Глава четвертая
      КОРОНАЦИЯ
      Подлость - царица всех пороков.
      По Сократу.
      Помимо собора с золотыми шпилями, Ремль славился еще и старинным замком, неуклюжим скалообразным строением грубой кладки из полуобтесанных каменных глыб. Две крепостные башни соединялись приземистым по сравнению с ними зданием, хотя и с островерхой крышей. В одной из башен размещались пышные покои коронованного монарха, в другой - тюрьма для высокопоставленных особ, где неугодные могущественным вассалам короли расставались с короной или с собственной головой вместе с нею.
      Эта мрачная башня с решетками на узких окнах ограждалась у подножия глубокой рекой Сонмой.
      В круглом, роскошно убранном зале королевской башни уединились для тайной беседы два престолонаследника: Кардий Френдляндский и герцог Ноэльский.
      Знающая обо всем больше всех девица де Триель уверяла, что речь идет о заключении мирного договора между Френдляндией и Великотритцанией, по которому тритцанские войска должны оставить все завоеванные земли и убраться на свои острова через морской пролив.
      Сообщив это Надежанне и ее окружению: Мартию Лютому, генералу Дезонию, а также странствующему рыцарю О Кихотию с неизменным оруженосцем, девица де Триель принялась расхаживать по длинному залу, большому и холодному, с потемневшими от времени стропилами крыши вместо потолка.
      Лакеи в кожаных ливреях молча и ловко готовили длиннейший стол для предстоящего после коронации пиршества.
      Первая дама двора с трудом подавляла волнение, поскольку в башне, помимо заключения мира, решался куда более важный для нее вопрос о бракосочетании ее с Кардием еще до коронации, после которой она рассчитывала стать королевой Френдляндии.
      Эти тщеславные мысли фаворитки были прерваны суматохой, вызванной появлением прибывшего из Святикана посланца Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия, папийца св. Двора в алой мантии Кашония.
      Мартий Лютый сразу узнал его, "наставника" птипапия Пифия перед диспутом "о святом прощении".
      Однако лукавый посланец, спеша к королевской башне, не позволил себе узнать отлученного от церкви безбожника, ибо задание имел особо важное. Папий И Скалий грозно настаивал на скорейшем мире между враждующими сторонами, дабы они объединились для подавления общими усилиями преступной смуты, поднятой отлученным от церкви монахом против святой церкви твердой, как скала, веры.
      Мартий Лютый, заметив, как папиец, расчетливо опустив глаза, мягкой крадущейся походкой пробирается к двери королевской башни, воскликнул:
      - Кто дал право этой псевдосвятоше прошмыгнуть по-лисьи в королевский курятник?
      - Очевидно, стражи герцога Ноэльского, - ответила оказавшаяся с ним рядом девица де Триель. - Замок охраняется только ими.
      - Куда же вы смотрели, генерал? - обратился к Дезонию Мартий Лютый.
      - Таково было желание самого престолонаследника, - развел тот руками.
      - А я добавляю, - произнес подошедший Гневий Народный, привычно теребя серьгу в ухе, - что мои молодцы не решились сразиться с оставшимися в Ремле тритцами, больше привыкнув к лесам, чем к городским каменным мешкам, равно пригодным и для пиров, и для казней. Боялись наделать глупостей.
      - Как бы нам не допустить подлинных глупостей, - проворчал Мартий Лютый.
      В зале лакеи как по команде замерли, вытянулись, словно каждый из них проглотил по вертелу. Стража у дверей в королевскую башню звякнула оружием и застыла.
      Из ведущей на винтовую лестницу двери вышли Кардий и герцог, оба в роскошных костюмах с позументами, а за ними, скромно свесив голову с лисьей физиономией, шествовал папиец в алой мантии.
      Заканчивая разговор, герцог говорил Кардию:
      - Не забудьте, мой царственный брат, что второй пункт о церемониале коронации имеет особое значение в нашем договоре.
      - Напомните, ваше всесилие, - робко попросил Кардий.
