Глава 1

Паромщик был мертв.

На этот счет сомнений быть не могло. У малого не прощупывался пульс, кожа его была как лед, зрачки расширены, глаза остекленели и уставились в одну точку.

— Что у него за хворь? — спрашивал старик.

Рейли Стэнтон не нуждался в медицинской лицензии на право практиковать, чтобы понять, что этот парень покинул мир живых.

Но сомнения, по-видимому, мучили старого рыбака, склонившегося над телом, дыхание его, вырываясь изо рта, превращалось в облачко пара.

Вопрос рыбака хором повторили еще несколько его товарищей по ремеслу, пришедших поглазеть на тело, а заодно и на Рейли, имевшего глупость ринуться в ледяную воду, чтобы спасти утопающего.

— Боюсь, — сказал Рейли, — что он преставился.

— Преставился?

Старший из рыбаков, недоуменно моргая, смотрел на него:

— Что вы хотите сказать?

— Ну, отошел в лучший мир.

Видя все то же недоумение на лицах столпившихся вокруг него людей, Рейли предпринял новую попытку объяснить им, что произошло:

— Он испустил дух.

Дома, в Мейфэре, вердикт «испустил дух» всегда хорошо понимали родственники пациентов Рейли. Однако было ясно, что такая изысканность речи и деликатность в настоящем случае пропадают зря, потому что публика здесь была особой, и Рейли, наконец решившись, сказал, с трудом разжимая зубы, от холода уже начавшие выбивать дробь:

— Боюсь, что ваш друг умер.

— Умер? — Старики обменялись недоверчивыми взглядами. — Стабен умер?

Еще недавно щегольские штаны Рейли были пропитаны морской водой и задубели на ветру. Он с тоской посмотрел на таверну невдалеке от пирса. Видное ему отсюда строение походило на питейное заведение. Оно было расположено возле пирса, и сквозь туман Рейли мог различить, что над дверью раскачивается па ветру вывеска, а в окнах сияют приветливые огоньки. Теперь ему было совершенно все равно, трактир там или бордель, потому что единственное, о чем он сейчас мечтал, — это добраться до тепла, обсохнуть, согревшись у огня, и посидеть у камина желательно со стаканчиком виски в руке.

Но сначала надо было, разумеется, позаботиться о мертвом паромщике.

— Но этого не может быть, — прошамкал беззубым ртом старый рыбак, — Стабен не может умереть. Прежде с ним этого никогда не случалось.

— Но ведь такова природа смерти, — сказал Рейли, пытаясь изобразить сочувственную улыбку. — Когда-нибудь такое случается с каждым.

— Нет, не со Стабеном.

И склонившиеся над телом усопшего лохматые седые головы дружно закивали.

— Он столько всего пережил, наш Стабен. а прежде никогда не умирал, ни разу.

— Ну, — ответил Рейли, пытаясь тем временем вообразить в подобной ситуации кого-нибудь из своих ученых собратьев, например, Пирсона с его вечной сигарой или Шелли со смешной тростью с серебряным набалдашником. Он представил, как они стоят на этом самом месте у пирса и спорят о значении слова «смерть», а также о разных способах описания этого состояния с пестрой живописной группой местных рыбаков. Но фантазия его подвела.

Впрочем, и у Пирсона, и у Шелли было достаточно здравого смысла, чтобы отказаться от такого назначения. Они обладали ясным умом, и у них не было такой синеглазой и золотоволосой движущей силы, как у Рейли.

— Ну, джентльмены, — сказал он. — Боюсь, что на этот раз ему не удалось выкрутиться. Мне очень жаль, что вы понесли такую потерю. Но он был весьма и весьма под хмельком…

Это, разумеется, была величайшая неточность. Паромщик был мертвецки пьян. Рейли уже готов был спросить, нет ли какой другой лодки, которую можно было бы нанять, чтобы переправиться на остров, но в последний момент передумал. Что было самым худшим, так это предчувствие, что от такого пьяного перевозчика следует ждать беды. Он опасался, что лодка может сесть на мель или затонуть.

Итак, он и сам мог бы погибнуть в этой ледяной бурной воде у берегов горной Шотландии. И что же? Он считал, что мало что от этого потеряет. Напротив, Кристина в Лондоне услышит о том, что он утонул, и будет всю оставшуюся жизнь мучиться раскаянием, оттого что Рейли Стэнтон умер, пытаясь заслужить ее любовь.

Конечно, когда этот глупец потерял равновесие и соскользнул в воду как раз в тот момент, когда они причаливали, Рейли не думал о своей безопасности и о том, как отнесется к этому мисс Кристина Кинг. Он не колеблясь ринулся в ледяную воду и вытащил старика на берег, но тот уже не дышал.

И только теперь, стоя здесь в насквозь промокшей одежде и дрожа от холода, как бездомный пес, Рейли подумал о том, что упустил еще одну прекрасную возможность заставить Кристину пожалеть о содеянном. Он был так близок к романтической смерти! Он настолько живо представил себе, о чем судачили бы леди в Мейфэре, что почти слышал их голоса.

— Слышали, дорогая? Молодой доктор Стэнтон, восьмой маркиз Стиллуорт, погиб на Гебридах, пытаясь спасти жизнь какого-то бедняка. Интересно, о чем сейчас думает эта бессердечная Кристина Кинг, погубив такого человека?! Должно быть, она сошла с ума от горя. Я слышала, что это такой самоотверженный, благородный, такой красивый джентльмен.

Да уж, конечно, он попал впросак. И оттого что этот старый простофиля взял и умер, несмотря на все старания привести его в чувство, Рейли даже не мог написать письмо домой, вскользь упомянув в нем, что в первый же день своей работы здесь он спас человеческую жизнь. Черт возьми!

Когда же пройдет эта полоса неудач?

— Мне жаль мистера Стабена, — сказал Рейли друзьям лодочника. — Но он уже ничего не чувствовал, когда отошел, если это вас хоть сколько-нибудь утешит. Он был пьян до бесчувствия. А теперь, если вы, мои добрые друзья, не возражаете, я хотел бы убраться с этого ветра, потому что замерз и промок…

— Это дело.

Несколько седых голов качнулись в знак согласия.

— Надо убрать его с этого ветра. Кто-нибудь сбегайте-ка к мисс Бренне.

— Уже сделано, — заверил всех беззубый джентльмен. — За ней побежал мальчишка. Я послал его, как только увидел, что Стабен ушел под воду.

— Ты славный парень, — со вздохом признал самый старый из рыбаков. — Ну, давайте-ка, беремся ты за ноги, я за голову. Готовы? Отлично!

Узловатые руки рыбаков подхватили тело паромщика и подняли его. Процессия с приличной случаю торжественностью и приводящей в ярость медлительностью двинулась к ближайшему дому, тому самому, который, как надеялся Рейли, окажется трактиром.

Оставшись один, Рейли огляделся. Подбрасываемая ветром и волнами, лодчонка паромщика с глухим стуком ударялась о пирс.

Его собственные пожитки: саквояжи и чемодан — все еще находились в ней. Это был единственный груз, если не считать пустых бутылок, принадлежавших утопшему и теперь с шумом катавшихся по палубе туда-сюда. Кругом не было ни души, если не считать друзей почившего паромщика да огромной стаи голосистых чаек, проносившихся над головой. Рейли, собственно говоря, и не рассчитывал, что его кто-нибудь встретит. Связь с большой землей была не слишком постоянной, но он надеялся, что найдется хоть кто-нибудь, готовый нести его веши…

Ну и ладно. В конце концов только что умер человек. Рейли решил, что его вещи никуда не денутся. Он завернулся в плащ, хотя задубевшая ткань не могла защитить его от ветра, и направился вслед за печальной процессией.

Теперь он шел вровень с рыбаками, и когда один из них пожаловался на усталость, Рейли сменил его и взялся нести утопленника, держа его за голову.

Потом и второй из стариков остановился, схватившись за грудь, и оказалось, что Рейли уже не только держит усопшего за голову, но и весь вес верхней части его тела приходится на него одного.

Наконец и третий рыбак наклонился, разразившись приступом судорожного кашля, сотрясавшего все его тело. Не прошло и минуты, как Рейли, взвалив труп на спину, тащил его один, а друзья Стабена криками выражали ему свое одобрение. Слава Богу, мрачно думал Рейли, что об этом не станет известно Кристине. Возможно, его смерть она сочла бы романтической, но в этой ситуации не было и намека на романтическое приключение.

Шатаясь, он приближался к трактиру. Теперь уже стало очевидно, что это трактир. Хотя его название на побитой всеми ветрами вывеске — «Истерзанный заяц» — не вызывало особенно приятных ассоциаций, как только распахнулась дверь, Рейли окутала волна тепла, напоенного запахом пива, и он с облегчением подумал, что там тепло, сухо и можно получить кружку пива или стакан виски.

В трактире было полно людей. И как только один из его новообретенных приятелей провозгласил, что «Стабен умер по пьянке, а этот малый его выудил», послышался гул возбужденных голосов, и возникло кое-какое движение.

Люди, сидевшие в трактире, убрали свои пивные кружки с дороги, освободив ее для женщин, бросившихся вперед, чтобы положить поперек нескольких скамей огромную доску, а мужчины поставили это сооружение возле огня.

— Положите его сюда, — скомандовала крупная пожилая женщина в безупречно чистом переднике и чепце. — Вот сюда, прямо на стол.

Рейли подчинился, хотя слово «стол» не слишком подходило для этой конструкции, на которую уложили холодное безжизненное тело. Как только человек, которого при жизни звали Стабеном, был помешен на жесткие доски, женщина поспешила сорвать с него мокрую одежду и голосом, больше похожим на лай, выкрикивала при этом указания всем, находившимся в пределах слышимости.

— Принеси бутылку виски. Флора, а ты, Мейв, одеяла из комнаты наверху. В задней кухне, Нэнси, на огне стоит большая кастрюля с водой. Принеси ее и найди каких-нибудь тряпок. Кто-нибудь пошел за мисс Бренной?

— За ней послали мальчика, — заверил ее один из рыбаков.

— Хорошо, — сказала женщина.

Опять мисс Бренна! Кто, черт возьми, эта мисс Бренна, недоумевал Рейли. На редкость безобразное имя, по его мнению, и это мнение разделили бы его друзья Пирсон и Шелли, объявившие бы, что имя Бренна чуть ли не самое уродливое в английском языке, если, конечно, не считать имени Меган. Они бы, разумеется, сказали, что у женщины, носящей имя Бренна, должно быть по крайней мере несколько подбородков, огромные передние зубы и лошадиное лицо.

Паромщика раздели догола, он лежал теперь под взглядами всех, кто желал бы на него поглазеть, то есть всех тех, кто собрался в «Истерзанном зайце». Это были все слуги, среди которых оказалось несколько женщин, в том числе очень молодых. Было удивительно то, что молодых леди, казалось, ничуть не смущал вид трупа или его нагота.

Даже когда его подвергли унижению омовения с помощью тряпья, намоченного в горячей воде, котел с которой держала в руках девушка по имени Нэнси, ни одна из этих закаленных суровой жизнью в горах Шотландии девиц не выразила отвращения и не взглянула на труп лишний раз.

— Гм, — только и сумел вымолвить Рейли, когда его зубы наконец перестали выбивать дробь и он обрел дар речи, а к этому времени тело уже было обернуто горячими тряпками с головы до ног.

Женщина, судя по всему, хозяйка заведения, снизошла только до одного взгляда на Рейли. Потом она рявкнула на девушку:

— Ну, Мейв, что ты стоишь столбом? Помоги джентльмену избавиться от мокрой одежды и дай ему одеяло накрыться.

Рейли с тревогой посмотрел на весьма решительную молодую леди, направлявшуюся к нему. Он сделал неуверенный шаг назад и, подняв руки, воскликнул:

— Нет, нет! Не надо. Я в порядке! Мне хорошо! Правда! Но, думаю, мне кое-что следует сказать вам, мадам. Этот человек, который лежит вот здесь…

Но Рейли, приезжавший прежде в Шотландию только поохотиться и в то время почти не имевший никаких контактов с местным населением, был плохо подготовлен к обороне целеустремленной гэльской девушки. В мгновение ока Мейв схватила и принялась срывать с него одежду с такой прытью, что ему пришло в голову: девушка эта имеет незаурядный опыт в деле… разоблачения упирающихся завсегдатаев… а уж что касалось цели этого действа, то о ней оставалось только гадать.

Девушка загнала его в угол в буквальном смысле слова и стащила с него сначала жилет и рубашку, как прежде плащ и куртку, а потом решительно взялась за застежки штанов…

— Этого, — сказал Рейли, хватая девушку за запястья, потому что ее пальчики работали очень скоро и ловко, — я думаю, этого будет вполне достаточно.

Мейв не мигая смотрела на него, и выражение ее лица не сулило ему ничего хорошего. Во всяком случае, оно было отнюдь не таким, как он ожидал. Лицо вовсе не показалось ему смущенным. Скорее оно было игривым.

— Она сказала, чтобы я сняла с вас мокрую одежду, — напомнила ему девица.

— Да, — согласился Рейли. — Но, видите ли, мне хотелось бы остаться в штанах, если не возражаете.

— Не думаю, что вам следует оставаться в них, — сказала Мейв. — Вы сляжете с ангиной, если не снимете их.

— Или с ревматизмом, — подала голос другая особа женского пола.

Только тогда Рейли заметил юную Нэнси, девушку, которую хозяйка посылала за горячей водой, чтобы обмыть лодочника. Она вернулась и смотрела на них обоих с величайшим вниманием.

— Правильно, — охотно согласилась Мейв, — или с ревматизмом.

Взгляд Мейв прошелся по его обнаженной груди:

— Зачем это такому красивому молодому человеку, как вы?

Рейли, окончательно убедившийся, что попал в сумасшедший дом, взял Мейв за запястья и поставил на ноги. Потом он оторвал ее цепкие пальцы от застежки своих штанов, пытаясь при этом сохранить остатки собственного достоинства.

— Я все-таки рискну, — сказал он, решительно отстраняя Мейв.

Теперь, одетый только в пару мокрых штанов и такие же промокшие сапоги, Рейли заметил, что его страх опозориться перед всей деревней был напрасным. За исключением Мейв и Нэнси, никто не обращал на него ни малейшего внимания. Завсегдатаи «Истерзанного зайца», похоже, были заняты только содержимым своих кружек с элем, а вовсе не полуголым мужчиной в углу, и кружки эти имели для них гораздо большую притягательность, чем совершенно голый мужчина, лежавший на столе в центре комнаты.

Все, кроме хозяйки таверны, были заняты собой. Она же не переставая взывала к усопшему паромщику:

— Очнись! Очнись же, Стабен.

Рейли, тронутый упорным нежеланием женщины признать очевидное, мягко сказал ей:

— Мадам, как мне ни прискорбно сообщать вам это, но Стабен умер.

Женщина замерла, держа в руках горячие мокрые тряпки, от которых поднимался пар, и чуть не уронила их на нижнюю часть тела паромщика, которую собиралась обернуть ими.

— Умер? — эхом отозвалась она.

Это слово, по-видимому, оказало разительное действие на присутствующих, потому что внезапно все головы повернулись к Рейли.

— М-м… да.

Теперь, когда наконец ему удалось привлечь к себе общее внимание, Рейли остро осознал свою почти полную наготу. Обещанное одеяло все еще не появлялось.

Тем не менее он должен был выполнить свою обязанность и решил это сделать.

— Да, мадам, — продолжал он, — умер. С того момента, как я вытащил его из воды, у него нет пульса и он не дышит. Боюсь, ваши усилия, какими бы героическими они ни были, бесполезны.

Рейли заметил, что посетители «Истерзанного зайца» внезапно проявили интерес к человеку, лежащему на досках, когда выяснилось, что он не подаст признаков жизни. Некоторые из них даже вытягивали шеи, чтобы лучше его разглядеть.

Мертвый паромщик оказался для них значительно интереснее, чем живой.

— Умер? — Женщина посмотрела на мертвенно-бледное лицо. — Стабен? Но он прежде никогда не умирал.

Рейли поднял бровь.

— Да, — сказал он, гадая, все ли здесь были с придурью и, если так, что мог предпринять он, будучи единственным врачом. — Но на этот раз, к несчастью, его купание в холодной воде оказалось роковым. Мне очень неприятно быть вестником столь печальных событий. Я сделал все возможное, чтобы спасти его, но вода была слишком холодной, а ведь он был почтенного возраста.

Рейли подумал, что разумным было бы не упоминать о состоянии глубокого опьянения, в котором пребывал усопший.

В конце концов среди посетителей таверны были и леди.

— На этот раз испытание оказалось для него непосильным, — сказал Рейли. — А теперь, если вас это не очень затруднит, я хотел бы знать, не пошлете ли вы кого-нибудь к парому за моими вещами. Я хотел бы переодеться.

Его речь была прервана громким стуком хлопнувшей двери, и в таверне появилась высокая фигура, закутанная в тяжелый темный плащ, полы которого трепал ветер.

— О, мисс Бренна!

Хозяйка таверны «Истерзанный заяц» встретила гостью с заметным облегчением.

— Слава Богу, что вы здесь!

Рейли с интересом разглядывал фигуру, остановившуюся в дверном проеме. Так это и есть мисс Бренна, о которой говорят все! Да, ее внешность не разочаровывала. Она была достаточно высокого роста, пожалуй, всего на несколько дюймов ниже его, а он был выше шести футов. Плащ скрывал ее фигуру, а капюшон — лицо. Поэтому Рейли не мог судить, насколько все остальное подходит к такому имени, но и увиденного было достаточно, чтобы заключить, что она выглядит амазонкой.

Пирсон и Шелли были бы рады услышать это.

— Стабен снова ушел в запой, — сообщил ей один из рыбаков, — а этот вот говорит, что он помер.

— Кто?

Голос у нее был как раз под стать имени, низкий и глуховатый, вовсе не женственный. Рейли мысленно поздравил себя с тем, что оказался таким хорошим знатоком женщин, когда рука в перчатке расправила складки плаща, откинула назад капюшон… и Рейли чуть не хватил удар. Потому что у нее и в помине не было двойного подбородка, и ничто в ее лице ни в малейшей степени не напоминало лошадь, кроме, может быть, гривы медных локонов, свободно ниспадавших на плечи и не удерживаемых ни сеткой, ни гребнем. По правде говоря, эта мисс Бренна была просто красивой.

Он готов был присягнуть в этом, даже принимая во внимание то, что под плащом у этой девушки оказалась пара мужских брюк…

Мужские штаны плотно обтягивали ее стройные бедра, а тонкую талию перехватывал широкий кожаный ремень. На ногах девушки были крепкие кожаные башмаки.

Прежде Рейли никогда не случалось видеть женщину в мужских штанах. Он был совершенно уверен в том, что Кристина скорее продефилировала бы в мешке из-под картофеля, чем в чем-либо, хоть отдаленно похожем на мужские панталоны.

И тем не менее такое новшество в вопросах моды Рейли охотно одобрил бы. По правде говоря, эта встреча совсем сбила его с толку. Поэтому он не сразу осознал, что девушка снова заговорила.

— Кто сказал, что Стабен умер? — спросила она своим низким голосом, который так не вязался с ее женственным обликом.

С десяток пальцев указали на Рейли, а секундой позже его приковал к месту взгляд не только самых синих из всех виденных им глаз, но и самых проницательных.

На нем не оказалось шляпы, которую он мог бы сорвать с головы при виде ее, поэтому ему оставалось только слегка поклониться. При этом он мучительно ощущал свою наготу.

— Я это сказал, — проговорил он, необъяснимо волнуясь под взглядом ее ярких глаз. — Я это сказал. Я сам вытащил его из воды. У него не прощупывался пульс. Он был холоден как лед…

— Кто вы? — спросила она, моргнув лишь раз.

Он заметил, что мисс Бренна в отличие от всех, кого он встретил с тех пор, как пересек границу Шотландии, не говорила, как местные, с акцентом, но произношение у нее было как у богини или как у королевы. Это был чистый и прекрасный английский выговор.

— Стэнтон, — представился он, — Рейли Стэнтон. Я принял место врача…

Она уже отвела взгляд и сделала несколько шагов к трупу.

—…которое оказалось вакантным.

Рейли наблюдал, как она повернула усопшего на бок и встала за его спиной.

— Я принял место врача. И здесь я для того, чтобы начать работать.

И так как ничто из сказанного им не звучало вразумительно, он поспешно добавил:

— У меня есть медицинская лицензия от Королевского медицинского колледжа, а также от Оксфорда. К тому же я учился еще и в Париже… Возможно, вы не слышали, что я сказал, но этот джентльмен совершенно…

К его величайшему изумлению, девушка с силой ударила кулаком по спине паромщика, между лопаток, удар этот сопровождался глухим и гулким звуком и прикончил бы беднягу, если бы он уже не был мертв…

— Мне ужасно жаль, — закончил Рейли. — Я сделал все, что мог.

Как раз в этот момент паромщик вдруг открыл рот и изверг на пол фонтан рома пополам с морской водой, забрызгав башмаки всех, кто находился рядом, в том числе и Рейли.

Моргая с самым нелепым и дурацким видом, недавно почивший паромщик улыбнулся бессмысленной кроткой улыбкой и пробормотал:

— Прошу прощения…

Глава 2

— О каком вакантном месте речь? — спросила Бренна.

Рейли поднял полные изумления глаза от только что воскресшего человека и посмотрел на девушку.

Она была настолько высокой, что ей достаточно было чуть вздернуть подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. Голова Кристины, помнится, не доходила даже до середины его груди.

— О каком месте речь, мистер Стэнтон? — повторила она.

Рейли с недоумением услышал собственный голос:

— Но ведь он был мертв. Этот человек был мертв. У него не билось сердце. Я прослушивал его грудь.

Она бросила равнодушный взгляд на паромщика, принимавшего поздравления от друзей и соседей и довольного тем, что оказался в центре внимания, и еще больше развеселившегося, когда кто-то сунул ему в руку дымящуюся кружку.

— О, — сказала она, — обычно от холода у него сердце ненадолго останавливается. Надо пару раз хорошенько огреть его, чтобы оно заработало снова.

Рейли покачал головой:

— Неудивительно, что они все твердили, будто прежде он никогда не умирал. Сколько раз вы уводили этого малого от врат Аида?

— Раз или два, — ответила она. Он усмехнулся:

— Я уверен, что это бывало чаще. Должен заметить, что, когда я учился в Париже, мне не довелось встретить в специальной литературе упоминания о таком способе оживления пациентов.

— О! — Девушка рассмеялась. — Париж…

При этом она закатила глаза. Похоже было, что о Париже она невысокого мнения.

— Да будет вам известно, — произнес Рейли с достоинством, стараясь не показать, что гордость его уязвлена, — что в Париже я изучал медицину под руководством светлейших умов.

— И эти светлейшие умы ничуть не помогли вам вернуть Стабена к жизни, верно? — услышал он ее презрительную реплику.

Рейли нахмурился:

— У меня нет привычки лупить пациентов по спине.

— Возможно, следовало бы научиться, — с нежной улыбкой посоветовала девушка. — Быть может, вы сохранили бы жизнь некоторым из них.

Он с гневом воззрился на нее, собираясь с силами, чтобы высказать свое нелицеприятное мнение о ней.

— Но следует привыкнуть и терять пациентов.

Взгляд синих глаз, скользнув от лица Рейли к его обнаженным плечам и слегка поросшей курчавыми волосами груди, наконец остановился на поясе его штанов.

Впервые за долгое время Рейли почувствовал, что краснеет. К тому же он ощутил внезапный порыв любой ценой укрыться от этого проницательного взгляда, а это было смешно и нелепо.

Не желая показать ей, что смущен, он сложил руки на груди и сказал:

— Потеря рубашки — небольшая цена за спасение человеческой жизни.

«Даже, — прибавил он про себя, — жизни этого слабоумного пьянчуги».

Он не произнес последних слов вслух, но, видимо, мисс Бренна подумала то же самое, если только можно было счесть признаком единомыслия то, что она слегка подняла бровь. Хотя скорее всего она подумала совсем другое: что это вовсе не он, а она спасла жалкую жизнь Стабена.

В конце концов, какими бы ни были се мысли, она удержалась от того, чтобы высказать их вслух. Вместо этого девушка снова спросила:

— Так что привело вас сюда, мистер Стэнтон? О каком месте вы упомянули?

— О месте доктора, конечно, — ответил Рейли. — Я доктор Стэнтон. А что касается объявления о вакансии доктора, то оно появилось в «Таймс».

— Ах, в «Таймс», — с сомнением сказала она.

Конечно, это недоверие ранило его чувства почти так же, как ее оскорбительная манера разглядывание его с головы до ног. Оглянувшись в поисках одежды, он заметил Мейв, по-видимому, забывшую и о том, что обещала принести ему одеяло, и о виски, но зато развесившую его мокрое платье у огня.

— Это был ответ на мой запрос, — сказал Рейли и пересек комнату, чтобы взять свой жилет. Подкладка еще сочилась влагой, как, впрочем, и лицевая сторона жилета. Все, что заледенело на холоде, теперь медленно оттаивало в тепле таверны. Прошло достаточно времени, прежде чем ему удалось выудить насквозь промокшую бумагу с самого дна кармана.

Только когда Рейли вытащил бумагу и поднес к свету, он заметил, что это вовсе не та. Это было письмо от Кристины, которое он носил как можно ближе к сердцу, с того самого драматического дня его получения. Теперь письмо превратилось во много раз сложенный розоватый клочок бумаги, на котором можно было разобрать лишь несколько строк, написанных женской рукой. Почерк Кристины, как и все остальное в ней, был, безусловно, женственным.

Молодая женщина по имени Бренна снова приподняла темно-каштановую бровь.

— Это вовсе не похоже на официальное приглашение или объявление в газете «Таймс», — заметила она.

Рейли с досадой запихнул уже бесформенную бумажку в карман и выудил другую.

— Вот оно, — сказал он. — Вот ответ на мой запрос, который я послал, прочитав объявление о вакансии. Это письмо от Йена Маклауда, графа Гленденинга…

Слово, сорвавшееся с уст девушки, было столь грязным, что Рейли довелось услышать его только раз в доках Восточного Лондона в те первые несколько ночей, которые он провел там после того, как Кристина разорвала помолвку с ним. Пирсон и Шелли тогда настояли на том, чтобы найти ему шлюху и таким образом смягчить боль разбитого сердца. Голос девушки, столь низкий и глубокий, произнес грязное слово так отчетливо, что звук раскатился по всей комнате и достиг ушей хозяйки таверны, немедленно оторвавшейся от созерцания паромщика.

— В чем дело, мисс Бренна? — обеспокоенно спросила женщина. — Он был с вами груб, этот человек?

Она обратила взор, полный упрека, к Рейли:

— Следите за своими манерами, сэр. Это приличное заведение, и я не позволю оскорблять моих гостей. Я ценю то, что вы принесли сюда Стабена, но не позволю никому даже малейшей вольности по отношению к мисс Бренне…

Рейли, чрезвычайно изумленный, сказал только:

— Видите ли, мадам, я и пальцем не дотронулся до вашей мисс Бренны, и меня возмущает намек на то, что я мог вести себя неподобающим образом по отношению к вашей…

Он осекся, потому что лицо, которое он якобы серьезно оскорбил, вдруг вырвало из рук пожилой женщины бутылку. Рейли, который начал было приходить в себя после испытанного потрясения, услышав грубую брань из столь прекрасных уст, был еще больше поражен, увидев, как эти самые уста обхватили горлышко бутылки, и молодая женщина отхлебнула добрый глоток виски.

Никогда до этих пор ему не приходилось видеть, чтобы женщина хлестала виски из бутылки, как, впрочем, и из стакана тоже. Кристина иногда пила вино, но только из хрустального бокала, и она никогда не держала во рту ничего крепче этого вина.

Несмотря на то что для Рейли это было шоком, такое поведение было естественно для личности, называющей себя Бренной.

Она оторвалась от бутылки и возвратила ее хозяйке таверны.

— Прошу прощения, миссис Мерфи, — сказала она несколько смущенно. — Дело не в этом. Дело в другом — вот в нем.

Теперь выбитой из колеи выглядела миссис Мерфи.

— О Господи! — пробормотала хозяйка.

— Я лучше пойду…

К величайшему разочарованию Рейли, мисс Бренна поплотнее запахнула плащ, скрыв под ним свои стройные бедра.

— И посмотрим, не смогу ли я уладить дело…

— О Боже! — выдохнула миссис Мерфи. — Право же, мисс Бренна, думаю, вам не стоит ходить одной.

— Со мной все будет в порядке. — Она тряхнула непослушными рыжими волосами, добавив: — Держите мистера Стабена в тепле и постарайтесь влить в него горячего чаю. Не виски, а чаю. Поняли, миссис Мерфи?

— Поняла, — пробормотала матрона. — Только будьте осторожны, мисс Бренна. Надвигается густой туман, и, похоже, дорога замерзнет.

Девушка отмахнулась от нее и произнесла:

— У доктора Стэнтона такой вид, что ему, по-моему, не повредит стаканчик виски.

Кивнув красивой головкой в сторону Рейли, она направилась к двери.

— И дайте ему сухую рубашку, если найдете подходящую по размеру.

Услышав это, Рейли понял, что она сбросила его со счетов целиком и полностью.

— Послушайте! — закричал он. — Я еще не закончил…

Но дверь «Истерзанного зайца» захлопнулась, чуть не задев его по лицу, и он был вынужден умолкнуть.

— Не принимайте близко к сердцу мисс Бренну, — посоветовала миссис Мерфи материнским тоном. Она поспешила к нему, расправляя на ходу давно обещанное одеяло, и обернула им плечи Рейли. — Давайте-ка обсохнем и согреемся. Должно быть, вы промерзли до костей. Мисс Бренна права насчет рубашки. Во всей деревне не найдется подходящей для вас, если не считать лорда Гленденинга, но никому не известно, одалживал ли он кому-нибудь свои рубашки. Выпейте-ка стакан вот этого и погрейтесь, пока ваша одежда высохнет.

Она налила ему виски из бутылки, к которой только что прикладывалась мисс Бренна.

Рейли рассеянно взял стакан из руки хозяйки, глядя вслед молодой женщине, так быстро исчезнувшей. Он хорошо видел в окно ее удаляющуюся фигуру, протерев для этого краешком одеяла запотевшее стекло. Она вскочила на серую кобылу. Ноги кобылы были чуть длиннее ног женщины.

«Ездит верхом без дамского седла! — отметил про себя Рейли. — Ну что тут можно сказать?..»

Прежде он никогда не видел женщины, сидящей на лошади по-мужски.

Его мать и сестры предпочитали кататься в фаэтоне от дома до парка и обратно домой. А Кристина вообще ужасно боялась лошадей. Насколько ему было известно, у нее не было даже костюма для верховой езды, не говоря уже о дамском седле.

Но дамского седла, по-видимому, не было и у этой амазонки, мисс Бренны. Рейли наблюдал за ней и видел, как она поддала своей серой лошадке пятками по бокам, и мгновенно и лошадь и всадница скрылись из виду в густом тумане.

— Ну прямо как королева Боадиция <Боадиция — легендарная королева Англии, бунтовавшая против римлян.>, — с изумлением констатировал Рейли, не сознавая, что говорит вслух, до тех пор, пока миссис Мерфи не ответила ему.

— Да, — сказала она без малейшего энтузиазма. — Точно как вы говорите, сэр. Так вы наконец избавитесь от мокрых штанов, или вы срослись с ними намертво? И если вы отдадите мне ваши сапоги, я велю Нэнси, чтобы она набила их ветошью, иначе кожа покоробится и они потеряют вид.

Рейли сел и без колебаний принялся стягивать сапоги.

— Кто эта женщина? — спросил он, пока занимался своей обувью. — Она ведь не здешняя?

— Вы спрашиваете о мисс Бренне? — поинтересовалась миссис Мерфи, следя за его действиями. Заметив, что ему не удается избавиться от сапог, она притянула его ногу к себе и принялась ему помогать.

— Она ведь уроженка Лондона? Верно?

Ей наконец удалось стянуть с него сапог, который при этом издал громкий звук, похожий на чавканье. Миссис Мерфи, качнувшись, едва устояла на ногах, а из некогда прекрасно выделанной тонкой кожи выплеснулась струя морской воды.

— Весьма сожалею, — сказал Рейли, заметив на полу растекавшуюся лужу. — Я заплачу, если вода нанесет вам ущерб. Итак? Она родом из Лондона?

Миссис Мерфи уже распорядилась, чтобы вытерли лужу, и, похоже, не расслышала вопроса Рейли, так как молча принялась трудиться над вторым сапогом.

— Должно быть, из Хэмпстеда, — продолжал Рейли, вытаскивая несколько банкнот из своего бумажника. — Вот она откуда. Я прав?

Второй сапог наконец сдался, и служанки снова принялись вытирать пол. Рейли пошевелил замерзшими пальцами в мокрых носках.

— Но какая девушка из Хэмпстеда проделает столь длинный путь сюда? — недоумевал он. — Должно быть, она замужем за каким-нибудь местным парнем?

Но он тут же подумал, что если бы она была замужем, ее едва ли называли мисс Бренна…

Нельзя было сказать, что его по-настоящему интересовало гражданское состояние женщин, имеющих несчастье носить столь безобразное имя — Бренна… Даже если они необычайно хорошенькие, и носят штаны, и ездят на лошади по-мужски. Особенно таких, что проявляют к нему явную антипатию. И к тому же столь уверены в себе.

Нет. Он здесь для того, чтобы доказать своей бывшей невесте, что он не дилетант, не верхогляд, а настоящий врач. И что у него твердое намерение спасать человеческие жизни. И именно поэтому он оставил практику в Лондоне, где его пациенты имели весьма неприятную привычку не страдать от болезней, угрожающих жизни.

Как он мог доказать свою приверженность медицине, если ему было некого лечить?

А он собирался это доказать, Господь тому свидетель, даже если бы пришлось терпеть пренебрежение тысячи таких, как мисс Бренна…

— Она из Лайминга, — сказала хозяйка таверны «Истерзанный заяц», и голос ее прозвучал очень уверенно. — Родилась и выросла здесь, в Лайминге.

Рейли был откровенно смущен.

— В Лайминге?

— Да, — ответила женщина, явно обескураженная его недоумением.

Рейли потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это сообщение.

— Как такое возможно? Она, несомненно, хорошо образованна, к тому же обладает некоторыми медицинскими познаниями. Ведь не может же она быть повитухой? Для этого занятия она слишком молода. Ей ведь не больше двадцати?

Миссис Мерфи внимательно выслушала все его вопросы, но, судя по всему, не сочла, что они заслуживают ответов. Вместо этого сама задала вопрос:

— Вы сказали, что где-то оставили свой сундук, мистер Стэнтон? Может быть, мы найдем в нем для вас рубашку и сухие штаны?

Она высказалась настолько прямолинейно, что у Рейли мгновенно пропало желание задавать вопросы.

— Да, у меня есть веши. Они остались в лодке. Там несколько саквояжей с медицинскими инструментами. Знаете ли, я бы предпочел, чтобы все это было доставлено мне прямо домой.

Миссис Мерфи смотрела на него явно озадаченная:

— Домой, сэр?

Рейли кивнул:

— Верно. Лорд Гленденинг уверил меня, что это место предполагает и наличие жилья. Он писал, что это дом, вернее, коттедж. Я даже помню его название. Берн-Коттедж. Так он назвал его в письме.

Девушки, деловито вытиравшие пол, внезапно прекратили работу и подняли на него изумленные глаза.

— Берн-Коттедж? — удивилась миссис Мерфи. — Он сказал, что вы будете там жить? Вы вполне уверены?

— Вполне, — заверил ее Рейли. — Я был поражен странным названием коттеджа и подумал, что, видимо, он расположен недалеко от ручья.

Он рассмеялся, но то ли потому, что упомянутый коттедж и в самом деле претерпевал подобные бедствия, то ли потому, что у хозяйки таверны, ее служанок и посетителей полностью отсутствовало чувство юмора, никто ему не ответил.

Впрочем, Кристина всегда утверждала, что его юмор часто проявляется не к месту, и сейчас, решил он, был как раз такой случай. Девушки, на которых хозяйка сурово посмотрела, тотчас же вскочили на ноги и поспешили прочь, вероятно, обслуживать других посетителей. Жизнь таверны потекла по-прежнему, когда стало ясно, что паромщик выжил. Стабен уже переоделся в сухое платье.

Рейли сказал:

— Послушайте, надеюсь, я никого не задел. Ведь «Наводнение» означает, что там поблизости ручей?

Миссис Мерфи любезно улыбнулась ему и сказала:

— Конечно, сэр. Это очень славный коттедж. Но только…

— Говорите же, мадам, — подбодрил се Рейли. — Не стесняйтесь. Ясно, что вы чего-то недоговариваете. Что, это место проклято? Я слышал, что прошлым летом здесь была эпидемия холеры. И этот ваш коттедж тоже находился в карантине? Да?

— Нет-нет, — поспешно перебила его миссис Мерфи, — дело не в этом. Дело в том, что… в том, что…

— Да скажи ты ему, Майра! — крикнул один из завсегдатаев, сидевший у стойки.

— Дело в том, что… — Казалось, миссис Мерфи готовилась принять важное решение и боролась с собой, но потом отважно закончила начатую фразу: — Дело в том, что сейчас слишком поздно ехать туда. Туман густой. Я пошлю кого-нибудь за вашими вещами, а вы переночуете здесь. Флора может спать с Мейв. Ты ведь согласна, Флора?

Флора, на которую Рейли впервые бросил взгляд, отличалась невероятно огромным животом, обрисовывавшимся под засаленным передником; она в ответ только выпучила глаза и принялась расставлять стулья в дальнем углу комнаты.

— Послушайте, — обратился к ней встревоженный Рейли, — нет никакой необходимости, чтобы мисс, чтобы… миссис Флора уступала мне свою постель. Если коттедж действительно слишком далеко, я останусь здесь и лягу в этой комнате. Для меня это не будет большой потерей.

— Конечно, нет, — возразила миссис Мерфи с ужасом. — Для Флоры переночевать в другой комнате — пустяк.

— Вовсе не пустяк. — Рейли расслышал недовольный голос Флоры, хотя она и бормотала вполголоса.

Но, должно быть, хозяйка все-таки услышала ее, потому что направилась к девушке с рукой, поднятой, должно быть, для того, чтобы дать служанке оплеуху.

— Довольно, мисс! — прикрикнула миссис Мерфи на служанку, но прежде чем она успела осуществить свое намерение, Рейли схватил занесенную для пощечины руку и с силой сжал ее.

— Послушайте, мадам, — сказал Рейли, и в голосе его прозвучала уверенность, которой он не ощущал. По его мнению, в мире не было ничего худшего, чем хозяева, раздающие оплеухи своим слугам, и мужья, поколачивающие своих жен. — С моей стороны было бы совсем не по-джентльменски выставить молодую леди из ее комнаты. Особенно молодую леди в положении миссис Флоры. Если бы мои коллеги узнали об этом, меня выкинули бы из колледжа.

Конечно, это было бесстыдной ложью. Среди представителей медицинской профессии было множество людей, кто не имел бы ничего против того, чтобы выгнать молодую беременную женщину из ее комнаты, если их удобства потребовали бы этого. У многих коллег Рейли были особые представления об их правах и преимуществах, которых Рейли никогда не мог понять.

Но миссис Мерфи едва ли раньше встречала много врачей и, несомненно, не была осведомлена об этом прискорбном факте.

— Итак, моя добрая леди, — продолжал Рейли, слегка ослабив хватку, но все еще продолжая держать даму за руку, — если вы будете столь любезны, что распорядитесь доставить мои вещи сюда, я прекрасно устроюсь здесь, и давайте покончим с этим.

Миссис Мерфи была не единственной в таверне, кто воззрился на него с нескрываемым изумлением. Мейв, Нэнси и даже «беременная» Флора — все они глазели на него так, будто он был животным какой-то редкой и ранее не виданной ими породы.

Однако пристальные взгляды женщин не имели никакого отношения к галантности Рейли. Просто когда Рейли потянулся, чтобы схватить миссис Мерфи за руку, одеяло сползло с него, и его обнаженная грудь вновь предстала на всеобщее обозрение. А их взгляды были весьма заинтересованными, и, насколько можно было судить по выражению их лиц, они оценивали его с пристрастием.

Миссис Мерфи опомнилась первая и отвела взор от голого торса Рейли.

— Ну, — сказала она, медленно подыскивая слова, — право, не знаю. Думаю, что лорду Гленденингу это не понравится…

— Ну если уж лорду Гленденингу это не понравится, — заявил Рейли, — он может пригласить меня остановиться в замке Гленденинг. Верно?

Миссис Мерфи, поколебавшись, кивнула:

— Да, пожалуй, может.

— В таком случае все решено. — Рейли выпустил пухлую ручку и потянулся за своим одеялом, представлявшим плохую защиту от похотливых взглядов Мейв и ее товарок. Он взял стакан с виски, который надолго оставил стоять возле своего локтя, поднял его и отсалютовал, глядя на Флору:

— За ваше здоровье, леди…

Бросив взгляд на паромщика, снова стремительно впадавшего в беспамятство, потому что его приятели не поскупились и каждый старался предложить ему стаканчик, Рейли запрокинул голову и одним глотком покончил с содержимым своего стакана.

Виски оказалось отличным и настолько крепким, что у него защипало глаза, но это не испортило вкуса напитка. Огненная жидкость обожгла его горло и согрела все тело. Он подумал, что Пирсон и Шелли заплатили бы за стаканчик такого виски две и даже три кроны, а он пил его здесь даром, потому что вытащил из воды полумертвого от пьянства паромщика. А они еще убеждали его не покидать Лондона!

Только после того как он выпил еще несколько стаканов виски, Рейли наконец смог переодеться в сухое платье, извлеченное из его сундука, и тогда вспомнил, почему Кристина расторгла с ним помолвку. Одной из причин разрыва она назвала его постоянное, хроническое пьянство. Пожалуй, слово «хроническое» было уж слишком сильным. Но ведь в конце концов он напивался не чаще, чем другие. А по правде говоря, даже реже.

Но Кристина, прелестная и набожная Кристина, ни разу в жизни не пропустившая воскресной проповеди и бывшая членом всевозможных обществ: умеренности и трезвости, миссионерского и аболиционистов и множества других, — Кристина считала, что выпить один-два стаканчика виски за вечер — вещь недопустимая.

Впрочем, возможно, она была права. Чем больше он пил, а в «Истерзанном зайце» царила атмосфера вакханалии, которой Рейли становилось противиться все труднее, тем быстрее он забывал, зачем явился в это уединенное место.

Уж, конечно, не для того, чтобы сидеть локоть к локтю с местными пьянчугами, как теперь, а для того, чтобы выполнять нужную работу и делать ее хорошо, чтобы принести себя в жертву другим и доказать мисс Кристине Кинг раз и навсегда, что Рейли Стэнтон, лорд Рейли Стэнтон, чтобы уж быть точным, ведь он был восьмым маркизом Стиллуортом, кое-что может, что он кое-чего стоит, что он человек отважный и имеет убеждения и что ему не требуется размахивать своим титулом, как флагом, чтобы завоевать уважение. И уж конечно, он не пьяница и нерешительный бездельник, каким она его, как видно, считала.

— Стэнтон! — обратился к Рейли его новый друг Адам Макадамс, самый старый и самый беззубый из рыбаков, прервавший его размышления. Он обнял Рейли за шею и пробормотал заплетающимся языком: — Позволь мне угостить тебя еще одним стаканчиком.

— Нет, благодарю, — вежливо отказался Рейли. — С меня уже довольно.

— Ну еще один, только один стаканчик. Ты ведь спас моего приятеля Стабена. Неужели ты не позволишь мне угостить тебя стаканчиком виски за то, что ты спас Стабена?

— Не я его спас. Его спасла ваша мисс Бренна.

— Еше один стаканчик, — прошамкал Макадамс, — еще один.

Рейли уже не мог припомнить, чтобы где-нибудь его встречали так тепло и гостеприимно. Право же, его друзья все это представляли неправильно. Оказалось, что горцы — вполне цивилизованные люди. А жители острова Скай — добрейшие из всех горцев.

Со слезами на глазах Рейли промолвил:

— Ладно. Еще один. Но только если вы разрешите мне произнести тост.

— Валяй, — сказал Макадамс, — произноси свой тост.

Рейли высоко поднял стакан:

— Я хочу произнести тост за здоровье самой прекрасной, нежной и милой леди на свете, автора вон того письма, что сушится на веревке у камина.

Все повернули головы и посмотрели на розовый клочок бумаги, сушившийся у огня.

— За здоровье самой благородной, прелестной, самой достойной женщины, на которой я намерен жениться, если только она согласится, за здоровье бесценной мисс Кристины Кинг.

— За мисс Кинг, — повторили хором рыбаки.

Они опрокинули свои стаканы с виски, и тогда Рейли повернулся к Адаму Макадамсу и спросил:

— В чем там дело с этим Берн-Коттеджем?

Но ответа он не получил, потому что все его новые друзья отрицательно покачали головами, не позволив Адаму сказать больше ни слова.

И Рейли, испытывая новое для него чувство дружеского расположения и ощущая приязнь и поддержку присутствующих, подумал, что, как бы не по-джентльменски это ни было, ему следует присоединиться к ним и вздремнуть вместе с ними… несмотря на то что Кристина сочла бы такое панибратство недостойным.

Глава 3

Замок выглядел странно. Несомненно, некоторые его части были весьма древними, но пристройки более позднего времени, возможно, относящиеся примерно к 1650 году, начали разрушаться первыми. Стены замка постепенно крошились в течение многих десятилетий, фундамент пропускал сырость.

Каждую весну его темницы затопляло. Так как узников больше не держали в этих подземных казематах, то в этом не было большой беды, но потоки воды грозили выгнать крыс, обосновавшихся в подвалах среди винных бочек, и заставить их переселиться в жилую часть замка.

Это вызывало раздражение слуг, но владельца замка не особенно беспокоило. Бренна была убеждена, что, если бы крыса размером с пони угнездилась на груди лорда Гленденинга, это не особенно огорчило бы его, лишь бы только животное не помешало ему добраться до его кружки с элем.

Оглядывая дремлющего лорда из дверного проема, Бренна втайне сожалела, что сейчас не весеннее время.

Нет, конечно, она не считала большой радостью наткнуться на такого гада в темных заплесневелых коридорах замка Гленденинг. Просто она надеялась, что Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, не будет так благодушен к тому, что крысы вольготно чувствуют себя в его доме, если одна из них взберется ему на гнусную шею, чего он вполне заслуживал.

Но так как крыс под рукой у нее не оказалось, Бренна удовольствовалась тем, что прошла через комнату и изо всей силы пнула ноги лорда, удобно пристроившиеся на каминной решетке.

Огромные ноги лорда Гленденинга в не менее огромных сапожищах с грохотом соскользнули с каминной решетки и обрушились на каменный пол, перебудив собак, прикорнувших у огня. Собаки повскакали с мест и принялись громко лаять, в то время как лорд Гленденинг выхватил меч из складок плаща, в который кутался, и закричал:

— Держи вора! Я вооружен и знаю, как пользоваться оружием!

Но несмотря на то что он свирепо размахивал широким старинным палашом, находившимся во владении его семьи чуть ли не со времен короля Артура, лицо, которому он им угрожал, оставалось спокойным и отнюдь не испуганным. Девушка двумя пальцами, большим и указательным, отвела острие меча от своего горла.

— Почему ты ни разу не говорил мне, — спросила Бренна ледяным тоном, — что собираешься нанять нового врача?

Лорд Гленденинг, похоже, окончательно проснулся и пришел в себя. Он заморгал своими светло-голубыми глазами, опушенными густыми черными ресницами, глазами, которые, как было известно Бренне, заставили трепетать больше женских сердец, чем она смогла бы сосчитать на пальцах рук и ног, и спросил:

— Бренна? Это ты?

— Конечно, я.

Она присела под направленным на нее лезвием меча, который лорд все еще держал на весу, и принялась потирать перед огнем пальцы, замерзшие во время верховой езды. Собаки, узнавшие Бренну, тыкались мордами в ее ладони.

— На место, — проронил лорд Гленденинг, обращаясь к животным, но они обратили на него не больше внимания, чем обычно, и продолжали прыгать и лизать лицо девушки.

Она уселась у камина спиной к огню и повелительно сказала:

— Сидеть!

— Что ты здесь делаешь? — спросил лорд Гленденинг, убирая меч в ножны. — Ты передумала?

Он отвел от лица прядь длинных, черных как смоль волос, внимательно и пытливо оглядывая девушку в свете догорающего огня.

— Значит, ты пришла наконец, слава Богу, в чувство. Ну, тогда стоит это отпраздновать. Ранулл! Проснись и принеси вина!

— Перестань орать! — приказала Бренна и начала вычесывать репьи из собачьей шерсти.

Собака положила тяжелую голову ей на колени, и глаза ее выразили полное блаженство.

— Неужели ты совсем лишился разума, дарованного тебе Господом? Я не передумала. Просто хочу знать о твоих намерениях, например, почему ты нанял врача, не обмолвившись никому ни словом?

Лорд Гленденинг, казалось, слегка смутился.

— Нанял… э… — Он моргнул несколько раз подряд. — О! Так ты дозналась об этом?

Бренна недоуменно покачала головой:

— Ну, пожалуй, можно и так сказать. Полтора часа назад к Майре явился этот малый. А тебе следовало сказать мне…

— Полтора часа назад? — Гленденинг упал в глубокое кресло, обитое гобеленовой тканью, где дремал несколькими минутами раньше. Он выглядел смущенным. — Но ведь он не должен был прибыть раньше среды.

Бренна широко раскрыла глаза:

— Сегодня среда, милорд.

— О!

Йен Маклауд смотрел на свои заскорузлые руки, будто пытался найти в них объяснение своего поведения. Бренна спокойно разглядывала его. Хотя граф Гленденинг редко делал что-нибудь, что ей нравилось, она прекрасно сознавала, что он вряд ли хотел уязвить ее лично.

Он считал, что так будет лучше. По правде говоря, иногда он из кожи вон лез, чтобы заслужить ее расположение.

— Ты ведь мог мне сказать, — мягко упрекнула его Бренна, трепля за ушами одну из собак.

Лорд Гленденинг нахмурился.

По правде говоря, он был самым красивым мужчиной из всех, кого доводилось видеть Бренне в жизни. По крайней мере до сегодняшнего дня: после того как Бренна увидела Рейли Стэнтона, она уже не была в этом так уверена.

Граф же был отлично осведомлен о своей красоте и в отличие от Рейли Стэнтона, как показалось Бренне, понимал, сколь сокрушительное воздействие оказывает его внешность на впечатлительных молодых женщин и даже на женщин постарше. Он не страдал от этого угрызениями совести и всякий раз пользовался этим преимуществом к собственному удовольствию.

Бренна отлично знала также, что красота графа может кого угодно ввести в заблуждение: ведь за ангельской внешностью скрывается дьявольское сердце. Поэтому его мрачность не произвела на нее никакого впечатления. Впрочем, в ответ на его насупленные брови она насупила свои не менее сурово.

— Это ведь нечестная игра, — сказала она хмуро, показывая, что не находит в ситуации ничего забавного. — По крайней мере ты мог бы предупредить меня.

Гленденинг выпятил свой мощный подбородок.

— Я собирался сказать тебе, — ответил он ядовито. — Только, только… забыл.

— О, понимаю, — кивнула Бренна. — Ты забыл. А я было подумала, что ты сделал это намеренно, чтобы застать меня врасплох и сделать более сговорчивой и восприимчивой к твоим предложениям.

— Да, черт возьми, Бренна!

Граф заставил себя подняться со стула и принялся мерить шагами огромную комнату — парадный зал замка с высоченным потолком. Старые и ветхие знамена были украшены гербом этой ветви Маклаудов — пара сражающихся львов на зеленом поле. Они свисали с потолочных балок.

— Чего ты ждешь от меня? — спросил граф.

— Жду, что ты станешь вести себя как мужчина, — сказала Бренна, — а не как избалованный ребенок.

— И в чем же проявляется то, что я веду себя как избалованный ребенок? — поинтересовался граф, так быстро повернувшись к ней, что его длинный плащ завернулся вокруг него. — Я действую в интересах своего народа…

— И это проявляется в том, что ты нанял врача, поместив объявление в «Таймс»? — Голос Бренны был полон презрения. — Ты даже не потрудился узнать, насколько этот человек компетентен. Ведь он может оказаться шарлатаном…

— Он не шарлатан! — огрызнулся граф. — Он прислал мне полдюжины рекомендательных писем, и все рекомендации отличные. Ради всего святого! Он учился в Оксфорде, Бренна! Он член Королевского университетского общества…

— Колледжа, — поправила Бренна.

Граф пожал плечами:

— Он практиковал в Лондоне больше года. Некоторые из его пациентов — пэры. Одна из его пациенток — виконтесса.

— О, и ты полагаешь, что человек, имеющий столь блестящих пациентов и практикующий в Лондоне, ухватится за возможность приехать сюда и работать за гроши в этом убогом месте, самом жалком во всей Европе?

Гленденинг воззрился на нее. К сожалению, он был совершенно невосприимчив к сарказму, и это ее бесило.

— Что ты такое говоришь?

— Я говорю о том, что ты сделал. Если бы ты только посоветовался со мной…

— Почему я не должен был этого делать? Что там не в порядке с этим парнем?

Бренна смотрела на него. Он был так бесхитростен. Во всех отношениях прост и наивен как ребенок. Но в другом настоящий мужчина.

— Да, собственно, с ним все в порядке, — ответила она. — Во всяком случае, ничего такого, о чем ты сейчас подумал.

— Ничего такого? — Гленденинг ухмыльнулся. — Судя по тому, как ты заговорила о нем, я уж было подумал, что он по крайней мере горбун.

— Он не горбун, — отозвалась Бренна.

По правде говоря, это было далеко не так. Насколько она могла заметить во время их короткой беседы, доктор Стэнтон был весьма крепким молодым человеком. Очень крепким и сильным, она смело могла бы это утверждать. Заглянув нынешним вечером в «Истерзанного зайца», Бренна увидела там настоящего живого Аполлона, широкоплечего, с плоским животом, сильными мышцами, шелковистой кожей, отливавшей бронзой в свете камина. Бренне с трудом удалось отвести взгляд от представшего перед ней видения.

Трудно было не заметить, что доктор был очень высокого роста, почти такого же, как сам пресловутый лорд Гленденинг. Но доктор Стэнтон все-таки не был столь высок, как граф. О нет! Однако, судя по всему, был так же силен.

Это можно было видеть по сильно развитым мускулам рук, которые, как она заметила, напряглись, когда доктор сложил руки на широкой груди. Бренна даже не пыталась гадать, зачем доктору иметь такие сильные руки, но именно это позволило ему вытащить из моря Стабена, хотя обычно это требовало усилий не менее чем четырех человек.

Бренне было очень трудно скрыть свое восхищение, не говоря уже о служанках таверны, которые вели себя просто бесстыдно, особенно Мейв, начинавшая дышать гораздо чаще при каждом взгляде на приезжего доктора.

Впрочем, Бренна не могла ее осуждать. Этот доктор Стэнтон был весьма привлекателен.

Только что, черт возьми, он делает здесь, на острове Скай?

— У него, судя по всему, какие-то неприятности, — сказала Бренна, — и от них-то он и бежал из Лондона.

— Неприятности?

Гленденинг уловил ее беспокойный взгляд, пересекая комнату и направляясь к низкому буфету, где держал графин с виски.

— Не знаю, — ответила Бренна. — Но знаю только, что ни один умный человек, а доктор Стэнтон, похоже, умный человек, не приехал бы сюда по доброй воле, чтобы практиковать в качестве местного врача. Уж тем более, раз у него было хорошее место в Лондоне. Это было бы чистым безумием. Поэтому я объясняю это тем, что он совершил нечто ужасное и что у него отобрали лицензию. Это, по-моему, единственное объяснение.

. — Ничего подобного не произошло! — с раздражением перебил ее Гленденинг, наливая виски в два стакана. — Я лично написал в его колледж, и меня заверили, что он блестящий кандидат на то, чтобы занять место, но прежде они хотели заручиться его согласием.

— Ага! — вскричала Бренна с такой энергией, что собаки переполошились. — Это и есть то самое, о чем я толкую. У него что-то с головой.

Гленденинг вручил ей стакан с виски, и лицо его выразило беспокойство:

— А что, он производит впечатление человека не в своем уме?

— Ну, пожалуй, нет…

К сожалению, он производил впечатление человека с ясной головой.

Она нахмурилась и отставила в сторону свой стакан с виски. Внезапно лицо ее просветлело.

— Хотя он ведь прыгнул за Стабеном в ледяную воду!

Граф рассмеялся вполне добродушным смехом.

— В таком случае, — с явной радостью заявил Гленденинг, — все в порядке. Он один из тех.

— Из каких — тех? — Бренна смотрела на него с любопытством.

— Он ведь не вел с Майрой разговоров о религии?

— О религии? Конечно, нет. О чем ты толкуешь?

— О Стэнтоне — с пафосом воскликнул Гленденинг, закатывая глаза и обращаясь к потолочным балкам. — О ком же еще? Я думаю, Бренна, тебе придется признать, что причина того, что этот малый отправился сюда, заключается в том, что он хочет творить добро, помогать несчастным, и в прочей чепухе. Ну, тебе знаком этот тип. Фанатик. Человек, готовый сражаться за правое дело. Лондон кишмя кишит такими, как он.

Бренна фыркнула:

— О, конечно! Высокопрофессиональные и хорошо оплачиваемые врачи — притча во языцех, потому что они в любой момент готовы собрать свои манатки и покинуть город, в котором добились успеха и положения, для того чтобы работать за гроши в какой-нибудь крошечной прибрежной деревушке на Гебридах. Должно быть, вы забыли об этом, милорд. — Она покачала головой. — Я жила в Лондоне. Я знаю, что это за люди. Они точно такие же, как те, которые вытеснили моего отца с его места и лишили медицинской практики. Среди них нет ни одного, способного пожертвовать своей благоустроенной уютной жизнью ради, — она оглядела комнату, и губы ее презрительно искривились, — ради вот этого.

— Это, — сказал Гленденинг, и при этом вид у него был уязвленный, — должен тебе сообщить, самый древний замок на острове Скай. И, как видишь, он все еще стоит.

— Не сомневаюсь в этом, — заверила графа Бренна.

Удовлетворенный тем, что она вопреки его опасениям не стала хулить его дом, граф отсалютовал девушке своим стаканом с виски.

— Ты не должна верить никакой клевете о нем, Бренна, — заявил Гленденинг, — он сказал, что приедет, и вот он здесь, и я не стану отсылать его назад в Лондон. Он останется здесь.

— Ладно, — ответила Бренна. — В таком случае я задам вопрос. Где он будет жить?

Внезапно Гленденинг перестал улыбаться и со стуком поставил свой стакан с виски.

— Ты прекрасно знаешь, Бренна, — сказал он ровным низким голосом. Она кивнула.

— Итак, — спросила она, — кое-что изменилось, верно?

Казалось, Гленденинг был смущен, но полон готовности проявить решительность.

— Это ничего не меняет, — ответил он, приближаясь к ней и останавливаясь в нескольких футах от нее, скрестив на груди свои мускулистые руки. — Тебе следовало бы знать, Бренна, что я намерен идти до конца и добиваться своего.

— Ты можешь добиться этого, — возразила она, пожимая плечами, — только через мой труп.

Он скрипнул зубами, и в свете камина она заметила, как желваки заходили у него на скулах.

— Да ну же, Бренна, — сказал он, — будь разумной.

— Я разумна, — возразила она. — Но это чудовищный поступок даже для тебя.

Он нахмурился.

— Послушай, — обратился к ней граф, и в голосе его ясно послышалась обида. — Думаю, я весьма терпелив, если принять во внимание обстоятельства. Я терпеливее, чем был бы на моем месте любой другой парень, Бренна. Я не думал, что ты столкнешься с этим малым у Майры и узнаешь все именно таким образом, но не могу сказать, что меня это огорчило. Я должен был это сделать, Бренна. Я вправе был это сделать. Это ты все запутала.

— Я?!

Бренна вскочила, взбудоражив собак, убаюканных ее нежным поглаживанием и до сих пор крепко спавших у ее ног.

— Это я-то все запутала? Ты прекрасно знаешь, что я предлагала тебе платить ренту тысячу раз. Если бы ты хоть раз намекнул мне, я бы…

— Да, это ты все запутала, Бренна! Ну посмотри ты на себя! Ты носишь штаны, как мужчина… О, ради всего святого!

— Значит, все дело в этом? — спросила она, перешагивая через одну из гончих и подходя к нему вплотную, так что ее подбородок оказался вровень с его грудью. — Никакого обсуждения? Никаких переговоров?

— Никаких, — ответил граф. — Мы уже достаточно говорили. Ты знаешь мое мнение. А теперь тебе ясно и то, что я выиграл. Жаль, что мне приходится прибегать к таким мерам, но ты не оставила мне выбора. А теперь скажи, когда мне ожидать тебя?

Она не могла удержаться от смеха.

— Ты, должно быть, шутишь?

— Вовсе нет. — Она заметила, что он изо всех сил старается держаться достойно. — Я совершенно серьезен.

— Возможно, ты и серьезен, но не особенно дальновиден. У меня, представь себе, есть выбор.

Теперь он не мог скрыть тревоги:

— Выбор? Какой выбор?

— Я могу уехать с острова Скай.

Надо отдать ему должное, он не впал в панику. Вместо этого он заговорил с удивительным спокойствием:

— Конечно, ты могла бы это сделать. Но следует признать, Бренна, что ты не смогла бы жить нигде, кроме острова Скай…

— Не смогла бы жить?

— Да. Ты нигде бы больше не прижилась.

Она сверкнула на него глазами. Право же, он был самым несносным человеком на свете! Даже если и был отчасти прав.

— Неужели? — спросила она. — Ты полагаешь, что если я предпочитаю мужские штаны дамской юбке, то не смогу ее носить никогда? И говорю тебе прямо: если ты не откажешься от своих интриг, я надену юбку и расстанусь с этим жалким островом…

Однако эта ее речь не произвела впечатления. Вместо того чтобы смиренно признать ее волю, лорд Гленденинг подошел к ней, схватил за плечи своими сильными руками и притянул ее к себе.

— А теперь послушай-ка меня, — сказал он, встряхнув Бренну так, что ее длинные рыжие волосы взметнулись и упали ей на лицо. — Ты никуда не уедешь. Поняла?

В эту минуту голубые глаза графа вовсе не показались ей прекрасными. Они стали холодны как лед, покрывающий ручей.

— Если ты вздумаешь отправиться к парому, я тотчас же узнаю об этом, — заверил ее граф. — Это ведь небольшая деревенька, и я в конце концов здесь хозяин. Я сам притащу тебя обратно, если понадобится.

Бренна почувствовала, как тяжело и глухо стучит ее сердце. Она нервно сглотнула слюну, а мысли ее тем временем тревожно метались. Но когда она обрела дар речи, голос ее прозвучал спокойно:

— Право, милорд, стоит ли вести себя так неучтиво? Мне ты нравишься гораздо больше, когда разговариваешь сдержанно.

— Ты ведь довела меня до этого, Бренна. Сама знаешь, что довела, впрочем, как всегда, — ответил он сердито.

Он привлек Бренну к своей груди и прижался губами к ее губам, желая заразить ее своей страстью.

Однако столь бурное проявление чувств только напугало Бренну. Единственное, что она сочла приемлемым в настоящих обстоятельствах, — это изо всех сил огреть графа по уху тыльной стороной ладони.

Как только изумленный граф отстранился от нее, она ударила его кулаком в правый глаз.

Граф вскрикнул, тотчас же выпустил ее из объятий и, покачнувшись, поднес руку к лицу.

— Ради всего святого, Бренна, — промямлил он. — Зачем ты это делаешь?

Бренна с невероятной поспешностью и ловкостью отскочила от него на безопасное расстояние и оказалась в самом дальнем конце комнаты, а вокруг нее, нервно повизгивая, сгрудились собаки.

— Ты прекрасно знаешь зачем, — ответила девушка, ничуть не обеспокоенная тем, что голос ее дрожал. — Если ты будешь продолжать вести себя как негодяй, то я буду отвечать тебе таким же образом.

— И все же, — потерянно и удрученно возразил граф, — тебе не следовало бить так сильно.

Бренна нашлась тотчас же:

— А тебе не следовало хватать и тискать меня.

— Я знаю. Но дело в том, что я… — граф с усталым видом снова опустился в кресло и потянулся за стаканом с виски, — дело в том, что я чертовски влюблен в тебя.

— Вовсе нет, — живо возразила Бренна.

Она даже испытывала к графу нечто похожее на жалость. Право же, он был просто большим ребенком.

— Тебе это просто кажется. Ты снова перепутал любовь с похотью.

— Нет-нет, — продолжал упорствовать лорд Гленденинг. — Ты всегда это твердишь, но это неправда.

Бренна вздохнула. Право же, было бесполезно спорить с ним, когда он был в таком настроении, как сейчас. Ей следовало немедленно уйти, как только она заметила в нем опасные признаки. Но она не могла удержаться и не крикнуть напоследок:

— Ты должен отослать доктора Стэнтона обратно в Лондон!

— Нет, — хмуро ответствовал граф.

Она круто повернулась и вышла, от всего сердца желая, чтобы весенний паводок наступил как можно раньше и лорда Гленденинга заживо съели крысы, которые побегут наверх из подвала, спасаясь от воды.

Глава 4

— Доктор Стэнтон!

Рейли вздрогнул, но не открыл глаз и не поднял головы.

— Доктор Стэнтон! С вами все в порядке?

Рейли осторожно приоткрыл один глаз, потом поспешно закрыл его.

Конечно, он все еще спал. По-видимому, они с Пирсоном и Шелли слегка набрались прошлой ночью, и теперь он страдал от похмелья.

Он видел один из этих чудовищных снов-кошмаров о романтических поэтах, навеянных, несомненно, тем, что Кристина снова потащила его на ужасно нудный вечер поэзии…

— Доктор Стэнтон? Я видел, что вы открывали глаза. Знаю, что вы не спите.

Где-то рядом раздался ужасный скрип. По-видимому, кто-то очень громоздкий усаживался на стул, недостаточно прочный, чтобы выдержать этот вес.

— Ну же, просыпайтесь! Давайте позавтракаем вместе.

Рейли открыл глаза. И тотчас же пожалел об этом. Нет, это был не сон! Прямо рядом с ним сидел лорд Байрон. Ну ладно, не Байрон, потому что тот умер лет двадцать назад, но кто-то, выглядевший точь-в-точь как лорд Байрон… или как некто, старавшийся изо всех сил походить на него. Человек, сидевший рядом с Рейли, был широкоплечим, узкобедрым, и на нем не было ни унции жира. Он весь состоял из мускулов и, как показалось Рейли, волос. Волосы ниспадали волнами от его лба и до плеч, обнаженные руки и грудь тоже были покрыты волосами. Он был чисто выбрит, но на его худощавом, прекрасной лепки лице уже проступила синева будущей щетины. Человек показался Рейли на редкость мужественным.

Если, разумеется, не считать юбки.

Нет, не так. На человеке была не юбка, а шотландский килт. Но что было чрезвычайно удивительным, это количество волос на голых ногах ниже колен, под каймой килта.

— Кто, — спросил Рейли плохо ворочающимся языком, все еще ощущая привкус виски во рту, — кто вы?

— Гленденинг, — ответил человек. Голос у него был низким и глубоким, и Рейли показалось, что он раскатился в его голове, как гром, — Йен Маклауд, граф Гленденинг. Я прибыл, как только смог. Меня задержал этот чертов туман. Но похоже, что вы времени зря не теряли и развлекались вовсю.

Рейли огляделся — в глазах у него все туманилось и расплывалось. Адам Макадамс и его приятели, притулившиеся возле стойки бара, пребывали в разной степени опьянения. Недавно воскресший к жизни Стабен растянулся на постели, приготовленной миссис Мерфи для Рейли, на сиденье от дивана.

— Который, — начал было Рейли, но снова вздрогнул и, понизив голос, наконец спросил, который час.

— Около шести. Похоже, вы и эти джентльмены как следует повеселились.

Рейли окинул взглядом своих храпящих собутыльников. Как ни странно, ночью они показались ему старше и безобразнее, чем сейчас в холодном свете дня.

— Полагаю, да, — неохотно признал Рейли очевидную правду, хотя и не помнил отчетливо, как именно он веселился. — Только я не понимаю, как это миссис Мерфи не выкинула их за дверь, когда наступило время закрывать таверну.

— Время закрывать? — усмехнулся лорд Гленденинг. И Рейли подивился количеству и величине его зубов.

Откинувшийся на спинку стула и улыбающийся, он очень походил на волка.

— На острове Скай нет такого времени. Майра позволяет им пить, пока они не свалятся. И так почти каждую ночь. Готов поспорить, что некоторые по месяцу не бывают дома.

Рейли скорчил гримасу. Это обстоятельство объясняло, почему в таверне такой запах.

— Но это не значит, — продолжал Гленденинг, — что дома о них очень скучают. Многие из их жен — премиленькие бабенки. — Он подмигнул Рейли. — Пока эти шалопаи сидят в баре и напиваются до бесчувствия, я частенько скрашиваю их женам одиночество и грею их постели.

Ужаснувшись не столько тому, что Гленденинг так походя говорит об адюльтере, но скорее тому, что он спит с женами этих пожилых мужчин, Рейли уставился на него. Похоже, на острове Скай дела обстояли значительно хуже, чем он представлял.

Заметив изумление приезжего, Гленденинг усмехнулся и сказал:

— Понимаю, что вы подумали, но вы не правы. Видите старину Макадамса вон там?

Рейли кивнул.

— Его жене чуть за тридцать. А чему тут удивляться? Ему и самому не больше тридцати пяти.

У Рейли отвисла челюсть.

— Но, Господи, мне самому тридцать, а я…

— Это все море, — объяснил Гленденинг. — Все эти часы, которые они проводят на открытом воздухе при любой погоде, когда их треплет ветер и на их коже оседает соль… Все это старит человека, старит раньше времени. Рейли покачал головой:

— Никогда не думал об этом. И за миллион лет не догадался бы.

— Конечно, не догадались бы. Да и почему вы должны были об этом думать? — Гленденинг оглядел комнату. — Никто из девиц еще не встал? Мы могли бы поболтать за завтраком.

Гленденинг встал, при этом все его суставы захрустели, будто сопротивляясь, и направился к черной лестнице.

— Хочу взглянуть, не удастся ли мне уговорить одну из них поджарить нам яичницу. — И, многозначительно подмигнув Рейли, он исчез на лестнице.

Рейли бесстрастно наблюдал за ним. Едва граф скрылся из виду, он вскочил с места и схватил письмо Кристины, все еще висевшее над уже остывшим камином. О чем он только думал, когда оставил его сохнуть, будто это был рецепт или рекомендательное письмо? Это была не такая бумага, которой человек мог бравировать и хвастаться. Это было письмо, в котором его бывшая невеста просила его освободить ее от данного ею слова.

Слава Богу, что морская вода стерла большую часть того, что написала Кристина. Впрочем, это не имело особого значения. Он давно выучил письмо наизусть. И все же не было никакой надобности делиться его содержанием с людьми, с которыми, как он надеялся, его должны были в дальнейшем связывать деловые отношения.

Подойдя к сундуку, который с помощью миссис Мерфи удалось спасти из лодки Стабена, Рейли поднял крышку, сунул в него письмо и вытащил свой дневник, чернильницу и довольно грязное перо. Он сел к столу, открыл дневник на той странице, где была сделана последняя запись, и стал писать дальше:

Он остановился, не зная, как описать эту женщину, столь привлекательную и одновременно столь грубую. Решив, что из-за головной боли такая попытка никак не могла бы увенчаться успехом, он сосредоточил свое внимание на Йене Маклауде.

Он поднял голову, услышав какой-то шум наверху. Отложив в сторону дневник, он сидел теперь у стойки бара, гадая, принесет ли облегчение кофе и прекратится ли эта пульсирующая боль в голове. Вернулся граф, а за ним, хихикая, следовала Флора, пытающаяся застегнуть свое платье. Рейли вдруг осознал, что разделит трапезу с человеком, ответственным за бедственное положение служанки, и невольно ему пришла в голову мысль о том, сколько же бастардов породил лорд Гленденинг с помощью служанок «Истерзанного зайца».

— Мисс Флора согласилась приготовить нам поесть, доктор, — заявил граф своим громоподобным раскатистым голосом. — Что вы скажете, если мы удалимся вон за тот столик и подождем, пока она выполнит свое обещание приготовить завтрак, достойный короля?

От мысли о том, что придется что-нибудь есть, у Рейли начался приступ тошноты, но он все же сел вместе с Гленденингом за ближайший столик, осторожно переступив через своих новых друзей, лежавших на полу в беспамятстве.

