– Никаких троллей, – по привычке ответила Хоуп. – Тебе будут сниться кошмары. – Не будут! – заупрямилась девочка. – Никаких троллей, – решительно повторила мать.

Исполнив свой долг, Мэтт снова спустился в гостиную, пощелкал пультом и нашел спортивный канал. Сквозь двойную стеклянную дверь, отделявшую гостиную от кухни, Хоуп увидела, что он переоделся в самые старые джинсы и линялую фланелевую рубашку, которую она давно собиралась выкинуть. Вздохнув, она пожала плечами. В конце концов, это его день рождения. Пусть надевает что хочет.

Хоуп вынула бутылку специально купленного вина, зажгла свечи на кухонном столе, разложила красные льняные салфетки (чей-то свадебный подарок) и накрыла второй ужин за день. Она твердо решила, что день рождения Мэтта должен пройти в уют­ной семейной обстановке. Хоуп обожала такие вечера. Они с Мэттом вкусно поужинают, а тем временем их любимые детки будут спать наверху, как бывает во всех счастливых семьях.

Но Мэтту явно не было до этого дела. Он и из кухни продол­жал смотреть телевизор, и его участие в празднике ограничилось тем, что он открыл бутылку и наполнил бокалы.

– Удачный был день? – спросила Хоуп.

– Угу, – промычал Мэтт, одним глазом косясь на экран, и от­правил в рот кусок бифштекса.

Некоторое время они ели в молчании, потом Хоуп не выдержала.

– Все в порядке? – снова спросила она. – Да, отлично. Замечательный бифштекс.

– Я говорю не о бифштексе.

Мэтт вздохнул и на мгновение отвлекся от экрана.

– Хоуп, тебе сегодня очень нужна беседа? Я устал, у меня был трудный день, и мне хотелось бы расслабиться. Если ты ничего не имеешь против.

Ее глаза наполнились слезами.

– Да, конечно.

Звучал унылый голос комментатора, и Хоуп машинально жевала свой бифштекс, не ощущая никакого вкуса. Случилось что-то плохое. Она знала это. Знала уже несколько недель. Мэтт пере­живал, но Хоуп была уверена, что его работа тут ни при чем. Это было что-то личное, имевшее отношение к ним с Мэттом и наверняка ужасное.

Мэтт ходил подавленный уже два месяца – с тех пор, как умер его любимый дядя, живший в Ирландии. Сначала Хоуп думала, что Мэтт испытывает чувство вины из-за того, что не виделся с Гароидом несколько лет. Родные Мэтта были совершенно равнодушны друг к другу. Когда Хоуп выходила замуж, она надеялась быть принятой в лоно большой семьи (которой у нее самой ни­когда не было), но с удивлением узнала, что у Паркеров есть одна общая черта: ненависть к клановым сборищам. Родители Мэтта жили чрезвычайно замкнуто; их единственный сын родился позд­но, и эти занятые люди явно не обрадовались его появлению на свет. Теперь, когда он стал взрослым и обзавелся женой, они счи­тали свой родительский долг выполненным. Хоуп не могла этого понять, но радовалась тому, что дурная наследственность не ме­шала Мэтту любить жену и детей.

Как-то Сэм проницательно заметила, что Мэтт решил постро­ить свою жизнь совсем иначе, чем его суровая и холодная родня.

– Он хочет, чтобы люди любили его, и нуждается в тебе. Вот почему он так обожает командовать, – с обычной для нее рез­костью добавила Сэм.

Хоуп очень хотелось верить, что муж нуждается в ней. Но если бы она была в этом уверена, то не стала бы спрашивать его, что случилось. Может быть, на него так повлияла смерть Гароида? Мэтт был невероятно привязан к своему чудаковатому дядюшке, у которого в детстве проводил каждое лето. Но если это так, то почему же в последнее время он избегает ее?

Хоуп знала, что должна сохранять спокойствие, что не нужно трогать лихо, потому что стоит это сделать, как она все узнает и уже не сможет прятать голову в песок и притворяться, что все в порядке. Но молчать было выше ее сил.

– Не говори мне, что это пустяки, – быстро сказала она. – Мэтт, тебе плохо.

– О'кей, ты права, – бросил он, положив вилку. – Мне пло­хо. Ты очень наблюдательна.