      - Корона ваших предков, ваше всевластие, должна быть возложена на вашу голову высшим военачальником, знаменуя тем единение короля с его воинством.
      - Маршалом Надежанной? Какие пустяки! - беззаботно отозвался Кардий. Я сам договорюсь с ней сейчас. - Произнеся это, он почувствовал, что девица де Триель с кошачьей грацией берет его под руку и отводит в сторону.
      - О, мой возлюбленный мужчина из мужчин, равного которому нет среди рыцарства! - вкрадчиво начала она. - Принято ли решение об обряде нашего с вами бракосочетания?
      - Об обряде? Разумеется, коронация будет проведена по обрядам папийской религии, твердой, как скала, веры. Словом, именно так, как вы того желали, моя дорогая.
      - Но я спрашиваю не об этом, возлюбленный мой король.
      - Ну конечно! Сам Великопастырь всех времен и народов папий И Скалий прислал для церемонии коронации своего прелата, слугу СС увещевания, что должно сказать о многом.
      - Говорит ли это о том, что он перед коронацией примет участие в нашем бракосочетании?
      - В женитьбе... м-м... - сразу стал заикаться Кардий. - Видите ли... м-м... Мне так не хотелось огорчать вас, но вы сами вынуждаете открыть вам некоторые пункты тайного договора о мире.
      - Какие у вас могут быть от меня тайны, первый рыцарь среди королей?
      - М-м, - замычал Кардий. - Дело в том, что... я должен срочно переговорить с маршалом Надежанной.
      - Не раньше, чем я услышу ваш ответ на мой вопрос.
      - Ах, о женитьбе!.. Ну конечно... в мирном договоре оказался пункт о моей женитьбе...
      - Ну, дальше, дальше, - уже ликуя, торопила девица де Триель.
      - О моей женитьбе... м-м... почти на девочке, на младшей сестре тритцанского престолонаследника герцога Ноэльского.
      - Как?! Я не ослышалась? Предусмотрена ваша женитьба на какой-то тритцанской бабе?
      - Не на бабе, с вашего позволения... м-м... а на юной принцессе королевской крови... Видите ли... м-м... моя дорогая.... одно дело делить ложе счастья с престолонаследником... и совсем другое - с коронованной особой, которая теряет право выбора... Интересы нации становятся выше привязанностей и чувств короля.
      - Ах, вот как?! Значит, не я буду королевой?
      - Увы... при всей знатности вашего славного рода... в нем, как на беду, нет ни капли королевской крови. А королева должна производить святокровных королей.
      - Не грозили ли вам второй башней замка, мой бесстрашный король? - со скрытой насмешкой произнесла фаворитка.
      - Всем известно ее назначение, - не замечая иронии, ответил Кардий. Королю вполне естественно ставить интересы своих вассалов и нации выше собственных. Но сердце мое по-прежнему принадлежит вам, моя дорогая.
      - Интересам какой же нации придется служить вам, став королем? Не тритцам ли, подобно людоеду Дордию?
      - Отнюдь нет! - обиделся Кардий. - Мои войска разбили его армию. А сам он погиб в рыцарском поединке.
      - Прикажете считать себя бывшей фавориткой бывшего престолонаследника? - притворно произнесла девица де Триель, уронив голову.
      - Нет, почему же отставной? - пробормотал Кардий. - Почему же бывшего? Я останусь им до коронации.
      - Мой бедный, бедный, возлюбленный король! Как жестоко было бы лишить вас моих советов, - с новым вздохом, приседая в глубоком реверансе, произнесла девица де Триель. И мысленно добавила: "Любезный мой недокороль!".
      Никто не слышал этого разговора вполголоса, но ни от кого не ускользнула яркая краска на фарфоровом личике первой красавицы королевства.
      Меж тем Кардий, оставив учтиво склонившуюся перед ним девицу де Триель, направился к Надежанне.
      Увидев это, она сделала несколько шагов ему навстречу.
