За этим очень скоро последовала смерть старшего сына дяди Тимоти, Лоуэлла, самолет которого сбили над Тихим океаном, а старший сын дяди Вилли Элиот пропал без вести над Гуамом. Старики были в прострации, под присмотром докторов. Эстер почувствовала, что пришло ее время. Когда они наконец были в состоянии разбираться в делах, она уже прочно обосновалась в офисе Уинтропа на Коммонвелс-стрит, отдавала приказания и принимала решения.

Теперь она в открытую занялась своими собственными четырьмя компаниями. Они заработали на полную мощность. Одна шила обмундирование, вторая выпускала алюминиевые детали для самолетов, третья делала пули, четвертая – парашютный шелк. У всех имелись надежные военные контракты, и все приносили огромную прибыль. Она не обращала внимания на протесты ослабевшего дяди Тимоти, глухого как пробка в свои семьдесят семь лет, и дяди Вилли, скрюченного артритом. Молодой Вилли, имевший белый билет из-за плоскостопия и пораженных голосовых связок, не мог ей противостоять. Она снова находилась в своей стихии, управляла всем, как когда-то давно в Эруне. Она втащила упирающуюся фирму силком в двадцатый век. Когда Уинтроп вернулся домой на побывку, он застал жену у руля.

– В чем дело, дорогой? – резко спросила Эстер, когда он посмел выразить по этому поводу неудовольствие. – Уж не думаешь ли ты, что я за все эти годы так ничему и не научилась?

Ее романтически настроенного мужа поразило не столько то, чему она научилась, а больше то, как она изменилась, что ему охотно подтвердил молодой Вилли:

– Дядя Вин, она настоящая машина. И какой организатор! От нее ничего не ускользнет!

Не обращая внимания на свою беременность, она ездила во все районы сражений, куда поступала продукция Брэдфордов. Она жила и питалась вместе с солдатами, третировала генералов и адмиралов, раздавала подарки и благодаря верному фотографу из журнала «Лайф» стала популярной фигурой по всей стране. Ее внешность, происхождение, ее спокойная отвага – она же, наконец, леди Эстер Брэдфорд, черт побери, и, как писал в своем письме жене молодой Тимоти, «если японец окажется на расстоянии ружейного выстрела от Эстер, она просто взглянет на него и скажет: «Но разве вы не знаете, кто я?..и – постоянно восхвалялись в прессе. И для дела это было очень полезно.

Когда ее предупреждали, что не только из-за своего пола, но и из-за беременности ей не следует забираться в джунгли, проводить часы в неотапливаемой «дакоте» или мотаться в тесной каюте на борту эсминца, она не обращала на это ни малейшего внимания. Для нее это было посланной с неба возможностью проявиться – что, тем не менее, безумно раздражало всю семью. Они боялись развернуть утренние газеты, страшась вновь увидеть ее имя в заголовках. И когда у нее снова случился выкидыш, они пожевали губами и заявили: «Мы так и знали». Но не прямо ей в лицо. Эстер почувствовала облегчение. Ребенок снова был девочкой. Ей не пришлось еще четыре месяца мучиться, чтобы произвести на свет не нужного ей ребенка.

Она была в своей стихии – организовывала, наводила порядок, паровым катком проходя по всему, что ей мешало. Она стала столь известной, что, когда президент Рузвельт пригласил ее на ужин в Белый дом, сообщение об этом появилось во всех газетах на первой полосе. Позднее президент заявил; что она – «выдающаяся женщина и неплохо, если бы таких было побольше». Брэдфорды, единодушно ненавидящие президента, шептались между собой, что таких как раз на одну больше, чем требуется. На этот раз Эстер зашла слишком далеко. Ужинала с этим человеком! Когда весной 1944 года Уинтроп сказал ей, что его переводят в Европу, без сомнения, для того чтобы принять участие во вторжении, практичная Эстер сразу сообразила, что он вполне может не вернуться. Таким образом, необходимо было немедленно зачать сына. Посему она приняла ванну, надушилась, приказала, чтобы ее не беспокоили, даже если позвонят из Белого дома, и принялась за дело.