– Я просто хочу помочь, – вполголоса сказала Хоуп.

– Да не надо мне помогать! – Мэтт взмахнул руками. – Я просто немного расстроен, вот и все. Недоволен, кисну, ощущаю депрес­сию. Не знаю, как это называется. Только не говори мне, что это кризис середины жизни! – сердито добавил он. – Так сказал этот чертов Дэн. Заявил, что я скоро сбегу с семнадцатилетней девочкой.

Хоуп вздрогнула.

– Он пошутил, – сказал Мэтт, увидев ее лицо. – Кому я ну­жен? – с горечью добавил он. – Мне сорок лет, а что я сделал в этой жизни? Ничего. Годами просиживал штаны в рекламном агентстве, а ради чего? Ради приличной машины и возможности получить хорошую пенсию? Я не сделал ничего. Ничего такого, чем можно было бы гордиться.

– У тебя есть Милли и Тоби, – еле слышно пролепетала Хо­уп, боясь добавить «и я»: Мэтт мог не включить ее в этот набор.

В ответ он только махнул рукой, и Хоуп стало нехорошо. Она вдруг почувствовала, что Мэтт уходит от нее. Что ж, история повторяется: люди только и делают, что уходят. Мать и отец ушли тогда, когда были нужны ей больше всего на свете. Да, они умерли, это совсем другое дело, но все-таки… Хоуп ждала, что Мэтт уйдет от нее, с тех пор, как полюбила его. Такова плата за красивого мужчину: нельзя быть уверенной, что он тебя не бросит. Все стра­хи, которые Хоуп годами держала под спудом, вырвались наружу.

Мэтт внимательно посмотрел на нее.

– Все в порядке, – почти грубо проворчал он. – Я никуда не денусь.

Слезы, которые Хоуп до сих пор удавалось сдерживать, потекли по щекам. Она знала, что муж лжет. Это было видно за милю. У Мэтта есть женщина; он собирается уйти к ней, и это лишь во­прос времени. Просто Мэтт не хочет огорчать ее в свой день рож­дения, а она слишком напугана, чтобы спросить, есть ли у него кто-нибудь. Правда могла оказаться ужасной.

– Перестань, Хоуп! Я же сказал, что переживаю трудное время и пытаюсь справиться с этим. Мне будет легче, если ты не ста­нешь обращать на это внимания.

– Не могу, – прошептала Хоуп. – Я люблю тебя и не выно­шу, когда ты расстраиваешься. То есть… Я сделаю все, что от ме­ня зависит…

– Невозможно, – лаконично ответил Мэтт. – Это мой кри­зис, а не твой. Ты не волшебница. Так не бывает. А сейчас давай закончим ужин и немного отдохнем. Пожалуйста, – более мягко попросил он. – Мне не хочется больше говорить об этом.

Хоуп кивнула и постаралась успокоиться, хотя не верила ни единому слову мужа. Будь у нее силы, она бы потребовала, чтобы Мэтт сказал правду. На ее месте Сэм швырнула бы тарелку и по­требовала объяснений, но она так не могла. Хоуп ненавидела ссоры и любила Мэтта до безумия. Если Мэтт хочет, чтобы она ничего не знала, пусть так и будет.

Мэтт доел бифштекс и улыбнулся жене.

– Вот и хорошо, – негромко сказал он. – Давай забудем все и посмотрим видео. По дороге домой я купил кассету.

– Я хочу отдать тебе подарки, – пролепетала Хоуп, борясь с отчаянием.

На следующее утро Мэтт рано ушел на работу и даже не поце­ловал жену на прощание.

А Хоуп помнила времена, когда они так любили друг друга, что Мэтт, уже одевшись, мог стащить с себя костюм и снова нырнуть к ней в постель, нисколько не беспокоясь о том, что опоздает на работу. Она закусила губу. Что ж, все ясно: их брак подошел к кон­цу, а Мэтт просто никак не может найти способ сообщить ей об этом…

«Здравствуй, дорогая Сэм!

Как обстоят дела на твоей новой работе? Хорошо ли тебя встре­тили?»

Хоуп решила, что спрашивать об этом глупо, и стерла послед­ние четыре слова. Люди могут хорошо встретить нового коллегу, но не нового босса.