— А теперь, — сказал лорд Гленденинг, поднимая стакан эля, налитый для него Флорой, — начнем с начала и с самого важного. У меня тост, доктор Стэнтон. Хочу выпить за ваше здоровье. Добро пожаловать на остров Скай.

Рейли нерешительно смотрел на свой эль. Поверх напитка шапкой поднималась легкая пена.

— Верно, — сказал он. — За Скай. И залпом осушил стакан с густым хмельным напитком. Волна тошноты подступила к горлу. На мгновение он испугался, что его тотчас же стошнит, что он запачкает и свою одежду, и стол, и лорда Гленденинга, и это, конечно, впечатлит его нанимателя.

Но вдруг совершенно неожиданно для себя он ощутил облегчение.

Похоже было, что пиво осадило все, что поднималось из его желудка и стремилось извергнуться, да и в голове у него прояснилось.

Должно быть, облегчение, которое он испытал, отразилось и на его лице, потому что граф рассмеялся и сказал:

— Я знал, какое действие это окажет. «Собачья шерсть» никогда не подведет.

Рейли с изумлением взирал на пиво:

— Не могу поверить. Миссис Мерфи должна это запатентовать и продавать как тонизирующее средство. Уж американцы-то ухватятся за него.

Гленденинг поднес палец к губам.

— Да вы что, тронулись умом, мой друг? Тогда она бросит нас, и что с нами будет, когда нам захочется опохмелиться?

— Верно, — согласился Рейли, признав мудрость этого заявления. — Конечно, вы правы.

— Ну так к делу, — сказал граф. — После завтрака мы пойдем и посмотрим на вашу больницу. Как вы догадываетесь, она закрыта с тех пор, как последний хирург…

— Врач, — поправил Рейли.

Гленденинг уставился на него:

— Прошу прошения?

— Врач, — повторил Рейли и сделал еще несколько глотков эля.

Он чувствовал себя лучше и лучше. Ну ясно же, что вернуть Кристину будет совсем нетрудно. Всего-то потребуется вылечить несколько человек от холеры и доказать, насколько важна для него работа врача, намного важнее, чем считала Кристина. Она еще попросит его, чтобы он на ней женился. И конечно, к следующему Рождеству он будет дома.

— Верно, речь шла о враче-терапевте, — пробормотал граф, — и потому вы называетесь доктор Стэнтон, а не мистер Стэнтон?

Рейли кивнул.

— Думаю, вы простите тех, кто станет называть вас поначалу мистером Стэнтоном? Наш бывший доктор не придавал этому значения, и мы называли его мистером. Его звали мистер Доннегал.

Рейли положил на стол вилку и подумал, что ему очень хочется дать графу в зубы.

— Я так понимаю, — сказал Рейли голосом, столь же холодным, как та вода, в которую он так по-рыцарски бросился накануне, — что врачу полагается коттедж.

— Верно, — согласился граф, шумно глотая эль. — Все так.

— Вы ведь давали объявление о том, что вам нужен просто врач, а не хирург. Но если прежний доктор там больше не живет, — от холода в голосе Рейли растопленное масло могло бы немедленно застыть, — как же может быть, что в коттедже доктора кто-то поселился?

— О! — Граф пожал мощными плечами. — Там живет его дочь.

— Вы хотите сказать, — Рейли от всего сердца надеялся, что неправильно понял графа или ослышался, — что собираетесь выгнать сироту на холод, сэр?

— Сироту? — усмехнулся Гленденинг. — Клянусь своими потрохами! Сироту!

Рейли подумал, что было бы недурно поставить графу синяк под левым глазом в пару правому. Он подумал, что смог бы справиться с этой задачей. Оба они были примерно одного роста и веса. В колледже Рейли случалось класть на обе лопатки мужчин много мощнее и сильнее.

И ни один из них не носил юбки.

— Послушайте, Гленденинг, — сказал Рейли, с отвращением бросая на стол салфетку. — Я этого не потерплю, слышите? Вы не станете выгонять из дома на снег невинную девушку. И все из-за меня. Если я могу снять другое жилище, я это сделаю. Бог свидетель! Что в этом такого забавного?

— Вы! — ответил граф между двумя пароксизмами хохота. — Право же, я никогда не встречал никого, похожего на вас, Стэнтон. Я-то думал, что такие люди, как вы, давно вывелись вместе с Круглым столом <Легендарный Круглый стол, за которым восседал король Артур вместе со своими рыцарями.>!

Рейли с негодованием смотрел на него:

— Почему? Потому что я осмеливаюсь перечить богатым землевладельцам, выгоняющим из дома горемычных сирот, чтобы освободить место для личного врача, который будет пестовать их нежные пальчики?

Теперь наступила очередь Гленденинга бросить на стол салфетку.

— Послушайте! — сказал он. — Мне не нравится ваш тон, Стэнтон. Во-первых, я сильно поранил большой палец. Смотрите, почти что сорвал ноготь. Видите?

Рейли бесстрастно взирал на палец графа, который тот буквально совал ему в лицо.

— Во-вторых, я нанимал вас не в качестве личного врача. Верно то, что после прошлого лета я опасаюсь… некоторых неприятностей. Но я нанял вас, чтобы вы лечили не одного меня, а всех, кто живет в этой деревне. И в-третьих, что касается горемычной сироты, то ей уже почти двадцать, она вовсе не сирота и не беззащитная крошка, как вы вообразили… Она вполне способна позаботиться о себе, и тому свидетельство — этот синяк у меня под глазом.

Рейли сказал бесцветным голосом:

— Вам следует приложить к синяку кусок сырого мяса. Отек спадет. А палец подержите в теплой воде.

Гленденинг с недоумением воззрился на пострадавший палец.

— Правда?

— Да. В дополнение к воде я дам вам кое-какие порошки. И палец следует забинтовать. А теперь скажите, как это может быть, что она не сирота, если ее отца больше нет? Вы, кажется, говорили, будто мистер Доннегал покинул этот мир.

Гленденинг покачал головой:

— Я этого не говорил. Доннегал жив и здоров.

— Жив и… — Рейли умолк и посмотрел на своего нанимателя. — Вы сказали, что его не стало во время последней эпидемии холеры прошлым летом.

— Ну в каком-то смысле его и правда не стало, — ответил Гленденинг, пожимая плечами. — Он упаковал веши, и взял жену, и всем выводком отправился в Индию. Он отправился исследовать… Ах, что… исследовать? О да, происхождение азиатской холеры!

— Господи! — вырвалось у Рейли. — И оставил здесь свою дочь?

Гленденинг закатил глаза:

— Опять вы за свое! Нет, он не оставил дочь. Он оставил ее в Лондоне на попечении брата. А она, своевольная и благодарная девица, вернулась на Скай при первой же возможности, улизнув от дяди.

Рейли воззрился на собеседника:

— Вернулась? Вернулась на Скай? Но почему?

— Откуда мне знать? Она мне не сказала этого. — Граф подался вперед. — Но есть кое-что, что мне известно доподлинно: теперь она должна освободить коттедж. Я хочу сказать, теперь, когда здесь вы.

Рейли продолжал смотреть на графа. Вне столицы Рейли не должен был встречать людей, похожих на графа… людей, принадлежащих к привилегированному сословию, к высшему классу, которые были столь высокого мнения о себе и столь низкого о тех, за кого им полагалось быть в ответе. Это были те, кто считал желание Рейли стать врачом неоправданным и достойным презрения. Они спрашивали его, почему человек, рожденный маркизом, должен стараться получить образование, не говоря уже о профессии. Ну, это сошло бы для младшего сына, считали они, но Рейли-то был старшим сыном.

Заявление Рейли о том, что для него медицинская наука и профессия врача таят особое очарование, было неубедительным. Они их просто не воспринимали. Его решение получить медицинскую лицензию было притчей во языцех и предметом шуток. За его спиной они называли это блажью и причудой Стиллуорта. Но когда он достиг своей цели и настоял на том, чтобы пациенты называли его доктором, а не лордом Стиллуортом, даже Кристина стала возражать. Разумеется, тот факт, что Рейли был маркизом, перевешивал его статус врача.

Что касалось самого Рейли, то звание, полученное благодаря собственному тяжкому труду и твердой решимости, было для него намного ценнее, чем то, которое он получил по смерти отца, сломавшего шею в результате падения с любимой лошади.

И вот даже на острове Скай, вдали от цивилизации, Рейли не удалось избежать лицемерия и эгоизма класса, принадлежности к которому он стыдился и который не хотел признавать.

— Я не приму его, — сказал Рейли, бросил не особенно чистую салфетку, врученную ему Флорой, и свирепо воззрился на графа. — Я отказываюсь позволить вам сделать беззащитную женщину еще и бездомной по моей вине…

Гленденинг ухмыльнулся:

— Спрячьте свой меч в ножны, Ланселот! Или вы сэр Галахад <Сэр Галахад — один из рыцарей Круглого стола.>? У меня есть все основания желать, чтобы упомянутая леди покинула Берн-Коттедж.

— Вы хотите сказать, что, кроме желания освободить его для меня, у вас есть и другие причины? — недоверчиво спросил Рейли, не сводя с собеседника глаз. — И что же это за причины?

— Простые. — Граф вернулся к прерванной трапезе. — Я хочу, чтобы она переехала ко мне и жила со мной. А теперь, — добавил он, пожимая плечами, — ей придется это сделать.

Глава 5

Рейли так стремительно вскочил, что с грохотом полетел стул, заставив не одного из его вчерашних собутыльников заворочаться и застонать.

Рейли не обратил на это внимания. Он так сильно подался вперед, что его сжатые кулаки легли по обе стороны тарелки графа, и зашипел ему прямо в лицо:

— Вы мерзавец! Если бы при мне был мой пистолет, я бы сделал большую дырку в вашей самодовольной физиономии, и она была бы так велика, что сквозь нее можно было бы увидеть океан!

Гленденинг, казалось, очень удивился, но не настолько, чтобы перестать жевать.

— Спокойнее, Стэнтон, — сказал он. — Я собираюсь на ней жениться.

Рейли недоуменно заморгал:

—Что?!

— Конечно, я женюсь на ней. Неужели вы вообразили, что я беру своих любовниц силой?

Рейли хотелось сказать: «Вы как раз и производите такое впечатление», но он вдруг подумал, что Гленденинг бравировал своим цинизмом и такое заявление только польстило бы ему, а он ничуть не собирался льстить этому субъекту и потому ответил:

— Ну, вы же не прочь переспать с женами своих друзей, поэтому нет ничего удивительного в том, что я подумал о вас плохо.

Лицо Гленденинга помрачнело.

— Они вовсе мне не друзья, — сказал он твердо, по-видимому, гораздо больше уязвленный предположением о том, что мог якшаться с рыбаками, а не обвинением в блуде. — Вы что, шутите? Они мои люди. Как вы понимаете, это большая разница. Право феодала и тому подобное.

Рейли недоверчиво помотал головой.

— Право феодала? — переспросил он. Это было намного хуже того, что он слышал в Лондоне, хуже того, что ему доводилось слышать в Оксфорде.

— Да. — Гленденинг взмахнул ножом для масла. — И вы это знаете. Хозяин поместья сохраняет право первой ночи. А почему бы и нет? Не то что я пользуюсь им. Вовсе нет. Я хочу только сказать, что имею право потребовать этого. Но похоже, что они сами не прочь… Я хочу сказать, они не против того, чтобы я лишал их невинности. И не могу сказать, что знаю почему.

Но Рейли-то это было ясно. В любом соревновании он одержал бы победу благодаря своей внешности и статям. Какая женщина в здравом уме предпочла бы Адама Макадамса Йену Маклауду?

Этот малый был величиной с дом и красив особой красотой.

И уж, несомненно, этот Гленденинг был самым богатым и желанным женихом на мили вокруг.

— В таком случае что же думает мисс Доннегал? — поинтересовался Рейли. — Если все леди этого острова только и мечтают прыгнуть к вам в постель, почему вам приходится силой заставлять мисс Доннегал перебираться из своего дома в ваш? Не должна ли она броситься к вашим ногам, как здешняя Флора?

Он кивком указал в сторону кухни, где скрылась Флора. Лицо Гленденинга приняло задумчивое выражение. Но жевать он не перестал.

— Конечно, она должна была бы это сделать, — ответствовал граф, — но она, как я уже сказал, несколько упряма.

— Неужели настолько упряма, что ответила отказом на предложение графа выйти за него замуж? — Рейли наклонился, чтобы поднять свой стул, и сел на него. — Не могу припомнить ни одной девушки в Лондоне, которая отказалась бы от такой чести и проявила подобное упрямство.

За исключением некой мисс Кристины Кинг. Но ведь она отказала маркизу, а не графу. Да и это можно было утверждать с большой натяжкой, потому что Рейли частенько отказывался признаваться в том, что он маркиз.

Гленденинг кивнул. Впервые с того момента, как принесли еду, он перестал запихивать ее в рот. Теперь же он подался вперед и заговорщически понизил голос:

— Знаю, Стэнтон. И скажу вам, что это начинает меня… слегка беспокоить. — Он заговорил еще тише: — Я начинаю думать, что даже не нравлюсь девушке.

Рейли тоже понизил голос, хотя следовало бы заметить, что в тоне его звучала явная ирония:

— Не могу себе представить почему. Вы ведь всего-навсего собираетесь выбросить ее из дома.

— О, да она и до этого ненавидела меня, — заверил его граф. — Как вы думаете, почему я прибег к таким низким уловкам? Уверяю вас, что не нахожу в этом ни малейшего удовольствия. Но девушку следует заставить понять…

— Какой вы заботливый малый!

Гленденинг заморгал, по-видимому, приняв иронию Рейли за чистую монету и сочтя его слова за комплимент.

— Нет, ну что за дура! Она нигде и никого не найдет лучше меня. Ни здесь, ни в любом другом месте. Я самый богатый, самый красивый и самый образованный человек на острове.

По мнению Рейли, это не особенно льстило графу, учитывая то, что Рейли удалось увидеть из мужского населения острова.

— И самый скромный, — решился съязвить он.

Но, похоже, Гленденинг не воспринимал сарказма.

— Верно. А что касается этого коттеджа, то он — ее последнее прибежище.

С минуту граф молчал, изучая остатки завтрака на своей тарелке. Потом взгляд его упал на недоеденный кусок бекона, он оживился и поднял глаза.

— Если…

Рейли выжидательно поднял бровь:

— Если — что?..

— Ну, если вы не…

По-видимому, пришедшая ему в голову мысль побудила его к дальнейшей откровенности.

— Если я не… что? — спросил Рейли, заподозрив какой-то подвох.

— Ну, вы умный человек, образованный. Оксфорд и так далее. Думаю, она должна питать уважение к образованному человеку.

— Боюсь, что не улавливаю вашу мысль, — сказал Рейли, осторожно подбирая слова, потому что ему не нравилось, что разговор принял такой оборот.

— Ну, мне просто кажется, что, если такой парень, как вы, я хочу сказать, такой образованный малый, подъехал бы к ней, возможно, она отнеслась бы к моему предложению более разумно…

Рейли в изумлении смотрел через стол на своего собеседника.

Он почти догадался, к чему ведет граф, но услышать это в столь прямолинейной форме было чем-то из ряда вон выходящим.

Он с трудом верил своим ушам.

— Вы что, тронулись умом? — спросил он.

Но граф Гленденинг, казалось, не слышал его. Он продолжал, захваченный своей идеей:

— Нет, это было бы великолепно! Она всегда благосклонна к парням вроде вас, ну к таким, кто пишет руководства по лечению зубов и так далее. Она, конечно, отнесется с уважением к тому, что вы ей скажете.

Обиженный Рейли возразил:

— Видите ли, я в своей жизни не написал еще ни одного руководства, не говоря уже о том, чтобы знать, как надо должным образом ухаживать за зубами…

— Вы должны ей все изложить, — настаивал Гленденинг, будто Рейли не произнес ни слова, — вы должны представить ей это все в научном свете. Ей это понравится. Скажите ей, что мы должны пожениться, потому что принадлежим к одному классу. Я слышал, что этот ее дядя, у которого она должна была жить в Лондоне, какой-то пэр. Поэтому нет причины…

— Лорд Гленденинг, — перебил Рейли своего нанимателя. Это было не совсем вежливо, но слова его прозвучали очень эмоционально: — Я врач. Я не сваха. И не стану помогать вам в том, чтобы принудить эту молодую женщину выйти за вас замуж.

Граф явно был не очень умен. Он был слишком хорош собой, чтобы пользоваться мозгами для достижения какой-нибудь цели, по крайней мере не привык использовать их регулярно. Рейли хорошо знал этот тип людей. Половина студентов Оксфорда были точно такими же, как этот граф, поступали они в колледж только потому, что их отцы и отцы отцов посещали его, а вовсе не потому, что их снедалa жажда знаний.

Но в отличие от многих известных Рейли молодых людей граф обладал некой хитростью, чем-то вроде животного инстинкта выживания.

Именно этот инстинкт, а не расчет, заставил Гленденинга произнести свою следующую фразу:

— Ну что за стыд! Право же, это просто позор! Потому что я надеялся выкурить ее из этого коттеджа до того, как начнется весеннее половодье и наводнение. Хорошо еще было, когда там жили се родители, но ведь теперь весной она будет там одна, одна со своей… проблемой… Я не уверен, что разумно оставлять ее одну в изоляции и без помощи…

Рейли не хотелось задавать вопроса, который напрашивался сам собой. Он понимал, что граф играет на нем, как на фортепьяно.

И все же не смог совладать с собой. Он против воли спросил:

— Проблема? Что, собственно, вы имеете в виду? У молодой леди есть… проблема?

— Ну… я ничего не хотел говорить, — ответил Гленденинг со смущенным и как бы извиняющимся видом. — И меньше всего мне хотелось бы посвящать в это вас. Но, право же, тревожиться не о чем. Во всяком случае, я не думаю, что стоит тревожиться. Просто… с тех пор как она вернулась, она ведет себя несколько странно… Ничего особенно тревожного. Ну, если не считать того, что она сбежала от тех, кто должен был за ней присматривать, и вернулась сюда без особенно серьезной причины. Но правда заключается в том, что с тех пор, как она вернулась, она… ну, стала какой-то… какой-то странной.

— Потому что не хочет выходить за вас замуж? — спросил Рейли деревянным голосом.

— Да, и это тоже, но есть и кое-что еще. Она бродит глубокой ночью по кладбищу и записывает что-то в тетрадь.

Вопреки своему намерению ничему не удивляться Рейли уставился на графа широко раскрытыми глазами.

— Записывает что-то в тетрадь, — повторил он. — На кладбище. И делает это глубокой ночью. Да, и это еще не все. Она повадилась ходить в деревню, когда стемнеет, все с той же тетрадью, ну той, что берет с собой на кладбище. Она ходит из дома в дом и что-то записывает в тетрадь. Потом запирается в задней комнате коттеджа и никого туда не пускает. И не говорит, что она там прячет. Возможно, что-нибудь вполне невинное. Но люди…

Гленденинг пожал широченными плечами, потом продолжил свой рассказ:

— Ну, люди всякое болтают. И должен вам признаться, что у меня возникает неприятное чувство… Представьте, молодая женщина живет в коттедже одна-одинешснька, а весной ей грозит наводнение. У нас, на острове Скай, зимы довольно мягкие, но, поверьте мне, когда снег на горах начинает таять… И если к тому же девица повредилась в уме… она и вовсе может рехнуться… Я никогда не прощу себе, если мы найдем ее замерзшую или выловим труп из моря. Скажу вам честно, мне не хотелось бы писать ее родителям о трагедии…

— Правильно.

Рейли старался говорить спокойно. Он не хотел, чтобы его волнение стало заметно графу. Гленденинг, должно быть, вышивал узоры своей фантазии по канве правды, чтобы склонить его к сотрудничеству.

Но если даже часть того, что ему рассказал граф, была правдой, им пришлось бы иметь дело с женщиной с серьезным психическим расстройством. Почему бы женщина — женщина вообще — пожелала предпочесть безопасности и защищенности жизни с любящими родственниками одиночество на острове Скай? Если даже оставить в стороне ее прогулки по кладбищу глубокой ночью?

Сердце Рейли тревожно и бурно забилось. Неужели эта мисс Доннегал станет его первой пациенткой? Но постойте! Если эта женщина действительно настолько неуравновешенна, как говорит Гленденинг, то почему он хочет на ней жениться?

— Ну это же очевидно, — ответил Гленденинг, когда Рейли прямо спросил его об этом. — Я люблю ее.

Да, это было так просто. Всего три коротких слова, а в них оказалось заложено столько бесценной информации. Право же, это было трогательно — привязанность к женщине, столь явно нуждавшейся в помощи Рейли.

Надо дождаться ответа Пирсона и Шелли, которым он опишет свою пациентку. Они просто позеленеют от зависти.

И все же ему не следовало выказывать свой энтузиазм. Гленденинг был явно без ума от этой женщины.

— Я полагаю, — медленно сказал Рейли, — мне следует нанести ей краткий визит. Просто чтобы убедиться в серьезности ее… гм… недуга.

Гленденинг одобрительно похлопал своими огромными ручищами. Эти хлопки прозвучали как не слишком отдаленные раскаты грома, и шум снова обеспокоил вчерашних собутыльников Рейли, которые вновь заворочались и застонали.

— Я знал, что вы как раз подойдете для этой работы, — сказал счастливый граф, — я понял это, как только увидел вас.

В тот момент, когда граф увидел Рейли Стэнтона, тот в беспамятстве лежал лицом вниз в баре местной таверны.

Но Рейли не счел необходимым напоминать своему нанимателю об этом обстоятельстве. Вместо этого он сказал:

— Если только вы мне скажете, где раздобыть теплой воды, я переоденусь, помоюсь и побреюсь…

Таким образом, несколькими часами позже Рейли ехал на лохматом, но резвом коньке, специально пригнанном из конюшни графа. И мальчик, доставивший его, пояснил, что эта лошадка выделена специально для личных надобностей доктора. Мальчик, сообщивший, что его имя Роб и что он назван так в честь давно усопшего древнего короля, был приставлен к Рейли в качестве проводника, готового сопровождать его в поездках по острову, и эту обязанность он принял, по-видимому, без лишних слов и возражений, но со времени начала их путешествия не назвал ни одного примечательного места, если не считать замка Гленденинг, возвышавшегося над деревней. Впрочем, едва ли этим именем можно было назвать ветхие хижины, выстроившиеся вдоль пирса. Замок походил на хищную птицу, примостившуюся на краю утеса примерно на высоте двести футов над уровнем моря.

Утреннее солнце разогнало вчерашний туман, и впервые Рейли получил возможность разглядеть пейзаж и счел его по большей части приятным для взора. Почти все было покрыто снегом, начиная с соломенной кровли «Истерзанного зайца» и до башен замка Гленденинг, а там, где снег начал подтаивать, образовались сосульки. На нескольких доступных взору деревьях ветви тоже покрылись ледяной коркой и подмигивали льдистыми искрами на ярком и холодном зимнем солнце.

В целом пока что Рейли был очень доволен своим решением отправиться на остров Скай. Конечно, люди здесь были простыми, что правда, то правда, за исключением этой мисс Доннегал, которая могла оказаться крепким орешком, и ослепительной, но весьма неприятной мисс Бренны. После его лондонских пациентов все они производили отрадное впечатление, и все здесь казалось ему освежающим. Его пациенты в Лондоне частенько не соглашались с его диагнозом, спорили и настаивали на том, что якобы их болезнь носила гораздо более драматический характер, чем считал он, или была более редкой и экзотичной, чем на самом деле. Если они болели ангиной, то утверждали, что у них малярия, если страдали от несварения желудка, то считали, что у них редкая болезнь сердца. И у него не было никакой надежды, что в районе Мейфэр, где он практиковал, со временем что-нибудь изменится.

Но здесь уж по крайней мере у него была надежда показать свой медицинский опыт и пригодность.

Мальчик по имени Роб повел его вниз по склону, который нисходил от замка и деревни. Земля была неровной, заросшей кустарником и покрытой камнями, хотя в известном смысле это можно было счесть дорогой, впрочем, скорее, это была тропинка, но лошади шли по ней уверенно и их можно было не направлять. Как уже было известно Рейли, население деревеньки было немногочисленным и насчитывало не более сотни человек, потому что эпидемия, разразившаяся прошлым летом, унесла треть жителей. Когда они проезжали мимо сельского кладбища, Рейли заметил потрепанный листок бумаги, прикрепленный к черному безлистному дереву, сообщавший прохожим, что кладбище переполнено и там осталось место только для братских могил, но никак не для индивидуальных захоронений.

Но даже это мрачное напоминание об ужасах прошедшего лета, а эпидемия и в Лондоне унесла множество жизней, хотя никто из пациентов Рейли не подцепил холеры, потому что эта болезнь в основном свирепствовала в беднейших кварталах города, — даже оно не смогло испортить радужного настроения Рейли. Он вдыхал чистый холодный воздух с привкусом морской соли и находил его гораздо более приятным, чем задымленный воздух Лондона. И Рейли почувствовал острое сострадание к Пирсону и Шелли, в эту минуту, несомненно, спешившим со своим первым визитом к больным и, конечно, уже застрявшим в уличной пробке. Потом мальчик сказал:

— Вон там этот Берн-Коттедж.

Рейли проследил за взглядом мальчика и увидел совершенно очаровательный маленький коттедж, угнездившийся на дальнем от них краю источника, летом, должно быть, превращавшегося в грозный ревущий поток, но зимой остававшегося просто речушкой шириной не более двадцати футов. Течение здесь было очень быстрым, через речку был перекинут простой деревянный мостик, впрочем, достаточно широкий, чтобы по нему могла пройти лошадь со всадником, но не позволявший проехать ни одной повозке. Это, должно быть, и был упомянутый ручей, решил Рейли. Самое удобное место для коттеджа, какое он когда-либо видел.

— Послушай, — сказал Рейли, заставляя свою лошадку остановиться, — какая прелестная картина!

Мальчик, тоже натянувший поводья своей лошади, посмотрел туда же, куда и Рейли, но, по-видимому, остался ничуть не впечатленным. Робу крытая соломой крыша была не в новинку и не показалась столь живописной, потому что в своей жизни мальчик не одну зимнюю ночь дрожал от холода под такой же. Столь же равнодушным его оставил и вид ручья.

— Да, — ответил Роб, ткнув своего пони под ребра. — Там топится камин. — Он указал на голубой дым, поднимавшийся над единственной трубой коттеджа. — Нам может посчастливиться выпить по чашке чаю.

Копыта пони застучали по доскам мостика. Послушно следуя за своим проводником, Рейли размышлял о том, что уж если кому суждено свихнуться, то Берн-Коттедж, пожалуй, был для этого вовсе не подходящим местом. Пожалуй, не часто ему доводилось видеть более веселое и живописное местечко.

Скорее замок Гленденинг с его древними башнями и общим мрачным обликом подошел бы безумной женщине…

Мальчик соскользнул с седла и решительно зашагал к парадной двери коттеджа, вполне уверенный в благосклонном приеме. Рейли спешился, обратив внимание на ухоженный двор и занесенный снегом сад — впрочем, там был и огород, о чем свидетельствовали засохшие стебли помидоров, грядки с душистыми травами и цветочные клумбы.

Рейли вдруг пришло в голову, что безумие порой принимает причудливые формы, оказывается, и сумасшедший может иметь опрятный двор, а свое безумие скрывать за запертыми дверьми. Правда, ему еще не случалось встречать ни одной сумасшедшей, но Пирсон пользовал итальянскую графиню, имевшую несчастную привычку заманивать голубей на свой чердак, где она их расчленяла на части и съедала сырыми. Пирсон написал статью об этой даме и зачитал ее на заседании научного медицинского общества, где она была принята весьма благосклонно.

Возможно, размышлял Рейли, пока Роб громко стучал в дверь коттеджа, он тоже сможет написать статью о несчастной мисс Доннегал.

Тут дверь коттеджа широко распахнулась, и оказалось, что Рейли смотрит не в тусклые глаза сумасшедшей, а в ясные и весьма враждебные глаза женщины, известной в деревне под именем мисс Бренны.

И только тогда Рейли осознал свое заблуждение.

Глава 6

Бренна не мигая смотрела на высокого мужчину, стоявшего на ее пороге, и думала при этом, что он не терял времени даром. Господи!

Ведь он только что прибыл и вот явился требовать, чтобы она освободила его дом.

Да, вероятно, таким было обычное поведение лондонцев. Они грубый народ, и всем это известно.

— Я постараюсь не задержать вас, — сказала она, понимая, что говорит слишком враждебно и отрывисто, но не могла сдержаться, — хотя я только вчера вечером узнала о вашем прибытии. Прошу вас дать мне пару дней на сборы. У меня даже не было времени упаковать вещи, не говоря уже о том, чтобы найти другое жилье.

Мужчина смотрел на нее с величайшим изумлением… Человек, имевший хоть смутные познания в медицине, определил бы это выражение лица, как выражение человека, близкого к апоплексическому удару. Хотя она не могла представить, почему его так поразило то, что Бренна появилась на пороге собственного коттеджа.

— Я буду рада обсудить ваше вселение сюда в другой раз, — сказала она отрывисто, — но, как вы можете заметить, у меня сейчас пациент.

Она махнула рукой в сторону мальчика, стоявшего рядом с черно-белой собакой и удерживавшего ее в лежачем положении на кухонном столе. Пациентом был, конечно же, пес. Это был колли юного Хемиша Макгрегора по имени Лукас. Собака угодила в волчий капкан, поставленный лордом Гленденингом.

— Поэтому, — заключила Бренна, — вам лучше прийти в другой раз. Всего хорошего.

Она уже потянула на себя створку двери, намереваясь ее захлопнуть и думая при этом с некоторым удовлетворением, что в одежде доктор Стэнтон выглядит не столь опасно, как без нее…

Но дверь почему-то отказалась ей повиноваться и стала распахиваться, несмотря на то что Бренна навалилась на нее всем телом.

— Доктор Стэнтон, — задыхаясь и упираясь пятками в пол, произнесла Бренна. — Право же…

Все еще опираясь спиной о притолоку, она сделала знак Хемишу помочь ей. Мальчик бросился вперед, горя желанием принять участие в том, что он счел игрой, и теперь они навалились на дверь вдвоем и тянули ее на себя изо всех сил.

Однако это не помогло. Рейли легко толкнул створку, вошел в коттедж и остановился, глядя на них обоих сверху низ.

Наконец доктору удалось обрести дар речи, и он воскликнул:

— Господи помилуй! Так это вы! А я не был уверен!

Бренна, не имевшая ни малейшего понятия, о чем он говорит, повернулась к нему спиной и снова занялась своим пациентом, поднявшим косматую голову и теперь взиравшим на вошедшего. Лапа собаки, попавшая в челюсти гнусного капкана, представляла собой прискорбное зрелище, и Бренна пыталась привести ее в порядок с помощью иглы и ниток, когда стук в дверь оторвал ее от этого занятия.

— Располагайтесь, — сказала она кисло и с оскорбленным видом взяла иглу, намереваясь продолжить лечение. — И все же следует ждать, пока предыдущий жилец освободит дом, а потом уж вселяться…

Хемиш, веснушчатый малый лет одиннадцати с блестящими глазами, с любопытством разглядывал Рейли Стэнтона.

— Кто он? — спросил мальчик, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Новый врач, — лаконично ответила Бренна. — Он пришел вышвырнуть меня отсюда. А теперь, пожалуйста, подержи-ка ногу Лукаса.

— Он не может этого сделать! — закричал Хемиш, бросив яростный взгляд на доктора Стэнтона.

Этот достойнейший доктор, как заметила Бренна уголком глаза, сорвал с головы шляпу, будто внезапно вспомнив, что он джентльмен. Глядя на Бренну и наблюдая за ее работой, он, по-видимому, совершенно не знал, что сказать.

Но Хемиш знал, что сказать, и постарался за них обоих.

— Мисс Бренна всегда жила здесь, — объявил мальчик, гневно сверкая глазами. — Вы не можете выкинуть ее отсюда. А если… если попытаетесь, я вас ударю!

Бренна, услышав угрозы мальчика, не могла сдержать улыбку.

Хемиш доставал головой доктору всего лишь до пояса.

— А теперь послушайте меня. — Доктор Стэнтон обрел наконец дар речи. — Я не собираюсь никого выкидывать отсюда. Я пришел сюда, потому что лорд Гленденинг сказал мне, что здесь проживает некая мисс Доннегал, женщина, которая… Ну, впрочем, не важно… Он посмотрел на Бренну и добавил: — Он не упомянул, что мисс Доннегал — это вы.

Бренна бросила на него взгляд через плечо.

— Да, — сказала она, хотя и не имела ни малейшего понятия, о чем он толкует. — Думаю, что это было для вас в некоторой степени шоком. Если вы подождете несколько минут, я буду счастлива обсудить это с вами, но, как я уже сказала, сейчас я занята. Ты собираешься стоять в дверях как остолоп, Роб, или все-таки войдешь? Становится довольно холодно.

Роб, никогда не отличавшийся остротой ума, крякнул и закрыл дверь. Бренна кивнула головой, указывая на огонь в камине.

— Там есть чай, — сказала она Робу, — налей себе. Но осторожнее, он горячий.

Роб поспешил к огню. Бренна заметила, что Стэнтон оглядывает комнату, и подумала: «Он уже решает, куда поставить вещи. Наглец!» Но тут джентльмен озадачил ее, галантно обратившись к ней:

— В это время дня свет здесь недостаточен. Разрешите мне подержать для вас лампу.

К ее изумлению, он зажег масляную лампу, которую она держала на каминной полке, и, подняв ее, направил свет прямо на Лукаса, все еще распростертого на столе.

Бренна пробормотала слова благодарности и вновь склонилась над собакой.

Никто не произносил ни слова. Она только слышала, как Роб наливает себе чай, добавляет в него молоко и кладет шесть кусков сахару, маленький обжора. Бренна подумала, что не стоит оставлять сахарницу на виду. Она слышала тяжелое дыхание Лукаса, к счастью, вполне размеренное, а также дыхание его хозяина, чуть-чуть чаше обычного и не такое глубокое, как всегда. По-видимому, мальчик в отличие от собаки не особенно верил в медицинскую сноровку Бренны.

Вдруг послышался мягкий стук четырех кошачьих лап по полу, и Эрик не спеша направился посмотреть, из-за чего все так суетятся. Несколькими секундами позже послышался шорох крыльев Джо, ручной вороны Бренны, усевшейся на балку, чтобы лучше видеть происходящее. Сорча, рыжеватая собачка, уселась под столом, терпеливо ожидая окончания операции, мордочка у нее была встревоженная: Лукас был одним из ее приятелей.

И, несмотря на все это, Бренна не могла не чувствовать присутствия мужчины, стоявшего рядом.

Рейли Стэнтон наклонился над ней, стараясь получше освещать рану, которую она зашивала. Он стоял настолько близко, что она ощущала жар его тела под плащом. Она напрасно вообразила, что одетым он был для нее намного безопаснее, чем без рубашки, каким она увидела его в первый раз. Ее очень смущало, что над ней маячило столь привлекательное мужское тело…

Да что с ней такое? О, пожалуй, она не лучше Мейв, столь плотоядно пялившейся на молодого доктора, как какая-нибудь жаждущая любви школьница. Даже запах мыла, которым утром умылся этот доктор, и то будоражил ее. Это был острый запах свежести и чистоты, и через некоторое время она поняла, что это аромат лавандового мыла миссис Мерфи. Этот дразнящий запах смешивался с ароматом чистой, хорошо отглаженной одежды доктора, и это вызывало у нее какое-то покалывание в руках и плечах.

Бренна убеждала себя, что это происходит только потому, что она просто давно не бывала в обществе мужчин, которые мылись бы регулярно. Однако к тому времени, когда она полностью зашила рану Лукаса, она раскраснелась так, будто стоял жаркий летний день. Извинившись, она скрылась на некоторое время в спальне.

Поспешив к умывальнику, Бренна обтерла лицо мокрым полотенцем. Да что с ней такое творится?

Она была в таком же возбуждении, как всякий раз бывала Флора, когда Йен Маклауд оказывался в проеме ее двери и свет в комнате мерк, потому что его закрывала мощная фигура.

Но почему? Потому что мужчина, от которого пахло чистотой и свежестью, в отличие от всех других мужчин, с которыми она общалась в последнее время, стоял так близко от нее?

Это было смешно! Он был просто доктором, раздражающим, глуповатым малым, которого Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг, нанял для того, чтобы унизить ее.

Лорд Гленденинг назвал его энтузиастом и был прав. Почему бы еще человек, пахнущий так хорошо, решился на такую авантюру и отправился на север? Здесь, на острове Скай, он не мог стяжать славы, не мог нажить богатства. Это она знала наверняка.

Уж об этом она, конечно, позаботится.

К моменту, когда она наконец, собравшись с силами, вышла из комнаты, оказалось, что доктор оживленно беседует с Хемишем, которому, должно быть, удалось побороть неприязнь к Стэнтону до такой степени, что он принялся рассказывать ему подробности происшествия, включавшие нелицеприятные высказывания о лорде Гленденинге, а также о его привычке ставить на своих землях капканы.

— Говорит, будто волки задирают его оленей, — сообщил Хемиш. — Только я ни разу не видел волков. Лисы, может, и встречаются, но не волки.

Сидя за столом и опираясь подбородком на одну руку, в то время как другой он гладил правое ухо Лукаса, доктор Стэнтон серьезно кивнул.

— А тем временем, — продолжал Хемиш, — такие добрые и ни в чем не повинные собаки, как Лукас, ломают ноги.

— Нога не сломана, — возразила Бренна. — Кость, возможно, и ушиблена, но не слишком сильно. Она в основном здорова.

При ее появлении доктор Стэнтон учтиво поднялся с места, как и подобает лондонскому джентльмену, и Бренна невольно отметила про себя, что как только его темные глаза останавливаются на ней, в них загораются искры. Она тотчас же отвела взгляд, потому что ее это выбивало из колеи, и снова почувствовала, будто ее обдало жаром, несмотря на то что она только что освежилась ледяной водой.

— И все же я собираюсь наложить шину, — продолжала она, испытав облегчение, оттого что, как ей показалось, голос ее прозвучал ровно. Присутствие красивого доктора Стэнтона не могло оказать на нее никакого воздействия. Ни малейшего! — Ты должен последить, чтобы Лукас не жевал шину. Понял, Хемиш?

Мальчик пробормотал что-то невразумительное. Возможно, потому, что по примеру Роба он угощался кексом, недавно испеченным и теперь охлаждавшимся на низком буфете, и у обоих мальчиков рты были заняты едой.

— Я хотел вам сказать, — обратился к ней доктор Стэнтон, — что считаю, что вы в совершенстве владеете техникой. — Он указал на собачью лапу. — Это отец научил вас?

— Да, он, — ответила Бренна. Она села, изо всех сил стараясь не показать, как смущает ее присутствие доктора Стэнтона.

Она надеялась, что он не будет пытаться проявить к ней доброе отношение. Как бы ей удалось сохранить ненависть к нему, — а она была уверена, что ненавидит его, — если бы он стал проявлять к ней доброту и любезность?

— Я понял, — продолжал доктор, — что раз ваш отец покинул остров, то это вы лечите здешний народ?

— И народ, — ответила Бренна, и при этом слова ее прозвучали несколько невнятно, потому что она держала во рту кусок деревяшки, пока перевязывала собачью лапу, — и, как вы можете видеть, животных.

— В таком случае, должно быть, вы испытываете облегчение, оттого что я приехал сюда, — сказал доктор.

Бренна подняла на него изумленный взгляд. Ну надо же! Из всех надменных и самоуверенных молодых людей этот… был худшим экземпляром…

— Ну потому что, должно быть, для вас это было лишней нагрузкой, — поспешил он пояснить свои слова, будто испугался, что она неправильно его поймет. — Я хотел сказать, что вам, вероятно, хлопотно быть на побегушках у всех деревенских жителей. Вы могли бы проводить время гораздо веселее.

— Ну не совсем так, — возразила Бренна.

Теперь она могла говорить свободно, потому что вынула деревяшку изо рта и прибинтовала ее к лапе Лукаса.

— Ну я просто подумал… понимаете ли, вы могли бы проводить время в Лондоне, как большинство юных леди, в магазинах, на званых вечерах и приемах на свежем воздухе. Во всяком случае, так развлекаются все известные мне молодые леди…

Он умолк, очевидно, истощив свое красноречие, и посмотрел на нее. Она не представляла, что сейчас выражает ее лицо, но могла предположить, что оно выразило бесконечное изумление, особенно когда она услышала следующие его слова:

— Я не думаю, что здесь, на острове Скай, могут быть какие-нибудь приемы.

— Едва ли, — ответила Бренна, продолжая бинтовать собачью лапу, стараясь сделать многослойную повязку в надежде на то, что тогда Лукас не попытается содрать ее.

— И я не представляю, — продолжал доктор Стэнтон тем же ироничным тоном, — чтобы вы посещали их.

Бренна почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам, но на сей раз по совершенно иной причине. Как он смеет намекать на то, что она, будучи сведущей в медицине, неженственна и не может находить приятности в таком развлечении, как прием на свежем воздухе? Она бывала на десятках таких приемов и прекрасно проводила там время…

Ну, может, и не на десятках, и, возможно, на половине из них ей вовсе не было весело, но он-то не мог об этом знать. И разве ей было не наплевать на то, что думает о ней этот выскочка из Лондона с его приятно пахнущей одеждой и широкой грудью? Ей это безразлично.

Если только…

Она не была бы настоящим ученым, если бы не допустила, что Рейли Стэнтон мог быть и вполне приятным и привлекательным молодым человеком, не только, как ей показалось, регулярно принимающим ванну, но и не совсем лишенным интеллекта.

Но, конечно, он не мог пронять ее своими хорошими манерами и ароматом лавандового мыла.

И самым легким способом избежать этого было бы напоминать себе почаще, что это он вторгся в ее коттедж.

— Итак, это лорд Гленденинг прислал вас, доктор Стэнтон?

Заканчивая перевязку, она успокаивающе похлопывала собаку по загривку, и пес улыбнулся ей в ответ, и хвост его забарабанил по столу.

— Нет, он не присылал меня, — заявил доктор Стэнтон.

— О? — Брови Бренны высоко и изумленно взметнулись. — Мне показалось, что вы сказали именно это. Значит, вы пришли по собственному почину? И собирались просто посмотреть свое будущее жилье? Камин иногда дымит в дождливую погоду, но в остальном коттедж вполне приемлем для жизни.

Ей было приятно видеть его смущение. Он помрачнел, и речь его зазвучала невнятно:

— Да нет… дело не в этом… И я пришел не поэтому…

Она сидела и улыбалась, как ей казалось, с безразличным и презрительным видом. Его наконец прорвало, и он выпалил:

— Верно! Это лорд Гленденинг прислал меня. Но вовсе не для того, чтобы я осмотрел коттедж…

— Нет? — Бренна была удивлена. — Тогда зачем?

И в это мгновение она начала прозревать.

И снова вспыхнула, но на этот раз от ярости.

— О, теперь понимаю! — объявила она, вскакивая на ноги с такой поспешностью, что Джо испуганно забила крыльями. — Он прислал вас осмотреть меня. Я права?

Она прочла смущение на его лице.

— Что же он вам в таком случае сказал? Что я слабоумная? Нет, погодите! Знаю! — Она вытянула руки вперед. — Что я подвергаюсь опасности и могу навлечь на себя беду… Верно?

— Нет, ничего такого он не говорил, — возразил Стэнтон с явно неискренним негодованием.

— Конечно, сказал. Он ведь и прежде это говорил. Он прислал вас сюда освидетельствовать бедную экзальтированную мисс Доннегал, которую, как он рассчитывал, вы склоните принять его благородное предложение выйти за него замуж.

Она заходила по комнате взад и вперед, и ее юбки взвивались вихрем каждый раз, когда она поворачивалась. Она не могла припомнить случая, когда была так разъярена, как сейчас. Черт бы побрал это вмешательство, это назойливое внимание, пусть даже проявленное со всей джентльменской учтивостью!

— Но он забыл вам сказать, что мисс Бренна, с которой вы познакомились вчера вечером, и бедная полоумная мисс Доннегал — одно и то же лицо. Верно? — Она покачала головой. — Должно быть, вы сами испытали некоторый шок, когда я открыла дверь.

Надо было отдать ему справедливость, он ответил честно.

— Скорее не шок, а разочарование, — признался он, — потому что на вас не оказалось мужских панталон.

Ее обескуражила его искренность. И она умолкла на полуслове.

И в этот самый момент в третий раз за утро кто-то громко забарабанил в дверь Берн-Коттеджа.

Глава 7

— Не сомневаюсь, что это он! — в негодовании проговорила девушка.

Она старалась сохранить накал ярости. Возможно, думал Рейли, она нечасто посещала приемы, но в совершенстве владела женскими ухищрениями.

— Посмотрим, как я преуспел в диагностике, — согласился с ней Рейли.

Он бессознательно старался поддержать огонь ее гнева. Нечасто доводилось ему видеть разъяренную красивую женщину, и это забавляло его.

— Да, я уверен, что так и есть.

Его реплики еще больше раззадорили ее. Рейли подумал, что едва ли будет преувеличением сказать, что эти ослепительные синие глаза просто мечут молнии.

Он готов был снова снять перед ней шляпу. Кристина в гневе, вызванном чаще всего теми, кто использовал детский труд, и в подметки не годилась мисс Бренне Доннегал.

Ее гнев был чем-то из ряда вон выходящим.

И втайне он даже пожалел Йена Маклауда. По-видимому, граф совсем терял голову, когда речь заходила о его даме сердца. У Рейли не возникло ни малейшего сомнения в том, что как только Бренна Доннегал откроет дверь и увидит на пороге лорда Гленденинга, она тотчас же по меньшей мере украсит синяком и его другой глаз.

Но когда мисс Доннегал открыла дверь, оказалось, что на пороге стоит вовсе не граф, а одна из девушек-служанок из таверны, продрогшая и посиневшая от холода.

— О! — воскликнула Мейв, потому что это была она. — О, мисс!

— Боже милосердный!

Мисс Доннегал схватила девушку за руку и посадила перед камином.

— Мейв, ты промерзла насквозь, — сурово сказала мисс Доннегал. — О чем ты думала, когда бросилась сюда, накинув всего только шаль?

— Это Флора, мисс, — смогла произнести Мейв, хотя зубы ее выбивали дробь. — Настал ее час. Вам надо немедленно в замок.

— В замок? — спросил Рейли, глядя сверху вниз на дрожащую девушку. — Что Флора делает в замке?

— Она всякий раз отправляется в замок, когда приходит ее час, — сказала мисс Доннегал.

— Приходит?

Брови Рейли взметнулись вверх. Право же, он был не готов к этим сюрпризам, следовавшим друг за другом с тех пор, как он переправился через ручей.

Голос мисс Доннегал прервал его размышления.

— Забери Лукаса домой, — сказала она. — Последи, чтобы день-другой он не ступал на больную лапу. Не позволяй ему переходить ручей вброд. Пусть больная лапа остается сухой.

Мальчик послушно кивнул.

— Да, мисс, — сказал он. — Пойдем, парень. Собака, прекрасно имитировавшая больную светскую даму почтенного возраста, спрыгнула на пол и двинулась следом за хозяином на всех четырех лапах, слегка прихрамывая.

Рейли как можно вежливее обратился к мисс Доннегал:

— Вы представляете себе, насколько далеко зашло у нее дело? Я имею в виду Флору.

— Довольно далеко, — последовал лаконичный ответ. Мисс Доннегал скрылась в соседней комнате. Ее голос, низкий, но отличавшийся странной мелодичностью, донесся до него. — Когда она отправилась в замок, Мейв?

— Не знаю, — ответствовала Мейв, уже начавшая приобретать свой естественный цвет благодаря теплу, распространявшемуся от огня в камине и дымящемуся чаю, кружку с которым держала в руке. — Это было после завтрака, но до того, как она закончила мыть посуду. Там было много работы. Она сказала, лорд Гленденинг приходил позавтракать.

Боже милостивый, подумал Рейли. У девушки начались преждевременные роды, оттого что этот монстр Гленденинг разбудил ее и потребовал, чтобы она приготовила сытный завтрак. Это была его вина. Теперь ребенок родится слишком рано, а он сам будет жить дальше с сознанием того, что все случилось из-за того, что Флора сварила для него несколько сосисок.

— Но потом она не помогала мыть посуду, потому что почувствовала себя немного голодной, — добавила Мейв, будто не вполне поверила подруге и сочла ее объяснение только отговоркой. Казалось, что она считает и саму беременность чистейшим блефом, будто придуманным Флорой, чтобы избежать докучного мытья посуды. — А дальше она надела перчатки и велела мне бежать и привести вас…

— Да, — произнес Рейли самым любезным тоном. — Да, конечно. Я сейчас же поспешу туда. Роб, поворачивай пони обратно и скачи в таверну за моим медицинским саквояжем. Мы встретимся в замке.

Роб, так ничего и не понявший из его речи, только глупо таращил глаза.

— Ты меня слышал, Роб?

Рейли, конечно, и прежде случалось встречаться со слугами-болванами, но этот превосходил их всех.

— Беги же! Там…

Он сунул руку в карман брюк и нащупал там монету.

— Вот тебе гинея.

Роб посмотрел на Мейв, которая, несколько запинаясь, произнесла:

— П-прошу п-прощения, сэр. Но Флора зовет не вас. Она просила прийти мисс Бренну.

— Мисс Бренну? — не веря своим ушам, переспросил Рейли.

— О да, сэр, — подтвердила Мейв, широко раскрыв свои голубые глаза. — Мисс Бренна принимала всех детей Флоры. Ну конечно, с помощью мистера Доннегала.

— Всех…

Теперь наступила очередь Рейли широко раскрыть глаза. Конечно же! Девушка ведь сказала, что Флора всегда отправлялась в замок, когда приходил ее час. Но сколько раз этот час приходил?

— И сколько же детей у мисс Флоры?

Мейв принялась быстро загибать пальцы:

— Думаю, этот будет четвертым.

Четверо детей? И все они вышли из чрева этой девушки, выглядевшей не старше школьницы?

Ну, это было просто варварством. Хуже варварства. Это было…

— Роб, — прозвучал голос неукротимой мисс Доннегал из соседней комнаты, — иди оседлай для меня Иву и сейчас же приведи сюда.

Несмотря на свое смущение и замешательство, Рейли не мог не прийти в восторг, заметив, что Бренна переоделась в тот самый костюм, в котором он увидел ее впервые. Право же, это был прелестный костюм из синей шерсти, красиво контрастировавший с ее рыжими волосами, но несколько пострадавший из-за ее вчерашней поездки. Брюки были те же, что и вчера. Она держала в руках черную докторскую сумку. Столь же уверенно, как какой-нибудь генерал, отдающий приказы солдатам, она говорила:

— Мейв, возьми этот плащ и в нем вернешься домой. Если снова отправишься куда-нибудь без теплой одежды, пеняй на себя. Хотя сейчас довольно тепло, до весны еще далеко. Доктор Стэнтон, прошу меня извинить, но моей помощи ждут в другом месте…

— Извинить вас? — Рейли покачал головой. — Это маловероятно.

Амазонка уже направилась к двери, возле которой стояла пара крепких сапог на толстой подошве. При этих его словах она остановилась и, отбросив с лица тяжелую волну ослепительно-рыжих волос, свободно струившихся по спине (Кристина и ее трепетно относившиеся к моде подруги не одобрили бы такой прически), бросила на него взгляд через плечо.

— Прошу прощения? — обратилась она к нему своим хрипловатым и глубоким, но странно волнующим контральто.

Рейли поправил шляпу, чтобы она сидела должным образом.

— Конечно, я сам займусь этим, — сказал он. Он давно усвоил, что для того, чтобы вызвать доверие к себе у окружающих, надо самому излучать уверенность.

— Вам не стоит беспокоиться, мисс Доннегал.

— Беспокоиться? О чем вы говорите?

Амазонка выпрямилась — она в это время расшнуровывала свои башмаки, собираясь сменить их на сапоги.

— Ну, — сказал Рейли, — я так понимаю, что с тех пор, как уехал ваш отец, вы оказывали медицинскую помощь всей общине. Но теперь в этом нет необходимости, потому что я прибыл сюда.

Бренна уставилась на него. Он постарался придать своему лицу приветливое и любезное выражение, так как чувствовал, что от исхода этой дискуссии зависело многое. Нельзя было сказать, что ему так уж хотелось принимать младенца Флоры. По правде говоря, в Лондоне Рейли в самых крайних случаях приглашали принимать роды. Для этого существовали повитухи. А уж если возникали осложнения, то обращались за помощью к хирургу.

Врачей общего профиля приглашали в основном после родов, если новоиспеченной матери требовалось обезболивающее или ребенок оказывался хилым.

Так почему же он настаивал? Почему вступил в конфликт из-за права принимать незаконнорожденного отпрыска служанки из бара?

Потому что, право же, не подобало этим людям обращаться за помощью к этой не имеющей медицинской лицензии и, конечно, недостаточно профессиональной молодой женщине, когда на острове оказался он. Как иначе он мог доказать свою компетентность?

Конечно, ему следовало действовать осмотрительно. Он не хотел обижать мисс Доннегал, столь глубоко почитаемую сельчанами. Но все должны были увидеть, что именно к Рейли Стэнтону следовало обращаться в крайне тяжелых случаях, а вовсе не к дочери старого хирурга, которая годилась более для светской жизни, чем для медицины.

— Доктор Стэнтон, — медленно проговорила молодая женщина, — я ценю ваш жест, право же, ценю. Но уверяю вас, в этом нет никакой необходимости. Я приняла много младенцев и, разумеется, не нуждаюсь…

— Уверен в том, что не нуждаетесь, — ответил Рейли, сознавая, что и мальчик Хемиш, и девушка Мейв, все еще остававшиеся здесь, наблюдают за ним с большим интересом. — Но я новый врач. И нет причины, по которой вы должны были бы брать на себя это бремя и принимать ребенка мисс Флоры.

Ее сверкающие глаза сузились.

— Она просила меня об этом.

Верно, сказал Рейли самому себе, все так.

— И все же, — продолжал он, надеясь, что голос его звучит вполне убедительно и властно и она поймет, что возражения неуместны, — я иду.

Если мисс Доннегал и была впечатлена его тоном, то не показала этого. Посмотрев на него с некоторым любопытством, она сказала:

— Отправляйтесь, но и я поеду тоже.

— Прекрасно, — согласился он.

— Прекрасно, — вторила она, решительно поджав губы и подняв подбородок.

Мейв, все еще гревшаяся у камина, робко вступила в разговор:

— Прошу прощения, сэр, мисс, но если вы собираетесь, то вам лучше тронуться в путь. Когда я видела Флору в последний раз, она выглядела не слишком-то бодрой…

Как выяснилось, тревога Мейв была напрасной. Роды у Флоры начались, это было правдой. Но схватки у нее повторялись с интервалом в десять минут, и, несмотря на предостережение Мейв, она выглядела вполне бодрой. Во всяком случае, так показалось Рейли.

Она сидела на постели, застланной соломой, которую достали в помещении за кухней замка, и читала, к великому изумлению Рейли, дамские журналы. Впрочем, слово «читала» было, вероятно, неточным, потому что читать Флора не умела. Но похоже было, что она получала удовольствие, разглядывая новые фасоны одежды.

— Поглядите-ка на этот, мисс Бренна, — обратилась она к мисс Доннегал, как только эти двое торопливо вошли в комнату. — Ну разве не прелесть? Я уже почти готова послать за выкройкой.

Рейли, до предела измотанный бешеной скачкой, упал на стул и попытался отдышаться.

Его конечности онемели от холода. Он не чувствовал ни рук, ни ног. В довершение всего Бренна Доннегал оказалась еще и превосходной наездницей, ее серая кобыла Ива предпочитала избегать новшеств вроде мостов и дорог и мчалась напрямик через овраги и лощины.

По этой ли причине или потому, что мисс Доннегал пыталась ускакать от Рейли, угнаться за ней было нелегко. Когда наконец Бренна осадила Иву во дворе замка, она все же похвалила его с долей то ли раздражения, то ли разочарования:

— Для лондонца вы ездите верхом недурно.

Рейли был крайне изумлен при виде запустения, в котором оказался замок графа. Как и свидетельствовало его название, замок Гленденинг был настоящим замком с башенками, зубчатыми стенами и, как предположил Рейли, даже темницей. Построенный из крошащегося ныне камня каким-то дальним предком ныне здравствующего графа, этот замок был, собственно говоря, мрачной и уродливой крепостью, и Рейли подумалось, что его обитатели должны были чувствовать себя в нем неуютно. И неудивительно, что Бренна Доннегал отказывалась выйти замуж за графа. Берн-Коттедж показался ему гораздо более привлекательным жилищем.

Почему похожая на девочку-подростка Флора предпочитала рожать детей в этом ужасном месте, Рейли понять не мог.

Уж конечно, при этом она не задумывалась о благе будущего младенца. Убогая комнатенка, в которую их провела толстая и хмурая кухарка, была полна сложенных кучами картофеля и лука, и камин в ней не топился. Никогда прежде Рейли не доводилось видеть ничего подобного. Разумеется, он слышал, что такие помещения существуют, от профессоров, читавших лекции в его колледже.

Они описывали ужасные условия, в которых им порой приходилось работать. Но Рейли не рассчитывал найти такую комнату в замке, владельцем которого был, как он предполагал, современно мыслящий человек, такой, как граф.

— Посмотрите сюда, — сказала Флора, переворачивая страницу, чтобы Бренна могла на нее посмотреть. — Пышные рукава с буфами — просто крик моды. У меня такого платья нет, но, когда его сиятельство и я поженимся, у меня будет полный гардероб.

— Конечно, будет, — согласилась Бренна. Она села на перевернутую корзину из-под яблок и принялась листать журнал столь же непринужденно, как могла бы это сделать Кристина, сидя в своей гостиной и просматривая новый номер журнала «Годи».

— Если на этот раз будет мальчик, — оживленно продолжала болтать Флора, — он, конечно, на мне женится.

— Будем надеяться, — мягко согласилась Бренна.

— Но не огорчится ли миссис Мерфи, если ей придется называть меня миледи? Уж посмеюсь я, когда это случится!

— Конечно, посмеешься, — сказала Бренна.

Сидя здесь, Рейли было уж подумал, что совершил ошибку, придя сюда. Было совершенно ясно, что неукротимая мисс Бренна с блеском справится со своим делом. Конечно, у нее не было лицензии на медицинскую практику, но у какой повитухи есть такая лицензия? И почему бы не разрешить ей отпраздновать свою маленькую победу? В конце концов этим он бы мог добиться ее расположения, а одобрение такой женщины, как Бренна Доннегал, могло бы помочь ему поладить и с остальными жителями острова…

Рейли подумал, что ему следует поискать графа, который должен был находиться где-нибудь неподалеку в своем чудовищном замке. Стэнтону очень нужно было глотнуть виски. Виски помогло бы ему вновь почувствовать, что у него есть руки и ноги. Кроме того, Рейли необходимо было побеседовать с лордом Гленденингом и объяснить ему, что, кем бы ни была Бренна Доннегал, она находилась в здравом уме и не таила опасности ни для себя, ни для других. Может быть (и Рейли представлял, как попросит об этом графа), он посодействует ему снять комнату в таверне, пока мисс Доннегал не найдет себе достойное жилье.

Подумав, что лучше было бы записать то, что он собирался сказать графу, Рейли открыл свой дневник.

Было нелегко писать, держа тетрадь на коленях, но он сумел с этим справиться.

В этот момент Флора издала душераздирающий вопль.

Рейли ободрило то, что не его единственного напугал этот внезапный крик. Бренна уронила журнал и вскочила с корзины из-под яблок.

— В чем дело, Флора? — спросила она, бросившись к девушке, и положила руку ей на плечо. — Что не так?

Хорошенькое личико Флоры исказилось и уже не выглядело таким миловидным. На нем застыла гримаса боли.

— Что-то не так, — объявила она. — Что-то не в порядке, мисс Бренна.

Бренна, откинув одеяла, прикрывавшие тело девушки, глянула под них, а потом просунула туда руку. Флора, откинувшись на подушки, принялась громко голосить. Для такой маленькой и хрупкой девушки голос у нее оказался чрезвычайно громким и сильным.

Появившаяся с кастрюлей горячей воды в руках кухарка поинтересовалась:

— Что она так орет? Таким криком и мертвого разбудишь.

Рейли, забыв про свой дневник, вскочил на ноги и принял у кухарки кастрюлю с водой.

— Нам понадобится гораздо больше, — сказал он, — а также чистые простыни и полотенца, если они у вас есть.

— Простыни? — Кухарка хмуро воззрилась на него. — И полотенца? Если вы воображаете, молодой человек, что я стану тратить графское добро, хорошие простыни и полотенца его сиятельства на этот кусок падали, лежащей здесь…

Флора испустила пронзительный крик. Рейли, вовсе не считавший себя вспыльчивым или склонным к насилию, все же предупредил:

— Мадам, если вы не сделаете того, что я вам говорю, мне придется нанести вам физический ущерб.

Женщина по-настоящему встревожилась.

— Посмотрю, что можно сделать, — сказала она и поспешила выйти.

Отвращение Рейли к кухарке графа Гленденинга, и к самому графу, и к мужчинам вообще из-за их аморального поведения было столь сильным, что Рейли не сразу осознал, что мисс Доннегал с озабоченным видом тянет его за рукав.

— Не знаю, что делать, — прошептала она, стараясь говорить так, чтобы пациентка не расслышала. — Он не повернулся как следует и не принял должного положения.

— Кто не повернулся? — тупо спросил Рейли.

Бренна бросила на него презрительный взгляд:

— Младенец. Кто же еще? Его следует повернуть.

— Верно, — согласился Рейли, стараясь казаться спокойным. — А вы делали это прежде? Поворачивали младенца в материнской утробе?

— Да. — Бренна смущенно моргала. — Впрочем, нет. Я не делала этого с человеческим плодом. А с овцами несколько раз доводилось.

Рейли просиял:

— Ну, в таком случае действуйте.

Бренна сердито сверкнула на него глазами:

— Это не так-то просто. Младенцы у Флоры всегда огромные, а сама она очень маленькая девушка. Не думаю, что сумею это сделать.

— И я не сумею, — заявил Рейли.

Ее взгляд теперь метал молнии.

— Я думала, вы учились в Париже, — прошипела она, — у светил медицинской науки.

Он зашипел в ответ:

— Светила медицинской науки не могут помочь в такой ситуации. Нам нужен кто-нибудь с маленькими руками.

Он поставил кастрюлю с горячей водой и протянул над ней руки:

— Посмотрите на эти чудовищные пальцы. Думаете, они подходят для подобной работы?

Бренна протянула к нему свои руки, потом примерилась и приложила к его рукам, как бы сравнивая, насколько они меньше и есть ли разница. Ее пальцы были примерно вполовину тоньше его пальцев, и каждый был на дюйм короче.

Посмотрев на их соприкасающиеся ладони, Рейли ощутил нечто странное. Вид их соседствующих пальцев, ее, таких нежных и женственных по сравнению с его собственными, почему-то смутил его. И от этого крик за их спиной показался ему не таким пронзительным. Кроме того, он вдруг разглядел, что каждый глаз мисс Доннегал имел удивительную особенность — синяя радужная оболочка по внешнему краю была обведена темным ободком, поэтому глаза ее казались почти черными.

Мисс Доннегал, в свою очередь, тоже заметила разницу между их руками и выругалась. Это подействовало на него как ушат ледяной поды и остудило все начавшие было возникать теплые чувства. Он поспешно отнял руки.

— Ну что же! — сказал он. — Приступайте к делу. — Взяв ее за плечи, он повернул ее лицом к роженице. — Старайтесь действовать так, чтобы пуповина не обмоталась вокруг шейки младенца.

— Постараюсь не забыть об этом, — пробормотала она.

Рейли сел в головах Флоры и взял ее за руку.

— Не о чем беспокоиться, — сказал он. — Мисс Доннегал обо всем позаботится.

Флора посмотрела на него с подозрением:

— А вы тогда что здесь делаете?

— Я? — улыбнулся ей Рейли. — Я здесь, чтобы ободрять вас обеих. Я слышал, как совсем недавно вы обсуждали новые фасоны, а так как я только что из Лондона, то должен вам сказать, что журналы эти несколько запоздали. Рукава с буфами больше не носят. По правде говоря…

Глава 8

— Еще одна девочка? — Лорд Гленденинг даже не поднялся из кресла, в котором возлежал, придвинув его как можно ближе к огромному камину. — Но ведь это позор!

Рейли подумывал о том, чтобы наклониться и как следует встряхнуть графа, ухватив за капюшон нелепого плаща, в который тот кутался, и швырнуть на другой конец комнаты.

Но Рейли знал по опыту, что насилие не слишком эффективно, когда речь идет о таких мужланах, как граф. Оно только слегка выбивает их из колеи.

Поэтому он лишь сказал:

— Она едва справилась с этим. Речь шла о выборе: мать или дитя? Только благодаря сноровке мисс Доннегал все обошлось и выжили обе.

Гленденинг бросил взгляд на стоявшую у камина Бренну Доннегал.

— Она, надеюсь, уже не думает, что я женюсь на ней? — поинтересовался граф.

— По правде говоря, — сказала Бренна со спокойствием, удивившим Рейли, — думает. Она ожидает тебя внизу. Хочет, чтобы ты увидел дочь.

Гленденинг поднял свое огромное тело с кресла и подошел к низкому буфету, где стоял графин с виски и несколько стаканов.

— Дочь! Знаете ли, у меня их уже четыре.

Бренна откликнулась:

— Знаю.

Гленденинг грохнул кулаком по буфету с такой силой, что хрусталь на нем угрожающе зазвенел. Собаки, развалившиеся на полу, подняли головы и удивленно посмотрели на него.

Не добавив ни слова, граф повернулся так стремительно, что его огромный черный плащ взвился вихрем за его спиной, и широкими шагами вышел из комнаты.

Рейли взглянул на Бренну.

— Как, черт возьми, вам удавалось ладить с ним все эти годы и не всадить ему в сердце кинжал? — спросил он серьезно.

Бренна рассмеялась. С той минуты, как он с ней познакомился, он слышал ее смех только раз, да и то тот смех звучал саркастически. Услышав теперь в этом мрачном месте ее искренний веселый смех, он был несколько смущен.

Возможно, он и сам умом тронулся, как и все остальные жители этого проклятого места.

Взять, к примеру, Флору. Рейли знал теперь, почему она так настаивала на том, чтобы роды прошли в замке. Все по той же причине, почему и три предыдущих раза предпочла рожать именно там. Девушка лелеяла напрасную надежду на то, что, если ей посчастливится родить сына, граф может признать своего отпрыска и женится на ней.

Граф Гленденинг, заявляя о своей безумной любви к Бренне Доннегал, не упускал возможности переспать с любой из девиц, прислуживавших в таверне. Никогда в жизни Рейли не встречал столь лицемерного и мерзкого человека. Йен Маклауд был олицетворением всего того, что было ненавистно Рейли и что он старался преодолеть в себе.

— Да нет, он не так уж плох, — ответила Бренна, несказанно удивив его, когда он произнес вслух то, что думал о графе и его поведении.

— Не так плох? — спросил Рейли, недоуменно глядя на девушку.

Ее свитер был запачкан кровью и отошедшими водами, и на лбу у нее красовалось кровавое пятно. Все же, по правде сказать, она была па редкость хорошенькой даже теперь. Возможно, сказал он себе мысленно, именно потому, что на ней были мужские брюки. Он изо всех сил пытался не смотреть в эти необыкновенные глаза с радужными оболочками, обведенными темным ободком.

— Думаю, Гленденинг прав, мисс Доннегал, вы, должно быть, не в своем уме, если говорите это.

Она усмехнулась:

— Я признаю, что первое впечатление, которое он производит, весьма неблагоприятно. Он кажется хамом и негодяем, но я знаю лорда Гленденинга всю жизнь и могу смело утверждать, что у него доброе сердце. Не такое, — продолжала она уже без улыбки, которую теперь сменила гримаса, — как у многих других богатых и знатных людей, которых я знаю.

Рейли недоуменно поднял брови:

— А вы знавали многих?

Должно быть, ирония послышалась ей в тоне, каким он задал вопрос, потому что она ответила ему уничтожающим взглядом.

— Я бывала в Лондоне, доктор Стэнтон, — ответила она сухо. — Я не совсем уж деревенщина. Я знала людей, использовавших свои титулы только в личных целях, ради выгоды. Например, всех этих джентльменов из вашего Королевского медицинского колледжа. Медицина интересует большинство из них только в той мере, в какой она может принести им славу. Приведите хоть одного из них к постели больного ребенка, чьи родители не смогут заплатить за визит врача, и ребенок умрет, потому что они откажутся его лечить.

Ее синие глаза засверкали:

— Половина из них думает так, потому что они пэры и не нуждаются в том, чтобы узнать медицину на практике, потому что их зовут сэр Такой-то или лорд Как-его-там, и это весь их багаж и все умение. Ни одному человеку, не принадлежащему к высшему сословию, не получить медицинской лицензии, но это вовсе не значит, что большинство из тех, кто ее имеет, способны врачевать. Ни в коем случае!

Глаза Рейли изумленно расширились. То, что она сказала, так перекликалось с его собственными мыслями и чувствами, что на мгновение он потерял дар речи.

Но тотчас же он понял и другое: она не считает Рейли принадлежащим к элите. Ведь он не сообщил ей, что на самом деле он не только доктор Стэнтон, но и маркиз Стиллуорт.

И он решил до поры до времени не сообщать об этом.

— Но лорд Гленденинг, — продолжала Бренна, — при всех его недостатках вовсе не похож на них. Он никогда не обидит никого намеренно. Он по-настоящему привязан к Флоре. Но такой уж он человек.

Рейли покачал головой. Он никак не ожидал, что мисс Бренна Доннегал станет защищать графа Гленденинга, имея все основания презирать его.

— Да, — ответил Рейли, и, как показалось ему самому, голос его звучал несколько сухо, — но я не могу одобрить его поведения с этой девушкой, даже если он и неравнодушен к ней, раз каждый год он награждает се младенцем. Кто кормит этих детей, хотел бы я знать?

— О, конечно, лорд Гленденинг, — с готовностью ответила мисс Доннегал. — Флоре нельзя доверить их воспитание. В ней нет желания заботиться о детях, хотя она их любит и часто навешает. Хотя с помощью достойной доверия кормилицы и няни она могла бы растить их и сама. Но его сиятельство предпочитает держать девочек в монастыре в Лохалше и делать из этого тайну. Там, конечно, они смогут получить лучшее образование, чем если бы оставались здесь. И я бы не удивилась, узнав, что их там лучше кормят. Монахини заботятся об этом в обмен на щедрые пожертвования графа.

Рейли нахмурился.

— Ну, — сказал он, — по крайней мере хоть это. Думаю, это лучше, чем если бы их оставили здесь, в замке.

Он оглядел просторный зал, где они стояли, и невольно содрогнулся.

В большом помещении было холодно. Мебели в зале было мало, и расставлена она была беспорядочно, если не считать кресла лорда Гленденинга, которое было специально поставлено в самое теплое место.

— О, — сказала Бренна, пожимая плечами, — я-то всегда думала, что дети смогли бы развеять мрачность этого старого замка.

Рейли подозрительно оглядел ее:

— Я так понимаю, что ваш отказ выйти замуж за графа и то, что вы не поощряете его любовные приключения, всего-навсего кокетство?

Ее глаза стали огромными, как блюдца.

— Боже милостивый! Я действительно не хочу за него замуж. А он хочет на мне жениться только потому…

Она умолкла, не закончив фразы. Когда она снова заговорила, у Рейли создалось впечатление, что хотела она сказать совсем другое.

— Я — единственная женщина на острове, которая ему не досталась, и он понимает, что не сможет заполучить меня иным путем.

При этом сообщении брови Рейли удивленно поднялись.

Право же, мисс Доннегал была самой прямолинейной из всех известных ему женщин. Прямолинейной и решительной. Он попытался представить Кристину, принимающую незаконнорожденного отпрыска служанки из таверны… Скорее можно было предположить, что она прочла бы несчастной девушке лекцию о греховности прелюбодеяния, хотя, несомненно, нашла бы лорда Гленденинга обаятельным.

— Хотите кое-что посмотреть? — внезапно спросила Бренна.

— Конечно! — тотчас же отозвался Рейли.

Она подвела его к маленькой дверце в одной из стен зала, которая вела к винтовой лестнице.

Она распахнула еще одну дверь, и у него захватило дух, потому что они оказались на одной из башен замка на высоте многих сотен футов, и все, что он мог лицезреть отсюда, было серым морем, лишь кое-где виднелись вершины гор, покрытые снеговыми шапками. А над их головами простиралось небо, на котором не было ни облачка. Поля, весной поросшие вереском, переходили в холмы и дальше — в кряжистые утесы и горы.

