Вот ведь ирония судьбы! Роми сделала еще один глоток бренди. - Он и не захотел бы, чтобы ты приезжал, если бы твоим единственным мотивом была жалость. - Я это знаю. - Доминик осушил рюмку и поставил ее на стол, потом обжег Роми холодным огнем серых глаз. - Что же дальше, Роми? Что нам делать дальше? Она испугалась, что прочтет в его вопросе гораздо больше того, что он намеревался вложить в свои слова, поэтому поспешила повернуть его на сто восемьдесят градусов. - Это зависит... - От чего? - От того, что хочешь делать ты. - Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, - осипшим голосом сказал он. - И от того, что хочу делать я, - добавила она твердо. - А наши желания совпадают, Роми? - тихо спросил он. Она с минуту рассматривала ладонь своей руки, потом подняла голову. - То есть хочу ли я пойти с тобой в постель? У него на лице появилось слегка обескураженное выражение. - Ну да... - Что с тобой, Доминик? Или не привык, чтобы твои женщины прямо говорили тебе, что им нужно? Он засмеялся, и в его смехе чувствовался.., грубый голод, от которого у Роми защекотало нервы. - Значит ли это, что ты - одна из моих женщин, Роми? Напрасно он решил именно так сформулировать свою мысль. А может быть, и нет. Может быть, лучше он выразиться и не смог бы. Потому что, когда она представила себя в роли одной из обитательниц обширного гарема, это одним точным ударом разбило всякие романтические надежды, какие она могла еще питать в глубине души. Заметил ли он это сомнение и усталую отрешенность, которые на мгновение бросили тень на ее черты? Не потому ли его губы сложились в жесткую и горькую линию, когда он сказал: - Очевидно, нет? - Его голос тоже стал жестче. - Думаю, будет лучше, если ты сама скажешь мне, куда бы ты хотела пойти, Роми, а? Роми взглянула на него широко раскрытыми глазами. - Ну, конечно же, в постель! Доминик смотрел на нее с явным выражением шока на лице, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. - В постель? - переспросил он, словно не вполне расслышал, что она сказала. Ее сердце и тело умоляли и призывали его, но ей удалось скрыть свои истинные чувства за верно найденным, как она думала, современным способом выражения. - Конечно, - прошептала она, заметив, что его глаза теперь неотвратимо притягивает, словно в гипнотическом трансе, упругая округлость ее грудей под переливающимся атласом платья. - Мы не можем и дальше вести себя по-прежнему, Доминик. Мне очень не хотелось бы показаться особой, которой нравится дразнить. Уверена, что и тебе такого не хочется. А между тем мы уже целых пять лет дразним друг друга. Тебе не кажется, что пора что-то сделать, чтобы избавить друг друга от мучений? Доминик сглотнул, всеми силами пытаясь не потерять связь с реальностью. - Это тоже часть твоей знаменитой терапии насыщением? - спросил он нетвердым голосом. - Радикальный способ очистить от меня твой организм? Она ничего на это не ответила, просто потянулась к нему и легонько провела пальцем по его щеке, а потом вокруг рта. Она увидела, как дрогнули его губы и одновременно потемнели глаза, и ее охватило бурное ликование она поняла, что хотя бы в сексуальном отношении обладает над ним такой же властью, как и он над ней. И, чтобы пользоваться этой властью, не поддаваясь глупым мыслям о любви, ей надо быть сильной. Она призывала на помощь всю свою смелость, чтобы задать ему следующий вопрос, а в это время он поднес к губам ее руку и стал покрывать ладонь легкими поцелуями. - Доминик? - Ммм? - Его глаза были закрыты, а голос звучал сонно. - Зачем все-таки ты пригласил меня на этот уик-энд? Он моментально открыл глаза, и в них мелькнула настороженность. Роми нетерпеливо тряхнула головой. - Только избавь меня от разных глупостей типа "в этом деле лучше тебя никого не найти". Есть немало людей, которые сделали бы эту работу не хуже меня, ты же прекрасно знаешь, и я - тоже. - Отвечать