«У нас все хорошо. С нетерпением ждем юбилея Мэтта. Я хоте­ла купить новое платье, но передумала. Ах, если бы у меня была твоя фигура и я могла бы носить наряды от модных дизайнеров! Когда ты будешь в очередной раз избавляться от старья, сунь его в пластико­вый мешок и пошли мне. После этого я непременно сяду на диету.

Я тебе скоро позвоню.

Любящая тебя Хоуп».

К четвергу, на который был назначен банкет, Хоуп от беспо­койства похудела на килограмм. В обычных условиях она прыга­ла бы до потолка, но сейчас радоваться было нечему. После свое­го дня рождения Мэтт разговаривал с ней одними междометиями.

Последние два дня он допоздна засиживался на работе, ссыла­ясь на то, что в воскресенье предстоит важная презентация. К со­жалению, Хоуп точно знала – об этом случайно обмолвился Дэн, – что никакой презентации у них не будет. Хоуп была убеж­дена, что Мэтт собирается увидеться с «ней», и боролась с жела­нием последовать за мужем на своей малолитражке. Но с двумя детьми, цепляющимися за подол, не очень-то поиграешь в част­ного детектива. Она представила себе, что на следующий день Милли во всеуслышание объявит: «Папа, мы видели тебя и не­знакомую тетю. Мама плакала и говорила нехорошие слова».

Однако факт был налицо. Когда Хоуп вчера неожиданно во­шла в спальню, Мэтт быстро спрятал в «дипломат» какие-то бу­маги. Наверно, документы, необходимые для развода. Больше ему скрывать было нечего.

Хоуп отчаянно хотелось с кем-нибудь поделиться, но с кем? Сэм никогда не любила Мэтта. Она пришла бы в ярость, тут же примчалась бы из Лондона с адвокатом и велела Хоуп вытрясти из мужа все до последнего шиллинга. Ее ближайшая подруга Бет­си была женой Дэна, друга и коллеги Мэтта, так что делиться с ней своими страхами было невозможно. А вдруг Бетси участливо возьмет ее за руку и скажет: «Да, у Мэтта есть женщина»?

Поэтому Хоуп продолжала поступать так, как поступала всю жизнь: хранила все в себе, а по ночам лежала в постели, глядя в потолок, прислушиваясь к сонному дыханию Мэтта и думая о том, как она будет жить без него.

Вечером в четверг ресторан был набит битком, но все разгово­ры на мгновение смолкли, когда в зале появились сотрудники рекламного агентства Джадда. Большинство глаз было устремле­но на Джесмин Джадд, новую жену босса, роскошную блондинку с атласной кожей, на которой было темно-розовое платье, вышитое бисером. В ее присутствии Хоуп чувствовала себя неуютно. Удобный трикотажный костюм, который дома казался наряд­ным, по сравнению с элегантным нарядом Джесмин выглядел убогим и старомодным. Хоуп вздохнула. Она никогда не умела правильно одеваться. А в последнее время ей казалось, что она вообще ничего не умеет делать правильно.

Если мужская часть посетителей открыв рот любовалась Джес­мин, гордо вышагивавшей на высоких каблуках, то женская по­ловина не сводила глаз с Мэтта. Он великолепно выглядел в свет­ло-коричневом костюме, который оттенял глубину его карих глаз, и казался настоящим сердцеедом.

Все семь лет Хоуп ломала себе голову, что он в ней нашел. Су­дя по множеству оценивающих взглядов, которые она ловила на себе, другие женщины думали так же. Хоуп не приходило в голо­ву, что эти взгляды могли быть вызваны завистью. Она считала себя простушкой и была убеждена, что полностью лишена привлекательности. Согласно ее представлениям, красивой можно было считать только светскую даму с великолепной фигурой типа Джесмин. Но не женщину с нежным, добрым лицом, тревожны­ми глазами и ртом, всегда готовым улыбнуться.

