Глава двенадцатая

Если отправиться сейчас, то на дорогах не будет пробок, подумал Свистун. Примерно час уйдет на разговор с вдовой Гарольда Выборга – такое имечко назвал ему Эсма, – а потом можно будет успеть в Голливуд за Нелли, потому что поток машин пойдет уже в другую сторону.

Он перешел через дорогу, прошел два квартала до бензоколонки, зашел в будку телефона-автомата и позвонил к «Милорду». Боско взял трубку.

– Это я, – сказал Свистун. – У вас там все в порядке?

– Нелли любуется происходящим за окнам, а Канаан по-прежнему потчует ее своими байками. Он бывает очень…

Свистуну пришлось закрыть за собой дверцу, потому что с улицы доносился грохот.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что Канаан бывает очень милым, когда ему этого хочется.

– Когда заканчивается твоя смена?

– Через полчаса.

– Можешь посидеть там с Нелли часа полтора, если я не успею вернуться?

– Запросто. А что у тебя за дела?

– Ничего особенного. Так, рою носом землю. Но это строго между нами.

– Понял.

– Прошлой ночью кто-то вломился в дом, в котором живет сейчас Нелли. И мне не удалось поймать его. Не удалось даже разглядеть его машину. Но зато у меня есть кое-какие забавные соображения.

– А что ж ты так промахнулся? Из простыней выпутаться не смог?

Свистун проигнорировал эту инсинуацию.

– Я вышел осмотреться на месте. Там поблизости строительство. Там он, должно быть, и прятался, пока не решил, что все заснули. Я нашел обертку из-под конфеты. На ней было напечатано название клуба «Армантье».

– Лично мне больше нравятся спичечные коробки. Был такой фильм с Уильямом Пауэллом и Мирной Лой…

– «Худой» по роману Чандлера.

– И там вся загвоздка заключалась в бумажной салфетке из какого-то ночного клуба.

– Все в жизни кажется ненастоящим, потому что все это уже показывали в кино, – заметил Свистун.

– Вот именно, – согласился Боско. – Скоро и жить будет незачем. Сиди да смотри кино.

– А в том фильме с Мирной Лой в ночном клубе в ту же самую ночь произошло убийство?

– Насколько я помню, нет.

– Ну вот тебе и разница. У меня обертка из «Армантье» и убийство возле «Армантье».

– И ты полагаешь, что твой полуночный взломщик и убийца из «Армантье» – это одно и то же лицо?

– Я бы сказал, что это вполне вероятно.

– И все дело в обертке?

– А у меня, кроме нее, больше ничего нет. Но, может, за эту ниточку и удастся потянуть.

– Тебе надо баллотироваться в Конгресс.

– Да, мой папаша всегда говорил: не умеешь заработать себе на хлеб, баллотируйся в Конгресс. Я собираюсь поговорить с вдовой, если, конечно, разыщу ее.

– Что ж, удачи.

– И не давай Нелли соскучиться.

– Шутишь? Она же будет со мной!

Повесив трубку, Свистун окликнул Бенни-разносчика. Бенни доставлял людям на дом товары, которых те не заказывали. Через семь дней присылал им счет. Через двадцать один день звонил и осведомлялся об оплате. По его словам, из каждой сотни обслуженных подобным образом клиентов семеро платили по получении товара, пять по присылке счета, а еще трое – после телефонного звонка. Остальные восемьдесят пять говорили, что не заказывали этого хлама, и угрожали позвонить в полицию, а бывает, и звонили.

По словам Бенни, он отлично зарабатывал. Да и какая служба доставки может похвастаться пятнадцатипроцентной оплатой? А когда его время от времени пытались притянуть к ответу, он регистрировал свою фирму под другим названием и по другому адресу, менял номер телефона, отдыхал два месяца, а затем принимался за дело по новой. Он понимал, что в мире совершается великое множество преступлений против личности, что суды перегружены подобными делами и все только радуются, когда ему удается ускользнуть от заслуженного наказания и вынырнуть в другом месте.

Стоило перекинуться с Бенни парой слов – и домашний адрес плюс телефон покойного Гарольда Выборга оказались в распоряжении Свистуна.

В будке автомата стало уже очень жарко. Трубку в доме Выборгов сняла, судя по голосу, старуха.

– Можно попросить миссис Выборг?

– Миссис Выборг… А кто это?

– Друг Гарри.

– Прошу прощения?

– Друг Гарольда. Это дом Гарольда Выборга?

– Да, да.