будет явно излишним с моей стороны, - сухо сказал он, поскольку ты, судя по всему, уже составила свое мнение. Ты решила, что я завлек тебя сюда, чтобы соблазнить и подчинить своей воле? - Или заставить меня влюбиться в тебя, - предположила она. Он сощурил глаза. - Это довольно веское обвинение. - Я знаю. - И для чего, по-твоему, мне это нужно? Действительно, для чего? Когда Доминик влюбится и женится, то, уж конечно, не на женщине, которая ведет себя так, как она. - Может быть, для того, чтобы оттолкнуть меня самым ужасным образом и в придачу разбить мне сердце! - выпалила она, дав выход мучительному своему страху. Его лицо вновь приняло настороженное выражение. - Ну, шансов на это немного, не так ли, Роми? Раз ты в меня не влюбилась. - Его ресницы опустились и затенили серые глаза. - Или все-таки влюбилась? Роми решила, что сейчас не грех и солгать, если это поможет ей остаться в здравом уме. - Разумеется, нет, - насмешливым тоном произнесла она. - Ну, значит, вопрос закрыт. - Он откинулся на спинку дивана и нахмурился. - Так что, надо полагать, о постели не может быть и речи? - Именно так, - серьезным тоном сказала она. - Уже не может... К сожалению. - Несколько мгновений она наслаждалась его убитым видом, потом решила прекратить его мучения. Она подвинулась ближе к нему, поддернув повыше свое длинное атласное платье, и увидела, как у Доминика заиграли на скулах желваки. Она, Роми, уйдет задолго до того, как он соберется ее вышвырнуть, а пока устроит ему такую ночь, которую он вовек не забудет. - Постели не будет, но всегда есть диван, - негромко объяснила ему она. Его глаза прищурились: идея начала доходить до него как раз тогда, когда она хищно впилась в его губы. Он застонал и сильным рывком прижал ее к своей груди, продолжив и углубив поцелуй с таким мастерством, что Роми едва не лишилась чувств от наслаждения. Доминик так страстно жаждал ее, что почти не мог связно думать. Он понимал лишь одно: если Роми и дальше будет извиваться у него на коленях в этом своем облегающем платье, то он быстро потеряет голову. А сейчас ему, как никогда в жизни, было необходимо сохранить контроль над происходящим. Потому что до сих пор все его отношения с Роми характеризовались как раз полным отсутствием контроля. Ему удалось кое-как освободиться от мягкой сладости ее рта, на что она ответила коротким стоном протеста. - Ч-что ты делаешь? - спросила она, подавляя в себе страх при мысли, что он теперь так сильно презирает ее, что не сможет заставить себя заняться с ней любовью. Доминик поднялся на ноги, обнимая ее рукой за обнаженную спину, так что Роми пришлось встать вместе с ним. - Мы отправляемся наверх, Роми. Ко мне в спальню. Где я смогу не торопясь снимать каждый предмет одежды с этого восхитительного тела. Потом я намерен уложить тебя на простыни из тончайшего белого льна и любить тебя снова и снова, пока не наполню тебя собой до краев так, что ты станешь умолять меня остановиться. Роми содрогнулась. - Да, - выдохнул он. - Я вижу, как трепещет в предвкушении твое тело - точно так же, как мое сейчас трепещет от чистого, сладкого желания. Смотри, дорогая. - В доказательство он протянул к ней обе руки, и Роми увидела, что они действительно трясутся, как у одержимого. Но он не понимал, что она-то дрожит от страха, который целиком заглушил ее желание. Она страшно боялась увидеть его кровать, которая определенно была местом действия бесчисленных сцен совращения. А еще Роми боялась неизбежных сравнений. Она никак не наберет много очков, участвуя в конкурсе наряду с опытными красотками, кувыркавшимися с ним здесь в постели. Должно быть, он почувствовал, как она напряглась, потому что приподнял ей подбородок и заглянул в глаза, и суровое выражение его лица уступило место чему-то, похожему на разочарование, когда он прочитал в ее глазах внезапное отчуждение. - Что все-таки с тобой