Не приходило ей в голову и другое. Хотя Мэтт мог мельком посмотреть на флиртовавших с ним ослепительных красавиц, на самом деле ему была нужна женщина мягкая и покладистая. Сильные и властные женщины напоминали Мэтту мать, которая пользовалась ярко-красной помадой, собирала темные волосы в гладкий пучок и флиртовала с каждым встречным. Хоуп боялась свекрови и рядом с ней чувствовала себя неуютно. До нее не до­ходило, что Мэтт может любить жену хотя бы за то, что она пол­ная противоположность его матери.

Хоуп шла за Мэттом к столу и представляла себе, что началось бы, если бы она объявила, что ее красавец муж свободен. Скорее всего, ее просто затоптали бы. Когда они поженились, по десятибалльной шкале привлекательности Мэтт мог бы получить девят­ку, в то время как она сама претендовала лишь на пятерку. Но сейчас, в черном костюме, с волосами, отказывавшимися вести себя прилично, и прыщиком на подбородке, который ей с трудом удалось запудрить, она выглядела не больше чем на двойку. А по сравнению с Джесмин величина вообще была отрицательной.

Хоуп ревниво посмотрела на Джесмин. Не она ли это? Нет, едва ли. Карьера была для Мэтта важнее всего на свете, а роман с женой босса поставил бы на этой карьере жирный крест.

Длинный стол у стены был рассчитан на десять человек. Бан­кет организовывал Дэн, который сейчас рассаживал гостей. Все послушно заняли отведенные им места, и тут Хоуп поняла, что ее надежды расслабиться, выпив несколько бокалов красного вина, и отвлечься от невеселых дум превратились в прах. Дэн отвел ей место в центре стола, в окружении людей, которые ей не нрави­лись. Справа от Хоуп оказался муж главной художницы агентства по имени Питер – вечный студент с козлиной бородкой и гряз­ными ногтями, который мог бы загнать в гроб кого угодно свои­ми рассуждениями о том, как промышленная архитектура меняет лицо Британии. Слева от нее сидел Адам Джадд, руководитель агентства, который не говорил ей ни слова и злобно следил за женой, флиртовавшей с Мэттом. Они сидели напротив и выгля­дели очень довольными.

Но если она напьется и натворит глупостей, Мэтт выйдет из себя. Хоуп понимала: нельзя забывать, что требуется во что бы то ни стало соблюдать вежливость. Но это было нелегко. Молчание, царившее вокруг, казалось оглушительным, тем более что соседи напротив трещали без умолку. Адам ел так, словно умирал с голо­ду, и говорил только тогда, когда просил передать ему масло, пе­рец для копченого лосося или бутылку вина. Хоуп трижды пыта­лась завязать беседу с Адамом и сдалась только тогда, когда он рявкнул «нет!» в ответ на совершенно невинный вопрос о том, не собираются ли они с Джесмин слетать на Рождество в теплые края. Очевидно, мысль о том, что на Джесмин, облаченную в бикини, будут пялиться незнакомые мужчины, была ему нестерпима.

Зато когда Хоуп обернулась к студенту Питеру, тот моменталь­но оседлал своего любимого конька и долго рассказывал, какую гениальную книгу собирается написать.

– Вся проблема в финансировании. Для такого стоящего про­екта, как мой, невозможно найти спонсоров, – напыщенно за­явил он.

– Это просто безобразие! Издают горы макулатуры, а по-на­стоящему ценные книги вроде вашей не хотят, – мрачно сказала Хоуп, думая о том, что напрасно пошла на этот унылый вечер.

Тут было ничуть не веселее, чем дома перед телевизором. Разница заключалась в том, что телевизор отвлекал бы ее от грустных мыслей.

– Еще вина, Хоуп? – спросил муж с другой стороны стола, видя, что никто не удосужился наполнить ее бокал.

Она угрюмо кивнула.

Длинные пальцы Мэтта прикоснулись к ее руке. Он подмиг­нул жене и произнес одними губами: «Спасибо». Должно быть, это означало: «Спасибо за то, что ты скучаешь ради меня». Хоуп слабо улыбнулась в ответ и почувствовала облегчение. Он все-та­ки еще любит ее, раз пытается ободрить. А если так, то она готова смириться с существованием соперницы. Лишь бы Мэтт любил ее.

Хоуп стиснула его руку и подумала, что быть вежливой с коллегами Мэтта и их супругами не так уж трудно. В конце концов, она сталкивается с Питером не чаще двух раз в год.