– Можно узнать, с кем я разговариваю?

– Миссис Йенсен. Мать Карлы… то есть миссис Выборг.

– Меня так огорчило известие о Гарольде, миссис Йенсен. Не уверен, знакомы ли мы вами.

– Да нет, не думаю. Как вас зовут?

– Мы с Гарольдом деловые партнеры, но я бывал в доме раза три-четыре. Припоминаю одну вечеринку, которую он устраивал…

– Как вас зовут?

– Мне хотелось узнать, когда отпевание.

– Ах вот как?

– Я бы непременно приехал.

– Отпевания не будет. – Старушка явно была рада поговорить с приличным человеком, обуреваемым приличными чувствами. – После службы в часовне Форест-Лаун его похоронят.

– Часовня Форест-Лаун, это та, что в Глейдейле?

– Нет, та, что около «Уорнер Бразерс».

– А доступ к телу?

– В любое время до десяти вечера.

– Мне бы хотелось выразить свои соболезнования самой Карле.

– Вот как?

– Не подсказали бы вы, как это деликатней всего устроить?

– А я вам и так хотела сказать, что Карла сегодня с самого утра в Форест-Лауне. И до сих пор должна быть там. Она сказала, что есть не хочет.

Последнее обстоятельство, судя по всему, тревожило миссис Йенсен.

– Если увижусь с ней раньше, чем вы, то непременно уговорю ее поесть.

– Спасибо, мистер…

Свистун повесил трубку и вышел из будки.

Проехал по голливудскому фрайвею, свернул на бульвар, а потом помчался по Форест-Лаун-роуд, прибыл на кладбище, припарковался на стоянке на задворках здания в колониальном стиле, где совершались все обряды, которые предлагал клиентам Форест-Лаун. Машин на стоянке оказалось немного.

Перепад наружной и внутренней температуры оказался таким, что у него мгновенно повлажнели ладони. Да и щеки тоже. Чрезвычайно красивая женщина восседала за столиком в центре зала, пол которого был устлан тяжелым ковром. Здесь было так тихо, что Свистун слышал собственные шаги по ковру и свое дыхание.

Табличка на столике извещала посетителей о том, что красавицу зовут мисс Уайлда Пиджн. Взгляд, который она бросила на Свистуна, был оценивающим. Единственное, чего он не понял, ко гробу она его примеряла или к своей постели.

– Мистер Выборг? – вопросительно сказал он.

– Седьмой зала. Там и зарегистрируетесь.

– А там кто-нибудь есть? Я хочу сказать, кроме самого мистера Выборга?

Губы красотки насмешливо дрогнули.

– Полагаю, вдова на месте.

– Как она держится?

– С похвальной невозмутимостью. А вы кто такой? Родственник? Друг семьи? Полицейский?

– С чего вы взяли?

– К нам они, бывает, наведываются.

– И к миссис Выборг тоже заходили?

– Сегодня утром. Но покойного еще не подготовили.

– Умер прошлой ночью, а сегодня уже подготовили. Быстро тут у вас.

– Вдова отдельно заплатила за срочность.

– А этот полицейский…

– Дэниэл Кортес.

– Он говорил с вдовою?

– Она еще не прибыла, да и покойного еще не подготовили.

– Так что же тут делал Дэниэл Кортес?

– Ждал ее, сидел и смотрел на дверь. Когда отводил взгляд от моих бедер. Но вы еще не сказали, из полиции вы или нет.

– Ну, а если отвлечься от ваших и впрямь неописуемых бедер, то что еще могло, по-вашему, заинтересовать детектива Кортеса?

– А вы что, согласны с теорией, будто убийце непременно хочется взглянуть еще разок на тело жертвы?

– Убийце?

– Ну, мистер Выборг ведь не при бритье порезался, не правда ли?

– Значит, вы видели тело?

– Я в этом заведении еще и по части макияжа. Я жду ответа!

– Я частный сыщик.

– А почему же вы не похожи на Хамфри Богарта?

Свистун отправился на поиски зала № 7. Дверь туда оказалась открыта. Гроб стоял на постаменте, в изголовье и в ногах лежали цветы. Женщина, наружность которой можно было бы назвать матерински зрелой, если бы не сексуальный вызов и некая не слишком тайная распущенность, сидела на краю постамента, сложив руки на коленях (где находилась и сложенная вчетверо газета), и смотрела в лицо покойному с таким презрением, отвращением, гневом и удовлетворением, какие Свистуну ранее видеть не доводилось.