Никогда в жизни не представлялось глазам Рейли столь захватывающего зрелища. Швейцарские Альпы, куда ему часто доводилось сопровождать мать на лечение, были ничто по сравнению с этими горами.

— Правда, красиво? — спросила Бренна, отводя с лица несколько золотисто-рыжих волнистых прядей, которые развевал ветер. — Я не упускаю случая приходить сюда. Великолепное зрелище! А видите, что внизу? Вон там таверна. А там кладбище. А еще дальше Берн-Коттедж. Видите коттедж? Вон он блестит на солнце.

Рейли попытался проследить за ее взглядом и действительно увидел все, о чем она говорила. Но он увидел и гораздо больше этого. Бренну Доннегал стоило рассмотреть при свете солнца, который позволил увидеть и золотистые искорки, сверкавшие в ее рыжих волосах, и нежную, гладкую кремовую кожу. Теперь Рейли разглядел не только темный ободок вокруг радужной оболочки, но и черные густые ресницы, создававшие разительный контраст с каштановыми волосами и бровями.

Рейли было трудно оторваться от ее лица и посмотреть, куда она показывала. Да и зачем было смотреть куда-то еще, когда перед ним была картина полного совершенства?

— А те белые точки, верите ли вы этому или нет, — это овцы, — продолжала она пояснения. — Думаю, судя по времени дня, это отара Хемиша. Вероятно, скоро вы познакомитесь с его родителями. Очень славные люди. Простые, но добрые. Хемиш иногда бывает буйным, но за ним присматривает Лукас…

— Там вы вели себя просто потрясающе! — сказал Рейли, не сознавая, что произносит эту похвалу вслух. Она посмотрела на него с любопытством.

— Ну, там, внизу, — пояснил Рейли. — Я имею в виду то, как вы справились с Флорой, — поспешил добавить он в надежде, что сумеет исправить оплошность. — Думаю, вы выполнили работу блестяще, учитывая то, с чем вам пришлось иметь дело.

— Что же, — сказала она, — благодарю вас. Это стоит многого, когда похвала исходит из уст человека со столь блестящим образованием и огромным опытом.

— Я врач, — усмехнулся он. — Врач, а не повитуха. До сегодняшнего дня мне приходилось присутствовать при родах только раз, да и то это было мое собственное рождение.

Она уставилась на него:

— В таком случае почему вы настаивали на том, чтобы пойти вместе со мной?

Он собирался сказать ей правду, что таким образом надеялся на то, что община примет его. Но это означало бы признать, что он намеревался занять ее место в этой общине, а ее изгнать… по крайней мере из области врачевания. И он сознавал, что такое признание никоим образом не расположит ее в его пользу и не вызовет в ней дружеских чувств.

А для него было важно ее хорошее отношение, потому что с ее помощью он рассчитывал добиться доверия ее пациентов, чтобы сделать их своими пациентами.

— Думаю, мне хотелось увидеть замок, — предпочел ответить Рейли.

Ее красивые брови сошлись на переносице, и она пристально смотрела на него некоторое время.

— Вы очень странный человек, доктор Стэнтон.

— О, забавно это слышать, — заметил он со смехом, — от женщины, которая носит мужскую одежду и много времени проводит на кладбище.

Однако она, очевидно, не разделяла его веселья.

— Кто вам это сказал? — спросила она деревянным голосом. — Я имею в виду, кто сказал вам о кладбище?

Рейли пожал плечами. Он не считал, что предаст доверие своего нанимателя, если скажет ей правду. Пожалуй, он даже чувствовал, что этот наниматель злоупотребил его доверием, не открыв ему всей правды.

— Граф Гленденинг, — признался он. — Он привел этот пример в подтверждение вашей психической неуравновешенности, и это одна из причин, почему он не хочет, чтобы вы оставались одна в Берн-Коттедже…

Она резко повернулась и направилась к двери на лестницу. Рейли, совершенно сбитый с толку ее реакцией на его слова, поспешил за ней.

— Постойте же! — закричал он, стараясь удержать ее за руку прежде, чем она проскользнет в дверь. — Куда вы?

— Убить его, — послышался ответ. Она вырывалась с удивительной для женщины силой. — Пустите меня!

Рейли загородил ей дорогу к двери:

— Не захотите же вы убить человека в день рождения его дочери? Это было бы не очень любезно с вашей стороны.

Вырвав руку, Бренна отвела от лица пряди волос.

— Доктор Стэнтон, — воскликнула она, — прочь с дороги!

— Послушайте, не стоит принимать сплетни близко к сердцу, — сказал Рейли, стараясь придать своему тону легкость и шутливость. — Люди подумают, что в них есть доля правды.

«Как подумал и я», — добавил он про себя.

Она не улыбнулась.

Он сделал новую попытку:

— Вам повезло, что сейчас девятнадцатый век. Иначе, боюсь, вас сожгли бы на костре как ведьму. Я хочу сказать, за то, что вы бродите в темноте по кладбищу.

Но она и на этот раз не улыбнулась. Вместо этого Бренна спросила:

— Сколько он заплатил вам?

Смущенный Рейли покачал головой. Право же, эти островитяне вели себя необъяснимо. Настроение у них менялось чаше, чем у всех известных ему людей.

— Сколько мне заплатил — кто? — удивленно переспросил он. — И за что?

— Сколько лорд Гленденинг заплатил вам за то, чтобы вы приехали сюда? Потому что я заплачу вдвойне против этого.

Рейли был так изумлен, что только смотрел на нее во все глаза.

— Я совершенно серьезно. Какими бы ни были ваши лондонские долги, я готова с радостью заплатить их, если только вы уедете.

Долги? Ради Бога! О чем говорит эта девушка? Может быть, Гленденинг все-таки прав и она не в своем уме?

— От всего сердца благодарю вас за щедрое предложение, — сказал Рейли, тщательно подбирая слова, — но у меня нет никаких долгов в Лондоне.

Девушка нахмурилась, на ее гладком лбу появились морщинки.

— Но они должны у вас быть. Иначе почему бы вы явились сюда? Конечно, лорд Гленденинг предложил вам…

— Он предложил мне жалованье врача. Лорд Гленденинг опубликовал это предложение в газете, а, как вы знаете, оплата труда врача ничтожна.

Рейли смотрел на нее с высоты своего роста. Право же, это был день сюрпризов. Если он не ошибся, то молодая леди и в самом деле пыталась подкупить его и таким образом заставить покинуть остров. Не зная, что он принадлежит к числу избранных, которых она так сильно ненавидит, она вообразила, что его соблазнили большими деньгами. Он не мог удержаться от улыбки, когда добавил:

— Уверяю вас, что не руководствовался корыстными мотивами, когда согласился занять это место.

У нее на лбу появилось еще больше морщинок.

— В таком случае зачем вы приехали сюда? — спросила она.

— Ну, в этом нет ничего загадочного, — сказал он, пожимая плечами. — Я приехал сюда ради хаггиса.

Она продолжала нетерпеливо ждать ответа и не сводила с него глаз. Поэтому он поспешил пояснить:

— Ладно, ладно. Скажу, почему я выбрал остров Скай. Потому что он — самое далекое от Лондона место на всех Британских островах.

— А что такого было в Лондоне, — поинтересовалась она, — что заставило вас бежать оттуда?

Его удивила ее настойчивость. Как поступить, зная о ней все?

— Ну если уж вы так хотите знать, то причина в моей невесте.

Он ожидал от нее любой реакции, но только не той, что последовала.

Она разразилась безудержным смехом.

— О нет, — простонала она между двумя приступами хохота. — Этого не может быть!

Он был раздосадован и сердито поджал губы. Его шутливое замечание о хаггисе ничуть ее не позабавило, но искреннее и чистосердечное признание она почему-то сочла смешным.

— Дело не в том, — продолжал он сухим тоном, — что я хотел сбежать от нее, а в том, что я хотел ей доказать, что она не права. Она обвинила меня в том, что я бездельник, и я подумал, что…

— Вы подумали, что ваша поездка в Лайминг будет чем-то противоположным тому, что мог бы предпринять бездельник? — спросила она, все еще улыбаясь. — Понимаю. Простите мне мою бестактность и смех. Я говорила графу Гленденингу, что у вас должна быть причина уехать так далеко, отказавшись от практики, как я понимаю, вполне успешной. Я предположила, что он подкупил вас. Но он возразил, что это нечто вроде того, что сказали вы. Желание творить добрые дела.

Он заставил себя улыбнуться.

— А как в таком случае обстоит дело с вами? — спросил он. — Почему вы вернулись на остров, зная, что ваши родители уехали отсюда и что вы останетесь здесь одна?

Она склонила голову набок и посмотрела на него.

— Слышите? — спросила она. — Похоже, граф зовет нас.

Рейли не услышал ничего, кроме воя ветра и одиноких криков чаек, носившихся внизу над волнами.

— Я ничего не слышу, — возразил он. — Но все-таки ответьте мне честно. Потому что я не могу себе представить, чтобы вашим родителям понравилось ваше своеволие. Едва ли они будут рады, узнав, что вы живете здесь совсем одна.

— Нам следует спуститься, — ответила она и двинулась вперед.

Он догнал ее и удержал за руку.

— Мисс Доннегал, — услышал он собственный голос, — почему вы уклоняетесь от ответа?

Он ощутил тепло ее руки в своей ладони как нечто очень живое.

Показалось ему или нет, что пульс ее был учащенным под его пальцами? Возможно ли было, что его близость действовала на мисс Бренну Доннегал точно так же, как ее близость на него?

Если и так, то по ее голосу это было незаметно. Он оставался таким же твердым, как прежде.

— Доктор Стэнтон, — сказала она невозмутимо, — будьте так любезны отпустить мою руку.

— Я отпущу ее, — ответил он, — когда вы ответите на мой вопрос.

Теперь и его сердце забилось быстрее, что показалось ему странным.

Конечно, трудно было бы отрицать, что Бренна Доннегал была необычайно хорошенькой, но не самой красивой женщиной из тех, кого он знал. Кристина с ее бледно-золотыми волосами и хрупкой фигурой гораздо больше соответствовала традиционным представлениям о красоте, чем мисс Доннегал.

Так почему же его сердце повело себя так странно?

Бренна попыталась вырвать руку.

— Конечно, я понимаю, что вопрос о жилье для вас важен, потому что ваше место предполагает и наличие жилья. Но до вчерашнего вечера я и понятия не имела о вашем прибытии. Поэтому…

Если это и было отчаянной попыткой сменить тему, Рейли этого не осознал.

— Мисс Доннегал, — сказал он, — я только хочу знать…

— Мне понадобится некоторое время, — продолжала она, не переставая вырывать руку, — чтобы освободить коттедж. Надеюсь, вы не будете в обиде…

— Мисс Доннегал! — снова воззвал к ней Рейли.

— Это не займет много времени, — заверила она. Казалось, она не слышит его.

— Это продлится только до лета. Если вы дадите мне время до лета, я буду вам весьма признательна. Знаю, что прошу слишком многого, но мне, право же, необходимо остаться на острове в Берн-Коттедже до тех пор…

Она внезапно замолчала, так как он поднес палец к ее губам, призывая к молчанию.

— Шш! — прошептал он в надежде на то, что ему удастся успокоить ее. — Я понимаю. Не стесняйтесь. В вашем распоряжении все время, которое вам потребуется. Я найду другое жилье. Пусть это вас не тревожит.

Он ощутил под своим пальцем ее теплый нежный рот и вдруг почувствовал, что не был бы против, если бы этот рот прижался к любой другой части его тела. Эта мысль взволновала его.

— Доктор Стэнтон, — сказала она.

— Довольно, — возразил он и сильнее надавил пальцем на ее губы, — я сказал вам, что совершенно…

Она потянулась и резким движением рванула его палец к себе. Секундой позже, когда она вывернула его запястье каким-то особым движением, острая боль пронзила всю его руку от кончиков пальцев и до плеча. От неожиданности он выпустил ее руку.

— Мисс Доннегал! — закричал он.

Она приблизила свой теплый и нежный рот почти к самому его уху и прошептала:

— Никогда больше не делайте этого! — И только после этого отпустила его запястье.

Он выпрямился и потер то место, где боль была сильнее всего.

О Господи! А ведь Гленденинг-то оказался прав. Она и в самом деле была безумна!

Но тут отворилась дверь, и на башне появился лорд Гленденинг. Увидев их, он просиял.

— О, — сказал граф, — вот вы где. А я недоумевал, куда вы скрылись. Но мне следовало догадаться. Каждый раз, когда Бренне выпадает случай, она поднимается сюда.

Эти слова были произнесены голосом, исполненным глубокого чувства, и его взгляд, обращенный на Бренну Доннегал, был столь пламенным, что такого Рейли не доводилось видеть. Рейли подумал, случалось ли Йену Маклауду испытать то же, что только что испытал он сам, и нанесла ли Бренна такой же урон его запястью, а если это было так, то почему он продолжал смотреть на нее с обожанием.

— Если, по-вашему, с Флорой все в порядке, милорд, — отрывисто сказала мисс Доннегал, — я, пожалуй, вернусь домой.

Лорда Гленденинга эти слова, похоже, застали врасплох.

— Я думаю, — сказал он, — что с ней все в порядке, но не стоит уходить, Бренна. Кухарка готовит ленч — холодное мясо и еще кое-что. Я подумал, что вы с доктором…

— Нет, — возразила Бренна, — боюсь, что не выйдет. Но я уверена, что доктор Стэнтон будет рад остаться.

Рейли, запинаясь, начал было отказываться. Потом вдруг понял, что у него нет основания для отказа, потому что другого ленча не предвиделось, как и не было места для ночлега и пациентов, если не считать парочку слуг в недрах замка.

— Отлично! — воскликнул лорд Гленденинг, хлопнув его по спине. — А после ленча мы пройдемся до деревни, и вы посмотрите свою амбулаторию.

Рейли бросил на Бренну сердитый взгляд, но она повернулась к нему спиной, проговорив на прощание:

— Я только еще раз взгляну на Флору.

И секундой позже она скрылась за дверью.

Глава 9

Второй раз за сутки Рейли Стэнтон был грубо вырван из крепкого сна.

Уже через мгновение ему стало ясно, что действовала в этих случаях одна и та же рука.

— Ну же, Стэнтон, — нетерпеливо приговаривал граф, — у нас вся ночь впереди.

Рейли смотрел на него из-под груды одеял, в которые завернулся, и смущенно моргал, глядя на свечу. Несколько мгновений он не мог понять, где находится.

Потом внезапно вспомнил все. Он остановился в замке Гленденинг, не допуская мысли, чтобы граф выдворил Бренну Доннегал из Берн-Коттеджа, а комнат в деревне, которые хозяева были бы готовы сдать, не оказалось.

Амбулатория, как выяснилось, нуждалась в основательной уборке. Ее следовало заново выкрасить в несколько слоев, пригласить трубочиста прочистить трубы до того, как затопить печи, и высушить помещение, в котором отсырели даже стены. Тогда Рейли смог бы там жить в приемлемых условиях.

Но даже в амбулатории с застоявшимся запахом морской воды ночевать было бы лучше, чем в том помещении, которое ему предложил граф. Комната, куда его привели, была просторной, но в ней было страшно холодно. Огонь в камине не давал тепла, и, пока он, съежившись, нахлобучив шляпу и повязав на шею шарф, сидел в углу за огромным письменным столом, царапая непослушными пальцами письма матери и сестре, он чувствовал себя нелепым персонажем какой-нибудь комедии.

Кристина была бы потрясена его решимостью. И она еще считает его рохлей! Да никогда в жизни он не проявлял большей твердости!

И все же какой выбор у него был? Оставаться здесь или присоединиться к Гленденингу в его ужасном зале, где граф проводил время в обществе своих чертовых смердящих собак, полируя свой чертов меч? У Рейли были занятия получше.

Письма были написаны и сложены стопкой в ожидании, когда их доставят на почту. Среди них даже было одно, предназначенное для Пирсона и Шелли, в котором он, повествуя о своих нынешних приключениях на острове Скай, умолчал о некоторых деталях своего пребывания здесь, например, о мужских штанах Бренны Доннегал.

Он страшно устал здесь, усталость гнездилась в нем и заполняла все его тело до самых костей. Возможно, так на него подействовал живительный морской воздух. А возможно, причина была в том, что от стен замка исходила омерзительная сырость. Рейли опрокинулся на постель с ветхим пологом и мгновенно погрузился в сон.

И его вовсе не обрадовало, что хозяин разбудил его через несколько часов, как ему показалось, в самое глухое время ночи.

— Прохвост! — проворчал Рейли, цепляясь за одеяло и пытаясь вырвать его из могучих рук графа. В своем сонном состоянии он осознавал, что граф Гленденинг — его работодатель и что этот работодатель не представляет, что грубо разбудил восьмого маркиза Стиллуорта.

Однако граф Гленденинг не принял этого близко к сердцу, сказав только:

— Оторвите от постели свой сонный зад, Стэнтон. Я разбудил вас, чтобы вы могли своими глазами убедиться в безумии мисс Доннегал.

Судя по тому, что граф был укутан в несколько слоев одежды, он собирался выйти из дома.

Это сообщение полностью пробудило Рейли. Он перестал сопротивляться и прекратил попытки снова заползти под одеяла.

— Прошу прощения, — сказал он хриплым со сна голосом.

— Вы меня слышали, — отозвался Гленденинг, стараясь дотянуться до бриджей Стэнтона, лежавших на ближайшем стуле. — Надевайте это и берите свой плащ. Сегодня полнолуние, а это значит, что вы сможете увидеть, какие фокусы Бренна проделывает на кладбище.

Гленденинг бросил одежду Рейли на постель и отвернулся, прихватив с собой свечу.

— Говорите, ее нельзя назвать не отвечающей за свои поступки? — бормотал граф, подходя к камину, в котором еще оставались угли. — Ха!

Рейли понял, что это замечание относилось к утверждению, сделанному им за ленчем. Он заявил, что не находит ничего болезненного в состоянии ума мисс Бренны Доннегал, если не считать некоторой непоследовательности, что может быть вызвано вполне естественными причинами. И это его утверждение графу совсем не понравилось. Он прямо обвинил доктора в пристрастии к мисс Бренне и в том, что он сам подпал под ее чары.

— Она именно такая, — объявил он, тыча пальцем в Рейли, склонившегося над ростбифом. — Она увлекает вас, затягивает. Но говорю вам, у нее не все дома.

Рейли положил вилку и сказал нетерпеливо:

— Если женщина не хочет выходить за вас замуж, это вовсе не значит, что она созрела для Бедлама.

Но граф только мрачно пробормотал в свою кружку с элем:

— Вот увидите. Я вам покажу. Сами убедитесь.

Рейли со вздохом спрыгнул с нагретой постели и набросил одежду.

Получасом позже, когда он, скорчившись, прятался за зданием церкви и дрожал от холода, как бездомная собака, он от всего сердца сожалел, что покинул Лондон, где его никто никогда не призывал сидеть на кладбище в самый глухой час ночи. Рейли размышлял о душевном состоянии самого графа. Этот человек вытащил его на улицу самой холодной ночью в году и, казалось, не испытывал ни малейшего неудобства в своем килте, хотя, как и Рейли, сидел на куче снега. Если бы не фляжка, которую он прятал в складках плаща и к которой время от времени прикладывался, Рейли бы окончательно уверовал в невменяемость графа.

И более того, он усомнился бы в его принадлежности к простым смертным, потому что Гленденинг не дрожал от холода и вовсе не казался усталым. Он спокойно сидел, разглядывая памятники и длинные тени, которые они отбрасывали на снег в ярком лунном свете.

Не был ли граф, гадал Рейли, одним из кровожадных немецких призраков, о которых ему рассказывал Пирсон? Они, по его словам, были нечувствительны к изменениям температуры. Не затем ли Гленденинг выманил его сюда, чтобы впиться в его шею и высосать кровь?

Впрочем, это не казалось ему правдоподобным. Он с таким же успехом мог это осуществить и в замке. Более того, по словам Пирсона, вампиры были привередливыми и употребляли в пищу не всякую кровь.

Значит, Гленденинг не был вампиром. Но это вовсе не означало, что он не сумасшедший, и Рейли поступил крайне глупо, присоединившись к нему. Черт возьми, да что они тут делают? Рейли не был суеверным и не ожидал никаких сюрпризов. Он не рассчитывал кого-нибудь увидеть на кладбище, но во всем этом было нечто жутковатое. Может быть, причиной этого ощущения была звенящая тишина, время от времени нарушаемая только уханьем совы. Если такая вещь, как вампиры, и существовала на свете, то, по мнению Рейли, кладбище было самым подходящим для них местом.

Была ли вампиром Бренна Доннегал? Может быть, Гленденинг пытался доказать ему именно это? Но это казалось маловероятным. Разве вампиры не исчезали под воздействием солнечного света? Бренна Доннегал не исчезла, когда прошлым утром он стоял с ней на башне замка. По правде говоря, ему показалось, что солнечный свет только красил ее: ее рыжие волосы, казалось, впитали яркий солнечный свет и заискрились в нем…

Гленденинг нарушил нить его размышлений, дотронувшись до его плеча.

— Слушайте, — сказал он.

Рейли прислушался.

— Вы хотите знать, слышу ли я сову?

Теперь он был убежден, что именно граф нуждается в медицинской помощи. Здесь не было ничего, кроме цепенящего, смертоносного холода да запаха дыма от камина в спальне викария. Как Рейли сейчас завидовал этому викарию!

Хотя он почти забыл, что здесь Шотландия, а не Англия, и, возможно, священник здесь назывался не викарием, а как-то иначе.

Возможно, его следовало называть пастором? Хотя Рейли не питал особо нежных чувств ни к церкви, ни к ее служителям, сейчас он был готов поменяться местами с викарием или пастором, уютно почивавшим в своей постели, вероятно, рядом со своей пухленькой женой в ожидании горячего завтрака. А на что мог рассчитывать Рейли? Даже на такую малость у него не было надежды. Кухарка графа Гленденинга показала себя такой же неумелой, как и бессердечной.

Рейли впал в глубочайшую депрессию и теперь был убежден, что, приехав в Лайминг, он совершил величайшую в жизни ошибку.

Он представил себе, что скажет Кристина, когда неделей позже он войдет в гостиную ее родителей и произнесет:

— Прошу прощения. Ты права. Профессия врача никуда не годится. Поедем ради всего святого в Стиллуорт-Парк и до конца наших дней останемся лордом и леди Стиллуорт.

Тут Гленденинг, толкнув его локтем в бок, показал куда-то рукой.

И Рейли увидел нечто такое, от чего кровь заледенела у него в жилах. Впрочем, для этого многого не требовалось, потому что он и так почти замерз. Но он увидел фигуру, закутанную в плащ с капюшоном, быстро двигавшуюся между памятниками. Сердце Рейли бешено заколотилось: на мгновение ему показалось, что в руках у нее серп.

«Господи! — подумал он. — Смерть! Я смотрю в лицо смерти!»

Но по мере приближения этой фигуры Рейли понял, что это никакой не серп, а фонарь.

А рядом с закутанной в плащ призрачной фигурой трусила собака, которую Рейли узнал. Это была собака Бренны Доннегал… Кажется, она называла ее Сорчей.

Смущенный, он попытался заговорить, однако Гленденинг сделал ему знак молчать.

— Смотрите, — прошептал он.

То, что увидел Рейли, поразило его еще больше. Закутанная в плащ фигура приблизилась к могиле и, подняв фонарь, принялась разглядывать надпись на скромном деревянном памятнике.

— Что за черт! — пробормотал Рейли.

— Ну, разве я вам не говорил? — торжествующе произнес граф. — Разве я не говорил, что она помешанная? Положительно не в своем уме.

Рейли совсем растерялся. Бренна Доннегал производила впечатление приземленной и практичной особы, крепко стоящей на твердой почве. Что, черт возьми, ей было делать здесь, на кладбище, да еще глубокой ночью?

И что, собственно говоря, делал здесь он, сидящий на куче снега и наблюдающий за ней?

Это, сказал себе Рейли, уж слишком, и попытался подняться на ноги.

— Постойте. — Граф потянулся к нему и удержал его за край плаща. — Куда вы собрались?

— Пора положить конец этим глупостям, — сказал Рейли, отряхивая снег со штанов.

— Вы с ума сошли? — спросил граф шепотом. — Она не должна знать, что мы здесь. Она одержимая. Если вы разбудите ее, когда она находится в состоянии транса, вы навсегда погрузите ее в бездну безумия.

Он покачал головой, и при этом его длинные черные локоны взметнулись.

— Да что вы за доктор, если ничего не знаете?

Рейли в полном изумлении только смотрел на своего работодателя.

— Что за чушь! Бездна безумия? — эхом отозвался он. — Бездна безумия! Это же полная чепуха! Пустите меня, вы, невежественный тип! Я намерен получить от нее объяснение, даже если мне придется для этого хорошенько потрясти ее…

— Она вам не скажет, — упорствовал Гленденинг, крепко держа Рейли за плечи. — Поверьте мне. Я уже пытался. Она просто скажет вам, чтобы вы не лезли в ее дела, а занимались своими.

— Но это вовсе не похоже на речь одержимой, — твердо возразил Рейли.

— И тем не менее это так. Иногда на нее что-то находит. Говорю вам, это случается в полнолуние. Каждый раз происходит одно и то же. Она ходит и разглядывает могильные плиты, что-то собирает и записывает и складывает в папку, а потом бродит по деревне и снова что-то разглядывает и записывает. Иногда она даже набирает полные карманы земли и несет ее домой.

Господи! Землю? И что это может быть? Может быть, некое помешательство на почве геологии? Да что в самом деле творится с этой женщиной?

Стоя на коленях в круге света от фонаря, Бренна Доннегал что-то царапала карандашом в тетради, которую достала из-под плаща. В такой позе и за таким занятием она и впрямь не выглядела вполне вменяемым существом.

Секундой позже папка исчезла в складках ее одежды, и она оглянулась, по-видимому, в поисках своей собаки, которая, обнаружив графа и доктора, лукаво поглядывала на них через кладбищенскую стену и дружелюбно виляла хвостом.

— Уходи, — зашипел граф на собаку, — ступай прочь! Уходи!

Собака, не обращая ни малейшего внимания на графа, подпрыгнула, опираясь передними лапами о стену, и лизнула Рейли в лицо.

— Убирайся! — не унимался Гленденинг, пытаясь увернуться от нее. — Вон! Уходи прочь!

Но вот под ногой Бренны хрустнула ветка, и стало очевидно, что хозяйка уходит. Сорча рванулась и помчалась вслед за удаляющейся фигурой, бесшумно прыгая по снегу.

Гленденинг испустил вздох облегчения.

— Ну, — сказал он нормальным голосом, когда и собака и ее владелица скрылись из глаз, — я же говорил вам. Теперь она некоторое время будет бродить по деревне, а потом вернется домой. Она совершенно не в себе.

— Я уверен, — сказал Рейли, отряхивая с плаща снег и мелкие ветки, — что есть вполне разумное объяснение ее поведению.

— Правильно, — согласился лорд Гленденинг. — И оно в том, что она одержимая.

Рейли прошел через кладбище и остановился возле могилы, где прежде стояла на коленях Бренна. Эта могила была помечена всего лишь доской, на которой было написано с полдюжины имен. По-видимому, все погребенные здесь люди умерли в один день — 4 августа 1846 года.

Указывая на имена на доске, Рейли спросил графа:

— Вы знали этих людей?

Гленденинг задумчиво крякнул.

— Одного или двух, — ответил он. — Похоже, там пострелята, дети и, возможно, старики, те, кто пострадал. Я имею в виду холеру. К концу эпидемии у нас по столько людей в день умирало, что мы стали хоронить их в общих могилах — по пять-шесть человек. У нас был выбор хоронить их так или в неосвященной земле. И все сочли, что лучше хоронить в братской могиле. Беднягам даже не досталось такого ничтожного блага, как гроб. Гробовщик тоже умер, и нам пришлось заворачивать их в простыни, на которых они умирали. Только приходилось закапывать поглубже, чтобы до них не добрались собаки. Мы очень спешили, чтобы они не начали разлагаться до похорон…

— Господи! — выдохнул Рейли.

Конечно, ему это было знакомо. В Лондоне дело обстояло так же скверно. Когда прошлым летом свирепствовала холера, он не отваживался бывать среди скопления народа, где царил мор…

Насколько ему было известно, никто из его собратьев тоже не отваживался на это. А уж если им приходилось это делать, то они всегда повязывали лица шелковыми платками, чтобы не вдыхать гнусных миазмов, распространяемых ужасной болезнью.

Хотя ему доводилось слышать рассказы о братских могилах и о массовых захоронениях, когда холера убивала целые семьи в полном составе, самому ему никогда не доводилось этого видеть.

Внезапно ощутив укол совести, он вспомнил упрек Бренны в адрес Королевского медицинского колледжа, кишащего людьми, ничуть не заинтересованными в лечении болезни, а пекущимися только о собственной карьере. И осознал, что упрек этот был справедлив. Никто из его коллег, и менее всего он сам, и не подумал о том, что эпидемия свирепствует в беднейших кварталах Лондона. И совсем иначе обстояло бы дело, если бы холера затронула кого-нибудь из его собственных пациентов.

— Мы, — повторил Рейли. — Что вы имеете в виду, говоря «мы»? Вы хотите сказать, что помогли с похоронами?

Ему было трудно поверить, что граф, этот граф, опустился бы до столь низкого занятия.

— Да, — последовал удививший его ответ Гленденинга, — мы все принимали в этом участие. Даже мать Бренны, миссис Доннегал, а она очень хрупкая женщина.

Господи! Ведь Бренна убеждала его, что лорд Гленденинг не был похож ни на кого из известных ей дворян, и теперь, как ни претило ему это, он был вынужден признать, что и у этого человека были свои положительные качества: лорд Гленденинг больше пекся о своих людях, чем большинство господ, заседавших в палате лордов, главной заботой которых и должно было стать попечение о людях.

Рейли покачал головой. Вокруг были и другие доски на могилах. Их было множество. И сколько же жителей Лайминга, почивших в бозе, было брошено в безвестные могилы? Это показалось ему несправедливым.

Конечно, это никак не объясняло странное поведение Бренны, свидетелем которого он оказался нынче ночью.

— Ну и что вы думаете обо всем этом? — спросил Гленденинг.

Рейли, мысли которого были прерваны этим вопросом, посмотрел на него.

— Что я думаю — о чем?

— Я имею в виду девушку.

Даже в тусклом лунном свете Рейли мог заметить нетерпение на лице графа.

— Как вы думаете, почему она записывает имена на могильных плитах и собирает в деревне комки глины и грязи?

Рейли мог дать лишь один ответ:

— Не могу сказать зачем.

Гленденинг обжег его взглядом:

— Что вы хотите этим сказать? Мне кажется, это ясно без слов. Эта женщина безумна.

Рейли попытался собраться с мыслями. Это было нелегко, учитывая его утомление, а также количество поглощенного им алкоголя и донимавший его холод. Все же он сделал попытку, но вывод, к которому он пришел, ему не понравился.

Дело было не только в том, что эта женщина глубокой ночью стояла посреди кладбища и записывала в тетрадь имена умерших. И не в том, что она бродила ночью по деревне в тот же час, собирая глину. Его беспокоило что-то еще. Было нечто, обнаруженное им в деревенской амбулатории. Оттуда исчезло медицинское оборудование. От некогда стоявшего там микроскопа осталась только подставка, покрытая пылью, а предметные стекла были разбиты. С полок исчезли пробирки и флаконы.

Но самым странным Рейли показалось то, что он нигде не обнаружил историй болезни. Что могло случиться со всем этим? Все это похитили воры? Возможно. Однако Рейли не обнаружил следов взлома, а Гленденинг клятвенно заверил его, что существовал единственный ключ от амбулатории и ключ этот был у него. И зачем ворам истории болезней? Теперь ему придется завести новые.

Микроскоп можно легко заменить, во всяком случае, Рейли мог это сделать. Ему достаточно было заказать новый и отправить в банк деньги за него. Предметные стекла и химические реактивы тоже можно было получить без затруднений.

Но его тревожил вопрос, зачем все это было украдено. Ради какой цели? Почему он заподозрил, что исчезновение всего этого не было невинной шалостью?

Потому что был уверен, что знает вора. И его пугало даже не это, а причина, почему все это было похищено.

Обычно женщин такие вещи не интересовали.

— Вы, кажется, что-то говорили о том, что в коттедже мисс Доннегал есть постоянно запертая комната. Почему?

— Да, — ответил Гленденинг. — На острове ни в одной двери не было замка, кроме как в двери амбулатории и в двери комнаты, которую она называет кабинетом своего отца. А почему?

— Для этого нет причины, — задумчиво сказал Рейли.

Гленденинг схватил Рейли за плечи и повернул его лицом к себе.

— Вы не можете скрывать это от меня, чем бы это ни было. По вашему молчанию я могу заключить, что вы о чем-то догадываетесь. Она действительно… сошла с ума? Да?

Рейли, посмотрев графу прямо в глаза, бесстрастно произнес:

— Пустите меня.

Гленденинг отпустил его плечи и отошел от него на несколько шагов. Когда секундой позже он вернулся, то Рейли увидел в лунном свете лицо графа, потемневшее от ярости.

— Лучше вам сказать мне прямо сейчас! Вы что-то знаете, знаете гораздо больше, чем сказали мне! Лучше вам открыть рот, а иначе, друг мой, вместо слов вам придется выплюнуть собственные зубы.

Рейли мог вынести многое. Он мог примириться с тем, что единственная любовь его жизни бросила его, потому что считала его бездельником, не желавшим принять полагавшийся ему титул. Он готов был потерять все, отказаться от всего, что умел и знал, и начать все сначала в таком захолустном городишке, как Лайминг, чтобы доказать ей ее неправоту.

Он мог нырнуть в соленую ледяную воду за утопающим паромщиком, мог помочь родиться бастарду у девушки из таверны. Он мог пережить то, что его грубо будил среди ночи помешавшийся от любви граф.

Но единственное, что не могло не вызвать у него отпора, — это угрозы.

Поэтому он повернулся к Йену Маклауду с поднятыми кулаками.

— Только посмейте! — зарычал он. — Попробуйте, Гленденинг, и получите по заслугам!

Граф несколько опешил от его напора. Он, моргая, смотрел некоторое время на кулак Рейли, покачивавшийся перед самым его носом, потом сказал:

— Послушайте, Стэнтон! Вы же знаете, что я не хотел сказать ничего такого. Не стоит так горячиться…

Рейли, поняв, что зашел слишком далеко, опустил кулаки. Однако сердце его продолжало бешено биться.

— Сожалею, — сказал он.

— Нет, — возразил Гленденинг. — Пожалуй, извиниться стоит мне.

Они продолжали стоять друг против друга, и дыхание белыми облачками пара вырывалось у них изо рта. Наконец Гленденинг сказал примирительно:

— Так скажите же мне, что это. Помешательство, навязчивая идея? Или колдовство?

Как только Гленденинг произнес слова о колдовстве, заухала сова. Рейли не мог сдержать нервной дрожи.

— Не то и не другое, — ответил он, плотнее запахивая плащ на плечах.

Плечи Гленденинга уныло опустились, и он проговорил:

— О, не стоит играть со мной в игры. Она безумна, как мартовский заяц, и вы это знаете. Не стоит стараться смягчить для меня удар.

Но Рейли и не пытался это сделать.

Он подумал о Пирсоне и его графине и о том, как тот был приятно возбужден тем обстоятельством, что у него появилась собственная безумная пациентка, о которой он мог бы написать. Глупец. Вот кто он был. Лентяй и глупец. Что он знал о безумии? Что он вообще знал?

Он был точно таким, как те люди, о которых так презрительно отзывалась Бренна, те, кто принадлежал к Королевскому медицинскому колледжу. Те, кто дерет нос, самовлюбленные ничтожества…

Низкий раскатистый голос Гленденинга ворвался в его мрачные раздумья.

— Как вы полагаете, что нам следует в этом случае сделать? Представляет ли она опасность для самой себя?

— Я бы так не сказал, — со вздохом возразил Рейли, — по крайней мере многое зависит от того, что мы найдем в этой комнате.

— В какой комнате?

— В запертой.

Граф фыркнул:

— О, уж туда вы никогда не попадете. Она охраняет ее, как будто внутри находятся сокровища короны.

Рейли призадумался:

— Гленденинг, если она действительно безумна, вы не можете жениться на ней.

— Почему же не могу? Разве есть закон, запрещающий это?

— Весьма вероятно, что есть. Но если даже такого и нет, неужели вы хотите жениться на женщине, тайком разгуливающей по кладбищу глубокой ночью? Неужели вы хотите, чтобы она стала матерью ваших детей?

Гленденинг воинственно выпятил подбородок:

— Мой отец всегда утверждал, что моя мать не в себе, а я в полном порядке.

Это, подумал Рейли, было открытым вопросом. Но вместо этого он благородно сказал:

— Я в этом не сомневаюсь. Утром я навещу мисс Доннегал и посмотрю, не даст ли она правдоподобного объяснения.

По лицу графа расплылась счастливая улыбка, и он сказал торжествующе:

— В таком случае все в порядке. Все будет хорошо. Я получу жену, а вы коттедж, и все мы будем счастливы.

Однако Рейли в этом сильно сомневался.

Глава 10

Бренна Доннегал разгладила золотистый атлас своей юбки и посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом с ней.

— Ну, — сказала она с притворной нерешительностью, — я не знаю, право, не знаю…

— Пожалуйста, мисс Доннегал.

Молодой человек был по-настоящему красив в своей бархатной куртке и бриджах.

— Вы сказали, что сохраните этот последний танец для меня.

— Гм-м…

У Бренны было намерение танцевать с этим джентльменом, но, решила она, ему незачем об этом знать. Молодых людей следует держать в неведении: пусть гадают об истинных чувствах леди к ним. Неопределенность поддерживает интерес.

— Ну, — начала Бренна самым кокетливым тоном, — думаю…

Но тут другой молодой джентльмен, еще более красивый, чем предыдущий, с плечами невероятной ширины, искрами смеха в темных глазах и мягкими темными волосами, повязанными сзади кожаным ремешком, перебил ее.

— Вы сказали, что оставите этот танец для меня, — заявил он.

И протянул к ней руку.

И Бренна, к собственному ужасу, приняла руку и поднялась с места, позволив доктору Стэнтону — а это был именно он — повести ее танцевать.

Когда оркестр в одном из углов бального зала заиграл вальс, Бренну охватила паника. Она никогда не умела хорошо танцевать вальс. Будучи самой высокой девочкой в классе, Бренна по настоянию школьного учителя танцев всегда танцевала за джентльмена и потому не имела ни малейшего понятия о том, как следовать за партнером. Каждая ее попытка танцевать вальс с кавалером в роли дамы заканчивалась неприятностью — ободранными коленками, распухшими пальцами ног, горькими словами или всем вместе.

Посмотрев в мягкие карие глаза Рейли Стэнтона, она увидела, что они искрятся добродушным юмором. Скажу ему, решила она. Похоже, он поймет. Его рука обвилась вокруг ее талии, и она ощутила жар его сильного, поджарого тела. Ее омыла волна аромата лавандового мыла, и Бренна закрыла глаза, чтобы сильнее насладиться этим запахом.

Грянула музыка, и Рейли Стэнтон выступил вперед. Бренна, не сознавая, что делает, выступила вперед одновременно с ним.

Донг! Колени больно стукнулись о колени. Эта боль проникла через несколько слоев ткани, из которой состояла ее верхняя и нижние юбки…

Бренна проснулась как от удара и некоторое время лежала совершенно тихо, пока не увидела грубо отесанные балки деревянного потолка в своей спальне.

«О Господи! — подумала она. — Это сон. Это всего лишь сон».

Хотя лучше было бы назвать это кошмаром. В последний раз она была в бальном зале месяца два назад. Это было в тот вечер, когда она притворилась, что получила письмо от тетки с сообщением о болезни дяди.

— Я должна, — сказала Бренна хозяйке, — вернуться в Лондон немедленно.

Она села в ближайшую почтовую карету до Эдинбурга, а оттуда добралась до острова Скай.

Об этом знала только Мэри. Но Мэри, считавшая все это интересным приключением, никогда бы не проболталась.

Она со свойственной ей обязательностью отправляла все письма, приходившие на имя Бренны в дом Бартлеттов в Бате, скрывая от родителей правду о местонахождении своей подруги. Встретились Бренна и Мэри на лондонском семинаре мисс Лэйвср для юных леди, в школе, к которой обе девушки питали искреннее отвращение.

Бренну мало интересовали предметы, которые мисс Лэйвер считала весьма важными для современной молодой леди: живопись и танцы. Бренна хорошо ладила с другими девушками. Это были славные юные леди, лелеявшие одну мечту — заполучить богатого и, что было гораздо менее важно, красивого мужа. В одной только Мэри Бренна разглядела искру оригинальности и страсть к проказам.

Именно это объединило их, и потому они поладили. Почему же Бренне приснился именно бал? Размышления Бренны прервал грохот, который во сне она приняла за тот самый звук, когда ее колени столкнулись с коленями нового врача: кто-то стучал в дверь коттеджа.

Она посмотрела на часы: восемь утра! Было всего восемь утра, но кто-то уже барабанил в ее дверь.

С сожалением выныривая из теплых перин и одеял, Бренна крикнула хриплым со сна голосом:

— Минутку!

Ранний визитер, по-видимому, не услышал ее, потому что стук стал громче, и Сорча, лежавшая между Бренной и сонно щурившим глаза Эриком, спрыгнула на пол и принялась лаять.

Невыспавшаяся Бренна застонала и потянулась за шалью. Почему эти люди вновь обращаются к ней, а не к молодому доктору Стэнтону? Ведь уже все знают о его прибытии. Он же не провел, как она, всю ночь на ногах.

Стук становился все громче.

— Иду! — крикнула Бренна, набрасывая шаль на плечи. — Господи, — пробормотала она, — никак кто-то умирает!

Она распахнула дверь и с изумлением увидела не одного из жителей деревни, а Рейли Стэнтона.

— Вы! — закричала она, и при воспоминании об идиотском сне щеки ее вспыхнули румянцем. — Что вы…

Но прежде чем она закончила вопрос, он довольно бесцеремонно прошел в комнату.

— Не играйте со мной в игры.

Рейли Стэнтон круто обернулся, добравшись до двери в ту самую комнату коттеджа, которую отец Бренны именовал кабинетом.

— Я не смыкал глаз всю ночь и все думал об этой комнате. Но, как я ни ломал голову, не мог найти рационального ответа на вопрос, почему вы гуляете по ночам, изучаете могильные плиты и собираете комки грязи с дворов своих соседей. Гленденинг считает вас сумасшедшей, и я склонен согласиться с ним.

Брови Бренны поползли вверх. Она закрыла дверь коттеджа и прислонилась к ней спиной, скрестив руки на груди.

— Итак, — сказала она наконец, — доброе утро, доктор Стэнтон.

— Я ведь просил вас не играть в игры, мисс Доннегал, — повторил Рейли. — Вам это, возможно, и кажется забавным, но мне после того, как я полночи просидел на кладбище и отморозил… — Он бросил на нее сердитый взгляд. — Я чуть не отморозил ноги.

— Но ведь не я заставила вас там сидеть, — возразила Бренна. — Почему вы на меня кричите?

— Потому что, как вам известно, Гленденинг по уши влюблен в вас. Он только о вас и думает. Он потащил меня на кладбище и заставил сидеть там и любоваться вашим маленьким представлением.

Рейли теперь расхаживал взад-вперед по комнате. Ворона, сидевшая над его головой, следила за каждым его шагом и перепрыгивала с одной балки на другую, распушив свои черные перья.

— И я всю ночь просидел там, чтобы убедиться, что вы безумны, что он прав и что это единственно правильное объяснение всему. Если… — внезапно сказал он, посмотрев ей в лицо через длинный стол, разделявший их, — если не считать того, что вы не безумны. Безумная женщина не смогла бы принять младенца, как сделали это вчера вы. И все же, мисс Доннегал, что, черт возьми, вы делали на кладбище прошлой ночью?

Бренна склонила голову набок, и ее золотисто-рыжие волосы, которые нынче утром она еще не имела возможности причесать, закрыли ее щеку.

— Хотите чаю, мистер Стэнтон?

Рейли чуть не задохнулся от ярости.

— Чаю? Вы предлагаете мне выпить чаю?

Жилка посреди его лба, которой она никогда не замечала прежде, пульсировала, а в обычно мягких карих глазах зажегся весьма недобрый огонь.

— Чаю? Я спросил вас вполне официально, что вы делали, а вы в ответ предложили мне выпить чаю?

Бренна подошла к камину, в котором дрова за ночь выгорели почти дотла.

— Должно быть, вы промерзли до костей, — сказала она, беря в руки железную кочергу и вороша угли. — Я думаю, чай пойдет вам на пользу.

— Что пойдет мне на пользу? — спросил Рейли, раздраженный до крайности. — Это и есть ваше объяснение?

— Ну, — начала Бренна, проверив, есть ли вода в чайнике, — так как я понятия не имею, о чем вы толкуете, а похоже, и вы тоже не имеете об этом понятия, то я считаю, что лучше вам было бы выпить чаю.

Рейли Стэнтон резко отодвинул стул от стола и упал на него.

— Зачем, — спросил он вслух самого себя, — зачем я явился сюда?

Бренна не поняла, что он имеет в виду — ее коттедж или Лайминг.

— Вы завтракали? — спросила Бренна сочувственно. — Я думаю, у меня найдется яйцо или даже пара яиц…

— Я не хочу яиц! — возмутился Рейли, с силой ударив кулаком по столу. — Я хочу знать, чем вы занимаетесь. Вы пытаетесь убедить графа, что спятили? Если я прав, то знайте, что это не сработает. Он в любом случае готов жениться на вас.

Огонь занялся, и чайник запел. Бренна подошла к чулану.

— Просто потому, — бросила она через плечо, — что я единственная женщина на острове…

— Которой он еще не обладал, — закончил за нее Рейли. — Да, да, вы мне уже излагали свою теорию на этот счет. Но неужели, мисс Доннегал, вы думаете, что стоит разыгрывать здесь пьесу в жанре плаща и шпаги? Не хочу вас пугать, но бродить среди могил людей, умерших от холеры, — опасное занятие. Знаете, инфекция легко может снова попасть в воздух.

Она даже не взглянула на него, закрывая ногой дверь чулана, из которого извлекла каравай хлеба, горшочек с маслом и горшочек с джемом, лишь ответила:

— Не смешите меня.

— Я и не думаю этого делать. Не хочу вас обижать, но, каким бы медиком вы ни воображали себя, вы все же не получили такого образования, как я. И говорю вам, мисс Доннегал, что вы можете не только серьезно пострадать сами, но и поставить под угрозу жизни обитателей деревни.

Бренна почувствовала, как к щекам ее прилила кровь.

Что было в этом человеке, что так быстро приводило ее в ярость?

Подавив свое возмущение, она поставила на стол все необходимое для завтрака и ответила:

— Знаю, что вы считаете себя большим авторитетом в вопросе холеры. Я прекрасно сознаю, что вы проделали долгий путь из Лондона, чтобы поразить нас всех своими знаниями, и как местная сельская жительница я должна быть благодарна вам за ваше просвещенное мнение и совет. Но считаю своим долгом сообщить вам, что я представляю исключение из вашей теории и не могу принести инфекцию в деревню с кладбища. Боюсь, что не могу согласиться с мнением ваших коллег о том, что холеру якобы вызывают миазмы, как, например, тиф или скарлатину.

Но Рейли, казалось, не слышал ее. Он с раздражением оглядывал коттедж.

— Это неправильно, — заявил он наконец.

Она кивнула, отрезая ломоть хлеба.

— Знаю. С моей стороны дерзко возражать всему медицинскому сообществу. Но я думаю…

— Да не в этом дело, — оборвал он ее. — Вы не должны жить здесь совсем одна. Это неправильно.

Бренна тоже оглядела свой коттедж.

— Да, я не пользуюсь комнатой своих родителей или той, что принадлежала моим братьям, но не думаю, что меня стоит заклеймить за то, что эти комнаты пропадают зря…

Он в негодовании уставился на нее.

— Да вы ведь понимаете, о чем я говорю, мисс Доннегал. Такой молодой женщине, как вы, не следует жить одной, как не следует принимать визитеров мужского пола в отсутствие дамы старшего возраста. Не думаю, чтобы вашим родителям это понравилось.

Бренна тоже не думала, что им бы это понравилось. Однако на первом месте для нее была работа, и ее радовала мысль, что когда они узнают, чем она занимается, то поймут, что она делала все, чтобы подтвердить свою теорию…

— Граф говорит, у вас есть дядя, — продолжал Рейли Стэнтон. — И ваши родители оставили вас на его попечение, когда отправлялись в Индию.

Бренна подумала, что новый врач собирается вмешаться в ее деятельность гораздо энергичнее, чем она предполагала, и что ей придется прибегнуть к хитрости. Она принялась намазывать маслом отрезанный для него ломоть хлеба.

— О, — ответила она со вздохом, — так оно и было.

— Ну? — Голос доктора был полон негодования. — И что же сказал ваш дядя о вашем возвращении на остров Скай?

— Ему это совсем не понравилось, — ответила Бренна. — Но, видите ли, я не могу вернуться к нему.

Рейли взял намазанный маслом хлеб и принялся накладывать на него джем.

— Почему же не можете? — поинтересовался он. — Не пытайтесь убедить меня, что вы сбежали от него, потому что он бил вас. Я не так легковерен, каким кажусь на первый взгляд.

Бренна хмуро смотрела на кусок хлеба, лежавший перед ней, потому что как раз намеревалась бессовестно опорочить своего дядю, наговорив доктору о нем всевозможных небылиц.

— Почему вы не скажете мне, что привело вас снова на остров Скай? — продолжал допытываться доктор Стэнтон.

— Зачем? Чтобы дать вам повод еще больше опекать меня?

— Опекать вас? Ну и ну! Я просто разговариваю с вами как одно мыслящее существо с другим таким же. Неужели это называется «опекать»?

— У вас нет никакого права, — возразила она, все больше распаляясь, — совать нос в мои дела.

— Вот тут вы заблуждаетесь. Если ваши дела пересекаются с моими, то я имею право вмешиваться в них. Кажется, вода готова.

Действительно, чайник, висевший над огнем, уже громко запел, и Бренна была вынуждена заняться чаем.

Право же, он был самым несносным человеком из всех, кого ей доводилось встречать в жизни. Вот он явился к ней после бессонной ночи с небритым лицом, синим от проступившей щетины, с глазами, обведенными фиолетовыми тенями, и его полное фиаско, которым окончилась попытка объясниться с ней, было очевидно. И все же он пытался вмешаться в ее жизнь. А она почти не сомневалась, что он не действовал исключительно из чувства профессиональной ревности и зависти. Похоже, он искренне хотел помочь ей. А учитывая все то, что она знала о лондонских врачах, это было чрезвычайно странно и необычно.

— Вот, — сказала она любезно, подавая ему чашку чаю, — хотите сахару?

— Нет, только молока, если оно у вас есть.

— Конечно.

Он пил чай мелкими глотками и, по-видимому, совершенно не чувствовал вкуса напитка.

— Ну уж если вы отказываетесь поступить разумно и вернуться к вашим родственникам, нам придется приложить все усилия к тому, чтобы найти какую-нибудь приличную вдову и попросить ее поселиться с вами.

Бренна, наливавшая себе в чашку молоко, была так изумлена этим замечанием, что пролила на стол половину того, что собиралась налить в чай.

— Думаю, вдова будет для вас хорошей компаньонкой, — продолжал доктор Стэнтон. — Сначала я было подумал, что подойдет одна из девушек, работающих у миссис Мерфи, но, как вы сами знаете, они не отличаются безупречным поведением и незапятнанной репутацией. И тогда я подумал, что какая-нибудь вдова или пара вдовых матрон могли бы поселиться с вами, чтобы вы не оставались в полном одиночестве.

Ну это уж слишком, решила Бренна.

— Вдова? — переспросила она. — Чтобы стать моей компаньонкой? Дуэньей? О, доктор Стэнтон, едва ли это возможно… Мне не нужна компаньонка. Я вполне способна сама позаботиться о себе…

— Как вы убедительно и доказали. И все же не могу не заметить, что граф Гленденинг питает на ваш счет не самые достойные чувства. Вы уже имели случай поставить ему синяк под глазом. Я бы не хотел, чтобы это произошло снова.

— Но, — возразила Бренна, — право же, компаньонка не сможет предотвратить…

— А я думаю, что сможет. Мисс Доннегал, это действительно наилучший способ уладить дело.

— Я на это не соглашусь, — сказала она. — Это мне вовсе не подходит, и я не хочу этого.

— Вы не можете, — возразил спокойно доктор, — продолжать делать то, что делали. Это неприлично. Вы здесь живете в изоляции, отрезанная от остального острова ручьем. С вами может случиться что угодно. У вас есть приходящая служанка? Кто-нибудь, кто хотя бы занимался стиркой?

Бренна ответила запинаясь:

— Ну да, но я не думаю, что это вас касается.

— Кто вам носит воду?

— Я сама ее ношу из…

— Конечно, из ручья. А дрова?

— Я их собираю…

— Вы их собираете. Возможно, это вполне подходящее занятие для жителей Лайминга, но, по мне, не слишком удобное.

Его темные глаза засверкали. Вид у Рейли Стэнтона был решительный. К несчастью, решительность была ему к лицу.

— Но так обстоят дела и так будет продолжаться, — заявила Бренна. — Не думайте, доктор Стэнтон, что, если вы заняли место моего отца, вы можете заменить мне его. Вы мне не отец и не можете указывать, как мне жить и каким образом мне следует вести свои исследования…

— Я это знал! — вскричал он, вскакивая на ноги и тыча в нее пальцем. — Вы именно этим и занимались. Бродили ночью по кладбищу. Исследования!

Бренна почувствовала, как жаркая кровь вновь прихлынула к ее щекам.

— Конечно, нет. Я хотела сказать совсем не это. Я имела в виду…

— И эти глина и грязь…

Он выглядел таким довольным, будто только что набрел на гусыню, несущую золотые яйца.

— Образцы почвы! Конечно! Как это я сразу не догадался!

Рейли Стэнтон снова поднялся с места и начал расхаживать по комнате, а бдительная Джо следовала за ним, перепрыгивая с балки на балку.

— Когда Гленденинг повел меня в амбулаторию, я заметил, что микроскопа вашего отца нет на месте. Граф подумал, что его украл кто-то из местных: времена-то ведь тяжелые. Но это не был местный житель. Это были вы. Вы взяли микроскоп и заперли его вон в той комнате, той самой, в которой, по мнению Гленденинга, вы творите свои бесовские мессы. Теперь остается единственный вопрос. Зачем вы это делаете? Почему вас интересует именно почва?

Перестав расхаживать по комнате, он уставился на нее. Стэнтон был так высок и так широк в плечах, что нависал над ней, как ей показалось, угрожающе. Бренна подумала, что ей теперь скорее требовалась защита от самого Рейли Стэнтона. Ведь во сне она вальсировала не с Гленденингом, а с Рейли.

— Почва, — бормотал он, все еще глядя на нее сверху вниз, — образцы почвы. Грязь, нечистоты. — Он щелкнул пальцами, потом ткнул пальцем в нее: — Миазмы. Миазмы поднимаются от перегноя. Это верно. Вы пытаетесь проследить источник возникновения эпидемии холеры. Да?

Ее челюсть отвисла. Как он догадался? Как он сумел сложить все элементы головоломки, если никто из деревенских не смог этого сделать? И разгадал это после всего лишь сорока восьми часов знакомства с ней! Невероятно, но ведь в конце концов он получил лицензию от Королевского медицинского общества. А это, как она полагала, что-нибудь да значило.

И все же она отказывалась признать его догадку верной.

Она вызывающе выпятила подбородок и ответила, стараясь не смотреть ему в глаза:

— Не будьте глупцом.

— Господи! — Рейли опустил руку. — Да это вы делаете глупости.

Она отвернулась от него.

— Я не пытаюсь делать ничего подобного.

— Ну в таком случае вы ищете способ лечения или изобретаете вакцину. Как та, что используется против черной оспы.

В ответ она только фыркнула.

— Вы хоть понимаете, какому риску подвергаете себя?

Тон Рейли Стэнтона стал очень серьезным, даже смешинки, постоянно плясавшие в его темных глазах, исчезли из них. В его взгляде она видела только беспокойство.

— Знаете ли, мисс Доннегал, холера — серьезная болезнь. И вам не стоит с ней играть.

Бренна бросила на него угрожающий взгляд:

— Вы будете есть яйцо или нет?

Собрав все свое хладнокровие. Рейли ответил:

— Благодарю вас, не буду. И не пытайтесь сменить тему. Вы и не подозреваете, насколько серьезна опасность.

Бренна бросила ложку, которую держала в руке, и резко обернулась к нему.

— Почему? — спросила она. — Если бы ваша догадка была правильной, а я этого вовсе не говорю, то с чего вы взяли, что я не подозреваю об опасности? Думаю, что, пережив здесь эпидемию холеры, я имею возможность судить о ней лучше, чем, к примеру, вы.

Он непонимающе смотрел на нее:

— Но ведь не в этом… дело.

— Ах не в этом? Так в чем же? В том, что я женщина?

Ее ярость озадачила его. Он настолько опешил, что даже отступил на шаг назад.

— Я этого не говорил.

— Но думали так.

— Ну, если вы готовы признать, что немного…

— Что?

— Ладно. Это немного странно.

Она рассмеялась.

— О, — отозвался он, уязвленный ее смехом, — вы находите во всем этом нечто забавное?

— Да, — ответила Бренна, — вас.

— Меня? — изумился он. — Но что же во мне забавного?

— Вы оставили доходную практику в Лондоне ради Лайминга. Почему из всех возможных мест вы выбрали именно это? Если уж это не счесть странным, то тогда я и не знаю, что такое странность.

— Как я уже объяснил вам, — сказал Рейли смущенно, — меня вынудили к этому особые обстоятельства…

— Если вы имеете в виду свою невесту, то должна вам сказать, что в этом случае я нахожу ваш поступок еще более странным. Она ведь вас бросила? Так? Так почему же вы не попытались снова завоевать ее?

— Завоевать ее… — Рейли покачал головой. — О чем вы говорите?

— Вчера в замке вы сами это сказали. Вы приехали в Лайминг, чтобы доказать ей, что вы не бездельник, не пустой человек, каким она вас сочла. По-моему, это гораздо более странно, чем то, что дочь пытается доказать вашему пресловутому медицинскому сообществу, что теория возникновения этой болезни, выдвинутая ее отцом, вполне здравая.

Рейли продолжал во все глаза смотреть на нее. И только тут Бренна вдруг осознала, что на ней лишь ночная сорочка, пара шлепанцев да изъеденная молью шаль. Если молодой доктор Стэнтон и заметил это, то не подал виду.

Он продолжал смотреть на нее.

— Какая теория? — спросил он. — О чем вы? Мысленно она выбранила себя. Какого черта она выболтала ему то, чего говорить не следовало? Вслух же ответила вопросом на вопрос:

— А почему я должна рассказывать вам об этом? Чтобы вы опубликовали ее, выдав за свою, и снискали бы славу? Не думаю, что это правильно. А теперь, доктор Стэнтон, думаю, вам лучше уйти.

Она направилась к двери, открыла створку, и в комнату ворвался холодный утренний воздух.

— Всего хорошего.

Рейли Стэнтон продолжал стоять, все еще сердито глядя на нее. Жилка у него на лбу по-прежнему пульсировала. Он был в ярости, и она это ясно видела. Но почему так распалился доктор, она не могла взять в толк. Право же, ее дела и то, как она вела их, не касались никого, уж тем более Рейли Стэнтона.

— Я ухожу, — наконец сказал он.

Она заметила, что теперь и мускул на его щеке тоже задергался.

— Но мы еще продолжим с вами разговор на эту тему, мисс Доннегал. И будь я проклят, если стану стоять и смотреть, как вы подвергаете свою жизнь опасности, чтобы подтвердить какую-то идиотскую теорию своего отца.

— Вон отсюда! — рявкнула Бренна. Она не могла припомнить случая, когда испытывала такую ярость. — Убирайтесь немедленно!

— Охотно, — отозвался Рейли Стэнтон. Он нахлобучил шляпу и скрылся за дверью, даже не взглянув на нее.

Но она не собиралась предоставить ему последнее слово.

— Теория моего отца, — закричала она ему вдогонку, — вовсе не идиотская. И я это докажу. Подождите, увидите сами!

Захлопнув за гостем дверь, она подумала, что больше он не станет посещать ее не только наяву, но и в снах.

Глава 11

— Прошу прощения, мэм, — проговорил Рейли, должно быть, уже в десятый раз, — но я не лечу животных.

Женщина, жена Адама Макадамса, точно соответствовавшая описанию графа, выпятила пухлую нижнюю губу и сказала:

— Но она уже так давно не несется, а ведь была моей лучшей несушкой. Несла яйца будто по часам. Уж не меньше одного яйца в день.

Рейли посмотрел на жирную коричневую курицу, расположившуюся на его смотровом столе.

— Уверен, что она скоро поправится, раз не отказывается от корма.

— Да в том-то все и дело! — сказала миссис Макадамс, выпячивая объемистую грудь. — В том-то и дело, сэр! Она отказывается от пищи. Пожалуйста, осмотрите ее!

Рейли, печально моргая, смотрел на представительницу семейства куриных.

Он предполагал, что это именно курица. Ведь куры, если он был правильно информирован, — это представительницы женского пола, в отличие от петухов — мужского. Так это была курица, а не петух? Он не был уверен.

Его невежество в области сельского хозяйства за последние несколько недель стало особенно очевидным, потому что к нему постоянно обращались с просьбами полечить овец, лошадей, коров и даже ежа. До сих пор ему довелось принять всего одного пациента, представлявшего человеческий род, который едва ли шел в счет, потому что это был лорд Гленденинг, страдавший от того, что у него на ногах ногти вросли в тело. Рейли, несмотря на то что занял место в амбулатории и жил там в надежде избавиться от общества графа, превратился как раз в того, кем отчаянно не хотел быть, а именно в личного врача Йена Маклауда.

И дело было вовсе не в том, что жители деревни Лайминг были особенно здоровым народом. Вовсе нет. Они были довольно хворыми. Но, судя по всему, никто из них не питал доверия к новому врачу и не обращался к нему за помощью. Немногие из них доверяли ему настолько, чтобы привести своих хворых домашних животных. Единственный раз, когда к нему обратились за советом…

— Мисс Бренна сказала, что ее надо кормить теплым суслом, — сообщила ему миссис Макадамс. — Но сусло такое дорогое. Не можете ли вы посоветовать чего-нибудь подешевле? Говорят, чем больше мнений, тем лучше.

— Если мисс Доннегал считает, что теплое сусло поможет, — сказал Рейли, передавая курицу ее владелице, — то, боюсь, теплое сусло — это как раз то, что надо. Мисс Доннегал разбирается в курах гораздо лучше меня.

Он любезно отворил дверь для своей пациентки и ее владелицы, и его приветствовал подувший ему в лицо теплый ветерок. Приближалась весна, на деревьях появлялись листочки, а в глазах животных на склонах холмов — живой блеск, особенно у баранов или тех, кого Рейли принимал за баранов. Впрочем, в овцах Рейли разбирался не лучше, чем в курах. Во всяком случае, наступал сезон, когда должны были появиться ягнята, и все мужчины, если только они не забросили сети в озеро, находились в холмах, разыскивая ярочек. Рейли с самого начала сезона не видел Бренны Доннегал. По-видимому, ее маленькие руки, столь ловко скользившие по родовым путям, теперь были особенно необходимы.

В то время как мужчины следили за приплодом в своих отарах, деревенские женщины пользовались рано наступившим теплом, чтобы продавать самодельные товары на рынке под открытым небом, в двух шагах от амбулатории Рейли.

Деревушка Лайминг была мала и находилась вдалеке от проезжей дороги, поэтому в нее редко кто заглядывал мимоходом, почти у каждого ее жителя было место в торговых рядах. Рейли получал истинное удовольствие, разглядывая выставленные на продажу товары.

Здесь можно было купить вкуснейшие пироги с мясом у миссис Макгрегор, лук-порей и редис у миссис Мердок, роскошные пышные караваи хлеба у миссис Конелл и божественно пахнущее мыло у досточтимой миссис Мерфи.

Даже у Флоры был свой прилавок, хотя она торговала только элем — по пенни за кружку. И все-таки Рейли повадился по нескольку раз в день наведываться к ее прилавку. Если она бывала занята с покупателями, то, как он полагал, не находила времени, чтобы грустить о графе и жаловаться на жизнь. Эту привычку она приобрела после последнего его отказа сделать ее честной женщиной.

Теперь, подходя к ее прилавку и заранее позаботившись вывесить на двери амбулатории записку со словами «Вернусь через пять минут», что было, разумеется, лишнее, потому что очень немногие жители деревни Лайминг умели читать, он заметил, что Флора снова тоскует.

Она мечтательно созерцала замок, примостившийся на утесе высоко над их головами. Только когда он деликатно покашлял, Флора встрепенулась и сказала безрадостно:

— О, доктор Стэнтон. Это вы. Привет.

— Отличное приветствие, — сказал Рейли гораздо теплее, чем собирался, — для вашего первого покупателя. Пожалуйста, пинту, Флора, и на этот раз проявите внимание к пене.

Флора вздохнула и повернулась к своему крану. Впрочем, скорее это был кран миссис Мерфи, потому что именно она любезно разрешила Флоре продавать эль из «Истерзанного зайца».

— Простите меня, — сказала Флора все тем же безжизненным голосом. — Только не могу не думать о нем. Думаю, это и значит любить.

Рейли все с той же наигранной бодростью принялся журить ее:

— Мисс Флора, вы ведь знаете, что он вас не стоит.

— Знаю, — вздохнула Флора, и ее худенькие плечики под поношенной кружевной шалью опустились. — На прошлой неделе Том Финни попросил меня выйти за него замуж.

Искренне и приятно удивленный, Рейли тотчас же откликнулся:

— Но это же превосходно. Флора! Том — славный малый. Почему бы вам не согласиться?

Флора покачала головой, и все ее бледно-золотые локоны взметнулись:

— Это было бы нечестно по отношению к Тому. Он женится на мне, зная, что я люблю другого. К тому же его мать меня не выносит.

Рейли, знакомый с миссис Финни, понимал, почему девушка колеблется. Он положил монетку ей на ладонь, взял кружку и сказал:

— Не стоит грустить, Флора. Есть много других парней. Такая хорошенькая девушка, как вы, вряд ли останется без внимания.

Флора заморгала. Ее голубые глаза наполнились слезами:

— Да, но среди них нет того парня, который нужен мне.

Это было сказано столь траурным тоном, что Рейли растерялся и не знал, что ответить. Поэтому вместо того чтобы произносить слова утешения, он потрепал ее по подбородку и бросил ей еще монетку, после чего удалился, стараясь показать, что интересуется торговлей пирогами.

Несмотря на горе Флоры, Рейли, вышагивая между прилавками, вдыхая соленый морской воздух, слушая болтовню женщин и глядя на чаек, вившихся над их головами в надежде схватить корку хлеба, чувствовал всем своим существом, что поступил правильно, приехав на остров Скай. Правда, пока что у него была только одна пациентка — курица миссис Макадамс. Но никогда в Лондоне он не был так в ладу с собой, как здесь, в Лайминге. Может, причиной тому был бодрящий морской воздух или отсутствие удушающего дыма из каминных труб. Может быть, отличная еда из кухни миссис Мерфи или ее изысканного вкуса эль. А возможно, и это он считал наиболее вероятным, причина была в том, что в маленькой рыбачьей деревушке жил добрый, простой и бесхитростный народ. Без претензий, без мудрствования. В Лайминге рыбак был рыбаком, а рыба — рыбой, и каждый знал свое место, за исключением Флоры, имевшей более высокие запросы.

Он начинал чувствовать, что здесь наконец он по-настоящему может стать доктором Стэнтоном, а не «маркизом и врачом по совместительству». Если бы только у него появилась хоть пара пациентов.

Бараны были не единственными существами, у которых с наступлением весны появлялся пресловутый особый блеск в глазах. Рейли замечал такой же блеск в глазах многих жителей деревни, в том числе и в глазах их лорда.

Этот достойнейший муж проносился по деревне верхом на своем вороном жеребце, и при его появлении направо и налево разбегались куры, собаки и дети.

В его явлении всегда было нечто театральное. Он проносился через рыночную площадь и, заметив Рейли, осаживал своего жеребца. На этот раз он принялся махать перед носом Рейли какой-то бумагой.

— Ну вот, — сказал граф, явно весьма довольный собой. — Вот оно! Это разрешает все наши проблемы.

Рейли смотрел на ухмыляющегося джентльмена без всякого восторга. Внезапно его покинуло ощущение благополучия.

— О чем речь? — спросил он.

— Речь идет, конечно же, о Бренне, — ответствовал граф, нимало не смущенный сдержанностью Рейли. — Стабен только что привез почту, и, как полагаете, что в ней оказалось на этот раз?

Рейли, ожидавший прибытия микроскопа взамен утраченного, с надеждой спросил, не о нем ли речь. Но Йен Маклауд ответил отрицательно, при этом лицо его выразило досаду.

— К черту ваш дурацкий микроскоп, — объявил он. — Здесь письмо для мисс Доннегал от ее маленькой подружки, покрывавшей ее до сих пор.

Рейли, словно пораженный громом, протянул руку, принял от него листок бумаги и осмотрел его.

— Боже мой! — воскликнул он, увидев адрес. — Это же частное письмо, адресованное мисс Доннегал.

Раздосадованный граф вырвал бумагу из его рук.

— Да знаю я! — сказал он. — Но послушайте, что она пишет…

Рейли вновь завладел письмом, рванув его из пальцев графа.

— Я решительно отказываюсь его слушать. Вы что, спятили? Вы не имеете права вскрывать личные письма. Мисс Доннегал знает, что вы читаете ее корреспонденцию?

Граф смутился:

— Не знаю. Думаю, это могло прийти ей в голову. Все письма поступают к ней вскрытыми. Поэтому она могла предположить, что кто-то их читает. Но она никогда ничего не говорила на этот счет. Ну если и говорила, то только раз или два.

Рейли не поверил своим ушам.

— Но это невозможно! — вскричал он. — Когда вы оставите эту женщину в покое?

Заметив, что к нему прислушиваются сельчане, а также опасаясь, что жеребец графа ненароком наступит ему на ноги, он овладел собой и зашипел:

— Я запрещаю вам рыться в корреспонденции мисс Доннегал. Вы меня понимаете, Гленденинг?

Но граф только ухмыльнулся.

— Вы мне запрещаете? — сказал он со смехом. — О, это мило! Я ваш наниматель, помните это, Стэнтон! А вовсе не наоборот, хотя никому не придет это в голову, судя по тому, как вы себя ведете.

При этом справедливом замечании Рейли дернулся, потому что возразить ему было нечего. Он продолжал скрывать тот факт, что имеет титул маркиза, восьмого маркиза Стиллуорта, прежде всего потому, что для его жизни на острове это не имело ни малейшего значения.

Но, если положить руку на сердце, в гораздо большей степени его решение скрывать факт своего происхождения было обосновано явной антипатией мисс Бренны Доннегал к представителям медицинской профессии, в чьих жилах текла голубая кровь. Кроме того, он сознавал, что если бы даже и решился открыть свою тайну лорду Гленденингу, графы на иерархической лестнице все равно стояли выше маркизов…

— И все же, — сказал Рейли сурово, — вы не должны копаться в почте молодой леди. Это гадко, Гленденинг. И ваше поведение вовсе не походит на поведение влюбленного.

При этих его словах граф нахмурился.

— Но вы послушайте, — сказал он, — в этом письме говорится…

Рейли протестующе выставил вперед руку.

— Я ничего не хочу слышать.

— Но…

Внезапно пререкания двух молодых людей были прерваны тонким голоском:

— Прошу прощения.

Рейли опустил глаза и увидел мальчика, которого уже встречал, когда впервые приходил в Берн-Коттедж.

Это был Хемиш Макгрегор, с робким видом мявший пальцами свою и без того потрепанную шляпу, а его пес, выжидающе глядя, сидел рядом.

— В чем дело, Хемиш? — спросил Рейли.

У него уже были многочисленные встречи с Хемишем, когда Хемиш и Лукас не сторожили овец. Мальчика почему-то тянуло к амбулатории, и он постоянно околачивался возле ее дверей. Заказанный Рейли микроскоп еще не прибыл, зато в большом количестве прибыли присланные его сестрами французские конфеты, большую часть которых он раздал деревенским детям, проходившим мимо его амбулатории по пути в школу и обратно. Хемиш питал особенную слабость к этому лакомству и теперь ходил за молодым доктором по пятам, что не всегда устраивало Рейли.

— Это насчет тех… капканов, — сказал Хемиш, обращаясь к графу.

Раздосадованный граф смотрел на мальчика сверху вниз. Рейли не смог удержаться от стона.

