17

Когда зазвонил телефон, Вирджиния и Динки были в саду. Вирджиния сбросила рабочие рукавицы и побежала в дом. Динки мчалась впереди.

Это звонил Лоренс; он был расстроен.

– Мама, не знаю, как и сказать… – начал он. – Дело в том, что Барбаре не нравится план свадьбы.

– Что значит «не нравится»? – ахнула Вирджиния.

Лоренс вздохнул.

– Понимаешь, она говорит, что всегда мечтала о свадьбе на берегу, чтобы все ходили босиком по песку, а на заднем плане были волны…

Вирджиния сосчитала до десяти. Она знала, что не следует го­ворить сыну гадости о его будущей жене.

– Почему же Барбара не сказала этого с самого начала? – мягко спросила она. – Месяц назад ты заказал венчание в церкви и банкет в ресторане отеля. Наверно, все было бы намного проще, если бы она сообщила о своих планах заранее… А что го­ворят ее родители?

– Они хотят, чтобы их дочь была счастлива. И я тоже. Мама, я знаю, как ты ждала этой свадьбы… Ты очень расстроишься, если мы вместо этого отправимся на Карибы?

– Конечно, нет, Лоренс, милый. Это твоя свадьба, а не моя. Но большинство гостей не сможет отправиться в такое далекое путешествие. Это слишком дорого, – осторожно добавила она. – Впрочем, нет смысла делать из этого трагедию. Когда отменишь заказы, сообщи мне.

А потом позвонил Джейми, кипевший от злости.

– Мама, эта дрянь сведет меня с ума! Она обращается с Ло­ренсом как с половой тряпкой! Ты слышала последние новости о свадьбе? Эта идиотка хочет отпраздновать свадьбу на берегу! Ну, попадись она мне там! Я столкну эту тварь в море и буду держать ее голову под водой, пока она не перестанет пускать пузыри!

– Джейми… – предупредила мать.

– Ну и что? Она этого заслуживает. Она все время морочит Лоренсу голову. Бедняга совсем извелся. Я уверен, что задаток за ресторан ему не вернут.

– Джейми, мы не можем вмешиваться в это дело, – ответила Вирджиния. – Я не хочу быть свекровью-злодейкой.

– Будь жив папа, он бы этого не допустил! – сердито сказал Джейми. – Он вмешался бы, если бы видел, что Лоренсу грозит беда!

Вирджиния, стоявшая у телефона в гостиной, тяжело опусти­лась на диван.

– Мама, ты не единственная, кого подкосила смерть папы, – продолжил Джейми. – Лоренсу пришлось тяжелее всех. Он был так привязан к отцу! Ты же знаешь, какой он чувствительный. Если он молчит о папе, это еще не значит, что он не переживает. С тех пор он сам не свой, а Барбара – первая женщина, которую он полюбил. Он совершенно выбит из колеи, а она этим пользуется. Он нуждается в нас, нуждается в том, чтобы мы вправили ему мозги… О, звонит мой мобильник! Мама, я побежал. Перезвоню позже. – И он положил трубку.

Джейми был самым непоседливым из ее сыновей, всегда спе­шил и жил со скоростью сто пятьдесят километров в час. А Лоренс был тихим, сдержанным, прятал свои чувства и никому не гово­рил о них.

Динки, понимавшая, что хозяйка расстроена, села у ее ног и тревожно подняла глаза. Но Вирджиния этого не заметила. Она была в отчаянии. После смерти Билла она заботилась только о себе и совсем забыла о сыновьях!

Как обычно, утешение она нашла у рассудительной Мэри-Кейт.

– Я не знаю, что делать с Барбарой, – со слезами на глазах призналась Вирджиния, когда они пили кофе в уютном кабинете за аптекой. – Она говорила, что мечтает о романтическом пред­ложении с вручением кольца, а когда Лоренс это сделал, кольцо ей не понравилось и она захотела другое.

– Нужно было выбирать кольцо вместе, – ответила Мэри-Кейт. – В наши дни большинство пар так и делает.