Свистун увидел на столике у входа в зал раскрытую книгу посетителей. Ее страницы были девственно чисты. Он взял лежавшую рядом ручку и вверху первой страницы написал слово «Друг». Скрип пера вывел миссис Выборг из оцепенения. Когда Свистун снова посмотрел на нее, она была сама безутешность.

Он подошел, подал ей руку.

– Моя фамилия Уистлер.

– Ну и что?

– Я не был знаком с вашим мужем.

По ее лицу пробежала тень недоумения.

– Тогда с какой стати вы здесь?

– В газетах не сообщают подробностей, но мне известно, что произошло с вашим мужем на самом деле.

Его слова вроде бы повергли ее в ужас. Лишь с превеликим трудом она усидела на месте.

– Откуда вы это знаете? Вы работаете на… Она смешалась.

– Вы хотите спросить, на ту ли я работаю компанию, которой вы заказали убийство собственного мужа?

Она посмотрела на Свистуна, как смотрели люди на Медузу Горгону – смотрели и превращались в камень. В конце концов она спросила:

– Убийство?

– Вам что же, казалось, что он может удрать с другой?

Ее глаза просветлели. Она явно испытала облегчение.

У Свистуна возникло чувство, что она уже клюнула, но в последний момент сорвалась с крючка.

– Если бы я наняла кого-нибудь последить за мужем, я наверняка не могла бы предположить того, что он путается с педерастами. Но спросить вас я хотела о другом. Вы из полиции? Потому что если нет, то тогда непонятно, с какой стати я должна отвечать на ваши вопросы.

Свистун достал лицензию на частный сыск в кожаной обложке с пластиковым кармашком и подержал в руке. Вдова ухватила его за запястье и нагнулась над карточкой. Когда она убирала руку, ее ногти проехали по его запястью.

– И все равно я не понимаю, что вы рассчитываете от меня услышать.

– У меня есть клиентка. И все основания полагать, что тот же человек, который убил вашего мужа, охотится сейчас на нее.

– То есть, по-вашему, он и ее собирается убить? То ли она ему не поверила, то ли разыграла неверие.

– Он ее несколько раз сфотографировал, пытаясь уличить в предосудительном поведении. Возможно, он пытался уличить в предосудительном поведении и вашего мужа. И ваш муж, не исключено, обвинил его в этом. Завязалась драка – и все закончилось так, как закончилось. Если вы, конечно, наняли кого-то следить за мужем.

– Но я никого не нанимала. Я же вам уже говорила, верно? Мой муж был не последним человеком в страховой компании. Он был очень консервативен. Очень осмотрителен. Допоздна задерживался на работе. Его только работа и интересовала. У меня не было ни малейшей причины подозревать его в чем бы то ни было. И уж меньше всего в…

Ее губы дрогнули.

– Но, может быть, слежку за ним организовали его сослуживцы.

– И это весьма маловероятно. Но, с другой стороны, конечно, не мне судить. Я хочу сказать, я ведь, как выяснилось, ровным счетом ничего не знала про Гарольда.

Она посмотрела на лицо покойного мужа, утопающее в подушках кремового шелка, и по ее лицу, подобно судороге, прокатилась волна той же ненависти и отвращения, которые Свистун заметил, едва войдя сюда.

– А человека, который, судя по данным полиции, убил вашего мужа, вам описали?

– Да. Детектив по фамилии Кортес спросил, не знаю ли я стройного молодого человека с черными волосами и усиками, в форме военного летчика первой мировой.

– Но вы, разумеется, никогда не видели его? Тем более в обществе мужа?

Она насмешливо приподняла брови.

– Человека в форме летчика первой мировой?

Свистун промолчал. Он подсел к ней, уперся локтем в колено, поднял голову, поглядел ей прямо в глаза. Она чуть попятилась от него и в результате села практически прямо.

– Про тайную жизнь моего мужа мне ничего не известно. Я об этом ничего не знаю. Абсолютно ничего.

Она едва не кричала.

– И никаких подозрений у вас не было?

– А что я могла подозревать? Что мой муж – гомосексуалист?

– Возможно, он воспринимал себя как-то иначе.

– Он был в гей-клубе и…

– Я хочу сказать, что некоторые мужчины причем порой это самые нормальные бизнесмены – любят одеваться в кожу и выдавать себя за крутых извращенцев. И в гей-клубах они бывать любят. Даже иногда там дерутся.

– Извращенцы!

Она выкрикнула это неумолимо, словно изрекла приговор.