происходит? - спросил он голосом, в котором слышалось какое-то странное, холодное раздражение. - Тебя больше не возбуждает обычный секс, Роми? Неужели ты так пресыщена, что получаешь удовольствие только самым необычным и странным способом? В лифте? В саду? А теперь ты хочешь заниматься любовью на диване, словно мы - двое тинэйджеров, которым некуда больше податься! - Не надо! - умоляюще сказала она. - Пожалуйста, не надо. - Но почему не надо? - спросил он с деланным удивлением. - Мне интересно услышать, что ты скажешь. По-моему, есть какое-то специальное название для людей, которым нравится заниматься любовью на публике. Может, тебя возбуждает страх, что кто-то увидит? Или твоему наслаждению придает большую остроту мысль, что кто-то случайно может наткнуться на нас именно в тот момент, когда ты будешь беспомощно задыхаться на вершине оргазма? Это так? Странное дело: его слова совсем не ужасали ее. Напротив, они возбуждали ее в такой степени, что уже стало невозможно это скрывать. И Доминик это тоже заметил, потому что цинично хохотнул, окидывая ее взглядом. Доминик видел, как четко обрисовались под атласом платья ее затвердевшие соски. Заметил, как она неосознанно шевелит бедрами, как часто дышит. Ее глаза казались темными, как сама преисподняя, и он был готов поспорить на все свое состояние, что если бы провел рукой по ее ноге до самых трусиков, то она буквально умоляла бы его снять их с нее. Он толкнул ее обратно на диван. Глаза его дико блестели. - Так вот как тебе нравится, да? Ммм? А дальше? Скажи мне, Роми, что ты любишь больше всего, и я тебе, это сделаю. - Когда она ничего не ответила, его глаза прищурились. - Попробую сам догадаться, - неумолимо продолжал он. - Ты любишь, чтобы это было грубо и быстро, верно? Ты хочешь, чтобы я сорвал с тебя трусики и сразу вошел в тебя, не так ли, дорогая? Потому что именно это тебе нравится! Ты, алчная и ненасытная, только так и возбуждаешься. И, как все сексуально алчные люди, ты жаждешь моментального удовлетворения. Быстрая доза. Как еда навынос - секс тебе нужен просто для утоления голода. Верно, Роми? Как бы ей хотелось хлестнуть его по этому ужасному, надменному лицу, оттолкнуть от себя! Но она не могла. Не могла. Его слова вызывали в ней такое желание, от которого у нее мутился разум. - Я... - Роми с трудом втягивала воздух в легкие; она так пылала от охватившего ее возбуждения, что не могла говорить. Голова ее беспомощно откинулась назад, на диванные подушки, а веки затрепетали и закрылись. - О, вот как тут у нас, значит? - негромко сказал он, заметив непроизвольное движение ее бедер. - Ты действительно хочешь меня, Роми, и очень сильно, правда? Мне кажется, ты хочешь, чтобы я сделал.., вот так... Роми коротко вскрикнула, когда его палец опустился на гладкую поверхность атласа и почти небрежно провел линию вокруг тугого холмика ее груди. - Да, пожалуй, это тебе нравится, - сказал он, будто размышляя. Его палец легчайшими, словно пух, движениями продолжал чертить маленькие окружности, и Роми едва не разрыдалась от разочарования. - Да, - сказал он глубоким, удовлетворенным голосом, - я знаю, чего бы тебе хотелось больше всего, Роми, но ты этого не получишь. Глаза Роми распахнулись в неподдельной тревоге. - Н-не получу? - заикаясь проговорила она. Он улыбнулся, а Роми подумала: какие темные и жестокие у него глаза. - Нет, не получишь. Я намереваюсь показать тебе, что занятия любовью могут стать долгим, неторопливым пиром, который действует на чувства гораздо острее, чем это скоростное трах-бах-бам-спасибо-мадам! И потом твое платье, - сказал он негромко и как бы задумчиво, сдвигая одну тоненькую бретельку у нее с плеча, - слишком прекрасно, чтобы его рвать. - Доминик... - Ммм? Она собиралась упрашивать его. Сказать ему, чтобы он прекратил ее мучения. Сделал это быстро и разом со всем покончил. Потому что долгое, неторопливое соитие, которое, как