Но тем не менее она повторила:
      - "Чандлеровский музей американского искусства".
      - Да, что-нибудь в этом роде. Ну что ж, это может пойти нам на пользу. Я продолжаю считать, что лучше всего пустить все это с молотка, но сохранить коллекцию - тоже хороший ход. И обзавестись друзьями в высших сферах. - Он кивнул, прикидывая. - Да, поздравляю тебя, душа моя.
      Он был само дружелюбие, от дурного настроения не осталось и следа.
      Кейт улыбнулась в ответ, стараясь не показать облегчения. В будущем с ним надо будет обращаться осмотрительней: любовь Ролло, как и вообще мужская любовь, была чрезвычайно хрупкой. Одно неверное движение, и она бесследно исчезнет. Поэтому Кейт ласково сказала:
      - Похвала из твоих уст дорогого стоит, хотя бы потому, что я слышу ее нечасто. Сам знаешь, как бы ни менялся мой мир, в нем всегда останешься ты.
      Ролло был растроган, самолюбие его удовлетворено.
      - Только не посылай меня ко всем чертям, - пробормотал он. - Терпеть не могу жары и запаха гари.
      Глава 10
      Декабрь
      Доминик повернула "ситроен" на вымощенную кирпичом дорогу, проложенную по указанию Чарльза там, где раньше был неровный каменистый проселок. Дорога вела к усадьбе, уютно пристроившейся на склоне холма. Сад, окружавший ее, был полон фруктовых деревьев, олив, олеандров и жасмина. В воздухе витал аромат пряных трав, которые выращивала Марта, к нему примешивался терпкий запах лимонов, стоявших на террасе в горшках, и сладкое благоухание яблонь, персиков и абрикосов. Доминик опустила стекло и дернула за старый металлический шнур. Раздался звон колокольчика, и вскоре старый Жанно с трудом отворил обе створки ворот и поздоровался, не выказав ни малейшего удивления при виде приехавшей мадам.
      Ее поразило великолепие сада, любимого детища матери, особенно запах жимолости, которым было напоено все пространство внутри ограды. Она проехала последние пятьдесят метров по склону до кирпичного разворота, остановилась перед серым каменным домом с островерхой черепичной крышей и белыми ставнями, и ее охватило безотчетное чувство возвращения домой. Марта уже стояла на пороге, как всегда засунув руки в карманы передника в сине-белую полоску.
      - Бонжур, мадам.
      - Бонжур, Марта. Как дела?
      - Спасибо, неплохо, - ответила Марта.
      - Возьми покупки с заднего сиденья.
      Прежде чем отправиться сюда, Доминик заехала в лучший супермаркет и накупила всяких деликатесов, которые всегда любила мать. Увидев все это, Марта нахмурилась: спаржа, трюфели, заливные перепела.
      - Она и есть-то это не станет, - проворчала она, неодобрительно хмыкнув. - В последнее время она клюет как птичка, хотя велит мне готовить на двоих, как всегда.
      Пустая трата денег. А Жанно и так толст, как боров.
      - На двоих?
      - У нас здесь все для двоих: вашей матушки и ее мужа. - В ответ на недоверчивый взгляд Доминик Марта пустилась в объяснения:
      - Она с ним все время разговаривает. Я ставлю для него прибор, готовлю пижаму и ночной халат. Она никогда не смотрит телевизор а только играет на пианино его любимые вещи. И все время что-нибудь для него вышивает тапочки закладку, очешник. И читает вслух - вроде как ему.
      Марта прислуживала матери Доминик много лет, и Доминик спросила без обиняков:
      - Вы хотите сказать, что она сошла с ума?
      - Нет. Я вызывала доктора Мореля. Ну, конечно, ей-то не сказала зачем. Он с ней поговорил и объявил, что она не душевнобольная. Она просто предпочитает вымышленный мир реальному, вот и все.
      - Ну, в этом ничего нового нет. - Доминик давно знала, что много лет назад ее мать, взглянув в лицо реальному миру, решила, что он не для нее. Если бы она осталась в нем, то первый муж и впрямь довел бы ее до сумасшествия.
      - Где она? - спросила Доминик.
      - Как всегда в это время - на террасе.
      Катрин сидела в своем любимом кресле с подставкой для ног в тени огромного полосатого зонта. Перед ней открывался великолепный вид: склоны гор, море вдалеке и городок - Антиб - на берегу. Она была одета в простое, но, как всегда, изысканное лимонно-желтое хлопковое платье, загорелые ноги блестели, словно отполированные, ногти на руках и ногах были тщательно наманикюрены.