Свистун поднялся с места. Она посмотрела на него снизу вверх, теперь уже чувствуя себя явно лучше или во всяком случае привычней: женщина ее лет смотрит на мужчину, что же в этом такого?

Она даже попыталась улыбнуться, разыгрывая роль скорбной, но не безутешной вдовы.

Свистун простился с нею. Прошел по толстому ковру, практически заглушающему шум шагов; от порога обернулся и посмотрел на вдову. Полагая, что уже осталась в одиночестве, она вновь предавалась ненависти.

Глава тринадцатая

Здание было облицовано кирпичом, над входом красовался изготовленный из плексигласа и бронзы козырек – на случай, если пойдет дождь, хотя здешний климат подобной возможности вроде бы не предполагал. Холл был мраморным – белый мраморный пол и розового мрамора стены. Дверцы двух лифтов – из полированной меди. В золоченой рамочке под стеклом был вывешен небольшой указатель. На четырех этажах, со второго по пятый, значились только три фамилии.

Свистун с Нелли подошли к лифтам. Свистун наконец заехал за ней к «Милорду», увел ее от Боско и Канаана, завез в Брентвуд переодеться, и вот теперь они отправились на Беверли-Хиллс.

Дверца одного из лифтов открылась. Молодая женщина в синем платье с белым воротничком и такими же манжетами вышла в холл. Вид у нее был предельно деловитый.

Свистун отступил на шаг, давая ей пройти, однако приехала она, как выяснилось, как раз за ними.

– Миссис Твелвтрис?

– Да.

– Мистер Мандель прислал меня показать вам дорогу в конференц-зал. Ему не хотелось бы заставлять вас обращаться в регистратуру.

С неопределенной улыбкой она посмотрела на Свистуна.

– Я сопровождаю миссис Твелвтрис.

Кивнув, она отступила на шаг, пропустила Нелли в лифт, вошла следом и предоставила Свистуну замкнуть шествие. Все это она проделала непринужденно и чуть ли не автоматически, словно заранее была убеждена в том, что учебник хорошего тона знаком всем присутствующим и соответственно никаких затруднений возникнуть просто не может.

В лифте работал кондиционер, в воздухе чувствовались ароматические добавки, поездка на четвертый этаж оказалась чересчур непродолжительной. Свистун вышел из кабины с явным огорчением.

Женщина сухим кивком указала им на выходе необходимое направление, а сама осталась в лифте и поехала вниз.

Они вошли в приемную. Канцелярского или письменного стола здесь не было, только четыре неуютных на первый взгляд кресла – по одному с обеих сторон возле каждой из двух дверей, ведущих во внутренние кабинеты.

В одном из кресел расположился Уолтер Пуласки в спортивного покроя костюме цвета «электрик блю». Он сделал вид, будто не замечает вновь прибывших.

– Привет, Уолтер, – сказала Нелли.

Он посмотрел на нее так, словно его ударили по физиономии, затем заставил себя улыбнуться, поднял голову и наконец, не зная, куда девать руки, соизволил встать.

– Миссис Твелвтрис, – пробормотал он.

Он мельком посмотрел на Свистуна и тут же вновь потупился.

Свистун ухмыльнулся.

– «По ковровой дорожке моей миленькой ножки», – процитировал он игривую песенку.

– «Где любимая собачка? С ней случилась незадачка», – подхватила Нелли.

Не успели они подойти к двери в кабинет, как ту уже открыл сам Берни Мандель.

Свистун увидел в кабинете двоих мужчин, они сидели в креслах у журнального столика размером с бильярд. Одним из них был Роджер Твелвтрис, другого он не знал или не узнал.

– В ямочку, только в самую ямочку, – проворковал Мандель. Его сердечностью можно было торговать вразвес, по фунту.

Нелли пришлось встать на цыпочки, подставляя ему щеку для поцелуя.

– Сколько раз я говорил вам: оставьте вы своего Роджера – и махнем со мной куда-нибудь в Испанию или на Таити?

– А как насчет Софи и четырех деток? – насмешливо отозвалась Нелли.

– Никакой Софи, никаких деток, только мы с вами. Вы ведь такая шикарная дамочка. Всерьез ли я это предлагал? Разумеется, всерьез. В моих фантазиях, в моих эротических грезах. Но, переходя к унылой реальности, неужели и впрямь двое дорогих моему сердцу людей решили расстаться? Разбежаться, так сказать, на все четыре стороны?