Хемиш объявил крестовый поход против графа с того самого случая, как Лукас угодил в капкан, поставленный графом на волков. Лукас успешно поправлялся после своей травмы, но мальчик все еще таил зло на человека, ответственного за увечье его пса.

— Хватит, — пробормотал граф. — Послушай, Хемиш, не начинай все сначала. Я ведь и прежде говорил тебе. Пока волки будут угрожать моим оленям, я буду ставить капканы.

— Но я хотел бы знать, — упорствовал мальчишка, — сколько волков вы поймали в свои капканы в этом году и сколько ни в чем не повинных собак пострадали вместо волков?

— Я уже говорил тебе, — объяснял лорд Гленденинг, — пока что ни одного, но это вовсе не значит, что волков здесь нет. А теперь беги по своим делам. У нас с доктором Стэнтоном важный разговор.

Тут лорд Гленденинг протянул руку к письму, все еще находившемуся в руках Рейли.

— Если бы вы все-таки прочли его, Стэнтон, — сказал граф, когда Рейли проворно убрал руку с письмом подальше от протянутой руки графа, — вы узнали бы, что ее дядя…

— Лорд Гленденинг! — закричал Хемиш, бросаясь между копыт огромного жеребца, чтобы не быть раздавленным, потому что конь наступал на него, раздраженный движениями графа, пытавшегося вырвать письмо Бренны из рук Рейли. — Вы не ответили на вторую часть вопроса. Сколько собак попало в ваши капканы вместо волков?

Гленденинг, почти добившийся успеха в единоборстве с Рейли, проворчал сквозь зубы:

— Ни одной, кроме твоего глупого ублюдка, который сам полез в волчий капкан…

Именно в этот момент Флора, влекомая к графу такой же силой притяжения, какая притягивает воду клуне, скользнула к нему.

— Милорд, — в ее голосе не было и намека на уныние, с которым она только что говорила с Рейли, — не угодно ли вам пинту эля? Я могу принести вам. Это займет не более минуты.

Гленденинг посмотрел на нее сверху вниз, одарив ее улыбкой, способной затронуть все струны сердца любой девушки, а уж влюбленной служанки, родившей ему четверых детей, и подавно.

— О, благодарю, моя прелесть, — сказал он. — В горле у меня сухо, как в пустыне.

Флора, окрыленная возможностью услужить предмету своих нежных чувств, издав какой-то писк, поспешила исполнить желание своего господина. Жеребец лорда Гленденинга, не отличавшийся терпимостью и испуганный стремительным движением девушки, поднялся на дыбы.

Поскольку лорд Гленденинг бросил поводья, пытаясь вырвать письмо из рук Рейли, конь опустил свои тяжелые копыта не туда, где они стояли прежде, и одно из них угодило прямо в голову Хемиша Макгрегора.

Рейли не успел предупредить мальчика об опасности. Хемиш упал на землю, обмякнув, как одна из влажных тряпок Флоры, которыми она вытирала посуду.

Конь Гленденинга продолжал храпеть и выплясывать рядом с бесчувственным телом мальчика. Рейли закричал графу, чтобы тот успокоил свою лошадь, потом бросился под массивные копыта, как только испуганный лорд Гленденинг крепко взялся за поводья, и встал на колени возле раненого мальчика.

Необходимый осмотр был нелегким делом. Почти все, кто находился на рыночной площади в это время, были свидетелями несчастного случая и тотчас же сбежались посмотреть на жертву, наперебой выкрикивая советы о том, как лечить его наилучшим образом.

Напуганный Лукас отчаянно лаял возле самого уха Рейли. А граф, наконец осознав, что случилось, предался самобичеванию.

— Это моя вина, — снова и снова твердил Гленденинг.

— Нет, моя любовь, — возражала Флора. Она не могла допустить мысли, чтобы свет ее очей совершил что-нибудь неподобающее. — Это все собака. Залаяла собака, и это испугало бедного Торнода.

— Дитятко мое! — кричала миссис Макгрегор, мать Хемиша, торговавшая пирогами с мясом во время происшествия и видевшая все от начала до конца. Женщину пришлось удерживать, чтобы она не бросилась на тело сына, но прекратить ее причитания не удавалось никому. — Мое любимое дитятко! Мой старший сынок!

Краткий осмотр, произведенный Рейли, привел его к неутешительным выводам.

— Не будете ли вы так любезны, — крикнул он женщинам и графу, бестолково толпившимся вокруг него, — отступить подальше и освободить мне пространство для работы?

Лорд Гленденинг тотчас же начал действовать: он растопырил свои огромные ручищи и принялся теснить женщин, в том числе и мать мальчика, назад.

— Дайте доктору осмотреть его, — говорил граф. — Доктор Стэнтон знает, что делает. Он приехал из Лондона. В руках доктора Стэнтона мальчик будет в безопасности.

Рейли же вовсе не был в этом убежден. Должно быть, сомнение было написано у него на лице. Он услышал, как кто-то пробормотал:

— Надо послать за мисс Бренной.

— Беги за ней, Уна. Беги за мисс Бренной.

— Сегодня утром я видел ее на овечьем пастбище. Она помогала Барра с одной из его ярок…

Толпа несколько поредела, самая быстроногая из женщин побежала искать Бренну Доннегал. Судя по тому, что увидел Рейли, мальчик не нуждался уже ни в чьей помощи.

— Пусть кто-нибудь принесет доску, — распорядился доктор, обращаясь к толпе, которую оттеснил лорд Гленденинг. — Нам надо соорудить носилки, чтобы сохранить его в неподвижности, пока мы перенесем его в амбулаторию…

Единственный, кто выразил готовность подчиниться ему, оказался лорд Гленденинг. Он направился к прилавку, где Флора торговала элем, смахнул с него бочонки и кружки, мгновенно выломал доску из козел, на которых покоился прилавок, и тотчас же представил ее Рейли для оценки.

— Эта вполне подойдет, — сказал Рейли. — Положите ее рядом с мальчиком.

Рейли с величайшей осторожностью переложил пострадавшего на доску. Хотя он ощупал шею Хемиша на предмет повреждений и не нашел ничего, его неотвязно преследовало воспоминание о смерти отца, последовавшей в результате падения с лошади.

Девятнадцатый граф Гленденинг и восьмой маркиз Стиллуорт перенесли бесчувственного пастушка в деревенскую амбулаторию под рвущие душу стенания женщин и лай пса, ни на шаг не отстававшего от них.

В операционной, где Рейли и Гленденинг переложили мальчика с носилок на смотровой стол, какофония голосов, доносившихся снаружи, стала для врача просто непереносимой, и он потребовал от матери пострадавшего мальчика, чтобы она сдерживала свои чувства, в противном случае пообещав удалить ее из амбулатории. Эта перспектива, по-видимому, испугала женщину до такой степени, что она замолчала на целых пять минут, и Рейли удалось более тщательно осмотреть ее сына.

— Мадам, — сказал он, выходя из операционной в маленькую соседнюю комнату, где толпилось более дюжины женщин, с волнением ожидавших докторского вердикта, — ваш сын серьезно пострадал…

— Но, — перебила его Флора, — я видела его. Крови нет.

— Нет, — ответил Рейли, — это правда. Наружного кровотечения нет. Но я уверен, что у Хемиша произошло внутреннее кровоизлияние. А это очень скверно.

Женщины переглядывались. Ни одна из них никогда не слышала ни о чем подобном. Рейли подозревал, что их опыт ограничивался такими неприятностями, как рыболовный крючок, пропоровший кожу и застрявший в ней, ожог, а также роды и иногда эпидемия холеры.

Его подозрения подтвердились, когда миссис Макгрегор спросила его:

— Вы говорите, он серьезно пострадал?

Рейли кивнул:

— Очень серьезно.

— Он… — Миссис помолчала, пожевала нижнюю губу и спросила: — Он умрет?

— Умрет, — ответил Рейли, — если не удастся прекратить кровоизлияние.

Он чувствовал себя ужасно несчастным, и ему очень хотелось, чтобы Пирсон или Шелли стояли рядом с ним вместо этого олуха графа и помогли бы ему объяснить этой женщине серьезность опасности, грозившей ее сыну.

Практичная миссис Мерфи, тотчас же осознав суть сказанного, возмущенно воззвала к нему:

— В таком случае остановите кровоизлияние.

Рейли поморщился.

— Это не так легко сделать, как сказать, — попытался объяснить он, глядя на испуганные бледные лица, окружавшие его. — Это весьма рискованная и опасная операция, во время которой мне придется просверлить отверстие в черепе мальчика…

Миссис Макгрегор упала в обморок. Во время последовавшего за этим смятения и хаоса дверь амбулатории открылась, и голос, который всегда вызывал изумление Рейли своим низким тембром и глубиной, произнес:

— В чем дело? Леди, пожалуйста! Возьмите себя в руки!

Миссис Мерфи посвятила Бренну Доннегал во все подробности.

— У Хемиша пробита голова, — возвестила она, выпрямляясь из согнутого положения, потому что стояла, наклонившись над бесчувственной Бесси Макгрегор, и обмахивала ее лицо. — А доктор Стэнтон говорит, что единственное, что может его спасти, — это если просверлить в его черепе дырку и выпустить кровь.

— Не позволяйте ему это делать, мисс Бренна! — закричала одна из женщин. — Не позволяйте ему это проделать с Хемишем!

Рейли почувствовал на себе взгляд Бренны прежде, чем поднял голову и посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Было нечто не поддающееся логике в том, какое воздействие оказывали на него прямота и выразительность взгляда этой женщины. Он не мог смотреть в эти синие глаза, опушенные угольно-черными ресницами, и не ощущать, что совершил колоссальную ошибку, нажив в ее лице врага.

И он не мог понять, как это случилось. В течение нескольких недель, что прошли с той неприятной встречи в Берн-Коттедже, они почти не разговаривали, потому что таково было желание Бренны.

И теперь, глядя на нее поверх голов галдящих женщин, он убедился, что она по-прежнему красива и все еще носит свои замечательные мужские штаны.

Только теперь они не выглядели так соблазнительно, как прежде, потому что сплошь были покрыты чем-то очень похожим на овечью плаценту.

— Могу я поговорить с вами наедине, доктор? — спросила Бренна, отбросив на спину свои длинные рыжие локоны.

— Разумеется, — ответил Рейли и отступил назад, чтобы пропустить ее в узкую дверцу в операционную. Когда она приблизилась, он заметил, что и свитер ее в таких же пятнах и бог знает в чем еще.

Он заметил также, что под ее прекрасными глазами залегли нежные тени. Было ясно, что мисс Бренна Доннегал очень устала.

Граф хлопотал возле пациента и выглядел крайне встревоженным. Когда он увидел Бренну, его мужественное лицо сморщилось, а в голосе зазвучали слезы:

— О, Бренна! Смотри, что случилось. Это сделал Торнод. Я не углядел…

Бренна, хоть и положила успокаивающе руку на плечо графа, не смотрела ему в лицо. Ее взгляд был прикован к лицу мальчика, лежавшего на смотровом столе.

— Это был несчастный случай, милорд, — сказала она. — Не оставите ли вы нас на минутку вдвоем?

И Йен Маклауд, огромный мужчина и отважный воин, тотчас же послушался и вышел, не возразив ей ни словом.

Отведя волосы со лба Хемиша, еще более рыжие, чем ее собственные, Бренна остановилась, глядя на него, и, по-видимому, ее ужаснуло это зрелище — шумный и живой мальчик, которого она знала, теперь лежал бледный и безмолвный.

— Рефлексы едва заметны, — сказал Рейли торопливо, потому что ему было известно, что плохие новости следует сообщать как можно скорее, — дыхание неглубокое и неровное. Хуже всего то, что один зрачок не реагирует на свет. А это означает, если мне не изменяет память, что, по всей вероятности, сгусток крови давит на мозг.

Пораженная Бренна, казалось, не могла вымолвить ни слова.

— Единственное средство спасти его жизнь — трепанация, — продолжал Рейли. — Но и в этом случае я не ручаюсь за успех.

Отведя взгляд от лица мальчугана, она посмотрела на Рейли. Ее синие глаза были полны тревоги, боли, сожаления, беспокойства, и все эти чувства, сменяя друг друга, проносились по ясной синеве ее глаз, как облака по летнему небу.

— Что?

— Трепанация. Эту методику используют американцы, чтобы спасти тех, кто выжил после оскальпирования индейцами. В черепе просверливают отверстие, чтобы выпустить скопившуюся в черепной коробке кровь…

— Отверстие, — взгляд Бренны вновь переместился на лицо мальчика, — отверстие в черепной коробке.

— Уменьшает давление на мозг, — со вздохом пояснил Рейли и провел рукой по волосам. — Не знаю, что еще сказать. Дело в том, что без операции он непременно умрет, но может умереть и в случае, если операция будет произведена. У вас есть какой-нибудь опыт на этот счет?

Она посмотрела на него. Ее обычно задиристый тон был забыт.

— Просверливать отверстия в человеческом черепе? Никакого, — ответила она, — я и не слыхала ни о чем подобном.

Ее взгляд вновь переместился на пациента:

— А вы знаете, как это делается? Эта… трепанация?

Рейли вновь нервно провел рукой по волосам.

— Гм, один раз я видел эту операцию. На трупе.

— Один раз вы ее видели, — повторила она.

Он кивнул.

— На трупе.

Он кивнул. Это была чистая правда, но в его устах это звучало нелепо.

Она снова посмотрела на него, на этот раз очень внимательно.

— Если вы произведете эту операцию и она окажется неудачной, — сказала Бренна ровным голосом, — они обвинят в неудаче вас. Я имею в виду его родителей. Если Хемиш умрет.

Он кивнул:

— Знаю.

— Но не только Макгрегоры, — продолжала Бренна, — вы восстановите против себя всю деревню.

Так что же нового было в ее речи? То, что это было неправдой. Деревня не сторонилась его. Все жители деревни были приветливы. Во всяком случае, по большей части, начиная от его собутыльников по «Истерзанному зайцу» и до их измученных тяжким трудом жен.

Но они предпочитали не обращаться к нему со своими болезнями.

И если бы Хемиш умер в результате операции, сделанной Рейли, они продолжали бы избегать его. При этой мысли сердце Рейли мучительно сжалось, потому что оказалось, что он очень привязался и к острову, и к его обитателям.

— Если вы это сделаете, — неумолимо продолжала Бренна, — чтобы произвести впечатление на свою невесту…

— Ради всего святого, — взмолился Рейли, — окажите мне хоть крошечное доверие. Вы полагаете, что я могу совершить серьезную рискованную операцию на ребенке для того, чтобы произвести впечатление на женщину? Едва ли. Если я не попытаюсь спасти его, он умрет наверняка. Но даже если я произведу операцию успешно, все же остается опасность, что Хемиш не выживет.

Она продолжала смотреть на него, не отводя своего проницательного взгляда.

— Но ведь без операции у него нет никакого шанса, — спокойно возразила Бренна. — Думаю, стоит рискнуть. Начинайте готовиться к операции. Пойду скажу им, что буду вам ассистировать. В этом случае они смогут обвинить и меня тоже.

И Рейли ощутил прилив горячей благодарности к ней. Похоже было, что его чувства к Бренне Доннегал менялись с такой же быстротой, как краски моря. Лишь минутой назад он испытывал к ней жгучую неприязнь, когда она спросила, готов ли он произвести эту операцию только ради Кристины. Будто он хоть раз за несколько недель вспомнил о Кристине…

На пути к двери операционной Бренна положила руку ему на плечо. Удивленный ее дружеским жестом, он посмотрел ей в лицо.

— Приступайте, — сказала она, скупо улыбнувшись.

Он узнал свои собственные слова, обращенные к ней, когда она собиралась принимать младенца Флоры. Теперь он знал, что она, должно быть, почувствовала, когда он их произнес: испуг и бесшабашность.

Глава 12

В то время для них это было не более чем любопытным опытом.

Они не ожидали, никто из них не ожидал, что такая хирургическая операция возможна. Рейли обратил внимание на листовку, извещавшую о лекции, и предложил посетить ее, потому что, черт возьми, мысль об индейцах очень взволновала его, а лектор был доктором, практиковавшим на границе американских владений, носил шляпу и говорил с сильным американским акцентом.

Правда, шляпа, к разочарованию Пирсона и Шелли, была не ковбойская, а вполне обыкновенная и респектабельная. Да и акцент его был не настолько забавен, чтобы удержать их в бодрствующем состоянии, и их постоянно клонило ко сну, к чему располагали удобные стулья в заднем ряду аудитории.

Но по причине, непонятной ему самому, Рейли предпочел бодрствовать. Более того, он даже не признался Пирсону и Шелли, когда лекция закончилась и он разбудил их, что, пока они почивали, он перебрался в передний ряд и как зачарованный наблюдал за действиями хирурга. Тот показывал, как можно отсосать кровь с поверхности оскальпированного черепа и как помочь коже восстановиться, когда не осталось ничего, кроме голой кости. Американский доктор объяснил, что эта методика ценна также для удаления сгустков крови. А все, что требовалось для этого, — это шило, молоток и твердая рука.

В амбулатории Рейли мог располагать этими тремя составляющими.

Единственное, в чем он не был уверен, — это что затраченные усилия не будут напрасными. Правда, Хемиш теперь дышал ровнее, но его левый зрачок по-прежнему плохо реагировал на свет.

И все же у мальчика был шанс выжить. Да, он мог выжить. Он мог выжить и остаться идиотом. Если это можно было назвать успехом.

Рейли, прислонившись спиной к поручням пирса, вдохнул сладковатый и пряный аромат сигары и закашлялся. Скверная привычка — курение. Он так и не смог пристраститься к этому занятию, как Пирсон и Шелли. Они в шутку прислали ему коробку сигар на случай, если бы ему захотелось отбить въедливый запах рыбы, которым, казалось, все было пропитано в деревне Лайминг, но до сегодняшнего дня коробка эта так и оставалась нераспечатанной.

Теперь же он ощутил острую потребность закурить.

По правде говоря, в чем он по-настоящему нуждался, — так это в выпивке. И достать ее не составило бы ни малейшего труда. Хотя свет еще не был заметен в окнах «Истерзанного зайца», он мог бы зайти туда и налить себе стаканчик виски. Дверь легко бы открылась. Никто в Лайминге не запирал дверей, кроме Бренны Доннегал, да и то запирала она только одну загадочную комнату. Теперь к этому стал прибегать из предосторожности и сам Рейли, он запирал двери амбулатории, потому что там хранились опасные препараты.

Но если бы он вошел в двери «Истерзанного зайца», он мог бы там наткнуться на Сэмюэля Макгрегора, напившегося до бесчувствия при известии о том, что его сын пережил хирургическую операцию.

Женщины остались с Бесси Макгрегор, отказывавшейся покинуть амбулаторию, пока ее сын не придет в чувство.

Чего Бесси не знала и чего Рейли не решился ей сообщить, — так это то, что ее сын мог не проснуться вообще. Чем больше он лежал, погруженный в это неподвижное молчание, похожее на смерть, абсолютно нечувствительный к тому, что мать, сидевшая у его изголовья, поглаживала его руку, а у изножья узкой постели пристроилась верная собака, тем, как казалось Рейли, оставалось меньше надежды на то, что мальчик очнется.

Но об этом Рейли не сообщил никому. Единственному лицу, кто не нуждался в объяснениях, кто еще оставался в комнате и не разделял всеобщего ликования, узнав, что мальчик не умер во время операции, Рейли тоже не стал ничего говорить. Бренна и так понимала: то, что Хемиш еще жив, не дает уверенности, что он переживет ночь. Но она старалась не показывать своих чувств и держалась бодро.

Рейли не мог больше выносить страдальческого вида матери мальчика и вышел подышать свежим воздухом.

Он стоял на пирсе, том самом, на котором шесть недель назад пытался привести в чувство паромщика Стабена.

Сегодня было намного теплее, чем тогда. И он спокойно мог стоять без плаща, не страдая от холода. Но, мрачно размышлял он, погода была единственным, что изменилось с той ночи.

Его чувства к Лаймингу претерпели серьезные изменения еще до несчастного случая с Хемишем. Он вопреки ожиданиям не нашел себе места на острове Скай. Да, у него была амбулатория. Он помог принять роды и посоветовал давать теплое сусло курице. Но этим его достижения и ограничивались.

Если, конечно, не считать сегодняшнего дня, который мог стать успешным, потому что без его операции мальчик умер бы наверняка.

Теперь он понимал, что совершил ошибку. Ему не следовало покидать Лондон, где ему не пришлось бы производить более серьезной операции, чем удаление родинки. Возможно, Бренна была права и люди его круга, его коллеги, занимавшиеся медициной ради забавы, не заслуживали медицинской лицензии. Возможно, ему следовало оставаться «маркизом-доктором». Тогда Кристина, вероятно, не разорвала бы их помолвку. То, что он не допускал, чтобы пациенты именовали его милордом, беспокоило ее гораздо больше, чем то, что он выпивал по стакану виски в день…

И поэтому, естественно, он никогда не мог бы жениться на ней.

Пораженный этой мыслью, он вздрогнул. О Господи! Что это с ним?

Сентиментальное настроение окутывало его как туман, постоянно окружавший остров. И в последнее время это повторялось часто. Иногда, если он просыпался на своей узкой койке в амбулатории от голосов рыбаков, собиравшихся выйти в море на своих суденышках, за которыми следовали полчища кричащих чаек, его охватывало чувство необъяснимого удовлетворения.

Удовлетворение! От болтовни кряжистых неотесанных рыбаков и криков чаек. Это было нелепо и смешно, как и мысль о том, что он никогда не смог бы жениться на Кристине.

Он любил Кристину. Ради нее он был готов на все.

«Неужто?» — спросил какой-то ехидный голос, поселившийся в его голове.

Даже бросил бы медицину и вернулся в Стиллуорт-Парк и провел остаток своих дней, слушая жалобы своих фермеров-арендаторов?

Да, сказал он самому себе, сжимая пальцы в кулаки. Да, он бы бросил медицину, если бы это помогло ему вернуть Кристину.

Тогда почему же недавно в амбулатории, когда Бренна спросила его, собирается ли он сделать трепанацию черепа Хемишу ради спасения его жизни или для того, чтобы поразить Кристину, он сказал… А что он сказал?

И, как ни странно, теперь он осознал, что был вполне искренен. Да простит его Господь, он действительно так думал. Каким-то непостижимым образом ежедневные заботы и жизнь островитян в забытой Богом деревушке слились с его собственной жизнью. И когда именно желание показать тем, кто оставался в Лондоне, его друзьям и Кристине, что эта «причуда Стиллуорта» окупается, оставило его, а на смену пришло искреннее беспокойство о здешних людях и искреннее стремление помочь им, он не мог бы сказать точно.

Скорее всего это произошло, когда он увидел, как копыто лошади опустилось на голову Хемиша.

Однако теперь ему оставалось только бранить себя за заносчивость и самомнение. Как ему пришло в голову, что он годится для медицины?

От его знаний и сноровки зависели человеческие жизни, а он думал только о том, что каким-то образом ему удастся переломить ситуацию.

Переломить ситуацию. Да, это ему удалось. Он серьезно изменил судьбу Хемиша Макгрегора. Он превратил его в овощ, вот что он сделал.

Он уедет домой. Завтра же начнет упаковывать вещи. Если повезет, то поспеет в Лондон как раз к началу скачек в Аскоте…

— Думаете о ней?

Он стремительно обернулся. Она подошла неслышно, хотя ступала по скрипучим прогнившим доскам, из которых был сооружен пирс.

Плеск волн поглощал звук.

— Есть изменения? — спросил Рейли, когда она подошла ближе.

— Нет.

На Бренне Доннегал была та же одежда, в которой она помогала овцам освободиться от бремени. Любая другая женщина изыскала бы возможность ускользнуть домой, умыться и переодеться, но она упорно дежурила у постели Хемиша в течение всей операции и оставалась еще здесь в предрассветные часы. О Бренне Доннегал можно было сказать что угодно, но уж тщеславной она не была. Похоже, ее не заботило то, как она выглядит или как от нее пахнет, а в настоящую минуту от нее пахло эфиром, который она давала мальчику, и чуть слабее был запах овец.

Она облокотилась о поручни пирса и смотрела на Лохалш, невидимый в этот час ночи из-за непроглядного мрака. Луны не было, но ему показалось, что он никогда прежде не видел таких ярких и многочисленных звезд. Только здесь, на острове Скай, он мог запрокинуть голову и ощутить, что Вселенная рядом.

— Если хотите, я напишу ей.

Рейли с любопытством уставился на Бренну. В темноте он едва различал ее лицо, хотя она стояла совсем близко.

— Напишете кому?

— Вашей невесте. И обо всем ей расскажу: о том, как отважно вы боролись за жизнь местного мальчишки-пастушка. Тогда она не заподозрит, что вы хвастаетесь.

Она подняла на него глаза. Только их он мог отчетливо разглядеть в темноте, потому что ее одежда была темной.

— Вы ведь об этом думали, когда стояли и курили здесь эту отвратительную сигару?

— Едва ли, — ответил он и бросил сигару в воду, где красный огонек мгновенно исчез в волнах.

— Разве нет? Прошу прошения за мое вмешательство.

С минуту она ничего не произносила. Он тоже молчал.

— Я, — начал было он, но в ту же минуту заговорила и она. — Продолжайте, — подбодрил он ее.

— Нет, — не согласилась она. — Говорите вы. Вы ведь начали первый.

— Нет, — упорствовал он. — Леди имеют право быть везде первыми.

Он услышал, как она глубоко вдохнула воздух, готовясь произнести свою речь:

— Я никогда не видела, чтобы кто-то сделал для кого-нибудь то, что сделали вы для Хемиша. Особенно принимая во внимание то, что вы никогда прежде не производили такой операции. Я просто хотела сказать вам, что сожалею.

Он ожидал от нее чего угодно, но только не этого.

— Сожалеете? О чем? — спросил он.

— Вы знаете о чем, — сказала она, стараясь не смотреть ему прямо в лицо.

Он видел только ее профиль.

— Я сожалею, что заговорила о вашей невесте. И еще… вы и сами отлично знаете, что я не старалась побудить здешних жителей обращаться к вам и проявлять к вам доверие. Нет, я не отговаривала их ходить к вам, я просто не отказывала им в приеме, когда они приходили ко мне. А мне следовало это делать. Вы образованный человек, дипломированный врач, вы, а не я. Я хочу, чтобы вы знали, что теперь все будет иначе. Я буду посылать их к вам.

— Хотите сказать, когда я ухитрился кого-то укокошить? — съязвил он. — Благодарю за то, что вы решили оставлять мне крохи с вашего стола, мисс Доннегал. Я не сомневаюсь, что теперь местные жители уверуют в мою компетентность. Они со всего острова Скай сбегутся посмотреть на этого громилу доктора Стэнтона с кулачищами, похожими на два окорока.

— Вы не можете утверждать, что Хемиш умрет, — мягко возразила она.

И снова ее рука легла ему на плечо. Сквозь толстую шерсть своей куртки он ощущал тепло ее пальцев.

Он вспомнил, какое лицо у нее было в течение всей операции. Оно было полно напряженного внимания и спокойствия, хотя он сознавал, как тяжело это ей давалось, потому что с первого своего посещения коттеджа почувствовал, насколько эти двое были привязаны друг к другу. Он помнил, с какой нежностью она смотрела на мальчика, хотя тон ее был ворчливым и резким, впрочем, она так говорила со всеми жителями Лайминга.

Но во время операции он не заметил в ее лице и тени нежности. Она была холодной и сдержанной, как и положено ассистентке. Когда ему пришлось долбить отверстие в черепе, любая другая женщина, да и большинство мужчин побледнели бы и по меньшей мере тут же извергли бы свой завтрак при виде сверла, входящего в череп мальчика.

Но не такова была Бренна Доннегал. Она была так спокойна и сдержанна, будто Хемиш был для нее первым встречным, так спокойна, как если бы речь шла о погоде, а не об извлечении тромба из мозга маленького пастушка.

И все же, какой бы неженственной она ни казалась в это время, ни на минуту Рейли не мог забыть о том, что в паре с ним работала женщина. И теперь, глядя на свою руку. где только что лежали ее пальцы, он не мог не вспомнить, как невероятно давно он чувствовал в последний раз прикосновение женской руки.

В любое другое время его бы взволновала мысль о том, что Бренна Доннегал прикоснулась к нему. Теперь же все его безотрадные, мрачные мысли были только о маленьком мальчике и о том, что его жизнь висит на волоске.

И ему стало так скверно, что он набросился на нее с такой яростью, какой сам не ожидал от себя.

— И что же, — спросил он с горечью, — вы станете делать, лишившись стольких пациентов? Будете продолжать свои изыскания?

Он почувствовал, как она отшатнулась от него.

— Да, — холодно ответила она, — собираюсь.

Идиот, упрекнул он себя. И все же вопреки себе продолжал с прежней горечью:

— Те загадочные исследования, о природе которых вы отказываетесь говорить?

Ее тон стал еще холоднее:

— Это так.

Ему хотелось дать себе подзатыльник. Что он делает? Она была добра к нему. Незачем было грубить. Ну ладно, он не смог спасти жизнь мальчика. Но есть ли на свете хирург, который смог бы это сделать? Рана была смертельной… Скажи ей, убеждал его внутренний голос. Скажи ей, что утром уезжаешь в Лондон…

— Я был бы вам признателен, — сказал он с усилием, — если бы вы посылали часть своих пациентов ко мне…

На горизонте уже появился тонкий красный обруч — всходило солнце. Теперь он мог различить черты ее лица. Она пристально смотрела на него, лицо ее было непроницаемо.

— Ладно, — сказала она наконец, — это уже лучше.

Рейли пришло в голову, что в такой момент можно признаться во многом, сказать много важного. Например, он мог бы сказать ей, как он восхищается ее отвагой, проявленной ею перед лицом грязи и крови.

Он мог бы даже, если бы его охватили дерзость и бесшабашность, взять ее за руку, заглянуть в эти ослепительно синие глаза и сказать, что, несмотря на то что ее одежда покрыта пятнами овечьей плаценты и пропитана запахом эфира, он находит ее неотразимо пленительной и что с самой первой их встречи ему было так трудно выкинуть ее из головы…

Но закончил он свою речь совсем другими словами.

— Только, — продолжал он, — если будет на то ваша воля и вы проявите доброту, посылайте ко мне двуногих, а не четвероногих пациентов. У меня нет таланта и навыков обращения с ними.

В слабом свете медленно восходящего солнца он увидел ее улыбку, точнее, тень улыбки.

В эту минуту дверь амбулатории широко распахнулась и, спотыкаясь в предрассветных сумерках, на крыльцо выбежала миссис Макгрегор, выкрикивая имя доктора.

С внезапно забившимся сердцем Рейли отозвался:

— Я здесь, миссис Макгрегор.

— О, доктор Стэнтон, — закричала женщина, — могу я дать ему немного воды?

Рейли стоял в лучах восходящего солнца, изумленно взирая на мать мальчика.

— Воды? — эхом отозвался он. — Я не понимаю…

— Ну, — пояснила женщина, — просто он попросил воды, а я не знала, дать ему или нет, не знала, что скажете вы.

— Он попросил волы? — Сердце Рейли бешено забилось. — Он в сознании?

— О да, — сказала миссис Макгрегор, удивленно глядя на взволнованного доктора, — он уже некоторое время в сознании. Слаб, как котенок, но сердит на вас за то, что вы его выбрили наголо. Говорит, что теперь все лето ему придется носить шляпу, а это ему совсем не нравится, потому что в шляпе жарко…

Рейли круто обернулся и посмотрел на Бренну:

— Ну, как вам это нравится?

Ее лицо сияло, и губы улыбались, а глаза были полны слез.

— Хемиш терпеть не может шляпы, — только и сказала она.

Рейли, не отдавая себе отчета в том, что делает, схватил в объятия мисс Доннегал, поднял ее и закружил, а она запрокинула голову и рассмеялась.

Он сделал три или четыре круга, не более, и как только она закричала, чтобы он опустил ее, потому что иначе у нее закружится голова, он подчинился.

Тогда почему же, когда они снова переглянулись, обоих охватило смущение и они только слабо улыбнулись друг другу? И почему у лорда Гленденинга, только что явившегося из замка узнать, как обстоят дела, так помрачнело лицо?

— Добрые вести, Гленденинг. — сказал Рейли, не в силах удержаться от улыбки при виде графа, все еще сидевшего верхом, но не на вороном жеребце. На этот раз у него хватило здравого смысла оставить его дома. — С мальчиком все обстоит благополучно.

Однако точеное лицо графа, возвышавшегося над Рейли, не просветлело. Он только сказал:

— И правда, хорошая весть.

Бренна, по-видимому, не заметила недовольства лорда Гленденинга.

Она сказала взволнованно:

— Пойду взгляну на Хемиша.

И ушла в сопровождении миссис Макгрегор. Рейли, измученный, обрадованный, испытывая облегчение и еще тысячу противоречивых чувств, все улыбался, несмотря на очевидную мрачность своего работодателя.

— Ну, — сказал он, похлопывая по шее кобылу графа. — Это конец, граф. И вам нет нужды пристреливать вашего жеребца.

Граф хмуро смотрел на него.

— Вы хотите сказать, что это сработало? — спросил он. — Эта трепанация или как там ее, сверление отверстия в черепе?

— Сработало, — сказал Рейли, ощутив трепет во всем теле.

Гленденинг, казалось, удивился.

— Хорошо, — только и произнес он.

— Хорошо? — переспросил Рейли, не испытывавший подобного счастья с того самого дня, как Кристина согласилась выйти за него замуж.

Только теперешнее ощущение было еще прекраснее.

Он совершил нечто очень серьезное. Он спас человеческую жизнь. Кто бы после этого посмел сказать: «Чудачество Стиллуорта»!

— Это гораздо больше, чем просто хорошо, друг мой, — сказал он, совершенно забыв, что разговаривает с графом. — И более того, Бренна обещала направлять крестьян ко мне на лечение.

Рейли с трудом сдерживал обуревавшую его радость.

— Вы назвали ее Бренной, — неожиданно сказал лорд Гленденинг.

Рейли недоумевающе заморгал:

— Прошу прощения?

— Бренна. — Граф выразительно произнес ее имя. — Вы назвали ее Бренной.

Рейли почувствовал, что терпение его иссякло. Нет, только не сегодня, не сегодня утром, когда он совершил чудо.

— Верно, — сказал он. — Я назвал ее так, как называют ее все в этой забытой Богом деревеньке.

— Не все, — поправил граф, тон его был напряженным, и он не сводил взгляда со своего седла. — Так называю ее я. Я зову ее Бренна. Все же остальные называют ее мисс Бренна.

Рейли почувствовал, как остатки недавнего ликования отхлынули, будто последние волны прилива, а взамен пришло раздражение.

Рейли попытался не поддаться своему чувству и говорить непринужденно:

— Если Бренна не возражает, чтобы я называл ее так, не понимаю, почему…

— О нет, — кисло проронил лорд Гленденинг, — я заметил, что она не возражает. Она ничуть не против.

Рейли покачал головой. Право же, порой этот человек просто невыносим. На что, собственно говоря, он намекает? На то, что Бренна Доннегал втайне питает к Рейли нежные чувства? Девушка совсем недавно ненавидела сто со всей присущей ей страстью. Не мог же граф этого не видеть!

— Я рассчитывал, — не удержался от упрека Рейли, и все его негодование внезапно прорвалось наружу, — что вы проявите большую радость, милорд. Ведь в конце концов это ваша лошадь чуть не убила ребенка.

— Я это прекрасно сознаю, — заявил Гленденинг деревянным голосом. — И я вечно буду сожалеть об этом.

— Что вам следовало бы чувствовать вечно, — пробормотал Рейли, — так это благодарность мне за спасение жизни ребенка. Не думаю, что меня могут задеть намеки, которые вы себе позволили, лорд Гленденинг, и которые я ясно различил и в вашем тоне, на то, что между мисс Доннегал и мной существует что-либо, кроме взаимного уважения. Это именно то, что испытывают друг к другу коллеги.

— Коллеги? — фыркнул Гленденинг. — И вы называете друг друга коллегами? Думаю, в прошлом каждый раз, когда вам удавалось добиться излечения больного, едва ли вы бросались в объятия к своему коллеге.

У Рейли отвисла челюсть:

— Если все, что вы намерены мне сказать, несправедливые и оскорбительные слова, то мне остается только распрощаться с вами. Всего хорошего, милорд.

Разумеется, ему хотелось совсем другого: изо всей силы заехать кулаком в лицо этого несносного человека. Но, поскольку подобное действие, по всей вероятности, еще больше обострило бы отношения между ним и его работодателем, он сдержался.

Вместо этого он повернулся к графу спиной и направился в амбулаторию. Однако Гленденинг остановил его.

— Постойте, — сказал граф. Что-то в голосе Гленденинга подсказало Рейли, что тот уже жалеет о своей вспышке. — Все дело в том, что я всю ночь провел как на иголках, — мрачно признался граф, шагая рядом с Рейли и ведя лошадь за повод. — Все думал, выживет ли малый. И вот приезжаю и вижу ее в ваших объятиях… Это я был не в силах перенести… Вы ведь не попытаетесь украсть ее у меня?

Рейли ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Что в те короткие секунды, что он держал ее в объятиях, впервые за несколько месяцев он чувствовал себя живым? Что ощущение ее сердца, бьющегося совсем рядом с его сердцем, пробудило его давно уснувшие чувства? Что звук ее смеха заставил его кровь быстрее бежать по жилам, что он испытал при этом давно забытое волнение?

Ничего подобного он не мог сказать графу. Ему оставалось только промолчать и гадать о том, заметна ли происшедшая с ним метаморфоза.

— Думаю, это стоит отпраздновать, — сказал граф, привязывая лошадь возле двери амбулатории. — Приходите ужинать. В воскресенье вечером у нас будет настоящий праздничный ужин.

Рейли слушал графа вполуха. Как странно, думал он, медное сияние на восточном краю неба весьма походило на блеск рыжевато-каштановых волос Бренны Доннегал.

— Стэнтон! — окликнул его граф. — Вы в порядке?

— Я чувствую себя отлично, — быстро отозвался Рейли, — отлично.

— Хорошо. Значит, придете ужинать? Вечером в воскресенье?

— Да, — ответил Рейли. — Да, конечно, я приду.

Его смятение по поводу того, что только что произошло, было столь велико, что Рейли не мог даже осознать, что крылось за внезапным благородством графа. Вместо того чтобы обдумать это, он направился в амбулаторию, не переставая улыбаться и вполне довольный тем, как устроен мир, и впервые за долгое время довольный своим местом в этом мире.

Глава 13

Бренна уставилась на приглашение. Какой же ответ следовало дать? Ведь уже наступил вечер 2 апреля воскресного дня, а это таинственное приглашение только что прибыло.

Когда она распахнула дверь, чтобы увидеть гонца, доставившего его, она заметила быстро удалявшуюся фигурку Роба, направлявшегося в сторону ручья. Она окликнула его, но он притворился, что не слышит, несомненно, подчиняясь инструкции своего хозяина, потому что тот не желал услышать ответ, который она уже приготовилась дать.

Закрыв дверь, Бренна снова покосилась на карточку с приглашением.

Вечерний прием! Надо же! И не где-нибудь, а в замке Гленденинг.

Никогда прежде она не слышала, чтобы там устраивались торжественные вечерние приемы. Стоило ли выбрать для празднества такое время, когда вода поднимется, затопив темницы, и заставит крыс бежать на верхние этажи. Веселенький же это будет вечер, если гостям придется то и дело стряхивать с ног крыс!

Она скомкала карточку и бросила в огонь. Лорд Гленденинг просто не желает сдаваться, размышляла она. Жаль, что она и вполовину не питает к нему таких чувств, какие, по-видимому, питает к ней он, потому что куда приятнее было бы, если бы за ней с тем же упорством ухаживал поклонник, на чьи чувства она могла ответить.

Она вернулась к работе без излишнего рвения, так как ей не удавалось добиться желаемого результата, когда новый стук в дверь оторвал се от дела.

Для членов семьи Доннегал, медиков-практиков, воскресенье всегда бывало хлопотным днем. В эти дни мужское население деревни Лайминг не было занято на сельскохозяйственных работах и не выходило рыбачить в море. Единственный день в неделю мужчины проводили дома, и к вечеру напряжение в семьях достигало наивысшего накала, нередко заканчиваясь скандалами между супругами и даже телесными повреждениями. Как правило, это было результатом злоупотребления крепкими напитками, разумеется, после обязательного похода в церковь…

Бренна закрыла дверь в отцовский кабинет, но на этот раз не заперла ее. Ее решение передать в руки доктора Стэнтона все несчастные случаи, как она надеялась, должно было высвободить для нее время и дать возможность вернуться к научным изысканиям.

Открыв дверь своего коттеджа, она застала там доктора Рейли Стэнтона, выглядевшего весьма щеголевато в черном вечернем костюме.

— О, — сказал он смущенно, увидев ее домашнее коричневое платье. — Вы еще не готовы? Ну что же, я могу подождать.

И он вошел, держа шляпу в руке, и сел за обеденный стол, будто это было самым естественным делом на свете.

Бренна, все еще стоявшая у двери и придерживавшая щеколду, повернулась и в изумлении уставилась на него.

— Прошу прощения, — сказала она, собравшись с силами. — Но разве у нас есть какие-нибудь планы на этот вечер?

Рейли, чесавший Сорчу за ухом, поднял на нее удивленные глаза.

— Я бы сказал, что есть. Лорд Гленденинг ждет нас к себе.

— Ах, этот вечер? — Она смущенно покачала головой. — Так он и вас пригласил?

Рейли, ответив на ее вопрос, только недоуменно поднял брови.

— Ну да. Я так полагаю, что там должна быть целая куча гостей, но подумал, что вам это будет приятно. Не думаю, что, если я буду среди них, он станет очень докучать вам своим ухаживанием…

— Нет, — сказала Бренна, с рассеянным видом закрывая дверь, — думаю, едва ли станет. Только это очень странно и так не похоже на него. Не знаю, что и думать.

— А о чем тут думать?

Рейли вытянул длинные ноги так, что ступни его оказались на стуле напротив.

— Нас, по слухам, ожидает недурная кухня. На этот вечер он, кажется, отпустил свою ужасную кухарку и нанял вместо нее миссис Мерфи. Я так понимаю, что в меню значится ее знаменитый тушеный кролик, не говоря уже о печеных устрицах, каплунах, тюрбо в соусе из омаров…

Бренна, смотревшая на него с величайшим изумлением, перебила:

— Похоже, вы кое-что понимаете в хорошей кухне.

Рейли пожал плечами:

— Ну, живя так близко от «Истерзанного зайца», я не мог не узнать кое-что о кухне миссис Мерфи и намерен получить удовольствие от ужина. Миссис Макгрегор посидит с Хемишем. Думаю, я могу оставить его на несколько часов на попечение матери. Она разумная женщина, когда страх за жизнь сына не лишает ее разума, а раз он так быстро поправляется, то доктор имеет право выкроить вечерок для себя.

Эрик вскочил на стол, с любопытством оглядывая посетителя, и направился к нему. Рейли Стэнтон поднял свободную руку, которой он не гладил Сорчу, и почесал кота под подбородком.

— Ну, — сказал он, — не пора ли вам собираться? Я не хочу сказать, что не нахожу ваш домашний ансамбль очаровательным, но… Как насчет синего платья, которое было на вас в тот день, когда я впервые встретил у вас Хемиша?

Бренна испустила тяжкий вздох.

— Ну, право же, — начала она раздраженно, — все это представляется мне странным.

— Странным? — удивился Рейли.

Бренна воздела руки к небу, а точнее, к потолку:

— Я стараюсь всеми силами избегать лорда Гленденинга, доктор Стэнтон. Ведь в конце концов он объявил меня умственно неполноценной до такой степени, что счел, что я не могу жить одна. И только Богу известно, что он собирается предпринять сегодня вечером…

— Думаю, он собирается поблагодарить вас за то, что вы помогли спасти его шкуру. Если бы мальчик умер по глупой оплошности Гленденинга, его популярность в здешних местах сильно пострадала бы, и он это понимает. Решать, конечно, вам. Но все же поторапливайтесь и одевайтесь. Я оставил фаэтон его сиятельства на той стороне ручья, потому что по этому мостику он бы не проехал.

Бренна в задумчивости покусывала нижнюю губу. Право же, это было так похоже на лорда Гленденинга! Вероятно, он не прислал ей приглашения раньше, потому что опасался отказа. А так, отдав свой экипаж доктору Стэнтону и послав его за ней, он надеялся заставить ее приехать.

С другой стороны, Рейли Стэнтон был кое в чем прав — ведь они оба принимали участие в спасении жизни Хсмиша, хотя, конечно, главная роль принадлежала Рейли, но Бренна ему помогала. И они оба спасли графа от дурной славы «погубителя детей». Если даже все дело было в лошади, то ведь она принадлежала лорду Гленденингу, и такая нервная лошадь не должна была находиться на рыночной площади.

И разве не естественным было желание его сиятельства отблагодарить их обоих?

— Ладно, — нерешительно молвила Бренна. — Я еду… Мне хватит и пяти минут, чтобы собраться. Подождите меня.

Она ушла в спальню и, ощущая какое-то странное головокружение, распахнула двери своего гардероба. Давненько Бренна не заглядывала туда, потому что у нее давно не возникало желания принарядиться. Теперь же она испытывала странное возбуждение при мысли о том, что Рейли Стэнтон наконец увидит ее такой, как в том сне, который однажды приснился ей…

Нет, твердо сказала она себе, вынимая платье, которое, как ей казалось, помялось меньше остальных, не так уж важно произвести хорошее впечатление на Рейли Стэнтона. Только дело было в том, что, когда он видел ее в последний раз, она выглядела весьма непрезентабельно. Она провела много часов, принимая роды у овец.

А этот вечер представлял для нее долгожданную передышку, и она решила использовать его к своему удовольствию — насладиться долгой горячей ванной и истратить на мытье целый брусок мыла миссис Мерфи, стараясь смыть с себя прилипчивый овечий запах, который, казалось, въелся в ее кожу и волосы.

Подумать только! Рейли Стэнтон заключил ее в объятия и в полном экстазе закружил по пирсу, будто она была не тяжелее стебля чертополоха, в то время как она отлично знала, что это не так. Да к тому же от нее пахло овцой! Каждый раз, вспоминая это, она содрогалась!

Зато уж сегодня вечером она покажет ему, что может не только выглядеть, но и пахнуть как леди. И, сбросив домашнее платье, она принялась за дело.

Конечно, на это потребовалось более пяти минут. Но когда она вышла из спальни, Рейли Стэнтон тотчас же вскочил на ноги.

— Боже мой! — воскликнул он, и в его сияющих темных глазах она прочла восхищение. — Вам весьма успешно удалось привести себя в порядок, мисс Доннегал, если вас не обидит мое замечание.

Бренна почувствовала, что краснеет от удовольствия. Да и почему бы ей было не радоваться? Она сознавала, что выглядит прелестно в своем небесно-голубом шелковом платье, которое дополняла тюлевая накидка такого же кремового тона, как и ее плечи. Даже ее волосы, уложенные длинными локонами, сверкали как-то по-особенному. Она не пожалела и духов. Теперь уж от нее не несло запахом амбара и скотного двора.

И по тому, как Рейли Стэнтон предложил ей руку, она поняла, что он вполне оценил ее преображение.

— Отправляемся, мадам? — галантно спросил он.

— Можем отправляться… — начала она, изящно склоняя головку.

Но тут она вспомнила, что дверь в кабинет ее отца осталась незапертой.

Она ринулась в кабинет и распахнула дверь. Все находилось в том же порядке, в каком она это оставила. Микроскоп на месте, диаграммы и карты на стенах не тронуты, как и бумаги на столе. Со вздохом облегчения она задула горевшую там лампу, вышла в столовую и заперла дверь в кабинет на ключ.

— А, — сказал Рейли Стэнтон, — лаборатория. Вам не следует забывать запирать дверь в нее, доктор Франкенштейн. Вы ведь не хотите выпустить монстра на волю, верно?

Она не смогла сразу ответить ему должным образом, язвительно и остроумно, поэтому только сказала:

— Успокойтесь, все в порядке.

После чего последовала за ним и вдохнула вечерний воздух.

Когда они добрались до замка, Бренна, не особенно высоко ценившая графа, была вынуждена признать: Гленденинг постарался на славу, чтобы придать своему дому приветливый и уютный вид. По обеим сторонам извилистой подъездной дорожки горели факелы, и пламя их ровно освещало аллею все то время, пока Рейли правил фаэтоном.

После того как они миновали въезд в замок, их встретил не Ранулл, мрачный и не слишком добросовестный слуга лорда Гленденинга, но сам его сиятельство, и выглядел он настолько приветливым и радушным, что Бренна заподозрила, что он принялся дегустировать шампанское еще до их прибытия.

— Доктор Стэнтон! — приветствовал Гленденинг.

При свете факелов Бренна заметила, что он облачился в вечерний костюм и выбрал для этого случая лучший плед, складками расположив его на плече и заколов массивной старинной булавкой, а стан его был обтянут короткой юбочкой-килтом. Серебряные пряжки на его хорошо вычищенных башмаках сверкали, и впервые Бренне довелось видеть, что его блестящие черные волосы были стянуты на затылке.

— Мисс Доннегал, — церемонно обратился он к Бренне, приветствуя ее с нескрываемой радостью, — как мило вы выглядите нынче вечером! Я так рад, что вы решили принять участие в нашем скромном торжестве.

Бренна взирала на него с опасением.

— Лорд Гленденинг, — сказала она спокойно, — благодарю вас за приглашение. Я…

Лорд Гленденинг, предложив ей руку, повел ее вперед, а Рейли Стэнтон последовал за ними, но не в большой зал, где, как ей было известно, граф обычно вкушал пищу, а в гостиную, куда на памяти Бренны никто не захаживал.

— Но что у вас здесь? — спросила удивленная Бренна, входя в любезно отворенную для нее графом дверь.

Это она узнала секундой позже.

Конечно, ей следовало бы догадаться раньше. Ей следовало бы понять, что здесь таится каверза, потому что перед камином в неудобных креслах в стиле Людовика XV восседали священник с супругой.

Глава 14

— Конечно, до нас доходили слухи, мисс Доннегал, что вы вернулись на остров, — сказал преподобный Маршалл, накладывая себе на тарелку печеных устриц.

— Но поскольку мы не видели вас в церкви, — миссис Маршалл деликатно приложила салфетку к губам, — мы подумали, что эти слухи ложные.

Рейли тотчас же заметил, что преподобный и его супруга имели особенность поочередно заканчивать фразу, начатую одним из них.

Рейли переводил взгляд с преподобного на его половину и обратно.

Напряжение за столом было настолько реально ощутимым, что его впору было резать ножом, как рекомендовала поговорка, или, в данном случае, старинным фамильным палашом Йена Маклауда.

Эта пара, преподобный Эндрю Маршалл и его жена, была на редкость нудной компанией. Ему доводилось встречать их пару раз, так как миссис Маршалл усиленно оказывала ему покровительство и гостеприимство, в первую очередь представив его своим многочисленным дочерям с огромными, выступающими вперед и достойными оленя зубами. К счастью, они пока не выезжали в свет, так как старшая еще не достигла шестнадцати лет…

Впрочем, это вовсе не означало, что у их матери возникали сомнения по поводу того, стоит ли их выставлять на суд нового доктора всякий раз, когда они возвращались домой из школы, а это случалось обычно по воскресеньям, когда они прибывали на пароме из Лохалша, чтобы поприсутствовать в церкви на службе своего отца.

Рейли принудил себя пару раз посетить службу вовсе не из желания поближе пообщаться с Создателем, потому что он считал, что такое общение гораздо легче установить на лоне природы, чем в здании, воздвигнутом человеческими руками, будь то даже церковь. Он приходил в церковь поближе сойтись с прихожанами и в надежде завоевать их доверие. Но ни разу во время проповеди преподобного Маршалла ему не удалось увидеть ни на одной из церковных скамей Бренну Доннегал; теперь ему было понятно почему. Она совершенно недвусмысленно избегала четы Маршаллов по причинам, которые стали ясны позже.

— И вы говорите, — продолжал преподобный Маршалл, накладывая себе на тарелку глазированную морковь, — что ваши родители знают о вашем пребывании в коттедже и о том, что вы живете там совсем одна, и одобряют это?

Бренна сдерживалась, но это давалось ей большим напряжением воли. Взгляды, которые она бросала на графа, были настолько холодны, что, казалось, способны заморозить даже отличный эль миссис Мерфи. Однако они не производили ни малейшего впечатления на графа Гленденинга, изо всех сил старавшегося быть радушным хозяином.

— Да, — отвечала Бренна преподобному, — мои родители знают о том, что я живу одна в коттедже, пока они отсутствуют.

Преподобный откашлялся, прочищая горло. Он производил это действие примерно каждые пять минут, и Рейли счел эту манеру просто несносной. Он подумывал, не стоит ли прописать преподобному пастилки от кашля.

— Но ваша бесценная матушка говорила мне нечто другое, мисс Доннегал, — заметил преподобный. — До того как она и ваш папенька покинули наши скромные берега, чтобы совершить свое великое путешествие на Дальний Восток, миссис Доннегал говорила мне, что вы отправитесь к своему дядюшке в Килкэрн, а потом вместе с ним отбудете в Лондон…

—…чтобы оставаться там до конца сезона, — подхватила миссис Маршалл.

Бренна едва прикоснулась к рагу из кролика, хотя оно было отменным.

— Мои планы, — сказала она, водя вилкой по тарелке, — изменились.

— И я бы сказал, что они изменились весьма существенно, брр, — заметил преподобный Маршалл. Это была еще одна несносная привычка, раздражавшая Рейли не меньше, чем его манера откашливаться. Он производил этот звук, когда что-то его беспокоило. — Брр! Я бы сказал, весьма серьезные изменения в планах.

— Не могу себе представить, — вступила в разговор миссис Маршалл, — что ваша матушка одобрила бы, мисс Доннегал, ваше пребывание в этом уединенном коттедже в полном одиночестве. Особенно теперь…

—…когда приближается пора наводнений, — закончил за нее преподобный Маршалл.

— Вы, конечно, не можете себе представить, чтобы я могла появиться здесь без одобрения моих родителей, — сказала Бренна, и при этом лицо ее приняло выражение полной невинности.

Причем цвет ее платья весьма способствовал ангельскому образу, потому что точно соответствовал оттенку огромных, широко распахнутых синих глаз.

— Откровенно говоря, я не знаю, что и думать, — изрек преподобный Маршалл. — Конечно, мне хотелось бы считать, что мои прихожане всегда говорят мне правду, но в вашем случае, мисс Доннегал…

—…ваша репутация опережает вас, — заявила миссис Маршалл, снова деликатно прикладывая салфетку к губам. — Вы всегда славились отнюдь не невинными проделками.

— Проделками? — эхом отозвался Рейли. — Прошу прощения, о каких проделках речь?

Бренна метнула на него мрачный взгляд. Она, к своей превеликой досаде, сидела слева от лорда Гленденинга, а миссис Маршалл справа от него. Преподобный восседал рядом с Бренной, Рейли же удостоился чести сидеть справа от супруги священника. Граф, сидя во главе стола, единственный имел возможность видеть всех сразу.

Поэтому от него не ускользнул сердитый взгляд, брошенный Бренной на Рейли. И, судя по выражению его лица, он остался этим доволен.

— О да, миссис Маршалл, — сказал граф. — Послушаем о ее проделках.

Миссис Маршалл была безмерно счастлива услужить графу. Жене священника любой ценой следовало угождать лорду, и она прекрасно сознавала важность своей задачи.

— Ну-ка дайте подумать, — начала она. — У нее в обыкновении было мучить своих младших братьев, и, насколько я помню, она была безжалостна. Было время, когда она заставляла их съесть все до единого пироги из кладовой ее матушки…

— Прошу прощения, — зазвенел голос Бренны, — но то был научный эксперимент!

— В высшей степени научный, — согласилась миссис Маршалл с весьма чопорным видом. — Она стремилась определить скорость переваривания некоторых сортов ягод и надеялась достигнуть цели…

—…вызвав у детей рвоту, — посетовал преподобный. — Совершенно неуместный эксперимент. Я сказал об этом ее отцу, но он не счел этот эпизод серьезным. Похоже, он счел…

—…что, если мальчики были настолько глупы, чтобы есть, пока им не станет невмоготу, они заслужили кару. Но это были еще цветочки, — заключила речь мужа миссис Маршалл. — А тот случай, когда она срезала все свои волосы и спряталась на лодке Стабена?

Миссис Маршалл покачала головой:

— Она намеревалась наняться к нему на работу в качестве мальчика-помощника. И возможно, это удалось бы ей…

—…если бы отец не поймал ее вовремя и не водворил домой.

На этот раз ответ Бренны прозвучал смущенно:

— Мне были нужны деньги.

— Брр, — произнес священник, — потому что вы собирались купить…

—…собственный микроскоп, — торжествующе закончила обвинительную речь мужа миссис Маршалл. — Совершенно неподходящая игрушка для молодой девицы. О, вы могли испортить ваши прелестные глазки! Должна вам сообщить, что ни одна из моих девочек ни разу не выразила желания получить что-нибудь столь же неуместное. Они берегут свои глаза для работы с иглой, что вполне пристало леди.

Рейли вопреки всякому здравому смыслу был в восторге от этих историй о подвигах Бренны. Его ничуть не удивило то, что Бренна Доннегал отнюдь не росла ангелочком. Об этом легко было догадаться, глядя на нее теперь. Для молодой женщины она казалась слишком умной и знающей больше того, что, по мнению миссис Маршалл, положено знать молодой леди. Рейли восхитила сама природа ее проделок. Потому что ему было ясно, что в них проявилась работа пытливого аналитического ума. В каждом из этих поступков была определенная подоплека. Они были целенаправленными. Она отторгала все лишнее и стремилась достигнуть единой цели…

И Рейли это нравилось. Рейли это чертовски нравилось.

Потом граф подался вперед и сказал:

— Но вы забыли упомянуть о самой важной проделке.

Священник и его супруга обменялись удивленными взглядами. Рейли горел нетерпением услышать дальнейшее.

Бренна сняла салфетку с колен и положила рядом со своей тарелкой.

— Милорд, — сказала она голосом, не сулившим графу ничего хорошего.

Но было слишком поздно. Лорд Гленденинг уже извлекал какой-то листок из своего бумажника.

Рейли вспомнил этот скомканный клочок бумаги, который был причиной всему, что случилось позже: причиной, почему бедняга Хемиш Макгрегор получил страшный удар копытом. Это было письмо, адресованное Бренне и похищенное Гленденингом из почтовой сумки Стабена.

— Послушайте, Гленденинг! — обратился к нему Рейли, вскакивая со стула.

Но лорд Гленденинг уже начал чтение:

— «Моя бесценная Бренна, боюсь, что произошло самое худшее. Вчера вечером мой отец встретил в опере твоего дядю! Конечно, папа спросил о его самочувствии. Когда твой дядюшка признался, что никогда не чувствовал себя лучше, папа выразил свое изумление, потому что ему было известно, что всего три месяца назад ты упомянула критическое состояние здоровья своего дяди как оправдание своего внезапного отъезда из нашего дома в Бате. На это твой дядюшка, естественно, ответил: „Если вы Реджинальд Бартлетт, то моя племянница Бренна все еще находится в вашем доме в Бате. Только вчера я получил от нее весточку, где она описывает, как она встретила принца Уэльского в купальнях Бата“, на что папа, разумеется, возразил, что не видел тебя уже много недель…»

На этом этапе чтения Бренна Доннегал поднялась со стула и сказала голосом, полным царственного величия и в то же время дрожащим от ярости:

— Если в ваши намерения, лорд Гленденинг, входило унизить меня в присутствии всех этих людей, то позвольте мне заверить вас, что вы в этом преуспели.

Лорд Гленденинг поднял на нее глаза и вопреки логике казался весьма удивленным ее гневом.

— Постойте, — запротестовал он, — я только хотел…

— Не могу себе представить, какова была ваша цель, — продолжила Бренна голосом, полным оскорбленного достоинства, — но то, что собираюсь сказать я, будет предельно ясно. Прощайте и никогда не смейте больше приближаться ко мне и заговаривать со мной.

Потом, повернувшись к миссис Маршалл, добавила:

— Я не хотела бы причинять вам беспокойство, мадам, но, думаю, вам следует знать, что за вашей спиной на буфете сидит крыса.

Миссис Маршалл, повернув голову, увидела вышеупомянутую гадину собственными глазами, и под пронзительные вопли почтенной дамы Бренна Доннегал выскользнула из комнаты.

Рейли хотелось броситься вслед за Бренной, но вместо этого ему пришлось оказывать профессиональные услуги жене священника, погрузившейся в глубокий обморок, как только смолкло последнее эхо ее отчаянных криков.

Прошло достаточно много времени прежде, чем Рейли удалось привести в чувство достойную леди. Не будучи склонной падать в обморок, миссис Маршалл не имела при себе нюхательной соли или ароматического уксуса. Поэтому для ее оживления пришлось прибегнуть к самому простому средству. К ее носу поднесли жженое перо, позаимствованное из ее же собственного головного убора. Как только чувствительная дама обрела способность держаться на ногах, было решено спешно увезти ее из замка, несмотря на то что меренги еще не были поданы на стол. Хозяин исчез, отправившись на поиски оскорбленной гостьи, которая тоже исчезла бесследно, и похоже было, что оставаться дольше здесь не стоило и остальным приглашенным.

Рейли проводил преподобного с супругой до их экипажа и пожелал им доброй ночи.

Рейли смотрел вслед удалявшейся коляске священника, и по мере того как экипаж становился все меньше и меньше, в нем росло восхищение мисс Доннегал. Несомненно, содержание письма, прочитанного лордом Гленденингом, будет быстро вытеснено из памяти преподобного и его супруги образом крысы, на которую Бренна столь своевременно и непринужденно обратила их внимание.

Размышляя о письме, Рейли вернулся в столовую и нашел листок там, где оставил его граф, когда бросился в погоню за Бренной. Рейли дочитал это ошеломляющее послание до конца. Он не испытывал угрызений совести, так как большая часть письма уже была ему известна.

«…на что папа ответил, что тоже не видел тебя многие недели, — писала мисс Мэри своим детским школярским почерком. — Твой дядя пришел в ярость и сказал, что доверил тебя моему отцу, и продолжал грубо упрекать его, на что папа упрекнул его, в свою очередь, в полном и абсолютном пренебрежении своими опекунскими обязанностями, добавив, что если с тобой что-нибудь случится, то вся ответственность за это падет на него… К счастью, моя сестра Сара подслушала этот разговор и тотчас же сообщила твоему дядюшке, что мы с тобой решились на авантюру, что на самом деле ты все еще в Бате, только сейчас живешь у Элизабет Секстон, которую, как ты якобы опасалась, твой дядюшка недолюбливает по причине того, что ее отец всего лишь навсего обычный поверенный. Я думаю, ей удалось сгладить общее неприятное впечатление, но ты непременно должна написать дядюшке и подтвердить правдивость рассказанной Сарой истории. Я говорила с Элизабет, и она готова содействовать…»

Дальше в письме следовала тошнотворная болтовня о шляпках и каких-то молодых офицерах, и Рейли счел ниже своего достоинства продолжать чтение. Он попивал графскую мадеру и гадал, чего, собственно говоря, ожидал Гленденинг от столь странного вечера.

Через некоторое время упомянутая личность присоединилась к нему, и Рейли смог задать этот вопрос самому графу.

— О, не напоминайте мне об этом, — сказал Гленденинг, с безутешным видом плюхаясь на стул, с которого недавно встала Бренна.

Пока Рейли читал письмо, слуги унесли посуду, и все, что оставалось на столе, — это графин мадеры и явственно заметный крысиный помет, который ни с чем нельзя было спутать. Рейли догадался, что граф жил все это время в крысиной осаде.

— Я думал… право, не знаю, о чем я думал, — мрачно признался граф. — Я только знаю, что мой изначальный план вселить в коттедж вас, а ее оттуда выселить провалился. Провалился и мой второй план, чтобы вы объявили ее невменяемой… И я подумал, что если священник попытается поговорить с ней…

— Она, возможно, падет в ваши объятия, заливаясь слезами благодарности за то, что вы направили ее на стезю добродетели? — Рейли взирал на графа с выражением снисходительной насмешки. — Право же, вы большой болван.

— Я это знаю, — с неохотой согласился Гленденинг. — Но, видите ли, сначала этот план показался мне превосходным.

— Не могу с этим согласиться. С самого начала и до конца это был бездарный план, и я счастлив, что у меня была возможность наблюдать его крах и видеть вашу растерянность.

— Ну, полегче, приятель, — возразил граф, уязвленный критикой, — не стоит переходить на личности.

— Примите мои извинения, — сказал Рейли, поднимаюсь с места. — Где она?

— Не знаю. Должна быть где-нибудь поблизости. Ранулл говорит, что она не выезжала из замка.

— Очень хорошо, — сказал Рейли, углядев остроносую мордочку, высунувшуюся из-за буфета. По-видимому, крыса, напуганная криками миссис Маршалл, теперь оправилась от испуга и явилась поживиться остатками обеда. — В таком случае оставляю вас с вашими друзьями.

Гленденинг не стал спрашивать, что он имеет в виду. Он даже не позаботился поднять голову, и Рейли оставил его в этом плачевном состоянии.

Было маловероятно, чтобы Бренна укрылась в своем любимом месте на башне. Во-первых, потому, что сильно похолодало, а на ней была только черная кружевная шаль и эта нелепая газовая косыночка, не спасавшие от холода. Во-вторых, она знала, что Гленденинг стал бы искать се именно здесь.

Гадая, что могло случиться с девушкой и куда она могла бы подеваться, а главное, как она собиралась поквитаться с Маршаллами, Рейли обошел все залы замка, заглянул во все комнаты и углы, постоянно выкрикивая ее имя.

Как мог Гленденинг жить в этом сыром и мрачном мавзолее и оставаться там живым, для Рейли было неразрешимой загадкой. Хотя столовая, которую он сегодня посетил впервые, имела относительно чистый и цивилизованный вид. Гостиная тоже не была такой уж ужасной. Когда он добрался до пришедшего в упадок бального зала, ему пришло в голову, что в замке Гленденинг было несколько комнат, которые при минимальных затратах и некотором внимании можно было бы восстановить в их первоначальном блеске. Например, в бальном зале сохранился великолепный пол.

Местами, правда, паркет был выщерблен и кое-где покоробился, но все-таки это был настоящий паркет. Гленденинг оказался гораздо большим глупцом, чем предполагал Рейли, если допустил, чтобы все пришло в такое запустение. И как раз когда Рейли собирался покинуть эту комнату и продолжить поиски, он углядел знакомые очертания.

Фортепьяно.

Рейли, не приближавшийся к инструменту с тех самых пор, как покинул Лондон, удивился, осознав, что ему не хватало музыки. Проведя рукой по клавишам, он обнаружил, что фортепьяно оказалось не настолько расстроенным, как можно было бы ожидать. Рейли поставил канделябр на крышку фортепьяно, сел на изрядно проеденный молью пуфик, размял пальцы и принялся играть.

Оказалось совсем недурно. Инструмент был хорошего качества, и звук у него был сильный и ясный. Его давно не настраивали и не стирали с него пыль, но это не могло помешать делу. Рейли попробовал сыграть более сложную пьесу. Увы, среднее си западало, но что касалось всего остального, то…

Акустика в этой комнате была отличная. И Рейли, отдавшись давно забытой радости, принялся играть сонату, полностью погрузившись в музыку…

— Очень мило.

Вздрогнув, он прекратил игру и обнаружил, что Бренна Доннегал, опираясь локтем о крышку фортепьяно, внимательно слушает музыку.

— О, — сказала она, и глаза ее приняли оттенок моря в ненастный день, — не прекращайте игры, если это из-за меня.

— Я немного увлекся? — смутился Рейли.

— Вовсе нет. Это было прелестно. Бетховен? Верно?

— Совершенно верно. Кажется, прошло сто лет с тех пор, как я слышал приличную музыку.

— Я полагаю, что, говоря о приличной музыке, вы не имеете в виду волынку?

Рейли почувствовал, что краснеет.

— В волынке нет ничего дурного, — ответил он. — Я хочу сказать, что не имею ничего против нее.

— Но, будучи не горцем, а жителем долин, я полагаю, вы предпочитаете музыку, более привычную для вашего народа.

Его народа. Она назвала его народ жителями долин. Неужели всегда будет так? Горцы будут противопоставлять себя жителям долин и вести нескончаемые битвы за нравственное и культурное превосходство?

Пожалуй, стоит переменить тему. Он указал на клавиатуру фортепьяно.

— А вы играете?

Она сморщила носик:

— У меня скорее склонность к науке, чем к искусству.

— Ах да, — вспомнил он, — конечно. Как свидетельствует история с научным подходом к проблеме рвоты.

В неясном свете свечи он не мог разглядеть, покраснела ли она.

— Совершенно верно, — подтвердила Бренна.

— И все же, — заметил Рейли, — это вовсе не трудно. Я имею в виду, играть на фортепьяно. Садитесь, я покажу вам, как это делается.

Она бросила на него лукавый взгляд:

— Думаю, мне лучше остаться там, где я сейчас. Благодарю вас.

— Не бойтесь, — настаивал он, — я этим не скомпрометирую вас.

— О, конечно, нет. Вы же обручены, а это почти все равно что женаты.

Он недоуменно заморгал:

— Разве?

И вспомнил о Кристине. Ему казалось, что он давным-давно не думал о ней.

— Ах да, конечно, — согласился он. — Да, думаю, вы правы.

Он не видел смысла в том, чтобы сообщать Бренне Доннегал о том, что его чувства к Кристине претерпели серьезные изменения с того самого утра, когда пришлось срочно оперировать Хемиша, и почему-то образ той, кто никогда не одобрял его намерения стать врачом, стал постепенно тускнеть и исчезать из его памяти.

Вместо того чтобы объяснять Бренне все это, он снова предложил ей:

— Садитесь же рядом.

С едва заметной загадочной улыбкой она села и тут же поняла, что находится слишком близко к нему, потому что для двоих пуф оказался слишком тесным, а ее юбки, верхние и нижние, были очень широкими.

— Отлично, — сказал Рейли, нажав на клавишу, — вот это среднее си слегка западает, но все же на ее звук можно полагаться.

Он пробежал пальцами по клавишам.

— Это октава, а это другая. Уловили?

— Думаю, да, — ответила она. — Маршаллы уехали?

— Да, и довольно давно. Кстати, вы обставили свой уход со сцены довольно эффектно. Как вам удалось впутать в дело крысу?

— Это было чистой импровизацией, — призналась она. — Замок весной кишмя кишит крысами. Весеннее таяние снегов вызывает наводнение в темницах, и вода заливает все щели, поэтому крысы бегут туда, где безопаснее.

— Как приятно это слышать. Ну что же! Это было впечатляющее зрелище. Думаю, это надолго отвлекло их от серьезного беспокойства по поводу вашего образа жизни.

Он снова пробежал пальцами по клавишам.

— Так вам все понятно насчет среднего си?

— Понятно, — ответила она серьезно.

— Итак, — продолжал он, — если вы это усвоили, то можете играть что угодно.

— Думаю, я хотела бы научиться играть ту вещь, что вы играли сначала, — предложила она.

— Ах, это? Прелестная веселая пьеска? Да? Это вполне подойдет для начала. Итак, дайте мне ваши руки.

Она подчинилась, а он, глядя на них, снова вспомнил тот первый раз, когда держал ее руку рядом со своей, сравнивая их величину и размеры пальцев. И почувствовал то же самое, что и тогда, — непонятный взрыв эмоций. Этот ток пробежал по его жилам так же стремительно, как виски миссис Мерфи, и жар охватил все его тело от темени до кончиков пальцев ног. Он никак не мог бы объяснить, что было в этой женщине такого, что вызывало в нем столь странную физическую реакцию каждый раз, как их пальцы соприкасались.

Она не была самой красивой женщиной из всех, кого ему довелось видеть в жизни. Она не была самой изысканной и блестящей. Пожалуй, даже напротив. И еще эти мужские штаны…

— Держите руку вот так, — сказал он, размещая ее пальцы на клавишах фортепьяно, и, глядя на них, вдруг совершенно забыл, как следует играть сонату — эту или любую другую.

Она терпеливо ожидала продолжения, и пальцы ее оставались на клавишах все в том же положении. Он ощущал исходивший от нее аромат, столь отличный от того, что он чувствовал в последний раз, когда они оказались так близко друг от друга. Сейчас это были какие-то неизвестные ему духи, легкие и светлые. В них не было прилипчивого цветочного запаха, что предпочитают иные женщины. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на него, легкая прядь ее волос коснулась его щеки, и он увидел изящный изгиб ее шеи.

— Ну? — спросила она, поднимая брови. Ее лицо находилось в дюйме от его собственного.