Мэтт крутил в пальцах бокал и следил за тем, как его жена пы­талась очаровать зануду Питера Скотта. «Хоуп мастер на такие вещи, – с любовью думал он. – На нее можно положиться». Хоуп всегда оставалась вежливой, чего бы ей это ни стоило. Ни один человек в здравом уме не стал бы выслушивать бесконечную сагу о теориях Питера, но Хоуп была слишком добра, чтобы прервать его. В этом заключалась ее беда: она позволяла людям злоупот­реблять своей добротой.

Зачем она надела этот костюм? Вещи в обтяжку ей не шли. Ее несовременному имиджу больше подходили длинные и просторные платья. В отличие от Джесмин. Впрочем, это трудности Ада­ма. Каждый из присутствовавших здесь мужчин наверняка хотя бы один раз представил себе, как новая миссис Джадд выглядит без своего переливающегося платья. Очевидно, стоившего боль­ше, чем весь гардероб Хоуп. Во всяком случае, Хоуп никогда бы не надела такую вещь. Это платье говорило: «Посмотри на ме­ня!», а Хоуп не любила привлекать к себе внимание. Она избегала луча прожектора и предпочитала прятаться за кулисами.

Как жаль, что она не чувствовала собственной красоты. Он всегда говорил ей об этом, но Хоуп не верила. За семь лет он ви­дел десятки мужчин, пожиравших ее глазами, однако Хоуп этого не замечала. А если замечала, то начинала проверять, не видна ли из-под юбки комбинация.

– Отличный вечер, правда? – спросил Дэн, наклонившись и тронув Мэтта за плечо.

– Ага, просто замечательный… – рассеянно ответил Мэтт. Вечер действительно удался. Коллеги наперебой поздравляли юбиляра, а днем босс вызвал Мэтта к себе и сказал, что решил повысить ему жалованье. Двое славных детей, красивая жена – что еще нужно мужчине? Но Мэтту хотелось чего-то большего. Он смотрел куда-то в пространство и думал о том, что эта жизнь душит его. У него были кое-какие идеи, но как сказать об этом Хоуп? Он понятия не имел, с чего начать. Разговор с Джесмин слегка подбодрил его: она обещала замолвить за него словечко Адаму в том случае, если Мэтт действительно решит взять тайм-аут. Но говорить об этом с Адамом будет куда легче, чем с Хоуп…

Когда дело дошло до ликера, Хоуп наконец смогла пересесть и оказалась между Дэном и Джесмин. «Она очень славная», – ре­шила Хоуп, убедившись, что между Джесмин и Мэттом ничего нет. Ей было понятно, почему другие женщины видели в Джес­мин угрозу: великолепная фигура, тонкая талия, пышная грудь, большие голубые глаза… Она была веселой, непосредственной и ничем не напоминала хищную потаскушку, за которую ее снача­ла приняла Бетси.

– У вас чудесный муж, – сказала Джесмин, сделав глоток сам­буки. – Я рассказала ему, что хотела бы написать книгу, и он вос­кликнул: «Как я вас понимаю!» Человек, с которым я говорила об этом в прошлый раз, ляпнул, что женщине, портрет которой дол­жен украшать обложку, не имеет смысла утруждать мозги состав­лением текста! – сердито добавила она.

– Что сказал Мэтт? – с любопытством спросила Хоуп, хотя в глубине души ей было очень обидно. Почему муж говорил об этом с Джесмин, а не с ней?

– Думаю, это его тайная мечта, – предположила Джесмин. – И моя тоже. Но ему легче: ведь придумывать тексты – его работа. У него больше возможностей, чем у других. А я подумываю по­ступить на литературные курсы. Писать романы, наверное, не легче, чем музыку. Кстати, о музыке. Мэтт говорил мне, что ваша старшая сестра работает в звукозаписывающей компании. Какая она? Наверно, очень умная и энергичная?

– В отличие от меня, – машинально пробормотала Хоуп. Это было правдой. Сэм была настоящей динамо-машиной.

Теперь она трудилась в компании «Титус Рекорде», а до этого пять лет проработала на износ в другой крупной фирме директо­ром по маркетингу. Хоуп надеялась, что теперь сестра остепенит­ся, может быть, выйдет замуж, но Сэм не умела жить спокойно. Она стала директором-распорядителем другой, еще более круп­ной компании.

