– Гален, – Цирцея остановилась, когда он практически поравнялся с ней.
      Он тоже неохотно остановился.
      – Цирцея.
      Ее глаза были скрыты тенью от полей шляпы, и Гален заметил, что смотрит на ее губы. Хотя Цирцее было чуть больше сорока, вокруг ее рта залегли глубокие морщины, верхняя губа была изрезана тонкими складками – уничтожение места силы сказалось на состоянии ее здоровья.
      – Глазам не верю. Я тебя несколько месяцев не видела, – сказала она. – Любопытно, что это случилось именно сегодня.
      Гален не знал, что такого особенного в сегодняшнем дне.
      – Я занят по вечерам.
      – О, да. Круг поручил тебе важное задание. Наблюдать за происходящим во Вселенной. Докладывать им обо всем, что видишь. Такая работа не оставляет свободного времени.
      – Я убиваю время, как и все мы.
      – Ты встречаешься с ними сегодня, не так ли? Я имею в виду Круг.
      – Да.
      Он встречался с ними раз в неделю.
      – Должно быть, ты чувствуешь, что тебе оказана большая честь.
      – Я просто делаю то, о чем они меня просили.
      Она скрестила руки на груди, спрятала кисти в рукава.
      – Скажи мне, когда ты стоишь там, перед ними, что ты чувствуешь? Ты никогда не мечтал о том, чтобы однажды быть избранным в члены этой уважаемой группы?
      – Нет, – ответ Галена прозвучал излишне резко, и он понял, что должен еще что-то добавить к своим словам. – Я никогда не смогу делать то, что делают они.
      Он никогда не сможет лгать тем, кому должен служить, бессмысленно подвергать их жизни опасности, преподносить им под видом дара то, что несет в себе семена уничтожения. Биотек эхом ответил на вспыхнувший в нем гнев.
      Гален выкинул эти мысли из головы, заставил себя продолжить выполнять упражнение. "264".
      Губы Цирцеи растянулись в улыбке.
      – Крайне необычно, что ученик одного из членов Круга не стремится войти в Круг.
      То, что сама Цирцея желала этого, было общеизвестно. Но было странно, что она спросила о том, желает ли он этого. Как бы там ни было, он был слишком молод для того, чтобы задумываться об этом.
      – Я к этому не стремлюсь.
      – Неужели? Ну да, я и забыла, что Элрик тебе не настоящий учитель. Он просто взял тебя после смерти твоего отца. Твоя линия никогда не удостаивалась места в Круге. Я могу понять, почему ты не чувствуешь себя достойным исполнять столь важные обязанности.
      Гален не желал думать о своих родителях. Он давным-давно отвернулся от этих воспоминаний.
      – Я определенно не гожусь для этого.
      – Твоя скромность воспринимается очень свежо.
      – Это не скромность, а правда.
      Цирцея наклонила голову, и тень от высокой шляпы совсем скрыла ее лицо.
      – Конечно.
      Он воспринял это, как признак окончания разговора.
      – Прошу прощения, – сказал он и продолжил свой путь.
      Гален добрался до столовой и вошел внутрь. Столовой служила просторная комната, расположенная в самом центре тайного убежища, но даже такие размеры приносили слабое облегчение после давящей тесноты. В столь ранний час огромный зал был пуст. Столы и стулья из темного дерева выстроились ровными тихими рядами. Кто-то позаботился о том, чтобы хотя бы здесь можно было отдохнуть от чрезмерной строгости, царящей во всех остальных помещениях их поселения. На стенах горели руны Кодекса, между ними в хаотичном порядке были начертаны загадочные диаграммы и образцы искусства техномагов, на дальней от входа стене сияло голографическое изображение Вирден – основательницы Круга, создательницы Кодекса и непревзойденного мастера контроля. Она стояла, вытянув руки и расправив жесткие золотые крылья, будто ее запечатлели в момент создания какого-то невероятного волшебства.
      В воздухе витал знакомый запах гари. Пока Гален шел к кухне, располагавшейся в дальней от входа стороне зала, он заметил на стенах несколько свежих ожогов. Крупные черные отметины образовывали неровную линию между руной солидарности и портретом Вирден. Биотек забурлил внутри него, Галена начал бить озноб, как при легкой лихорадке. Он отвернулся и, испытывая неприятное ощущение, скрестил руки на груди. Драки между магами стали теперь ежедневным явлением.
      "2 059. 4 108".