—Я…

Он не понимал, что с ним случилось. Никогда прежде он не терял дара речи в присутствии женщины. Но в присутствии этой женщины, не доставившей ему ничего, кроме неприятностей, да еще за столь короткое время, это произошло.

Да, что-то неладное творилось с ним. Что-то было не так. Потому что он оказался слишком чувствителен к ее близости и исходящему от нее теплу.

Ее губы, казалось, завораживали и манили его, казалось, она искушала его и без слов побуждала прижаться к ним собственными губами, но взгляд ее, спокойный и все еще немного шаловливый, каким она обычно смотрела на него, не изменил своего выражения…

И прежде чем он осознал это, его левая рука легла на ее талию и обвила ее, он наклонился вперед, к ней, но она стремительно повернула голову, откинула назад плечи и вдруг принялась бойко и уверенно молотить пальцами по клавишам фортепьяно.

— О, это чертово море, — запела она своим хрипловатым контральто, стараясь подражать непристойной залихватской манере матросов, и делала это без малейшего стеснения.

О, это чертово море, ты не заманишь меня,

Ты не обманешь меня…

Чайки снуют на просторе, я же сижу у огня.

Чертово бурное море, ты не заманишь меня…

Рейли понял, что мастерство мисс Бренны Доннегал в игре на фортепьяно не уступало его собственному. А возможно, она и больше его преуспела в этом искусстве, так быстро порхали ее пальчики по клавишам, из-под которых струилась сложная мелодия.

Она лукаво улыбнулась ему, бросив взгляд через плечо, и продолжала петь, почти не глядя на клавиши, потому что, должно быть, пальцы ее были привычными к этой мелодии.

— Чертово море, проклятое море, — продолжала она заливаться, — право, пора мне с тобою поспорить, если плюешь ты соленой волной, значит, пора потягаться с тобой…

Рейли не понимал ее. Он был совершенно уверен: она отлично сознавала, что он собирался поцеловать ее. Но то, что она догадывалась об этом и намеренно старалась избежать поцелуя, рассердило его гораздо больше, чем то, что она притворялась, что не умеет играть на фортепьяно.

Он знал, что нравится ей. Она почти призналась в этом в то утро, когда они стояли на пирсе. Так почему теперь она отвернулась, когда он уже собрался поцеловать ее, и запела эту глупую песню о проститутках и сводниках?

Он решительно обнял ее за талию правой рукой, наклонился, лишив возможности сопротивляться, и запечатлел жаркий поцелуй на ее устах, заставив прервать исполнение этой непристойной матросской песни.

Глава 15

Сказать, что Бренна Доннегал была удивлена, когда Рейли Стэнтон поцеловал ее, было бы серьезным преувеличением. Когда она заметила, как пристально он смотрит нее еще до того, как она принялась играть на фортепьяно, она догадалась, что это может означать.

И как ни грустно ей было признаться в этом, но участившиеся удары сердца теперь отдавались у нее в ушах при одной только мысли о том, что его губы могут прикоснуться к ее губам. Она не носила корсета, потому что у нее не было горничной, которая могла бы его зашнуровать, но внезапно ей стало трудно дышать, будто одежда намертво сковала ее.

Как она могла так забыться, как она могла позволить себе поддаться чувству, ощутить такое волнение от одной только мысли, что он мог поцеловать ее? Ей следовало бы возмутиться, рассвирепеть от одного только подозрения, что он способен на подобную дерзость.

Но потом она почувствовала, как его рука обвилась вокруг ее талии и…

У нее возникло такое ощущение, будто взошло яркое солнце после целого месяца непрерывного дождя. Ее кожа стала будто необыкновенно чувствительной, или по крайней мере так ей показалось, и она вдруг ощутила части тела, о которых обычно не думала.

Лорд Гленденинг неоднократно пытался обнять ее и обвивал ее талию рукой десятки раз. Лорд Гленденинг даже целовал ее.

Но ее тело никогда так не откликалось на прикосновения лорда Гленденинга, как откликнулось на близость Рейли Стэнтона. Сердце ее забилось так громко, что она встревожилась, вдруг он услышит его биение и поймет, чем это вызвано, распознает, что она питает к нему слабость.

Ведь что уж было греха таить! Она питала слабость к Рейли Стэнтону, и это было довольно сильное чувство, если считать его слабостью.

И было это не потому, что у него были самые нежные руки, какие она когда-либо встречала, это были руки, так ловко и умело прикасавшиеся к маленькому Хемишу Макгрегору, лежавшему без сознания. Это были ловкие и умелые руки, лежавшие на клавишах фортепьяно поверх ее рук и направлявшие ее пальцы.

Нет, Рейли Стэнтон с его быстрой улыбкой и быстрой способностью соображать, с его нежными руками и еще более нежными темными глазами был самым привлекательным мужчиной, какого ей довелось встретить в жизни, и она хотела, чтобы он поцеловал ее. И эта сила томления и тяги к нему испугала ее чуть ли не до обморока.

И потому она запела самую идиотскую песню, какую только могла вспомнить, чтобы заставить его забыть о своем намерении поцеловать ее.

Только все это не помогло. Он все-таки поцеловал ее — и в этом поцелуе было все, на что она надеялась и чего ожидала, а также все, чего она опасалась.

Приняв решение не поддаваться искушению, она встретила его поцелуй со стиснутыми губами, стараясь не позволить им приоткрыться. Но хватило только пары легчайших прикосновений его языка к ее сжатым губам, как ее желание сопротивляться пропало. Если бы его сильные руки не обнимали и не поддерживали ее, она не сомневалась, что соскользнула бы с пуфика, стоявшего у фортепьяно, и растеклась бы лужей по полу.

Все в этом поцелуе было восхитительным, начиная от вкуса губ Рейли Стэнтона, сладких, как вино, и до его сильных рук, крепко прижимавших ее к себе, до горячей кожи его ладоней, столь горячей, что она обжигала ее сквозь шелковый корсаж платья. Ну как тут было устоять? Она не сомневалась, что ни у одной женщины не хватило бы на это сил.

Она повернулась к Рейли на круглом пуфе, подняв руки, чтобы было удобнее обнять его за шею, и пальцы ее запутались в волосах у него на затылке, теперь освободившихся от постоянно стягивавшего их кожаного шнурка. Возможно, моральные устои Бренны были не столь свободными, как у Флоры, но она не воспротивилась, когда почувствовала, что его руки, покоившиеся раньше на ее талии, передвинулись выше и оказались как раз под ее левой грудью.

Господи, да она оказалась фривольной особой! Это поразило Бренну, потому что она всегда считала себя в высшей степени рациональным и холодным существом. Для нее было полной неожиданностью понять, что она, всегда подчинявшаяся только холодному рассудку, может целиком отдаться своим эмоциям и желаниям.

И главное, сердцу. Теперь она была в этом совершенно уверена.

— Бренна, — Рейли прервал свой поцелуй, чтобы пробормотать ее имя, — Бренна…

Зачем, мысленно негодовала она, он тратит драгоценное время на болтовню? Не было никакого смысла в словах. Они уже говорили слишком много. Теперь настало время поцелуев.

И она потянулась к нему, ее ладони охватили его лицо, и в этом жесте был вполне определенный и единственный смысл. Он издал глухой стон и еще сильнее сжал ее талию. Его рука, оказавшаяся под ее левой грудью, производила какие-то непонятные ей действия, нечто совершенно неожиданное и тем не менее чрезвычайно приятное. Его ладонь легла на ее грудь и охватила ее целиком.

Теперь ей стало совершенно ясно то, чего она не могла понять раньше, почему Флора, несмотря на то что граф обращался с ней отвратительно, не могла расстаться с ним. Должно быть, Флора испытывала нечто подобное, когда к ее телу прикасались руки лорда Гленденинга. И неудивительно, что она никогда не отвечала ему отказом, потому что это ощущение было божественным…

И как раз когда она подумала, что лучше не может быть уже ничего, чем поцелуи Рейли Стэнтона, рука, лежавшая на ее груди, повела себя еще более дерзко: нежные и ловкие пальцы проникли за ее декольте под кружевную косынку. Секундой позже Бренна поняла, что значит соприкосновение собственной обнаженной кожи с телом мужчины.

И это ощущение оказалось столь сильным и острым, что она издала приглушенный стон. Рейли целовал ее лицо и шею, и губы его скользили все ниже и ниже. К несчастью, на пуфе для игры на фортепьяно было слишком мало места. Тогда Рейли просто сгреб ее в объятия и прижал спиной к клавиатуре инструмента так, что Бренна оказалась на самих клавишах, и это соприкосновение вызвало какофонию разнородных и несогласованных звуков в доселе тихом бальном зале…

Этот звук вывел Бренну из блаженного забвения. Что она делает? Она позволила Рейли Стэнтону соблазнить ее в заброшенном облупленном бальном зале лорда Гленденинга? Неужели она и вправду рехнулась? Несомненно. Она лишилась ума под влиянием похоти. К счастью, она вовремя осознала, что с ней происходит. Одним отчаянным движением она уперлась обоими кулачками в грудь Стэнтона и с силой оттолкнула его. Рейли, увлеченный своим занятием, не ожидал этого и откинулся на спину, перелетев через пуф и приземлившись на полу.

— Зачем вы это сделали? — спросил он прерывающимися голосом.

— Вы прекрасно знаете зачем, — ответила Бренна.

Все еще сидя на полу, но теперь уже не столько смущенный, сколько разгневанный, Рейли упрекнул ее:

— Мне показалось, что вам это было приятно, если, конечно, я не ошибся.

Она почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Не было смысла отрицать очевидное. Да, она получала наслаждение от его поцелуев и ласк, и он, разумеется, не сомневался в этом. Ее соски до сих пор оставались возбужденными и отвердевшими, и это не имело ни малейшего отношения к тому, что в комнате было холодно.

— Конечно, мне это было приятно, — прошептала она. — В том-то и дело.

Рейли нахмурился:

— Почему вы говорите шепотом?

— Да вы в своем уме? Потому что лорд Гленденинг в любую минуту может войти сюда… Вы не можете… мы не можем… заниматься этим в его доме, под его кровом. Господи! Если бы он узнал об этом, он убил бы вас!

Рейли пожал плечами и поднялся на ноги.

— Он мог бы попытаться это сделать, — сказал он, стряхивая пыль с бриджей.

— Попытаться? Вы полагаете, он носит на поясе свой меч для красоты?

— Откровенно говоря, — ответил Рейли, — я думал именно так.

— Это не так. Он отлично умеет с ним обращаться! Право же, — продолжала Бренна уже мягче, — мы не должны этого делать. А как же ваша невеста?

— Моя — кто? — озадаченно спросил Рейли.

— Ваша невеста, — повторила Бренна, и в ее голосе зазвенели льдинки.

Господи! А она-то вообразила, что его поцелуи лишили ее способности рассуждать здраво. Этот человек даже не помнил о своей будущей жене!

— Вы о ней помните или нет? Ведь из-за нее вы приехали на остров Скай, или так по крайней мере вы объяснили мне свое появление здесь.

— Да, — согласился Рейли, — но, если припомните, я упомянул также и то, что она разорвала нашу помолвку.

— Но, — упрямо продолжала Бренна, — вы приехали сюда с намерением доказать ей, что вы не… Как это? Что вы не бездельник и не легкомысленный человек. Простите, но я не могу отделаться от ощущения, что мы с вами сейчас ввязались в нечто такое, что можно было бы отнести к категории безумных или легкомысленных поступков.

Он уставился на нее:

— Так вы считаете это легкомыслием?

— Совершенно верно. Это было не самой лучшей идеей.

Откровенно говоря, чем дальше он находился от нее, тем более убежденной в этом она себя чувствовала.

— Я хочу сказать, — продолжала Бренна не без горечи, — что хорошего может нас ожидать?

— Что хорошего…

Его голос пресекся, и он просто смотрел на нее не отрываясь. Его темные глаза, обычно такие мягкие и полные юмора, теперь сверкали гневом.

— Да, вы совершенно правы, — сказал он язвительно, чего она никогда не замечала в нем прежде. В голосе его звучала не только язвительность, но и горечь: — Не считая моей невесты и лорда Гленденинга с его мечом, есть ведь и еще одно препятствие — ваш грандиозный эксперимент.

Она недоуменно смотрела на него:

— Какой эксперимент?

— Ну, тот самый, что вы проводите. — Он сделал жест рукой, как бы обводя им весь остров. — Разве этот остров нужен вам не для вашего эксперимента? Широкомасштабного научного исследования, чтобы вы могли доказать свою теорию?

Она все еще не понимала:

— Какую теорию?

— Насчет холеры, — ответил он. — Ради Бога, Бренна, не пытайтесь отрицать это. Я сам видел доказательства.

— Доказательства? Право, доктор Стэнтон, я не знаю…

— О Господи! Моя рука только что покоилась у вас на груди! Ради всего святого, называйте меня Рейли. И факт заключается в том, что я их видел — карты, графики, схемы. Флаконы с почвой. Все. Поэтому не стоит играть со мной в невинность и неведение. Я знаю, чем вы занимаетесь и что собираетесь сделать.

Теперь она поняла.

— Но когда?.. — попыталась она спросить задыхаясь.

— Когда вы ходили переодеваться, — ответил он тем же враждебным тоном. — Вы забыли запереть дверь, и я вошел туда.

У нее возникло такое ощущение, будто кто-то окатил ее ведром холодной воды. Она, окаменев, продолжала смотреть на него.

— Вы вошли, — пробормотала она онемевшими губами, — вы вошли в кабинет?

— Хотите сказать, в лабораторию? Да, я заходил туда.

Он следил за выражением ее лица, потом скорчил гримасу.

— О, вам не стоит тревожиться. Я не собираюсь ничего красть у вас — ни песчинки, ни соринки, ни волоска. Я не смог бы завладеть вашими данными, даже если бы захотел. А уж поверьте мне, я этого не хочу.

Бренна не могла этому поверить. Она была так потрясена, будто он отвесил ей пощечину. Он заходил в кабинет, в личный кабинет ее отца. Никто еще не смел зайти туда. Никто, кроме ее отца и ее самой. А он, Рейли Стэнтон, стоял там и… и…

— Это не мое дело, Бренна, — сказал он, — но если вы поставили на карту свою репутацию, вернувшись на остров против воли своей семьи, если вы бродите ночью по кладбищу и никто не знает, что вы там делаете, если вы проводите часы, запершись в этой комнатенке, анализируя комки глины и грязи, и все с одной только целью доказать справедливость безумной, шальной теории вашего отца…

Она почувствовала какое-то странное щекотание в уголках глаз. Господи, что с ней творится? Неужели она расплачется из-за того, что наболтал здесь этот всезнайка?

— А вы-то что знаете об этом? — с жаром набросилась она на Рейли. — Возможно, вы очень многое знаете о трепанации черепа и тому подобных вещах, но что вы знаете о холере и о том, как она распространяется?

— Я знаю, что последний человек, попытавшийся преподнести миру подобную теорию, был осмеян и лишен медицинской лицензии. — Взгляд Рейли стал жестким и непроницаемым. — Его с позором выгнали из колледжа, а он был очень известной личностью в медицинских кругах, весьма уважаемой персоной. Его работа, посвященная тифу, считалась чуть ли не лучшей…

Пока он произносил свою речь, Бренна тайком смахивала слезы и надеялась, что ей удалось стереть с лица все следы обиды и уязвленного самолюбия.

И все же Рейли умолк посреди фразы. И Бренна поняла почему: догадка уже забрезжила в его сознании.

— Господи! — пробормотал Рейли. — Этот человек, пытавшийся доказать, что холера и тиф вызываются не миазмами, этот человек — ваш отец?

Она глубоко и с трудом вздохнула. В горле у нее стоял ком, ей было тяжело дышать и говорить, и все-таки она превозмогла себя и ответила:

— Да. — И в голосе ее прозвучали вся гордость и все достоинство, которые она сумела найти в себе. — Да, это мой отец.

Рейли был смущен.

— Поэтому он и уехал из страны?

— Нет, это не так, — возразила она с негодованием. — Ему было наплевать на то, что о нем говорили. Он знал, что прав. Просто не мог доказать свою правоту. Он уехал потому, что считал, что холера исходит из Индии. Он хотел развить и обосновать свою теорию.

У нее вырвался горький смех:

— Это то, что он сказал нам. Но если хотите знать правду, доктор Стэнтон, то я скажу вам, что он уехал из чувства глубокого отвращения к своим ученым собратьям — отвращения ко всему медицинскому сообществу. Вы, самовлюбленные, надутые, всегда считающие себя правыми…

Рейли не стал протестовать. Он только сказал:

— Я никогда не посещал лекции вашего отца. И потому детально не представляю, в чем состояла его теория…

— Не стоит огорчаться по этому поводу, — сказала Бренна, — потому что я отлично знаю, в чем заключалась его ошибка, — в том, что он обнародовал свою теорию слишком рано, до того как собрал достаточное количество необходимых доказательств, чтобы подкрепить ее. Видите ли, он счел, что набрел на нечто очень важное, на нечто такое, что медицинскому миру необходимо было узнать тотчас же. Но не смог представить доказательств. Или по крайней мере их было недостаточно, чтобы удовлетворить ваших узколобых бюрократов, возглавляющих медицинское сообщество. Но когда я закончу свою работу здесь, на острове Скай, у него появятся все необходимые данные, способные доказать правильность его теории, и все те, кто смеялся над ним, признают, что в то время, когда они могли бы предотвратить распространение этой ужасной болезни, они запустили ее по причине глупой гордости и косности…

— Послушайте, Бренна, — сказал Рейли, — вы не должны считать, что все эти ученые мужи намеренно осмеяли теорию, которая, как вы утверждаете, могла бы помочь предотвращению смертельной болезни…

— О, не должна? Если это означает, что сотни других должны будут признать, что все они ошибались… О да, доктор Стэнтон, я думаю, что представители вашей или любой другой профессии готовы на что угодно, только бы не выглядеть глупцами. А теория моего отца выставляет их именно в таком неприглядном виде — дураками. Это их напугало, и они осмеяли его теорию, они убили ее. И потому я здесь, доктор Стэнтон. Я хочу показать им, что они заблуждались. Доказать это и показать всему миру. Доказать, что теория моего отца жива.

Рейли покачал головой. Он с трудом воспринимал то, что она пыталась ему внушить.

— Но, Бренна, — убеждал он ее, — холера… Я уверен, что ваш отец, узнай он о том, что вы встали на столь опасный путь, не одобрил бы этого…

— Конечно, не одобрил бы, — горячилась Бренна. — Но ведь кто-то должен заняться этим? Так почему не я? Вы хотите сказать, потому что я женщина? Пожалуйста, доктор Стэнтон. Думаю, с нашей первой встречи вы поняли, что женщины так же, как и мужчины, способны оказать действенную медицинскую помощь. Совершенно логично допустить, что женщины могут проявить все свои способности и приложить усилия с целью исследовать причины распространения этой ужасной болезни, с тем чтобы искоренить ее. Неужели вы не согласны?

Бренне так и не довелось услышать мнение Рейли Стэнтона по этому вопросу, потому что в коридоре, ведущем в бальный зал, послышались шаги, и секундой позже массивная фигура лорда Гленденинга заполнила дверной проем.

— Бренна! — воскликнул он.

Когда его глаза адаптировались к полумраку бального зала, тускло освещенного канделябром, водруженным на крышку фортепьяно, он констатировал:

— Ты здесь. И, как я вижу, Стэнтон с тобой.

Бренна переводила взгляд с графа на доктора. Склонность графа Гленденинга произносить банальности по временам делала его несносным.

— Действительно, это так, — согласилась она.

— Полагаю, — удрученно сказал граф, — ты все еще сердишься на меня?

Бренна страдальчески подняла глаза к потолку. Право же, стоило ли в один вечер подвергать ее терпение таким испытаниям?

— В настоящий момент меня не радует ваше общество, милорд, — ответила она.

— Я так и думал, — покаянно произнес лорд Гленденинг. — Полагаю, ты хотела бы, чтобы до дому тебя проводил Стэнтон?

— Я прекрасно доберусь одна, — возразила Бренна. — Поэтому, если джентльмены извинят меня…

— Нет!

Оба кавалера, к ее изумлению, рванулись вперед и загородили ей дорогу.

— Я провожу вас, — поспешил предложить Рейли Стэнтон, — в фаэтоне.

— Это мой фаэтон, — раздраженно возразил Гленденинг, — и отвезу тебя домой я.

Бренна переводила взгляд с одного мужчины на другого. В эту минуту ей трудно было решить, кого из них она презирает больше — лорда Гленденинга за то, что он сделал ее посмешищем в глазах священника и его супруги, или Рейли Стэнтона за…

Впрочем, она еще не осознала, чем вызвал ее гнев Рейли Стэнтон. Она осознала только, что впервые в жизни он заставил се усомниться в себе и в своих целях и поколебаться. Она знала, она чувствовала, что цель ее благородная, достойная, заслуживающая восхищения. Возможно, большинству девушек ее возраста, не одержимых дьявольским любопытством и жаждой знания, эта цель показалась бы непонятной.

С другой стороны, благодаря Рейли Стэнтону и его поцелуям ей открылись иные тайны — сердца и чувств. Она начала прозревать и понимать, что и бремя чувств может быть столь же тяжким, как бремя науки.

К тому же она начала подозревать, что конечный результат ее деятельности мог оказаться не столь блестящим, как она рассчитывала. Но факт оставался фактом — она должна была завершить свой труд, и ничто не должно помешать ей в ее изысканиях.

Поэтому она сказала с издевкой:

— Вы оба можете проводить меня домой.

И, к ее величайшей досаде, они так и поступили.

Глава 16

— Это чуть-чуть подальше, — уверял его ребенок.

Рейли Стэнтон кивнул. Он не осознавал ни того, где был, ни того, что делал. Вместо этого он неотступно думал о Бренне Доннегал.

Она постоянно присутствовала в его мыслях в той или иной связи, потому ли, что направила одного из своих пациентов к нему, выполнив свое обещание, потому ли, что он вдруг замечал что-то, напоминавшее ему о ней, а это случалось, к несчастью, на каждом шагу.

Да и вообще все на свете напоминало ему о Бренне Доннегал. Волдыри и карбункулы. Все, что требовало применения мазей и притираний. Гноящиеся раны тоже приводили ему на память Бренну Доннегал.

Он каждый раз вспоминал о Бренне Доннегал, видя жаворонка в небе или примулу, пробивающуюся из щели между двумя камнями.

Он представлял Бренну Доннегал, когда суп, поставленный им на огонь, переливался через край или когда он находил репьи и колючки в своей одежде. Когда по вечерам, прежде чем лечь в постель, он задумчиво вглядывался в огонь или когда косые лучи восходящего солнца струились в его окна и он просыпался, он тоже вспоминал о ней.

В общем, можно было сказать, что он думал и помнил о Бренне Доннегал постоянно.

Но и это, говорил он себе, совершенно естественно, учитывая некоторые обстоятельства. Не случилось ли так, что он наконец пришел к выводу, что Кристина была для него совсем неподходящей парой? И теперь, когда в душе его образовалась пустота, ее требовалось чем-то заполнить. Ведь природа не терпит пустоты. Он знал, что мог бы заполнить эту пустоту достаточно легко, если бы оставался в Лондоне. Большой город в отличие от его чертовой скалы посреди моря был полон привлекательных и свободных молодых женщин.

А теперь, когда ему было не важно, что подумает о нем Кристина, для него не было бы позором вернуться домой. Так почему же он не строил планов возвращения? Ответ был ему известен, хотя это не значило, что этот ответ ему нравился. Нет, он знал, почему не спешит покинуть остров Скай, и это не имело никакого отношения к Кристине. Это не было даже связано с Бренной Доннегал. По крайней мере напрямую. Дело было в этом месте. Это место каким-то образом привязало его к себе.

Щебетание детей, проходивших мимо его амбулатории по дороге в школу, невероятная ширина и глубина неба, которое, казалось, бесконечно далеко простиралось над его головой, ничем не скрытое от него — ни каминными трубами, ни крышами домов, чистый и острый аромат соленой воды, пронизывавший воздух в отличие от забивавшего горло и легкие лондонского смога… Мысль о возвращении в Лондон после того, как он привык ко всему этому, наполняла его ужасом.

И все же когда-нибудь ему предстояло вернуться в Лондон. Он не мог провести остаток жизни на острове Скай. Он был милостью Божией маркизом Стиллуортом. И были люди, имевшие больше прав на его внимание и преданность, чем жители острова Скай, хотя арендаторы и фермеры в Стиллуорт-Парк едва ли нуждались в нем так же, как жители Лайминга.

Но у обитателей деревни, говорил он себе, была Бренна. До его появления на острове Скай они прекрасно обходились ее помощью и заботами и так же прекрасно обойдутся без него, когда он уедет. Он внушал себе это постоянно. И все же ему стоило большого труда поверить в это.

Ему следовало быть благодарным Бренне Доннегал за то, что она не дала ему пощечины, хотя была вправе так поступить. Следовало признать, что в ту ночь в замке Гленденинг он вел себя крайне нескромно. Он и до сих пор не вполне понимал, что это на него нашло. Никогда прежде он не терял контроля над собой подобным образом.

Конечно, трудно было отрицать, что Бренна Доннегал привлекала его, но это, разумеется, никоим образом не извиняло его необъяснимого поведения в тот вечер в замке лорда Гленденинга.

Он вел себя на редкость прямолинейно и грубо. Такая манера вести себя была достойна разве что… Пирсона. Или, что еще хуже, Шелли. Эти двое ни на секунду бы не поколебались, если бы им пришла в голову блажь овладеть женщиной на клавиатуре фортепьяно.

Рейли же никогда в жизни не делал ничего подобного. Мисс Доннегал при всей своей самоуверенности была невинной молодой девушкой, и он позволил себе наглость повести себя с ней недостойно. Ее никто не мог защитить от таких грязных типов, как он сам, позволивших себе напасть на нее в момент, когда она оказалась совершенно беззащитной.

Право же, это было чудовищно! Живя здесь, вдали от цивилизации, он стал превращаться в такого же дикаря, как Йен Маклауд. Что будет с ним дальше? Неужели он скоро, подобно графу, напялит на себя килт и станет брюхатить девок из бара?

— Это вон там, за тем поворотом, — сообщил ему ребенок, оглядываясь через плечо.

Он так и не осознал, была ли то девочка или мальчик.

Кем бы ни было это существо, оно было до такой степени покрыто грязью, что разглядеть, какого оно пола, не представляло ни малейшей возможности.

Рейли никогда не видел этого маленького оборвыша. Это существо не посещало местную школу. Школьный учитель, суровый, но не злой человек, конечно, тотчас же послал бы оборванца к Рейли, дабы тот избавил его от вшей.

— Верно, — сказал Рейли, чтобы уверить ребенка в том, что он его слушает, чтобы поддержать игру, если только это было игрой. Парнишка (или девица — кто это был на самом деле?) не смог толково объяснить, зачем понадобились в этом случае таланты Рейли. Несколько раз он обронил слово мама, и Рейли от души надеялся, что на этот раз ему не придется принимать осложненные роды. В этих случаях он предпочитал рассчитывать на Бренну Доннегал и ее сноровку.

Но с другой стороны, он понимал, что не в его интересах проявлять излишнюю разборчивость. Он не мог себе этого позволить. Было просто чудом, что она все-таки направляла к нему кое-каких пациентов после того, что он позволил себе с ней. Более того, после того как он признался, что побывал в ее бесценном кабинете, а это, похоже, оскорбило ее гораздо больше, чем то, что его рука воровским манером проникла за ее корсаж.

Он был так болезненно, так чертовски уязвлен, когда она посмотрела на него своими огромными синими глазами и спросила его, что хорошего может выйти из их отношений.

Даже теперь в нем разгорался гнев, когда он думал об этом. Что хорошего может выйти из этого? О чем она при этом думала?

Хотя каковы, собственно, были его намерения? Конечно, Бренна Доннегал была не из тех женщин, кого мужчина мог бы сделать своей любовницей, даже если он и был врачом в деревеньке размером с Лайминг. Он не мог бы и в этом случае уйти от ответственности. А брак ни в коем случае не входил в его планы. Ведь он только что избежал одних оков, и не стоило обольщаться, что он еженощно не благодарил свою счастливую звезду за то, что она спасла его от этого несчастья.

И все же после тех обжигающих поцелуев представления Рейли о браке претерпели значительные изменения. Брак с женщиной, столь страстно отдававшейся поцелуям, как Бренна Доннегал, и потом не жаловавшейся на то, что ей испортили прическу, был совсем иным делом по сравнению с союзом с такой женщиной, как Кристина Кинг…

Но, должно быть, перспектива замужества вовсе не прельщала Бренну Доннегал. Она была настолько увлечена своими чертовыми исследованиями природы холеры, что ни на что другое у нее не оставалось времени и думать о другом ей было некогда. Вне всякого сомнения, она думала вовсе не о том, о чем обычно думают девушки ее возраста и о чем следовало бы думать и ей самой, — о платьях, званых вечерах и поклонниках.

О чем он, однако, думал? О том, что он, восьмой маркиз Стиллуорт, собирается жениться на полоумной девице с Гебридских островов? Он даже представить себе не мог, что сказала бы его мать, если бы он привез Бренну в Лондон и представил ее родным в качестве новой леди Стиллуорт. Хотя синие глаза мисс Бренны Доннегал были способны посрамить знаменитые фамильные сапфиры Стиллуортов.

С этими камнями на шее она была бы похожа на королеву Боадицию… И все же его сестры, несомненно, впали бы в истерику при виде гривы рыжих волос Бренны, свободно падавших на плечи и спину, не говоря уже о ее склонности в случае необходимости глотать виски прямо из горлышка бутылки… А уж что касалось Пирсона и Шелли, тут и представить себе невозможно, сколько красноречия они бы потратили, изощряясь в остроумии по поводу подобного брака маркиза Стиллуорта.

Но даже при всех этих условиях Рейли не имел бы ничего против такой жены, как Бренна. Она была умна, и добра, и красива.

Господи, как красива она была! А целовать ее в тот вечер… О, это было одно из самых восхитительных воспоминаний в его жизни. А он целовал женщину не в первый раз, и все его партнерши были значительно опытнее мисс Бренны Доннегал в науке нежной страсти.

Но какое значение имел опыт, когда в ней было столько чистого чувства, которое невозможно подделать. Когда он целовал ее, он ощущал, как все его тело омывают волны страсти и нежности, исходившие от нее. Конечно, с его стороны было бы непростительной самонадеянностью считать, что она питает к нему любовь…

Но он был вполне уверен, что некоторый интерес он в ней вызывает. Или это было только чувственностью? Да, Бренна Доннегал, несомненно, была очень чувственной женщиной.

Впрочем, едва ли это имело теперь какое-то значение. Что бы ни произошло между ними, все осталось в прошлом.

То, что он заглянул в ее святилище, в то место, где она вела свои нелепые исследования в пользу своего отца, было в ее глазах непростительным грехом.

Но как он мог устоять перед искушением? В тот момент ему показалось вполне естественным войти в комнату, дверь которой она не заперла.

Он был несказанно разочарован, когда обнаружил на стенах всего лишь несколько карт Лайминга с какими-то загадочными пометками и журналы, разбросанные там и сям. Там не оказалось никакого монстра. Эта комната даже не была логовом курильщика или курильщицы опиума. Просто какие-то непонятные каракули ученого безумца.

И все же ему не следовало сообщать ей о том, что он все это видел, потому что теперь она больше с ним не разговаривала.

Впрочем, возможно, это было к лучшему. Потому что если одни только ее поцелуи довели его до такого самозабвения, что он готов был лишить ее девственности прямо на фортепьяно, тогда то, что они отдалились друг от друга, было к лучшему.

— Сюда, — сказал голос, принадлежавший бесполому существу, шагавшему впереди.

Рейли, ехавший на лошади, одолженной ему лордом Гленденингом, смирном животном, прекрасно приспособленном к каменистым и обрывистым склонам, по которым Рейли был вынужден карабкаться почти ежедневно, когда навещал своих больных, был теперь вынужден пригнуться, потому что проезжал под лозами каких-то вьющихся растений, свисавших с каменистых осыпей.

Жилище, которое увидел Рейли, вряд ли можно было назвать домом.

Ветхая разваливающаяся хижина, кровля которой была сложена из обломков камня, со щелями, заткнутыми торфом, располагалась в центре ущелья, между двумя мощными скалами. Запах, исходивший оттуда, даже на таком расстоянии был столь мощным и отвратительным, что его не выдержал бы и самый свирепый из гуннов и непременно повернул бы назад. Это был запах отходов человеческого тела, к которому примешивался запах виски. Ну не прелесть ли?

Должно быть, отец ребенка гнал виски прямо здесь, дома. Удивительно было, как домишко до сих пор не взлетел на воздух.

— Но вы ведь не живете здесь? — не мог Рейли не спросить своего проводника.

— Живем, — ответил малыш.

Сердце Рейли упало, но он кивнул ребенку, который запрыгал по скалам, крича:

— Мама! Мама! Доктор здесь!

Не последовало никакого сигнала, который бы свидетельствовал о том, что мама или кто-либо еще услышал ребенка. Из грубо сложенной трубы в центре кровли поднималась струйка дыма. Это означало, что дома все-таки кто-то был.

Заметив, что погода, прекрасная поутру, теперь начала быстро портиться, небо, уже обложенное тучами, не обещало ничего, кроме холода, Рейли испустил глубокий вздох и спрыгнул с кобылы.

Когда он отстегнул от седла притороченную к нему медицинскую сумку, на его спину и шею упали первые крупные капли дождя.

— О, — сказал он лошади, начавшей спокойно щипать траву у основания скалы, — это прелестно.

Его провожатый исчез в хижине. Рейли с мрачным видом последовал за ним, гадая, насколько надежную защиту от непогоды предоставляют каменная крыша и торф, проложенный в щелях между камнями. Дождь на острове Скай весьма отличался от лондонского дождя. Он был холоднее, чем любой другой дождь, под который Рейли когда-либо случалось попадать. Рейли полагал, что причиной тому была чистота воды, в которой не было частиц угля.

— Привет! — крикнул он, входя в низкий дверной проем, завешенный протертым до основания одеялом.

Так как не было деревянной двери, в которую можно было бы постучать, Рейли снова окликнул хозяев.

— Привет! Есть здесь кто-нибудь? Я доктор Стэнтон…

Услышав какое-то бормотание, он решил, что, возможно, это было приглашение войти, и, приподняв ветхое одеяло, нырнул под него.

Ему потребовалась минута-другая, чтобы глаза его привыкли к мраку хижины и он сделал еще один шаг вперед. Когда наконец он обрел способность видеть, он различил некое существо, старую женщину, к которой жалось по меньшей мере с полдюжины молча плачущих детей, в разной степени одетых или, скорее, раздетых. Запах, как ему показалось, подгорелой овсяной каши, был густым, почти осязаемым и заполнял всю хижину. Должно быть, родители этих детишек были не в состоянии обеспечить их одеждой. Младшие дети ходили просто нагишом, и это, должно быть, объясняло наличие другого, ясно различимого и не менее впечатляющего запаха.

— Итак, — сказал Рейли, не без сожаления вспоминая дома своих прежних пациентов в Мейфэре, кресла, обитые зеленой кожей, в которых можно было удобно расположиться, и херес, который там ему подавали. — В чем дело, мадам? Заболел кто-то из детей?

Тут Рейли разглядел, что у женщины, вокруг которой копошились дети, большой кровоточащий порез на губе, уже побагровевший и припухший. Такое же украшение он заметил и над ее левым глазом.

Он готов уже было произнести речь, не вполне предназначенную для нежного слуха юного поколения, но вовремя одернул себя. Вместо этого Рейли сказал:

— Ага! Вижу. Вы… — Потом обратился к девочке, стоявшей в дверном проеме: — Отогни одеяло побольше, девчушка. Есть тут у вас место, где можно было бы раздобыть немного чистой воды? И какая-нибудь посудина, в которой вы могли бы ее принести?

Девочка серьезно кивнула.

— Хорошо, — сказал Рейли. — Можешь послать за водой кого-нибудь из сестер или братьев?

Девочка послушно окликнула сестру:

— Слышала его, Доркас? Принеси ведро.

Рейли подумал, что не стоило и спрашивать о том, не найдется ли в хижине каких-нибудь тряпок, чтобы отереть кровь с лица женщины. Если здесь и было какое тряпье, то оно использовалось в качестве подгузников для младших детей. Рейли обреченно поставил свою медицинскую сумку на то, что, как ему показалось, должно было служить обеденным столом, если только несколько червивых корок хлеба могли быть признаком того, что за этим предметом мебели вкушают пишу. Из своей сумки Рейли выудил губки.

— Ладно, — сказал он, вставая на колени возле женщины. — Давайте-ка посмотрим, что тут у вас.

Теперь, когда его глаза адаптировались к полумраку лачуги, он разглядел, что женщина была не так стара, как он было подумал сначала. Она, должно быть, была его возраста, если не моложе. Она смотрела на него виноватыми глазами.

— Я говорила им, чтобы они не беспокоили вас, — сказала женщина не вполне внятно, так как у нее отсутствовало множество зубов.

— Я очень рад, что дети настояли на своем, — сказал Рейли.

Он осторожно отер губкой кровь с разбитой губы женщины в надежде на то, что ему таким образом удастся определить глубину пореза.

— Я думал, что знаком уже со всеми жителями Лайминга, но вижу, что заблуждался. Я вас прежде не встречал. Верно?

Женщина покачала головой, и это затруднило дальнейшую работу Рейли.

— Мы не можем платить, — сказала она, стараясь сделать свои слова убедительными, — мы не можем вам заплатить.

— С этим все в порядке, — ответил Рейли, — потерпите… Боюсь, что мне придется сделать несколько стежков, зашить порез над глазом. Рана выглядит довольно скверно. Могу я спросить, откуда она?

— Вы разве не слышали? Мы не можем платить.

— А я вам ответил, чтобы вы не беспокоились. Не сделаете ли одолжение? Попробуйте следить глазами за моим пальцем. Не двигайте головой. Только переводите взгляд.

Рейли водил указательным пальцем перед лицом женщины и наблюдал за тем, как ее взгляд следует за его движениями.

— Хорошо. А теперь, миссис… простите, но, кажется, я не расслышал вашего имени.

— Макафи.

Рейли удивленно поднял брови. Ему доводилось слышать это имя.

Адам Макадамс назвал так кого-то из посетителей бара в ту первую ночь, что Рейли провел в Лайминге. Макадамс назвал так кого-то в шутку, потому что тот малый занемог и не вышел в своей лодке рыбачить в море. В Лайминге, как заметил Рейли, любого ленивого или никчемного малого называли Макафи.

Причина этого стала ясна Рейли только теперь.

— Ладно, — сказал Рейли, обработав в силу своих возможностей и обстоятельств раны женщины.

Дети вернулись с водой и стояли вокруг, следя за каждым его движением точно так же, как в Лондонском зоопарке другие дети толпились возле клеток со львами и тиграми и глазели на зверей.

Миссис Макафи сказала ему, что получила свои увечья при падении. Но Рейли как врач сразу мог определить, что это следы ударов, нанесенных кулаком. И он догадался, что кулак этот принадлежал не чужаку, а мистеру Макафи. Это было ясно как божий день.

Но он пока не стал высказывать своих подозрений. Он проинструктировал юную Доркас и ее сестру, как надо обрабатывать раны матери.

— Эту мазь следует накладывать дважды в день и держать раны в чистоте. Понятно? Если у нее будет кружиться голова или она почувствует хоть какое-нибудь недомогание, вы должны немедленно вызвать меня.

Когда Рейли стало уже невмочь притворяться, он, понизив голос, сказал девочке, приведшей его сюда, имя которой, как он выяснил, было Шеннон:

— Мне надо знать, как это случилось. Это был ваш отец?

На что, потупив глаза, Шеннон ответила:

— Да.

— Отлично, — сказал Рейли, успокаивающе положив руку на худенькое плечико девочки. — Ты правильно поступила, что сказала мне. А теперь послушай-ка, ты знаешь, что это такое?

Девочка воззрилась на золотой соверен, положенный на ее огрубевшую ладошку.

— Знаю, — выдохнула она.

— Отлично. В таком случае я хочу, чтобы ты повела своих братьев и кое-кого из сестер, но не Доркас… она должна присматривать за мамой. Ты должна повести их в город к миссис Мерфи. Она владелица таверны возле причала.

Девочка кивнула:

— Я знаю ее. Она отдает нам черствый хлеб.

— Еще лучше. Отдай миссис Мерфи эту монету и скажи, что тебя прислал доктор Стэнтон. Она даст тебе хлеба, яиц и мяса, и сегодня у вас будет вкусный горячий ужин. Тебе ведь это понравится, да?

Пальчики девочки крепко сжали монету. Она совсем исчезла в грязной ладошке.

— Понравится, — тихо сказала девочка.

— Отлично.

Рейли выпрямился и выглянул наружу. Дождь лил ровной стеной.

Стараясь не повышать голоса, он спросил:

— А где я могу найти вашего отца, Шеннон?

Ее отец, сообщила ему Шеннон, может быть там, где он в основном и обитает, — в сарае, где делает самогон. Этот сарай расположен в лощине, если идти вниз от их коттеджа (она именно так назвала их убогую хижину).

Рейли поблагодарил девочку, пожелал ее матери скорейшего выздоровления, надел шляпу я вышел под дождь.

Но вместо того чтобы сесть на лошадь, он пошел, куда указала девочка, в лощину, по которой теперь струился ручеек мутной глинистой воды. Ручеек опоясывал хижину и перетекал в другую лощину, где Рейли, сделав несколько шагов вверх по склону, обнаружил нечто вроде шалаша из прутьев, торфа и камней.

Под навесом находился самодельный и не слишком гигиенично устроенный самогонный аппарат, а рядом с ним трудился дюжий, крепко сколоченный мужчина.

Впрочем, слово трудился, пожалуй, не слишком подходило, потому что мистер Макафи был занят не столько процессом производства напитка, сколько его дегустацией. И похоже было, что он не был склонен делиться своим изделием, потому что, бросив взгляд на Рейли сквозь завесу дождя, Макафи сказал только:

— Ступайте-ка отсюда.

Произнес он эти гостеприимные слова не вполне внятно, так как, по всей вероятности, уже отхлебнул гораздо больше пойла, чем следовало бы.

— Вы ведь Макафи? Верно? — спросил Рейли, стоя под дождем, неустанно и равномерно поливавшим его. Куртка на плечах Рейли уже изрядно намокла, и потоки воды стекали с полей его шляпы.

— Может быть, — последовал лаконичный ответ.

Рейли мужественно зашагал через мутные лужицы и мокрую глину к странному сооружению и, приблизившись, сказал:

— Я — Стэнтон, новый врач. Я только что навестил и осмотрел вашу жену, которую вы, очевидно, считаете под ходящим объектом постоянного и основательного избиения.

— И што с того? — вопросил Макафи. — Она моя, и коли я хочу се колотить, то и буду.

Внезапно испытав прилив бодрости, несмотря на прекращающийся дождь, Рейли объявил:

— Я так и думал, что вы скажете что-нибудь в этом роде.

Он изо всех сил нанес удар кулаком по бесформенному рту Макафи так, что содрал кожу с костяшек пальцев.

— Ну что? — спросил Рейли Макафи, поверженного в обширную лужу, полную жидкой грязи.

Макафи поднес руку к кровоточащему рту и смачно выругался.

— Вам понравилось? Если я услышу, что вы снова подняли руку на свою жену, получите еще. Понятно?

— Понятно, — прошепелявил Макафи. — Понятно, что я с вами за это сделаю. И увидите, что будет!

Но так как речь Макафи была весьма нечеткой, то до Рейли не дошел грозный смысл этого обещания, и он не особенно встревожился.

Рейли повернулся, чтобы найти свою лошадь, и вдруг увидел Бренну Доннегал, стоящую с разинутым ртом.

С той ночи в замке, когда он вел себя так нескромно, они встретились впервые. Нет, это было не совсем так, он встречал ее в деревне, когда она приходила навестить Хемиша, у которого дела шли настолько хорошо, что Рейли неделю назад отправил его домой. Однако она старалась разминуться с ним, если они и встречались, и никогда не вступала в разговоры. Но сейчас у нее не было выбора.

— Да, — сказала она, и по выражению ее лица он понял, что она была свидетельницей всей этой сцены. Однако он не подумал, что лаконичность ее речи вызвана восхищением его боксерскими приемами. — Что вы… сделали… Не можете же вы…

Он подумал, что впервые видит ее в таком состоянии, когда она потеряла дар речи.

— Могу и сделал.

Рейли решительно шагнул к ней и, крепко взяв ее за руку, направил к хижине.

— Будьте хорошей девочкой и не сопротивляйтесь.

— Но вы… — Бренна продолжала оглядываться через плечо на старину Макафи, все еще стоявшего на коленях посреди лужи и придерживавшего рукой кровоточащий рот. — Вы не можете просто…

— Бренна, есть вещи, которые вы как женщина не можете понять…

Он не успел закончить фразы, как тотчас же осознал, что выбрал неверный тон, потому что она сразу же вырвала руку и зашипела:

— Не смейте…

О Господи, подумал он, это все слишком утомительно. Он раздумывал о том, что скажет ей при следующей встрече. Он подготовил и отрепетировал весьма впечатляющую речь о том, как двое людей, оказавшихся в определенных обстоятельствах, могут наговорить друг другу слов, в которых позже раскаются, но это вовсе не означает, что в дальнейшем они не смогут оставаться друзьями…

Но она была рядом и выглядела непозволительно хорошенькой с этими ее пылающими щеками и ослепительными синими глазами, и его тщательно подготовленная речь тотчас же вылетела у него из головы. Друзьями! Он вовсе не хотел оставаться другом Бренны Доннегал.

По крайней мере он не хотел быть просто другом, который не мог бы ее целовать при каждом удобном случае.

Он хотел поскорее увезти ее из этого омерзительного места куда-нибудь, где было бы сухо и тепло и где они могли бы обсудить это происшествие и поговорить на другие темы… Но все, чем он располагал, было плечо, на которое он взвалил ее, и рука, придерживавшая ее ноги, молотившие по воздуху. Он нес ее туда, где все еще, как он мог разглядеть сквозь пелену дождя, рядом с его лошадью была привязана лошадь Бренны. Несмотря на свой рост, она была не слишком тяжелой ношей, однако весьма шумливой.

— Что вы, черт вас возьми, творите? — яростно кричала она, молотя его кулаками по спине. — Поставьте меня на землю. Вы совсем спятили? Никогда в жизни…

— Успокойтесь, — сказал Рейли, отмечая про себя, что удары ее довольно сильны для девушки. — Вы все испортили. Вы не дали мне возможности достойно удалиться.

— Достойно?

Бренна даже с головой, свешивающейся с его плеча ухитрялась говорить с царственным презрением:

— Господи! Вы ударили его! Неужели это благородный поступок?

— Я уже сказал вам, — начал Рейли, стараясь выбрать наименее грязный путь, — это нечто такое, чего вы не можете понять. Это частное дело, решение спора между мной и мистером Макафи в частном порядке.

— Вы ударили его потому, что увидели, как он обращается со своей женой, и это вас разозлило, — бросила она ему обвинение. — Но если вы будете обращаться с ним так, как он обращается с женой, это ничего не изменит. Когда он протрезвеет, он впадет в еще большую ярость и выместит свою злость на ней.

— Нет, — уверенно заявил Рейли, — он не посмеет.

— Он это сделает, Рейли.

Заметив с каким-то болезненным уколом в сердце, что она впервые назвала его по имени, Рейли улыбнулся.

— Он этого не сделает, — снова повторил он. — И то, что я врезал этому негодяю, доставило мне удовлетворение. Так почему же это плохо?

— Вы, — заявила Бренна, — безнадежны. Опустите меня на землю сейчас же.

— Пожалуйста.

Бренна, когда он возвратил ей свободу, надавала ему шлепков, и каждый шлепок сопровождался восклицанием вроде следующих:

— Никогда… не… делайте… этого впредь!

— Ну, — сказал Рейли, — я бы ничего подобного и не делал, если бы вы не явились проверять меня.

— Я вовсе не проверяла вас, — начала она снова нерешительно. — Миссис Мерфи сказала мне, что видела, как Шеннон зашла в амбулаторию, и я подумала, что вам не следовало бы встречаться с Макафи, я решила, что мне лучше опередить вас…

— И последить за мной, — сухо закончил Рейли за нее.

Она нахмурилась.

— Ладно, вы правы, особенно учитывая, что вы избрали такой путь общения с ними. Но я сделала кое-что хорошее. Право, вы не понимаете таких людей, как Харолд Макафи…

— Я не понимаю мерзавцев, которые колотят своих жен, и не замечают, что их дети голодны и ходят в отрепьях?

Он остановился возле Ивы, кобылы Бренны, и протянул девушке руку, чтобы помочь сесть в седло:

— Да, вы правы. Таких я не понимаю.

— Макафи — позор для всех жителей Лайминга на многие поколения. Харолд Макафи, как и его отец и отец его на, гонит виски, но никогда не продает его, потому что все выпивает сам. Он браконьерствует на землях лорда Гленденинга, и лорд Гленденинг позволяет ему это, потому что иначе его дети умерли бы с голоду. Церковь и вся община стараются помочь им по мере сил едой и одеждой, но это все, что они могут, Рейли. Харолд Макафи не изменится, сколько бы вы его ни били. Возможно, вам ваш поступок доставил удовлетворение, но это ничего не меняет. Почему вы так странно держите руку?

— Чтобы помочь вам сесть в седло, — с достоинством ответил Рейли.

Бренна изумленно раскрыла глаза и, не воспользовавшись предложенной помощью, взлетела на лошадь. Однако, усевшись, она потянулась к нему и схватила его за руку, по которой все еще барабанил дождь, доставляя довольно неприятные ощущения. Пока она изучала ссадины Рейли, он дергался, пытаясь высвободить руку.

Она старалась успокоить его, как успокаивают маленьких детей, потом выпустила его ладонь.

— Мой отец, — сообщила она, — всегда наносил Харолду Макафи хороший удар под дых. В этом случае костяшки пальцев страдают меньше.

Рейли, настолько изумленный, что ему трудно было подобрать достойные слова, все-таки пытался что-то сказать, но она пресекла его попытку.

— Я полечу и перевяжу вашу руку, — предложила Бренна.

Потом она повернула свою кобылу и поскакала резвой рысью, даже не бросив взгляда через плечо, чтобы убедиться, что он следует за ней.

Но он ехал следом. Конечно, ехал. Да и разве мог он поступить иначе?

Глава 17

Что она такое делает? Не сошла ли она и впрямь с ума? Ей эта мысль уже приходила в голову.

Только в умопомрачении можно было предложить перевязать руку Рейли Стэнтону и полечить его разбитые пальцы.

После инцидента в бальном зале замка Гленденинг она решила, что для всех будет лучше, если она будет держаться подальше от Рейли Стэнтона. В конце концов она должна была завершить свою работу, а ему следовало заниматься собственной.

Было бы разумнее, если бы они не попадались друг другу на глаза. Но встречаться им все-таки иногда случалось, и, к несчастью, всякий раз в присутствии Рейли Стэнтона щеки Бренны покрывались ярким румянцем, а сердце начинало бешено биться, и она ничего не могла с этим поделать.

Она просто не могла допустить, чтобы на этой ступени ее исследования ее что-то отвлекало, особенно красивый молодой врач из Лондона, способный творить своими руками такие веши, что при одном взгляде на его руки сердце ее начинало петь…

Но ведь она отлично знала, что он снова уедет в Лондон, как только докажет самому себе и своей невесте, какой он блестящий и самоотверженный врач.

Нет. Гораздо лучше было держаться как можно дальше от Рейли Стэнтона, и до сих пор ей это удавалось, потому что он не выходил из своей амбулатории, а она редко покидала Берн-Коттедж. Она по-прежнему не посещала церкви, чтобы избежать новой проповеди преподобного Маршалла и упреков его жены. Благодаря лорду Гленденингу все они были оповещены, что она живет одна в своем коттедже и никто не присматривает за ней.

Преподобный Маршалл был полон готовности написать ее родителям и объяснить им в деталях, каким опасностям Бренна подвергается, и это было причиной того, что она выплачивала Стабену по десять шиллингов за то, что он придерживал до лучших времен почту священника или по крайней мере показывал ее ей прежде, чем отправить в Лохалш. Среди этой корреспонденции она нашла весьма оскорбительное послание, которое обрекла торжественному сожжению в своем камине. Преподобный мог удивляться сколько душе угодно тому, что не получал ответа, но это пренебрежение настолько оскорбило его, что он не повторил попытки.

Ах, если бы проблемы, связанные с Рейли Стэнтоном, было так же легко решить!

Ведь как бы она ни уговаривала себя не думать о нем, часто в ужасе она ловила себя на воспоминании об их поцелуях. Часто за работой она замечала, что думает вовсе не о том, что делают ее руки, а о глазах Рейли Стэнтона и, что еще хуже, о его руках…

Об этих самых, на которые она теперь накладывала мазь и повязку. Ссадины на его пальцах были довольно глубоки и, как она полагала, довольно болезненны. С такими ссадинами, думала она, ему некоторое время не придется производить хирургические операции, а это было скверно и обидно, потому что Рейли Стэнтон был хирург высочайшей пробы, и такого она еще не встречала в своей жизни.

— Вы должны позволить мне зашить вам руку, — сказала она, склонившись над его ссадинами и рассматривая их.

— Ради Господа, не делайте этого, — возразил Рейли Стэнтон бодро, — не стоит пятнать мою безупречную кожу уродливыми шрамами.

Бренна нахмурилась:

— Если оставить все как есть, шрам будет еще больше и уродливее.

— Нет, благодарю вас, — возразил он. — Я питаю глубокое благоговение к вашим медицинским познаниям и навыкам, но что касается ваших талантов хозяйки… — Он выразительно поднял брови. — Я предпочитаю рискнуть и оставить рану открытой.

Бренна нахмурилась:

— Что вы хотите сказать? Вы видели, как я зашивала рану Лукаса. Вы даже сделали мне комплимент.

— Да, но Лукас, если вы помните, собака.

— А чем вас не устраивают мои таланты хозяйки? — поинтересовалась она. — Думаю, коттедж я содержу в порядке.

Он оглядел комнату с того места, где сидел за грубо сколоченным, но, несомненно, безупречно чистым столом. В камине горел огонь, и чайник с водой, висевший на крюке, уже начал нагреваться. Дождь хлестал по ромбовидным стеклам окон, подчеркивая уют и тепло коттеджа.

— Я имею в виду, — сказал он уклончиво, — что только теперь я определил природу этого шуршанья, которое постоянно слышу над головой каждый раз, как бываю здесь.

Он поднял глаза на стропила. Взгляд Бренны проследил за ним.

— О, но ведь это только Джо, — сказала она и умолкла, понимая, как нелепо должны были прозвучать ее слова.

Однако Рейли будто ждал ее слов, потому что тотчас же парировал:

— Отлично, только Джо. Сообщаю вам, что в вашем доме под потолком свободно летает птица, а вы говорите: это всего лишь Джо.

Она скорчила гримасу, потом взяла миску с мыльной водой, которую использовала, чтобы обмыть его руку, и направилась к раковине.

— Она одна из любимиц моего брата, — пояснила Бренна. — Видите ли, он подарил ее Хемишу, когда мы все уехали в Лондон, но Хемиш сказал, она не захотела остаться у него. А потом, когда я вернулась…

— Это негигиенично, — заявил Рейли Стэнтон. — Весьма негигиенично.

Она так и не смогла понять, шутит ли он или говорит серьезно.

— Она ручная птица и привыкла жить в доме, — объяснила Бренна. — А это гораздо больше, чем можно было бы сказать о некоторых жителях Лайминга. Поэтому не стоит говорить об антисанитарии.

— Сколько у вас братьев? — неожиданно спросил Рейли Стэнтон.

— Четверо, — ответила она, глядя на него с подозрением.

Да и как ей было не стать подозрительной? С того момента как они выехали из лощины, где обитало семейство Макафи, Рейли не только не прикоснулся к ней даже пальцем, но и не затрагивал никаких животрепещущих тем, столь волновавших ее, не заговаривал о том, что случилось с ними в ту последнюю встречу, когда они оказались наедине.

Возможно, размышляла Бренна, этот поцелуй не имел для него такого значения, как для нее.

— Четверо братьев, — подал голос Рейли Стэнтон. — И, я полагаю, все моложе вас?

Она кивнула:

— Старшему семнадцать. Младшему семь.

— Семнадцатилетний должен где-нибудь учиться, — заметил Рейли, — и, уж конечно, не в Индии.

Она пожала плечами:

— Он захотел поехать.

— Легкомыслие! — все, что мог сказать на это Рейли.

— Такой шанс может представиться раз в жизни, — заметила уязвленная Бренна.

Он тотчас же отреагировал:

— Полегче. Я не собираюсь чернить ваших драгоценных родителей. Господи, вы готовы броситься тотчас же на их защиту. Ну и что мы будем делать дальше?

Она бросила удивленный взгляд через плечо.

— А что тут можно сделать? Они вернутся через год-другой, и тогда Робби отправится учиться.

Рейли закатил свои выразительные темные глаза.

— Да нет, я говорю не о ваших возлюбленных братьях, Бренна. Я имею в виду нас с вами.

— О!

Сердце ее забилось так бурно, что ей пришлось ухватиться за край раковины, чтобы не упасть. Она только надеялась, что он не заметил, как дрожат ее руки.

— Я думаю, что нам следует держаться подальше друг от друга.

— А почему мы должны держаться подальше друг от друга? — недоуменно спросил он. — Не вижу причины для этого.

— Не будьте смешным, — сказала она, довольная тем, что ей удалось овладеть собой и голос ее звучал нормально. — Вы же сами говорили, что помолвлены.

— Был, — поправил он ее. — Я был помолвлен. Но помолвка расторгнута.

Бренна покачала головой:

— Ваше сердце разбито. И вы хотите немного отвлечься. Но я не стану средством…

— О, ради Бога, Бренна, — перебил ее Рейли, — послушайте меня. Дело в том, что вы мне нравитесь, конечно, когда вы не упрямитесь как ослица, как вот теперь, и я льщу себя надеждой, что и я вам нравлюсь. По крайней мере больше, чем Гленденинг, мои единственный соперник, насколько я мог заметить. Я, право, не могу понять, почему мне не дозволено вешать свою шляпу на гвоздь в вашем коттедже. Если у нас есть нечто общее, а у нас есть общее — я врач, а вы дочь врача, и мы оба, полагаю, хотели бы видеть конец этой ужасной эпидемии. И в этом нет никакой трагедии, если мы будем видеться — вы и я.

— В этом есть трагедия.

Она круто обернулась к нему, надеясь, что он не заметит, как отчаянно бьется ее сердце под шерстяным свитером. Она с трудом верила своим ушам. Она ему нравится… Пусть хоть немного, но нравится. Пусть он назвал ее ослицей! Наплевать. Она ему нравится!

Но секундой позже она спросила себя, что это может значить. Это ничего не меняло. Он все еще оставался лондонцем. Каждый сказал бы так, бросив на него хоть один взгляд. А это означало, что он вернется к себе рано или поздно, как только представится случай. Конечно, он станет это отрицать, если она скажет ему об этом прямо, но жители низин всегда возвращались к своей более легкой жизни на юге. А ей предстояло завершить свою работу, важную работу. И если бы даже он попросил ее уехать с ним, она не уехала бы.

Она не могла позволить себе бросить свое дело.

— Я и так в сложном положении, — сказала она. — Я живу одна. И это сходит мне с рук лишь потому, что здешние люди знают меня всю жизнь и в известной степени зависят от меня и полагаются на меня. Для них я не женщина, а мисс Бренна, дочь доктора Доннегала. Но поверьте мне, если я стану принимать поклонников, люди начнут сплетничать.

— Бренна, — медленно и спокойно проговорил он, — вот почему я давным-давно убеждал вас, если вы только помните, что вам нужен кто-то, какая-нибудь компаньонка…

— Но я не хочу этого, — перебила Бренна. — Я не смогу терпеть возле себя миссис Мерфи или миссис Маршалл. Я не хочу, чтобы они совали нос в мои дела. Я занимаюсь исследованиями…

— О, опять вы об этом…

— Рейли, — сказала она, и в голосе ее прозвучало отчаяние, — послушайте меня. Вы не знаете этих людей и не сможете их понять, потому что не пережили с ними все их невзгоды. В прошлом году волна холеры прокатилась по этому острову как вихрь и забрала треть здешних людей. Вы не можете понять, насколько суеверны эти люди и насколько они напуганы болезнью.

Да, я хожу на кладбище среди ночи и сверяю имена на могилах с именами, записанными на моих карточках. Да, по ночам, когда все спят, я беру образцы почвы. Никому не хочется, чтобы об этом напоминали. Каждый хочет думать, что с этим покончено. Но конец пока что не наступил, Рейли. Как только потеплеет, эта болезнь вернется. А к тому времени, когда она вернется, я хочу быть готовой…

Ножки стула заскрипели, когда он поднялся с места.

— Отлично. — Он был немногословен. — Понимаю.

— Если бы я была мужчиной, — продолжала Бренна, чувствуя, что слезы вот-вот польются, и не понимая, что их вызвало, — и сказала бы вам, что мои исследования для меня важнее, чем ухаживание, поклонение и даже семья, вы бы оценили это, это вызвало бы ваш восторг. Люди сказали бы: «О! Как он предан своему делу! Он неустанно трудится для того, чтобы искоренить эту болезнь». Если бы я была мужчиной…

— О, чушь, — сказал Рейли. — Если бы вы были мужчиной, я бы не влюбился в вас. Поэтому такой разговор не имеет смысла.

И тут, к се полному и совершенному изумлению, он решительно шагнул к ней, обнял за плечи и властно притянул к себе. Прежде чем она успела осознать, что происходит, его губы прижались к ее губам, завладели ими, и он снова поцеловал ее, как тогда в бальном зале лорда Гленденинга.

Почему-то его будничная манера говорить о чувствах оказала на Бренну гораздо более сильное воздействие, чем любые страстные изъяснения лорда Гленденинга. Значит, он влюблен в нее. Рейли Стэнтон влюблен в нее. Он целовал и целовал ее, будто и не собирался прерывать это занятие, и было не важно, что она облачена в мужские брюки, что волосы ее намокли от дождя и прилипли к голове, а руки огрубели от того, что она постоянно возилась в холодной воде…

— Черт возьми! — сказал наконец Рейли, внезапно поднимая голову. — Что это там за кошачий концерт?

Очнувшись, Бренна прислушалась.

Сквозь стук дождя, барабанившего по крыше и оконным стеклам, и ровное журчание ручья пробивался какой-то иной звук — тонкий жалобный голос, звавший ее по имени.

— Хемиш!

Она вырвалась из объятий Рейли Стэнтона и бросилась к двери.

— Какого черта здесь делает Хемиш в такую погоду? — изумился Рейли. — Я же говорил мальчишке…

Но Бренна уже не слушала его. Она распахнула дверь и рванулась наружу.

Дождь, так и не утихавший с тех пор, как начал идти два часа назад, теперь был частым и ровным. Вместе с растаявшим снегом, вымытым из расселин между утесами, он превратил мирный ручей в бушующий поток, столь мощный, что вполне мог унести новорожденного ягненка, оказавшегося на берегу и еще нетвердо держащегося на подгибающихся ножках. Сквозь хлещущий дождь она с трудом разглядела фигурку Хемиша, бегущего по берегу вздувшегося от обилия воды ручья и безуспешно пытающегося вырвать у пенящегося потока крошечное, отчаянно сопротивляющееся течению существо с помощью крючковатого пастушеского посоха. Охрипшим от волнения и напряжения голосом он выкрикивал ее имя.

— Держись! — крикнула Бренна. — Я иду!

И она бросилась на помощь мальчику сквозь сплошную пелену дождя.

— Бренна!

Задыхаясь, Рейли нагнал ее на мосту. Он на ходу натягивал свой плащ, а его шляпа и сумка с медикаментами остались в коттедже.

— Право, — сказал он, когда они оказались так близко друг от друга, что теперь не требовалось кричать во всю глотку, чтобы услышать друг друга, — я не представляю, как выкроить хоть одну минуту, чтобы остаться наедине с вами. Вас постоянно кто-то призывает на помощь.

Потом, заметив, что Хемиш спешит к ним и уже почти догнал их, он переключил внимание на своего недавнего пациента.

— Мне казалось, я велел тебе держаться поближе к дому еще несколько недель. Не так ли, молодой человек? — принялся Рейли отчитывать мальчика с таким суровым видом, что тот тотчас же понял, что это не шутка.

— Знаю, — ответил Хемиш, задыхаясь от быстрой ходьбы. — Но ведь кто-то должен присматривать за ягнятами. И посмотрите, что получилось! Лукас бросился на помощь, и теперь и его смыло! Гляньте!

Мальчик, казавшийся еще меньше ростом и еще более хрупким и уязвимым с выбритой головой, на которой едва держалась слишком большая шляпа, указывал куда-то вниз.

Бренна, перегнувшись через перила моста, увидела это существо, увлекаемое потоком и быстро приближавшееся к ним. Вода то и дело швыряла его о камни. Крошечное серое тельце отчаянно сопротивлялось течению и старалось держать голову над водой.

Вслед за этим уносимым водой серым пятном они увидели нечто черно-белое, приближавшееся к ним со скоростью, с какой ветер несет невесомое перышко. Лукас!

— О Господи, — едва выдохнула Бренна.

— Он прыгнул в воду, пытаясь спасти ягненка, — заскулил Хемиш.

— И поток тотчас же сбил его с ног, — решил Рейли.

Он уже сделал движение с моста, на ходу сбрасывая только что надетый плащ.

— Не пугайтесь. Я сейчас его достану.

— Спасите Лукаса, — взмолился семенивший вслед за доктором Хемиш. — Ягненка я спасу сам.

И мальчик принялся раздеваться.

— Нет! — закричала Бренна, бросаясь вслед за ним. — Ты останешься на берегу!

Хемиш смотрел на нее так, будто она лишилась разума.

— Но он не сможет спасти и собаку и ягненка, — пояснил ей наконец мальчик, так терпеливо, как обычно разговаривают со слабоумными, — у него всего две руки, а этого недостаточно.

Бренна, оказавшаяся уже у кромки воды, начала спускаться ниже.

— Ягненка спасу я, — крикнула она Рейли, стараясь заглушить рев бурного потока, — а вы хватайте Лукаса!

Рейли, уже зашедший довольно далеко в воду, крикнул ей, чтобы она перестала дурить, но она ступила в обжигающе-холодную воду и пыталась перехватить ягненка, которого течением несло прямо на нее.

Глупое существо пыталось ускользнуть от нее, насколько это позволяла бурно несущаяся ледяная вода, и добилось только того, что его засасывало под воду. Бренна, впавшая в панику от мысли, что крошечный ягненок проскользнет сквозь ее расставленные ноги и его убьет поток, бросив на бревна моста, расставила руки как можно шире и почти до пояса ушла под воду, лихорадочно нащупывая покрытое намокшей шерстью тельце.

Она схватила его и мгновением позже выпрямилась с отбивающимся животным на руках.

— Я его поймала! — крикнула она Рейли и увидела, что и ему приходится не легче.

Напуганный до такого же панического состояния, Лукас, весивший на добрых пятьдесят-шестьдесят фунтов больше крошечного ягненка, которого Бренне все-таки удалось удерживать в руках, отчаянно сопротивлялся, пытаясь добраться до берега самостоятельно, но после нескольких таких безуспешных попыток, просто сдался на милость природы и теперь плыл по течению, плыл с бессмысленным видом и остекленевшими глазами…

Наконец Рейли удалось ухватить его поперек туловища и, удерживая за хвост, оттянуть от одной из деревянных опор моста, о которую животное должно было неминуемо разбиться. Лукас перестал вырываться и только пытался слабо бить лапами по воде, пока Рейли из последних сил плыл к берегу…

Когда наконец он в совершенном изнеможении рухнул на берег, не выпуская из объятий собаку, Хемиш принялся прыгать вокруг него, выкидывая невероятные коленца.

— Вам, — с трудом произнес Рейли, потому что зубы его выбивали дробь, — вам, Бренна, хорошо было бы держать в доме виски.

Глава 18

У нее в доме было виски. Полно виски.

Она почти швырнула перед ним на стол бутылку и рванулась из комнаты, бормоча что-то о необходимости разыскать сухую одежду.

Не важно, думал он, схватив бутылку и глотая обжигающую жидкость прямо из горлышка. На острове Скай хорошие манеры были излишеством. Даже Хемиш, ради которого они оба рисковали жизнью, спасая его дурацкую собаку и невероятно глупую овцу, так толком и не поблагодарил их за это. Он только пытался вырвать своего ягненка из рук Бренны, а потом спрятал его на груди под курткой, стараясь согреть, хотя с животного все еще струилась вода. Потом мальчик свистнул Лукасу, который, придя в себя, отряхнулся, встал и последовал за хозяином.

Ко всем уговорам Бренны, приглашавшей мальчика в коттедж обсохнуть и выпить чашку чаю, он оставался глух. Мальчишка, собака и ягненок исчезли с невероятной скоростью.

Рейли приписал это стремительное бегство желанию избежать попреков и нотаций по случаю того, что он нарушил все предписания доктора и вышел в такую погоду, в то время как рана его еще не вполне зажила, и он не мог не помнить, что Рейли категорически запретил ему это.

Но неужто он не мог задержаться на минуту сказать спасибо?

Ну что же, вероятно, таковы были нравы Лайминга. Но о чем думала Бренна, оставив стоять Рейли, с которого текла вода, у камина, не предложив ему даже полотенца, когда удалилась в другую комнату переодеться?

Впрочем, ничего страшного. Будет еще уйма времени научить ее искусству принимать гостей и быть образцовой хозяйкой, когда они поженятся.

Потому что теперь он уже решил, что женится на ней. Он не мог бы точно сказать, когда в его голове сформировалось такое решение, но, должно быть, оно пришло а тот самый момент, когда он увидел, как Бренна Доннегал бесстрашно шагнула в ледяную воду ручья, не причитая и не жалуясь, почти не имея надежды спасти уже наполовину захлебнувшегося ягненка.

Никогда в жизни он не видел женщины, способной рискнуть собственной безопасностью и удобствами ради столь призрачной цели. Это было за пределами его понимания. Ни его мать, ни сестры, ни даже Кристина, постоянной декларировавшая свою любовь ко всем Божьим творениям, ни за что не сделали бы ничего подобного.

Однако как заговорить с Бренной о браке, пока что еще было неясно.

Она, судя по всему, была решительно против любого препятствия на пути ее научных изысканий, и брак входил в категорию таких досадных помех.

Ему следовало основательно напрячь мозги, чтобы придумать, как ее разубедить.

Секундой позже она вышла из комнаты, бросив ему какую-то одежду.

— Вот, — сказала Бренна.

Кстати, сама она сменила свое насквозь промокшее платье. — Это принадлежит моему отцу. Мне кажется, вы примерно одного роста и размера.

Подняв брови, Рейли разглядывал предложенную ему одежду. Не очень-то было любезно с ее стороны просто швырнуть ему узел с одеждой, и все же то, что она позаботилась о нем, было некоторым утешением. Конечно же, в первую очередь она подумала о нем. Сначала виски, теперь сухая одежда.

— Благодарю вас, — начал было он свою речь, но она уже снова скрылась.

Рейли осмотрел принесенные ею вещи. По-видимому, ее отец, будучи врачом, не пренебрегал модой. Зеленые шерстяные бриджи, льняная рубашка и жилет, сшитый на заказ у дорогого портного. Прекрасные предметы туалета для сельского доктора.

Рейли принялся стягивать свои насквозь промокшие сапоги и сочащиеся водой брюки, попутно размышляя о том, что с самого первого момента, как только он явился в это странное, таившее в себе массу неожиданностей местечко, он сразу же приобрел столь бесценный, хотя и не слишком пpоcлaвивший его опыт купания в ледяной воде, когда выудил из моря пьяного паромщика Стабсна.

Переодеваясь, он смотрел в окно. Небо, видное сквозь ромбы оконных стекол, темнело. Наступал вечер. Он должен был бы уже запереть двери своей амбулатории, если бы не поступил срочный вызов, и теперь гадал, что миссис Мерфи приготовила на ужин. Было мало надежды на то, что женщина со столь ярко выраженными научными наклонностями, как Бренна, обладает еще и кулинарными талантами.

Она появилась в наряде, которого он никогда не видел на ней прежде, — узком платье из темно-синего бархата, с пуговицами, прочно застегнутыми до самой шеи. Свои влажные волосы она собрала в тяжелый пучок и заколола на затылке чем-то переливавшимся в свете камина.

Рейли попытался представить себе, как она будет выглядеть в бриллиантах Стиллуортов. Поразмыслив, он решил, что лучше всего ей подойдет тиара из бриллиантов.

Она переоделась гораздо быстрее, чем он. Он как раз стягивал через голову свою мокрую рубашку.

