогое имение…

— Дорогое? Да это, с позволения сказать, имение гроша ломаного не стоило! Что за земля в Брейкрэбе — одно болото…

— Подожди, — нахмурилась Энни, — Брейкрэб ведь твое имение…

— Все правильно, — кивнул он, — это я купил его у Ферчара.

— Ты? — Удивлению Энни не было предела.

— Мой агент решил, что я сошел с ума, если плачу такую цену за такую землю, но сделал, как я ему велел. Разумеется, Ферчар так и не знает, кто тот идиот, купивший это гиблое место.

— Получается, ты сам дал ему денег, чтобы он заплатил их тебе?

— Любой, кто узнает об этом, назовет меня идиотом, я же считаю, что это самая выгодная сделка в моей жизни.

Энни молча уставилась на него.

— Да, — торжественно заявил Ангус, — я никогда не жалел о нашем браке, Энни. Если тогда, в церкви, меня и мучили какие-то сомнения, то лишь в том, не снится ли мне это счастье. Да, я знал, что ты предпочла бы видеть на моем месте Макгиливрея. Ферчар говорил мне, что одно время он был твоим любовником…

— Мы с Джоном никогда не были любовниками!

— Да, в первую брачную ночь я убедился в этом. И признаться, был несказанно рад, что ты оказалась девственницей. Честно говоря, я жутко боялся, что буду не на высоте по сравнению с Джоном…

— Ты думал, — прищурилась Энни, — что я не девственница, и все равно женился на мне?

Ангус дотронулся до ее лица.

— Я видел однажды, как ты скакала на лошади. Это было потрясающе красивое зрелище — раскрасневшееся девичье лицо, пожар рыжих волос, звонкий, невинный, искренний смех… Я тогда подумал, что, будь моя воля, я бы вечно наслаждался одним видом этой девушки. А когда я узнал, что эта девушка и есть та, с которой я помолвлен, и могу насладиться гораздо большим…

Энни молчала. Все, чего ей хотелось сейчас, — это, забыв обо всем, кинуться Ангусу на шею, обнять его, ласкать до умопомрачения…

Энни осторожно дотронулась до его щеки, убрав с нее прядь волос. Губы ее потянулись к его губам, руки Ангуса обняли ее плечи.

— Прости меня, Энни, — чуть слышно прошептал он. — Прости… что усомнился в тебе. Я не хотел сомневаться, я верил, я знал…

Из груди Энни вырвался вздох, словно она в одно мгновение освободилась от того, что долго, очень долго мучило ее…

Ангус подхватил ее на руки, и они закружились по комнате в безумном порыве.

— Я хочу тебя, Ангус, — тихо проговорила она. — Прямо здесь, у стены…

— Прямо здесь?

— Да, во мне словно сидит какой-то демон, и изгнать его можешь только ты…

В раскрасневшемся лице Энни, в ее голосе было что-то, что в одно мгновение возбудило Ангуса до крайности. Это не входило в его планы, он шел сюда с твердым намерением уличить жену в неверности, он видел, как она шепталась с Макгиливреем…

— Может быть, сначала хотя бы разденемся? — хрипло спросил он.

— Хорошо, — усмехнулась она, — за сколько минут солдат должен одеться по тревоге?

— Ну, где-то за пару…

— Так вот, даю тебе две минуты, чтобы раздеться.

Через две минуты Ангус уже стоял перед ней голым. Энни, словно в первый раз, пристально разглядывала его. От взгляда ее не скрылись некоторые изменения, произошедшие за последнее время с телом Ангуса — за месяц походной жизни живот его немного похудел, зато он нарастил бицепсы.

— А ты, похоже, времени даром не терял, — одобрительно улыбнулась она, — тренировал мускулы!

— Не все, — усмехнулся он в ответ, — кое-какие мускулы я не имел возможности тренировать.

— Насколько я могу судить, они не очень пострадали.

— Пострадали, может быть, и не очень, но страдать им пришлось очень сильно.

— Что ж, — произнесла она, — постараюсь, чтобы то, что нам предстоит сейчас, стоило всех страданий.

— Я тоже постараюсь.

Через минуту Ангус был уже внутри ее — и это действительно стоило всех страданий, не только физических, но и моральных. Никогда еще Энни не приходилось испытывать такого блаженства.