она подозревала, он имел в виду, может обернуться для нее слишком большой опасностью. Ну разве сможет она удержаться от идиотских, слезливо-сентиментальных признаний в любви, которые она жаждала ему высказать? - В чем дело, Роми? - спросил он. Роми сглотнула, понимая, что слишком долго думала и теперь вообще поздно что-либо говорить, потому что он уже спускал у нее с плеча и вторую бретельку платья. Она содрогнулась от чудесного ощущения, когда он стал скатывать лиф платья вниз по роскошным округлостям ее грудей, пожирая их взглядом своих серебристых глаз с расширяющимися зрачками. - Лифчика ты не носишь, как я вижу, - одобрительно пробормотал он. Шалунишка Роми. Ты наверняка подумала, что это сэкономит время, - Он нагнулся и быстро лизнул затвердевший сосок. Роми вскрикнула от удовольствия. - Надеюсь, ты потрудилась хотя бы надеть трусики, - шепнул он, пока его рука бродила по ее скрытому под атласом бедру. Потом он стал рукой ловко сгребать подол платья кверху, пока не получил возможность добраться пальцами до верхней части ее бедра. А когда слегка задел кружева, Роми едва не заплакала от восторга. - А, трусики на тебе есть, прокомментировал он. - Это хорошо. Хочешь, чтобы я их снял сейчас, или еще подождем? А может, и вообще не будем снимать? Просто сдвинь этот клочок материи, чтобы я поскорее вошел в тебя. Что скажешь, Роми? Роми была не в силах произнести ни слова; он мог в этот момент делать с ней все, что захочет, - ее тело буквально упивалось каждым новым прикосновением, каждой новой лаской. Доминик был слегка удивлен ее капитуляцией, хотя ему доставляло крайнее удовольствие наблюдать, как она реагирует на его рот и руки, а скоро и на... Он подавил в себе прилив возбуждения. Он ожидал.., чего? Того, что Роми, в предвкушении ночных любовных утех, продемонстрирует ему все до одной эротические вариации на заданную тему, которые она, должно быть, освоила за эти годы? И все же эта странно невинная реакция - так отличающаяся от ее прежнего поведения - необычно щекотала нервы. Роми была полностью в его власти. Еще ни одна женщина не заставляла его чувствовать себя таким могущественным и одновременно.., таким уязвимым. Обнаружив молнию, он расстегнул ее, довольный, что может наконец отлепить от тела платье и дать ему соскользнуть на ковер. Теперь Роми лежала в одних трусиках, пристегнутых резинками чулках и бронзовых туфлях на высоких каблуках, и Доминику пришлось выдержать настоящую схватку с самим собой, чтобы не овладеть ею так быстро и так по-скотски, как он только что поклялся не делать. Глубоко вдохнув ставший горячим воздух, он нетвердой рукой расслабил ворот рубахи и, сорвав с шеи черную бабочку, бросил ее поверх платья. Ресницы Роми слегка задрожали. Она наблюдает за ним, это ясно. И в обычных обстоятельствах, зная, как сильно она хочет его, он с величайшим удовольствием продемонстрировал бы свое самообладание тем, что раздевался бы как можно медленнее. Но внезапно его самообладание испарилось, и он уже не был уверен, что сможет показать ей настоящий стриптиз, даже если захочет. Потому что Доминика вдруг охватило самое первобытное чувство, какое ему приходилось когда-либо испытывать, и это чувство было сильнее разума и даже желания. Он хотел обладать ею. Войти в нее. Насадить на жезл и оплодотворить... Доминик с усилием подавил это чувство, и две перламутровые запонки покатились по полу, когда он нетерпеливым рывком сдернул с себя рубашку. Роми видела по его дьявольски красивому лицу, что а нем идет какая-то борьба. Она не знала, что это за борьба, но прониклась глубоким сочувствием к Доминику. И не могла дальше сопротивляться желанию сделать то, чего ей уже давно хотелось. Она обвила руками его шею и поцеловала его. Этот поцелуй был словно ударивший в него разряд молнии, который промчался по всем его жилам, и Доминик чуть не взорвался от нетерпения страсти. Он