— О Господи! — воскликнула Бренна. — Что с вами случилось?

Рейли отбросил мокрую рубашку и посмотрел на свою обнаженную грудь: Лукас оставил на ней следы своих когтей.

— Лукас, — ответил Рейли, пожимая плечами, — похоже, ему ужасно не хотелось, чтобы его спасали. Это его рассердило.

— Сейчас, — говорила она торопливо, прикладывая к его груди влажный кусок шерстяной ткани, — дайте-ка мне посмотреть.

— Боже мой, — совершенно смутился он, — да это пустяки.

— Я и прежде видела вас без рубашки, — успокоила она его, — поэтому перестаньте глупить. Эти раны не пустяк.

— Бренна!

— Сядьте!

Стоя прямо перед ним, она толкнула его в грудь, и он опустился на хорошо вымытый и вычищенный до белизны деревянный стол.

— Так-то лучше, — сказала она и сделала движение, чтобы протереть влажной шерстью царапины на его груди. Чтобы сделать это, она была вынуждена встать между е ногами.

Рейли мысленно произнес благодарственную молитву за то, что эта собака свалилась в воду, и пожелал, чтобы все собаки на свете, которые могли бы упасть сегодня в ручей, оказались достаточно глупыми, чтобы сопротивляться спасителю. Царапины, так ужаснувшие Бренну, были в основном поверхностными. Они кровоточили, но оказались безболезненными. И если они выглядели опаснее, чем были на самом деле, то тем лучше для него, потому что это заставило приблизиться к нему восхитительную женщину, увлеченную медициной.

— Очень больно? — спросила Бренна с беспокойством.

— Очень, — ответил Рейли, разглядывая ее угольно-черные ресницы, загибавшиеся на концах и бросавшие тени на высокие скулы. Как скверно, что на ней надето столь глухое платье, застегнутое до самой шеи, иначе из своей позиции лежа на столе он мог бы увидеть много любопытного.

Он обратил внимание на то, что у нес длинная и стройная шея с очень бледной кожей. Рыжие завитки, выбившиеся из узла, резко контрастировали с ее белизной. Должно быть, восприятие ее внешности было обострено, потому что она так волновала его. Между его ногами стояла женщина, а он был при этом полуголым, но вид этих рыжих завитков у нее на шее был каким-то особенно волнующим. Они были такими тонкими и нежными и так ярко выделялись на ослепительной коже. И что-то прямо толкало его поцеловать ее шею.

Он подался вперед и прижался губами к ее затылку, там, где волосы были присобраны в узел и подняты вверх. Ее реакция была стремительной. Она рывком подняла голову, едва не стукнувшись о его подбородок, и шлепнула себя ладонью по шее в том месте, где он только что поцеловал ее, будто прихлопнула москита.

— Не делайте этого, — сказала она дрожащим от негодования голосом. — Право же, вы не должны этого делать. Я думала, что…

Но искушению было трудно противостоять. Она оказалась так близко — такая нежная и теплая, слегка пахнущая теми самыми духами, аромат которых он уловил еще в замке лорда Гленденинга в ту ночь. А в камине так весело горел огонь, трещали поленья, и дождь барабанил по оконным стеклам. Что ему оставалось делать, как не обхватить руками ее тонкую талию и не притянуть ее к себе!

Как можно было устоять, как можно было удержаться, чтобы не стиснуть ее еще крепче, пока ее ноги не оказались прижатыми к той части его тела, в которой он ощущал приятное томление и которая медленно, но неуклонно разбухала от ее близости?

И когда он почувствовал, что ее руки разведены, вероятно, чтобы оттолкнуть его, и он ощутил ее всей обнаженной плотью груди, как ему было удержаться и не поцеловать ее в губы? И когда их языки встретились, вместо того чтобы оттолкнуть его, она притянула его ближе, будто ее руки жаждали обхватить его как можно крепче и почувствовать как можно больше его тела, как ему было не испытать что-то вроде маленького триумфа и не подумать: «Теперь она моя!»

Потому что в конце концов так ведь и было.

И она сама знала это. Она знала это с той самой минуты, когда увидела его стоящим в свете камина с обнаженной грудью, точно таким же, как в ту первую ночь, когда он прибыл на остров и грелся в таверне «Истерзанный заяц».

Никогда прежде не видела она никого, похожего на Рейли Стэнтона. Он был мускулистым, и на груди его курчавилась темная поросль, начинавшаяся откуда-то из-под пояса бриджей и поднимавшаяся к груди, к паре плоских, коричневых, как бобы какао, сосков, и это зрелище заворожил Бренну теперь, как и в первую их встречу… Хотя тогда он приложила отчаянные усилия, чтобы не показать своего восхищения.

А как он пах! Конечно, от него все еще пахло мылом миссис Мерфи, и это был чистый и свежий запах, несмотря на то что весь день он провел под дождем и в грязи.

И как ей было не почувствовать его теплое дыхание на своей шее? Ей казалось, что каждый дюйм ее тела затрепетал еще до того, как он прикоснулся к ней.

Да и как ей было не трепетать, когда не более как полчаса назад этот мужчина сказал ей, что влюблен в нее? Этот невероятно красивый, совершенный представитель мужского рода был в нее влюблен! И что ей теперь было делать?

Когда он поцеловал ее, а это был легчайший и нежный поцелуй, все же, кажется, он не мог бы выбрать более чувствительного к его поцелуям места, чем ее затылок. Этот легчайший поцелуй подействовал на нее как удар молнии.

Она стремительно выпрямилась, и каждый нерв в ее теле запел.

Когда он притянул ее к себе, она попыталась было запротестовать, но похоже было, что этот поцелуй окончательно сломил ее волю.

Она покачнулась, сделав попытку отстраниться, но ее пальцы коснулись обнаженной кожи его груди, до которой она давно хотела дотронуться (а это она осознала с первой же минуты, как увидела его), и внезапно желание сопротивляться оставило ее, и все, о чем она теперь могла думать, когда их губы встретились, что его невеста, должно быть, безумная, если позволила уйти такому мужчине…

Он принялся расстегивать пуговицы на ее платье.

Сначала она вроде бы не заметила, как ловко и решительно действуют его умелые пальцы, на что он и рассчитывал. Он старался отвлечь ее поцелуями, и это занятие и в самом деле отвлекло и поглотило ее.

Целовать Бренну Доннегал было легко. Но раздеть, как он скоро убедился, было намного сложнее. Право же, почему из всех своих нарядов ей пришло в голову выбрать именно это платье и именно на этот вечер…

— Рейли, — пробормотала она, и он услышал ее шепот у самых своих губ, когда его ловкие пальцы, пальцы хирурга, умевшие так отлично владеть скальпелем, запутались, пытаясь расстегнуть шестую или седьмую пуговицу, а оставалось их еще с дюжину, если не больше.

— Ш-ш, — сказал он и поцеловал ее еще крепче.

Вот! Наконец-то он покончил с этой чертовой штукой. Следующая оказалась как раз между ее грудями. Поэтому, если бы она стала возражать, он просто мог бы протиснуть туда пальцы и успокоить ее на свой лад.

Он уже знал, основываясь на том, что произошло между ними в бальном зале Гленденинга, как легко она загоралась…

Вероятно, Бренна и сама знала это. Знала слишком хорошо, потому что, когда его ловкие умелые пальцы — ох уж эти пальцы! — принялись за дело, которым, как она знала, они не должны были заниматься, она попыталась воспротивиться. А похоже было, что он раздевал ее.

И это было нехорошо. Это не могло быть хорошо. Или все-таки в этом не было ничего дурного?

Как, например, в том, что эти ловкие умелые пальцы сейчас гладили и ласкали ее грудь. Им было вовсе не место там. Не так ли? Но, как она догадывалась, если бы она всерьез воспротивилась, то они позволили бы себе что-нибудь уж совсем неуместное. Эти руки нырнули в вырез ее платья и прогулялись раз, а потом и второй по ее груди. Ведь так поступать не следовало? Верно?

Но позже, когда случилось чудо и Рейли удалось справиться с еще одной пуговицей, в свете камина перед ним предстали обе ее груди, чем он и воспользовался, и Бренне это уже не казалось неуместным. Казалось, что его ладони были созданы специально по размеру ее грудей, а пальцы — с единственной целью ласкать ее соски и груди, обе сразу или каждую в отдельности. Она понимала, что не должна позволять ему это, но ощущение было таким приятным, что она не смогла противиться. Особенно когда в тумане окутавшей ее страсти услышала звук, произведенный, несомненно, его горлом, который убедил ее лучше всяких слов в том, с каким благоговением он прикасается к ней и как давно, должно быть, он томился желанием.

Так почему бы ей было не позволить ему делать это? Господи, прикосновение его пальцев было столь сладостным, что ноги и колени ее стали совсем ватными.

Все остальные части ее тела реагировали на его прикосновения таким образом, что это привело бы в ужас девушек из лондонского семинара мисс Лэйвер для юных леди. Мочки ее ушей будто отяжелели, а груди жаждали его прикосновений еще до того, как руки его дотронулись до них.

Но и это было не все. Она ощутила какую-то странную тяжесть между ног, которая усиливалась с каждым прикосновением Рейли, с каждой лаской и оставляла след в ее теле в виде влаги в ее панталонах, в том месте, где клинообразно сходились швы.

Эта часть тела Бренны, казалось ей, жаждала прикосновений Рейли Стэнтона больше всего. И Бренна, будучи девственницей, не была настолько невежественной, чтобы не понимать, какой именно части тела Рейли жаждало потаенное место ее тела. Она ощущала прикосновение и нажим внизу живота, ощущала сквозь ткань платья и его бриджей.

Она полагала, что ей следовало бы прийти в ужас. Ведь возникла ситуация, в которой она была совершенно беспомощна, так как не имела ни малейшего опыта, позволившего бы ей принять какое-нибудь разумное решение. Но она отличалась жаждой знания истинного ученого, пересиливавшей все возможные опасения и страхи, не говоря уже о той тяге, том страстном томлении, о том неизбывном желании дотронуться до обнаженного тела Рейли и почувствовать его вплотную прижатым к своему.

И она сделала то, что сейчас ей казалось самым естественным, то, чего они оба так сильно хотели, — она положила руку на ту напряженную и выпирающую часть его тела, которая была заметна даже сквозь ткань его бриджей.

Должно быть, она вела себя правильно, потому что из горла Рейли вырвался какой-то сдавленный стон. он оторвался от ее губ и принялся целовать ее в шею и грудь, потом его губы сомкнулись вокруг одного из ее бледных сосков.

Бренна, пытаясь показать ему, сколь высоко ценит его благородство, ответила тем, что принялась расстегивать пуговицы его бриджей одну за другой, пока ее рука не оказалась внутри их и не обхватила ту его часть, что, как ей казалось, стремилась приблизиться к ней сколько возможно.

Она была крайне удивлена как размерами его органа, так и его толщиной, не говоря уже о том жаре, который исходил от него.

И тут с ней приключилось нечто странное, какой-то недостойный ученого нервный припадок при мысли о том, что ей еще предстояло, потому что Рейли, удивленный, но ничуть не раздосадованный ее действиями, внезапно подался вперед, обхватил ее бедра руками и, взвалив ее на плечо, как он уже делал сегодня, без дальнейших церемоний понес в спальню.

Возможно, возымело действие то, что его губы больше не прижимались к ее губам. Возможно, прикосновение ее груди к горячей коже его спины.

Возможно, воспоминание о том органе, который она так недолго держала в руках, но память о котором вес еще не уходила. Что бы это ни было, но она все-таки изыскала момент, чтобы сказать отчаянным голосом, хотя речь ее была крайне затруднена оттого, что он нес ее на плече вниз головой и голос ее казался несколько придушенным:

— Рейли, право же, я не считаю, что нам следует это делать. Возможно, нам стоит остановиться на мгновение и подумать. Это может привести к целому ряду всевозможных осложнений, а они не нужны сейчас ни одному из нас…

В ответ он положил ее на постель, а когда она попыталась приподняться, всем телом прижал к кровати.

Глава 19

— Я серьезно, Рейли, — сказала Бренна со все возрастающим беспокойством.

Однако это беспокойство оказалось кратким, и она забыла о нем в ту минуту, как его губы снова прижались к ее губам, а руки Рейли снова оказались на ее груди.

— Рейли, — ухитрилась все-таки пролепетать Бренна. — Подумай… нам обоим… предстоит столько работы…

Она убедилась, что, когда мужчина целует тебя в грудь, говорить становится весьма затруднительно. А чем, собственно, он занимается? — с трудом соображала она. Ей показалось, что его неутомимые пальцы, ухватив кайму ее платья, тянут его все выше и выше. Сначала он приподнял ее юбку, приоткрыв только лодыжки, потом колени, и наконец из-под края ее юбки показались кружева ее панталон, а потом и бедра и…

— Ты права, — согласился Рейли, поднимая лицо, прежде скрытое в ложбинке между ее грудями, и бесцеремонно разглядывая ее. В ее комнате не горел камни. Теплилась только одна свеча, которую она оставила гореть, когда ходила сюда переодеваться, и ей не очень ясно было видно его лицо.

Однако она отлично осязала его. Его почти преступно ловкие и умелые пальцы успешно задрали ее юбки до талии и теперь шарили по ее телу так близко от того места, которое томилось по его прикосновению. Это никуда не годилось. Совсем никуда не годилось.

— У нас действительно много дел, — повторил Рейли, целуя ее в шею, — у тебя и у меня.

— Ты знаешь, о каком деле я говорю, Рейли, — сказала Бренна сквозь стиснутые зубы. Ей приходилось отчаянно стискивать зубы, чтобы удержаться от страстного желания подставить свои бедра его рукам, столь уютно и уверенно расположившимся на них. — Это совсем не то. Я имею в виду мою…

Но ей так и не удалось закончить фразу, потому что рука Рейли сделала выпад и его ловкие пальцы легчайшим движением дотронулись до заветного треугольника, скрытого панталонами, и это прикосновение вызвало в ней столь живой отклик, что у нее перехватило дыхание и она закусила нижнюю губу. О Боже! Да разве такие ощущения можно было вообразить! А она-то проводила все свое время за карточками и микроскопом, даже не понимая, что значит чувствовать себя живой…

— Рейли, — сказала она, но на этот раз в ее голосе прозвучала мольба.

— Все в порядке, — ответил Рейли, и ей показалось, что в тусклом свете свечи сверкнули в улыбке его белые зубы. Но почему, собственно, он не мог улыбнуться? Рейли Стэнтон улыбался почти всегда. — Право же, Бренна!

И он снова поцеловал ее, но на этот раз поцелуй его был другим — медлительным и томным и все же достаточно жарким, но в нем появилось нечто новое, какая-то тайная цель. В чем эта цель состояла, Бренна узнала очень скоро, когда минутой позже лента, вдетая в ее панталоны, оказалась развязанной очень ловко и хитро, и прежде чем она успела сообразить, что происходит, одна из рук Рейли оказалась у нее между бедрами и поглаживала влажные завитки.

Сердце ее ответило на это барабанным боем, настолько громким, что он был способен заглушить стук дождя по соломенной крыше, и она закрыла глаза. Что еще ей было делать? Она не могла положить этому конец, не могла остановить его. Да, по правде говоря, и не хотела.

Потом каким-то образом вышло так, что на ней уже не оказалось панталон, как и платья, и она лежала теперь на кровати обнаженная. И когда она открыла глаза и посмотрела на него, оказалось, что и он в таком же виде. Приглядевшись повнимательнее из чисто научной любознательности, она удивилась, заметив, что его кожа была несколько темнее ее собственной, включая и те места, которые не подвергаются обычно воздействию солнечных лучей.

Но он не предоставил ей достаточно времени, чтобы она могла полюбоваться им. Он сжал ее в своих объятиях, и она оказалась лежащей на подушках той самой кровати, которая до сих пор не знала иной хозяйки, кроме нее, за все время своего существования, а теперь оказалась сценой, как с мимолетным чувством вины осознала Бренна, ее дефлорации. Его рот атаковал ее с новой силой, а пальцы впились в медно-рыжий треугольник между бедер.

Только на этот раз не было никакой попытки исследовать ее тело. Его умелые опытные руки легчайшим прикосновением заставили ее колени раздвинуться.

И он оказался между ними. Его обнаженное тело казалось горячим и жестким, к какой бы его части она ни прикоснулась бедрами, грудью, животом, руками, инстинктивно обвившимися вокруг его шеи. Он жадно и властно целовал ее и между поцелуями бормотал ее имя и много других нежных слов.

При этом одна его рука запуталась в ее распущенных волосах, из которых теперь были вынуты гребни, и они вольно рассыпались по подушке, другой же рукой он делал нечто, показавшееся ей непонятным…

Мгновением позже она почувствовала его отвердевшую мощную плоть вплотную прижатой к ее телу. Но она не испытала страха, который, как ей было известно, должна была испытать. Напротив, она испытывала все ту же непреодолимую тягу к нему, и ей хотелось, чтобы он дотронулся до нее всюду. И потом она сделала какое-то неуловимое движение, заставив свои бедра слегка податься к нему, и, вероятно, этого движения было вполне достаточно, чтобы он оказался внутри нее.

О, подумала она, это вовсе не так уж плохо. И что эти девицы в пансионе мисс Лэйвер, имевшие старших замужних сестер, болтали о том, как это больно в первый раз?

И вот он задвигался внутри нее, и она поняла, что эти разговоры имели под собой основание.

Оказалось, что он еще и наполовину не вошел в ее тело, даже и не приблизился к этому моменту, а ей уже стало больно. И было настолько больно, что она мысленно подивилась тому, что Флора раз за разом решалась терпеть такую боль, а позже еще большую — девять месяцев спустя, во время родов.

Она не смогла сдержать крика, и он тотчас же остановился, потому что не желал причинять ей боль, но от этого стало только хуже, глаза ее наполнились слезами, и она выругала его и попыталась оттолкнуть, но он поймал обе ее руки, прижав их к матрасу, и снова задвигался внутри нее, и на этот раз она почувствовала, что он весь был в ней, и ощутила несказанную горечь от того, что ей так не повезло родиться женщиной…

На это ушла всего лишь секунда, потому что уже в следующую она не почувствовала боли, а скорее испытала приятное ощущение.

— Теперь ты в порядке?

Медленно она осознавала, что Рейли неподвижно, будто окаменев, лежит на ней, едва позволяя себе дышать, настолько он был испуган тем, что, возможно, причинил ей боль. Лоб его покрылся испариной, хотя в комнате вовсе не было жарко, а его руки так крепко сжимали ее запястья, что ладони ее затекли.

Она слегка задвигала бедрами, чтобы проверить, испытает ли она боль снова.

Но боль не повторилась. Напротив, некое восхитительное чувство охватило все ее тело.

Должно быть, он был способен разделить с ней это ощущение, потому что с трудом выдохнул воздух, и жилка на его лбу сильно забилась.

— С тобой все в порядке, Бренна? — снова спросил одна этот раз сквозь стиснутые зубы.

Она ответила:

— Я искренне верю в это.

Внезапно ее тело свело будто судорогой. Оно изогнулось дугой, продолжая прижиматься к нему, ее руки еще крепче обхватили его шею, а голова ее упала на подушки в блаженном бессилии…

Он выпустил ее запястья и, обхватив ее лицо обеими ладонями, осыпал ее лицо и рот градом поцелуев и снова задвигался в ней, все больше убеждая ее в том, что это ощущение было самым восхитительным на свете, пока ее бедра не распахнулись ему навстречу и она не подумала: «Нет, нет, это еще лучше…»

И тогда его движения стали решительнее и сильнее, так что кровать, приставленная к стене, стала издавать глухой гул, но Бренне было все равно. Она была рада каждому его новому толчку, и каждый раз он едва слышно выдыхал ее имя охрипшим голосом, и она слышала бешеное биение его сердца напротив своего, будто оба их сердца ударялись о грудную клетку, стремясь соединиться…

И это продолжалось до тех пор, пока вдруг все мускулы в ее теле не напряглись, как струны или рыболовная леска, когда на удочку попадается огромная добыча, монстр рыбьего царства, и теперь этот монстр был привязан, прикован к ее телу где-то глубоко под поверхностью.

Но только на этот раз монстр был не семидесятифутовой змеей, а колоссальной волной неистового наслаждения, раздавившего ее, обрушившегося на нее, заглушившего все остальные чувства и окатившего ее потоком плотского восторга. Это потрясло ее от подошв ее обнаженных ног до кончиков волос, и даже кончики пальцев ее рук, казалось, пылали от этого эротического наслаждения… До самого последнего мгновения, пока рябь этого прилива все еще не успокоилась и не оставила ее лежать на берегу влажной, полностью удовлетворенной и едва-едва смутно сознающей, что поверх нее лежит другая жертва этой восхитительной болезни, она полностью не понимала, что произошло.

К тому времени, когда Рейли поднял голову, свеча на ее туалетном столе оплыла, но не совсем догорела. И потому Бренна была в состоянии разглядеть выражение его лица: это было беспокойство, смешанное с блаженством.

— Ты не будешь испытывать угрызений совести из-за того, что произошло? Не станешь винить меня? — поинтересовался он.

— Из-за того, что произошло?

Она смотрела на него, сонно моргая. Должно быть, было не позднее половины седьмого, но она ужасно хотела спать.

— Да, конечно, потому что, если у тебя есть угрызения… — ответил Рейли, приподнимая ее локон и тщательно разглядывая его в свете свечи. — Я думаю, тебе следует знать, что я имею твердое намерение жениться на тебе, что я хотел на тебе жениться, думаю, с той самой минуты, когда ты вернула к жизни старого Стабена. Думаю, ты согласишься со мной, как только придешь в чувство, что это единственное разумное действие, которое нам следует предпринять. Я имею в виду брак.

И вдруг она вся сжалась, будто окаменела. Она не может с этим справиться. Это было свыше ее сил. Он это почувствовал и заговорил снова, до того как она успела произнести хоть одно слово:

— О, ради всего святого, Бренна! Не пытайся делать вид, что не любишь меня. Я знаю, что ты не допустила бы того, что случилось, того, что только что случилось, если бы не любила.

Конечно, он был прав. Она любила его. Она занималась с ним любовью. Она занималась любовью с Рейли Стэнтоном. Она, Бренна Доннегал, потеряла невинность, подарила ее мужчине, которого еще месяц назад всей душой ненавидела. Разве это было не так? Что подумали бы об этом ее родители? А что сказал бы об этом лорд Гленденинг? Боже милостивый!

Решалась судьба Рейли, а он не мог говорить ни о чем ином, кроме брака. Они не смогли бы оставаться на острове Скай, если бы стали мужем и женой. Лорд Гленденинг ни за что не потерпел бы этого… Но ведь она должна остаться на острове Скай. Все зависит от того, удастся ли ей остаться здесь. Все.

О, ей трудно было сейчас ясно мыслить. Нет, она не могла думать, когда он находился так близко от нее… Господи, да уж ближе некуда! Он все еще находился в ней! Что она наделала? Что она натворила?

Рейли внимательно вглядывался в ее лицо, которое исказилось легкой гримасой. И он приготовился к бою. Прежде ему никогда не приходилось лишать девицу невинности, и он еще не привык к этому состоянию, но Шелли, имевший склонность к модисткам и продавщицам, давал полезные советы и Пирсону и Рейли.

Девственница, поучал их Шелли, как правило, не получает удовольствия, утрачивая невинность. Но если бы даже она и получила от этого удовольствие, можно было рассчитывать, что потом она будет испытывать чувство вины и лить слезы. Даже, добавлял Шелли, станет, возможно, молиться, главным образом мадонне, если упомянутая девственница окажется католичкой. Шелли рекомендовал потенциальному совратителю всегда иметь при себе большой чистый носовой платок и какую-нибудь побрякушку с бриллиантом, чтобы иметь возможность вручить и то и другое совращенной девице, как только она упомянет Пресвятую Деву или начнет взывать к ней.

Носовой платок у Рейли имелся, хотя он полагал, что этот носовой платок должен быть мокрым, но безделушки с алмазом при нем не было.

Но стоило ли пытаться умилостивить недавнюю девственницу, если он собирался на ней жениться? Шелли никогда не имел намерения жениться ни на одной из обесчещенных им девственниц и потому никогда не упоминал, как следует вести себя в случае, подобном ситуации Рейли.

Как бы то ни было, но Рейли не думал, что услышит причитания или молитвы от Бренны Доннегал. Если она верила в божественного творца, то эту веру никогда не афишировала. Кроме того, она не принадлежала к тому типу женщин, которых можно улестить бриллиантовой побрякушкой.

Пожалуй, в ее случае достойным подарком стал бы более мощный микроскоп или путешествие в Париж для посещения медицинской библиотеки…

Но он понимал одно: ее колебания не имели ничего общего с раскаянием или приступом отвращения к самой себе. Нет, за этими обманчиво опущенными веками, за этой имитацией сна он видел быструю работу мысли. Она пыталась представить, как вывернуться из создавшегося положения, избежать брака с ним и остаться на этой чертовой скале, населенной этими чертовыми Макафи и Флорами, и врачевать их и ухаживать за ними в случае, если на их остров вновь обрушится эпидемия холеры. Он просто читал мысли на ее лице!

Ну была ли еще за все время существования человечества женщина, подобная этой? Королева Боадиция, как он полагал, возможно, в чем-то была похожа на нес. Возможно, царица Эстер. Да храни его Господь от этих обворожительных, но чудовищно целеустремленных женщин и не допусти влюбиться в одну из них. Как же получилось, что он все-таки влюбился в такую?

Что случилось с его чувством к Кристине? Ведь, если память ему не изменяла, он был так привязан к ней. Но что такое была Кристина Кинг по сравнению с Бренной Доннегал? Его привязанность к Кристине можно было сравнить с огоньком от зажженной спички, а чувство к Бренне — с извержением вулкана.

Он скорее чувствовал, чем слышал, как что-то заурчало под ним у нее в животе.

— Ты голодна? — спросил он, тщательно скрывая чувство безнадежности, все больше охватывавшее его.

— Думаю, голодна, — ответила Бренна слабым голосом.

Но она отвечала так только по одной причине, потому что мысли ее были далеко и думала она о чем-то другом… В глазах ее не было ни малейшего намека на слезы. Она ничуть не раскаивалась и не сожалела о том, что произошло между ними, во всяком случае, она не показала своего сожаления открыто.

Он так и не мог понять, одержал он победу или проиграл.

Как заметил Рейли Стэнтон, не было на свете более прелестного и женственного существа, чем Бренна Доннегал без одежды, и он не надеялся, что она будет когда-нибудь запечатлена в этом виде в камне или на полотне. Она ничуть не напоминала модели Тициана или да Винчи. Она представляла собой тип классической женской красоты с ее длинными ногами и тонкой талией, полными бедрами и грудью. А какая кожа была у нес! Никогда прежде он не видел такой кожи. Цветом она напоминала слоновую кость, а гладкостью и нежностью — масло.

— Куда ты? — спросила Бренна, садясь на постели и озабоченно глядя на него, потом потянулась за синим с белым покрывалом, лежавшим на краю постели и под которым она, к несчастью, скрыла свою ослепительную волшебную кожу.

— Поискать чего-нибудь нам на ужин. — Рейли уже натянул на себя бриджи, прежде брошенные им на пол. — Полагаю, у тебя в доме есть какая-нибудь еда?

Она выпрямилась. Ее рыжие локоны рассыпались по плечам.

— Конечно, у меня есть еда, — возмущенно ответила Бренна. — Постой, лучше это сделаю я…

Она потянулась за своим темно-синим платьем.

— Нет, — возразил он галантно, — я сам займусь этим.

— Нет, — не согласилась Бренна, — ты не знаешь, где что лежит. Я сама все найду.

Господи! Неужели это будет так? Неужели им придется спорить о таких мелочах, кто будет готовить салат к ужину? Ну что же! По крайней мере их совместная жизнь будет веселой, хотя и несколько утомительной.

— Отлично.

Одним взмахом руки Рейли отпустил пуговицы своих бриджей, которые не успел еще застегнуть. Они упали к его ногам, и он осторожно переступил кучу своей одежды.

— В таком случае займись этим.

Одним прыжком он добрался до постели и устроился на ней, подложив руки под голову и скрестив ноги в лодыжках.

Но, поскольку он был совершенно обнаженным, его не особенно удивило величайшее изумление на лице Бренны, окончившей свои кулинарные занятия и вернувшейся в спальню. Глаза ее буквально вылезли на лоб, а лицо стало неподвижным. Он заметил, что она с особым вниманием разглядывала ту часть его тела, которая доставила им обоим такое огромное удовольствие.

— Привет, — сказал он. — Передумала?

Смущенно и виновато отводя взгляд от него, она покраснела. Бренна Доннегал, несомненно, покраснела. И ему это очень понравилось.

— Нет, — поспешила она ответить, — нет, я просто… я просто уйду и…

— Если, конечно, ты не предпочтешь заняться чем-нибудь другим, — предложил он любезно.

— Да.

Она смущенно откашлялась. На щеках ее все еще рдел румянец.

Каким бы занятным и интересным ни был этот разговор, у него все-таки не хватало духа продолжать эту игру. Он протянул к ней руки и привлек ее к себе. Она рухнула на постель, отбросила покрывало, пролив и просыпав всю принесенную еду и напитки ему на грудь.

— Возможно, — сказал он, — ты предпочла бы остаться в постели немного подольше…

— Это, — сказала Бренна, и голос ее прозвучал глухо, потому что она прижималась лицом к его шее, — было бы славно…

И это оказалось сушей правдой.

Глава 20

Макадамсы. Кэмпбеллы. Макафи. Аберкромби. Мерфи. Маршаллы.

Она смотрела на эти имена, пока они не стали сливаться у нее перед глазами.

В этом была какая-то связь. Они образовывали некий рисунок, некую определенную картину. Но почему она не могла понять логики этой картины? В течение долгих месяцев она собирала данные и составляла особую карту Лайминга, но за все это время так и не приблизилась к цели, как ни старалась. Она была так же далека от ответа, как в самом начале исследования.

В тот вечер в Лондоне, когда ее отца ошикали на собрании Королевского медицинского колледжа, все ей казалось таким ясным. Картина, узор, логика. Именно этого не мог обнаружить ее отец. Картины, которая подтвердила бы его теорию, состоявшую в том, что миазмы не имели значения, что такие инфекционные заболевания, как холера или дизентерия, вызываются какими-то иными причинами, иными возбудителями.

Но какими? Как еще может передаваться инфекция? Если бы ей удалось найти нечто такое, что помогло бы связать каким-то образом семьи, члены которых были поражены инфекционной болезнью, она могла бы вычислить закономерности заражения.

Но цельной картины не получалось, и ответа так и не было.

Она вздохнула и плотнее натянула покрывало на плечи. В ее кабинете было холодно. Камина здесь не было. К тому же, подумала она вскользь, то, что под покрывалом на ней не было никакой одежды, едва ли могло помочь ей согреться.

Она оставила Рейли Стэнтона крепко спящим в ее постели. Утренний свет слабо сочился сквозь занавески на окнах спальни, и в этом свете ей удалось разглядеть, что во сне лицо Рейли было таким же красивым, как когда он бодрствовал, но оно приняло какое-то невинное и безмятежное выражение, о существовании которого она и не подозревала.

Она тихонько выскользнула из комнаты, согрела воду для ванны, наполнила ею переносную медную посудину (ее отец так и не удосужился купить и поставить в доме фарфоровую, которую давно обещал). Для этой ванны вода нагревалась медленно — по котлу за раз. Сидя в ней и производя омовение, Бренна уверяла себя, что смывает не грехи, а всего лишь их последствия.

Покончив с этим, она завернулась в покрывало и прошла в кабинет посмотреть на карты и таблицы, как частенько делал отец. Только на этот раз она смотрела на них не так долго, как обычно. Она вовсе не была уверена, что понимает, что произошло в этот вечер между ней и Рейли Стэнтоном. Она только знала, что вела себя в высшей степени неосмотрительно и что теперь ей придется заплатить за свое легкомыслие.

А цена эта, как ей было известно, состояла в том, что она должна была сделать выбор: продолжить свои изыскания или отдаться тому чувству, которое, как она отлично сознавала, было самым прекрасным, что случилось с ней за всю ее жизнь.

Потому что в центре этого нового чувства был Рейли Стэнтон. И это было чудо, на которое она никогда не рассчитывала: она встретила человека, который уважал ее и восхищался ею и в то же время, как ни странно, прекрасно видел ее недостатки, но относился к ним с мягким юмором. А в постели… О Господи, она вспыхнула при мысли о том, чем они занимались в ее девической постели.

Но это было неправильно, несправедливо. Она не должна была брать на себя тяжесть выбора. Почему Рейли Стэнтон вошел в ее жизнь именно теперь? Через несколько недель потеплеет, как было в прошлом году, когда появились первые больные. Нет, она не могла сейчас уехать отсюда.

От нее зависели многие жизни, на нее полагались люди. Она не только должна была помочь им пережить эпидемию — в случае везения она смогла бы предотвратить ее…

Но нет, она не смогла бы сделать этого в присутствии Рейли Стэнтона, уже поломавшего столько ее планов, уже добившегося от нее столь многого.

Как она поняла, Рейли Стэнтон твердо решил жениться на ней.

И в то же время она отлично понимала, что этого не может произойти на острове Скай. Во-первых, как бы ни приспособился Рейли к жизни в Лайминге, он был лондонцем и жителем долин и всегда таким останется. А жители долин, как было известно всякому, не могут примириться с жизнью, какую ведут закаленные горцы. Конечно, на время он готов был смириться со всем этим ради нее. Но в конце концов желание вернуться к более легкой лондонской жизни станет непреодолимым.

Следовало также еще принять во внимание и лорда Гленденинга. Они никогда не смогут пожениться, если здесь, поблизости, будет Йен Маклауд. Граф никогда и ни за что не допустит этого. Бренна не знала, что мог бы предпринять лорд Гленденинг, но не сомневалась, что он не остановится перед насилием, которое, несомненно, будет угрожать Рейли Стэнтону.

Снова вздохнув, Бренна обратила взоры к своим таблицам и картам. Но она не видела их. Вместо них перед ее мысленным взором оживали картины того, что они пережили прошлой ночью. Она вспоминала улыбку Рейли, его тонкий юмор. И то, как его все еще улыбавшиеся губы прижимались к ее губам, глазам, груди. Полуночный ужин, который они разделили, когда голод иного рода был утолен. За этим последовали минуты, полные веселья, смеха, но чаще вздохов полного удовлетворения… По крайней мере со стороны Бренны.

И, насколько она могла судить по выражению лица спящего Рейли, он испытывал то же, что и она, — полное умиротворение.

Почему бы им просто было не продолжать вести такую жизнь? Зачем было стремиться к браку?

Ведь она не чувствовала ни малейшей неловкости. То, что произошло между ними, казалось ей естественным и правильным.

Больше всего ее беспокоило решение Рейли жениться. И дело было вовсе не в том, что мысль стать женой Рейли не приводила ее в восторг. Заполучить эту восхитительную плоть навсегда и в полную собственность? Это предложение пьянило, ударяло в голову, но ее пугало все, что связано с браком.

— Что ты делаешь? — послышался глубокий голос, отвлекший ее от мрачных раздумий, и она круто повернулась на круглой табуретке.

В двери стоял Рейли, столь же обнаженный, как и она под своим покрывалом.

— Ничего, — ответила она, почувствовав, как учащенно забилось ее сердце.

Он босиком протопал в кабинет и остановился рядом с ее табуреткой.

— Ах, — изумился он, увидав, чем она занимается, — не слишком ли рано для этого?

Бренна пожала плечами, и покрывало с них слегка соскользнуло.

— Я просто подумала, — сказала она, — что сегодня это может выглядеть иначе, чем вчера.

Его брови взметнулись вверх:

— Интересная теория. Потому что теперь… Как бы это выразиться? Ты уже распустившийся и сорванный цветок?

Она почувствовала, что щекам се стало вдруг жарко.

— Ну, — сказала Бренна сухо, — я бы так не выразила это…

— Послушай, — сказал он, приподнимая край покрывала, упавший с табуретки на пол, — пусти и меня туда. Если позволишь, я тоже хотел бы взглянуть.

Она подвинулась, освобождая для него место. Он перекинул через нее ногу, согнув ее в колене, а рукой обнял ее за талию, и совместными усилиями они натянули покрывало на свои голые плечи.

— Что это? — спросил Рейли, указывая на карту.

— Это церковь.

Странно, но теперешнее их тесное соседство оказалось даже более интимным, чем совместное пребывание в постели, потому что там Бренна только открыла для него свое тело, теперь же ей казалось, что она открывает ему свою душу.

— Вот таверна, — поясняла она, указывая на разные точки на карте, — а здесь вот дом Макафи.

Он кивнул. Его взгляд, пока он рассматривал ее карту, стал пронизывающе-острым.

— А эта изогнутая линия, как я понимаю, ручей? — Она кивнула, и он добавил: — Должно быть, по рисованию у тебя были не самые хорошие оценки? И почерк у тебя не из лучших. А это что за слово?

— Север, — ответила она, задетая его словами.

— О, понимаю. Это компас. Право же, почерк у тебя просто отвратительный. Ничего не могу понять. — Он отвел глаза от карты и устремил взгляд на нее: — Значит, мое искусно осуществленное совращение тебя не пролило нового света на твою теорию?

Она покачала головой. Пожалуй, решила она, ей все-таки придется посвятить его во все и сказать ему, что брак между ними невозможен…

Но тут он отбросил в сторону покрывало и принялся изучать то, что скрывалось под ним.

— Значит, ты занималась этим изо дня в день? — спросил он. — Сидела в этой крошечной ледяной комнатушке на этом насесте и не отрывала глаз от своих неумело начерченных карт в надежде на то, что на тебя снизойдет вдохновение?

— В основном верно, — сказала она, стараясь не замечать, как его взгляд опускался куда-то ниже, кажется, к груди. — Иногда я смотрю на образцы собранной мной почвы. Одно я знаю точно: на этом острове нет гниющих отходов. Я имею в виду такого рода, которые распространяли бы газообразные миазмы…

— Вот как?

Рейли не казался особенно удивленным этим сообщением.

— И ради этого ты рискнула навлечь на себя гнев родителей и дяди? Чтобы иметь возможность сидеть здесь и разглядывать свои карты и просеивать пробы почвы?

Его палец проследовал за взглядом, и теперь он нежно и осторожно обвел им очертания ее груди.

— Ну, это не совсем так, — возразила она.

Ей становилось трудно говорить, потому что его палец у нее на груди спускался все ниже и теперь уже оказался между ее бедер, и она плотно сжала их, чтобы не позволить его руке проникнуть еще глубже, потому что случись это, и всякая надежда на разумный разговор исчезла бы.

— Рейли, — сказала она, пытаясь не замечать того, что его неугомонная рука оказалась в опасной близости к пушистым завиткам между ее ног. — Право же, мы не…

И тут, к ее величайшему изумлению, Рейли соскользнул с края табуретки вместе с покрывалом.

— Рейли, — повторила Бренна, слегка раздосадованная. — Ты меня слушаешь? Нам надо обсудить наши дальнейшие действия.

— У меня нет ни малейших сомнений относительно наших дальнейших действий, — пробормотал Рейли.

И, повергнув ее в еще большее изумление, он ловко раздвинул ее колени.

— Вот это и будет нашим следующим действием, — объявил он.

И прежде чем она успела опомниться, он зарылся лицом в се заветный треугольник.

Этого она никак не ожидала. Он не пытался делать ничего подобного в течение всей ночи, что они провели вместе.

Возможно, этим и следовало объяснить то, что, как только рот Рейли Стэнтона прижался к самому интимному месту на ее теле, она выпрямилась, и ей пришлось ухватиться за край стола одной рукой, а другая оказалась в его волосах.

— Рейли, — шепнула она. — Что ты делаешь?

— Я думал, — ответил он, и голос его звучал несколько приглушенно, потому что рот его был занят делом, — я думал, это очевидно.

И секундой позже спина Бренны превратилась в желе, и она обнаружила, что чуть не соскользнула с табуретки на пол, потому что и кости ее, кажется, тоже расплавились в ту секунду, когда язык Рейли принялся ласкать ее.

Когда она заподозрила, что взорвется от переполнявших ее ощущений, потому что рот Рейли оказался столь же талантливым, как и его руки, ловкие и умелые руки хирурга, он поднял голову и посмотрел на нее. Там, где ее только что согревали его лицо и губы, ее тотчас же прохватило холодным ветром…

Ее сомкнутые прежде веки поднялись, глаза широко раскрылись, и она с изумлением воззрилась на него, чувствуя, что та часть ее тела, которой он только что уделил столько внимания, пульсирует и полна жизни.

И тут она заметила, что и его тело полно жизни и тоже трепещет и пульсирует. И именно по этой причине он перестал ласкать ее. Теперь он стоял перед ней, его желание было бесстыдно очевидным, и он столь отчаянно жаждал утолить это желание, что у него не хватило даже времени перебраться на кровать. Вместо этого он вошел в ее тело прямо на месте, где она сидела, на высокой круглой табуретке. Его руки обвились вокруг нее, его ладони подхватили ее под ягодицы, и он приподнял ее таким образом, что при каждом его толчке она ощущала твердость его органа, и при этом он не переставал покусывать мочку ее уха и шептать ей нежные слова…

Ее ноги обвились вокруг его талии, а руки оказались за спиной, и она цеплялась ими за свою табуретку, чтобы не потерять равновесия. Голова ее была откинута назад, и каждый раз, когда она делала движение навстречу ему, ее разметавшиеся волосы хлестали ее по рукам, цеплявшимся за табуретку.

Все было так же, как прошлой ночью, с одной только разницей: теперь было еще лучше. Как могло быть, что каждый раз, когда ей казалось, что он подвел ее к самому краю, к самой вершине экстаза, он ухитрялся увести ее дальше и дальше? Ей казалось, что она помешается от всех испытанных наслаждений.

Еще одно движение, еще один толчок, и все было кончено…

Ее здравомыслие разлетелось на куски, на тысячу кусков, и каждый из них сверкал, как капля дождя во время ливня, когда в ней вдруг отразится солнце. Ее разум, разлетевшийся осколками хрусталя, обрушивался вокруг с приятным звоном, но прежде чем он опускался на пол, ее кожа каждый раз ощущала поцелуй.

И даже когда она все еще льнула к нему, обессиленная, будто сразу лишившаяся костей, он все еще оставался внутри нее до тех пор, пока сам не испытал вершины наслаждений, но прежде он перекинул ее тело через табуретку, а потом уложил ее на стол так, что ее потемневшие от влаги волосы разметались по ее непонятной карте, и он упал лицом на эту карту…

— Так о чем ты говорила? — вспомнил он, тяжело дыша и глядя на нее.

Но она уже не могла этого вспомнить. Да и имело ли это значение?

Глава 21

Они приходили в себя после бурного объятия, когда вдруг раздался глухой стук в дверь коттеджа.

После вчерашнего дождя наступил новый ясный и яркий день. И по мере того как солнце поднималось все выше, становилось теплее, и промозглость, пронизывавшая воздух в коттедже, ушла, и теперь они могли лежать в постели не укрываясь. Когда в дверь начали барабанить, совершенно обнаженная Бренна мгновенно выпрямилась и села на постели.

—Лорд Гленденинг, — торопливо прошептала она. — О Господи! Прячься!

Но у Рейли не было ни малейшего желания прятаться. Во-первых, ему было непонятно, почему он должен прятаться. Он, так сказать, сделал ставку и не видел причины, почему должен скрывать это от графа.

Во-вторых, он чувствовал себя таким расслабленным и сонным, а также умиротворенным, что ему не хотелось двигаться.

— Я не шучу, — зашипела Бренна, пытаясь втиснуться в узкое синее платье. — Прячься!

— И не подумаю, — возразил Рейли, не без удовольствия наблюдая за ее усилиями. Он подумал, что никогда ему не надоест любоваться обнаженным телом Бренны Доннегал. Но и одетая, она представляла для него неисчерпаемый источник интереса. — Откуда ты знаешь, что это он?

— Джо каркает, только когда приходит он. Ты слышишь ее?

Действительно, он различал воронье карканье, доносившееся из соседней комнаты. Похоже, что птица была сильно возмущена.

Бренна поспешила к своему туалетному столику и теперь проводила пальцами по волосам, чтобы привести их в относительный порядок.

— Я так и знала, что это случится, — бормотала она. — Теперь он убьет тебя, и во всем этом виновата буду я.

Брови Рейли изумленно поднялись:

— Но вина лежит на мне. И я вполне способен принять на себя ответственность за свои действия, если даже это будет грозить мне смертью.

— Если ты не хочешь прятаться, то уж по крайней мере обещай не выходить из комнаты. Ты меня слышишь, Рейли?

Бренна бросила на него умоляющий взгляд через плечо, и противиться ее мольбе оказалось очень трудно. Снова забарабанили в дверь. Бренна крикнула:

— Иду! — И снова повернулась к Рейли: — Что бы ни случилось, оставайся здесь. Ради собственного блага. Не ради себя, так хотя бы ради меня. Мне вовсе не хочется, чтобы тот факт, что ты провел здесь ночь, стал известен всей деревне. У меня и так непростые отношения с преподобным Маршаллом.

Рейли признал, этот довод достаточно убедительным, чтобы оставаться там, где ему было велено. Но как только она вышла из комнаты, плотно притворив за собой дверь, он спрыгнул с кровати и принялся натягивать высохшую за ночь одежду.

— Иду, иду! — кричала Бренна, торопясь открыть дверь. Что надо было лорду Гленденингу, хотела бы она знать? У него не было привычки являться к ней в коттедж, хотя бы потому, что, как ей было известно, священнику это не понравилось бы. Что же привело его сюда?

Когда она распахнула перед ним дверь, то услышала:

— Он здесь?

Лорд Гленденинг рванулся в комнату мимо нее и оказался в гостиной.

— Кого ты ищешь здесь? — спросила Бренна голосом, в котором, как она надеялась, было столько язвительности, сколько и обычно.

— Я нигде не мог его найти. — Лорд Гленденинг в замешательстве провел пальцами по своим длинным и черным как смоль кудрям. — Майра сказала, он не вернулся от Макафи, но и там его нет. Его никто не видел со вчерашнего дня… Ты знаешь, он разбил губу Харолду Макафи.

Бренна, закатав рукава до локтей, решила заняться мытьем посуды. Для нее это было вполне естественным занятием. К тому же это избавляло ее от необходимости смотреть графу прямо в лицо, когда она будет лгать ему.

— Я полагаю, речь идет о Рейли Стэнтоне, — сказала она, окуная руки в ледяную воду, — но, как ты можешь видеть, здесь его нет.

Но лорд Гленденинг вопреки ее надеждам и ожиданиям уселся на один из стульев.

— Ума не приложу, где он может быть, — сказал граф с беспокойством. — Как ты думаешь, уж не допекли ли его Макафи до такой степени, что он покинул остров?

— Не будь тупицей, — сказала Бренна, взяв в руки чашку.

— Да нет, я это так. А ведь такое могло случиться. Иногда мне кажется, что этот Стэнтон чувствителен, как женщина. Ну вспомни, как он суетился из-за этого мальчишки Макгрегора…

— Которого ты чуть не прикончил, — нетерпеливо напомнила ему Бренна.

Граф досадливо махнул рукой:

— Но ведь все закончилось благополучно. Я только что его видел, этого мальчишку Макгрегора. Он оставил на твоем пороге охапку маргариток.

Приятно удивленная этим сообщением, Бренна улыбнулась. Значит, маленький пройдоха Хемиш оказался не таким уж неблагодарным, как она было подумала! Она решила, что и Рейли будет приятно узнать это.

— Пришлось сбросить их с порога, чтобы войти, — продолжал лорд Гленденинг. — И все же он довольно мерзкий тип. Я имею в виду не Хемиша, а Макафи. Может быть, из-за него-то Стэнтон и уехал. Много раз мне самому хотелось врезать Харолду Макафи и разбить ему рожу.

Бренна фыркнула:

— Ах вот как? В таком случае все эти годы ты проявлял редкостную сдержанность.

Лорд Гленденинг принял обиженный вид:

— Такой человек, как я, пэр, не может расхаживать, раздавая подзатыльники своим вассалам. Это было бы непристойно. Кроме того, одним моим ударом я мог бы убить его.

Она снова фыркнула:

— О, конечно. Думаю, мне следует поздравить тебя, что ты пощадил беднягу.

— И следует. — Взгляд лорда Гленденинга упал на холодный камин. — Ты нынче утром не пила чаю?

Она не подняла головы от мыльной воды:

— Я как раз собиралась поставить чайник.

— Проспала, что ли?

Граф усмехнулся. Похоже, он счел забавной ее необычную сонливость.

— Я бы тоже не отказался от чашки чаю, но эти безумные жители низин не дали.

Бренна поставила чайную чашку на сушилку для посуды.

Конечно, наличие двух чайных чашек показало бы графу, что у нее был гость. Поэтому вторую она оставила мокнуть в мыльной воде и вместо нее принялась мыть чайную ложку.

— Какие жители низин? Ты о ком?

— О тех самых, что явились нынче утром искать Стэнтона. О ком же еще? — Граф раздраженно воззрился на потолочные балки. — Ты не можешь заткнуть клюв этой чертовой птице, Бренна? Если хочешь, я сам это сделаю.

— Ты не сделаешь ничего подобного. — Бренна подошла к двери, придерживая длинную юбку. — Джо, — обратилась она к взъерошенной вороне, — а ну-ка! Вон отсюда!

Птица, издавая возмущенное карканье, слетела с балки и с негодующим видом гордо прошествовала через всю комбату. Бренна плотно закрыла за ней дверь.

— Так кто явился искать доктора Стэнтона? — спросила Бренна, стараясь скрыть свой интерес, вызванный этим известием.

— Двое малых, — ответил Гленденинг, — или двое джентльменов, следовало бы мне сказать. Разодетых по последней моде и прямо из Лондона. Один из них с серебряной тростью, а второй не переставая курит самую вонючую сигару, какую мне только доводилось обонять.

— Господи, — тихонько подивилась Бренна. Она гадала, слышит ли Рейли их разговор. Она предполагала, что непременно слышит. — И чего они хотели?

— Привезли какие-то новости, — сказал граф, пожимая плечами, — для Стэнтона.

— Надеюсь, ничего дурного? — спросила Бренна.

— Ну, думаю, едва ли они проделали бы столь долгий путь, если бы вести были добрыми. — Гленденинг слегка покачнулся назад на своем стуле, не обращая внимания на мрачно скрипнувшие ножки, и задумчиво заметил: — Знаешь, Бренна, мне кажется, я ни разу прежде не видел тебя за мытьем посуды. А мне это нравится, — объявил он, подумав.

Она бросила на него быстрый взгляд через плечо, встревоженная каким-то новым звучанием его голоса, в котором появились глубина и томность.

— Думаю, — сказала она, еще более обеспокоенная ослепительным блеском его пронзительных синих глаз, — тебе это нравится, потому что напоминает о Флоре.

— Я сейчас говорю не о Флоре, — возразил он тем же томным и тягучим голосом.

Сердце Бренны лихорадочно застучало. Она потянулась за кухонным полотенцем, чтобы вытереть руки на случай, если придется употребить их на нечто более серьезное, чем мытье посуды. Она очень сожалела о том, что не успела надеть туфли. Увертываться от графа босиком было бы затруднительно и болезненно, потому что у него были огромные ножищи и он легко мог наступить ей на ноги.

— Бренна, — сказал граф все тем же томным голосом и сделал шаг к ней. Выражение страсти на его красивом лице могло бы сломить сопротивление любой девушки, но Бренна судорожно искала в буфете у себя за спиной нож.

Но не успел лорд Гленденинг приблизиться к ней, как дверь спальни распахнулась. Рейли Стэнтон, полностью одетый, степенно вышел в гостиную с таким видом, будто он здесь хозяин.

— Привет, — сказал он, увидев графа. — Вы искали меня?

Граф так и остался стоять с поднятыми руками, которые, по-видимому, собирался положить на плечи Бренне, чтобы привлечь ее к себе и поцеловать. Теперь он стоял совершенно неподвижно, будто его проткнули вилкой для рыбы.

— Я так понял, что мои друзья ожидают меня в замке? — Рейли непринужденно принялся поправлять галстук. — Вы должны простить их, милорд. Когда я писал им, то думал, что буду жить в замке. А в своем последнем письме не упомянул, что переселился в амбулаторию. Итак, идем?

Лорд Гленденинг остался неподвижен. Бренна поспешила укрыться в дальнем углу комнаты за буфетом, где попыталась вжаться в стену, гадая, как предотвратить кровопролитие, если мужчины набросятся друг на друга.

— Что, — спросил наконец граф Гленденинг, — что вы здесь делаете, Стэнтон?

— Я? — Темные глаза Рейли недоуменно и широко раскрылись при этом вопросе. — Я мог бы спросить у вас то же самое!

— Я? — Интонация графа была похожа на ответ Рейли до смешного, будто он бессознательно копировал его. — Я пришел сюда искать вас.

— Отлично, вы меня нашли. Я думаю, мы уже достаточно долго докучаем мисс Доннегал, не так ли? Нам обоим пора удалиться.

— Но вы…

Взгляд графа был устремлен на дверь, из которой только что вышел Рейли.

— Но ведь это спальня Бренны.

— Да, — согласилась Бренна, прежде чем Рейли успел вставить слово и сделать свою неизбежную могилу глубже, — это так. Доктор Стэнтон помог мне решить небольшое затруднение.

Лорд Гленденинг переводил взгляд с Рейли на Бренну и наоборот.

— В твоей спальне? — поразился он.

— Совершенно верно, — сказала Бренна, отлепляясь от стены и делая шаг вперед. При этом она расправила грудь и плечи с самым воинственным видом, чтобы показать, что скрывать ей нечего. — Это было очень личное дело. Медицинская проблема.

Черные брови графа сошлись в одну линию.

— Ты больна? — спросил он. — Ты не выглядишь больной.

Это было сущей правдой. Бренне и самой казалось, что никогда в жизни она не чувствовала себя более здоровой, принимая во внимание то, как она провела ночь и утро. И все же она упорствовала и продолжала излагать свою версию:

— Понимаешь ли, это медицинская проблема, но так просто ее не увидишь.

Однако лорд Гленденинг не принял ее объяснения. Он мрачно взирал на нее.

— Ты говоришь, будто хорошо разбираешься в медицине, — бросил он ей укоризненно, — и все же тебе пришлось просить этого типа прийти и поставить тебе диагноз?

Она кивнула:

— Видишь ли… Я сама не могла добраться до этого места.

Должно быть, это было ее ошибкой, потому что граф взорвался:

— И что, черт возьми, это за такое место?

Однако Рейли остался невозмутимым.

— Успокойтесь, старина, — сказал он. — Это всего лишь родинка. Ничего особенного. Мисс Доннегал была права, что пожелала проконсультироваться с профессионалом. Иногда такие родинки могут перерасти во что-нибудь опасное. Хотя в ее случае эта родинка абсолютно безобидна. Слава Богу, безобидна.

— И где же эта родинка? — добивался граф.

— Право, милорд, — непритворно покраснев, произнесла Бренна.

Но граф остался совершенно нечувствителен к ее женской стыдливости.

— Но, Бренна, — воскликнул он, — что прикажешь мне думать? Ты говоришь, что этого малого здесь нет, а он выходит из твоей спальни! Хотелось бы мне знать, что сказал бы об этом преподобный Маршалл?

— А мне хотелось бы услышать, что сказал бы преподобный Маршалл о твоем пребывании в этом коттедже. Ты тут стоишь да еще обвиняешь меня бог знает в чем!

Гнев Бренны был столь же неподдельным, как и ее румянец.

— Право, милорд, мне кажется, вы оскорбили меня всеми мыслимыми и немыслимыми способами. А теперь будьте любезны удалиться.

Гленденинг помрачнел. Он и не скрывал своего неудовольствия.

— Я уйду, — сказал он мрачно, — если он уйдет.

При слове «он» граф с мрачным видом кивнул в сторону Рейли.

Рейли извлек свою шляпу из кармана плаща, куда он засунул ее, и попытался расправить этот вконец испорченный и помятый предмет туалета, хотя Бренна подумала, что ему никогда не удастся придать ей прежний вид.

— Прекрасно, — согласился он. — Мисс Доннегал, как всегда, встреча с вами была удовольствием. Я уверен, что скоро мы увидимся снова. Я надеюсь на это.

Бренна едва слышно пробормотала:

— Да, конечно. Очень скоро.

Гленденингу, мрачно и подозрительно созерцавшему их, Рейли сказал:

— Милорд, если вы готовы…

— Я готов, — ответил граф.

Бренна проводила мужчин до двери. Рейли вывел свою лошадь из конюшни. Бренна надеялась, что лорд Гленденинг не обратит внимания на то, что доктор, утверждавший, что нанес краткий профессиональный визит, позаботился расседлать свою лошадь.

Закрыв за ними дверь и вернувшись в свою комету, она в ужасе уставилась на беспорядок, изобличавший ее грехи, и тут заметила забытую Рейли медицинскую сумку.

Подняв ее, она уже направилась было к двери, чтобы окликнуть его, но, сделав неловкое движение, она выронила книгу, выпавшую из наружного кармана сумки. Это был дневник, и открылся он на странице, где, охватив ее беглым взглядом, она заметила свое имя.

Бренна с любопытством начала листать дневник и тотчас же осознала, что это весьма интимный документ Рейли Стэнтона.

Страница, непреодолимо притягивавшая ее взгляд, содержала следующий пассаж: «Прошлой ночью не сумел спасти человека.

Был опозорен амазонкой в мужских штанах в глазах всей деревни.

Имя амазонки Бренна, но она не похожа ни на одну из известных мне Бренн».

Пробежав это глазами, она, разумеется, тотчас же забыла о том, что собиралась окликнуть Рейли и отдать ему его сумку, а вместо этого села на пол и принялась читать.

Глава 22

— Господи помилуй, Стиллуорт! — Чарлз Абернати Пирсон Третий вынул изо рта сигару и воззрился на друга: — Что это у тебя на голове?

Рука Рейли взметнулась кверху, чтобы прикрыть позорящий его головной убор. И тут он вспомнил — он ведь смял свою многострадальную шляпу, спеша на помощь Бренне, убедившись в неблаговидном поведении графа Гленденинга.

Он тотчас же снял с головы это неприличное украшение и сказал:

— Покорнейше прошу вас, джентльмены, не забывать что вы не в Лондоне. Здесь всем наплевать на то, кто как выглядит.

Сент-Джон Кристофер Флеминг Шелли издал горестное восклицание при виде того, до какого низкого состояния докатился его старый друг.

— Черт бы тебя побрал, Стиллуорт! — воскликнул он. — Неужели ты забыл все, чему я так долго обучал тебя? Не имеет ни малейшего значения, если окружающие не обращают внимания на твой внешний вид. Имеет значение то, что ты всегда должен выглядеть достойно. А ты, о Боже мой!

Граф, следовавший за Рейли, в то время как первые двое входили в огромный и величественный холл, сделал шаг вперед и, оглядев себя, спросил с недовольным видом:

— А как выгляжу я?

Рейли бросил многозначительный взгляд на своих друзей и сказал:

— Пожалуйста, воздержитесь от замечаний по поводу внешнего вида его сиятельства. Уверяю вас, что он одет в соответствии с требованиями моды горцев.

Пирсон и Шелли обменялись изумленными взглядами.

— Всего четыре месяца на диких Гебридах, — процедил сквозь зубы Шелли, — и человек потерял свойственный ему облик. Я говорю о тебе. О! Ради всего святого, Стил…

— О да, это верно. — Рейли довольно сильно хлопнул своего старого друга по спине, что было вполне уместно и даже необходимо. — Вы должны извинить моих друзей, милорд, — сказал он Гленденингу. — У них есть странное пристрастие присваивать мне неуместный и не принадлежащий мне титул. Даже не припомню, когда и с чего это началось.

Вынув изо рта сигару, Пирсон сухо заметил:

— Возможно, с того самого момента, когда мы настояли на том, чтобы называть тебя маркизом Стиллуортом.

— Верно, — откликнулся Рейли и потянулся, чтобы хлопнуть по спине Пирсона. — И сколько мы над этим смеялись и потешались? Да? Ну и нелепая идея! Я — и вдруг маркиз!

Пирсон, начавший задыхаться от табачного дыма, когда Рейли ожесточенно огрел его по спине, сумел выговорить между двумя приступами кашля:

— Это немного странно, я полагаю, если призадуматься об этом. Я хочу сказать, что ни один настоящий маркиз не стал бы утруждать себя так, как ты, — посещать школу все эти годы, получать медицинскую лицензию. А? Что скажешь?

— А если бы он и поступил так, — добавил Шелли, — он, конечно, уж не стал бы практиковать в качестве врача. Если, конечно, не был бы дураком.

Гленденинг принужденно рассмеялся. Он еще не совсем оправился от испытанного шока при виде Рейли Стэнтона, выходящего из спальни Бренны, и продолжал бросать подозрительные взгляды на молодого врача.

Рейли не хотелось усугублять тягостное впечатление, произведенное на графа, сообщив ему, что в дополнение к тому, что он стал тайным любовником Бренны, он еще и маркиз.

— Ну видите, джентльмены, — граф не без изящества отбросил назад полы своего плаща, — я все-таки нашел вашего друга, как и обещал вам.

— И это прекрасно, что мы можем его лицезреть! — воскликнул Шелли.

Он поднял стакан с виски, по-видимому, предложенный ему слугой графа Гленденинга в отсутствие хозяина. Тот факт, что было всего десять часов утра, по-видимому, ничуть не тревожил ни Шелли, ни Пирсона, тоже поднявшего свой стакан.

— И где же он был? — поинтересовался Пирсон.

— Думаю, что в доме самой хорошенькой девушки в округе. Как я не догадался об этом раньше? — шутливо продолжал Шелли. — Ведь в Лондоне мы нашли бы его непременно у какой-нибудь красотки, верно, Чес?

— Верно, — с коротким смешком согласился Пирсон. — Он бы, вероятно, осматривал ее родинки.

Лорд Гленденинг бросил на Рейли взгляд, исполненный такой ярости, что тому оставалось только разразиться лошадиным ржанием и сказать:

— Ну, ребята! Хорошая шутка! Что вас привело на остров Скай? Должен признаться, что ваш визит стал для меня большой неожиданностью.

Пирсон и Шелли обменялись взглядами. Наконец до них начало доходить, что, судя по странному виду Рейли и по его необычной речи, что-то обстоит не так, как должно бы.

— По правде говоря, — медленно начал Пирсон, — мы привезли тебе кое-какие новости…

— Нечто такое, о чем нам не хотелось писать.

Шелли провел рукой по своим младенчески-светлым волосам, отводя их от глаз и лба, и оперся о свою трость с серебряным набалдашником.

— Но возможно, ты предпочел бы выслушать эту новость в более интимной обстановке.

— Право же, — вмешался Пирсон.

Он загасил свою сигару в довольно запущенной серебряной тарелке, которую Ранулл, по-видимому, предоставил ему для этой цели, и провел пальцем по своим густым темным усам.

— Я не имел в виду ничего дурного, милорд, — сказал он, обращаясь к графу. — Я ни в коей мере не желал вас обидеть.

Граф, по-видимому, не понял намека. Он упал в свое любимое кресло у камина, в котором нынче дрова горели не так ярко, как всегда, потому что день обещал быть теплым. Граф выжидательно посмотрел на Рейли и его друзей.

— Это несколько, — сказал Шелли, бросая на Рейли смущенный взгляд, — это несколько личный вопрос, Стил… то есть я хотел сказать, Стэнтон.

— Это не важно. Все, что вы имеете сказать мне, вы можете говорить в присутствии графа Гленденинга. Граф и я, — продолжал ораторствовать Рейли, — старые друзья. Верно, Гленденинг?

— Разумеется, — ответил его сиятельство. Хотя тон его и был дружеским, едва ли было случайностью то, что граф извлек из ножен свой старинный палаш и принялся полировать его.

Пирсон и Шелли обменялись тревожными взглядами. Рейли же только откинулся на спинку стула и сказал:

— Итак, джентльмены, надеюсь, это приятое сообщение?

Усевшись на стулья, Пирсон и Шелли так вцепились в свои стаканы с виски, как моряки цепляются за соломинку, спасая свои жизни.

— Гм, твоя достопочтенная матушка чувствует себя прекрасно, Стил… я хотел сказать, Стэнтон.

Пирсон снова потрогал свои усы, что вошло у него теперь в привычку.

— На днях видел ее на представлении, в балете.

— Твои сестры тоже благополучны.

Шелли, казалось, не сиделось на стуле. Он ерзал, пытаясь найти более удобное положение на подушке.

— Все они прекрасно себя чувствуют. Просто сияют. Похоже, что брак пошел им на пользу.

От Рейли не укрылось то, что Пирсон сильно лягнул Шелли в лодыжку, хотя тот воображал, что сделал это незаметно.

Шелли, охнув, отхлебнул большой глоток виски.

— Да, — ответил Рейли равнодушно, — я очень привязан к своим зятьям, а также к своим племянницам и племянникам. Надеюсь, с ними все в порядке?

— Да, в полном, полном порядке, — поспешил его успокоить Пирсон.

— Все хорошо, но речь не о твоей семье, Стил, то есть Стэнтон.

— А я не знал, что у вас есть сестры, Стэнтон, вмешался граф.

Рейли посмотрел на Гленденинга. Тот тщательно водил промасленным куском ткани вверх и вниз по лезвию своего палаша.

Рейли улыбнулся солнечной улыбкой.

— Так и есть, — ответил он. — Целых четыре.

— Они моложе вас?

Рейли утвердительно кивнул:

— Малютка Джулия, младшая, вышла замуж прошлой осенью.

— Ax! — воскликнул Гленденинг.

Он поднес эфес палаша к носу, и теперь острие оружия было направлено прямо на Рейли. Потом он принялся тщательно осматривать его, стараясь разглядеть на нем зазубрины.

— Так и вы, старина, должно быть, метите туда же, жаждете брачных оков?

— Пожалуй, — сдержанно отозвался Рейли.

— Право же, — сказал Пирсон, — мы потому сюда и заявились. Верно, Шелли?

Шелли поперхнулся виски, когда граф направил острие палаша прямо на Рейли.

— Верно, — давясь, произнес он.

Он встал, чтобы налить себе еще один стакан.

— Рейли, старина, — сказал он, — налить тебе этого замечательного виски?

— Мне и так отлично, — ответил Рейли с благодушной улыбкой.

— Гм, я думаю, тебе следует немного выпить, — Пирсон нервно сглотнул, — перед тем как услышишь наши новости.

Шелли, наливший Рейли виски, несмотря на его возражения, сунул стакан ему в руку.

— Дело в том, Стэнтон, — начал он, когда Рейли все-таки взял стакан с виски, но тут же бросил растерянный взгляд на Пирсона, — о, Чес, я не могу сказать этого.

Пирсон вспыхнул.

— Право же, ты осел, Сент-Джон, — сказал он и объявил Рейли: — Дело вот в чем. Твоя мисс Кинг связала себя узами брака с этим ослом Этелриджем.

Откинувшись на спинку стула, Пирсон опрокинул в глотку остатки своего напитка.

Но Рейли остался спокойно сидеть на месте, хотя его брови слегка поднялись:

— Ах вот как? — Он переводил взгляд с одного своего друга на другого. — Так вот почему вы пустились в столь дальнее путешествие? Чтобы сказать мне, что Кристина вышла замуж?

Шелли, не в силах больше вынести напряжения, вскочил со стула и заходил по комнате.

— Она не просто вышла замуж! — закричал он. — Она вышла за этого пижона Этелриджа! Да он в десять раз беспутнее тебя! Я слышал, что ему не поздоровилось, когда он забрался в женский монастырь. И эта женщина, что обвиняла тебя во всех смертных грехах, которых не существовало и в помине, вышла за него замуж! Она настоящая лицемерка, отпетая лицемерка! Вот кто она. Хоть это утешает тебя?

Рейли ни в малейшей степени не был огорчен. Какие бы тяжелые раны ни нанесла ему Кристина в прошлом, они давно уже зарубцевались. Этому способствовало время, проведенное им в Лайминге.

— Я желаю им всяческого счастья, — равнодушно сказал Рейли.

Оба его друга обменялись встревоженными взглядами.

— Послушай, старина, — сказал Пирсон, — ты прекрасно принял эту весть, очень мужественно. Мы опасались, что это известие очень расстроит тебя, принимая во внимание то, что причина, почему ты решил отправиться сюда, заключалась в том, чтобы произвести впечатление на нее — я имею в виду лицемерную мисс Кинг.

— Могу тебя несколько утешить, — продолжил его речь Шелли, — об этом говорят все. Этелридж получил в прошлом месяце наследство в пятьдесят тысяч фунтов, и мисс Кинг не стала терять времени даром. Твои двадцать тысяч в год — ничто по сравнению с этим. Я так понимаю, что теперь они купили дом в городе на Парк-лейн, и этот дом очень быстро сожрет его пятьдесят тысяч фунтов.

— А я слышал, — поддержал Пирсон, понизив голос до драматического шепота, — что на ней даже не было подвенечного белого платья.

— А теперь, джентльмены, — Рейли поставил свой стакан с виски на пол, так как стола поблизости от него не оказалось, — давайте всем сердцем порадуемся за счастливых жениха и невесту. Не стоит злопыхательствовать и критиковать новобрачных.

Шелли казался встревоженным этим заявлением.

— Но, Рейли, — вскричал он, — теперь ведь ясно, что Кристина Кинг — всего лишь алчная особа. Она всех нас обвела вокруг пальца своей показной набожностью. А ты в свое время называл Этелриджа не иначе, как обезьяной и болваном…

— Нет, здесь что-то не так, — вступил в разговор Пирсон, перебив друга. Он внимательно вглядывался в лицо Рейли. — Мы-то воображали, что у тебя от наших новостей случится апоплексический удар, Рейли. А ты ведешь себя так, будто для тебя Кристина Кинг — всего лишь случайная знакомая, а не бывшая невеста.

— Верно, — сказал Шелли, не пытаясь даже скрыть разочарования. — Ведь ты был от нее без ума. Помнишь? Ты мог хотя бы разбить что-нибудь.

— Если он что-нибудь разобьет, это ничего не изменит, — возразил Пирсон, бросая на Шелли раздраженный взгляд. — Ну разве что потешит тебя. Послушай, Рейли, если не считать скверных новостей, которые мы привезли тебе, мы приехали по делу. Мы хотим забрать тебя домой.

Рейли смотрел на них, недоуменно моргая:

— Прошу прощения?

— Верно! Ты нас понял верно! — будто вспомнив что-то, включился в беседу Шелли и ударил себя по лбу. — Теперь у тебя нет причины оставаться на этом Богом забытом острове. Больше нет причины. Мисс Кинг замужем, поэтому нет смысла что-то ей доказывать. Ты мог бы, конечно, продолжать в том же духе, но теперь это уже не имеет значения, потому что она для тебя потеряна. Тебе пора собираться домой, старина.

— Домой? — Рейли переводил взгляд с одного на другого.

— Да, домой, — подтвердил Шелли с энтузиазмом. — Ты хоть помнишь, откуда ты родом? Из Лондона, старый перечник, где ты можешь найти себе по вкусу любую красотку, где женщины не носят мужских штанов…

Он с отвращением передернул плечами.

— Ты так красноречиво описал эту деталь в своем последнем письме. Я все еще не могу понять…

— Весьма сожалею, — перебил его Рейли. Он уже поднялся со стула и оттолкнул его от себя. — Боюсь, что я не собираюсь отправиться с вами домой. Во всяком случае, сейчас.

— Не поедешь домой? — Пирсон смотрел на Шелли в крайнем недоумении. — Но ты что, не слышал, что мы тебе сказали, старый осел? Кристина связала себя узами брака с Этелриджем. У тебя больше нет причины торчать здесь.

— Напротив, — возразил Рейли, — у меня полно причин оставаться здесь.

И хотя часть его сознания отдавала себе отчет в том, что главное — это Бренна, но было и что-то другое, возможно, не столь значительное и все же важное, нечто такое, что имело для него смысл.

— В конце концов, — добавил Рейли, сам дивясь правдивости своих слов, — я не могу просто бросить своих пациентов.

— Своих пациентов! — Шелли скорчил гримасу, означавшую полное недоверие. — Кто, черт возьми, думает о пациентах? Ты теперь можешь вернуться домой. Там вода льется из кранов, друг мой. Там есть теплые клозеты. Или ты не помнишь, что это такое?

— Спасибо за напоминание, — сказал Рейли, — но, боюсь, я уже давно решил не возвращаться к моей лондонской практике.

Хотя до этой минуты Рейли и сам не знал, что принял такое решение, слова его прозвучали правдоподобно. И, осознав это, он ощутил удовлетворение собой, какого никогда не ощущал прежде.

— Видите ли, — продолжал он, — здесь я нужен. А теперь, если вы не…

— Я не верю! — закричал Шелли. — А ты веришь, Чес?