Уинтроп никогда ничего подобного не испытывал. Он был потрясен пылом своей жены. Он кончал так часто и с такой силой, что ему казалось, что его раздирает на части, что взрыв его оргазма слышен в Бруклине, хотя ему было глубоко плевать, кто слышит его вопли и стоны. Он кончал так глубоко, что Эстер была уверена, что обязательно забеременеет. Время как раз оказалось удачным – самая середина ее цикла. Она получит сына в эту ночь, решила она, чего бы ей это ни стоило.

На следующее утро еле державшийся на ногах Уинтроп с трудом успел на самолет. Измочаленный и выжатый как лимон, он не знал, что его сын, которого ему не суждено увидеть, уже цепляется за стенки матки его жены. Через два с половиной месяца после того, как он прилетел в Англию, он вместе с другими посетителями кабачка, где он потихоньку выпивал, погиб, разорванный на куски фашистским снарядом. То, что посчитали его останками, переслали в Бостон, где Уинтроп и был с почестями похоронен рядом со своими предками. Эстер, вставшая по этому поводу с постели, трезво рассудила, что он выполнил свой долг, оставив ей сына. Потому что это должен быть обязательно мальчик. Мысль о дочери даже не приходила ей в голову. И на этот раз она принимала все меры предосторожности: устроилась в постели рядом с многочисленными телефонами, так как от них она всё равно не могла избавиться. То был ее последний шанс. На этот раз она родит сына. Что она и сделала. И точно в день рождения своего отца.

Стоило ей его увидеть, она влюбилась во второй раз в жизни. Ее сын был типичным Конингхэм-Брэдфордом: никаких длинных лиц и носов. У него было лицо ее отца. И глаза. И волосы. Посему она дала ему имя отца – Джонатан Уинтроп Брэдфорд V, или Брэд, как звали его в семье. Его мать свято верила, что мальчик является реинкарнацией своего дедушки по материнской линии. Это настоящее чудо, думала она. Она сама его кормила, никаких бутылочек, которые вполне годились для дочерей. Чувствовать, как сын жадно сосет ее грудь, прижавшись к ней кулачками, для нее означало физическое и духовное единение со своим отцом. Она впервые ощутила оргазм после смерти отца, когда кормила своего сына, – великолепный оргазм, за который она стала его боготворить. Она проводила часы, разглядывая его нагое тельце, лаская губами каждый его сантиметр, особенно его крошечный пенис. Дочерей она могла выносить только очень короткое время, стараясь побыстрее спровадить их няньке. Но с сыном она не могла расстаться. Вернувшись домой, она брала его к себе, ставила его колыбель около своего стола и запирала дверь, когда подходило время его кормить.

Уинтроп оставил все своей жене, которая так хорошо поработала, что все состояние переходило ей без всяких условий. Она сразу получила его двадцать один процент акций, к ним добавились акции, перешедшие от дядей, потерявших своих сыновей. К тому времени, когда последний из Брэдфордов вернулся домой, в ее руках находилось пятьдесят пять процентов акций. Но еще бы лучше иметь шестьдесят пять, подумала она. И принялась за дело.

Нацелилась она на Аманду, свою двоюродную сестру, вдову одного из Брэдфордов, вполне самостоятельную женщину, владевшую десятью процентами акций, оставленных ей ее матерью, очень эмансипированной особой, если судить с позиций Бостона. Аманда, пышнотелая и сексуальная, большую часть своего времени проводила в постели с мужчинами. Не успел ее муж добраться до своего полка, как она уже завалилась в койку с капитаном, чей эсминец стоял в порту на ремонте. Аманда не могла точно сказать, от кого забеременела, но знала, что от ребенка придется избавиться. Аборты были запрещены, и ей пришлось обратиться за помощью к Эстер.

Эстер имела дело с определенной группой высокопоставленных офицеров, которые устраивали для нее выгодные контракты, взамен чего ей позволили организовать частную клинику, где дочерям бостонских сливок общества в случае необходимости вычищали матки. Многие из бостонских дебютанток проходили в церкви Святой Троицы мимо скамьи семейства Брэдфордов, стараясь не смотреть на сидящую там леди Эстер, которая помогла им избавиться от нежелательного бремени. Она не подвела кузину Аманду, и та с благодарностью сказала ей:

– Ты помогла мне спасти свою шкуру.

– А я считала, что спасаю твою репутацию.