потерял координацию движений, будто мальчишка, не имеющий еще сексуального опыта. Собственные пальцы еще никогда не казались ему такими непослушными. И тогда Роми пришла ему на помощь: двигая пальцами ног, сбросила туфли, нагнулась и стянула черные шелковые носки с обеих его ног, пока сам Доминик сражался с молнией на ставших вдруг тесными брюках. Когда он оказался наконец раздетым, Роми начала сомневаться, не лучше ли было бы подняться в спальню. Он выглядел так потрясающе - был таким возбужденным и очарованным ею, - что все ее страхи относительно сравнения с другими показались ей нелепыми. Он снял с нее трусики грубее, чем намеревался, потом склонился над нею, но, должно быть, почувствовал ее неуверенность, потому что остановился, заглянул глубоко ей в глаза и спросил: - Что-то не так? - Если ты хочешь пойти наверх, то я не возражаю. Какая ирония, подумал Доминик: когда она говорит вот таким нежным, детским голоском, то совсем похожа на девственницу. Он с сожалением покачал головой. - Потом, - сказал он. - Если я попытаюсь нести тебя наверх сейчас, то нам придется заняться этим на лестнице. Я не могу больше ждать, Роми, дорогая... Голос его сорвался. Он начал входить в нее со всей необузданной, примитивной мужской силой, как вдруг на его потемневшем от страсти и застывшем в предвкушении лице вдруг возникло выражение ужаса. - Боже правый, Роми! - воскликнул он прерывающимся голосом, когда ощутил, что натолкнулся на барьер, о котором раньше лишь читал. - Какого дьявола ты мне ничего не сказала?
      Глава 8
      - Не останавливайся, - умоляющим голосом проговорила Роми, не стыдясь звучавшего в ее словах отчаяния. Потому что если он сейчас остановится, то она умрет. - Пожалуйста, не останавливайся, Доминик. Она видела выражение нерешительности, бросившее тень на его черты, и ее тело свело судорогой страха. Но это, казалось, возбудило его, потому что он на секунду закрыл глаза и снова начал двигаться. На этот раз он прорвал барьер, но при виде слезинок, выкатившихся у нее из-под крепко зажмуренных век, он готов был выругать себя последними словами. - Я сделал тебе больно? - шепотом спросил он. - Чуточку. - Если это боль, то пусть она будет с нею всю жизнь. Продолжая двигаться, он смотрел на нее сверху вниз. Роми оказалась девственницей! Доминик покачал головой, не а силах поверить. И это была его последняя связная мысль перед тем, как он призвал на помощь все свое искусство и приходящее с опытом мастерство. Ему никогда еще не приходилось заниматься любовью с девственницей, но понаслышке он знал, что женщина при первом половом акте очень редко испытывает оргазм. Никогда еще ему не было так важно удовлетворить женщину, и никогда еще это не было так трудно. Доминик не мог припомнить, чтобы ему приходилось настолько сдерживать себя - даже в самый первый раз. Эмоционально он чувствовал себя таким же неуверенным, как шестнадцатилетний юноша, но физически был полон решимости подарить ей самое необыкновенное, самое сказочное переживание в ее жизни. Он ощутил, как ее тело расслабилось и приняло его. Он смотрел на нее зачарованно и сосредоточенно, замечая физические признаки ее расцвета, наблюдая, как ее гладкая молочно-белая кожа становится нежно-розовой. Он двигался медленно, бесконечно долго наслаждаясь каждым глубоким, мучительно-сладким проникновением, пока наконец не почувствовал, что она стоит у самого края. И тогда - только тогда - он и себе позволил целиком отдаться блаженству, и никогда еще потеря контроля над собой не была так сладка и не ощущалась так свежо и остро. Последняя его мысль была о том, что он совершенно забыл о необходимости предохраняться. Но он почему-то не обеспокоился этим, да и все равно беспокоиться сейчас было уже поздно: они оба перевалили через вершину, и их крики были единственным звуком, будившим эхо в огромной комнате.
      ***