      Прибыв в тайное убежище, некоторое время они вели себя так, будто ассамблея продолжалась: организовывали рабочие группы, проводили лекции. Они пытались сохранить ощущение товарищества, которое позволяло большинству магов выдерживать это испытание в течение тридцати пяти дней раз в три года. Но, спустя несколько месяцев все поняли, что больше не в состоянии притворяться. Они стали заключенными в тюрьме, построенной их собственными руками, они не могли основать для себя место силы, не могли делать то, чего желали. Групповая деятельность угасла, всеобщее раздражение нарастало, драки сотрясали их хрупкий мир.
      Одновременно с этим старые маги, уничтожившие свои места силы, слабели и умирали. В первый год их пребывания здесь каждую неделю кто-то умирал. Теперь раз в две или три недели. Магами завладело чувство обреченности и отчаяния. Влияние опытных магов, сдерживающее молодых, постоянно слабело, и маги вели себя все более сумасбродно и недисциплинированно.
      Жизнь в изгнании, в тесноте замкнутого пространства в течение почти двух лет, вероятно, довела бы до конфликтов не только магов. Но их положение было гораздо более сложным. Маги плохо уживались друг с другом, и на то была серьезная причина – они являлись агентами хаоса и уничтожения. Они быстро впадали в ярость и, не задумываясь, отвечали ударом на удар. Они не были созданы для того, чтобы жить среди себе подобных, им следовало обитать среди своих жертв. Они были созданы для того, чтобы не сотрудничать с другими, а доминировать над ними. Они должны были преследовать свои собственные цели, вести свою вендетту, удовлетворять свои капризы. Программа, заложенная Тенями, постоянно подталкивала их к действиям, и, хотя маги могли сопротивляться ей, делать это с каждым днем становилось все труднее. Все больше магов доходили до состояния, в котором они могли в любой момент потерять контроль. Гален чувствовал, что очень скоро произойдет взрыв. Возможно, они смогли скрыться от всей галактики, но им не скрыться от самих себя.
      Гален держался от остальных как можно дальше. Что бы ни случилось с ними, ему нельзя потерять контроль.
      В огромной кухне Гален нашел оставленные кем-то мясо и хлеб для бутербродов, налил воды в чашку. Вернулся в обеденный зал, устроился на своем обычном месте – за столом у стены – и принялся быстро есть. Он предпочитал завтракать рано, а ужинать – поздно. В наиболее популярные у магов часы большой зал был заполнен народом и едой, спорами и смехом, движением и магией. Галену было необходимо спокойствие.
      Тишину нарушил донесшийся из коридора звук шагов. Хотя их ритм сильно замедлился, Гален сразу узнал, кто идет. В дверях появился Элрик, подошел к нему. Когда-то движения Элрика были сильными и уверенными, спина – прямой, а жесты – отточенными. Сейчас его плечи сгорбились, как у старца, голова, выглядывающая из высокого воротника его простого черного балахона, опущена. Он ступал неуверенно, будто пол в любую секунду мог уйти из-под его ног. Каждое движение, казалось, требовало от него больших усилий, казалось болезненным.
      Гален не мог смотреть на Элрика и не видеть при этом призрак, сопровождавший его: призрак того, каким он был, кем он был для Галена, призрак всего, что у них было, и что они потеряли. Гален уставился в тарелку и продолжил выполнять упражнение. Числа возрастали, вычислять их становилось все труднее.
      "32 783. 65 552".
      Элрик назначил ему здесь встречу, чтобы проверить, каких успехов он добился в своей работе за прошедший месяц. Хотя Гален больше не был учеником Элрика, Элрик продолжал присматривать за ним. Каждый учитель присматривал за своим бывшим учеником в течение трех первых лет, пока тот считался начинающим техномагом. С тех пор, как они оказались в убежище, Гален общался с Элриком лишь тогда, когда надо было обсудить с бывшим наставником свою работу или ход выполнения задания, порученного ему Кругом. Но Гален предпочел бы, чтобы и этих встреч не было. Он обратился к Кругу с просьбой назначить другого наблюдателя, но ему было отказано.
      Элрик выдвинул из-за стола стул, стоявший напротив Галена, оперся морщинистой дрожащей рукой на столешницу и медленно опустился на сиденье. Таким слабым Гален его еще не видел.
      Гален был полон решимости завершить эту встречу как можно быстрее. Глубоко вздохнув, он взглянул в водянистые глаза Элрика, на его напряженное лицо. Гален не знал, от чего Элрик выглядел таким напряженным – от усилий, которые ему постоянно приходилось прикладывать, или от боли, но с тех пор, как они прибыли сюда, старый маг всегда выглядел так. От напряжения морщины на его лбу и щеках углубились, так же, как и три складки между бровями. Когда-то появление на лице Элрика этих морщин, означавших серьезное разочарование, заставляло Галена работать еще напряженнее, тренироваться еще упорнее. Теперь они были просто подтверждением того, что он, Гален, не справился, напоминанием о том, кем он мечтал стать, и кем стал на самом деле.