      - Правда ли, ваше всевластие, что мир наконец воцарится в вашей истерзанной стране? - спросила она.
      - О да, конечно! Но это зависит от вас.
      - От меня? - искренне удивилась Надежанна.
      - Именно так. Для выполнения мирного договора коронация должна подтвердить, что отважные войска наши, доблестно приведенные вами к победе, стоят за своего законного короля. В знак этого их предводительнице, маршалу Френдляндии Надежанне, предоставляется право возложить корону предков на мою склоненную голову.
      - Разумеется, я все сделаю, чтоб достигнуть столь желанного мира.
      - Позвольте от всего королевского сердца поблагодарить вас, мой доблестный маршал, Спасительница страны и Гордость Френдляндии.
      Король галантно раскланялся перед закованной, как он считал, в серебряные доспехи военачальницей.
      - Позвольте и мне, прекрасная воительница, со своей стороны, - вступил подошедший вслед за Кардием герцог Ноэльский, - поблагодарить вас за готовность установить мир между нашими народами и принять участие в коронации нашего царственного брата Кардия, который отныне будет считаться законным королем Френдляндии Кардием VII. - И он рассыпался в комплиментах, натянув маску любезности на свое надменное лицо. - Могу ли я считать нерушимым ваше слово? - вопросительно закончил он.
      Надежанна удивленно посмотрела на главаря завоевателей и сухо ответила:
      - "Власть Зла сразить Мечтой я в мир пришел".
      Герцог, конечно, не понял скрытого смысла цитаты из сонета земного провозвестника коммунизма Кампанеллы, приведенной участницей звездной экспедиции, но сделал вид, что вполне удовлетворен.
      - Тогда позвольте глашатаям-герольдам возвестить перед войском, что их предводительница сама венчает на царство короля.
      Надежанна пожала плечами и отошла к группе своих приверженцев.
      Мартия Лютого не было с ними, но он вскоре появился с улицы, вне себя от гнева и возмущения:
      - Что я услышал сейчас на площади, победоносная наша Дева Небес? Вы согласились принять участие в церковном обряде папийской ложной веры, представляемой в Святикане самим Сатаной?
      - Я не думала о религиозных обрядах, дорогой мой соратник. У меня одна цель, и я считаю ее общей для всех нас: избавить Френдляндию от захватчиков-тритцев и способствовать заключению мира между государствами. Если для этого надо возложить корону на френдляндского престолонаследника, то я не вижу в этом ничего противного Добру.
      - Как вы можете так говорить? Принимая участие в церемонии Зла, вы творите Зло! Откажитесь, мы просим вас, от возложения короны.
      - Простите, Мартий. Но это противоречило бы цели, которая привела меня к вам. Я не откажусь ни от чего, что способствовало бы воцарению мира.
      - Мир невозможен, пока попы берут плату за "святое прощение", поощряя злодеяния, пока они холодными скалами стоят между людьми и всевышним, не допуская обращения к нему без их жадного участия. Лютеры, как называют себя мои сторонники, изгоняли из Френдляндии не только тритцев, но и папийцев, горячо говорил Лютый.
      - Поверьте, Мартий. Я не могу служить разжиганию вражды между людьми из-за того, как следует возносить моления всевышнему: прямо к небу или через посредство священнослужителей в храмах.
      - И вы примете участие в коронации?
      - Непременно, чтобы способствовать прекращению войны, как меня заверили обе враждующие стороны.
      - Религиозная война не может прекратиться, пока существует сатанинский Святикан! - решительно заявил Мартий. - И коль скоро вы, маршал Френдляндии, спустившаяся на моих глазах с неба, отказываетесь теперь признать необходимость продолжить борьбу против злой церкви, я объявляю, что вывожу лютеров из Ремля. Мы не только не хотим участвовать в коронации короля папийцем, к алой мантии которого не мешало бы пришить лисий хвост, но даже присутствовать в городе, где такое свинство совершается. Мы готовы провозгласить Кардия королем, но без церковной мишуры.