Пирсон покачав головой, явно сбитый с толку.

— Я вижу, как он стоит тут передо мной и губы его шевелятся, произнося слова, но я не воспринимаю эти слова и не верю им…

— И я не верю, — согласился Шелли, — и я не воспринимаю. Послушай, — завопил он, обращаясь к Рейли. — Кто ты такой и что ты сделал с нашим старым другом Стэнтоном?

Рейли, всегда считавший Пирсона и Шелли самой приятной и подходящей компанией, заскрежетал зубами. Право же, они всегда были такими баранами? Или с ними что-то случилось после того, как он покинул Лондон? Неужели им неясно, что он хочет здесь остаться? Неужели он должен все это высказать им в лицо?

Что за те месяцы, что он провел здесь, он стал считать Лайминг своим домом, а народ Лайминга своей семьей? Что по мере того как наступает весна и становится все теплее, возрастает угроза новой вспышки холеры и что он не может бросить деревню и ее население, когда оно больше всего нуждается в нем?

Кроме того, здесь ведь была Бренна. Но он не мог сказать им о ней в присутствии Гленденинга, продолжавшего полировать свой палаш…

Может быть, ему вообще не следовало ничего говорить. Похоже, они сами сделали выводы.

— Господи! — воскликнул Шелли. — Мне только что пришла в голову ужасная мысль.

Пирсон посмотрел на него:

— Какая?

— Я знаю причину, почему он желает здесь остаться и не хочет ехать с нами. |

Шелли бросил на Рейли взгляд, полный недоумения и подозрений.

— Он обратился здесь к религии.

Пирсон вырвал руку из цепких пальцев Шелли:

— Не будь ослом.

— Ну а почему бы еще он хотел остаться? — спросил Шелли, с испугом глядя на Рейли. — Ты не станешь цитировать нам Священное Писание, старина?

— Нет, — ответил Рейли, все еще продолжая яростно, до скрежета сжимать зубы, — но я могу вышвырнуть вас отсюда, если вы не перестанете вести себя как пара болванов.

Глаза Шелли выкатились из орбит:

— Болванов? Ну это уж…

— Прекрати. — Пирсон поднял обе руки, призывая к молчанию. — Замолчите вы оба. Тихо. Тихо. Я должен подумать.

И он, хмурясь от усердия, приступил к процессу мышления. Рейли испытывал большое искушение оттаскать своих приятелей за уши, но это могло вызвать подозрения графа. Гленденинг мог бы спросить себя, поему Рейли так спешит избавиться от своих гостей. Не потому ли, что спешит вернуться в объятия Бренны Доннегал? Нет, лучше было попытаться избавиться от них менее грубым и более прямым путем.

Пирсон, опустив руку, которой он во время мыслительного процесса нежно поглаживал усы, провозгласил:

— Все это не имеет ни малейшего смысла. Человек проделывает все это для того, чтобы доказать этой гарпии, этой девице Кинг, на что он способен, а потом, когда узнает, что она вышла замуж, не обнаруживает ни малейших признаков чувства…

— И даже ни малейшего желания сокрушить все вокруг, — сердито напомнил Шелли.

—…а только желает новобрачным счастья и удачи, — продолжил Пирсон. — А потом, когда ему намекают, что самое время вернуться домой и присоединиться к кругу своих близких, а также вкусить от комфорта жизни привилегированных людей в Лондоне, он вежливо отклоняет это предложение. Право же, я не нахожу этому разумного объяснения. Если только… — Пирсон бросил испуганный взгляд на Рейли: — О Господи!

Шелли, испугавшись, что пропустил что-то интересное, переводил взгляд с одного мужчины на другого.

— Что? Что?

— Джентльмены, — сказал Рейли, протягивая им правую руку, — благодарю вас за то, что вы проделали этот путь, чтобы сообщить мне о мисс Кинг, то есть о леди Этелридж и ее удаче. Но теперь, боюсь, мне надо поспеть на вызовы. Как вы, должно быть, знаете, жизнь практикующего врача не сахар.

Пирсон поднялся со своего стула, сделал шаг вперед и пожал протянутую руку. Пожимая ее, он заключил Рейли в то, что показалось лорду Гленденингу дружеским объятием. На самом же деле это было хитростью, чтобы иметь возможность прошептать на ухо Рейли и не быть подслушанным:

— Ах ты собака! Кто она?

— Не важно, — прошептал Рейли в ответ, — выметайтесь-ка отсюда ради Бога и не возвращайтесь.

— Так вот что здесь происходит!

Рейли показалось, что дружеское объятие слишком затянулось.

— Так этот болван, что сидит вон там, тоже неравнодушен к ней? Я подумал, что у него здорово испортилось настроение по сравнению с нашей первой встречей утром. Что же случилось? Он поймал вас на месте преступления?

— Прощайте, — сказал Рейли, поспешно размыкая объятие. Он повернулся к Шелли: — Было так приятно снова повидать вас. Привет маме, если увидите ее.

Шелли решил, что настала и его очередь заключить друга в объятия.

— Рейли, это не амазонка? Нет? — прошептал он. — Пожалуйста, успокой меня, скажи, что это не та, что носит мужские штаны. Твоя мать скончается от шока.

Рейли и на этот раз не стал затягивать объятие и сказал:

— Вам лучше поспешить, если вы хотите попасть паром в Лохалше.

Гленденинг в своем кресле возле камина фыркнул, трое мужчин посмотрели на него.

— Милорд? — спросил Рейли. — Вас что-то позабавило?

— Паром, — хмыкнул Гленденинг. — Сегодня среда. Парома не будет.

Рейли, почувствовав свое полное бессилие, снова повернулся к друзьям. Господи! Неужели ему так и не удастся вернуться к Бренне?

— Милорд прав, — сказал он с тяжким вздохом. — В среду паром бывает только раз в день.

Пирсон и Шелли обменялись взглядами.

— Почему? — спросил Пирсон, несколько оправившись от изумления.

Рейли пожал плечами:

— Не знаю. Просто так уж заведено на острове Скай. Боюсь, что вам придется здесь заночевать.

Пирсон казался всего лишь удивленным этим сообщением. Шелли же был так напуган, будто ему предложили съесть собственного новорожденного младенца.

— Здесь? Нам придется провести ночь здесь? На острове Скай?

Теперь, когда Рейли осознал, что ему не удастся так легко избавиться от этой парочки, он принял свою участь, как положено мужчине, и решил даже использовать это к своему благу. Он дружески положил руку на плечо Шелли.

— Пойдем, старина, — сказал он довольно бодро. — Здесь не так уж плохо.

— Не так уж плохо? — Шелли оглядывал огромный холл с выражением безграничного отвращения на красивом лице. — И где, ты полагаешь, мы заночуем? Здесь есть гостиница или постоялый двор? Пожалуйста, скажи мне, где гостиница.

Рейли сжал губы:

— Здесь нет гостиницы.

— Я так и знал.

Шелли возвел глаза к потолку холла:

— Нам придется провести ночь в собачьей конуре.

— Чушь.

Вдруг в голову Рейли пришла дьявольская мысль. Он не отличался изобретательностью по части забавных выдумок, но эта мысль показалась ему блестящей. Сняв руку с плеча Шелли, он повернулся к графу и сказал:

— О, послушайте, милорд. Вы не станете возражать, если мои друзья проведут здесь ночь?

Гленденинг поднял глаза от своего палаша и изумленно посмотрел на Рейли:

— Здесь?

— Да, здесь, в замке. Я бы пригласил их к себе в амбулаторию, если бы у меня не было пациентов… Вы ведь знаете, у нас там всего три койки. Вы не станете возражать, если они переночуют здесь, а, старина?

Это было прекрасно. Прекрасно в своей изысканной простоте. Рейли даже трудно было поверить, что он оказался способен на такой блестящий экспромт.

Этим он убивал сразу двух зайцев: он мог провести сколько угодно времени в обществе Бренны Доннегал и в то же время держать под контролем лорда Гленденинга. Это было прелестно. Это было превосходно. Это было…

— Они не захотят остаться здесь, — сказал граф в некоторой тревоге.

— О, Пирсон и Шелли ничуть не станут возражать, если условия окажутся довольно скромными, — перебил Рейли. — Их ничуть не побеспокоит, если здесь окажется несколько мышек.

— Мыши! — в ужасе завопил Шелли.

Однако Рейли, вытаскивая часы из жилетного кармана, сказал:

— Посмотрите, который час! Я опаздываю к пациенту. Вы, джентльмены, оставайтесь здесь и составьте компанию его сиятельству.

Конечно, он не мог вложить в свои слова слишком много эмоций без риска встревожить Гленденинга. Все же его хватило на то, чтобы послать выразительный взгляд Пирсону, чтобы до того дошел весь смысл происходящего.

— А вечером я постараюсь к вам присоединиться за ужином, если позволят обстоятельства.

— Стэнтон, — сказал Гленденинг, вставая с места и размахивая палашом, который все еще держал в правой руке, — я…

Но Рейли уже покинул комнату.

— Ах, мне так жаль, что я не могу остаться, — сказал он на бегу. — Шелли, почему бы тебе не показать его сиятельству фокусы? Ну хотя бы тот, где фигурирует большой палец…

И Рейли, разыскав свою лошадь, направился прямиком в Берн-Коттедж и мчался при этом с такой скоростью, что рисковал сломать свою шею или шею своей лошади.

Глава 23

«Думая о ней, — читала Бренна, — я не могу не вспомнить о чайных розах, что растут под окном моей сестры Сесилии. Как и они, она поражает меня изяществом, нежностью, эфирностью. Она похожа на бутоны этих роз, колеблющиеся от легчайшего ветерка, способного разметать и нести их прозрачные светящиеся лепестки».

Ее брови изумленно поднялись, и Бренна с хрустом откусила от яблока, которое собиралась съесть на ленч. Не переставая жевать, она перевернула страницу дневника.

«Сегодня я ее не видел. А это все равно как если бы солнце исчезло с небосклона. Я не чувствую жара камина, возле которого сижу. Только она способна согреть меня. Я живу ее улыбкой и способен умереть, если она посмотрит на меня хмуро».

Услышав стук копыт, Бренна подняла голову. Всадник скакал галопом. С ветки дерева, на которой она устроилась, Бренна могла разглядеть, что лошадь серая и весьма похожа на ту, на которой ездит Рейли Стэнтон. Она вернулась к чтению дневника.

«Что она скажет мне сегодня вечером? Затрепещет ли она? Или притворится, что ей все равно? Я терзаюсь сомнениями, я в нерешительности. Зачем она так терзает меня? Нет, мне не следует этого говорить. Она не способна притворяться, она сама естественность».

Рейли Стэнтон осадил свою лошадь у двери коттеджа. Он позвал Бренну по имени, спрыгнул с седла и вошел в дом, не потрудившись постучаться.

— Бренна? — услышала она его голос. — Бренна, где ты?

Она спокойно перевернула страницу и продолжала читать.

«Нет, она не похожа на солнце. Потому что это значило бы, что у нее огненный темперамент. А на самом деле ничего подобного. Она холодна и загадочна, как луна».

Рейли обошел весь дом, вышел на крыльцо и стоял, щурясь от солнца и глядя на ручей.

— Бренна! — позвал он снова.

Бренна уронила на землю яблочную кожицу и принялась громко читать новый пассаж из его дневника:

— «И как луна управляет приливами, так она властвует над моими чувствами и настроениями. Я счастлив, когда счастлива она. Я печален, когда она печалится…»

Она прервала чтение и посмотрела вниз, на него.

— Но это и в самом деле ужасно.

Он сделал несколько шагов и остановился под деревом, вытягивая по-журавлиному шею, чтобы разглядеть ее сквозь ветви и листья.

— Бренна! Что ты там делаешь? Ты сошла с ума? Хочешь сломать шею? Спускайся немедленно.

— Я не думаю, что сошла с ума, — холодно возразила она. — Я так увлечена тем, что читаю.

Он, поморщившись, укорил ее:

— Знаешь ли, это ведь нечто личное.

— Да, — ответила она, переворачивая страницу, — но вспомни, ты вошел в мой кабинет без приглашения и не почувствовал при этом ни малейшего смущения.

— Но это, — возразил Рейли, — было совсем другое дело.

— Как это? — возмутилась она, глядя на него сверху вниз. — Как это другое?

— Потому что это было раньше, — ответил он.

Он принялся искать ветку, с помощью которой она смогла забраться так высоко.

— Спускайся, Бренна. Я хочу поговорить с тобой и прекрати читать мой дневник. Это же полный идиотизм.

— С этим не могу согласиться. Не зачитать ли один из самых моих любимых пассажей?

Она снова взяла в руки дневник и, устроившись поудобнее, принялась читать вслух:

— «Берн-Коттедж очарователен и живописен, как картина Гейнсборо. Кристина бы одобрила эту пейзанскую соломенную крышу. Есть только одна загвоздка — временно там обитает амазонка». — Она опустила дневник на колени и обратила к нему испепеляющий взгляд. — Это, как я понимаю, обо мне.

Рейли в недоумении поднял глаза на нее.

— Ты действительно, — спросил он, — собираешься использовать против меня то, что я писал и этом дурацком дневнике, после всего, что произошло между нами?

— Несомненно, собираюсь, — сообщила ему Бренна. — Я ведь в конце концов амазонка и, вероятно, не способна ни на какие возвышенные чувства…

— Бренна!..

—…в отличие от твоей Кристины, которую ты превозносишь на этих страницах, сравнивая то с розой, то с луной, то с новорожденной ланью.

Она с омерзением отбросила книгу, и страницы восхвалений — дань прежней невесте Рейли Стэнтона — обрушились бы на его голову, если бы он не сумел вовремя увернуться.

— Если она значит для тебя так много, то почему бы тебе не вернуться к ней? — спросила Бренна. — Ты окажешь всем нам огромную услугу, если это даст тебе возможность покончить со своим сентиментальным блеянием…

Последняя фраза окончилась вскриком, потому что Рейли, устав ее слушать, потянулся и рванул ее за юбку, оказавшуюся как раз в нескольких дюймах от его головы. Потеряв равновесие, она свалилась с ветки и оказалась прямо в его объятиях.

— Если ты закончила, — сказал Рейли, — то, может быть, теперь предоставишь мне возможность тоже кое-что сказать?

Единственной ее реакцией была только попытка отвернуться от него и не смотреть ему в лицо.

— Прекрасно, — сказал он, — прежде всего я писал этот дневник много месяцев назад… Все, что я писал о Кристине, — чушь. Это чушь, написанная мальчиком, считавшим, что он влюблен. Бренна, я не знал, что такое любовь, пока не встретил тебя. А как только понял это, то осознал, что это нечто такое, о чем не пишут в дневнике. Этого не описать словами. Ничто, даже все сонеты Шекспира, и близко не похоже на то, что я чувствую с самой первой минуты, как увидел тебя. Вот почему я перестал вести дневник. Я не смог больше писать. Нет в мире такого языка, в котором были бы нужные мне слова, чтобы описать мою любовь к тебе.

— Но, — возразила Бренна, — для Кристины ты все-таки нашел подходящие слова: «сияющая», «эфирная», «нежная»… А я лишь «амазонка, разгуливающая в мужских штанах». Что, по-твоему, я должна чувствовать? Могу тебе сказать. Мне неприятно.

Рука Рейли выскользнула из-под коленок Бренны, но другой он крепко обвивал ее талию. Поэтому, хотя она стояла обеими ногами на земле, она была как будто прикована к нему. Освободившейся рукой он приподнял ее лицо за подбородок, и теперь она была вынуждена смотреть ему прямо в глаза.

— Тебе нужны слова? — спросил он. — Так слушай. Твой голос, Бренна Доннегал, не напоминает мне звон колокольчика. Он скорее похож на густой и терпкий дым костра или дым камина, который вьется, клубится, находит путь к коже и проникает в легкие, пока не осядет в сердце мужчины, пока не обовьет его, как теплое одеяло.

Бренна, глядя на него, молчала. Ободренный, Рейли продолжал:

— Когда я смотрю в твои глаза, я вижу небо. Иногда ясное, как сегодня, огромное, открытое пространство синевы, по которому, как чайки, скользят твои мысли. Иногда это небо серое, обложенное облаками, когда этот серый ободок появляется по краю радужной оболочки, закрывая солнце. Но это длится недолго. Солнце всегда близко, оно просвечивает сквозь облака, ожидая, когда ты рассмеешься, и твой смех разгонит облака и дождь. Но и смех появляется в твоих глазах, Бренна, ненадолго.

Он поднял ее руку и посмотрел на нее. Ее взгляд следовал за ним.

— Твоя кожа… Если бы всех шелковичных червей Китая кормили сливками, у них все же не было бы надежда. создать шелк, подобный твоей коже.

Он провел большим пальцем по тыльной стороне ее ладони, потом поднял ее руку и прижал к губам:

— Твоя кожа такая же, как снег, каким, вероятно, он представляется людям, никогда не видевшим его. На вкус она похожа на нежнейший шоколад, только что приготовленный и налитый в чашку. У нее свежий вкус масла, оставленного в чулане охлаждаться…

Его губы, пробежавшие по руке, будто выжгли на ней след. Они коснулись ее запястья, потом прошлись по руке и встретили невероятно нежное место, где плечо соприкасается с шеей.

— Твоя душа как море. Готовая давать. Щедрая… Никогда не знающая покоя, постоянно находящаяся в движении… Она решительна и одновременно полна скромности. Она необузданная и дикая, опасно изменчивая. В ней есть соль…

Его губы, теперь находившиеся в дюйме от ее губ, прошептали:

— И сладость.

Она, будто под гипнозом, смотрела на его рот, и ее собственные влажные губы слегка раскрылись. Рейли нежно спросил:

— Достаточно ли тебе этих слов или нужны еще?

— Нет, благодарю тебя, — услышал он ее шепот у самых своих губ. — Этого вполне достаточно. Не хочешь ли заняться со мной любовью сейчас же?

— Я думал, ты никогда не скажешь этого.

И они рухнули в свежую прохладную и мягкую траву. Власть его над ней была непостижимой и головокружительной.

И ей показалось совершенно естественным поднять свою бархатную юбку выше бедер и, оказавшись верхом на нем, оседлать его, хотя, как она заметила, он был слегка озадачен ее дерзостью.

Озадачен, но польщен.

— Так это и должно быть, — сказал он чуть тише обычного. — Отдаю себя в ваши опытные руки, мадам.

Он упал навзничь, и лицо его приняло то самое невинное и нежное выражение, какое она наблюдала у него только во сне, — с единственной разницей, что теперь его глаза были открыты и устремлены на ее обнаженную грудь, потому что одним только ему свойственным ловким движением он сумел расстегнуть все пуговицы на ее платье.

Так как Бренне не в новинку было носить мужские штаны, она умела ловко управляться с застежками бриджей. Всего несколько быстрых движений — и та часть тела Рейли, которая столь настойчиво напирала на нее, оказалась на свободе. Она уверенно обхватила его орган пальцами и при этом заметила, что глаза Рейли, прежде затуманенные страстью, теперь широко раскрыты и с интересом наблюдают за ее манипуляциями. Она выскользнула из своего нижнего белья и направила его мужской орган к той части своего тела, что больше всего нуждалась в нем.

Его слова уже подготовили ее ко всему. Никакие ласки больше не были нужны. Она была влажной, полной желания и готовой принять его. Она скользнула вниз, вобрав в себя его мощный стержень, и ее тело плотно сомкнулось вокруг него. Ее длинная юбка скрывала их слияние. Он не мог больше ничего видеть, зато отлично чувствовал ее.

Они находились в тени, но все-таки несколько косых лучей солнца пробились сквозь густые листья и принялись ласкать шелковистые всхолмления ее грудей.

И тогда она задвигалась, очень медленно, дюйм за дюймом, и его глаза расширились еще больше. Его руки инстинктивно обхватили ее бедра, стараясь направлять ее движения. Удивительно было, что он мог так изголодаться по ней за столь короткое время. Ведь они совсем недавно занимались любовью и повторяли это много раз, и вот все вернулось на круги своя, и ее легчайшие движения подводили его все ближе и ближе к краю.

И вот она снова задвигалась — и он провалился в бездну. Но, как он понял, и она тоже последовала за ним в этом головокружительном полете, похожем на землетрясение, потому что она вскрикнула, спина ее дугообразно изогнулась, а бедра прекратили свой бешеный танец.

Она оставалась неподвижной, пока он проникал в нее все глубже и глубже, наполняя ее, затопляя ее, как ему казалось, с каждым новым спазмом, сотрясавшим их тела…

Но, когда все было кончено, она улыбнулась и положила голову ему на плечо, перегнувшись вперед, столь же обессиленная, как и он.

Они лежали так некоторое время, слушая пение птиц и блеяние овец где-то в отдалении в холмах. Потом он спросил лениво:

— Ты обещаешь больше никогда не читать мой дневник? Если я начну вести его снова?

— Обещаю, — ответила она, касаясь губами его ключицы, — если ты дашь мне слово, что не станешь больше заходить в мой кабинет. При условии, что мне не захочется показать тебе что-нибудь, что я там прячу.

— Это не будет иметь никакого значения. Я все равно не смогу прочесть ничего, написанного твоим чудовищным почерком.

Она подняла голову и серьезно посмотрела ему в лицо.

— А что сказал лорд Гленденинг, когда сегодня утром вы вдвоем уехали от меня?

— Он был немногословен, — ответил Рейли, приподнимаясь и опираясь на локти.

Как оказалось, лежать на земле было не так уж уютно, как он подумал вначале.

— И часто он угрожает тебе таким образом? Я буду рад излечить его от этой привычки…

Она села. Он не мог видеть ее лица, потому что оно было скрыто упавшими на него волосами.

— Ты ничего не сказал ему о нас? — спросила Бренна.

Он отвел волосы с ее лица, чтобы видеть ее глаза.

— А тебя очень бы огорчило, если бы я это сделал?

— Да. Если ты это сделал, он попытается убить тебя.

Рейли смотрел на нее все так же безмятежно.

— Попытается? Теперь? А несколько месяцев назад в замке Гленденинг ты уверяла меня, что лорд Гленденинг вовсе не так уж плох…

— Это так и есть, — подтвердила Бренна, — если только не задета его гордость. Прежде всего он Маклауд, а Маклауды воители.

Рейли поднял бровь:

— Ты так мало веришь в мою способность защитить себя?

— Нет, конечно, нет! Только у него есть этот ужасный меч.

Теперь уже обе его темные брови высоко и изумленно поднялись, однако он всего лишь сказал:

— На твоем месте я не стал бы беспокоиться из-за лорда Гленденинга. В настоящий момент его развлекают Пирсон и Шелли, мои друзья из Лондона, приехавшие сегодня утром.

Она отвела еще одну рыжую прядь со лба:

— И чего они хотят?

— О, — ответил он, поправляя и застегивая штаны, — просто посмотреть, как я тут устроился в этой глуши…

Он говорил непринужденно, но в то же время сознавал, как мало у них времени. Пирсон и Шелли все время пытались назвать его титул. Ему придется когда-нибудь открыть ей правду, и, возможно, лучше покончить с этим сейчас, а не дожидаться момента, когда она узнает об этом случайно. Поэтому он произнес:

— Слушай, Бренна, я должен тебе кое-что сказать.

Она обратила к нему свои лазурные глаза:

— Что?

— Да. Гм…

Хотел бы он знать, насколько глубоко укоренилась в ней неприязнь к титулованным лицам. Он встал, взволнованный этой мыслью, и храбрость мгновенно изменила ему.

— Застегни платье, зайдем в дом и поговорим. Похоже, что к нам приближается стадо овец. Их блеяние слышно все ближе. Но мне не хочется снова прыгать в ручей, чтобы выручить кого-нибудь из них, особенно сейчас.

Она покорно застегнула свое бархатное платье, потом протянула ему обе руки и позволила помочь подняться.

— Нам с тобой предстоит многое обсудить, — снова попытался он заговорить, и голос его зазвучал напряженно.

— Думаю, ты прав, — согласилась она. — Например, как ухитриться скрыть от лорда Гленденинга наши отношения…

— О, не начинай сначала, ради Бога…

Бренна наклонилась, чтобы поднять его дневник, лежавший раскрытым у ее ног.

— Говори, Рейли, но ты должен знать, что мы не можем…

Но Рейли не дослушал, чего они не могут. Потому что в тот момент, когда Бренна наклонилась за дневником, раздался выстрел.

Потом что-то очень сильно ударило его в плечо и сбило с ног.

Он услышал, как Бренна зовет его по имени, и увидел, что она уронила его дневник. Страницы, которые переворачивали и перечитывали много раз, не выдержали и разлетелись во все стороны, оторвавшись от корешка тетради.

Последнее, что увидел Рейли, прежде чем его взор закрыла тьма, — это страницы его дневника, подхваченные теплым весенним ветром.

Глава 24

— Где он?

Чарлз Пирсон, с трудом выходя из забытья, открыл глаза, и перед ним возникло видение.

Явившаяся его взору особа была облачена в длинное и узкое одеяние из синего бархата с жемчужными пуговицами до самого подбородка, но застегнутыми не полностью. Более того, они не были застегнуты на самом пикантном месте. Так как девушка задыхалась, это означало, что она явилась менее мистическим способом, чем обычно являются духи. И он даже предположил, что она бежала, и это дало возможность ему полюбоваться ее ослепительными грудями сквозь петли не застегнутых пуговиц.

— Вы что, не слышали меня?

У видения был хрипловатый нетерпеливый голос. Но он вполне сочетался с гривой рыжих волос, вьющихся крупными кольцами вокруг лица, и это очень напоминало медузу Горгону с головой, обвитой шипящими змеями.

— Я вас спросила, где он.

Наконец Пирсон, теперь уже вполне проснувшийся, осознал, что это вовсе не видение и не привидение, а живая женщина. Живая, дышащая и поразительно красивая, но с довольно свирепым нравом, о чем свидетельствовала раскаленная кочерга, которую она держала на уровне его горла.

Сжимая подлокотники кресла, в которое он плюхнулся и в котором так неосмотрительно уснул, Пирсон дико озирается по сторонам в надежде на помощь. Но единственное лицо, попадающее в поле его зрения, это Шелли, мирно спящий в точно таком же кресле. Этим утром им пришлось встать очень рано, чтобы не упустить паром из Лохалша, и после ленча их обоих охватила непреодолимая сонливость.

— Я собираюсь снова задать вам тот же самый вопрос.

Кочерга оказывается в опасной близости от его носа. Секундой позже ее острие и в самом деле проникает в одну из его ноздрей, и ощущение это довольно болезненное. Он не осмеливается пошевелиться из опасения, что она сорвет кожу с его лица.

— Я полагаю, что вы говорите о графе? — выражает он осторожное предположение.

— Да, — говорит видение, — я имею в виду именно его. Где он?

— Прошу прощения, мадам, — отвечает Пирсон, — но я не знаю. Всего несколько минут назад он был здесь, а потом, боюсь, что я заснул.

Хлопает дверь, и граф, врываясь, кричит во всю мощь своего голоса:

— Бренна! Что ты здесь делаешь? И почему ты тычешь кочергой в нос мистера Пирсона?

Мгновенно опасное оружие отстраняется от лица Пирсона, и он обессиленно опускается в кресло, не чувствуя своего тела…

Но что за бессмысленная драма развертывается у него на глазах?

Потому что это видение, которое, по-видимому, носит столь неблагозвучное имя Бренны, имя, которое, как ни забавно, он, Стиллуорт и Шелли всегда считали достойным только непривлекательных женщин, стремительно поворачивается вместе с кочергой и, описав этим орудием великолепную дугу в воздухе, обрушивает его на руку графа, пытающегося защитить голову, в которую явно целила эта молодая леди.

— Ты что, помешалась? — гремит голос графа. Он бросается вперед, пытаясь вырвать кочергу из цепких пальцев. — Какого черта ты размахиваешь этой штукой перед моим лицом?

— Я думаю, что ты подстрелил Рейли! — рычит девушка на графа.

После этого она осыпает графа градом весьма нелестных имен, ни одного из которых Пирсон прежде не слышал из уст леди… Впрочем, и сам-то он пользуется ими не так уж часто, считая их вульгарными.

— Подстрелил? — кричит Пирсон, потирая лицо. Ноздря его еще помнит прикосновение кочерги. — Рейли застрелили?

— Да! — огрызается видение. Оно все еще не выпускает из рук кочергу, пытаясь причинить ущерб пальцам графа. — Да, этот…

Дальше следует поток нецензурной брани.

Пирсон, начиная испытывать беспокойство, встает и лягает Шелли в лодыжку.

— Вставай, старина, — говорит он. — Вставай.

Шелли открывает один глаз, но, заметив видение, открывает оба.

— Послушай, — говорит он, становясь свидетелем борьбы за перетягивание кочерги, — кто эта соблазнитель бабенка?

К этому времени Гленденингу удается вырвать опасное оружие из рук видения и отбросить его подальше. Но видение бросается на графа, норовя вцепиться ногтями ему в лицо.

— Она говорит, что Гленденинг застрелил Стиллуорта, — сообщает Пирсон другу в то время, как они оба делают отчаянные усилия оторвать Бренну от графа, который при этом падает на пол.

— Что? Стиллуорта застрелили?

Бренна, выскальзывая из рук Шелли, ворчит:

— Я не знаю, кто такой Стиллуорт, но кто-то ранил Рейли, и я готова пари держать, что это вон тот… — Далее нецензурные слова.

— Он мертв? — спрашивает Пирсон, понимая, что пора взять дело в свои руки. Он хватает девушку за руки, чтобы она не оцарапала Шелли, вырываясь из его объятий. — Рейли умер?

И тотчас же, кажется, боевой дух покидает ее. Она оседает в объятиях Шелли и больше уже не похожа на жаждущую возмездия Валькирию. Она становится просто ужасно усталой и измученной девушкой.

— Пока еще нет, — говорит она с душераздирающим отчаянием. — Пуля не задела жизненно важных органов или сосудов, и мне удалось остановить кровотечение. Но я не смогла удалить ее. Я имею в виду пулю.

Она поднимает свои ослепительно синие глаза, полные слез, к лицу Пирсона:

— Она засела слишком глубоко. Он умрет от сепсиса, и я буду причиной его смерти.

Чарлз Пирсон щелкает пальцами:

— Пошли. Сент-Джон. Она отведет нас к Стиллуорту.

Девушка по имени Бренна горестно качает головой и переводит взгляд с одного мужчины на другого. Гленденинга она не удостаивает даже взглядом.

— Но чем вы можете помочь? — спрашивает она убитым тоном.

— Чем мы можем помочь? — смеется Шелли. — Моя дорогая, вы видите перед собой сэра Чарлза Абернати Пирсона Третьего, одного из ведущих специалистов Англии по извлечению пуль. Да и я не промах в этом деле.

Пирсон испуган столь лестным отзывом, потому что нечто, хоть отчасти напоминающее пулю, было недавно удаленным им аппендиксом, но все же он весьма признателен Шелли за то, что тот привнес хоть немного смысла в эту глупейшую сцену. Лицо девушки выражает облегчение, и она смахивает слезы.

— О! — кричит она. — О, пойдемте же со мной. Пойдемте сейчас же!

И она вылетает из зала.

Шелли бросает взгляд на Гленденинга, вытирающего нанесенные Бренной царапины краем своего килта и непрестанно бормочущего:

— Я этого не делал. Не знаю, о чем она говорила. Я этого не делал.

— Что с ним? — участливо спрашивает Шелли.

— С ним будет все в порядке, — успокаивает Пирсон.

— Нет, я имею в виду… Что, он действительно подстрелил Стиллуорта? Не следует ли нам? Ну, я не знаю… Совершить гражданский арест?

Пирсон оглядывает графа, пытающегося увидеть свое отражение в лезвии палаша, и говорит с отвращением:

— Он никуда не денется. Пошли.

Когда они выходят из холла, Шелли шепчет:

— Ты думаешь, это та самая девушка, из-за которой он не хочет покидать это Богом забытое место?

— Если это не она, — решительно отвечает Пирсон, — то это просто позор, и нам лучше позволить ему умереть.

Глава 25

Голоса.

Он услышал голоса. Глухие, еле слышные. И это было хуже, чем если бы они говорили громко, потому что как ему было определить, кто говорит?..

О Господи, теперь еще он услышал плач. Должно быть, плакали его сестры, которые были большими любительницами поплакать. Почему это Бэйтс не выдворил их? Всего-то кучка женщин, рыдающих у его постели. Неужели они до сих пор не поняли, что он не собирается умирать? В него и раньше стреляли и попадали. Ну ладно уж, может быть, и нет, но, несомненно, он не умрет оттого, что пуля засела у него в плече. Для этого он слишком крепок.

И о чем это думал Бэйтс, когда впустил их сюда? Дуэли запрещены и незаконны, кроме как на континенте. А теперь они начнут тесать свои языки по всему городу о том, что он сплоховал и проиграл в этой небольшой потасовке. Он не мог припомнить, чтобы с ним такое случалось прежде.

Этелридж. Это имя засело у него в памяти. Так у него была дуэль с Этелриджем? Но из-за чего? Теперь этот малый женат на Кристине, а уже одно это серьезное наказание для человека. Разве не так? И тут внезапно он очнулся.

Он больше не слышал плача. Теперь он слышал какое-то шуршание.

Ба, да это играют в карты!

Наконец его зрение сфокусировалось. Он оказался в незнакомой комнате, которой никогда не видел прежде, на широкой пуховой перине, в кровати с резными спинкой и ножками. Солнечный свет струился во все окна, и он отчетливо ощущал аромат печеных яблок.

Возле необъятной кровати сидели Пирсон и Шелли в одних рубашках. Вряд ли они ему пригрезились, потому что, если бы он видел их во сне, они занимались бы чем-нибудь гораздо более интересным, чем игра в карты.

— Ха, — прошептал Шелли, — двадцать одно. Я выиграл.

— Как бы не так! — возразил Пирсон. — Ты не мог снова выиграть. Это невозможно.

— Возможно, — настаивал Шелли, — ты просто плохо смешал карты.

— Я их тасовал битый час. Ты сплутовал.

— Но как я мог сплутовать? Ведь сдавал-то ты.

Рейли пытался спросить их, где он и все ли в порядке с Бренной, но смог лишь издать звук, похожий на хриплое карканье.

Однако и карканье сослужило ему службу, потому что привлекло к нему внимание обоих мужчин. Они перестали пререкаться из-за карт и с некоторым изумлением посмотрели на него.

— О, смотри-ка, — сказал Пирсон очень дружелюбно. — А ты очнулся. Самое время. Как себя чувствуешь?

Шелли едва удостоил его взглядом. Он собрал карты и сказал:

— Я покажу тебе, как их надо тасовать. О, привет, Стиллуорт.

Рейли снова что-то прокаркал.

— Он хочет пить. Дай ему воды, Сент-Джон.

— Я дал ему этого чертового опиума, — ответил Шелли, мастерски тасуя карты, — а ты дай ему воды.

Пирсон вздохнул, поднялся со стула и принес Рейли стакан воды. Но, когда тот попытался поднять правую руку чтобы взять стакан, его пронзила отчаянная боль, и Рейли снова осел на подушки.

На Пирсона это, по-видимому, не произвело особенного впечатления.

— Бери другой рукой, балда. Тебе прострелили правое плечо.

Рейли взял стакан левой рукой и опорожнил его. Потом возвратил пустой стакан Пирсону и сказал голосом, прозвучавшим почти нормально:

— Бренна.

Пирсон поднял брови:

— Да?

— Она, — он попытался прочистить горло, — с ней все в порядке?

— Разве ты не помнишь? — Пирсон скорчил гримасу и теперь смотрел сверху вниз на старого друга.

Рейли очень пожалел, что не владеет правой рукой. Если бы она была в порядке, он бы не пожалел для друга хорошей оплеухи.

— Нет, не помню, — проскрипел он нетерпеливо. — Ты, осел, я был без сознания. Где она? С ней все в порядке?

— Конечно, в порядке, — ответил возмущенный Пирсон. — И должен тебе заметить, что с твоей стороны невежливо называть меня ослом после того, как я вынул пулю из твоего плеча. А твоя драгоценная мисс Доннегал не сумела этого сделать.

— Но только, — добавил Шелли, не отрывая взгляда от карт, которые он перекладывал из одной руки в другую, — только потому, что она слишком сильно привязана к этому типу. Не могла заставить себя как следует рвануть эту штуку. Боялась причинить тебе боль, как я полагаю. К счастью, сэр Чарлз встал в нужную позицию и дернул эту злополучную штуку со всей силы. Она застряла в кости. И счастье, что не раздробила ее.

— Прошу прошения, но я обращался с пациентом нежно, как с ребенком, — возразил оскорбленный Пирсон. — Как со своим собственным младенцем. Мисс Доннегал не смогла бы сделать это лучше, даже если бы презирала Стиллуорта от души. По-видимому, она не знает, с каким никчемным пустышкой и повесой связала себя.

Он поправил отвороты своего фрака.

— Это была работа для такого опытного профессионала, как я, и я выполнил ее отлично, если сам говорю об этом с гордостью.

— Пожалуйста. — Шелли отложил карты и подмигнул Рейли. — Прежде чем он заставил себя приблизиться к тебе, он проглотил три или четыре стакана виски. А ты, Стиллуорт, выглядел как покойник.

Рейли, как ни страдал от боли в правой руке, не смог дольше выносить препирательств своих друзей, но все же у него хватило выдержки высказать им несколько слов благодарности. Потом он снова спросил:

— А где она теперь?

Пирсон и Шелли обменялись изумленными взглядами.

— Так вот как обстоят дела, — присвистнул Шелли.

— Я же говорил тебе, — напомнил Пирсон.

— Но откуда мне было знать? — Шелли казался раздраженным и разочарованным. — Я хочу сказать, что могла найти такая великолепная девушка, как она, в таком остолопе, как Стэнтон?

Пирсон, покачав головой, перевел взгляд на Рейли.

— Ты разбил его сердце, — сказал он укоризненно, — да, клянусь честью, и мое в придачу.

— Неудивительно, что он и ухом не повел, узнав о браке Кристины с Этелриджем, — заметил Шелли со вздохом.

— Где она? — проревел Рейли.

— Боже милостивый, — сказал Пирсон, подмигивая другу. — Да она в своей спальне, если тебе уж так необходимо знать, и мирно спит, хотя не знаю, сколько она еще проспит, если ты будешь так вопить. Мне пришлось заставить ее выпить глоток-другой, чтобы ее сморил сон.

— Глоток-другой чего? — спросил Рейли, пытаясь сесть.

— Что ты делаешь? — спросил Пирсон с беспокойством. — Ты испортишь мою искусно наложенную повязку.

— Отцепись, — посоветовал ему Рейли. Это усилие вызвало легкую испарину у него на лбу, но все-таки ему удалось сесть. — Ради Бога, Чес, что вы ей дали?

Шелли взирал на Рейли с непритворным интересом.

— Знаешь, — сказал он, — из такого хорошего врача мог бы получиться лучший пациент.

Пирсон сурово сжал губы.

— Послушай, Стиллуорт, — начал он резко, — девушка была просто сама не своя из-за беспокойства о тебе.

— Кроме тех моментов, когда она жаждала убийства, — добавил Шелли.

— Убийства? — Смущенный Рейли переводил взгляд с одного из своих друзей на другого. — Что вы хотите сказать?

Ответил Пирсон:

— О, когда мы удостоились чести познакомиться с твоей новой избранницей, она пыталась обрушить каминные щипцы или кочергу на голову человека, которого заподозрила в том, что он подстрелил тебя.

В полном смятении Рейли воскликнул:

— О Боже!

— Это было восхитительно, — сказал Шелли с чувством. — В конце концов именно я разоружил ее.

— И вовсе не ты, — с возмущением возразил Пирсон. — Сам Гленденинг отобрал у нее опасные предметы. А ты только старался удержать ее, чтобы она не выколола ему глаза.

— Гленденинг? — простонал Рейли. — Я-то думал, что дал вам понять, чтобы вы оба ради меня не спускали с него глаз.

— Ну, — смутился Пирсон, — должно быть, мы задремали… — Увидав выражение лица Рейли, он поспешил добавить: — Но совсем ненадолго.

Потом он изложил с максимальной поспешностью всю сцену, которая пробудила и Шелли и Пирсона.

— Она была разъярена как тигрица, — был вынужден добавить Шелли. — Никогда не видел ничего подобного. Она так владеет кочергой, будто тренировалась в этом деле с колыбели. Если ты серьезно рассчитываешь построить жизнь с этой девушкой, Стэнтон, я посоветовал бы тебе поостеречься.

Рейли проигнорировал этот мудрый совет.

— Но ведь она не видела собственными глазами, как Гленденинг нажал на курок? — спросил он с беспокойством.

— Она ничего не видела, — ответил Пирсон, — кроме того, что ты свалился на землю, как огромная пыльная куча. Любая девушка на ее месте пришла бы от этого в смятение, может быть, даже впала бы в истерику, и теперь все бы мы скорбели на твоих похоронах. Но эта бесстрашная мисс Доннегал остановила кровотечение и отважно попыталась извлечь пулю, однако не смогла ее сдвинуть с места и тогда решила, что лицо, ответственное за это чудовищное злодеяние, повинно смерти. Но тут в дело вмешались мы.

— Верно. Мы явились сюда, подняли тебя, отряхнули с тебя пыль, отнесли тебя в постель, — Шелли последовательно загибал пальцы, перечисляя свои благие деяния, — вынули пулю, сделали тебе перевязку, успокоили твою подругу, дав ей снотворное, и сыграли шестнадцать раундов в «казино», из коих двенадцать выиграл я. — Он бросил взгляд на Пирсона: — Я что-нибудь упустил?

Пирсон тотчас же откликнулся:

— Конечно. Ты забыл упомянуть, что все женщины поселка побывали возле коттеджа по крайней мере по разу, чтобы оплакать твою юную загубленную жизнь и медицинскую карьеру и оставить для тебя пирог на случай, если ты почувствуешь себя лучше.

— О да, — сказал Шелли, просияв, — я забыл о пирогах.

— И о Гленденинге, — напомнил Пирсон.

Рейли было ясно, что, несмотря на кажущуюся беззаботность друзей, они за последние двадцать четыре часа и в самом деле очень много сделали для спасения его жизни.

— Граф время от времени приходит справиться о твоем здоровье, снова и снова повторяя, что не имеет никакого отношения к этому выстрелу.

— Верно, — закивал головой Шелли, — но он не приносил никаких пирогов, потому мы не вполне уверены в его искренности.

— А он имеет к этому отношение? Я имею в виду к выстрелу? — спросил Рейли.

— Естественно, — ответил Пирсон, — граф никогда не признается в том, что нажал на курок. Он говорит, что отправился прогуляться верхом, чтобы развеять хмель, но ведь то же самое он стал бы говорить, будь он виновен. Нет никого, кто мог бы подтвердить, что видел его на прогулке.

Хотя есть один лысый маленький мальчик, утверждающий, будто что-то видел…

Рейли вздрогнул, услышав это заявление:

— Хемиш?

— Да, именно так его зовут.

Пирсон щелкнул пальцами:

— Как бы то ни было, он ничего не хочет рассказывать. По-моему, он боится стать следующей жертвой преступника. Он хочет говорить только с тобой, и то наедине. Все время приходит справиться, не очнулся ли ты, так что его приходится отправлять назад.

— Как вы думаете, он видел Гленденинга? — поинтересовался Рейли.

Шелли выравнивал карты в перетасованной им колоде.

— Твоя мисс Доннегал, несомненно, подозревает, что его. И вот что я нахожу во всем этом особенно интересным, — сказал он. — Почему она так уверена, что это граф? Ты оказался в центре любовного треугольника, да, Стиллуорт? Нет, — добавил он, — я не осуждаю тебя. Она просто огонь и заслуживает обожания. Но ты даже не попытался облегчить свое положение, признавшись ей, что ты маркиз. Это не очень-то честно, а?

На это Рейли ничего не ответил. Он переваривал информацию, только что полученную от друзей. Бренна считала, что в него стрелял граф? Она была настолько убеждена в этом, что попыталась убить графа? Попытался ли Гленденинг на самом деле убить его? Может быть, он видел их, Рейли и Бренну, вместе здесь, на траве? Это, предположил Рейли, могло вызвать в таком человеке, как граф, смертельную ярость и жажду убийства…

— Ладно, старина, — сказал Пирсон. — Чувствуешь себя прилично? Пока что этого вполне достаточно.

Рейли, оторванный от своих размышлений, поднял глаза.

— Нет, — ответил он с внезапной решимостью. — Нет, я хочу ее видеть.

Шелли изумленно смотрел на него, подняв брови:

— Мисс Доннегал? Не будь ослом. Мы только что уложили ее спать. Ты не представляешь, что она пережила. Всю ночь провела на ногах в полной уверенности, что ты истечешь кровью…

— Да, — мягко согласился Пирсон, — у твоей мисс Доннегал есть кое-какие медицинские знания. Она говорит, что почерпнула их от отца.

Он протянул руку к миниатюрам в рамках, стоящим на комоде.

— Должно быть, этот самый малый. Я так понимаю, что эта комната принадлежала ему и его жене.

Пирсон передал миниатюры Рейли.

Он смотрел теперь на два портрета с лицами не крупнее циферблата его карманных часов. Это была красивая пара — темноволосый мужчина с волевым бритым лицом и женщина, представлявшая собой более миниатюрный и более похожий на эльфа двойник Бренны, с такой же массой непокорных рыжих кудрей и такими же яркими синими глазами, обрамленными черными ресницами.

Пирсон смотрел на миниатюры сверху вниз, опираясь локтем о верх комода:

— Они умерли, бедняги?

— Вовсе нет, — ответил Рейли. — Они за границей, в Индии.

— Боже милостивый! — воскликнул изумленный Пирсон. — И они оставили этот цветок в одиночестве, чтобы кто-то вроде тебя сорвал его? Неразумно.

Рейли бросил на него уничтожающий взгляд:

— Должен тебе сообщить, что они оставили ее на попечение дяди. Что же касается меня, то я намерен жениться на этом цветке и искренне тебе признателен, что ты держишься от нее в стороне, если ты понимаешь, на что я намекаю.

Шелли снова присвистнул, потом пожаловался:

— Несправедливо. Почему это он должен получить такую прелесть? Я выгляжу намного лучше его.

— Ну, вот если бы ты сумел ради нее получить пулю, — сказал Пирсон усмехаясь.

Шелли надулся:

— Я с радостью пошел бы на это. Если бы только шрам не оказался уж слишком безобразным. Эй, Стэнтон, куда это ты собрался?

Рейли, выпростав ноги из-под одеяла, почти спустил их с постели.

— К Бренне, — ответил он, стискивая зубы, потому что боль была еще сильна. Он заметил, что если не делать движений правой рукой, то боли не ощущаешь.

— Дай нам знать, если тебе что-нибудь понадобится! — бодро крикнул ему вслед Пирсон.

— Да, — с усмешкой добавил Шелли, — например, носилки.

Рейли не отреагировал на сарказм приятеля. Ему приходилось затрачивать слишком много сил на то, чтобы передвигаться. Как он выяснил, это оказалось не так уж трудно, пока у него была возможность держаться за что-нибудь вроде спинки стула или стены. Он приписывал это действию опиума. Он ненавидел это снадобье и не был убежден, что его положительное воздействие на организм перевешивает отрицательное.

Увидев его в двери спальни, Сорча, собака Бренны, спрыгнула со своего места возле камина и подбежала к нему. Будто инстинктивно поняв, что он не в лучшем состоянии, собака не стала прыгать на него, а только обнюхала его руку, а потом, завиляв хвостом, пошла рядом с ним, высунув язык и с беспокойством заглядывая ему в лицо. Он благодарно потрепал левой рукой ее густую шерсть.

Он считал просто невероятным, что оказался в таком положении. Угодить под пулю! И как раз после того, как во всеуслышание произнес то, о чем думал уже несколько месяцев, — что наконец-то нашел такое место, где ему хорошо и где в нем нуждаются. Мысль о том, что кто-то в этом сообществе настолько ненавидит его, что способен застрелить, потрясла его. Если этим человеком был Гленденинг, он мог хотя бы понять это. Но что, если это оказался кто-то еще? Кто на этом острове мог возненавидеть его так сильно, чтобы пожелать его смерти после всего, что он сделал или пытался сделать, чтобы доказать свою полезность и нужность здесь?

Этого было достаточно, чтобы подумать о том, что следует упаковать чемоданы и отбыть первым же утренним паромом вместе с Пирсоном и Шелли. Неблагодарные, необразованные, недостойные люди! Лайминг кишел такими людьми. Если они не желали его общества после всего того, что он сделал для них, что же! Он уедет.

Но тут он открыл дверь в комнату Бренны и понял, что не сможет покинуть острова Скай. Не сможет уехать без нее.

Она спала, как они и уверяли его. Лицо ее покоилось на сгибе руки, а длинные рыжие волосы разметались по подушкам. Ее платье, которого он еще никогда не видел, было темно-зеленого цвета, и по контрасту с ним лицо ее казалось невероятно бледным. Ее дыхание было неглубоким и частым, и это ему не понравилось как врачу.

Он опустился на подушки рядом с Бренной и вдруг ощутил невероятное изнеможение.

Это действие опиума, сказал он себе. Он уже был готов поддаться его действию, веки его начали медленно опускаться…

И тогда Бренна вздрогнула и села на постели.

Ей приснился какой-то сон. В этом сне она и Рейли Стэнтон стояли на траве позади Берн-Коттеджа и целовались в солнечном свете. Было так приятно целоваться с Рейли, лучше этого не было ничего на свете. Бренна почувствовала себя счастливой. Наконец она встретила мужчину, красивого мужчину, готового принять ее такой, какой она была, целиком. Она встретила такого человека, какого не надеялась найти.

Прежде она была готова провести всю свою жизнь в девичестве, посвятив себя своим экспериментам и изучая свои карты.

И вдруг в ее жизнь вошел этот человек. Мужчина, способный любить и уважать ее и не способный и не желающий посягнуть на ее личность, не желающий ничего менять в ней.

И когда ее сердце раскрылось навстречу ему, когда вся ее душа потянулась к нему, его отобрали у нее.

Во сне прогремел выстрел, и Рейли, за минуту до того сильный и полный жизни, вдруг осел в ее объятиях. У нее не хватило даже ума поднять голову и посмотреть, кто в него выстрелил. Она просто стояла, пока его отяжелевшее тело соскользнуло вниз вдоль ее тела, пачкая кровью ее платье. Она дико оглядывалась по сторонам до тех пор, пока он не потянулся к ней и не положил руку на ее плечо. И тогда она стремительно повернулась к нему и застыла, не отрывая от него взгляда…

Да, это был он, и он был здесь. Человек из ее сна. Только сейчас он был одет в ночную рубашку, одно плечо которой было как-то странно приподнято, а под тканью вырисовывалась толстая и тяжелая повязка. На подбородке и щеках у него отросла грубая щетина, под глазами были лиловые тени…

Но эти глаза были точно такими же, какими она увидела их в первый раз, — они были яркими и теплыми и искрились смехом.

У нее вырвалось подавленное рыдание, а секундой позже ее руки обвились вокруг него и голова ее оказалась у него на груди.

— Что это я слышал, — сказал он непринужденно, и голос его отозвался эхом в его груди, на которой покоилась ее голова, — неужели ты пыталась вышибить Гленденингу мозги кочергой?

Она заморгала. Ей ничего не удавалось вспомнить с момента выстрела и до сих пор, все остальное расплывалось кровавым пятном. Смутно виделись повязка и какие-то незнакомые мужчины, отпускающие фривольные замечания и шуточки и называющие его Стиллуортом…

— Не надо, — сказала она, зарываясь лицом в его руку, — не говори об этом. Это не имеет значения теперь, когда я знаю, что с тобой все в порядке.

— Это имеет весьма большое значение, — ответил он. — Если бы ты убила его, тебя повесили бы как убийцу. И кто бы тогда стал заботиться об этой священной птице, принадлежащей твоему брату?

— В этом нет ничего забавного, — сказала она, уткнувшись лицом в его ночную рубашку. — Я думала, ты умер, а я не хотела жить, если бы ты умер.

Никогда в своей жизни она не признавалась в подобных чувствах. Но ведь никогда прежде в своей жизни она и не испытывала подобных чувств. Это было правдой. Без него она не хотела бы жить — так сильно она любила его.

Сердце Рейли бешено забилось при ее словах. Глубина чувства этой стройной девушки с ослепительными синими глазами и аристократическим лицом, которой, казалось бы, больше пристало находиться в бальном зале, чем на этой Богом забытой скале, потрясла его. Его потрясло то, что эта женщина могла питать к нему подобные чувства…

— Это весьма лестно, — сказал он. О Господи! Да что заставило его произнести эти слова? Зачем он открыл свой поганый рот? Почему, если уж ему захотелось что-то сказать, он не произнес ничего приличного случаю, чего-нибудь столь же романтического?

Неужели это говорил он… или опиум? Он изо всех сил сопротивлялся тому тяжелому облаку, которое опускалось на него, окутывая и притупляя мысли и чувства.

— Я не могу не сказать, что чувствую к тебе то же самое… Поэтому самое лучшее для нас пожениться, и чем скорее, тем лучше.

Она ничего не ответила. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она снова уснула. Только на этот раз дыхание ее было глубоким и ровным, и румянец постепенно возвращался на ее щеки.

Он склонился над ней и поцеловал ее в гладкий белый лоб.

— Я принимаю это как согласие, — прошептал он и тут же сам погрузился в сон.

И ни один из них не знал, что они в последний раз на долгое время наслаждаются настоящим полноценным сном.

Глава 26

— Это был Макафи.

Рейли пришлось наклониться, чтобы расслышать эти произнесенные шепотом слова. Рана в плече все еще болела, и боль эта иногда отдавалась в боку, но он хотел убедиться, что расслышал слова мальчика правильно.

— Макафи?

Хемиш Макгрегор принялся шикать на него.

— Вы что, глухой или увечный? — спросил мальчишка. — Не кричите так громко. Он пообещал убить меня, если я кому-нибудь расскажу, что видел.

Рейли оглядел комнату. Его могли подслушать многие. Берн-Коттедж теперь был полон народу, как церковь по воскресеньям. И это впечатление усугублялось присутствием священника и его супруги.

— Говорю вам, это был Макафи, — шептал Хемиш, — я видел его собственными глазами. Он направил на вас дуло своего охотничьего ружья. Увидев, что я заметил его, он велел мне держать рот на замке и пригрозил, что если я ослушаюсь, то стану следующим.

Рейли кивнул:

— Понимаю.

Макафи. Внезапно мир Рейли, перевернувшийся вверх тормашками после того, как в него выстрелили, начал приходить в нормальное состояние. Правду сказать, его гораздо больше волновало, что кто-то из обитателей острова возненавидел его и готов был убить, чем то, что он, Рейли, мог быть убит. Только нынче утром он смог признаться себе, что Скай теперь стал его домом в такой же мере, как когда-то Лондон, если не в большей. И уж по крайней мере здесь он был, несомненно, нужен. В Лондоне врачей было полным-полно. На острове Скай их не хватало.

Тот факт, что его предполагаемым убийцей был лорд Гленденинг, казался Рейли сомнительным, хотя Бренна подозревала именно его, потому что, по ее словам, все Маклауды были воителями. Рейли же полагал, что никто из их рода не стал бы стрелять исподтишка в безоружного человека, даже если бы питал к нему достаточно сильную ненависть.

Подавленность от осознания того, что кто-то на острове Скай невзлюбил его и решил убить, пересиливала физическую боль от раны. Вся работа, которую он проделал, все поступки, которые он совершил, — все это было зачеркнуто, и причиной тому послужила всего одна пуля.

Так было до этой минуты.

Макафи. Конечно! Макафи был единственным на острове Скай, который не оценил по достоинству деятельность Рейли. Более того, Макафи поклялся отплатить Рейли за ту пощечину, и, Бог свидетель, он это сделал.

Внезапно мир Рейли вновь обрел смысл. Его угнетенное состояние стало ослабевать. Он понял, что все будет хорошо.

— Итак, раз он приказал тебе никому не говорить об этом, — не смог удержаться от вопроса Рейли, стараясь не улыбнуться, — почему ты все-таки рассказываешь об этом мне?

— Я так это понимаю, — серьезно ответил Хемиш, — вы спасли жизнь собаки и мою тоже, поэтому я — ваш должник.

Улыбка Рейли сделалась еще шире. Только подлинный горец может считать жизнь собаки столь же ценной, сколь и свою собственную.

— Считай, что ты мне больше ничего не должен, — сказал Рейли, протягивая руку, чтобы коснуться края шляпы мальчика. — От всего сердца благодарю тебя за информацию.

Хемиш посмотрел на него с любопытством:

— Весь вопрос только в том, что вы будете с ней делать?

Но Рейли и сам не имел об этом ни малейшего представления.

Одно только он знал наверное: сейчас было не время обсуждать это, тем более когда рядом находились преподобный Маршалл и его жена.

— Поговорим об этом позже, — прошептал Рейли Хемишу, и тот серьезно кивнул в ответ.

Мальчик проследовал за Рейли к столу, где преподобный Маршалл восседал рядом с миссис Маршалл, в руках они держали чашки с чаем.

— Конечно, дело не в том, что мы не доверяем доктору Стэнтону, — говорил преподобный Маршалл, обращаясь к Шелли, имевшему несчастье оказаться за столом между преподобным и его супругой и попавшему таким образом в ловушку в то время, когда Рейли и Хемиш удалились, чтобы пошептаться.

— Совсем даже наоборот, — добавила его жена, адресуя натянутую неискреннюю улыбку Шелли.

— Разумеется, нет, — сказал Шелли, удерживая тонкую фарфоровую чашку за ручку таким манером, что Рейли тотчас же усмотрел в этом безжалостную пародию на жеманную жену священника, считавшую себя самой важной дамой в Лайминге в силу своего высокого положения и потому немилосердно задиравшую нос.

— Просто как светские люди, — тут преподобный Маршалл посмотрел на Рейли, осторожно усаживавшегося на стул, чтобы не задеть раненое плечо, — как светские люди вы согласитесь, что все это не выглядит пристойно, я имею в виду тот факт, что вы, все трое, живете, пусть временно, в одном доме с незамужней молодой особой.

Рейли, несколько обескураженный оборотом, который приняла их беседа с того момента, когда он покинул их за столом, уже приготовил вежливый ответ, но Шелли неожиданно парировал:

— Даже если трое из нас медики, привыкшие смотреть на женщину только с профессиональной точки зрения?

Миссис Маршалл, казалось, не поверила этому пустому заявлению. Она удивленно заморгала.

— Гм, — пробормотал преподобный, — пусть это так, но я все же нахожу слишком…

— Необычным, — вставила свое слово миссис Маршалл.

—…что вы трое живете вместе с мисс Бренной. Это не только необычно, но, откровенно говоря, и…

— Неправильно, — опять подсказала миссис Маршалл.

— Интересно, — заметил Шелли, — мисс Доннегал, кажется, не находит это положение таким уж неприемлемым. А так как она должна страдать больше всех от нашего присутствия здесь, то мне думается, она сама могла бы высказать свое неудовольствие по этому поводу.

Только она этого не делала, к большому разочарованию Рейли. По непонятной для него причине она приветствовала присутствие друзей Рейли в своем доме и даже собственными руками постелила им в комнатах своих братьев. Возможно, она таким образом старалась выразить им свою благодарность за спасение жизни Рейли.

Но он не мог отделаться от мысли, что за этим крылось нечто иное.

После того как Бренна сделала ему свое признание, она старалась не оставаться с ним наедине. Почему? Он не мог этого понять.

Преподобный произнес недовольным тоном свое излюбленное:

— Брр! Мисс Бренна — очень юная особа и… гм… довольно эксцентричная женщина, и потому она может не знать, как вести себя наилучшим образом.

— Особенно, — тут же добавила миссис Маршалл, — когда ее милая мама находится за тысячу миль от нее.

— Вот почему, — сказал преподобный Маршалл, — мы взяли на себя нелегкую обязанность воззвать к вам, джентльмены, с тем, чтобы вы исправили ситуацию.

— И что это означает? — поинтересовался Шелли.

— Ну то, — пояснил преподобный, давая своим тоном понять Шелли, что считает его крайне тупым, — то, что вы трое непременно должны сменить место жительства.

— Боже милостивый! — Шелли бросил умоляющий взгляд на Рейли. — Все, что угодно, но только не это! Единственное место, где мы могли бы остановиться, — замок Гленденинг, но он, должен с сожалением, признаться вам, кишмя кишит крысами!

При слове «крысы» миссис Маршалл невольно подскочила на своем стуле, при этом содержимое ее чашки выплеснулось. Было очевидно, что она еще не оправилась после инцидента с крысой во время последнего посещения.

— Моя дорогая, моя дорогая, — принялся укорять ее преподобный, вытирая стол своим носовым платком. Обращаясь к Рейли и Шелли, он сказал: — Конечно же, здесь есть и другие места, где вы могли бы остановиться. Моя жена и я не станем возражать, если вы все трое поживете у нас.

Миссис Маршалл оправилась от травмы, вызванной воспоминаниями о крысах, на удивление быстро.

— Да! — воскликнула она. — Вы должны пожить у нас! Мы будем рады приютить вас. Мои дочери — прекрасные и гостеприимные хозяйки. Они такие прелестные и нежные девушки… Они будут обращаться с вами, как с членами королевской фамилии.

Шелли эта идея, по-видимому, пришлась по душе. Он посмотрел на Рейли, вопросительно поднимая брови, но тотчас же заметил, что тот изо всей силы качает головой.

Возможно, девочки Маршалл и отнеслись бы к гостям, как к особам королевской крови, но потом было бы чрезвычайно сложно и небезболезненно вырваться из цепких объятий молодых женщин, изголодавшихся по мужскому обществу.

Но прежде чем Рейли успел отклонить приглашение Маршаллов, ворона Джо издала душераздирающий крик, и дверь коттеджа распахнулась с громким стуком.

В дверном проеме, выделяясь темным силуэтом на фоне полуденного солнца, стоял Йен Маклауд, девятнадцатый граф Гленденинг. В одной руке он держал древний палаш, наследство предков, в другой — наполовину пустую бутылку лучшего виски миссис Мерфи.

— Стэнтон, — сказал он, при этом слегка покачнувшись, — я пришел изложить вам спои претензии.

Преподобный Маршалл и его супруга вскочили с мест и, бормоча слова прощания, выскользнули за дверь.

Гленденинг, явно в стельку пьяный, тем не менее вежливо уступил им дорогу. Он даже пожелал им доброго пути.

Не успели они удалиться и на пять футов от коттеджа, как загремел голос Гленденинга:

— Слава Богу, что они убрались! Не выношу их! Вечно носятся со своими уродливыми дочерьми. Едва ли я решился бы бросить на них взгляд снова, несмотря на все их кружевные салфеточки, которые они без конца вяжут. Ну, скажите, какой мужчина ляжет в постель с кружевной салфеточкой? Я вас спрашиваю!

Шелли, впав в восторг от этой речи, громко расхохотался. Даже Хемиш, наблюдавший всю эту сцену широко раскрытыми глазами, позволил себе хихикнуть. Гленденинг обернулся и направил острие своего оружия на них обоих.

— Нечего смеяться, — сурово произнес он. — Между мной и Стэнтоном дело серьезное.

Граф стоял, слегка покачиваясь, возле стола, за которым все еще сидел Рейли.

— Я знаю, Бренна думает, что это я подстрелил вас. Но дело в том, что я не знаю причины, по которой у меня возникло бы желание стрелять в вас. Во всяком случае, такой причины не было, пока она не обвинила меня в том, что я якобы это сделал. Я не буду вдаваться в подробности того, что я чувствую, говоря об этом, хотя я полагаю, что это грязное и мерзкое дело, то, что вы себе позволили, зная, какие чувства я к ней питаю. — Он выпрямился во весь свой рост и, выпятив грудь, закончил: — Поэтому я пришел сказать вам, что если бы я знал, что вы здесь, я непременно застрелил бы вас. Как вам известно, я первый положил на нее глаз. Поэтому имею полное право вспороть вам брюхо от подбородка до пупка и выпустить вам кишки.

При столь ярком описании расправы с Рейли у Шелли отвисла челюсть, а Хемиш в ужасе пискнул, но Рейли продолжал спокойно взирать на Гленденинга со своего места за столом.

— Но случилось так, — продолжал граф, опуская свое оружие, будто внезапно обессилел и не мог больше держать его на весу, — случилось так, что я не мстительный человек. Я — Маклауд. А нельзя сказать про Маклаудов, что они не могли отличить хорошего от дурного и правого от неправого, когда дело доходило до битвы. И в этом случае вы, Стэнтон, выиграли. Я решил уступить ее вам.

Он помолчал, держа бутылку с виски по направлению ко рту, будто пытался что-то вспомнить.

— Ах да, — добавил он, — я вовсе не стрелял в вас.

Сказав эти слова, он надолго припал к горлышку бутылки.

— Знаю, — ответил Рейли Гленденингу.

Граф оторвал бутылку от губ с хлюпающим звуком. И взгляд, который он обратил на доктора, был изумленным.

— Знаете? — спросил он.

— Да, — кивнул Рейли.

— А что в таком случае, — сказал слегка смущенный граф, — вы знаете?

Он явно уже проглотил нынче утром изрядную порцию виски.

Рейли поспешил ответить:

— Я знаю, что вы не стали бы в меня стрелять.

Гленденинг уставился на него. Шелли воскликнул:

— Откуда ты можешь это знать?

Хемиш возле камина не говорил ничего, только смотрел на Рейли из-под полей своей шляпы широко раскрытыми глазами.

— Я это знаю, — ответил Рейли с тем же спокойствием. — И этого вполне достаточно для каждого, кто этим интересуется.

— Но, — спросил Шелли, изумленный до крайности, — что ты собираешься предпринять?

— Это, — ответил Рейли с многозначительным видом, — это, мой друг…

Он осекся, потому что с улицы послышалось сразу много голосов.

— Ах, — воскликнул Шелли, — возможно, это убийца пришел закончить начатое!

Но это оказался не убийца. Это вернулись Бренна с Пирсоном после своего визита к Макгрегорам: маленький брат Хемиша объелся несозревшей голубикой. Поскольку поездка была долгой, Бренна снова облачилась в свои штаны для верховой езды, правда, отказавшись от привычного свитера, потому что погода была теплой. Вместо него она надела одну из белых рубашек своего отца. Такой наряд Рейли был готов одобрить с чистым сердцем, если бы Шелли, Пирсон и граф тоже не смотрели на Бренну с явным одобрением.

Бренна и Пирсон весело болтали, но оба замолчали, увидев, кто сидит за столом вместе с Шелли и Стэнтоном. Рейли заметил, что щеки Бренны вспыхнули, а руки она инстинктивно сжала в кулаки.

— Ты! — закричала она, обращаясь к графу, и ее враждебность волнами распространялась от нее.

— Да, это я, — печально признался Гленденинг. — Только не бей меня больше, ладно, Бренна? Я сказал Стэнтону, что не я в него стрелял, и он мне верит. Ты тоже должна поверить.

Бренна откинула голову назад и расхохоталась, однако в ее смехе не слышалось веселья.

— А почему я должна верить? — спросила она. — Это очень на тебя похоже.

— Стрелять в безоружного человека?

Как ни был пьян Гленденинг, все же он ухитрился сжать губы и выпятить подбородок, демонстрируя свое негодование.

— Я никогда, и вы все это знаете, никогда не стал бы этого делать. Ни один Маклауд не разрядил бы своего пистолета в безоружного. Кроме того, — добавил он, выпрямляясь и откидывая плечи назад, — я не сторонник огнестрельного оружия, предпочитаю холодное.

Бренна не казалась особенно убежденной его речами. Но, понимая, насколько он пьян, сочла препирательства с ним бессмысленными и потому молчала, только крепче сжимая губы, чтобы невзначай не сказать чего-нибудь неуместного.

Пирсон, сбросив плащ, заметил на столе лишние чашки и спросил с любопытством:

— У вас были гости?

— Маршаллы, — ответил Рейли. — Они обеспокоены вашим моральным обликом, Бренна, как, впрочем, и следовало от них ожидать.

Он с удовлетворением отметил, что румянец на ее щеках вспыхнул ярче, и она бросила на него неодобрительный взгляд. Он чувствовал, что что-то ее беспокоит, не один только факт, что в него стреляли. Вот почему она ничего не имела против общества Шелли и Пирсона. Но он был намерен услышать от нее объяснение…

— Надоедливые старые гарпии, — сказал Шелли. — Это мое мнение о них. Присоединяйтесь к нам. Мы выпьем немного любимого виски лорда Гленденинга.

— Буду рад, — отозвался Пирсон, садясь на стул, который только что освободила миссис Маршалл.

— Хемиш, — спросила Бренна, — а ты что здесь делаешь?

— Ничего, — ответил он самым невинным тоном.

Она бросила на него взгляд, ясно выразивший недоверие, но, не будучи в силах придумать ничего, в чем его можно было бы обвинить, промолчала.

— Бренна, — обратился к ней Рейли тем же тоном, каким только что говорил Хемиш, — лорд Гленденинг хочет сказать кое-что еще. Так, милорд?

Гленденинг закипал.

— Бренна, — начал он, — это не я…

— Нет, не то, — поспешно перебил его Рейли, — вы хотели сказать что-то другое.

Гленденинг смутился:

— Я не знаю…

— О Бренне. — подсказал ему Рейли.

Граф ответил ему хмурым взглядом.

— Не заставляйте меня произносить этого, Стэнтон, — проворчал он.

— В таком случае я скажу за вас. Бренна, лорд Гленденинг хотел выразить самые добрые пожелания относительно нашего будущего совместного счастья.

Она переводила широко раскрытые глаза с Рейли на Гленденинга и снова на Рейли. Гленденинг, ощутив пинок, которым Рейли наградил его под столом, проворчал:

— Да.

— Вот как? — сказала Бренна, хоть и не потрясенная до глубины души, но все же тронутая. — Ну, если это правда, милорд, то я жалею, что ударила вас кочергой.

— О! — Гленденинг со смущенным видом потрогал ворот своей рубашки. — Не осталось даже ни синяка, ни царапины.

Рейли, стремясь поскорее прервать неловкое молчание, последовавшее за этим заявлением, сказал первое, что пришло ему в голову:

— Как дела у младшего мистера Макгрегора?

Пирсон состроил выразительную гримасу:

— Съел слишком много незрелых ягод, и неизбежная кара последовала незамедлительно. Юный мистер Шеймас пострадал.

— Он поправится? — Этот вопрос слетел с уст старшего брата пациента.

— Должен, — ответила Бренна, — я дала ему немного опиума с водой.

— Отлично, — одобрил Рейли, хотя, по правде говоря, он не очень-то прислушивался к разговору. Все, что он мог, — это сидеть и гадать о том, что происходит с Бренной. Почему она так не хотела оставаться наедине с ним?

Вероятно, Пирсон и Шелли сболтнули что-нибудь о нем. Он бросил взгляд на своих друзей, бодро поглощавших виски лорда Гленденинга. Ведь почти сутки он был без сознания. Не раскрыли ли они его тайны, не сказали ли, что он маркиз?

— Итак, если это не лорд Гленденинг подстрелил тебя, — спросил Шелли в своей обычной прямолинейной манере, — то кто это сделал?

— Готов биться об заклад, что это тот малый Макафи, — сказал Пирсон. — Тот, о ком вы нам рассказывали, мисс Доннегал.

Бренна уставилась на него широко раскрытыми глазами через разделявший их низкий буфет.

. — Харолд Макафи? — выдохнула она.

— В этом есть смысл, — продолжал Пирсон. — Судя по случившейся между ними стычке, у него были все основания желать Стэнтону смерти.

— Но мой отец десятки раз давал Харолду Макафи тумака, — сказала Бренна, — и тот никогда не пытался охотиться на него с ружьем.

— Может быть, — предположил Пирсон, — зуботычина Рейли была как раз последней каплей.

— Возможно, это сделал вовсе не Харолд Макафи, — сказал Рейли смущенно, — а кто-нибудь другой.

Он сказал так вовсе не потому, что не поверил Хемишу, или потому что увидел смущение мальчика, когда беседа приняла неприятный для того оборот. Нет, он сказал так потому, что и Харолд Макафи и его ружье были проблемой Рейли и никого другого, по крайней мере пока он не придумает наилучший способ, как поступить с этим забулдыгой.

Потирая подбородок, Рейли смотрел на Бренну, которая, как он заметил, старалась не встречаться с ним взглядом. Его выбритая кожа под пальцами казалась ему на удивление гладкой. Сегодня утром он впервые побрился после этого инцидента и оделся в свои лучшие «одежды», как именовал их Шелли, сказав себе, что наконец-то может показаться людям и Бренне в цивилизованном виде.

Только теперь он вовсе не был уверен в том, что ему хотелось встречи с людьми. Он хотел видеть только Бренну и быть только с ней, но похоже было, что она чуждалась его общества.