– Только не Барбара! Это похоже на десять подвигов Герак­ла, – сказала Вирджиния. – Ей нравится заставлять людей ради нее лезть вон из кожи. Она хочет, чтобы Лоренс исполнял все ее капризы.

– И сколько подвигов он уже совершил? Вирджиния мрачно пожала плечами:

– Сколько бы ни совершил, этого недостаточно. Наверно, у нее есть целый список. Боюсь, она из тех ужасных женщин, кото­рые не хотят отвечать ни за что, никогда не бывают довольны, но не ударяют палец о палец, чтобы добиться чего-то самостоятель­но. Такие женщины никогда не принимают решений, вечно ра­зыгрывают из себя жертву, а когда все рушится, начинают гово­рить всем, кто соглашается слушать, что «во всем виноват он».

– Я понимаю, что вы имеете в виду. – Мэри-Кейт нахмурилась. – Когда-то у меня была такая знакомая. У нее на лбу было написано: «Ах я, бедняжка!» Эта женщина вышла замуж за хоро­шего человека, у которого было все, к чему она стремилась: день­ги, надежность и большое будущее. Однако очень скоро их брак затрещал по швам, но она не хотела этого признавать. Боже упа­си, она не желала терять завоеванное! Она цеплялась за то, что успела получить, и годами твердила всем, кто соглашался слу­шать, что во всем виноват он, что он ужасный муж и что она сама не понимает, почему не уходит от него. Но никогда не признава­лась в том, что им вообще не следовало вступать в брак.

Глаза Мэри-Кейт вдруг наполнились слезами, и Вирджинии стало ясно, что за этим стоит какая-то личная трагедия.

– Они были вашими друзьями? – осторожно спросила она.

– Я училась с ним в университете, – сказала Мэри-Кейт. – Вся наша группа присутствовала на его свадьбе, и каждый из нас знал, что он совершает большую ошибку. Они были слишком разными людьми, чтобы счастливо жить вместе.

Внезапно все встало на свои места. Мэри-Кейт говорила о че­ловеке, разлука с которым разбила ей сердце.

– Вы любили его? – тихо спросила Вирджиния. Мэри-Кейт кивнула.

– После университета мы потеряли связь, встретились через несколько лет – и полюбили друг друга. Странно, что это не про­изошло раньше, когда мы учились вместе. Кто знает, как бы все обернулось?..

– И что случилось потом? – Голос Вирджинии звучал еле слышно.

– Она обо всем узнала, закатила истерику и стала умолять его не уходить от нее.

– И он не ушел?

– Нет. – Мэри-Кейт смахнула слезы. – Я вернулась сюда и приняла от отца аптеку, а они родили еще одного ребенка. – Она слегка пожала плечами. – Такая вот грустная история. Что, не похожа я на разлучницу?

Вирджиния грустно улыбнулась.

– Меня сбило с толку отсутствие огненной помады и черных шелковых чулок. Мэри-Кейт, вы очень хорошо храните секреты.

– Если живешь в деревне, этому приходится научиться. Ник­то не знает о нем, хотя я думаю, что Гизелла о чем-то догадывает­ся; у нее очень развита интуиция. Но я бы не хотела, чтобы об этом узнал кто-то другой. Предпочитаю, чтобы меня считали «синим чулком», а не потаскушкой, которая состояла в связи с женатым мужчиной. Я не шокировала вас, нет? – внезапно встревожилась она. – Я почувствовала, что могу вам довериться, но мне не хоте­лось бы потерять вашу дружбу…

Вирджиния укоризненно взглянула на нее:

– Если вы думаете, что я ханжа, то плохо меня знаете. Вы го­ворите со второй веселой вдовой Редлайрна, о которой почтен­ные прихожанки судачат, что она охотится на бедного, неввдно-го Кевина Бартона.

Обе рассмеялись. Всех здешних сплетниц взбудоражила весть о том, что Вирджиния часто встречается с Кевином за ленчем в гольф-клубе.