      Надя замерла, глядя в нерешительности на Никиту в серебряных латах странствующего рыцаря.
      Что-то прочтя на его лице, она с твердым упорством заявила.
      - Война должна быть прекращена.
      - Тогда прощайте, Небожительница, обманутая Сатаной. Мы покидаем Ремль, - объявил Мартий, круто повернулся и первым вышел из замка.
      Блестящая толпа придворных, теснясь у выхода из зала, мешала ему.
      Дезоний шепнул рыцарю О Кихотию:
      - Верните его, прошу вас, верните его, рыцарь. Ремль нельзя оставить без надежного гарнизона. Надо знать тритцев, детей порока.
      Никита прекрасно понял генерала и, протискиваясь через толпу вельмож, вышел из зала, сделав знак оруженосцу остаться здесь.
      Через площадь шагали покидающие город солдаты-лютеры, но Никита никак не мог найти Мартия, чтобы остановить их.
      Меж тем красочная процессия под охраной стражей герцога Ноэльского выбралась из замка и двинулась к собору.
      Возглавлял ее шедший мягкими шажками папиец св. Двора, следом за которым шествовала Надежанна с престолонаследником Кардием в сопровождении герцога Ноэльского и толпы разодетых и чванливых придворных из королевской свиты, включая и обольстительных дам, среди которых особенно выделялась, конечно, девица де Триель.
      Уже в соборе папиец св. Двора поднес Надежанне золотую корону на кованом железном блюде с выложенными на нем драгоценными камнями, символами папийской религии.
      Надежанна приняла поднос с короной, ощутив ее огромную тяжесть. Но герцог Ноэльский услужливо подкатил к ней маленький столик на колесиках, учтиво сопровождая ее до сверкающего золотом алтаря, за витыми воротами которого как бы ощущались небесные дали блаженства.
      Церемония коронации оказалась столь пышной, что Надя даже вообразить себе не могла всей изобретательности священнослужителей, направленной ими на постановку красочного церковного спектакля. Яркие одежды, продуманные позы, торжественные возгласы, величественные движения, нежное песнопение и льющаяся как бы с небес музыка завораживали. Больше всего на Надю подействовали звуки органа, небесным громом отдавались они под высокими сводами собора, волнуя слушателей строгой гармонией.
      Надя держала в руках переданную ей золотую корону, с горечью думая о размолвке с Мартием Лютым.
      С этими мыслями подошла она к коленопреклоненному Кардию, увидев, что его склоненная голова изрядно полысела, образовав отчетливую плешь, которую Надежанна и прикрыла столь желанной ему короной.
      Церемония еще продолжалась. Надя вышла на воздух. Разодетые вельможи и дамы расступались перед нею.
      Из храма доносился многоголосый хор. С широкой лестницы Надя искала глазами Никиту и Дезония, но увидела только генерала, оттесненного вниз тритцанскими воинами.
      Герцог, предводитель тритцев, вышел вслед за Надежанной и, оглядываясь на двери храма, напыщенно произнес:
      - Принося вам рыцарскую благодарность за посвящение в короли Великого Кардия, отныне VII, я прошу извинить нас за желание выполнить деликатную просьбу представителя Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия и попросить вас уступить в пустяковом, чисто формальном вопросе.
      - В чем я должна уступить? И кому? - удивилась Надя.
      - Только воинам, выполняющим данный им приказ. Дело в том, что, по законам святой папийской религии, твердой, как скала, веры, ношение женщиной мужской одежды карается смертной казнью. Конечно, к Деве Небес это не может иметь отношения. Святиканского папийца, слугу увещевания, вполне удовлетворит свидетельство нескольких придворных дам, на интимную встречу с которыми вы дадите согласие, приняв их в отведенной вам башне королевского двора.
      Надежанна оглянулась и увидела, что окружена тритцанскими стражами герцога.
      Так вот как повторяется для нее судьба земной Жанны д'Арк! Она уже пленница!