      Очевидно, она недавно побывала у парикмахера или, скорее, парикмахер побывал у нее. Было ясно, что она так же заботится о своей внешности, как и раньше. И для того же человека.
      - Maman, - Доминик поцеловала ее в гладкую душистую щеку.
      Катрин подняла глаза, увидела дочь и нисколько не удивилась, только выразила одобрение ее костюму.
      - Сен-Лоран?
      - Глаз у тебя все тот же, - похвалила ее дочь. - Я думала, что, зарывшись в этой глуши, ты потеряешь интерес к таким вещам.
      - Женщина никогда не должна терять интереса к своей внешности, наставительно ответила ее мать, - иначе к ней потеряет интерес муж.
      Доминик села в стоявший рядом шезлонг и налила в высокий бокал лимонного сока со льдом.
      - Как ты, мама?
      - Как видишь, прекрасно. - Катрин потянулась за крошечными ножницами с бриллиантами. По словам продавца, они некогда принадлежали мадам Помпадур. "Как будто у той не было занятий поинтереснее шитья", - насмешливо подумала Доминик.
      - Значит, ты счастлива?
      Катрин подняла удивленные глаза, такие же огромные и сияющие, как у дочери, но другого оттенка.
      - Почему мне не быть счастливой? Это мое самое любимое место. Я всегда здесь счастлива.
      - Ты не чувствуешь.., одиночества?
      - Мне никогда не бывает здесь одиноко.
      Она говорит правду, мелькнуло в голове у Доминик.
      В Нормандии мать несла свой крест как виконтесса дю Вивье. И только здесь, в усадьбе, купленной для нее вторым мужем, она была тем, кем всегда хотела быть - мадам Деспард.
      - И тебе не скучно? - Антиб, хотя и не принадлежал к числу любимых мест Доминик на Лазурном берегу, все же был городом, а здесь поблизости лишь крошечная деревушка, а в ней нет ничего, кроме кафе, двух-трех магазинов, церкви и коллекции старичков, которые играли в буле под присмотром коллекции старушек. Молодежь при первой возможности уезжала отсюда искать счастья в большом мире.
      - Скучно? - Катрин снова удивилась. - У меня есть мой сад, книги, музыка, вышивание. И у меня есть Чарльз. Нет, мне не скучно.
      - Мама... - под предостерегающим взглядом Катрин Доминик замолчала. Как и все податливые люди, Катрин могла вдруг стать твердой, как кремень, когда дело касалось чего-то жизненно важного, в ее жизни это был Чарльз.
      - Я же не спрашиваю тебя, как ты распоряжаешься своей жизнью. Я никогда не вмешивалась в твои дела...
      "Потому что тебе никогда не было до меня дела", - подумала Доминик.
      - ..поэтому, прошу тебя, не вмешивайся в мои.
      Я счастлива. Здесь мой настоящий дом, и я никогда его не покину. Здесь нет чужих людей, нет "Деспардс", зато есть все, что мне нужно в жизни.
      "Включая Чарльза, который теперь принадлежит только тебе", - мысленно докончила Доминик.
      - Я вполне довольна жизнью, уверяю тебя. И тебе нечего обо мне беспокоиться. Сейчас у нас ленч, и ты мне все о себе расскажешь.
      Они ели на террасе: кефаль с лимоном, тушеные артишоки и под конец инжир, еще теплый от солнца, золотисто-оранжевые абрикосы, нектарины, огромные желтые персики и сыр, который делали в этой местности.
      - Я, наверное, впадаю в грех чревоугодия, - вздохнула Доминик, когда они пили черный кофе с бренди, - но это так приятно.
      Она посмотрела на мать. Ленч был накрыт только для нее с Доминик, а разговор, как и всегда с Катрин, не выходил за пределы утомительных банальностей. Она ни разу не спросила о "Деспардс" или о дочери мужа. Они для нее словно не существовали. Катрин Деспард была на редкость последовательна в желании не видеть того, чего ей видеть не хотелось. Совсем как ребенок, подумала Доминик. Дети изобретают воображаемых друзей, а ее мать живет воображаемой жизнью с мужем, для которого она была предметом обожания. Ей всегда были свойственны тщеславие, эгоизм и незащищенность, она постоянно нуждалась в доказательствах любви и преданности, и только один человек был способен вновь и вновь давать ей эти доказательства.