Джесмин вернулась к разговору о литературе.

– Мэтт рассказал мне о своем плане взять годичный отпуск и пожить в деревне. Пока это только идея, так что не стоит переживать, но я думаю, что вы должны быть к этому готовы. Ему будет легче работать там, где ничто не отвлекает. Правда, если вы уедете за границу, вам будет труднее видеться с сестрой… Мэтт говорил мне, что ваши родители умерли, когда вы были ребенком, и что, кроме сестры, у вас никого нет. У Хоуп сжалось сердце.

– Господи, о чем вы говорите? – пробормотала она, внезапно ощутив тошноту. Выпитое вино не имело к этому никакого отношения.

– О, все в порядке, – таинственно прошептала Джесмин. – Я уже пообещала Мэтту, что поговорю с Адамом. Он, разумеется, выйдет из себя, когда узнает, что Мэтт хочет уйти на год, но отказываться от своей мечты нельзя, правда? – У нее затуманились глаза. – Я бы с удовольствием уехала куда-нибудь далеко, чтобы писать книги, но, боюсь, не смогу жить без магазинов, торгую­щих двадцать четыре часа в сутки.

Хоуп с трудом удалось восстановить душевное равновесие. Не признаваться же в том, что желание Мэтта взять отпуск является для нее новостью! К счастью, за спиной жены внезапно появился Адам властно положил руки на ее золотистые плечи.

– Джесмин, нам пора.

Как только Джесмин и Адам уехали, веселье пошло на убыль. Бетси сказала Дэну, что она устала и хочет домой.

– Мы тоже едем, – присоединилась к ней Элизабет и потянулась за сумочкой.

Хоуп вдруг поняла, что коллеги ее мужа не так дружат с Мэттом, как он думал. Они приехали на банкет только ради босса.

Стоило Адаму уйти, как все тут же рассосались. Но казалось, что Мэтт ничего не замечал. Он любезно прощался с каждым.

В такси Мэтт откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Теперь, когда они остались одни, его лицо приобрело бесстрастное выражение, Хоуп молчала, пытаясь придумать, что сказать ему, когда они приедут домой. Начинать ссору в такси, где шофер слы­шал каждое слово, было глупо.

Благодаря откровенности Джесмин все куски головоломки встали на место. Мэтт хотел кардинально изменить свою жизнь; жена и дети в его планы явно не входили. «Что делать? – думала потрясенная Хоуп. – Остаться в Бате или переехать в, Лондон, чтобы быть ближе к Сэм?» Конечно, переехать. Она не сможет жить в доме, где они были так счастливы. Точнее, где была счас­тлива она. Ясно, что Мэтт там счастлив не был, иначе он не бро­сил бы этот дом, а вместе с ним и семью.

Когда они вошли, юная бэби-ситтер Илейна сказала, что дети вели себя как агнцы и что шоколадное печенье было просто объ­едением.

– Хорошо, – рассеянно пробормотала Хоуп, вытаскивая ко­шелек. Руки у нее дрожали, как у алкоголика, не успевшего опох­мелиться. – Мэтт проводит вас до дома.

Когда Мэтт вернулся, Хоуп ждала его за кухонным столом. Руки все еще дрожали; она положила их на колени и стиснула, как будто молилась. Но молиться нужно было раньше. Возмож­но, тогда ничего этого не случилось бы.

– Я был уверен, что ты уже пошла спать, – сказал Мэтт, налив себе стакан молока. Это была самая длинная фраза, ска­занная им за неделю.

– Сегодня вечером Джесмин сообщила мне очень странную вещь. – Хоуп очень старалась, чтобы хотя бы голос ее не дро­жал. – Будто ты берешь творческий отпуск и уезжаешь в деревню писать книгу. Причем намекнула, что речь идет о другой стране. Интересно, когда ты собирался рассказать об этом мне?

– Видишь ли… – Мэтт не знал, как начать разговор, но испы­тывал даже некоторое облегчение от того, что отступать уже не­куда. – Я мечтал об этом несколько лет. Но ты меня знаешь: я со­лидный семейный человек и никогда не решился бы на необду­манный поступок, который мог бы угрожать нашему будущему. Однако теперь у меня появилась такая возможность, и я подумал, почему бы не взять отпуск на год. Адам оставит место за мной, поскольку я его лучший сотрудник, – гордо добавил он.