      - Знает ли об этой гнусности король Кардий VII? - возмущенно произнесла Надежанна.
      - Разумеется, сударыня. Все делается с его согласия и ведома, ибо без его воли ни один волос не упадет ни с чьей головы. Речь идет о нарушении церковного закона женщиной, но никак не Девой, какой вы являетесь, что и надлежит установить, - и он натянуто улыбнулся.
      Тут Надя встретилась глазами с девицей де Триель, прочтя в них неподдельный ужас.
      - Значит, коронованный мной король предал меня? - холодно спросила Надежанна.
      - Ну полно! Разве можно назвать предательством выполнение всех пунктов договора, который с этой минуты входит в силу? - с насмешливой теперь улыбкой произнес герцог Нозльский.
      Маршал Надежанна, опустив свою рыжую голову, молчала.
      Папийские воины провели ее в башню замка, но не в королевскую, а в другую, лишь внешне схожую с первой.
      Герцог Ноэльский с наглой усмешкой и деланной учтивостью провожал ее до круглого зала, который в отличие от такого же роскошно убранного в первой башне выглядел здесь мрачным запущенным помещением, холодным и сырым, где солдаты принялись разводить костер прямо на полу, не смущаясь едким дымом, поднимавшимся к стропилам.
      Наде отвели маленькую спальню, примыкавшую к этому залу, где было так же холодно и сыро. Над одиноким жестким каменным ложем издевательски красовался королевский балдахин.
      Стоя на пороге спальни, как бы не решаясь из вежливости войти в нее, герцог говорил:
      - Дамы незамедлительно нанесут вам интимный визит, и вы, я надеюсь, с почетом перейдете в зал, где начинается пиршество после коронации. Да поможет вам всевышний избежать СС увещевания. Прощайте, - и герцог захлопнул дверь в камеру узницы.
      Однако посещение высокой пленницы избранными дамами откладывалось, ибо девица де Триель, которой предстояло возглавить щекотливую миссию, не торопилась.
      Вместо фрейлин двора она отыскала в толпе Санчо Пансия и Гиевия Народного, предложив им следовать за собой.
      Она провела их в подвальное помещение, где суетились повара в белых колпаках около пылающих плит и клокочущих котлов. Затем повела по коридорам мимо кладовых со всевозможной предназначенной для пира снедью. В самом дальнем чулане она попросила мужчин расчистить его от рухляди, пока в стене не обозначилась потайная дверь.
      Открыв ее, Гневий Народный увидел винтовую лесенку. Девица де Триель что-то шепнула Санчо, добавив вслух:
      - Редкий юноша отказался бы от удовольствия увидеть смущение рассматривающих его дам.
      Гневий Народный только усмехнулся.
      Молча поднимались они с Сандрием по лесенке.
      Она заканчивалась дверью, ведущей прямо в каменную спальню, где заключена была несчастная Надежанна.
      Велико же было их изумление, когда, открыв потайную дверь в эту спальню-клетку, они обнаружили там сидящую на каменном ложе Надежанну. Она откинулась назад и, упершись за спиной руками, смеялась.
      Это не был смех исступленного отчаяния. Нет! Надежанна заразительно смеялась, глядя на своих верных соратников.
      Смущенный юноша еле нашел в себе силы сказать:
      - О, божественная Надежанна, позвольте мне еще раз облачиться в ваш хорошо сидящий на мне серебристый костюм, не лишайте меня удовольствия поразить дам, визита которых вы ожидаете. Вы же в моем одеянии выйдете с Гневием Народным через эту дверь и черный ход на волю.
      - Милый мой юный защитник! Я так благодарна тебе еще за прошлое переодевание...
      - Я лишь соблюдал рыцарские традиции, чтобы заслужить посвящение в рыцари.
      - И достоин этого, Санчо! Однако позволь мне самой насладиться разочарованием своих гостей. Я не могу и не хочу отдавать тебя на растерзание разгневанных тюремщиков.
      - И ради этого, ваша Сила и Нежность, вы готовы остаться в этом каменном мешке? - с упреком спросил Гневий Народный.