Энни проснулась от шагов Ангуса по комнате. Тот уже был в штанах и сапогах, но никак не мог найти брошенную им куда-то рубашку.

— Сколько времени? — сквозь сон спросила она.

— Скоро рассвет. Я-то думал в это время уже быть в лагере Хоули. Наверное, меня уже обыскались…

— Ты вернешься к ним? — Энни мгновенно проснулась. Ангус посмотрел на нее, в глазах его стояла боль. Словно не в силах терпеть эту боль, он отвел глаза.

— Ангус…

— Не задавай бесполезных вопросов, — пробормотал он.

— Но почему? — Не обращая внимания на то, что она голая, Энни села на кровати. — Почему, черт побери? Я знаю, Ангус, что сердцем ты не с англичанами…

Ангус молчал. Найдя наконец на полу скомканную рубашку, он встряхнул ее и натянул через голову. Небрежно заправив ее в штаны, он потянулся за камзолом. За неимением гребня расчесал волосы рукой.

Ангус сам не заметил вчера, как заснул в объятиях жены. Харди, должно быть, уже с ума сошел, решив, что хозяин захвачен в плен. Стараясь не смотреть на Энни, словно боясь, что один взгляд на нее заставит его передумать, Ангус надел мундир и потянулся за плащом.

— Почему, Ангус? — снова повторила Энни.

— Я тебе уже сто тысяч раз объяснял, почему! — проворчал он. — Я связан клятвой моему королю…

— Ангус, ты обешал мне не лгать…

— Я и не лгу. Я офицер, человек подневольный… Где же перчатки, черт побери?

Ничто в Ангусе теперь не напоминало вчерашнего пылкого любовника. На его место снова заступил бесстрастный солдафон.

— Перчатки твои на стуле, — пробормотала она.

Взяв перчатки, Ангус еще с минуту стоял неподвижно, любуясь наготой Энни. Натянув наконец одну из перчаток, он вдруг что есть силы швырнул другую снова на стул. Ему хотелось грохнуть этим стулом об пол, крушить все вокруг, но он и так наломал немало дров, чтобы еще и отыгрываться на ни в чем не повинной мебели.

— Прошлой ночью, — проворчал он, — я шел сюда с твердым намерением просить тебя встать на мою сторону или приказать — ты все-таки моя жена. Что бы ты ответила мне на такой приказ?

— Категорически отказалась.

— И чем бы ты это мотивировала? Что заставляет тебя не подчиняться законному мужу, которому ты давала клятву пред алтарем? Да, я знаю, что бы ты сказала — долг перед родиной. Но ведь я, Энни, точно так же делаю то, что велит мне мой долг перед родиной — просто мы с тобой понимаем этот долг по-разному… Объясни мне, ради всего святого, может, я чего-то не понимаю, в чем я не прав?

— Да тебе и объяснять бесполезно, — обреченно вздохнула Энни, — если на первом месте для тебя чины и богатство, а затем уж родина, жена и все остальное!

Ангус присел на краешек кровати. Пружины старого, видавшего виды матраца тут же заскрипели на все голоса. Вчера этот скрип под их телами нравился Ангусу, сейчас же действовал на нервы, словно их пилили пилой.

— Энни, — устало произнес он, — я никогда не присягал на верность ни Якову Стюарту, ни его сыну. Ни здесь, дома, ни во Франции. Мой дед — да, мой отец — да, мои братья — может быть, я просто не знаю, я же — нет. Никогда даже не поднимал тоста за его здоровье…

— Ну хорошо, а как насчет твоей верности Шотландии? Или тоже скажешь, что ей не присягал? Ты хочешь, чтобы твоя родина вечно страдала?

— Не хочу, но смотрю на вещи трезво. У Хоули здесь восемь тысяч человек — хорошо обученных, хорошо вооруженных. Если будет бой, а избежать его я не вижу возможности, — боюсь, как бы все ваши усилия не пошли прахом. Твой принц, если останется жив, вернется во Францию, его «армия» — к своим огородам, и лет на двадцать снова наступит затишье…

Энни молчала. Ангус бережно коснулся пальцами завитка ее рыжих волос.

— Сказать по правде, — произнес он, — главная моя причина — это та, что я просто боюсь за тебя. Война — не женское дело, Энни. Я знаю, что вряд ли смогу переубедить тебя, но не подходи хотя бы слишком близко к сражающимся…

— Я дала клятву, Ангус. — Голос Энни был непреклонен.