      Роми казалось, что она плывет в волнах восхитительного тепла, которое было везде - оно и наполняло ее, и окружало ее со всех сторон. Она еще крепче сплела руки, обнимавшие Доминика за голую спину, вздымавшуюся и опадавшую, - он пытался снова наполнить воздухом легкие. Она слышала, как постепенно успокаивалось его сердце, и наслаждалась, ощущая его спазмы; постепенно затухающие глубоко у нее внутри. Но тут он приподнялся на локтях и вышел из нее. На его лице лежала тень какого-то неведомого чувства. Незнакомец. Роми вздрогнула от холода - ее тепловой кокон начал рассеиваться. Она осознала, что лежит на диване почти голая, а ее ноги, по-прежнему в чулках, широко раскинуты. Он протянул руку, поднял свою рубашку, бросил ей и резко сказал: - Надень. Она, дрожа, повиновалась. А он встал, натянул брюки и отошел к камину. Там он остановился, и его лицо застыло в каменной неподвижности, словно у статуи. Живыми казались одни лишь глаза. - Как? - коротко спросил он. Роми покачала головой. - Разве это так важно? Его опущенные руки непроизвольно сжались в кулаки. - Еще как важно! - бросил он; - Или ты вообразила, будто я просто не замечу, что до меня ты не спала с мужчиной? - Он заставил себя притушить тот восторг собственника, которым наполняло его уже одно произнесение этих слов. - А ведь ты больше трех лет была замужем! Роми в смятении закусила губу. Ей предстояло решить, к кому быть лояльной - к живому или к мертвому. Доминик пристально смотрел на нее. - Ну так как? - настойчиво спросил он. Если рассказать ему, это не послужит гарантией счастья, а Роми слишком перестрадала, чтобы рисковать сейчас всем. - Я уверена, Доминик, что у тебя немало собственных идей на этот счет, - небрежно ответила она. Мрачные, противоречивые мысли теснились в его мозгу. Неясные страхи искали себе названия; - О, разумеется, - холодно сказал он. - В идеях недостатка нет. - Правда? Боже, вот она лежит передо мной, подумал он, подавив готовый вырваться стон. Такая прекрасная и такая чертовски соблазнительная в полузастегнутой мужской рубашке, из-под которой видны ее шелковые чулки и аппетитные полоски голой плоти над ними. - Не потому ли Марк исключил тебя из своего завещания? - резко спросил он. Роми вздохнула. - Он исключил меня из своего завещания, потому что я просила его об этом. Черные брови приподнялись, придав лицу откровенно недоверчивое выражение. - О, вот как? - Да, вот так. - Презрительный тон Доминика задел ее гораздо меньше, чем задело бы его безразличие. Ведь эта потаенная внутренняя борьба, отражавшаяся на холодном и прекрасном лице, определенно показывала, что ему не все равно. Неужели для нее еще не все потеряно? - Делить там, в сущности, было нечего, - спокойно сказала она ему. Недвижимость так или иначе должна перейти к будущим поколениям. Ее унаследует племянник Марка. А остальное - весьма скромная сумма наличными и драгоценности - потребовалось для оплаты ухода за матерью Марка. Она очень слаба здоровьем и нуждается в круглосуточном уходе... - Да, я знаю, - мрачно сказал он, и взгляд его серебристых глаз снова обратился к ней. - Твой поступок, Роми, заслуживает всяческого восхищения, но я так и не приблизился к пониманию того, почему... - Мы физически не выполнили наших супружеских обязанностей? - Роми посмотрела на свои ничем не украшенные руки. - Вот именно. Роми думала о Марке и о том, как старалась утешить и ободрить его. О том, как долгими, темными ночами держала его руку в своих, пытаясь отогнать его страхи. Хотя бы в этой малой степени она давала ему то, чего он не мог получить от нее никаким другим путем... Она подняла на Доминика внезапно увлажнившиеся глаза; ее лицо выражало полнейшее смятение - Это история Марка, - сказала она. - А Марк мертв! - Он почти со злобой хлестнул ее словами. - Да. - Марк был мертв. И Марк любил ее - в той степени, в какой был вообще способен любить кого бы то ни было. Последнее, что