– Боюсь, вы действительно огорчили кое-кого из наших дам, которые положили глаз на красавчика Кева, – призналась Мэ­ри-Кейт. – Особенно расстроилась мисс Мэрфи, которая ухажи­вает за церковными цветами, Когда вы появились здесь во всем дублинском блеске, ее надежды впервые пойти под венец в воз­расте шестидесяти лет превратились в прах. Но, – тут Мэри-Кейт улыбнулась, – соперничество из-за Кевина идет на пользу моему бизнесу. После вашего приезда у меня рвут из рук серебристую краску для волос. Множество женщин осознали, что если эле­гантная миссис Коннелл может выглядеть как кинозвезда, то им тоже нет смысла ходить с тусклыми седыми патлами. Скоро они будут приходить к вам и просить научить пользоваться космети­кой!

– Вам нет цены, – с улыбкой сказала Вирджиния.

– Вы думаете, я шучу? Нисколько, – возразила подруга.

– Я вовсе не охочусь на Кевина, – сказала Вирджиния. – Просто мне нравится играть с ним в гольф.

– Скажите это мисс Мэрфи.

Вирджиния теребила присланную Кевином открытку так дав­но, что оторвала у нее уголок. Она считала себя спокойной и урав­новешенной женщиной, но на этот раз хваленое хладнокровие ей изменило. Приглашение на концерт было церемонным, старо­модным и абсолютно нестрашным:

«Не хотите ли вы в четверг вечером пойти со мной на концерт в Килмонбекине? Если сможете, то я заеду за вами в семь».

Почему Вирджинию так испугала мысль о встрече вечером? Потому что это могло означать только одно: свидание. И дало бы кумушкам из церкви новый повод для сплетен.

Вирджиния вспоминала то время, когда сыновья были малень­кими и их сосед Фредди засунул в нос четыре горошины.

– О боже, что делать? – запричитала его мать, пившая с Вирд­жинией кофе, пока дети играли на заднем дворе.

Вирджиния спокойно отвела сыновей к подруге, жившей че­рез два дома, отвезла Фредди и его мать к врачу, а через час при­везла обратно. Без всякой суеты и истерик. Если не считать рева Фредди при виде пыточных инструментов, с помощью которых врач доставал злополучные горошины.

Иосле этого мать Фредди решила, что Вирджиния может все. Она звонила Вирджинии, когда из стиральной машины начинала течь вода. КогДа младшую сестру Фредди чуть не убило током и . во всем доме вылетели пробки, она тоже позвонила Вирджинии.

– Надеюсь, что от нее не уйдет муж, – пошутил Билл. – Ина­че она первым делом бросится звонить тебе.

В среду утром Вирджиния решила, что ей необходимо новое платье. Надеть то, что она носила при Билле, было нельзя: она испортила бы себе весь вечер. Вирджиния знала, что стоит ей коснуться любимого розового шерстяного платья, как она запла­чет от чувства вины и отчаяния. Поэтому она съездила в Килларни и купила гладкое трикотажное платье цвета светлого янтаря. Она примерила красивое черное, прекрасно сшитое и очень модное, но поняла, что кажется карикатурой на вдову в трауре, и ос­тановилась на янтарном. «Тем более что Билл терпеть не мог чер­ный цвет», – подумала она.

– Вы чудесно выглядите, – любезно сказал Кевин, заехав за ней в семь часов.

Вирджиния заставила себя улыбнуться.

– Спасибо, – сказала она.

Все было очень странно. От той непринужденности, с которой они общались на стадионе для гольфа, не осталось и следа. Одно дело болтать, занимаясь спортом при свете дня, на виду у других людей, и совсем другое, когда вы вечером вдвоем едете в машине.

Они ехали молча. Наконец Кевин, пять минут не сводивший глаз с дороги, откашлялся.

– Э-э… вы хорошо сделали, что согласились, – выдавил он. – На таких концертах одному очень неуютно.

– Да, верно, – так же принужденно, ответила Вирджиния и выглянула в окно, за которым било темно, как в чернильнице.

«Что с нами творится?» – огорченно подумала она и решила заговорить так, как будто они находились на поле для гольфа.

– Я изо всех сил совершенствую подачу, – весело сказала она. – Младший сын прислал мне резиновый коврик, и это очень удобно. Я бью по мячу, а он возвращается обратно. Динки это очень нравится. Она думает, что с ней играют, и пытается пой­мать мяч зубами.