– Какая разница. Я, правда, тебе благодарна. Если я могу что-то для тебя сделать…

– Можешь. Продай мне свои акции «Брэдфорд и сыновья».

Аманда изумилась.

– Но я не могу! Брэдфорды никогда, понимаешь, никогда не продают своих акций.

– Не Брэдфордам.

– Да, но семья все равно это не одобрит, – целомудренно произнесла Аманда, соображая, как бы ей вывернуться.

– Но ведь и тебе не понравится, если станет известно, что ты снимаешь дом на Браттл-стрит в Кембридже для своих встреч… иногда с группами мужчин.

Аманда побледнела.

– Ты все вызнала.

– Не было нужды. Твои похождения хорошо известны.

«Сука! – подумала Аманда с ненавистью. – Как, черт возьми, она обо всем узнала?»

– Мне нужны твои собственные пять процентов и те пять процентов, что ты получила от Бруксов.

Аманда задумалась.

– Сколько? – наконец спросила она.

– По рыночной цене.

– Да, но для тебя, Эстер, они стоят гораздо дороже.

– В данном случае нас должно интересовать, сколько они стоят для тебя.

Аманда задохнулась от ярости.

– Никогда не верила этим твоим великосветским штучкам-дрючкам, – прошипела она. – Ты могла обмануть остальных старых пердунов в семье, но я-то знала тебе цену с самого начала!

Эстер усмехнулась.

– Дорогая моя Аманда, назови-ка мне мужчину, который не знает твоей цены?

Аманда сжала зубы. «Настоящая холодная стерва, – подумала она. – Вся в броне, а вместо сердца – будильник».

– Для любой передачи акций требуется одобрение правления, – попыталась вывернуться она.

Еще одна усмешка.

– Правление – это я.

– К чему ты всегда и стремилась, не так ли? Власть для тебя, что секс для меня, ты не можешь без нее обойтись.

– У меня есть… планы, – заявила Эстер и прибавила с безразличной жестокостью: – Война нам обеим послана с неба. Тебе в своем углу, или, лучше сказать, постели, и мне – в моем. Я хочу, чтобы хорошие времена продолжались, а для этого мне надо развязать себе руки. Так или иначе, я этого добьюсь.

– Что я буду иметь за свои десять процентов?

– Наличные или другие акции.

– Ты не собираешься этого афишировать? – поразилась Аманда.

– Не будь дурой. Зачем мне нужно, чтобы пайщики путались под ногами? Тот вопрос, который я собираюсь поднять, касается только семьи и голосованию не подлежит, только приносит дивиденды, и весьма ощутимые.

В этом Аманда не сомневалась. Она уже достаточно знала свою кузину, Комбинация из Адольфа Гитлера, Иосифа Сталина и королевы Виктории.

– Ладно. Они твои. Но я хочу, чтобы мой адвокат просмотрел все бумаги. – Один из ее теперешних любовников как раз был адвокатом.

– Как хочешь.

Вот так и случилось, что, когда оставшиеся в живых четыре члена правления уселись в комнате для заседаний, а трех оставшихся пайщиков просто не пригласили, у Эстер на руках был контрольный пакет из шестидесяти пяти процентов акций. Когда заседание закончилось, у нее уже было семьдесят пять процентов. Молодой Кэбот Брэдфорд, повидавший другую жизнь, пока был в армии и далеко от Бостона, не пожелал возвращаться к старой. Он предпочел продать свои акции тете Эстер, построить яхту, которую сам же и сконструировал, и уйти в кругосветное путешествие.

– Создается впечатление, тетя Эстер, – холодно заметил молодой, тридцатидвухлетний Тимоти, – что наша фирма тоже потерпела поражение в последней войне.

«Он говорит точно так же, как и его отец, большой поклонник Генри Джеймса», – с отвращением подумала про себя Эстер.

– Вряд ли это можно назвать поражением, – заметила она вслух. – Представленные мною цифры показывают, что это не так. Наш капитал никогда не был столь большим, а наша книга заказов столь полной.

– Совокупный эффект четырех военных лет со временем сойдет на нет.

– Именно поэтому я и хочу разнообразить наше дело. Поверьте мне, война дала мощный толчок техническому прогрессу. Наша фирма должна воспользоваться этим. Доверься мне, Тимоти, и мы будем впереди всех.