– А что будет со мной и детьми? – Глаза Хоуп наполнились слезами. Она пришла в ужас. Неужели Мэтт даже не думал об этом?

– То есть как – что? Я был уверен, что мы уедем вместе. Я, ты и ребятишки. На год. В Ирландию. Точнее, в графство Керри. В понедельник мне позвонил присяжный поверенный дяди Гароида и рассказал про дом. Я понимаю, все произошло слишком быстро, но это ответ на мои молитвы. Хоуп, я был так подавлен, а он звонит и говорит, что дом теперь официально принадлежит мне. Я целую неделю не мог думать ни о чем другом!

Теперь Хоуп дрожала всем телом. Страх и тревога мешали ей понять слова мужа. Она знала, что Гароид был поэтом, сорок с лишним лет назад бросившим дом в Англии ради маленького го­родка Редлайон в графстве Керри, где он с наслаждением вел бо­гемную жизнь. Хоуп никогда его не видела, потому что он не за­хотел покинуть свою любимую страну ради того, чтобы приехать на свадьбу. Он казался ей старым ворчливым мошенником, пи­савшим плохие стихи, которые никто не хотел печатать.

Ребенком Мэтт несколько раз проводил лето в Редлайоне и до сих пор говорил о графстве Керри с пиететом. Но с годами дя­дюшка становился все более чудаковатым, даже свое вполне при­личное имя Джеральд он заменил ирландским труднопроизноси­мым Гароид, отказывался приезжать к Мэтту, а у Мэтта никогда не было времени навестить стареющего дядю. После его смерти родня была шокирована тем, что он все оставил племяннику – отчасти потому, что своих детей у него не было, а отчасти (как говорил его поверенный) чтобы насолить другим дальним родственникам, которые вились вокруг него, как стервятники, надеясь урвать кусок собственности на популярном в Ирландии курорте. «Все» оказалось старым домом, ради которого, по словам пове­ренного, и приезжать не стоило. Хоуп думала, что Мэтт просто продаст его. Деньги бы им не помешали.

– Завещание наконец вступило в силу, – сообщил Мэтт. – Теперь дом мой. И, конечно, твой. Там есть участок, но неболь­шой, примерно сорок соток. В детстве все кажется больше. Я ду­мал, что у него уйма земли. Но это неважно… Ты только пред­ставь себе, Хоуп! Мы оба возьмем отпуск на год, уедем и поселимся в доме Гароида. Я буду писать роман. У меня получится, я знаю. – Глаза Мэтта горели от возбуждения. – Мы сможем це­лый день быть с детьми. Я мог бы устроиться копирайтером на неполный рабочий день, а жизнь там дешевая. На это время наш дом можно будет сдать внаем и погасить часть ссуды. Мы ничего не теряем. Такой шанс предоставляется лишь раз в жизни!

Хоуп смотрела на него, не веря своим ушам. Мэтт не бросает ее; он хочет, чтобы жена и дети были с ним…

– Почему ты не сказал мне? – дрогнувшим голосом спросила она. – Я чувствовала, что что-то не так, спросила тебя, а ты не ответил! Я думала, что у тебя роман…

Теперь уже удивился Мэтт.

– Роман?! Как это пришло тебе в голову? – недоверчиво спро­сил он.

– Очень просто. Ты сказал: «Да, кое-что случилось, но ты не можешь мне помочь». Ты давно не целовал меня, даже не притра­гивался, и я была уверена, что…

У Хоуп сорвался голос. Мэтт сел за стол и взял ее руки в свои.

– Хоуп, милая, что за глупая мысль! Я сходил с ума, пытаясь придумать, как уговорить тебя. В конце концов, уехать на год за границу – шаг очень серьезный. Я говорил себе, что это глу­пость, что нельзя этого делать, но потом побеседовал с Дэном и…

– С Дэном! – Хоуп вдруг страшно рассердилась. Она чуть не умерла, думая, что Мэтт хочет ее бросить. Если бы муж погово­рил с ней, а не с Дэном, это избавило бы ее от мучений. Но он со­ветовался с другими, как будто переезд не имел к ней никакого отношения. – Похоже, об этом знают все, кроме меня!