— Матерь Божия! — прошептал он. — И ты будешь в первых рядах?

— Я буду там, где все.

Ангус молчал.

— Я должен идти, — проговорил он через минуту. — Может, все-таки одумаешься и пойдешь со мной?

— Может, все-таки одумаешься и останешься?

Ангус поднялся и, не оборачиваясь, вышел. Но не успел он, выйдя за дверь, пройти и шага, как навстречу ему шагнул верзила с длинными светлыми волосами и приставил к его груди сразу два пистолета.

Глава 14

Ангус медленно поднял руки, глядя Джону в глаза. Макгиливрей, казалось, окаменел, только волосы развевались на ветру. Они молчали целую вечность.

— Благодари Бога, — проворчал наконец Джон, — что я не принял тебя за вора или шпиона!

— Я всего лишь приходил повидаться с женой, — произнес Ангус.

— Я понял, но ты очень рисковал. Дом охраняет с десяток моих людей, готовых в любой момент ворваться внутрь…

— Почему же вы сразу меня не взяли?

— Потому что мы поняли, что это ты. На дороге мы встретили твоего денщика — бедняга промерз до костей…

— Харди? — напрягся Ангус. — С ним все в порядке?

— А что ему сделается? У нас в тепле ему, уж во всяком случае, лучше, чем на дороге, где ты его бросил!

Джон наконец разрядил оба пистолета в воздух, к великому облегчению Ангуса. Он медленно опустил руки.

— Где он сейчас?

— У нас, в целости и сохранности. О лошадях ваших мы тоже позаботились. Мы не знали, сколько ты пробудешь у жены.

Услышав за спиной шаги, Ангус обернулся. Из-за деревьев показались еще две фигуры. Несмотря на то что рассвет едва брезжил, Ангус узнал их. С Александром Камероном ему приходилось встречаться во время путешествий по Европе. Подумав, Ангус припомнил и второго — друга Камерона, Алуинна Маккейла.

— Александр! Алуинн! — обратился к обоим Ангус. — По-прежнему, я смотрю, сражаетесь с ветряными мельницами? Нет, вы все-таки неисправимые романтики!

— А ты? — спросил Камерон. — Человек, ради свидания с женой рискующий собственной задницей, по-твоему, не романтик? Судя по твоему виду, — Александр пристально вгляделся в лицо Ангуса, — вы с ней даром времени не теряли!

— Не вздумай отпираться, Ангус, — подхватил Маккейл. — Да ваши стоны за версту было слышно!

— Ну и как, — усмехнулся Ангус, — наслушались?

— Еще как! — кивнул тот. — Жаль только, эти двое мешали своим храпом!

Он указал на какое-то пятно на дороге. Приглядевшись, Ангус различил в тусклых лучах рассвета фигуры валявшихся на земле мертвецки пьяных Струана Максорли и Джиллиза.

Великан лежал в позе распятого Христа, широко раскиснув руки; у Джиллиза был такой вид, словно за минуту до того, как он отключился, его разбирал гомерический хохот.

Вынув из кармана сигару, Камерон закурил.

— Придется будить этих красавчиков, — произнес он. — Струан наверняка будет недоволен.

— И что теперь? — настороженно спросил Ангус. — Возьмете меня в плен? Устроите мне суд как предателю родины? И не лень вам, взрослым людям, играть в детские игры?

— Мог бы, между прочим, и поблагодарить нас! — проворчал Макгиливрей. — Мы, между прочим, собираемся проводить тебя до Данмора, а то еще кто-нибудь из наших пристрелит по дороге…

— Вы отпускаете меня? — удивился Ангус.

— Если уж твоей жене не удалось уговорить тебя остаться, — усмехнулся тот, — то мы и подавно не сможем!

— Просто отпустите, и все? Без допросов? А вдруг я обладаю какой-нибудь информацией, которая может быть вам полезна?

— Хорошо, — поставив одну ногу на камень, Камерон упер руку в бедро, — зададим, так и быть, пару вопросов, раз сам напросился.

— Учтите, что я всего лишь капитан, знаю не больше, чем мне положено по рангу.