– Я и не думаю, что вы уступите это место кому-либо, – ответил он.

Но, как и у остальных, у него не было другого выбора, кроме как держаться покрепче за шляпу, чтобы ее не снесло ветром, создаваемым Эстер в ее движении вперед. На перемены у нее нюх гончей, неохотно признавал Тимоти. Она успела подсуетиться, когда страну охватил телевизионный бум: одна из ее фабрик уже выпускала телевизоры тысячами. Она предвидела, что возникнет потребность в дешевом жилье, и занялась изготовлением готовых блоков для домов. Она почувствовала, что скоро бал начнет править пластмасса, и построила огромный новый комплекс. Сейчас же она увлеклась электроникой. Доходы превысили все ожидания. Она построила новую контору в центре города на земле, которую предусмотрительно купила много лет назад. Старая контора на Комонвелс-стрит сохранялась только в память о прошлом. Она выбросила всю мебель в старом викторианском стиле, которая загромождала дом на Маунт Верчон-стрит, и заменила ее великолепной антикварной мебелью, пылившейся на чердаке. Никто не удивился, когда их дом стал упоминаться в путеводителе по Бостону.

Эстер была довольна. Все шло так, как она планировала. И у нее был сын.

Ее дочери вскоре поняли, что, хотя они могли рассчитывать на некоторое внимание со стороны матери, ее любовь принадлежала только сыну. Все дети Эстер воспитывались в английской манере. У них была няня-англичанка и гувернантка-англичанка до того, пока не наступила пора отправить их в интернат. Эстер проводила дочерей строгими указаниями насчет хорошего поведения и отличной учебы. С сыном она расстаться не смогла. Она подумывала об Итоне, хотя ей и представить было страшно, чтобы отправить его так далеко. Увы, придется послать его в американскую школу, и после длительных расспросов она выбрала академию Филлипс в Андовере. Это была, в конце концов, самая старая школа в Америке, основанная в 1778 году. В сравнение с Итоном не идет, конечно, но по крайней мере он тут будет под ее присмотром, Итак, решено – Андовер.

Она никогда не уставала внушать своим детям значение их английского происхождения. Каждое лето она возила их в Эрун, чтобы они прониклись его духом. Все трое обожали Эрун: Эбби из-за лошадей, Битси из-за его великолепия, и Брэд – потому что он там с восторгом открыл для себя секс, потеряв невинность с помощью одной из горничных. И странным образом это помогло его матери укрепить свою власть над ним. Девушка забеременела, и именно Эстер позаботилась о том, чтобы выдать ее замуж за рабочего из усадьбы, который стал считаться отцом ребенка. Все было проделано быстро и беспощадно, так что никаких сплетен не возникло.

Позднее она постаралась, чтобы ее сын полностью осознал, что она сделала и почему. Это был первый из тех бесчисленных случаев, когда она вытаскивала его из ситуаций, в которые он попадал и с которыми потом не мог справиться. Как она и стремилась, это укрепило в нем твердое убеждение, что в лице матери он имеет протестантский эквивалент Богородицы. В его глазах мать была идеалом. Он верил в нее слепо, полностью, с обожанием. Она не может поступить неправильно, она сама правда, олицетворение Матери. Она приводила его в трепет, ставила его в тупик, уничтожала его как личность.

Он превратился в мужчину, неотразимого в глазах женщин: красавца-мужчину и мальчишку одновременно, сексуального потребителя, всегда берущего и никогда ничего не дающего, кроме обширного сексуального опыта. В тех случаях, если у него что-то шевелилось в другом месте, кроме паха, мамочка всегда вырывала зарождающееся чувство с корнем.

Когда он закончил Гарвардский университет, она взяла его к себе на обучение, таская с собой во все поездки сначала просто как наблюдателя, но, по мере того как он обучался, разрешая участвовать в различных сделках и интригах. Она научила его тонкостям управления, научила точно рассчитывать, где и в какой степени надавить, как манипулировать и хитрить в случае необходимости, как блефовать, если нужно. Она обучила его тонкой и опасной игре, в которую играла и в которой непременно выигрывала. Его мнение о ней как о всевластной и безгранично любящей матери еще больше укрепилось, и соответственно выросла ее власть над ним.