Твелвтрис, поднявшись с места, ухмылялся сейчас ухмылкой, отлично знакомой миллионам его телепочитателей. Он был воплощение любезности и благожелательности. Второй мужчина тоже поднялся с места, оказавшись при этом чуть ли не великаном. Он поглядывал на всех собравшихся со смешанным выражением радушия, удовольствия, сомнения, сарказма и любопытства.

Твелвтрис вытянул губы, сложив их в трубочку. Нелли подалась к нему так, чтобы он мог поцеловать ее в щеку, избежав при этом телесного контакта. Он шумно чмокнул ее куда-то под ухо.

– Давненько не виделись.

– Добрый день, Роджер.

Мандель решил не терять времени даром.

– Да нет, разумеется, я это не всерьез. То есть, я-то всерьез, но не ценой же развода! Я что ж, по-вашему, варвар? – Он простер руку по направлению к Свистуну. – Я вас не знаю. Вас пригласили?

– Его пригласила я.

Мандель как на шарнирах развернулся в сторону великана.

– Еще один адвокат? Вам что, хочется хорошенько меня потрясти?

Твелвтрис хотел было пожать руку Свистуну, но Мандель решительно воспротивился – и Твелвтрис покорился. Уистлер с удивлением шевельнул бровями, как бы недоумевая, уместно ли обмениваться рукопожатиями в данный момент.

– Это мой друг, – пояснила Нелли.

– Ради всего святого, Нелли! Что значит «друг»? – изумился Твелвтрис.

Великан, рассмеявшись, решил составить компанию остальным. Все столпились сейчас у двери. – Знакомы мы с вами или нет? – спросил он. – Меня зовут Хенди Рено. Я представляю интересы миссис Твелвтрис.

Свистун пожал руку адвокату. Одновременно Рено ухитрился клюнуть в щечку Нелли.

И тут Свистун узнал его. Настоящее имя этого человека было Хиндемит Ренковски. Сын поляка и ирландки, выросший в чикагских трущобах, закончивший небольшое юридическое учебное заведение, не обладающее ни традициями, ни репутацией. Имя он сменил в официальном порядке, подав соответствующее прошение, а произошло это через шесть месяцев после того, как он впервые выступил в суде штата Иллинойс и приобрел пару туфель из крокодиловой кожи. Ростом он был шесть футов три дюйма и внешне смахивал на Гари Купера. В Голливуд он перебрался именно в расчете на то, чтобы поэксплуатировать здесь это сходство, что ему и впрямь помогло: в Хуливуде на двойников вечный спрос.

Свистун однажды сталкивался с ним, представляя интересы своего клиента, тоже поляка, однако лично знаком не был. Что, впрочем, не мешало ему знать про адвоката, наверное, столько же, сколько знали про него в этом городе и все остальные.

– Да, конечно, я вас знаю. Ваша фамилия Уистлер. – Рено ухмыльнулся. – Но вы же…

– Не адвокат, – не дал ему договорить Свистун.

Они с Рено переглянулись, адвокат коротко кивнул. Теперь он не выдаст Свистуна до тех пор, пока этого не прикажет ему Нелли.

– Инженер по технике безопасности, – якобы закончил собственную мысль Рено.

– Не подождете ли вы в соседней комнате вместе с мистером Пуласки, – сказал Мандель. – Мы тут будем обсуждать деликатные вопросы.

Твелвтрис в наглую разглядывал Свистуна.

– Берни, мне бы хотелось, чтобы мистер Уистлер тоже… – начала было Нелли.

– Я уверен, что мистер Уистлер ничего не имеет против, – вмешался Рено. Взяв Нелли под локоток, он отвел ее в сторону. – В наши дни можно говорить с первым встречным о политике, о религии и о собственной сексуальной жизни. Но разговор о деньгах по-прежнему остается священной тайной.

– Это верно, – подхватил Мандель. – А если вам нечем заняться, посмотрите, пожалуйста, мои лифты. Что-то я в последнее время не уверен в их безопасности… Разумеется, это всего лишь шутка, мистер Уистлер. Шутка юмора в связи с техникой безопасности.

Уистлер вышел в приемную, и Мандель закрыл у него перед носом дверь – вежливо, но решительно. Хорошо хоть не на задвижку. Обернувшись, Свистун увидел, что на него глазеет Уолтер Пуласки.

– Вы знакомы с мистером Рено. А мы с вами знакомы?

– Не думаю, – ответил Свистун.

– Я работаю на мистера Твелвтриса я его телохранитель. А, работаете на миссис Твелвтрис?

– Я работаю на себя, – ответил Свистун.