Кевин улыбнулся.

– К таким вещам быстро привыкаешь, – сказал он. – Как-то Урсула купила мне такой: наверно, сейчас он лежит на чердаке. Держу пари, что у Билла тоже было что-то подобное.

Вирджиния напрягла память.

– Не могу вспомнить, но, наверно, было. У него было все. Ес­ли бы существовали кухонные рукавицы для гольфа, они были бы у нас тоже.

– Как, неужели у вас нет кухонных рукавиц для гольфа? – притворился удивленным Кевин. – У меня они есть, и это моя самая ценная вещь.

И все прошло. Они снова болтали, смеялись и были друзьями, а не двумя косноязычными истуканами.

В большом фойе было полно народу. Все держали в руках бо­калы с подогретым вином; организаторы решили таким образом привлечь побольше публики, поскольку апрель выдался холод­ный.

Вирджиния передала Кевину бокал. «Немного вина ему не по­вредит. Он должен расслабиться», – подумала она.

– Кевин! – окликнули его из толпы нарядно одетых людей, ждавших, когда можно будет занять места.

– Гленис, Ричард! Рад видеть вас, – сказал Кевин, радостно приветствуя немолодую супружескую пару.

Гленис, дородная матрона лет шестидесяти, блиставшая меха­ми и пышной прической, обняла Кевина, а потом окинула взгля­дом Вирджинию.

– Добрый вечер, – приветливо улыбнулась Вирджиния. – Я Вирджиния Коннелл.

– Гленис и Ричард Смарт, – холодно ответила Гленис. – Мы очень старые друзья Кевина. И Урсулы, – добавила она, реши­тельно вскинув подбородок.

«О боже! – подумала Вирджиния, продолжая улыбаться. – Мелкие булавочные уколы. Мы чтим память любимой подруги и не желаем, чтобы какая-то пронырливая вдова из Дублина при­бирала к рукам безутешного вдовца».

– Очень рада познакомиться с вами обоими, – сказала Вирд­жиния. Билл часто дразнил ее, что она любезнее всего разговари­вает с людьми, которые ей не нравятся.

Ричард поздоровался с ней кивком, а Гленис обернулась и взя­ла Кевина за руку.

– Кевин, дорогой, как поживаешь?

Вечер превратился в кошмар. Гленис умудрилась усесться между Вирджиней и Кевином, так что она даже не могла погово­рить с ним. В антракте Гленис тяжело вздыхала и говорила:

– Какое несчастье, что Урсула не может послушать этот кон­церт! Она так любила музыку… Кевин, ты помнишь тот чудесный вечер в дублинском Консерт-холле, после которого мы поехали обедать в «Уэстбери»?

Кевин помнил, и вскоре трое старых друзей начали со смехом вспоминать былые дни.

Вирджиния чувствовала, что улыбается из последних сил. Какая чудовищная бестактность! Впрочем, бестактность была тут ни при чем. Гленис делала это намеренно, потому что Вирджи­ния ей не нравилась. Но почему? От чего она защищала Кевина? Может быть, она считала Вирджинию роковой женщиной, остав­ляющей за собой множество брошенных мужчин? Или Вирджи­ния напомнила ей «черную вдову» – самку паука-каракурта, ко­торая после спаривания убивает супруга? Как бы там ни было, но Ричард и Гленис Смарт явно думали, что в ее дружбе с Кевином есть что-то недостойное.

После концерта все четверо зашли в маленькую пивную. За первые же пять минут Вирджиния услышала, что Урсула безумно любила классическую музыку, узнавала каждую вещь по первым четырем тактам и всю жизнь мечтала научиться играть на скрипке.

– Я думаю, она прекрасно играла бы, правда? – со слезами на глазах сказала Гленис Кевину. – Она была такая талантливая…

Вирджиния, которая раньше думала, что Урсула Бартон могла бы ей понравиться, в конце концов чуть не возненавидела покой­ницу. Как женщина в здравом уме могла дружить – нет, быть лучшей подругой этой тошнотворной Гленис?