Вскоре в поездки ездить стал преимущественно он. Мать оставалась сидеть в центре паутины, где она всегда, по малейшему дрожанию нитей, определяла, что он задумал и с кем.

Когда к ней пришла ее старшая дочь и сказала серьезно: «Мама, Брэд создает себе скверную репутацию мерзавца типа Лотарио» – мать улыбнулась, поскольку ей хорошо были известны похождения сына.

– Злые языки, – отрезала она решительно. – Я знаю своего сына и, если меня это не волнует, не понимаю, почему должно волновать тебя или кого-то другого. – Тон ледяной и презрительный. – Если его женщины настолько жадны, что требуют большего, чем он может дать, это их проблемы. Я знаю, что женщины слетаются к Брэду, как мухи на мед. В этом, как и во многом другом, он очень похож на моего отца. – Улыбка изменилась. – Он был потрясающе привлекательным мужчиной, да, мужчиной из мужчин…

Эбби увидела, как вспыхнули глаза ее матери и в них мелькнуло выражение, появлявшееся только тогда, когда она говорила об отце, и поняла, что даром теряет время.

Но слухи о скандальных разводах, побоях, даже одном самоубийстве все ползли. И когда возникала нужда, Брэд бежал к матери и прятался за ее юбками, пока она разбиралась со всеми неприятностями.

Леди Эстер получала большое удовольствие от сексуальных приключений своего сына. Он относился к женщинам так, как она относилась к мужчинам. Кроме того, ей казалось, что таким образом она мстит Элен Фортескью и всем другим женщинам, желавшим прибрать к рукам ее отца. Брэду было позволено иметь женщин столько, сколько вздумается, доводить их до чего ему заблагорассудится, если он в конечном итоге бросал их.

К счастью, ей удалось настолько подавить его чувства, что они редко давали себя знать. Если иногда, очень редко, он удивлялся, отчего ему не удается завязать постоянную связь с женщиной, мать умела развеять все его сомнения.

– Полагаю, – говорила она с сожалением, – тебе когда-нибудь придется жениться. Но подыскать для тебя подходящую, нет, идеальную жену – поистине труднейшая задача.

– Мне никого не надо. У меня есть ты, – возражал он, а она касалась его щеки и слабо улыбалась.

– Льстец… – говорила она в таких случаях, довольная и удовлетворенная.

Но он взрослел, и с годами ей приходилось все более серьезно задумываться о поисках подходящей жены для него. Она должна быть скромной, даже робкой, готовой услужить, причем не только Брэду, но и его матери. Ему уже тридцать, и она разрешала ему буянить и крушить все, что ни попадя, но нельзя забывать, что следует продолжать род. Эстер считала, что Всевышний сильно напутал, отведя человеку такую короткую жизнь.

И вот в своих тщательных поисках она наткнулась на Кэролайн Нортон. Она была сестрой старого друга Брэда, Брэдли Нортона (дружба началась в Андовере благодаря путанице из-за сходства имен), чей отец был миллионером, заработавшим свои деньги самостоятельно. Элдридж Нортон, бывший в свое время Элмо Ноторианни, начав со свалки металлолома в Чикаго, стал крупнейшим торговцем металлоломом на Восточном побережье. Его жена Элайн, когда-то бывшая Эстер Шнауцер, считалась в обществе выскочкой. «М.О.», пометила Эстер в своих записях. Мать отвратительная. Но Нортоны были очень богаты, так что Кэролайн наверняка изрядно поднатаскали в лучших школах. Хорошенькая как кукла Барби, внешне скромная, но внутренне отменная эгоистка, из тех, кто, раз решив, чего они хотят, всегда этого добиваются, невзирая на препятствия на своем пути. А Кэролайн хотела стать миссис Уинтроп Брэдфорд V. Ее матери хотелось того же.

Учтя рейтинг компании Нортонов, а также ознакомившись с финансовым отчетом этой компании, Эстер решила, что к Кэролайн следует присмотреться поближе. Разумеется, мамашу надо будет сразу поставить на место. В соответствии со своим решением она пригласила Кэролайн на ферму.