В приемной было скучно. Кондиционер, разумеется, был включен. Свистун подошел к окну и приотворил его на пару дюймов, впустив в помещение жаркий вихрь Санта Аны. Сквозняком на дюйм-другой приотворило и дверь в конференц-зал.

Свистун подошел к двери и уселся в кресло. Пуласки было на него наплевать. А ему было наплевать на Пуласки.

Итак, прошу всех за стол, – провозгласил Мандель. – Кто-нибудь чего-нибудь хочет? Чаю, кофе, горячего шоколада?

– Ради Бога, Берни, На улице жара, – заметил Рено.

– Но здесь-то прохладно. Так что горячий шоколад нам не помешает.

На столе не было ничего, кроме четырех кожаных папок, четырех шариковых ручек по шесть долларов за штуку, магнитофона «сони» и звукорасшифровывающего устройства с панорамным микрофоном на полированной ножке.

Все уселись за стол. Твелвтрис и Рено – в кресла, в которых они сидели до появления Нелли. Мандель – в свое фирменное с высокой спинкой, а Нелли – на маленький кожаный диванчик. Рено положил на пол у ножки кресла портфель. Мандель, скосив глаза, увидел на полу под креслом Твелвтриса конверт с фотографиями.

– Кого-нибудь не устраивает включение звукозаписывающего оборудования? – поинтересовался Мандель. – Нет? Значит, вы не против, если я просто включу его вместо того, чтобы звать стенографистку? – Он нажал на «пуск». – Техника – это чудо!

– Но ведь технику к себе на колени не усадишь, верно, Берни, – пошутил Твелвтрис. – И хороших ножек у нее тоже нет? И в обеденный перерыв ей не вдуешь, вот в чем беда!

– Роджер, – отсмеявшись и несколько раздосадованно покачав головой, сказал Мандель. – Следите, пожалуйста, за собой. Ведь все наши слова записываются. Или вам хочется устроить в Калифорнии собственный Уотергейт? Или угодно израсходовать всю пленку на неуместные остроты?

– А может, из этой записи что-нибудь и получится, – возразил Твелвтрис. – Может, она будет пользоваться успехом. Как, Рено, вы согласны на половину чистой прибыли?

Мандель, подавшись вперед, выключил магнитофон, перемотал пленку назад, погрозил Твелвтрису пальцем.

– Ведите себя хорошо, договорились, Роджер? Могу я рассчитывать на то, что вы отнесетесь к делу серьезно?

– Ладно, договорились. Мандель нажал на «пуск».

– А что это за мудак в костюме за двадцать долларов? – мрачно уставившись на Нелли, осведомился Твелвтрис.

– Где это в наши дни можно купить костюм за двадцатку? – торопливо вмешался Рено, стараясь удержать Нелли от вспышки гнева.

– В секондхэнде Армии Спасения, где же, на хер, еще!

Нелли посмотрела на Рено.

– Хинди, не попросите ли вы моего супруга выбирать выражения?

– Это еще что такое? – взорвался Твелвтрис. Мандель потрепал его по рукаву.

– Мне кажется, Нелли всего лишь…

– Я знаю, что она за «всего лишь»! Ведет себя словно королева, а я, значит, последний мудак. А я зарабатываю по двадцать миллионов в год…

– Роджер, – резко осадил его адвокат, одновременно остановив магнитофон. – Нам это не известно. Я хочу сказать, необходимо свериться с бухгалтерскими записями. Вы понимаете, о чем я?

– Тебе, Роджер, говорят, чтобы ты не показывал мне свою чековую книжку.

Произнося это, Нелли ослепительно улыбнулась.

– У нас сейчас только предварительное обсуждение, – вмешался Рено. – Мне кажется, нам следует сформулировать стоящую перед нами задачу двояко. Во-первых, необходимо наметить справедливый раздел совместно нажитого в браке имущества. Во-вторых, проследить за тем, чтобы налоговые службы не обобрали до нитки наших клиентов в ходе такого раздела.

– Согласен, – сказал Мандель. – Это разумный подход. Вы ведь, Роджер, тоже с этим согласны?

– Необходимо также заранее оговорить, что моя клиентка является представительницей шоу-бизнеса, карьера которой оказалась вынужденно прервана.

– Да ради всего святого! Она же в баре пела, – сказал Твелвтрис. – Пела за пиво с сухариком, да и то если находился свободный стул, чтобы усесться на него мягким местом. Да и самим мягким местом, должно быть, приторговывала.