      "40 750. 81 485".
      – Мне почти нечего добавить к отчету, который я тебе послал, – сказал Гален. – Я овладел заклинаниями, создающими ветер и туман. Я продолжаю исследования, начатые Бурелл. Сейчас я изучаю собранные ею данные о том, как запрограммирована каждая клетка биотека. Ко всему прочему я продолжаю переводить на свой язык заклинания и выстраивать из них прогрессии. Последнюю новую прогрессию я открыл три месяца назад. Эта работа еще не завершена, но я убежден, что обнаружил и выстроил все существующие прогрессии. В основании каждой из них лежит заклинание, состоящее из одного элемента, что говорит о существовании семи базовых постулатов, или стихий.
      Разговор о его успехах не имел никакого смысла. Что толку от того, что он научился создавать ветер и туман? Как бы он ни совершенствовал свое искусство, галактика, которая отныне ему не доступна, ничего от этого не выиграет. К тому же он должен утаивать результаты своих исследований от остальных магов, которым ничего не было известно об истинном происхождении биотека.
      Он попытался вспомнить, не упустил ли чего. Чем более полным будет его рассказ, тем меньше будет тем для последующего обсуждения.
      – Я, конечно, продолжаю вести наблюдение, – добавил он, – но пока там не произошло ничего нового.
      Элрик сидел молча. Хотя выражение его лица не изменилось, Гален чувствовал, что с ним сегодня что-то не так. Он продолжал, не отрываясь, внимательно смотреть на Галена.
      Гален не знал, что Элрику от него нужно, и, чем бы оно ни было, он не собирался ему этого давать. Он не хотел никаких перемен, угрожавших стенам, которыми он так тщательно от всего отгородился. Он лишь хотел, чтобы сегодняшняя встреча оказалась рутинной и недолгой, и, чтобы после ее окончания ему было позволено продолжить жить той жизнью, какую он избрал для себя.
      Если Элрик будет действовать, как обычно, то просто сделает ему несколько замечаний и отпустит. Хотя Элрик давал оценку его достижениям, с тех пор, как они оказались здесь, это больше не являлось стимулом для Галена, не вызывало стремления совершенствоваться. Казалось, у Элрика больше не было ни энергии для того, чтобы его подталкивать, ни сил для убеждений. И это не удивляло: Гален определенно был этого недостоин.
      Элрик, наконец, заговорил:
      – Мы могли бы продолжить в том же духе, что и ежемесячно на протяжении всего этого времени, – ограничиться кратким, обезличенным разговором, чего ты, собственно, и желаешь, – звучный голос Элрика породил эхо в пустом помещении. Лишь один голос Элрика сохранил свою прежнюю силу, а интонации были так же искусно выверены. – Я мог бы проанализировать твой отчет, указать на сильные и слабые места в твоей работе, внести некоторые предложения и поразмышлять, о чем ты мне сообщать не стал. Но сегодня мне хотелось бы поступить иначе.
      Прошло два года с тех пор, как ты стал магом, и, хотя ты еще год будешь считаться начинающим, ты стал настолько искусен, что уже намного превзошел этот уровень. Из трех, присущих тебе, слабостей, над которыми мы так долго работали, – представлением, оригинальностью и контролем – лишь контроль пока остается для тебя сложной задачей, но это можно сказать и обо всех нас. Твое представление определенно улучшилось. А что касается оригинальности, то ты открыл, в чем состоит твоя личная уникальная работа – изучать биотек и возможности, в нем заложенные, – и добился в этом такого прогресса, какого никто никогда раньше не достигал.
      Гален опустил глаза. Похвала Элрика задела его намного сильнее любой критики. Неугомонная энергия биотека забурлила внутри него. "1 048 596".
      – Ты сохраняешь контроль с тех пор, как мы прибыли сюда, и это при том, что о многих из нас я этого сказать не могу. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы методы, посредством которых ты этого добиваешься, были бы менее… экстремальными, но они позволяют тебе контролировать свои порывы.
      Гален с силой прижал ладони к столу. "2 097 173".
      – Ты стал искусным магом.
      Гален заставил себя взглянуть в глаза Элрику и тихо произнес:
      – Зачем ты все это говоришь?