      - Надеюсь, ненадолго, мой верный соратник! Заготовленное против меня варварское церковное обвинение развеется, как дым, проникающий сюда от костра, разложенного в соседнем зале.
      Гневий Народный покачал головой.
      - Плохо у вас там, на небесах, знают наших священнослужителей, которые большие охотники до разжигания костров не только в залах.
      - Поймите, друзья. Мой побег с вами сорвет мирный договор. А мир важнее всего для людей. Не так ли?
      - Так-то так, - согласился Санчо Пансий и полушепотом добавил: - Но девица де Триель шепнула мне, что догадалась о вашем замужестве за моим патроном.
      - Это так и не так, - загадочно сказала Надежанна.
      Ничего не поняв, кроме того, что имеют дело с женщиной непостижимой твердости и отваги, Сандрий в сопровождении Гневия Народного с большой неохотой покинул бесстрашную узницу, с тяжелым сердцем бросив на нее последний взгляд.
      Всегда ли разумно поступала Надя? Да, она отдала весь свой математический талант, чтобы, скорректировав Эйнштейна, доказать раскрытой "тайной нуля" непреложность изменения масштаба времени при субсветовых скоростях. Ей хотелось удержать этим от звездного полета любимого человека, но удалось лишь освободить место математика в экипаже. Американец Генри Гри отказался лететь, поскольку не смог бы вернуться к современникам. Вместо него за математическое открытие и спортивную форму взяли Надю, но перед самым стартом. Сборы ее были более чем поспешны. И вот после свадьбы в невесомости, когда супруги остались наедине...
      - Это мама! Понимаешь, мама! Проверяла мои пожитки...
      - И что же? Обнаружила космическую контрабанду?
      - Не смейся! Это ужасно! Ведь появление нашего ребенка может сорвать звездную экспедицию! Вынула пилюли, не подумав!
      - Что ж, - усмехнулся Никита. - Будешь последовательницей Софьи Ковалевской не только в математике.
      - Что ты хочешь сказать?
      - Придется нам с тобой счесть наш космический брак фиктивным, хотя мужу твоему не требуется увозить тебя за границу для получения там высшего образования, запретного для женщин в царской России.
      - А как же ты? - растерянно спросила Надя. - Станешь рубить себе пальцы, как отец Сергий?
      - Нет! Зачем же? Ковалевский пальцев себе не рубил. Просто был порядочным человеком. Или сомневаешься во мне?
      - Ну что ты! Но как же мы скажем всем?
      - Семейная тайна, - прошептал Никита, делая большие глаза.
      И вот теперь этой "семейной тайной" Надя рассчитывала обезоружить своих недругов, сделать неприменимым к ней изуверский закон о ношении женщинами мужского платья.
      Представив себе перекосившиеся физиономии папийца св. Двора и герцога Ноэльского, Надя снова рассмеялась.
      А может быть, ей все-таки следовало бежать? Но ведь она прыгала с двадцатого этажа университета, потом ринулась в инопланетную пропасть!..
      Когда дамы под предводительством девицы де Триель отправлялись в тюремную башню, подвыпивший король напутствовал их.
      - Поверьте, целомудренницы, не мог же король пренебречь папийским запретом носить бабам мужскую одежду. Разве маршал Френдляндии непременно должен быть в штанах? А важны-то не штаны, а что в них: мужчина или женщина! - И Кардий VII захихикал.
      Когда процессия дам-визитерш вернулась, заняв свои места за столом, девица де Триель прошептала на ухо королю:
      - Единственный раз в жизни я счастлива, оказавшись неправой! Скорее, умоляю вас, мой возлюбленный король, пригласите своего маршала Надежанну к столу. Закон не распространяется на нее!
      Кардий VII растерянно озирался, отыскивая глазами своего "царственного брата".
      А тот уже совещался с папийцем св. Двора, после чего подошел к королю.