Рейли настолько погрузился в свои размышления, что сначала даже не услышал голоса Бренны, разговаривавшей с кем-то у двери.

— В чем дело, Мейв? — спрашивала Бренна. — Что-нибудь неладно?

Девушка из таверны стояла у двери с глазами, покрасневшими и опухшими от слез. Она тяжело дышала, будто пробежала всю дорогу от таверны до коттеджа.

— О, мисс… — бормотала она.

Потом она разрыдалась так бурно, что невозможно было понять ни одного ее слова. Бренна поставила чайник, подошла к девушке и обняла ее трясущиеся от рыданий плечи.

— В чем дело, Мейв? — спрашивала она. — Скажи мне, в чем дело?

Мейв, бросив свирепый взгляд на лорда Гленденинга, наконец выговорила:

— Это Флора, мисс… Она слегла с этим…

— Слегла — с чем? — спросил Рейли, но, похоже, никто не услышал его вопроса.

Лорд Гленденинг на другом конце комнаты поднялся с места. Как всегда, его стул упал, загрохотав, но, кажется, он не заметил этого.

Он смотрел во все глаза на трясущуюся девушку из таверны.

— О, вы же знаете с чем! — выкрикнула Мейв, закрывая лицо руками. — Вы знаете! Это опять холера, мисс. Моя жизнь тоже под угрозой. Это опять холера!

Глава 27

Остров был окутан ранним утренним туманом, что делало невозможным видеть что-либо на расстоянии более нескольких футов.

Замок Гленденинг, возвышавшийся высоко на утесе, вообще оставался невидимым. С того места, где стоял Рейли, он не мог разглядеть даже «Истерзанного зайца», хотя знал, что те, кто там бодрствовал, жгли лампы, чтобы можно было видеть подступы к таверне.

Несмотря на ранний час, рыбаки уже спускали на воду лодки. За ними и их сетями следовали полчища чаек, но некоторые оставались на привычном месте и время от времени в надежде на поживу почти отвесно бросались вниз и кружили над головами Рейли и его друзей, ожидавших парома.

Наконец Пирсон заметил отрывисто:

— Он запаздывает.

Холодно не было, но Шелли била дрожь.

— Безмозглый чертов пропойца, — все, что он соизволил произнести.

Рейли, стоявший рядом с друзьями, прислушивался, стараясь различить неблагозвучный свист Стабена, не менявший никогда ни громкости, ни тональности и столь же невыразительный и тусклый, как этот день.

— Мне это не нравится, — объявил Пирсон.

— Он никогда не опаздывает более чем на полчаса, — успокоил Рейли, — а полчаса значения не имеют. Вам хватит времени, чтобы попасть на почтовую карету.

— Да не в этом дело, — раздраженно ответил Пирсон. — Дело в тебе. Ты должен отправиться с нами.

— О! — Рейли досадливо поднял брови. — Вы же оба знаете, что я не могу этого сделать.

— Старый осел, — сказал Пирсон с чувством, — у тебя нет на это никаких моральных обязательств. Бери девушку и поехали с нами. Оставаться в этом проклятом Богом месте — просто самоубийство.

— Она не поедет, — ответил Рейли.

— В таком случае следует связать ее, а рот заткнуть кляпом, — посоветовал Пирсон. — Посади ее в мешок, если она будет сопротивляться, как дикая кошка. Но только беги отсюда, бегите вы оба, ты и она.

Рейли не мог удержаться от улыбки. Он любил их обоих — и Чарлза Пирсона, и Сент-Джона Шелли. Но его привязанность к ним не делала его слепцом, невосприимчивым к их недостаткам, например, к тому, что они оба были по-младенчески эгоистичны и любили сплетничать, как школьницы.

— Кстати, вы уверены, что ничего не говорили Бренне о моем происхождении? О том, что я маркиз Стиллуорт?

— Отвечаю в последний раз, — проскрежетал раздраженный Пирсон, — нет!

— Но дело в том, что она чем-то чертовски обеспокоена, — пробормотал Рейли, — и если не этим, то я уж не знаю, что и думать.

— Может быть, ее беспокоит то, что тут гуляет холера, — небрежно бросил Шелли. — Некоторых людей это нервирует.

— Она стала такой еще до появления первых больных, — задумчиво проговорил Рейли, — с того самого дня, как меня подстрелили.

— Может быть, она поняла, какой ты трудный пациент, и больше не хочет иметь с тобой ничего общего? — предположил Шелли. — Я бы не стал упрекать ее за это. Никогда в своей жизни я не слышал столько жалоб…

— То, что ты все ходишь вокруг да около, — большая ошибка, Стиллуорт, — раздраженно перебил Пирсон. — Ты должен сказать ей о своем дворянском происхождении. Это произведет на нее впечатление.

— Только не на нее, — с чувством возразил Рейли.

— Чепуха! — Пирсон вытащил часы и сморщился, пытаясь разглядеть циферблат в сером утреннем свете. — Мы все считали, что мисс Кинг, то есть леди Этелридж, больше интересовалась твоим характером, чем наличностью, и подумай, как мы заблуждались! Ведь даже твоя мисс Доннегал сказала…

Голос Пирсона пресекся, и он умолк.

Брови Рейли поползли вверх, он нетерпеливо ждал продолжения:

— Так что сказала моя мисс Доннегал?

Пирсон щелкнул крышкой карманных часов, закрывая их, и снова спрятал в карман жилета.

— О, — ответил он невразумительно, — да ничего она не говорила.

Но губы его под усами были решительно сжаты.

— Что сказала мисс Доннегал, Чарлз? — возвысил голос Рейли.

Шелли вмешался и затараторил:

— О. ты хочешь узнать, что она сказала, когда мы говорили о мисс Кинг?

— Говорили о мисс Кинг? — загремел Рейли. — С Бренной? Когда это было?

Шелли дернулся, оттого что Пирсон ткнул его кулаком под ребра.

— О, — сказал он, массируя то место, куда его ткнул друг, — что с тобой, Чес? Рейли, уверяю тебя, все было вполне невинно. Это произошло, когда ты еще спал под действием опиума. Мы говорили, Чес и я, о том, как ты принял наше известие, ну, об Этелридже и обо всем остальном, когда она… вошла.

Пирсон с болезненным и смущенным выражением на лице продолжил:

— Мы не знали, что она уже проснулась, не говоря уже о том, что не подозревали, что она в комнате.

Рейли переводил взгляд с одного друга на другого.

— И тогда?..

— И тогда она спросила, не идет ли речь о мисс Кристине Кинг, — сказал Шелли, — и мы ответили «да», и твоя мисс Доннегал сказала, что выйти замуж за виконта, наверное, лучше, чем за простого врача, и мы согласились. Но не стали объяснять ей, что маркиз лучше, чем любой из вышеупомянутых виконта и доктора, а мы вполне могли это сделать.

Пирсон вздохнул.

— Рейли, — сказал он, — откровенно говоря, это…

— Нет, — перебил его Рейли, — дайте подумать…

Он размышлял. Итак, Бренна узнала, что Кристина вышла замуж за другого. Неужели это могло стать причиной ее охлаждения? Неужели это могло вызвать желание отдалиться от него? Но почему? Какое, в сущности, дело Бренне Доннегал до того, что Кристина Кинг вышла замуж за виконта Этелриджа?

— Послушай, Чес, — воскликнул Шелли, будто только сейчас что-то пришло ему на ум, — ты не думаешь, что это может иметь отношение к тому, что я сказал ей, что мы приехали за стариной Рейли?

— Вы сказали ей, что приехали за мной? — завопил Рейли. — Вы ей это сказали? Вы рассказали ей, почему вы приехали на остров Скай? Чтобы увезти меня домой?

— Ну да, конечно, — ответил Шелли, удивленный вопросом. — Но она и сама могла сообразить это. Достаточно было сложить два и два. Мисс Кинг была причиной того, что ты оказался здесь. Теперь мисс Кинг замужем. Какой же смысл тебе здесь оставаться?

У Рейли возникло ощущение, что земля уходит у него из-под ног.

— Вы сказали ей, что приехали забрать меня, — произнес он, стараясь не повышать голоса и говорить спокойно. — Но вы, случайно, не упомянули, что я отказался уехать с вами? Что я отверг ваше любезное предложение?

От него не укрылся смущенный и виноватый взгляд, которым обменялись его друзья, его бывшие друзья.

— Но это же очевидно, старина, что ты отказался, — сказал Шелли с нервным смешком. — Ты провожаешь нас, а не едешь с нами. Разве не ясно? Я хочу сказать, что теперь-то она это поняла.

— Она и понятия не имеет об этом, — заявил Рейли все тем же обманчиво спокойным тоном. — Она понятия не имеет о том, что я сказал…

— Да ее это ничуть не обеспокоило, Рейли, — продолжал настаивать Шелли. — Она даже пошутила на этот счет. Помнишь, Чес? Сказала что-то о виконте, который оттеснил доктора…

Пирсон вмешался и сказал серьезно:

— Ради всего святого, Стэнтон! Ты просил нас держать твой титул в секрете. Мы и молчали. Ты не можешь…

Теперь свист Стабена стал уже хорошо слышен, и Рейли сухо проронил:

— Ну вот он наконец. Если не возражаете, я больше здесь не останусь с вами, ребята. Мне надо кое-что прояснить.

— Да ну же, Рейли, — начал Пирсон.

Но Рейли оборвал его.

— Вы могли бы сделать мне одолжение, если бы остались и помогли нам, — сказал он.

Шелли тотчас же непринужденно возразил:

— Нет, благодарю тебя. Я предпочитаю, чтобы ты злился на меня до конца моих дней, чем сократить мои дни, заразившись холерой.

Рейли холодно взирал на них обоих.

— Возможно, вы оба вспомните кое-что из того, о чем мы говаривали в медицинской школе, — сказал он. — Кажется, это называется клятвой Гиппократа…

— Не заводи разговора об этой дурацкой клятве! — не на шутку рассердился Пирсон. — Оставаться здесь — безумие. Все эти люди так или иначе обречены. И не важно, останешься ли ты здесь или нет. Бери девушку и уезжай.

Рейли положил руку на плечо друга.

— Не могу этого сделать, приятель, — сказал он. — Я нужен здесь. Желаю вам приятного путешествия, и не забудьте о моих поручениях. Нам здесь требуется много всего.

Пирсон рассеянно похлопывал себя по карману жилета. Он вглядывался в туман в надежде увидеть приближающуюся лодку, которая должна была вернуть их с Шелли в обычный мир из этого ада, где они случайно оказались.

— Это несерьезно, — сказал он.

Брови Рейли снова изумленно взметнулись.

— Для нас это была блажь, — пояснил Пирсон. — Твоя медицинская лицензия — другое дело. Для тебя это что-то значит. Ты беспокоишься об этих людях. Думаю, искренне беспокоишься. Верно?

На лице Рейли появилась мрачная усмешка.

— Думаю, ты прав.

— Если вы оба останетесь в живых, пригласите нас на свадьбу, а? Мы придем.

Рейли улыбнулся и оставил их стоять на пирсе в ожидании Стабена, лодка которого уже была видна в тумане. У него было много дел.

Сначала нужно было заглянуть в «Истерзанного зайца» и посмотреть, возможно ли исправить то, что натворили его друзья.

Однако легче было сказать это, чем сделать: Бренна не желала обсуждать ничего, кроме состояния своей пациентки.

— Она пережила ночь, — сообщила ему Бренна, устало выйдя за порог крохотной, размером со стенной шкаф, чисто выбеленной комнатки Флоры. — При ее болезни это кое-что.

Рейли смотрел на лежащую в постели девушку, с осунувшимся после двадцати четырех часов лихорадки лицом.

Это была совсем не та Флора, способная за несколько минут до того, как произвела на свет младенца, листать дамские журналы и болтать о парижских модах. Эта Флора лежала, ко всему безучастная, ее золотые кудри разметались по подушке, лицо было бледным как полотно. В комнате явственно чувствовался специфический запах, и Рейли только сейчас понял, что он означает. Это был запах холеры. Это был запах смерти.

Рядом с постелью Флоры стояла скамья с кувшинами, полными жидкости. Холера вызывает у своих жертв неутолимую жажду. Среди коллег Рейли не существовало единого мнения о том, какую жидкость лучше давать больным холерой. Сам Рейли иногда в шутку говорил, что им лучше всего давать тот напиток, который они предпочитают, потому что скорее всего они будут пить его последний раз в жизни.

Теперь эта шутка не казалась ему такой уж забавной.

Бренна следовала советам отца, который в этих случаях давал пациентам воду с некоторым добавлением опиума, а если опия не хватало, пользовался элем миссис Мерфи. Насколько успел узнать Рейли, пациенты доктора Доннегала выздоравливали примерно в два раза быстрее и в живых их оставалось в два раза больше, чем в соседних деревнях. Поэтому он предположил, что отец Бренны Доннегал набрел на что-то стоящее. Во всяком случае, Бренна вливала в рот Флоры именно воду с опием в течение всей ночи, и девушка пока еще не умерла.

Но Рейли подумал, что этого не стоило говорить человеку, развалившемуся на стуле в нескольких футах от постели.

Лорд Гленденинг терпеливо дожидался выздоровления или смерти Флоры и намерен был оставаться у ее постели и дальше. Это было трогательной, хоть и несколько запоздалой данью уважения к матери его четырех дочерей.

Рейли пожалел о том, что Флора без сознания и не может оценить этого жеста.

Бренна, проследив за его взглядом, устало улыбнулась.

— Да, — сказала она, — он спит, и слава Богу. Я думала, что сойду с ума, слушая его клятвы и заверения в вечной любви к Флоре.

Брови Рейли удивленно приподнялись:

— Неужели? Теперь ему можно об этом говорить, когда ясно, что ты не будешь ему принадлежать.

Услышав его слова, она не улыбнулась вопреки его ожиданиям.

Вместо этого она спросила:

— Твои друзья успели на паром?

— Успеют. Послушай, Бренна. Я хочу кое-что сказать о своих друзьях. Я понимаю, что они…

— Ты осмотрел Шеймаса Макгрегора? — перебила его Бренна.

Он кивнул:

— О да. Нет, ты была права. Это все-таки была не голубика. У него то же самое.

— О Господи! — Бренна приложила руку ко лбу. — Мне следовало это предвидеть. Но ведь лето только началось. Слишком рано для этой болезни. Я никак не ожидала…

— Жена Макадамса тоже заболела. И одна из девочек Аберкромби. Мне пришлось забрать ее в амбулаторию. Ей совсем худо.

Рейли заметил, как бледнела Бренна, слушая его. Он уже жалел, что сказал ей.

— Почему бы тебе не вернуться в коттедж и не поспать? — мягко спросил он. С объяснениями и оправданиями можно подождать. Теперь следовало побеспокоиться о более важных и серьезных вещах. — Я разбужу Гленденинга. Он может не хуже тебя вливать опиум в рот Флоры. Потом я совершу обход и посмотрю мальчика Макгрегоров и миссис Макадамс…

— Нет, — Бренна энергично покачала головой, — нет, сейчас нельзя спать.

Она устала, но не могла остановиться. Какое-то внутреннее побуждение заставляло ее двигаться и делать все то, что она делала. Она не могла не откликнуться на брошенный ей судьбой вызов. Она могла бы не спать вовсе, если бы потребовалось. Ее желание побороть болезнь сжигало ее, и отблеск этого внутреннего огня он видел в ее сапфировых глазах.

— Ты сказал, Макадамсы?

Она взяла что-то в руки. Это оказался бывший дневник Рейли, который она использовала с другой целью, заполняя своими нечитаемыми пометками. Это был вариант картотеки, хранившейся в кабинете ее коттеджа.

Она что-то яростно писала в нем.

— Макгрегоры. — выдохнула она. — Макадамсы. Флора. Амберкромби. Да, точно так же, как раньше. Только… только я все еще не могу сказать, где источник инфекции.

Рейли подал голос:

— Да, конечно, если это касается мальчика Макгрегоров.

— Да, но где он подцепил заразу? И почему заболел первым?

Бренна уставилась на свои каракули. Рейли разглядел, что это было нечто вроде грубо начерченной карты округи. Пометив все места, где жили семьи жертв этой болезни, она начертила фигуру, похожую на звезду.

— Макгрегоры живут довольно далеко от деревни, почти так же далеко, как Макафи. Аберкромби живут в пределах деревни. И Макадамсы и Флора живут в самом Лайминге. Но, как и прежде, не заболел никто из замка. Не заболел ни один из Маршаллов, не заболели ни я, ни ты.

Рейли кивнул. Он увидел, что к ним приближается миссис Мерфи, и лицо ее показалось ему озабоченным.

— Доктор Стэнтон, — сказала хозяйка таверны, — мисс Бренна, там у дверей малышка. Она говорит, что вы оба нужны ей.

Бренна со стуком захлопнула дневник.

— Миссис Мерфи, — сказала она, — будьте так любезны посидеть с Флорой. Попробуйте разбудить ее и заставить выпить чего-нибудь. Столько, сколько она в силах проглотить.

И Бренна, взяв Рейли за руку, потащила его вниз по лестнице.

— Похоже, что больше всего заболевших в городе, — говорила она, пока они шли мимо бара к парадной двери таверны, — а это соответствует тому, что нам известно о болезни. Смертность от холеры гораздо выше в Лондоне и других многолюдных городах, особенно в портовых…

Бренна распахнула дверь и остановилась, глядя на крошечное создание, сидящее на ступеньке крыльца.

Несмотря на несусветную грязь, многими слоями покрывавшую лицо девочки, это, несомненно, была Шеннон Макафи. Глаза ее были испуганными и покрасневшими.

— Шеннон, — спросила Бренна, опускаясь на колени, — с тобой все в порядке?

Малютка кивнула. Казалось, она на какое-то время потеряла способность говорить.

— Заболела твоя мама, Шеннон?

Бренна отвела от личика девочки спутанные и грязные волосы. Девчурка покачала головой.

— А твои сестры или братья? С ними все в порядке?

Девочка вновь кивнула. Потом, бросив нервный пугливый взгляд на Рейли, она прошептала:

— Это мой папа.

— Твой отец?

Брови девочки сошлись над переносицей. Говорить ей стоило большого напряжения.

— Что с ним?

— Ему стало совсем худо несколько дней назад, — пояснила Шеннон, показывая пальцем на свой живот. — А теперь он все время хочет пить, и мама говорит, что болезнь просто сжигает его изнутри. Она просила привести вас и доктора прямо сейчас…

По лицу Рейли медленно расплылась улыбка. Он не мог с ней справиться, как не смог бы заставить солнце перестать светить.

— Это верно? — спросил он таким тоном, что Бренна удивленно посмотрела на него…

Но увидела только мужчину, задумчиво вглядывающегося в туман…

Глава 28

Лачуга, где обитало семейство Макафи, показалась Рейли даже хуже, чем ему помнилось. Возможно, еще и потому, что теперь в ней стояло тяжелое зловоние, запах холеры.

Дожди, начавшиеся здесь в день, когда он впервые посетил это место, теперь смешались с тающими снегами, сползавшими с горных вершин. Дождевая и талая вода переполняла узкий ручеек, едва сочившийся прежде посередине участка Макафи. Теперь этот мелкий ручей добрался уже до дверей хижины. Рейли, как истый джентльмен, протянул Бренне руку, чтобы помочь ей перебраться через лужу, но она отвергла эту любезность и затопала в своих тяжелых сапогах прямо по воде.

Однако она утратила значительную часть своей отваги и боевого задора перед лицом несчастья и запустения, представших их глазам, когда они преодолели это водное пространство.

— Пожалуйста, мистер Макафи, — взывала она к своему новому пациенту, лежавшему в кровати среди лохмотьев в одном из углов этой грязной и зловонной развалюхи, которую дети называли домом. — Виски только усилит вашу жажду. Попробуйте лучше этого.

Она протягивала ему бутылку, наполненную смесью воды с опиумом, приготовленной ею прежде, чем они покинули таверну.

Макафи, теперь казавшийся постаревшим и осунувшимся, только качал головой, открывая беззубый рот.

— Виски, — прохрипел он.

Бренна, примостившаяся на краешке постели, потому что в комнате был всего один стул и на нем сидела сама миссис Макафи, откупорила бутылку с лекарством.

— Право же, мистер Макафи, — сказала Бренна, — вы только попробуйте. Думаю, вы почувствуете себя лучше.

Но Макафи с силой, неожиданной в столь тяжело больном человеке, отбросил бутылку так, что она пролетела через всю комнату, а большая часть ее содержимого вылилась на Бренну.

— Я не хочу этого, — закричал он пронзительно, — слышишь меня, бабенка? Я не хочу ни этого, ни твоего докторишки. Убирайтесь! Уходите немедленно!

— Почему ты не хочешь, — спросил Рейли, — осмотреть детей? А я займусь мистером Макафи.

— Да, — согласилась смущенная и сбитая с толку Бренна, — может быть, это самое лучшее.

Как только она оказалась достаточно далеко, чтобы усслышать его, Рейли занял ее место на краю грязной постели Макафи.

— Привет, — сказал он больному дружеским тоном, — помните меня?

Воспаленные глаза Макафи широко раскрылись.

— Вы, — выдохнул он, с трудом разжимая запекшиеся и потрескавшиеся губы.

— Верно, — бодро согласился Рейли, — я. Сюрприз для вас! Думали, что убили меня? Увы, должен вас разочаровать. Знаете ли, нас, Стэнтонов, не так легко убить.

Макафи заерзал головой по плоской подушке.

— Это был не я, — закричал Макафи, потом жалобно заскулил: — Я не знаю, что вы…

— О, это были вы, я это точно знаю. Вы обещали, что я пожалею о том, что сделал с вами, и при первой же возможности попытались осуществить свою угрозу. — Улыбка Рейли стала еще более широкой и приветливой. — Но, видите ли, вы совершили серьезную ошибку. Вы не убили меня. И это было неразумно.

Теперь страх Макафи стал почти осязаемым, будто это зловоние страха сочилось из пор лежащего на кровати человека.

— Ч-что вы собираетесь делать? — залепетал Макафи. — Предать меня в руки законников? Знаете ли, на острове Скай так не поступают. Здесь, на острове Скай, мужчины сами разбираются между собой. Они предпочитают не обращаться в суд…

— В суд? О Господи, конечно, нет. Что сможет сделать суд? Если вы выживете, то вас просто посадят в тюрьму, и там вы продолжите свою беспутную жизнь, пока ваша несчастная жена, которая не сможет выйти замуж вторично, будет умирать от голода. Нет, я придумал для вас гораздо худшее наказание, гораздо более тяжкое, чем может присудить вам закон.

Макафи облизнул свои сухие потрескавшиеся губы:

— И ч-что это за наказание?

— О, всего лишь вот это. — Рейли извлек еще одну бутылку эликсира Бренны из кармана куртки. — Видите эту бутылку? Вам придется это выпить. Всю целиком.

Глаза Макафи полезли на лоб:

— Но…

— Меня ничуть не волнует, будет ли вас рвать и сколько. А когда вы допьете все, — продолжал Рейли, — вам придется выпить следующую, которую я вам пришлю. И вы будете делать все, что вам скажет мисс Бренна. Но главное, мистер Макафи, что вы не умрете.

Теперь в тоне Рейли не было ни легкости, ни шутливости. И он перестал улыбаться. Лицо Рейли приняло такое выражение, что Харолд Макафи затрясся в своей постели, и эта дрожь не имела ничего общего с засевшей в нем инфекцией.

— Нет, — продолжал Рейли холодно и спокойно, — вы не умрете. Вы будете жить, Макафи. И знаете почему? Потому что этого хочет мисс Бренна. Понимаете ли, она ведь не видит того, что вижу я, когда смотрю на вас, потому что я-то понимаю, что бессмысленно тратить человеческое сострадание на такое грязное отребье. Но она хочет, чтобы вы жили, поэтому вам придется подчиниться ее воле и спасти себя самому, отказавшись от виски и став добрым мужем и отцом для своих жены и детей. А означает это, Макафи, то, что вы будете свято выполнять все требования мисс Бренны. Все до единого. И все будет с вами в порядке.

Макафи с тревогой смотрел на Рейли:

— Все будет в порядке?

— О да. Вы поправитесь. Вы выздоровеете, но вам придется бросить пить. Вам придется построить приличный дом для своей семьи, начать мыться и ходить в церковь…

Несмотря на свой страх, Макафи попытался сопротивляться. Губы его изогнулись было в презрительной усмешке:

— Вы не можете…

— Ах, не могу? — Рейли уставился на него. — Поверьте мне, Харолд Макафи, что могу. И я это сделаю.

— Нет, если, — Макафи попытался разыграть единственную карту, которая все еще была в его руках, — если я умру.

— Харолд, — сказал Рейли тоном, не допускающим возражений, — вы полагаете, что я позволю вам умереть? Да ни за что на свете!

Макафи ответил ему таким же пристальным взглядом:

— Вы не сможете помешать мне.

— Конечно же, смогу. Вы слышали, что я спас от смерти мальчика Макгрегоров? Я просверлил дырку в его черепе и добрался до мозга. Это было довольно-таки неприятно. Но знаете, это не единственный мой фокус. Если вы перестанете есть и пить, знаете, Харолд, что я сделаю?

Взгляд Макафи потерял свою твердость и стал почти умоляющим.

— Что? — спросил он, внезапно потеряв весь задор и волю к сопротивлению.

— Я возьму свой ланцет, — сказал Рейли, — и просверлю отверстие вот здесь.

Он легонько дотронулся до шеи Макафи, как раз возле ключицы.

— Тогда, видите ли, я вставлю туда трубку и буду через нее вливать в вас пищу и питье. Конечно, — Рейли улыбнулся с сожалением, — вы больше не сможете говорить. Поэтому мы не сможем спросить вас, чего вы хотите, но зато по этой трубке пища и жидкость будут попадать в ваш желудок беспрепятственно, и вы не подавитесь, а это, как я полагаю, очень важно. Правда, если я сделаю надрез и вставлю трубку, мы никогда уже не сможем избавить вас от нее, потому что прежде чем эта рана зарубцуется и заживет, вы умрете голодной смертью, так как не сможете есть самостоятельно. Поэтому, как видите, дни, когда вы могли глотать виски, миновали.

Рейли смотрел сверху вниз на больного, гадая, поверил ли тот его вздору или следует тотчас же придумать сказочку пострашнее.

Макафи какое-то время смотрел на него не мигая, потом сказал:

— Я выпью все, что есть в этой бутылке.

— Вот и умница, — сказал Рейли, поощрительно похлопывая пациента по плечу. — Я так и думал. А ну, откройте рот, — скомандовал Рейли, и Макафи послушно открыл рот.

Рейли влил ему в глотку добрую порцию смеси из бутылки. Макафи проглотил ее и ухитрился даже смущенно улыбнуться Бренне, когда та с опаской приблизилась к его постели.

— Ну, вот видите, — сказал Рейли совсем иным тоном. Теперь его голос звучал вполне по-дружески. — Лекарство мисс Бренны весьма действенно. Правда, мистер Макафи?

— Да, оно очень хорошее, — ответил Харолд Макафи, растягивая губы в напряженной улыбке.

— Я не верю этому, — бормотала Бренна двадцатью минутами позже, когда они разбирали самогонный аппарат Макафи.

— О, все нормально, — заверил ее Рейли. — Макафи сам просил меня это сделать. Он сказал: «Пожалуйста, разберите мой самогонный аппарат». Послушала бы ты его! Он был полон раскаяния.

— У него этот перегонный куб уже двадцать лет, — сказала Бренна.

— Человек знает, когда наступает пора изменить образ жизни. Так бывает, если человек серьезно заболевает и возникает угроза для его жизни. Тебе, вероятно, приходилось наблюдать это среди пациентов твоего отца.

— Но я никогда не встречала столь радикальной смены настроения, — ответила Бренна. — Ведь он выпил почти всю бутылку к тому времени, когда мы собрались уходить, Рейли. До заката мне надо отослать ему следующую.

Однако мысль Рейли уже заработала в ином направлении.

— Бренна, — начал он, — что касается моих друзей… Ну, если их можно назвать друзьями. Они могли сказать тебе, что я был…

Но Бренна тотчас же перебила его:

— Эй, привет! Что тут у нас?

Если бы он не знал ее так хорошо, то мог бы заподозрить, что она намеренно избегает важного разговора с ним. Но он увидел, что она пристально и с интересом смотрят на юную Доркас Макафи, которая, покинув хижину, с явным отвращением бросила в ручей, протекавший всего в нескольких ярдах от них, какую-то грязную тряпицу.

— Доркас, — Бренна направилась к девочке, — что ты делаешь?

— Это грязные пеленки младенца, — последовал едва слышный ответ.

— О! — Бренна смотрела, как девочка без всякого старания окунает в воду ткань, полощет ее и вынимает снова.

— Послушай, — обратился к ней Рейли, в голове которого зародилась ужасная мысль, — послушай, моя дорогая, вы берете воду для питья из этого самого ручья?

— Да, — ответила Доркас, — конечно.

Она вернулась к своей стирке.

Рейли с трудом подавил дрожь отвращения.

— Идем, Бренна, — сказал он, хватая ее за руку. — Пойдем, пока меня не стошнило.

Однако Бренна положила руку ему на грудь. Поскольку это был интимный жест, которым она прежде касалась его. Рейли замер в ожидании и теперь смотрел на нее с надеждой.

Но она видела только девочку, присевшую на корточки у их ног.

— Доркас, — сказала Бренна, — твоя мать говорила мне, что младенец болен. Она сказала мне, что у него была та же болезнь, что у твоего отца, только протекала не так бурно. Ты не помнишь, как давно это было? Твоя мать не могла вспомнить. Ты не скажешь, это было до того, как доктор Стэнтон посетил вас в прошлый раз? Доркас кивнула.

Бренна продолжала стоять, задумчиво глядя на коричневую грязную и зловонную воду. Рейли обратился к ней:

— Гм, ты не собираешься возвращаться? Ведь у нас есть еще пациенты…

— Макгрегоры берут воду из ручья, в который впадает этот, — сказала Бренна, обращаясь к себе самой.

— Ага, — ответил Рейли, — мы заглянем к ним на обратном пути и предупредим насчет стирки пеленок младенца в этом ручье…

Внезапно Бренна сунула руку в карман, извлекла дневник Рейли и принялась листать страницы, стараясь найти ту, где она начертила карту Лайминга.

— Ручей, в который впадает этот, — сказала она, вытаскивая карандаш и намечая на карте примерное расположение рядом с точкой, обозначенной как жилище Макафи, — протекает мимо дома Макгрегоров, семьи, где заболел один из детей. Прошлым летом двое из них умерли.

— Так это в семье Хемиша? — спросил Рейли. — Я и понятия не имел.

— Дальше, — продолжала говорить Бренна, делая пометки на своей карте, — он течет мимо дома Кемпбеллов. Прошлым летом там умерло четверо. Дальше он течет мимо Аберкромби…

— И одна из их девочек заболела, — сказал Рейли. Внезапно ему передалось возбуждение Бренны. Она просто вся дрожала от волнения. Он смотрел, как ее карандаш движется по карте.

— Дальше он впадает в подземный источник, — Бренна начертила квадратный резервуар, — а над ним находится насос, с помощью которого Макадамсы качают воду.

Она провела еще одну линию.

— Практически вся деревня Лайминг пользуется этой водой.

Карандаш снова запрыгал по странице, пока она не провела им длинную волнистую линию.

— Кроме, — сказала Бренна, почти задыхаясь от возбуждения, — Берн-Коттеджа, потому что мы пользуемся водой из другого ручья, из нашего. И пока что ни в это лето, ни в прошлое холера не затронула Берн-Коттеджа. И на. моей памяти этого не было никогда.

Рейли едва ли мог оценить это местоимение «мы», потому что ее карандаш снова запрыгал по бумаге.

— И Маршаллы… — Она провела линию от церкви до ручья. — У Маршаллов никто не заболел холерой, потому что они берут воду из нашего ручья.

Потом карандаш прочертил весь путь до самого южного края страницы.

— Замок Гленденинг, — продолжала Бренна, — там тоже не было случаев холеры, никогда не было. Замок Гленденинг черпает воду из того же источника, что и наш ручей.

Рейли смотрел на совершенно непонятную путаницу линий на странице дневника. Ему показалось, что он наконец понял. Только… Только это было невозможно.

— Что, собственно, ты хочешь сказать, Бренна? — спросил он осторожно.

— Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать, Рейли, — ответила она.

Она ткнула карандашом в квадрат в центре страницы, от которого расходилось множество линий.

— Это вода, — заключила она.

Глава 29

Она не могла этому поверить. Разгадка находилась здесь, прямо у нее под носом, и смотрела ей в лицо, как и в лицо ее отца, но никто ее не замечал. И не заметил бы, если бы не случайность. Девочка у них на глазах стала полоскать грязные подгузники, и тогда вся картина предстала перед ней в своих мрачных подробностях.

Вода. Инфекция распространялась по воде. Почему она не сообразила этого раньше? Все имена на могильных плитах принадлежали людям, пользовавшимся водой из деревенского насоса или из ручья, питавшего этот насос.

Картина сложилась. Вот что связывало все жертвы холеры… А раз так, то с эпидемией можно было справиться. Ручей возле коттеджа Бренны и то, что никто из лиц, бравших из него воду, не заболел, было доказательством. Нет, инфекция распространялась, только когда люди пили зараженную, грязную воду из источника, бравшего начало возле хижины Макафи. В Лондоне и других больших городах, где гнездилась ползучая инфекция, все должно было складываться по такой же схеме: люди стирали и мылись в той же самой воде, которую, возможно, ниже по течению они пили.

Ведь это было так очевидно. Почему раньше это никому не приходило в голову? Можно было винить в распространении инфекции миазмы, газообразные вещества, которые считали возникающими в местах гниения всевозможных отходов и отбросов…

Но, как доказали ее тщательные исследования топографии этого места, в Лайминге не было ничего подобного… Не было никаких свалок. И потому болезнь не могла быть вызвана загадочными испарениями. Она могла быть вызвана единственной причиной — невежеством. Бедностью и невежеством. И это сочетание, думала Бренна, подстегивая Иву и заставляя ее скакать во весь опор, может вызвать еще множество болезней.

Бренна обернулась и бросила взгляд через плечо. Рейли старался не отстать от нее на своей лошади, но из-за раны в плече не мог скакать на такой головокружительной скорости. Рейли. Бренна снова повернулась в седле и посмотрела назад. Что ей делать с Рейли?

Бренна осадила Иву, только когда они на полной скорости влетели в деревню.

Кобыла недовольно попятилась. Она наслаждалась скачкой и не хотела останавливаться. Но Бренна едва ли это заметила. Она соскочила с седла и помчалась в кузницу.

— Прошу прощения, мистер Камерон, — сказала она, едва переводя дыхание. — Могу я попросить вас об одолжении? Мне нужен гаечный ключ.

Кузнец, наслаждавшийся своим обедом, густым рыбным рагу, посмотрел на нее с любопытством.

— Ради Бога, мисс Бренна, — сказал он.

Бренна, порывшись в куче гаечных ключей кузнеца, нашла один подходящего размера и веса, соответствовавший ее целям. Потом, подняв это массивное орудие, она улыбнулась и, поблагодарив мистера Камеруна, направилась к своей цели, деревенской водокачке.

Вокруг было пусто. Болезнь Флоры и миссис Макадамс положила конец постоянным сборищам у прилавков на деревенской площади. Все, кто не работал в этот день, скрывались в своих ломах, делая все возможное, чтобы только не вдыхать отравленный миазмами воздух. И никто из них не подозревал, что причина болезни в воде, которую они пьют и в которой моются. Но она решила, что положит этому конец.

Водокачка была почти новой. До нее здесь располагался колодец. Жители деревни гордились этим новшеством, столь облегчившим им обеспечение водой. Бренна знала, что они не будут в восторге от того, что она собиралась сделать, но другого способа справиться с напастью не было.

Встав на колени рядом с ярко раскрашенной водокачкой, она наложила ключ на болты, державшие насос.

— Постой! Подожди, Бренна!

Она подняла глаза. Рейли Стэнтон въезжал рысью на площадь на своей лошадке. Он осторожно, чтобы не потревожить больное плечо, потянул за вожжи и теперь сидел в седле, глядя на нее.

— В чем дело? — спросила она. Неужели он попытается остановить ее? Ведь это единственный способ спасти людей.

Она поднялась с колен и протянула ему ключ жестом королевы, вручавшей только что посвященному в рыцари дворянину его меч.

— Прошу вас, доктор, — сказала она.

У него еще болело плечо, а болты заржавели от влажного и соленого морского воздуха. Наконец ему удалось сдвинуть с места один, а Бренна сумела справиться с другим. И тут к ним подошла маленькая Джерси Мердок, пришедшая наполнить ведро водой и отнести в местную школу.

— Что вы делаете? — спросила девочка.

— Мы демонтируем водокачку, Джерси, — ответила Бренна. — Боюсь, теперь тебе придется ходить за водой к ручью.

Глаза маленькой девочки округлились:

— К ручью? Но почему?

— Вода из этой водокачки плохая. — Бренна кивнула, указывая на Рейли. — Доктор Стэнтон и я не хотим, чтобы люди брали воду для питья отсюда. Некоторое время всей деревне придется брать воду только из ручья.

И снова глаза девочки стали круглыми, как блюдца:

— Но ручей так далеко…

— Знаю, — ответила Бренна, улыбаясь маленькой девочке, — и очень сожалею об этом. Но так надо.

Джерси смотрела на ведро, которое держала в руке.

— Пожалуй, лучше мне сказать об этом мистеру Руперту.

— Да, пожалуй, так будет лучше, — серьезно ответила Бренна, и девочка помчалась со всех ног, чтобы осуществить свое намерение.

Рейли, остановившийся передохнуть после всех усилий, заметил:

— Им это не понравится.

— Конечно, не понравится, — согласилась Бренна, отодвигая его в сторону и снова берясь за гаечный ключ. — Но, — она сделала движение ключом, — у них нет выбора. Или дальняя дорога к ручью, или смерть. Думаю, они предпочтут дальнюю дорогу.

Болт все не поддавался. Рейли, почувствовав, что пальцы его обрели чувствительность, принялся помогать ей. Под их совместным нажимом болт наконец сдвинулся с места. После этого стало уже легче, и они без труда вывинтили его, как и остальные.

За этим занятием их и застал мистер Руперт, школьный учитель.

— Прошу прощения, — сказал он учтиво. Он был очень строгим учителем, но в жизни обходительнейшим человеком.

— Да, мистер Руперт? — Бренна выпрямилась и вытерла пальцы, выпачканные в ржавчине и краске, о свои бриджи.

— Джерси мне сказала, что вы разбираете водокачку. Она говорит, что вы сообщили ей, что с водой творится что-то неладное.

— Да, — ответила Бренна, — вода из этой водокачки распространяет инфекцию, холеру. Вы должны сказать детям, чтобы они не пили воду отсюда, а ходили за водой к ручью. Эта вода инфицирована.

Мистер Руперт поправил очки.

— Боже милостивый! Вы уверены? Я думал…

Бренна решительно перебила его:

— Я уверена.

— Понимаю, — кивнул мистер Руперт, — да, понимаю. Очень любопытно. Я сейчас же скажу об этом детям. А ручей, вы говорите, не представляет опасности?

— Пока что не представляет, — ответила Бренна.

Потом она добавила, что и стирать белье следует подальше от ручья, чтобы он оставался источником питьевой воды, не загрязненным отходами человеческой жизнедеятельности. Мистер Руперт, закоренелый холостяк с чрезвычайно старомодными представлениями о роли женщины в жизни, раскраснелся как маков цвет, услышав подобные слова из уст дамы. Но он был знаком с Бренной всю ее жизнь и знал, что ей следует доверять.

— Я скажу им, — заверил он ее, хотя и побледнел при этих словах. — О Господи!

Однако преподобный, только что появившийся из дома больного, над которым читал молитвы, не проявил такого же оптимизма при известии о том, что водокачка демонтирована.

— Холера распространяется с помощью проточной воды? — воскликнул он. — Да не говорите глупостей! Всем известно…

—…что источник холеры в миазмах, — закончила Бренна за него по примеру его жены и с той же интонацией. Только после этого она изложила свое мнение, к чему миссис Маршалл не была склонна и чего обычно не делала. — Дело в том, — пояснила она, — что только люди, которые постоянно пьют эту воду, заболевают холерой.

Мистер Маршалл взирал на Бренну с негодованием.

— Что я собирался сказать, — начал он, — когда вы так грубо перебили меня, — это что холера — наказание за грехи, бич Божий. И нет ничего удивительного в том, что первой, на кого пало наказание, была бабенка из таверны, недостойная распутная девица…

Бренна угрожающе шагнула вперед, но Рейли положил руку ей на плечо.

— Преподобный Маршалл, — сказал он, занимая позицию между Бренной и священником, — мы готовы принять общепризнанный взгляд на вещи, говорю вам это честно и открыто. Но я должен действовать как деревенский врач и думаю, что мне придется в первую очередь опираться на научные факты. Сейчас научные факты говорят мне, что эта вода опасна для ваших прихожан, а мисс Доннегал и я готовы заверить вас, что больше никто холерой не заболеет.

Говоря все это, Рейли вполне дружески обнимал преподобного за плечи и ловко оттеснял его с места, где Бренна и он занимались делом. Он поощрительно похлопал преподобного по спине и добавил:

— А теперь будьте славным малым, сэр, и в следующей воскресной проповеди сообщите всем, чтобы они брали воду только из ручья, но ни в коем случае не стирали в нем белье.

Рейли подмигнул преподобному и вернулся к Бренне.

Наклонившись над ручкой насоса, он спросил шепотом:

— Что он там делает?

Бренна бросила взгляд через плечо:

— Он смотрит на нас так, будто мы оба бежали из Бедлама.

— Бедный старый идиот. Еще один поворот ключа, Бренна, и, думаю, мы у цели…

Ручка насоса со стоном отделилась от металлической рамы, удерживавшей ее.

— Господи! — сказал Рейли. — Наконец-то!

Бренна взяла ручку у него из рук:

— Отлично! Теперь нам нужна только вывеска.

Рейли кивнул:

— Я знаю, как составить текст объявления. Примерно так: «Эта водокачка закрыта по распоряжению доктора Рейли Стэнтона, местного врача, в целях предотвращения дальнейшего распространения холеры».

Бренна, впечатленная формулировкой, заметила:

— Звучит вполне официально.

Рейли вытер руки о полы куртки.

— Да, — сказал он, — когда я хочу, мне удается быть вполне официальным. И что дальше?

— Нам придется развесить объявления везде по течению ручья, питающего водокачку, и сделать их убедительными, чтобы люди не пили из него. А для тех, кто не умеет читать, а таких большинство, нам придется делать эти объявления устно, переходить из дома в дом и объяснять.

Она посмотрела на ручку от насоса, которую все еще держала в руке.

— Это еще только половина битвы, — заметил Рейли. — в которой надо победить.

Она подняла на него глаза: от работы с насосом щеки и скулы его были перемазаны грязью и жирной смазкой, а повязка на плече делала его смешным и неуклюжим. И при всем этом он был красивейшим мужчиной, какого ей доводилось видеть. Солнце высветило золотистые пряди в его темных, плохо причесанных волосах, и теперь блики играли на его скульптурно вылепленных скулах и подбородке. Его глаза густого шоколадно-коричневого цвета излучали ум и юмор, каких она никогда прежде не видела ни в чьих глазах…

Вопреки охватившему ее чувству любви она ощутила глубокую печаль.

— Да, — сказала она тихо, — эту битву надо выиграть.

Глава 30

Но выиграть эту битву было нелегко.

Жители деревни не пришли в восторг от того, что источник воды, которым они пользовались всю жизнь, вдруг столь внезапно стал для них недоступен.

Напрасно Бренна и Рейли твердили, что вода из деревенской водокачки заражена, напрасно напоминали о том, сколько жизней унесла холера прошлым летом. Сельчане продолжали роптать. Раздавались такие высказывания: «Я всю жизнь изо дня в день пью воду отсюда и ни разу не был болен» и «И если холеру вызывает вода, то как случилось, что Уна Мердок заболела уже после того, как с водокачки сняли ручку?»

Бренна пыталась объяснить им, что не все люди одинаково восприимчивы к инфекции и что миссис Мердок, вероятно, уже была заражена до того, как они с Рейли демонтировали водокачку, просто симптомы ее болезни проявились позже. Бренна знала, что через несколько дней, когда окажется, что новых случаев заболевания холерой больше нет, жители деревни будут вынуждены признать ее правоту. Но пока что…

Пока что она и доктор Рейли Стэнтон стали самыми непопулярными людьми в Лайминге.

Более всего Бренну сейчас беспокоило состояние Флоры, все еще серьезно больной и не поддававшейся лечению. Девушка стала такой слабой и хрупкой, что с минуты на минуту Бренна ожидала услышать хрипы в ее груди — столь знакомый предвестник смерти.

Самым ужасным было то, что лорд Гленденинг начал подозревать, что в случае с Флорой Бренна почти не питала надежды на благоприятный исход. Он не выходил из комнаты Флоры, если только Бренна не поручала ему срочно выполнить какое-нибудь задание. Он больше не спал, а только сидел, сохраняя на лице привычное выражение иронии, время от времени обращаясь к Бренне с просьбой что-нибудь сделать для ее спасения.

В какой-то момент в полном отчаянии Бренна сказала ему, что если он хочет помочь, то пусть поговорит с деревенскими жителями, барабанившими в дверь «Истерзанного зайца» и требовавшими, чтобы Бренна вернула им их водокачку. Она сказала графу, что Флора не заболела бы, если бы не зараженная вода из этой водокачки. В ней теплилась надежда, что, услышав это от лорда Гленденинга, они в конце концов поверят. Несмотря на донжуанские наклонности и образ жизни графа, община его уважала.

Но, чтобы поговорить с деревенскими жителями, лорду Гленденингу пришлось бы оставить на время Флору, а он решительно отказывался сделать это.

Бренна решила поселиться здесь же: она устала метаться между таверной и Берн-Коттеджем. Другие пациенты — Шеймас Макгрегор и миссис Макадамс — уже проявляли некоторые признаки улучшения и больше не нуждались в круглосуточном наблюдении. Рейли ухаживал за остальными пациентами: миссис Мердок и особенно за Харолдом Макафи, проявившим чудеса выносливости и ставшим его фаворитом. Пока что единственной их неудачей была Флора.

Но Бренна без устали боролась за жизнь девушки. Однажды ночью лорд Гленденинг разбудил ее от недолгой дремоты, в которую она впала от усталости.

Граф, не брившийся и не спавший целую неделю, представлял весьма живописное зрелище. Бренна, открыв глаза и увидев это страшное лицо, вздрогнула от неожиданности.

— В чем дело? — прошептала она, готовясь услышать самое худшее.

— Мне кажется, она отошла, — сказал он, и голос его дрогнул.

Бренна бросила испуганный взгляд на постель. Флора лежала неподвижно. Правда, на ее лице не было обычной смертельной бледности, искажавшей ее прелестные черты. Щеки ее были окрашены легким румянцем, а губы полуоткрыты и казались влажными.

Бренна знала, что часто выражение мира и высшей красоты покоя иногда появляется на лице усопшего. И она подумала, что сейчас произошло именно это.

— О Господи, — сказала она, протягивая графу руку, — мне так жаль.

Эти слова ничуть не выражали чувства безмерной горечи потери, охватившего ее, и она обратилась к нему по имени, что иногда делала, когда они были наедине.

— Мне так жаль, Йен.

Лицо графа было искажено скорбью. Он бросился в объятия Бренны и зарылся лицом в ее плечо, в то время как все его огромное тело содрогалось от горьких рыданий.

Бренна, совершенно не подготовленная к такому проявлению чувств, смущенно и неловко похлопывала его по спине и шептала ему какие-то бессмысленные слова утешения, понимая, что все это бесполезно и не достигает цели.

Этот взрыв чувств графа разбудил Рейли.

Когда он увидел Бренну в объятиях графа, глаза его полезли на лоб, и он тотчас же очнулся ото сна. Бренна, заметив это, подняла руку и показала на постель Флоры.

Рейли не терял времени. Он взял свой стетоскоп, лежавший на столике возле постели Флоры, и приложил его к груди девушки. Прижавшись ухом к его другому концу, он изо всех сил вслушивался, стараясь уловить признаки дыхания и сердцебиения.

— Это моя вина, — рыдал лорд Гленденинг. прижимаясь лицом к шее Бренны и щекоча ее кожу отросшей щетиной. — Если бы я женился на ней, как мне следовало бы сделать, она не заболела бы. Она не пила бы эту грязную воду и была бы здорова.

— Это не твоя вина, — утешала его Бренна. — Ты не знал. Никто из нас не знал…

Рейли зашипел на них обоих, чтобы они замолчали.

— В чем дело, Рейли? — прошептала Бренна, когда граф наконец проглотил свои рыдания.

Ухо Рейли все еще было прижато к стетоскопу.

— Странная вещь, — сказал он, — у нее ровное и сильное сердцебиение. И дыхание тоже…

И в этот момент Флора внезапно открыла глаза. Лорд Гленденинг и Бренна ахнули от радостного изумления.

— Привет, — сказала Флора, глядя на стетоскоп, — что вы здесь делаете?

Голос ее был очень слабым, но интонация знакомой всем, кто знал Флору. Это ничуть не походило на лихорадочный бред, который они слышали всю последнюю неделю.

Лорд Гленденинг издал крик и с грохотом упал на колени у постели Флоры, отчего содрогнулось все здание.

— Флора! — завопил он. — Ты в порядке?

Флора смотрела на него с любопытством:

— Думаю, да, хотя я ужасно голодна.

Изумленная Бренна только молча смотрела на девушку. Рейли, отняв стетоскоп от груди Флоры, сказал:

— Голодна. Ты слышишь, Бренна? Она говорит, что голодна.

И только тогда Бренна прижала руки к щекам, почувствовав, что по ним текут слезы.

— Что ей можно есть? — суетливо набросился на нее лорд Гленденинг. — Что я могу ей дать?

Бренна вопросительно посмотрела на Рейли.

— Возможно, хлеб подойдет, — сказала она. — Как ты думаешь? Вымоченный в молоке?

Рейли, заметив, что граф и воскресшая девушка обмениваются влюбленными взглядами и шепчут друг другу нежные слова, склонил голову и посмотрел на Бренну.

— Не пойти ли нам поискать еду в чулане, мисс Доннегал?

Они неслышно спустились по темной лестнице и оказались в общей комнате таверны. Бренна, следовавшая за Рейли, который, к счастью, догадался зажечь свечу, не могла не думать о том, как странно все складывается… Только они двое бодрствовали, если не считать Флоры и графа, в доме, не принадлежавшем им. Миссис Мерфи и ее муженек давным-давно легли спать после очередной перепалки с Бренной, потому что они продолжали требовать от нее возвращения водокачки, так как вода была нужна и в прачечной и в кухне.

Никто, мрачно размышляла Бренна, никто ничего не понял. И пока она не заставит этих дураков из Королевского медицинского колледжа поверить в ее теорию, никто так ничего и не поймет.

— Давай разберемся в фактах, — сказал Рейли, открывая дверь чулана и стараясь держать свечу как можно выше. — Молоко, — разглядел он. — Хочешь нарезать хлеб ломтиками?

Бренна потянулась к караваю и нарезала хлеб, думая про себя: «Ведь за долгое время это первый случай, когда мы остались одни. Первый случай за бог знает какое долгое время. Интересно, спросит ли он меня?..»

Она достала молоко, и Рейли, притворив дверь чулана ногой, поставил свечу на стол, на котором Бренна резала хлеб.

— Я знаю, в чем дело. И хочу, чтобы ты тоже знала об этом: я никуда не собираюсь уезжать.

Бренна, недоуменно моргая, смотрела на него:

— Не собираешься?

— Нет.

В пламени свечи она видела, что лицо его серьезно. В этих темных глазах на этот раз не было и намека на искорки смеха.

— Несмотря на то что эти два тупых болвана наговорили тебе. Брак Кристины не имеет для меня ни малейшего значения. Ее замужество вовсе не означает, что я вернусь в Лондон. Ради всего святого, Бренна, уж ты-то должна знать, что теперь Кристина Кинг ничего не значит для меня.

Губы Бренны сжались в ниточку. Она не скажет того, собиралась сказать.

— Кристина? — презрительно переспросила она. — И ты полагаешь, все дело в Кристине?

Теперь наступила очередь Рейли недоуменно моргать.

— Ну да. Я говорил с Пирсоном и Шелли об этом. И они мне все рассказали. Поэтому не пытайся отрицать, Бренна. Ты уж по крайней мере могла бы проявить ко мне уважение и быть честной.

Она подняла сверкающие глаза и встретила его взгляд.

— Как и вы всегда были честны со мной, милорд?

— Да, — ответил он с уверенностью, — так как…

Но тут голос его пресекся.

— Как ты только что назвала меня? — спросил Рейли тихо.

— Думаю, вы меня слышали, лорд Стиллуорт.

— Который из них сказал тебе?! — возмутился Рейли.

— Ни один, — ответила Бренна.

Она вытащила дневник, который постоянно носила в кармане брюк, и показала запись на первой странице: «Эдгар Рейли Уиллоуби Стэнтон, восьмой маркиз Стиллуорт».

Рейли смотрел на нее так, будто увидел в первый раз.

— Значит, тебе стало известно самое худшее, — констатировал он. — Я знал, что не смогу долго скрывать это от тебя. Это правда. Мое имя — Эдгар.

Бренна с силой захлопнула тетрадь.

— Черт возьми, Рейли! — взорвалась она и с ужасом почувствовала, что из глаз ее брызнули слезы.

— Бренна, — произнес Рейли нежно, стараясь прикоснуться к ней, — я знаю, что мне следовало сказать тебе правду. И я пытался. Но я все думал — подожду, пока ты поймешь, что я не похож на тех, кто так гнусно обошелся с твоим отцом. Поверь мне, говорю тебе честно, что далеко не каждый, кто носит титул, шарлатан. Ты же это знаешь…

— Рейли, ты лгал мне, — сказала она.

— Не лгал. Возможно, я и умолчал кое о чем, но я никогда не лгал тебе.

Бренна ткнула в него пальцем:

— Ты заставил меня поверить в то, что ты просто деревенский доктор и доволен свой судьбой!

— Но так и есть! — воскликнул он. — Я и впредь буду доволен тем, что я есть.

Она покачала головой, и ее рыжие локоны упали на щеки.

— Ты не можешь оставаться сельским доктором на острове Скай и одновременно быть маркизом в Стиллуорт-Парк.

Брови Рейли изумленно поднялись.

— Не могу? Почему это не могу?

— Господи, Рейли, ты считаешь меня дурой? Хоть я и родилась на острове Скай, но прекрасно знаю, что дворяне, имеющие земельные владения, несут за них определенную ответственность. Они не могут просто скитаться по свету и заниматься медицинской практикой в самых отдаленных уголках мира.

Рейли выпятил вперед подбородок:

— Не могут? Но один из них смог.

— Но твоя семья уже попыталась вернуть тебя в Лондон.

— Моя семья? — Рейли уставился на нее. — Пирсон и Шелли — не члены моей семьи. Они мне никто.

Она вспыхнула, глаза ее засверкали:

— Это ни к чему не приведет. Я знаю, в чем ты пытаешься убедить меня, но я не могу этого сделать.

Он в отчаянии возвел руки к потолку:

— Что сделать, Бренна? О чем ты говоришь?

— Я не могу стать леди Стиллуорт. — Слезы блестели в ее глазах, но голос был тверд. — Я могла бы стать миссис Стэнтон и была бы рада этому. Но я не могу стать леди Стиллуорт. Неужели ты не понимаешь? Это невозможно. Мне это ненавистно. Эти садовые приемы, чаепития с герцогинями, балы, поездки к модисткам и указания экономке! О Господи, Рейли! Я бы через месяц сошла с ума от такой жизни!

Рейли только молча взирал на нее. Он никак не мог придумать достойного ответа.

Она пыталась облечь в слова то, что камнем лежало у нее на сердце в последние несколько недель.

— Когда тебя подстрелили, — теперь ее голос упал до шепота, — я подумала, что мне придется жить без тебя. Рейли, я была страшно напугана. Никогда в жизни я не была так напугана. Не думаю, что смогла бы пережить снова что-нибудь подобное.

— И тебе не придется этого переживать, — заверил ее Рейли, наконец сумевший завладеть ее руками. — Бренна,. клянусь тебе, это никогда не случится снова. Макафи и я теперь стали друзьями…

Она покачала головой.

— Так это все-таки был Макафи, — сказала она со вздохом. — Ты мне не говорил…

— Не говорил, но клянусь тебе, Бренна, что это был последний мой секрет. Теперь ты все знаешь обо мне…

— Это не важно, — ответила Бренна, качая головой. — Это не имеет значения, потому что я не могу остаться с тобой. Я не могу быть леди Стиллуорт, а ты не сможешь остаться просто доктором Стэнтоном. Думаю, лучше нам сейчас положить этому конец, пока… это не зайдет настолько далеко, что мне будет еще труднее отпустить тебя.

Рейли потянул ее к себе, заключил в объятия, хотя она пыталась воспротивиться, и неожиданно затрясся от смеха.

— Я рада, что ты находишь все это таким забавным, — обиделась она.

— Прости меня, — устыдился Рейли, прижимаясь лицом к ее шее. — Дело в том, что Кристина ждала от меня как раз обратного. Она хотела быть леди Стиллуорт и не желала быть просто миссис Стэнтон…

Усилия Бренны вырваться из его объятий становились все более яростными.

— Опять ты о ней, — проворчала она. — Я могу тебе сказать честно, что при упоминании мисс Кристины Кинг меня начинает тошнить…

— Ты должна быть ей благодарна, — перебил ее Рейли, — в конце концов именно из-за нее я приехал сюда…

Бренна сделала новую попытку вырваться из его объятий, но он снова схватил ее.

— Но не она причина того, — сказал он голосом, столь же твердым, как его руки, — что я здесь остаюсь. — Он слегка отстранил ее от себя, чтобы видеть ее глаза, и сказал: — Это правда. Я приехал сюда доказать ей что-то. Я приехал сюда, Бренна, чтобы доказать кое-что самому себе. И знаешь, я доказал, что способен не только выписывать рецепты от истерии и мозолей.

Он потянулся к ней, и ее лицо оказалось внутри его ладоней, и теперь ничто не мешало ему видеть ее глаза.

— И ты помогла мне доказать это, Бренна. Ты сделала меня лучшим доктором, чем я был прежде и чем я считал себя. Ты бросила мне вызов, ты подтолкнула меня, и я влюбился в тебя за это. И если ты хочешь остаться на этом острове и быть миссис Рейли Стэнтон, то ты не услышишь от меня ни слова возражения. Мне все равно, где мы будем, пока мы вместе.

Он нежно поцеловал ее в лоб, потом прижал к себе еще крепче и прошептал, касаясь губами ее волос:

— Бог свидетель, что никто в Стиллуорт-Парк не поинтересуется моим местонахождением до тех пор, пока в декабре я не приеду встретить Рождество и раздать домашнюю ветчину арендаторам-хуторянам.

Бренна уже не вырывалась из его объятий, а только с изумлением слушала.

— Но, — запинаясь, пробормотала она, — но…

— Но — что?

— Мы можем пожениться, когда ты пожелаешь. Я хочу сказать, ведь мы в Шотландии. Нам не потребуется специальной лицензии и прочей чепухи…

Бренна молча прижималась к нему. После всего, что она пережила за последние недели, было так чудесно просто вдыхать его запах, который оставался прежним даже после стольких месяцев, запахом свежевыстиранной рубашки.

— Так-то лучше, — сказал он. — А теперь поцелуй меня, чтобы скрепить сделку.

И она целовала его так же неистово и страстно, как прежде…

До тех пор пока он с трудом не отнял ее руки от своей шеи и не произнес дрожащим голосом:

— Я никогда не думал, что смогу это сказать, но, право, моя дорогая, мы, кажется, забыли о нашей пациентке.

Бренна, задыхаясь, пробормотала:

— Флора!

Она энергично кивнула, потом встала, чтобы взять миску и вымочить в молоке приготовленные кусочки хлеба. Рейли, слегка застонав, поднялся с колен.

— Пообещай мне только одно, — сказал он, потирая больное плечо.

— И что это? — спросила она.

— Я хочу кое-что изменить в коттедже. Я хочу поставить там фарфоровую ванну, в которой можно будет лежать, вытянувшись во весь рост, когда мне снова понадобится омыть свои раны. Обещаешь не возражать?

Она улыбнулась ему в трепетном пламени свечи.

— Обещаю, — сказала она.

Глава 31

— Я требую и убедительно прошу всех вас, — нужно тянул преподобный Маршалл, — сообщить, если вам известно какое-нибудь препятствие к браку этих двоих молодых людей, сообщить о нем честно и незамедлительно… или вечно молчать об этом…

Священник помолчал, как всегда поступают священники после этих слов. В церкви было тихо.

Хемиш Макгрегор, один из прихожан, позволил себе вскрикнуть, когда его младший брат Шеймас, полностью поправившийся после холеры, тихонько засунул в карман его куртки маленькую коричневую мышку, ручное домашнее животное, которое он держал втайне от родителей.

Рейли бросил на мальчишек суровый взгляд, и они тотчас замолкли. И все же восторженное ерзанье Хемиша, оттого что возившаяся в его кармане мышь щекотала его, отвлекало от торжественной процедуры.

Харолд Макафи, прямой и высокий, стоял впереди всей своей семьи и выглядел совершенно другим человеком в своем почти новом костюме, купленном на деньги, которые он выручил, когда помогал вытягивать сети Адама Макадамса. Он хмурился, поглядывая на младших детей, принявшихся хихикать при виде мыши Хемиша.

Именно в тот момент, когда преподобный Маршалл повернулся к жениху, чтобы спросить, берет ли он в жены эту женщину, чтобы жить с ней в освященном церковью браке, вдруг послышался голос:

— Возражаю!

Естественно, все обернулись, чтобы посмотреть, кто мог возражать против брака столь милой молодой пары. Вдоль рядов, между скамьями, вперед направлялся красивый седовласый джентльмен, одетый щегольски, явно как житель Лондона. Никто прежде его здесь не видел.

Никто, кроме Бренны, потому что она тяжело и часто задышала и попыталась спрятаться за спину Рейли.

— Я требую, чтобы вы сейчас же прекратили фарс, который называете свадьбой! — загремел джентльмен.

Преподобный Маршалл казался смущенным и озадаченным. Его жена, сидевшая за органом, упала бы в обморок, если бы одна из ее дочерей не поднесла вовремя к ее носу нюхательную соль.

— М-могу я спросить, сэр, — заикаясь, пробормотал священник, — что за препятствие вы имеете в виду?

— Только то, что невеста, моя племянница, не располагает согласием своих родителей на этот брак.

Красивый джентльмен приблизился к невесте, лицо которой было скрыто под фатой из венецианских кружев, и сказал:

— Мне стыдно за тебя. Немедленно возвращайся в коттедж. Мне надо кое-что сказать этому молодому негодяю.

Невеста отбросила фату, открыв прелестное лицо, обрамленное белокурыми кудрями.

— Прошу прощения, — сказала Флора голосом, полным негодования, — но вы мне не дядя!

За спиной красивого и теперь несколько обескураженного джентльмена своим чуть хрипловатым голосом затворила Бренна:

— Дядя Юан, идите сюда.

Красивый пожилой джентльмен вспыхнул. Он смутился и покраснел еще сильнее, когда жених, лорд Гленденинг, надевший по случаю свадьбы свои лучшие наряды из тартана, сказал:

— Послушайте! Кто позволил вам врываться на мою свадьбу? Убирайтесь, пока я не проломил вам голову!

Бренна шепнула Рейли:

— Давай лучше уйдем.

— Пожалуй, — согласился Рейли и помог ей подняться.

На улице был яркий день, светило солнце, и человек, которого Бренна назвала дядей Юаном, не теряя даром времени, набросился на мятежную племянницу с упреками.

— Что, — загремел он, — что все это значит? Что ты делаешь на острове Скай, когда ты должна находиться в Бате? Скажи, ради всего святого, что это значит? И что это я услышал о твоем браке с каким-то малым, о котором никто из нас ничего не знает?

— Дядя Юан, — начала Бренна с терпением, которому Рейли был готов позавидовать, — я могу объяснить…

— Да, уж лучше постарайся объяснить. И объяснения твои должны быть убедительными. Сначала нам становится известно, что в Королевский медицинский колледж представлена новая рекомендация по лечению холеры от имени твоего отца, а потом вот это… — Он замахал в воздухе письмом. — Тут объясняется, что ты на острове Скай и собираешься замуж за какого-то малого, никому из нас не известного, которого мы никогда не видели и с которым ни разу не встречались. В то время как твоя тетка и я воображали, что ты все еще в Бате у Элизабет Секстон…

— Послушайте, сэр, — вмешался Рейли. — Боюсь, вам придется умерить свой гнев и не кричать на мою жену!

— Господи, твоя милость! — загремел дядюшка Бренны.

Рейли хмыкнул:

— Прошу прощения, сэр, но, я думаю, произошло недоразумение. Я недостоин обращения «твоя милость». Я не герцог.

— Нет! — снова загремел дядюшка Бренны. — Зато я герцог! Я герцог Кэмден, а вы никто, и потому попрошу вас обращаться ко мне с должным уважением, согласно приличиям и моему титулу. И что вы имеете в виду, когда называете эту девушку своей женой?

Рейли, совершенно сбитый с толку, недоуменно Смотрел на Бренну. Ее дядя? Герцог? Но тогда, значит…

— Дядя Юан, — сказала Бренна, выпуская руку Рейли и беря под руку своего дядюшку, — Рейли и я поженились в прошлую субботу. Мое письмо, гм, немного запоздало. Когда я писала, что выхожу замуж в следующую субботу, вы, видимо, решили, что я имею в виду сегодняшний день, но…

— Отлично, — перебил ее дядя. — Это прекрасно. Мы аннулируем этот брак. Мы признаем его недействительным.

— Дядя Юан, — предостерегла его Бренна, — не будь смешным.

— Что тут смешного? — возмутился герцог. — Это очень просто. Мои юристы, адвокаты, поверенные тотчас же составят нужные бумаги.

Рейли, чувствовавший себя все более и более оскорбленным, почти прокричал:

— Ни о каком признании брака недействительным не может быть и речи. Видите ли, к следующему Рождеству вы станете дедушкой нашего сына или дочери. В таких обстоятельствах признание брака недействительным невозможно, ваша милость, даже если бы кто-нибудь из нас захотел этого. А мы этого не хотим, потому что горячо любим друг друга.

Дядя Бренны молчал столь долго, что Бренна начала теребить его за руку, решив, что он впал в состояние шока.

— Дядя Юан, — спрашивала она его с беспокойством. — С вами все в порядке?

Ее дядя молчал, и тогда она повернулась к Рейли.

— Думаю, мы его прикончили, — сказала она озабоченно.

Однако герцог пришел в себя и заявил тоном, полным гнева и недоверия:

— Вы беспринципный пес. Поженились в прошлую субботу и уже ждете ребенка.

— Милорд! — обратился к нему Рейли ледяным тоном.

Герцог замолчал и посмотрел на него с удивлением:

— Прошу прощения?

— Вы назвали меня псом. К вашему сведению, — холодно продолжал Рейли, — я восьмой маркиз Стиллуорт, и я буду вам весьма признателен, если вы станете обращаться ко мне соответственно моему титулу.

Челюсть герцога отвисла. Бренна принялась похлопывать его по плечу:

— А теперь, дядя, хоть я и знаю, что вы сердитесь, постарайтесь подружиться с Рейли. Я не сомневаюсь, что вы прекрасно поладите. В прошлом месяце он спас десятки жизней, когда на острове разразилась эпидемия холеры. С помощью Рейли я наконец смогла доказать правильность теории отца. И мы собираемся остаться жить здесь, чтобы продолжать его работу, во всяком случае, до тех пор, пока они с мамой не вернутся. Тогда мы думаем открыть собственную практику, чуть севернее этого места. Как видишь, он вовсе не никчемная личность.

— Маркиз Стиллуорт…

По мере того как Бренна говорила, в дяде ее происходила разительная перемена. Он больше не был ни мрачным, ни склонным к апоплексическому удару. Он выглядел как человек, быстро производящий в уме подсчеты.

— Маркиз Стиллуорт, — повторил он. — О, я знаком с вашей матерью.

Рейли отреагировал без всякого энтузиазма:

— Вот как?

— Да, это так. Она весьма радушная хозяйка, хорошо известная в Лондоне. Маркиз Стиллуорт. О Господи, я и понятия не имел об этом.

Быстрая смена чувств к Рейли в глазах герцога объяснялась просто: герцогу был известен тот факт, что маркиз Стиллуорт располагает доходом в двадцать тысяч фунтов в год.

— Вы должны простить меня, — сказал герцог. — Только когда я впервые услышал о ваших намерениях… Она ведь дочь моего брата, единственная дочь. И я…

Рейли вежливо улыбнулся герцогу.

— Все в порядке, — сказал он.

— Ах, постойте, подождите-ка минутку вы оба. У меня тут кое-что есть. Подождите.

С этими загадочными словами герцог Кэмден прошел через кладбище к своей карете, в которой он только что прибыл из Портри.

— О, ты ему понравился, Рейли! — воскликнула Бренна, удивленная сменой настроения дяди. — Я не думала, что он способен сменить гнев на милость. А когда ты сказал ему о ребенке, я решила было, что мы пропали. Но я думаю, все к лучшему.

— Действительно, — ответил Рейли. — Бренна, нет ли чего-нибудь, о чем ты забыла упомянуть?

Она выглядела удивленной:

— Забыла? О чем?

— Ну, например, о том, что твой дядя — герцог?

— О! — Она закусила губу. — Да, я намеренно не стал об этом упоминать.

— А это означает, что твой отец — сын герцога?

— Да, это верно.

Брови Рейли взметнулись вверх:

— Значит, ты внучка герцога?

Щеки Бренны окрасились нежным румянцем.

— Да, — ответила она, — и это верно.

— Поэтому все, что ты наговорила, — Рейли с трудом удавалось сохранять спокойствие, — о том, что презираешь пэров, пытающихся сделать карьеру в области медицины для того, чтобы убедиться в собственном величии…

— Но мой отец, — поспешила сообщить ему Бренна, — совсем не такой, как эти люди. Может быть, он и сын герцога, но он по-настоящему стремится помогать людям. Зачем иначе он поселился бы на острове Скай? И, как тебе известно, отказывается отсюда уехать и не хочет, чтобы его величали в соответствии с его титулом…

— Но факт заключается в том, — перебил ее Рейли. — что ты была с самого рождения леди Бренной.

— Да, — ответила она смущенно, — ты прав. Но мы никогда это не афишировали, потому что не хотели, чтобы люди думали, что мы задираем нос…

— А вот и причина, — заметил Рейли, к которому начало возвращаться чувство юмора, — почему лорд Гленденинг так хотел жениться на тебе: вовсе не потому, как ты утверждала, что ты осталась единственной женщиной на острове, избежавшей его чар, а потому, что ты единственная на острове женщина, равная ему по происхождению…

— Я думаю, — сказала Бренна, глядя на него смущенно и виновато, — на самом деле было немного и того и другого.

Но она напрасно беспокоилась. Теперь ее муж уже весело смеялся.

Однако смех его внезапно смолк, когда он увидел выражение лица Бренны.

Она смотрела куда-то мимо него, на двоих людей, выходивших из кареты ее дяди и теперь приближавшихся к ним. Это были высокий представительный мужчина и женщина намного ниже его ростом.

Рейли осознал, кто они, только когда услышал сдавленный вздох Бренны и почувствовал, что она выпустила его руку и поспешила им навстречу вниз по ступенькам церкви. Он узнал в них людей, которых видел на миниатюрах в спальне родителей Бренны.

— Вот ваши теща и тесть. Они только что вернулись из Бомбея, — небрежно пояснил герцог, — на прошлой неделе. Я очень долго уговаривал их не выходить из кареты. Найелл, ваш тесть, знаете ли, собирался вас убить. Я с трудом уговорил его повременить до тех пор, пока ситуация не прояснится.

Рейли смотрел на лорда Найелла, пока тот обнимал свою дочь. Нет, решил он, этого малого он едва ли полюбит.

— Мэри проявила большее понимание, — продолжал давать пояснения дядя Юан. — Она всегда была особой более романтического склада, чем Найелл.

Рейли смотрел на мать Бренны, такую крошечную рядом со своей высокой и статной дочерью, ожидавшую своей очереди обнять его молодую жену.

Герцог тем временем заключил:

— Я объяснил им ситуацию и думаю, что мне удалось отговорить его убивать вас.

Рейли смотрел, как Бренна тянет своих родителей за руки к нему, и с трудом сглотнул.

— Ну, — сказал герцог, — чего ты ждешь, паренек? Пошли.

И Рейли с высоко поднятой головой зашагал навстречу своей новообретенной семье.