Кэролайн, сообразившая, что ее приглашают на смотрины, вела себя соответствующе: старалась казаться мило наивной, абсолютно целомудренной, безнадежно влюбленной в Брэда и готовой сделать все возможное, чтобы заполучить его. Когда она вернулась в Филадельфию, Эстер призвала сына.

– Такая милая девушка, – сказала она, – хотя от ее приторности у меня временами ноют зубы, и без памяти в тебя влюблена, мой мальчик.

– Она ничего, – безразлично пожал плечами Брэд. – Из тех, что быстро надоедают. Скорее лимонад, чем шампанское.

– Всегда лучший напиток для утоления жажды, – заметила его мать. – И с тем приданым, что ее отец за ней дает, ты сможешь пить шампанское каждый день до конца жизни!

Но Брэд даже не улыбнулся.

– Дорогой, ну надо же тебе когда-нибудь жениться. Кэролайн мила, не слишком умна; к тому времени как я с ней поработаю как следует, ликвидируя все следы влияния ее ужасной матери, она научится хорошо одеваться. С ней тебе будет спокойно. От тебя требуется только дать ей свое имя и детей. Как только она ими займется, ты снова начнешь свою собственную жизнь. Только потихоньку, мой дорогой, Нортоны такие богатые.

Теперь он надулся.

– Ты мой единственный сын – радость моя. Ведь ты же не хочешь, чтобы все забрали в свои руки эти ужасные дети Тимоти или Элиота? Все, что я делала, – для тебя, мой дорогой. Для твоих детей. Если я была готова рисковать жизнью, чтобы родить тебя, самое меньшее, что ты можешь сделать, это жениться, хотя бы ради меня.

Как всегда, он почувствовал себя виноватым.

– Или ты считаешь, что она недостаточно привлекательна? Я знаю, насколько высоки твои требования.

– Да она в порядке, просто… ничего особенного, никакой глубины… я ее не люблю.

– Дорогой, ну это совсем никуда не годится! В нашем положении люди по любви не женятся, слишком важное это дело – брак.

К тому времени как она закончила обработку, Брэд убедился, что Кэролайн идеально подходит для намеченной цели. Он только должен дать ей свое имя и детей. Ничего не говорилось о том, чтобы отдать себя.

Он выполнил свой долг. Слегка поухаживал, затем обручился. Предстояла грандиозная свадьба по-бостонски, подготовкой к которой твердо руководила Эстер.

– Господи, ну что за жуткая зазнайка! – возмущалась Элайн, возвращаясь домой после переговоров с Эстер. – Бог ты мой, ну и заносчивая стерва!

– Ты хочешь, чтобы я вышла замуж за ее сына, мама, – ехидно напоминала ей Кэролайн. – Твои внуки будут правнуками маркиза. Разве не этого ты всегда хотела?

– Но не собиралась ради этого черпать дерьмо ложками!

Кэролайн поморщилась.

– Не будь такой вульгарной.

– Если учесть, во что это все обходится твоему папаше, я буду такой, какой пожелаю, черт побери! Мы за твое право называться миссис Уинтроп Брэдфорд расплачиваемся сполна. Вы только посмотрите на это брачное соглашение. Это же чистый шантаж!

– Я хочу Брэда, и я его получу, – заявила Кэролайн злым голосом. – И не пытайся возражать.

– Ты совсем рехнулась от этого жеребца. Тебе придется как следует топнуть ногой, когда выйдешь за него замуж.

– Не беспокойся. Как только кольцо будет у меня на руке, я собираюсь положить конец очень многим вещам.

– Только если тебе удастся надеть кольцо ему на нос и держаться за него обеими руками.

«Для этого мне придется убрать его подальше от мамаши», – думала теперь Кэролайн, поглядывая на своего жениха, настроение которого после возвращения из Европы было далеко не романтическим. Что-то совершенно определенно стряслось. Было бы здорово, если бы какая-то женщина, относительно которой он строил планы, разорвала их на клочки и швырнула ему в физиономию. Кэролайн не сомневалась, что Брэд от души хотел, чтобы она сделала то же самое, да еще присовокупила бы к этому обручальное кольцо. Она улыбнулась про себя. Чего бы он хотел и что он на самом деле получит – вещи абсолютно разные. Поскольку в этом деле, как и во всех других, касающихся Кэролайн Нортон, имело значение только то, чего желала она сама.