Самое печальное было то, что Кевин явно нервничал, а когда разговаривал с Вирджинией, то держался чопорно, как архиепи­скоп, и словно боялся, что старые друзья его неправильно поймут.

Терпение Вирджинии быстро подошло к концу. Она молча до­пила свое белое вино и попросила Кевина отвезти ее домой.

– Жду на обед! – крикнула Гленис Кевину, когда они уходили.

На Вирджинию это приглашение явно не распространялось.

На обратном пути тишину нарушали только звуки радио. Го­ворить с Кевином не имело смысла. Все было очень просто: если он стыдится их дружбы, то она больше не хочет его видеть. Мисс Мэрфи из группы заботы о церковных цветах может снова начать питать на его счет надежды.

У Килнагошелла Вирджиния вежливо поблагодарила Кевина за концерт и собралась выйти.

– Это я вам благодарен, что согласились пойти со мной, – впервые за весь вечер Кевин заговорил в своей прежней мане­ре. – Я позвоню вам насчет гольфа? – Это был скорее вопрос, чем утверждение.

Взгляд Вирджинии был холодным и ясным.

– Зачем? – спросила она. Кевин первым опустил глаза.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я понимаю, что вам было не по себе. Гленис была близкой подругой моей жены, и ей труд­но смириться с мыслью, что кто-то может занять место Урсулы.

– Вы должны были сказать Гленис, что я не собираюсь зани­мать место Урсулы, – надменно произнесла Вирджиния. – Я бы­ла с вами сегодня только как подруга и ничего больше. Но друзья не сидят сложа руки, когда оскорбляют их подруг!

Она вышла, хлопнула дверью машины и направилась к дому. Кевин уехал. Ничего другого ему не оставалось.

– Как прошел вечер? – спросила Мэри-Кейт на следующий день, когда они случайно встретились у здания почты. Вирджи­ния давно обнаружила, что не встретить в Редлайоне кого-нибудь из знакомых невозможно. Слава богу, что она столкнулась с Мэри-Кейт, а не с Люсиль из бутика, которая уже давно пыталась уговорить Вирджинию зайти и купить что-нибудь.

Вирджиния посвятила подругу во все детали происшедшего.

– Я не знаю Смартов, но, по-моему, эта женщина – настоя­щий кошмар. Может быть, она сама мечтала утешить скорбящего вдовца, – прозаически заметила Мэри-Кейт. – Красивый холо­стой мужчина в наших местах большая редкость, а миссис Смарт наверняка нужен такой человек для вечеринок. А вы, развратни­ца, разрушили все ее планы.

Вирджиния пожала плечами:

– Да, я сердцеедка, обольщающая одиноких мужчин. Это сле­довало бы запретить законом.

– О, не опускайте руки! Ее ревность – вовсе не повод, чтобы не видеться с Кевином.

Вирджиния посмотрела на письма, которые она собиралась отправить.

– Вы не правы, Мэри-Кейт, – возразила она. – В ее присут­ствии Кевин действительно вел себя совсем по-другому. Думаю, он испытывает чувство вины за то, что встречается со мной.

– Вины? Но за что? Его жена умерла уже несколько лет назад, и он не изменяет ее памяти, видясь с вами.

Вирджиния пожала плечами:

– Умерла, но не забыта. Он чувствует неловкость из-за того, что встречается со мной под предлогом игры в гольф.

Мэри-Кейт опечалилась.

– Знаете, я все время думаю о Билле, – тихо сказала Вирджи­ния. – Я любила его так, что невозможно себе представить. Но это не значит, что теперь я не могу испытывать удовольствия от встреч с Кевином. Сама мысль о том, что я могу с кем-то обедать, означает возврат к нормальной жизни. Когда умер Билл, мне и в голову не приходило, что это возможно. Но такие простые вещи, как покупка нового платья или новые знакомства, делают свое дело. Они заставляют меня чувствовать, что я еще жива, а не жду смерти и возможности соединиться с Биллом. Что в этом плохого?