— Знаем, — кивнул Камерон. — Капитан Макинтош, первая королевская шотландская гвардейская бригада, командующий — Уильям Кэппел, граф Албемарль. От твоего отряда, если не путаю, сейчас осталось всего человек сорок, но скорее всего их примут в ряды аргайлской милиции. Что ж, ты неплохо устроился — Албемарль и Хоули подотчетны лишь одному Камберленду. Как, кстати, здоровье графа? По-прежнему мается несварением желудка? Встретишь его, передай мой совет: поменьше сырых яиц за завтраком!

— Не могу не признать, — сказал Ангус, — ваша разведка работает на славу! После таких подробностей не уверен даже, что смогу поведать что-нибудь полезное!

— Да, собственно, серьезных вопросов к тебе и впрямь нет — так, два-три мелких… Например, почему Хоули до сих пор не подыскал себе подходящих позиций для боя?

— То же самое можно спросить и о принце.

— А с чего ты взял, что он их не подыскал? В отличие от вас мы уже успели хорошо изучить эту местность. Здесь сплошная равнина, есть лишь одни высоты — кто первый их займет, тот, считай, уже победитель. Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, наши войска уже продвигаются к ним.

— Уже продвигаются? Я думал…

— Ты думал, — усмехнулся Камерон, — что мы, как истинные джентльмены, предоставим ему время подтянуть пушки и обозы с продовольствием? Война, братец, ведется не в белых перчатках!

«А он, собственно, кое в чем прав, — подумал Ангус. — Хоули и впрямь не торопится занять позиции — не верит, что бунтовщики первыми атакуют… Он даже послал принцу депешу, что, мол, назначает бой на воскресенье, словно это дуэль…»

— Половина нашей армии, как я сказал, уже в пути, — продолжал Камерон. — Остальные выйдут на рассвете. Так что те высоты, о которых я говорил, уже, считай, наши.

Ангус похолодел. Если половина армии принца уже покинула лагерь, сейчас может повториться то же, что под Престонпаном — когда шотландцы, обогнув англичан и подойдя к ним с тыла, зажали их в непроходимом ущелье, отрезав все пути. Хоули рисковал снова повторить свою ошибку.

— Что толку, — проворчал Ангус, — если вы и победите в этом сражении? Камберленд пришлет из Лондона тысяч пять солдат из хессианской армии, а это такие головорезы, что все, что было до того, покажется вам детскими игрушками… Господи, да когда же вы наконец откажетесь от ваших безумных затей?

Темные глаза Камерона прищурились.

— Значит, Камберленд сейчас в Лондоне? А мы-то думали, куда он делся… Думали, он подходит к нам через Рутерглен… Что ж, — лицо Александра посерьезнело, — спасибо за информацию, Ангус. О планах Камберленда мы не знали…

Ангус и сам не знал, зачем он рассказывает им все это. Информация о том, что Камберленд собирается прислать хессианцев, хранилась в строжайшем секрете.

— Знаешь что, Ангус, — Камерон поднял глаза к небу, — поторопись-ка ты… Кажется, скоро начнется сильный снегопад, как бы тебе в него не попасть!

Ангус проследил за его взглядом. Небо наливалось свинцовыми тучами, ветер крепчал.

— Я провожу его, — вызвался Макгиливрей.

— Что ж, Ангус, — в глазах Камерона не было никакой враждебности, — еще раз спасибо! — Он протянул ему руку. — Даст Бог, встретимся когда-нибудь при более приятных обстоятельствах… Жаль, что ты не с нами, но неволить мы тебя не можем. Впрочем, если бы не снегопад, — добавил он. — тебе, пожалуй, можно было бы и не торопиться — Хоули наверняка еще спит. Вчера, насколько нам известно, у вас была грандиозная гулянка, и вряд ли он уже очухался…

— Я знаю Хоули, — сказал Ангус. — Он может выпить целую бочку, и наутро встать как стеклышко…

— Наши люди позаботились подмешать ему в вино опиум.

— Почему же вы его тогда вовсе не отравите? — поцокал языком Ангус.

— Это было бы неинтересно.

Рассмеявшись, Ангус пожал Камерону руку.

— Берегите Энни! — попросил он.

Энни обещала ему не рисковать, но Ангус знал, что его сумасшедшая жена вряд ли сдержит обещание. Все, что ему оставалось, — это доверить ее безопасность этим мужчинам, хотя они, пожалуй, такие же сумасшедшие, как и она.

Погруженный в невеселые раздумья, Ангус послушно шагал за Макгиливреем. Но, когда они миновали деревню, гигант неожиданно остановился и обернулся.