он сказал ей перед смертью, были слова: "Будь счастлива, Роми. Обещай мне". И она ответила сквозь едва сдерживаемые слезы: "Обещаю". - Я не спала с Марком до того, как мы поженились, - медленно заговорила она. - В чем мы только что убедились, - резко бросил он; его полуприкрытые веками глаза смотрели подозрительно. Роми сглотнула. - Он объяснил это тем, что любит и уважает меня и поэтому хочет подождать до свадьбы. - Продолжай. - Я знала, что в наше время большинство людей ведет себя иначе, но почему-то и сама была рада подождать. - Роми снова сглотнула. - Мне казалось, такое решение доказывало, что он очень меня любит. И потом... Уловив дрожь у нее в голосе, Доминик нахмурился. - Что потом? - Я уверилась, что на самом деле хотела подождать. Что у меня не было желания немедленно прыгнуть к нему в постель. Что я не такая легкомысленная, как.., как... - Как твоя мать? - вдруг догадался он, и словно какая-то пелена спала у него с глаз. - Да. - Роми почти машинально застегнула еще одну пуговицу на рубашке, не замечая, что глаза Доминика неотступно следят за ее движениями. - Потом я встретила тебя. В лифте. Ну, а дальше.., дальше ты сам все знаешь. Она стала яростно тереть глаза тыльной стороной сжатой в кулак руки, и Доминику пришлось подавить в себе желание пересечь комнату и снова заключить ее в объятия. - Да, - сказал он суровым тоном. - Я знаю, что было дальше. Это воспоминание с тех пор преследует меня повсюду, Роми. - И меня тоже! - зло откликнулась она. - Или ты и впрямь думаешь, что я вела себя таким образом с каждым симпатичным встречным мужчиной? Ну? Ты думаешь так или нет? - Нет, - не медля ни секунды, ответил он. - Я так не думаю. Она торопливо смахнула со щеки слезу. - Когда я в тот день вернулась к себе в номер, я не знала, что мне делать. Может быть, я бы даже поговорила с матерью, да только она валялась на кровати мертвецки пьяная. А потом пришел Марк, и я... - Она подняла голову, и Доминик, прочитавший правду в ее темных глазах, отшатнулся, будто она его ударила. - Ты рассказала ему? - недоверчиво спросил он. - Ты рассказала Марку? - Конечно, я рассказала ему. - Что конкретно ты ему рассказала? - Его глаза угрожающе сверкнули. Роми сглотнула. - Я сказала ему, что мы позволили себе.., интимные ласки. Что при других обстоятельствах мы, вероятно, занялись бы любовью. В конкретные подробности я вдаваться не стала. - Слава Богу! - негромко произнес Доминик. - Я дала ему возможность отменить свадьбу, но он и слышать об этом не захотел. Он во всем винил себя, говорил, что сам поставил меня в такое положение, потому что... - она с трудом перевела дыхание, - потому что не занялся со мной любовью. Он сказал мне, что ты относишься к тому типу мужчин, у которых всегда сотни любовниц, и что даже если я отменю свадьбу, то буду тебе нужна не дольше, чем на одну ночь. - Вот как? - спросил Доминик тихим, бесстрастным голосом. Она сложила вместе побелевшие в костяшках кулаки. - Он просил и умолял меня остаться с ним и выйти за него замуж. - И ты согласилась? - спросил он, словно не веря услышанному. - Ты согласилась? Ее глаза были странно пусты. - Да, я согласилась, - печально сказала она. - Но я была очень молода, Доминик. Мне было страшно, я чувствовала себя виноватой и запутавшейся. И я хотела вырваться из той обстановки, которая меня окружала. Марк это знал, он играл на моих слабостях, а я, надо признаться, позволяла ему... Да и оптимизма у меня было хоть отбавляй. Я убедила себя, что в нашу брачную ночь моей любви и привязанности к Марку будет достаточно, чтобы стереть всякую память о тебе. - Но этого не произошло? Роми покачала головой. - Нет, не произошло. Мы не занимались любовью ни в брачную, ни в какую-либо другую ночь. - Марк не захотел? - Марк не мог, - сказала она бесцветным голосом. - Марк страдал импотенцией. Доминик шумно вздохнул. Боже правый, с горечью сказал