Ее красивое тонкое лицо было очень серьезным, и Мэри-Кейт подумала, что Кевин Бартон дурак, если готов расстаться с умной и доброй Вирджинией Коннелл только потому, что он и его так называемые друзья не могли забыть покойную Урсулу.

– Ничего. Вы абсолютно правы. Вы не должны переставать жить только из-за того, что на свете есть люди, осуждающие жен­щин, которые не бросаются в погребальный костер мужа, – ре­шительно сказала Мэри-Кейт. – Дайте Кевину еще один шанс, ладно?

– Что ж, пожалуй. Иначе мне останется только одно: вырвать Ричарда Смарта из цепких ручек Гленис.

Эта мысль заставила обеих улыбнуться.

– Вперед! – пошутила Мэри-Кейт. – Я бы на вашем месте дерзнула.

Вирджиния пожала плечами:

– Одной дерзости недостаточно. Раз они до сих пор вместе, то заслуживают друг друга.

18

– Мама, телефон! – на следующее утро сердито сказала Мил­ли, забравшись на кровать к Хоуп и качаясь на ней. – Вставай, мама, это звонит папа!

Мама, у которой болела голова после кошмарного сна, заста­вила себя сесть. Почему они не додумались поставить параллель­ный аппарат в спальне?

Спотыкаясь, она спустилась на первый этаж, взяла трубку и хрипло сказала:

– Алло…

– Привет, дорогая. Похоже, ты только что проснулась, – ве­село сказал Мэтт.

Хоуп возблагодарила господа за то, что такая новинка, как ви­деотелефон, до семьи Паркер еще не добралась. Иначе Мэтт до­гадался бы обо всем по выражению ее лица.

– Н-нет, – заикаясь, выдавила она. – Просто устала. Я плохо спала.

– Бедняжка. Знаешь, я должен тебе кое-что сказать.

У Хоуп расширились глаза. Как он узнал? Кто ему позвонил? Неужели их с Кристи кто-то увидел, и у этого кого-то хватило жестокости разрушить чужой брак…

– Здесь куча дел. Я вернусь дней через десять, но потом буду вынужден снова улететь в Бат. Недели на две. Может быть, на доль­ше, – сказал Мэтт. – Офис буквально задыхается – после того, как мы получили премию, агентство Джадда стало самым мод­ным в стране, и все хотят иметь дело только с ним. А Адам никак не может прийти в себя.

Хоуп вздохнула с облегчением и опустилась в кресло. Слава богу, он ничего не знал о Кристи… Поняв это, она стала поклади­стой.

– Ладно, Мэтт. С этим ничего не поделаешь. Я понимаю.

– Вот и хорошо, дорогая, – обрадовался Мэтт. – Я боялся, что ты будешь сердиться. Знаю, как тебе трудно справляться с детьми в одиночку. Обещаю: как только я вернусь, мы отправим малышей к Финуле, а сами съездим куда-нибудь на романтичес­кий уик-энд, о'кей?

При мысли о романтическом уик-энде, во время которого ей придется бороться с собой, чтобы не рассказать Мэтту о случив­шемся, Хоуп бросило в холодный пот.

– Замечательная мысль, – механически ответила она. – Уехать на уик-энд было бы чудесно, но давай возьмем детей с собой.

Мэтт начал предлагать места, но Хоуп не слушала: ее продол­жала мучить совесть. Муж неправильно истолковал ее молчание.

– Не сердись на меня, – попросил он. – Мне очень жаль, что я не смогу провести с вами ближайший уик-энд. Я знаю, ты хочешь сказать, что дети забудут меня, а ты от скуки заведешь себе молодого любовника!

Он рассмеялся: мысль была абсурдная. Хоуп тоже нервно хи­хикнула.

– Смешно. Очень смешно, – сказала она.

Хоуп не собиралась наряжаться на работу. Совершенно не со­биралась. Накануне она выбрала простую белую хлопчатобумаж­ную блузку и черные брюки. Так она сойдет за официантку, и этот наряд убьет всякое желание. Она даже придумала, что скажет, ес­ли случайно столкнется с Кристи, и репетировала эту речь сорок восемь часов, бесконечно повторяя ее в уме.