— Ангус, — произнес он, — я хочу тебе поклясться, что у нас с Энни ничего не было. Хотя, не стану скрывать, я хотел, был на волосок от этого… Твоя жена — порядочная женщина, Ангус.

— Я верю тебе, — кивнул Ангус. — И Энни тоже. «Мы одни, — пришло на ум Ангусу. — Если закопать труп под снегом, до весны его никто не обнаружит…»

— Знаешь, — сказал Джон, словно его самого посетила та же мысль, — тебе очень повезло, Ангус. Мне ведь сейчас ничего не стоит пристрелить тебя. Придумаю потом для Энни какое-нибудь объяснение — и буду счастлив с ней. Если… если она сама когда-нибудь будет смотреть на меня такими глазами, как на тебя…

Джон отвел глаза, только бы не смотреть в лицо человеку, которого жена любит, несмотря на его предательство.

— Джон, — проговорил Ангус, — я понимаю твои чувства и чувства Энни. Но я не понимаю…

— Хватит, — прервал его Джон, — не доводи до греха. Я просто боюсь, что еще одно слово — и я не сдержусь…

— Послушай, Джон, — с горячностью заговорил Ангус, — я, во всяком случае, дал тебе высказаться, хотя, сам понимаешь, мне было нелегко стоять и слушать, что ты неравнодушен к моей жене. Выслушай же и ты меня. Не как главу клана, не как врага в войне — как друга.

Джон молчал, рука его машинально сжала рукоятку меча.

— Говори, — разрешил он наконец.

— Я хочу признаться тебе, Джон, в чем настоящая причина того, что я остаюсь на стороне англичан. Дело в том, что Форбс поклялся мне — в бумаге, заверенной королевской печатью, — что, пока я в английской армии, ни мать мою, ни жену никто не тронет. Не согласись я на его условия, за их головы тут же была бы назначена та же цена, что и за твою, Ферчара, Джиллиза и так далее. Выбора у меня не было. Слава Богу, то, что я много лет провел во Франции, до некоторой степени извиняет в его глазах мою политическую лояльность. Мне также удалось убедить его, что брак мой якобы не по любви, а исключительно по расчету. К сожалению, я так сжился с этой ролью, что Энни сама в это поверила. Что ж, — Ангус в запальчивости рванул на груди одежду, — вот он я, весь перед тобой! Убей меня, если хочешь, избавь от позора, от необходимости предавать родину, лгать жене…

Джон рванул было свой, меч из ножен, но затем бросил его в снег.

— Значит, — прищурившись, проговорил он, — ты продался англичанам ради безопасности собственной шкуры? Так прикажешь тебя понимать?

— Приходится признать, что да. Но и ради безопасности моей семьи, жены, матери… Презирай меня — я заслужил. Но учти и то, что неприкосновенность Энни позволяла ей проделывать безнаказанно многое из того, чего бы иначе она не смогла делать…

Макгиливрей на минуту задумался. Подобрав с земли свой меч, он сунул его в ножны.

— Сукин сын! — прошептал он. — Что же ты сам-то ей не сказал? Избавил бы ее от стольких мучений…

— Я понимаю, — кивнул Ангус, — но я думал, что так я лучше смогу ее защитить. Чем искреннее она бы меня презирала, тем скорее бы я смог убедить Лудуна и других, что мой брак — исключительно по расчету…

— Все равно ты мог бы ей сказать.

— Ах, мой друг, — вздохнул Ангус, — я так давно ношу эту маску, что уже, считай, с ней сросся…

— Ты так сросся со своей маской, что твоя жена была на волосок от того, чтобы изменить тебе!

— Мне пришлось рискнуть. Представляешь, какова была бы реакция Форбса, если бы я заявил, что безумно люблю свою жену?

Джон снова задумался на минуту.

— Все равно, — мрачно упорствовал он, — сама Энни вряд ли сочтет это твое оправдание достаточным. Если сама она готова пожертвовать жизнью ради родины, простит ли она тебе, что ты предал родину ради безопасности жены?

— Она не должна об этом знать. Поклянись, Джон, что ты ей ничего не скажешь!

— С чего бы это я должен тебе в этом клясться? — фыркнул Джон. — Энни должна обо всем знать!

— Умоляю тебя, Джон! Это лишь причинит ей ненужные страдания.