      – Не в моем обычае делать комплименты, я…
      – Я нарушил заповеди Кодекса, – сказал Гален. – Я совершил… чудовищные злодеяния.
      – Круг…
      – Меня следовало бы лишить имплантантов за все, что я натворил. Так бы и случилось, если бы Круг не хотел оставить меня в качестве своего оружия.
      Элрик выпрямился.
      – В случившемся следует винить и Круг. Если бы я не лгал тебе и Круг не лгал тебе, ты бы реагировал иначе. Я и Круг виноваты во всех этих смертях, случившихся из-за нашей лжи. Тебе пришлось пройти сквозь такие испытания, каких никто бы не выдержал.
      Воспоминание всплыло в голове Галена: корабль Олвина набирает высоту, унося его с поверхности Тенотка, а он яростно тянется вниз, извергая из себя быстро темнеющие сферы, захватывая в них здание за зданием, сокрушая их одно за другим. Его захватило бешеное сияющее пламя уничтожения, плевать он в тот миг хотел на всех, кого убивал. Он никогда не чувствовал себя таким живым.
      Он заставил свой голос прозвучать ровно:
      – Ты учил меня не искать оправданий своим ошибкам.
      – Это не оправдание. Это правда. Ты сделал и доброе дело, Гален. Ты принес свет. Ты – не чудовище.
      Гален вскочил, опрокинув стул:
      – Тебе есть, что еще сказать?
      Элрик прищурился:
      – Твоя реакция показывает, что это необходимо сделать. Я знаю, что мое мнение для тебя мало значит, знаю, что своей ложью лишил себя права учить тебя, уничтожил существовавшую между нами связь. Теперь я понимаю, что примирение между нами никогда не наступит. Но, предоставленный самому себе, ты скорее отступишь в безопасное место вместо того, чтобы заставить себя идти дальше. Раз уж никто больше не считает нужным сказать это тебе, то это придется сделать мне, даже если в результате пропасть, ныне разделяющая нас, станет еще глубже.
      Почему Элрик изводит его? Почему не отпустит?
      – Как часть обряда посвящения, тебе пришлось ответить на вопросы о том, кто ты и каковы твои цели. Маги проходят эту проверку на каждой ассамблее, заново оценивают себя и заново отвечают на вопросы, внося в них поправки, потому что жизнь постоянно меняется. Однако твое поведение показывает, что ты не видишь необходимости больше задавать себе эти вопросы. Ты выбрал в качестве своей характеристики очень ограниченный ответ и считаешь, что он останется таким навсегда. Ты решил, что ты – чудовище, воплощение своего заклинания, разрушительная сила. Но я знаю тебя, и понимаю, что это – лишь маленькая частица тебя. В тебе много частиц: тот, кто когда-то мечтал исцелять; тот, кто радовался жизни на Сууме; тот, кто любил Изабель; тот, кто создавал и изобретал; и тот, кто больше всего на свете стремился к познанию. И более того, в тебе есть частицы, которые ты так глубоко похоронил, что сейчас даже не подозреваешь об их существовании. Частицы, которые, я боюсь, ты никогда не сможешь восстановить. В течение какого-то времени твое развитие было направлено вовне. Ты учился, пытался создавать что-то новое. Но с тех пор, как мы покинули Суум, ты сосредоточился на внутреннем. Твои познания накапливаются, но сам ты не растешь. Фактически, ты отступаешь. С каждым днем все дальше и дальше. Ты постепенно, часть за частью, убиваешь себя.
      Гален заставил себя сдержаться, и продолжил выполнять свое упражнение, пытаясь больше ни о чем не думать, быть только этими цифрами и больше ничем. Но он не мог пропустить мимо ушей слова Элрика.
      – Ты помнишь, чему я тебя учил? Что большинство разумных существ предпочитает жить в обстановке определенности, а не неопределенности. Вместо того, чтобы смириться с неопределенностью, они отвергают то, что говорят им их органы чувств. Именно эту особенность маги и используют для того, чтобы манипулировать представлениями других.
      И ты выбрал определенность вместо неопределенности, объявил себя чудищем. Определенность приносит порядок, а именно этого ты всегда желал. Но жизнь, как ты выяснил, далеко не всегда упорядочена.
      Маги тоже совершили эту ошибку, включив в заповеди Кодекса слово "знание", а не "познание". Знание делает упор на определенности. Да, мы должны познать все, что может быть познано. Но и нельзя игнорировать непознаваемое. Ибо именно в неопределенности, в непознанном есть место для познания, творчества и роста. Или, как назвал бы это Блейлок, трансцендентного.