– Хоуп, ты должна меня понять, – тихо сказал Мэтт.

Она и так все поняла. Мэтт снова круто менял их жизнь. Так уже было однажды, когда он, не посоветовавшись с ней принял предложение рекламного агентства со штаб-квартирой в Бате. Сэм тогда выходила из себя, и Хоуп пришлось убеждать ее, что в браке приходится не только брать, но и давать.

– Все зависит от соотношения! – бушевала Сэм. – Ты в девя­носто пяти процентах случаев даешь, а он в девяносто пяти про­центах случаев берет. По-твоему, это честно?

– Ты ничего не понимаешь в семейной жизни! – отрезала Хоуп, обиженная несправедливостью сестры.

Сэм на время лишилась дара речи.

– Как и ты, сестренка, – наконец грустно ответила она.

Обе знали, что брак – это взрослая игра, до которой они не доросли. Воспитанные суровой старой девой, которая считала, что детей нужно видеть, а не слышать, они представляли себе счастливые семьи по телесериалу «Домик в прерии»…

– О чем задумалась? – Мэтт обнял Хоуп за плечи, и она отки­нула голову на его руку. Он всегда очень убедительно доказывал свои чувства. Хоуп, воспитанной в строгом доме, где обнимали друг друга только на Рождество, очень нравились его прикосно­вения. Семь лет брака не смогли погасить их взаимное влечение. Они спали в обнимку, и в тех редких случаях, когда Мэтт куда-то уезжал по делам службы, Хоуп не могла уснуть, потому что не ощущала его близости. Так было вплоть до последних месяцев.

Хоуп вспомнила страх, который она пережила, думая, что их браку настал конец. Она обожала Мэтта и не смогла бы жить без него. Теперь ее переполняло чувство облегчения. Мэтт любит ее. Ночные кошмары остались позади.

– Я не хочу, чтобы ты принимал решения, не посоветовав­шись со мной, – сказала она, не поднимая головы.

Мэтт понял, что худшее осталось позади, и погладил ее по во­лосам свободной рукой.

– Вот я и советуюсь, – сказал он. – Я думал, что эта мысль придется тебе по душе. Ты ведь всегда жаловалась, что тебе не хватает времени на Милли и Тоби, что они считают ясли своим настоящим домом, а мы для них всего лишь ночные няньки. И что ты ненавидишь свою работу.

– Иногда ненавижу, но это не значит, что я хочу ее бросить, – возразила Хоуп. – И я очень сомневаюсь, что сумею получить годичный отпуск за свой счет. Я не такой ценный сотрудник, как ты, без которого они не смогут обойтись. Так что работу мне придется бросить. К тому же здесь живут все наши друзья, – добавила она.

– Это же только на год, а не навсегда. Конечно, если меня не ждет сногсшибательный успех на литературном поприще… – Лицо Мэтта засияло, но это напугало Хоуп еще больше. Значит, они все-таки могут уехать навсегда?

– А если я не соглашусь? – спросила она.

Мэтту было немного стыдно прибегать к шантажу, но он все-таки воспользовался запрещенным приемом.

– Не сердись, любимая. Подумай о том, что это будет значить для детей. Мы сможем сами воспитывать их, причем делать это на лоне природы. Только представь себе: свежий воздух, чистая окружающая среда, хорошие продукты… Разве тебе не хочется этого?

Хоуп заколебалась. Семья была ее ахиллесовой пятой. Тетя Рут была самым черствым человеком на свете, и Хоуп как никто нуждалась в теплой семейной обстановке. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы у ее малышей было счастливое детство. Она представила себе, что сможет заботиться о детях, заниматься с ними, сидеть в деревенском саду, наблюдая за бабочками, порхающими с цветка на цветок, и слушать пение птиц вместо рычания авто­мобилей, снующих взад и вперед.

К тому же они с Мэттом будут ближе друг к другу. После кошмарной недели, когда она считала, что их семейной жизни пришел конец, Хоуп отчаянно хотелось удостовериться в любви мужа. Она тяжело вздохнула.