— Ну, хорошо, — прищурился горец, — а другие? Ферчар и все остальные? Должны они знать, почему глава их клана на стороне англичан?

Ангус привел, насколько возможно, разорванную в запальчивости на груди одежду в порядок.

— Если не веришь мне, — начал он, — посмотри на себя. Еще пару минут назад ты готов был меня убить, а сейчас у тебя такой вид, как был тогда, когда мы — помнишь, должно быть? — были детьми и Ранальд Макфиф толкнул меня в болото. Я вылез весь в слезах, ибо перепачкал свой новенький костюм, мальчишки стали смеяться… Ты был на пять лет меня моложе, но готов был их всех убить. Я не удивлюсь, если сейчас ты вызовешься проводить меня до самого Фалкирка!

Губа Макгиливрея скривилась, словно он собирался плюнуть.

— Да ради Бога, — усмехнулся он, — иди куда хочешь, делай что хочешь… Если мы сегодня победим, в чем я уверен, все гарантии твоего Форбса не трогать твою жену не будут иметь никакого значения.

— При всем сочувствии я не верю в вашу победу. Да, вы честны, отважны, боретесь за правое дело, но у кого больше солдат и пушек?

— Значит, ты с теми, кто сильнее? — Глаза Джона сузились. — Можно ли после этого назвать тебя бескорыстным человеком?

— Если англичане победят, они не станут с ней церемониться. Могут сделать все, что угодно — пытать, изнасиловать, повесить…

— Этого никогда не случится! — Рука Джона снова машинально потянулась к мечу.

— И что же ты сделаешь, герой, чтобы этого не произошло? Можешь ли ты утверждать, что и сам выживешь в этой битве? Если бы ты сам увидел однажды вблизи, скажем, отряд английской конницы, сразу бы, я уверен, поубавил свой пыл. Я ни на секунду не сомневаюсь, что ради Энни ты готов пожертвовать жизнью. Но что, скажи на милость, у тебя есть, чтобы ее защитить, кроме этого меча, которым ты безрассудно размахиваешь? А мои бумаги могут обеспечить ей безопасность.

Макгиливрей скрипнул зубами. Он вынужден был признать, что Ангус в чем-то прав. Он никогда не думал о том, что станет с Энни в случае их поражения, старался гнать от себя мысли об этом. Энни считала Джона бесстрашным, но сам-то он знал, что он такой же человек из плоти и крови, как и все…

— Хорошо, — произнес он. — Клянусь, что Энни об этом не узнает. Я даже не стану рассказывать ей о нашей встрече, об этом разговоре. Стоит мне заикнуться хотя бы одним словом, как она тут же начнет вытягивать из меня все подробности, а лгать ей я не могу. Но я постараюсь, чтобы во время боя она держалась подальше от самых опасных мест.

— Умоляю тебя, Джон, постарайся, постарайся любой ценой! Привяжи ее к дереву, в конце концов, если по-другому не сможешь, — я разрешаю.

— Энни — не кукла, Ангус. К тому же она единственная, кто может удержать Ферчара…

— Силы небесные! Ты хочешь сказать, что Ферчар…

— А что я могу с ним сделать? Упрям как осел! Еле держит меч, а туда же… Только Энни может его отговорить. Если уж и она не сможет, придется тогда мне привязывать их обоих!

Глава 15

Энни хотелось побыть одной, но когда Робби и Джеми постучали в ее дверь, она, разумеется, не могла не отворить. С тех пор как ушел Ангус, прошел примерно час, и все это время Энни просидела в темноте, завернувшись в одеяло, все еще хранившее его запах. Сначала она жалела себя, потом, решив, что это бесполезно, начала злиться на себя; наконец то и другое сменилось ледяным отчаянием.

Злиться на Ангуса Энни не могла, как бы ей этого ни хотелось. Она понимала, что муж был прав, спрашивая, почему именно он должен уступить ей, а не она ему. Как ни странно, это успокаивало ее, ибо убеждало, что у нее нет необходимости оправдывать свою любовь к Ангусу перед самой собой или кем-нибудь другим. Ангус был по-своему таким же благородным человеком, как Ферчар, Макгиливрей или Камерон. Но главным было даже не это, а то, что Ангус продолжал любить ее, несмотря на разницу в политических пристрастиях, в социальном происхождении, различие темпераментов… Не каждая жена может похвастаться такой безумной любовью со стороны собственного мужа.