      Ты так твердо уверен в том, кто и что ты такое, что игнорируешь большинство признаков, которые наблюдаешь. Ты сосредотачиваешься на одной-единственной своей частице и не обращаешь внимания или глубоко закапываешь все остальные. Ты тратишь всю свою энергию на поддержание контроля, на обуздание чудовища.
      Гален больше не мог сохранять спокойствие.
      – Ты предпочел бы, чтобы я потерял контроль?
      – Нет, – ответил Элрик. – Я бы предпочел, чтобы ты жил.
      Гален выдохнул. "33 554 457".
      – И это все?
      Элрик замялся:
      – По этому вопросу – да.
      Его рот остался открытым, демонстрируя необычную для него неуверенность:
      – Я хочу, чтобы ты задержался здесь еще на несколько минут.
      – Думаю, что мы достаточно поговорили.
      – Я понимаю, что мы не можем восстановить наши старые взаимоотношения. Я лишь надеюсь на то, что мы, быть может,… сможем поговорить о чем-нибудь, о доме, например.
      – Прошлое для меня мертво.
      Элрик невесело улыбнулся:
      – Очевидно, что нет. Если бы это было так, то ты бы простил меня и себя самого.
      Гален заставил себя ответить бесстрастно:
      – Как могу я простить себя за все то, что натворил? Как ты можешь простить меня?
      – Я простил тебя потому, что виновен не ты один, и потому, что ты раскаялся, – Элрик протянул дрожащую руку, коснулся руки Галена.
      Гален отпрыгнул, энергия биотека быстрее заструилась внутри него. Он не заслуживал прощения. Не заслуживал даже этого мучительного заключения в тайном убежище.
      "67 108 890". Гален скрестил на груди руки и быстро пошел прочь. Он не может позволить себе волноваться. "134 217 755".
      Когда он был уже в дверях, пришло сообщение от Элрика. Он не остановился, пошел дальше, будто продавливая себе дорогу сквозь вызывающие клаустрофобию серые коридоры. Слова Элрика преследовали его.
      "Хотя путь нелегок, и ты еще не смирился с этим, ты – тот, кто творит благо, тот, кто несет свет. Ты спас Мэттью Гидеона, Г'Лил, Олвина, Блейлока. Ты выполнил важные задания для магов. Твои исследования открывают нам новые горизонты.
      В нашем добровольном изгнании всем нам тяжело верить в то, что мы можем творить благо, видеть перед собой цель. Но ты нашел свою работу. Когда ты отыщешь ей предназначение, то увидишь и путь, следуя которым ты сможешь творить благо.
      Я надеюсь, что в будущем ты найдешь радость, а из прошлого вынесешь мудрость.
      Ты сказал, что прошлое для тебя мертво. Я эгоистично надеюсь на то, что это неправда, потому что я – часть твоего прошлого. Более того, прошлое невозможно просто взять и убить, или забыть его. Ты многое пережил, тебе многое пришлось преодолеть, но, если ты найдешь в себе силы не отворачиваться от всего, принять это, то поступив так, ты восстановишь целостность своей личности, станешь не частью себя, а самим собой. Я хотел бы иметь возможность лучше помочь тебе в этом.
      Ты подарил мне столько счастья, и я хочу отплатить тебе тем же.
      Я горжусь тобой. И я люблю тебя".
      Гален стер сообщение. Он не хотел думать о нем. Он не должен думать о нем. "268 435 484".
      "Я горжусь тобой. И я люблю тебя".
      Последние три слова. За все годы, прожитые ими вместе, Элрик никогда не говорил ему их.
      Сообщение походило на прощание.
      От этой мысли он застыл на месте.
      Состояние здоровья Элрика с каждым днем ухудшалось. Не потому ли Элрик хвалил его сегодня? Не хотел ли он, таким образом, проститься с ним?
      Элрик не может умереть. Гален не мог представить себе жизни без него. Чтобы успокоиться, Гален размеренно задышал. Все это время он должен был
      помогать Элрику, как тот всегда помогал ему самому. Но он не смог. Он ничего не смог сделать для Элрика. Как и для себя самого.
      Он выкинул эту мысль из головы, заставил ноги снова двигаться. Он должен сохранять контроль, это важнее всего.
      Он понял, что впервые за многие месяцы забыл об упражнении. Отрывисто вздохнул, быстро начал заново. Надежные успокаивающие стены упражнения начали вырастать вокруг него, заставляя его разум сосредоточиться на настоящем, защищая его от всех прочих мыслей.
      "Один. Три. Шесть".

Глава 3