      - Ваше всевластие! Посланец св. Двора считает, что Дева-воительница не может быть лишена его пастырской заботы, поскольку не выяснено, откуда она прилетела по воздуху: с неба или из ада, поддержав отлученного от церкви злодея.
      - Но... - пробормотал Кардий VII. Однако герцог властно прервал его.
      - Осмелюсь напомнить вам, ваше всевластие, пункт мирного договора. По нему так называемая Дева, летавшая по воздуху, подобно нечистой силе, передается для заботы о ней слугам Святой Службы увещевания. А против нее ни вы, ни я, истые приверженцы святой папийской, крепкой, как скала, веры, ничего поделать не можем, - и он снисходительно улыбнулся королю, который обрел корону, но не смелость использовать власть для освобождения Надежанны, уже сыгравшей свою роль.
      - Да поможет ей всевышний, - вздохнул король, осеняя себя символом папийской веры.
      - Или силы, пославшие ее, - добавил герцог. - Не нам, царственный мой брат, заботиться об этом, когда стол ломится от яств и вина.
      Глава пятая
      ТАЙНА КОРОЛЕВСКОЙ КРОВИ
      Оптимист - не тот, кто не знал отчаянья, а тот, кто пережил его.
      А. Н. Скрябин.
      Только в безлунные дождливые недели осени бывают такие непроглядные ночи, как в этот раз в Ремле.
      Две темные, закутанные в плащи женские фигуры, неразличимые на фоне черных стен замка, пробирались к подножию его тюремной башни на берегу Сонмы.
      Ноги скользили по мокрым от накрапывающего дождя камням.
      - Осторожнее, госпожа де Триель, здесь придется спуститься к самой воде, - слышался из-под капюшона высокий голосок впереди идущей.
      Казалось странным, что каменистый берег, сливающийся с основанием башни, покрыт кустарником.
      Но стволы растений жадно проросли сквозь трещины в камне и так распустили ветви, что позволили скрыть под ними лодку.
      Обе фигурки, балансируя на ходу руками, перебрались в суденышко, закачавшееся под их ногами.
      Первая из них села на весла, предусмотрительно обвязанные тряпками, и лодка бесшумно отчалила от башни.
      Почти рядом прозвучал голос часового, невнятно окликнувшего на тритцанском языке не людей в лодке, а своего собрата, ближнего стража.
      - Мнят себя здесь хозяевами, - зло прошептала девица де Триель.
      - Хозяева, зажатые в тиски осады! Моя госпожа, им трудно позавидовать.
      - Это правда, - согласилась Лилия де Триель, опуская концы пальцев в воду. - А вода холодная, - прошептала она.
      На другом берегу их ждали. Сильные руки ухватились за веревку и вытащили лодку на низкий берег.
      Сидевшая на веслах слишком проворно для дамы выскочила первой и протянула руку спутнице, которая старалась возможно изящнее сойти на песок.
      - Теперь пожалуйте за мной, - сказал встречавший мужчина, чья борода сливалась с темнотой ночи, в которой люди растворялись, как тени в овраге. - Господин рыцарь ждет вас в рыбацкой хижине. Конечно, это не нарядный павильон для свиданий в графском парке, но по крайней мере нет посторонних ушей и дождь не накрапывает.
      - Ах, этот дождь! Я боюсь, он испортит мне прическу, - жеманно произнесла Лилия де Триель.
      - Надвиньте капюшон на глаза, хотя они не менее прически делают дам прекрасными.
      - Вы учтивы как рыцарь, любезнейший.
      - Увы, я только в числе его соратников.
      - А кто из соратников? - заинтересовалась де Триель.
      - Гневий, моя госпожа, - пояснила ей спутница. - Это разбойник Гневий Народный.
      - О, всевышний! Я так страшусь разбойников! - в притворном ужасе воскликнула любимица короля.
      - Не стоит их бояться, если они берут вас под защиту, - успокоил даму Гневий, вводя спутницу в убогую хижину, где их ждал, подпирая потолок своей длинной фигурой в серебряных доспехах, рыцарь О Кихотий.