«Кристи, я замужем. Я люблю своего мужа. Это была ошибка. Просто я слишком много выпила. Прошу прощения за то, что не­вольно ввела вас в заблуждение. У меня счастливый брак».

Она пробовала разные варианты, сгорая от стыда при мысли об этом разговоре. Наверно, Кристи будет очень удивлен. Навер­но, он считает ее потаскушкой, которая трахается направо и на­лево и обожает мужское внимание. О нет, ради бога, только не это! За все годы ее брака она ни разу не посмотрела на другого мужчину. К сожалению, с самого утра все пошло не так, как она плани­ровала. Началось с того, что за завтраком Милли испачкала клуб­ничным джемом и себя, и мать. Пришлось переодеваться. Един­ственная белая блузка висела в самом углу шкафа, и Хоуп второ­пях схватила ее, забыв, что эта скромная шелковая блузка была очень чувствительна к статическому электричеству и без приме­нения специальных средств липла к коже, как мокрая футболка. Она вспомнила об этом только тогда, когда сняла пальто в бух­галтерии. Блузка прилипла к телу так, словно Хоуп искупалась в столярном клее.

В тот день у Дженет был выходной, и они работали вдвоем с Уной, слушая радио. Время от времени в бухгалтерию входил кто-то из регистратуры. Стоило открыться двери, как Хоуп под­прыгивала на стуле, боясь, что это Кристи. Однако время шло, а управляющий не подавал признаков жизни. «Наверное, его се­годня нет», – убеждала себя Хоуп и постепенно успокаивалась. Она забыла про заранее заготовленную речь и надеялась, что при следующей встрече они будут поддерживать сугубо служебные отношения и делать вид, что ничего не было.

Так бывает во время киносъемок на натуре, когда между ар­тистами и артистками возникают скоропалительные романы. Эта игра называется «Съемки не в счет». Потом участники делают вид, что никакого романа не было, и как ни в чем не бывало воз­вращаются к прежним партнерам. Должно быть, в гостиничном бизнесе поступают так же.

В двенадцать пятьдесят пять Хоуп выключила компьютер и схва­тила пальто.

– Я знаю, еще рановато, – сказала она, – но мне пора бежать.

Кристи всегда появлялся #а работе после часа. Если уйти раньше, то они не столкнутся.

– Ничего страшного, – ответила Уна. – Только по дороге за­несите это в регистратуру. – Она протянула Хоуп какую-то бумагу.

„Хоуп выглянула в коридор. Путь был свободен. Она сунула до­кумент администраторше и пулей вылетела в парадную дверь, даже не успев надеть пальто. Обогнув фигурно подстриженную жи­вую изгородь, Хоуп устремилась к машине. Но едва она добра­лась до посыпанной гравием дорожки, как перед ней вырос Де Лейси.

Безукоризненно сшитый костюм, темные кудри, сверкающие глаза делали его невероятно опасным. Еще более опасным, чем в том сне, когда обнаженный Кристи яростно овладевал Хоуп и низким бархатным голосом повторял, как он хочет ее.

– Добрый день, – дружелюбно сказал он. – Вы всегда куда-то торопитесь, миссис Паркер.

Хоуп потеряла дар речи. Несмотря на все репетиции, она не могла прочитать заранее заготовленную речь: когда Кристи стоял рядом, у нее начинало бешено колотиться сердце.

– Мне нужно забрать детей, – пробормотала она и тут же спо­хватилась. Кристи знал, что она лжет, – в прошлый раз Хоуп за­брала их в четыре.

– Жаль. Мы могли бы вместе отправиться на ленч, – непри­нужденно сказал он, касаясь рукой отворотов предательской блузки. – Вы очень необычно одеваетесь. Едва ли я смог бы ра­ботать, если бы увидел вас утром.

– Вы не должны смотреть на меня, – глупо сказала Хоуп. Кристи только улыбнулся. Он был так близко, что она ощущала тепло его дыхания. Еще мгновение – и его полные губы с при­поднявшимися уголками прильнули к дрожавшим от ожидания губам Хоуп.