он про себя. - И когда ты это обнаружила, Роми? г Она сглотнула. - Фактически в нашу брачную ночь. Он тогда мне и сказал об этом. Глаза Доминика сузились от едва сдерживаемого гнева. - Он заранее был готов сделать с тобой такое? Вступать в брак.., без брачных отношений? Роми уставилась на него округлившимися глазами. Ей раньше ничего подобного и в голову не приходило.. - Марк сказал мне, что секс никогда не вызывал у него интереса, но он боялся проконсультироваться по этому поводу у врача. А когда все-таки сделал это, вскоре после нашей свадьбы, то выяснилось, что у нас осталось очень мало времени. - И, конечно, ты не могла в тот момент бросить его, верно? - высказал он свою догадку. - Разумеется, не могла, - сказала Роми. - И он этого не хотел. - Эмоциональный шантаж, - медленно произнес Доминик. - Ну, все было гораздо сложнее, чем ты сформулировал, Доминик. Я некоторым образом ощущала, что это самое малое, что я могла сделать после того, как предала его.., да еще с его лучшим другом. На мне лежала по крайней мере часть вины за то, что вашей дружбе пришел конец. И все было не так уж плохо, как сейчас кажется. Марк мне нравился. Всегда нравился. Нет, жизнь с ним не была какой-то ужасной тюрьмой. Я радовалась, что могла ему помочь. И потом, - грустно закончила она, - мне просто больше некуда было идти. Они долго молчали. Наконец Доминик как-то странно, тоном приговора, сказал: - Понятно. И Роми решила, что уйдет, не теряя лица. Прежде чем он ее вышвырнет. Она неловко поднялась, намереваясь скорее пойти наверх и переодеться. Надетая на ней белая рубашка хранила его запах и вызывала у Роми невыносимо ясные воспоминания о том, как потрясающе прекрасно он занимался с ней любовью. - Я, пожалуй, пойду, - сказала она. Он нахмурился, - Куда? - Домой. Куда угодно... Во всяком случае, подальше отсюда. Он принял настороженную позу человека, решающего, как ему лучше всего справиться с молодой, необъезженной лошадью. Она направилась к двери, чувствуя, что определенно выглядит смешно в рубашке до середины бедер и туфлях на высоких каблуках. - Если ты сейчас выйдешь отсюда, Роми Солзбери, то знай, что навсегда выйдешь и из моей жизни, - послышалось у нее за спиной. Роми резко обернулась, ища у него на лице какого-то знака. - А какая у меня может быть альтернатива? - Альтернатива состоит в том, что ты остаешься. Но что он ей предлагает? Чудесное любовное приключение? Будет ли ей этого достаточно? Готова ли она принять такое предложение, если хочет гораздо, гораздо большего? - Но остаться ты сможешь лишь при одном условии, - продолжал он все тем же невозмутимым, почти бесстрастным тоном. А вот и расплата. Интересно, подумала Роми, как он это сформулирует. Будет настаивать на том, чтобы обговорить основные правила с самого начала? Будет добиваться, чтобы она от него ничего не требовала? Чтобы просто всегда была у него под рукой? Роми внутренне ощетинилась. Вот пусть и оставит при себе все эти условия! Она наклеила на лицо сладенькую улыбочку. - - И что же это за условие? - Чтобы в один прекрасный день ты попыталась найти в своем сердце силы полюбить меня почти так же сильно, как люблю тебя я, - мягко сказал он. Долгие секунды они оба молчали. - О, Доминик! - вскрикнула она и залилась слезами. - Да я же люблю тебя - с самого начала! Со дня нашей встречи я только о тебе одном И думала! А ты ничегошеньки не понимал - глупый, бестолковый ты человек! говорила она сквозь рыдания. Он притянул ее к себе и дал выплакаться. Она рыдала, орошая слезами его голую грудь, потом он нашел платок в верхнем кармане сброшенного пиджака и ласково вытер ей лицо. И только когда она перестала всхлипывать, он позволил себе улыбнуться и поцеловать кончик ее носа с той глупой сентиментальностью, которую обычно презирал в других людях и которой теперь - что было чрезвычайно странно - захотел предаваться до конца дней своих!