      - Рад приветствовать вас, прекрасные дамы, - встретил он прибывших, надеюсь, прогулка была приятной?
      - Если не считать струек воды, льющихся за ворот столь неудобного дамского платья, от которого так приятно освободиться, - с этими словами оруженосец рыцаря Санчо Пансий стянул с себя костюм придворной фрейлины, надетый им на камзол, и облегченно вздохнул, словно освободился от лат, а не от легкого дворцового наряда. - О, если бы вы знали, патрон, как эти тритцанские вельможи липли ко мне, словно я был вымазан медом.
      - Вид у тебя был сладкий, можно их понять, - вставил Гневий.
      - Он удивительно женствен. Я бы взяла его в сестренки, - произнесла Лилия де Триель.
      - О сестрах еще поговорим, - непонятно пообещал О Кихотий.
      - Во всяком случае, я душевно благодарна ему за свидание с вами, рыцарь О Кихотий.
      - Что касается меня, госпожа де Триель, то я рассчитывал на встречу с будущей королевой Френдляндии.
      - Вы больно жалите своей шуткой, рыцарь. Пристало ли вам так говорить с дамой?
      - Я просто имею в виду, что вам чужды дворцовые интриги, а я прямодушен, тем более когда говорю о том, что принадлежит вам по праву.
      - Я ненавижу интриганов, ибо корона несовместима с интригой.
      - Как приятно слышать из столь прелестных уст столь мудрые слова. Значит, я не ошибся, предлагая свою помощь, правда, рассчитывая и на вашу.
      - Какой же вы большой! Вот это мужчина! С вами не страшно! - сказала девица де Триель, приблизившись к рыцарю и запрокидывая голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
      - На ваше бесстрашие я и рассчитывал.
      - Тогда говорите, прошу вас, говорите.
      Никита наклонился к ней, чтобы продолжать беседу вполголоса, подумав при этом, что Лилия одного роста с его Надей.
      Ночью в каменную спальню-клетку, где томилась Надя, через скрипучую дверь вошел папиец св. Двора в алой мантии и остановился на пороге, опустив глаза и молитвенно сложив руки.
      Надежанна вскочила с каменного ложа и выпрямилась во весь свой маленький рост, словно готовясь к бою в своих серебряных доспехах.
      Папиец низко поклонился и пропел сладким голосом:
      - Слуга Святой Службы увещевания, приближенный к Великопастырю всех времен и народов, Великому папию И Скалию, недостойный монах Кашоний счел за особую честь для себя навестить тяжкую грешницу, скрытую от всевышнего под именем Надежанны.
      - Чем она может служить столь высокому духовному лицу? - с вызовом спросила Надежанна, хотя сердце в ней тревожно забилось.
      - Только полным откровением, дочь сумерек. Ваша вина перед святой, твердой, как скала, верой видна без доказательств - это ваш мужской рыцарский наряд, за ношение которого женщина карается смертной казнью, почти ласково произнеся последние слова, закончил он.
      - Но посланные вами ко мне с непристойной миссией дамы отвергли применение ко мне этого варварского закона, - запальчиво произнесла Надежанна.
      Папиец деланно вздохнул.
      - Если бы этой формальностью завершалась ваша вина!
      - Ах так! Значит, не одно, так другое найдется у духовных отцов, лишь бы увещевать свою жертву.
      - Именно увещевать, направлять, спасать, несчастная грешница! Пока это увещевание словесно и душевно, но... под нами находится такая же каменная комната, откуда не доносятся никакие стоны и где пол не раз орошался багровыми пятнами, не будем уточнять какими. Мне не хотелось бы повергать вас в это "убежище откровенности", и я слезно умоляю вас признаться через меня перед всевышним, что вы прилетели по воздуху на поле боя прямо из ада, покаяться, что послал вас туда нанести поражение доблестным тритцанским войскам, защищающим правую, твердую, как скала, папийскую веру, не кто иной, как Сатана.