      Он подарил ей этот дом, и она перевезла сюда из особняка на улице Фош все то, что было частью его жизни.
      Его портрет, который по праву мог бы украсить картинную галерею, теперь висит над камином в гостиной, слева от камина стоит его кресло с подставкой для ног, украшенной вышивкой Катрин. Прихода хозяина ожидают шлепанцы с его вензелем, также вышитым ее рукой, книга, которую он читает читал, с раздражением поправилась Доминик, - заложена закладкой ее работы.
      На столе коробка сигар "Ромео и Джульетта" и огромная бронзовая настольная лампа. Повсюду взгляд Доминик встречал его любимые вещи: изысканные фигурки из слоновой кости, тунисские коврики, небольшой, но потрясающий по колориту Сезанн, подсвечник из горного хрусталя. И везде цветы. Он любил цветы - их краски, форму, аромат. Охапка пунцовых гвоздик стояла в большой низкой вазе севрского фарфора с одной отбитой ручкой, из венсеннского кашпо свешивались ветви гибискуса. Ничто здесь не изменилось и никогда не изменится.
      Позднее, когда ее мать, как было заведено, погрузилась в дневной сон, Доминик отправилась побродить по дому. Она уже отметила, снимая с крючка за дверью спальни легкий халат матери, что купальный халат Чарльза тоже висит на своем обычном месте. А в ванной она увидела пену для бритья и полупустой флакон лосьона "Соваж". "Как странно, - пришло в голову Доминик, - что именно теперь, став вдовой, мать наконец имеет возможность жить так, как хотела всю жизнь".
      Она знала скандальную историю первого замужества матери, слышала, что в день свадьбы той пришлось закрыть лицо вуалью, потому что оно распухло от слез. Но с тех пор, как Катрин вышла замуж второй раз, о прежнем несчастье ни разу не упоминалось, словно долгожданная победа испепелила его. Мадам Деспард и виконтесса дю Вивье были двумя разными женщинами. Мать расцвела в лучах беспредельного обожания Чарльза, стала женщиной, которую Доминик прежде не знала.
      Теперь на свет появилась еще одна Катрин. Катрин, погруженная в бесконечное спокойствие. Она чувствует себя в полной безопасности, с усмешкой размышляла Доминик, потому что теперь ее муж наконец-то стал таким, каким ей всегда хотелось. Теперь он полностью принадлежит жене, никто не посягает на ее собственность: ни "Деспардс", ни родная дочь, ни прошлое, ни даже будущее. Он жил в сознании Катрин, в фантастическом мире, созданном ею в далеком и страшном прошлом, когда Чарльза не было рядом.
      Разговор с Мартой подтвердил предположения Доминик.
      - О, да, - сказала та, пожав плечами, - она действительно само спокойствие. Здесь нет ничего, что могло бы ее взволновать. И никого. Распорядок дня все время один и тот же. По вечерам на столике всегда стоит большой бокал с тем самым вином, которое любил мсье, в пепельнице тлеет сигара, а она сидит на стульчике рядом и болтает с ним.
      Мне и самой иногда кажется, что он в доме. Теперь, когда его нет, он вроде даже более живой, чем до смерти.
      - Вас это не пугает?
      Марта снова пожала плечами.
      - Нет, ничего страшного тут нет, только.., жалко ее. - Потом она твердо продолжала:
      - Зато она счастлива. Чего ж еще хотеть?
      ***
      "Кого-кого, а меня это вполне устраивает, - думала Доминик. - Совесть у меня чиста: у матери есть все, что ей нужно. Теперь надо сосредоточиться на том, что нужно мне. Ах, папа, ты оказался гораздо хитрее, чем я думала.
      Ты всегда делал вид, что все в твоей власти, но за этим скрывалась рана, которую ты не в силах был залечить.
      Да, ты обращался со мной как с дочерью, но я всегда была для тебя просто частью твоей обожаемой Катрин.
      А твоя собственная дочь тебя отвергла и очень умно поступила. Ты ведь не можешь вынести, когда тебя оставляют. Если бы мама не оставила тебя, стал бы ты так упорно цепляться за память о ней? Быть может, ты делал это только потому, что не смог получить ее, когда хотел?
      Как и Кэтриону. Мне надо было понимать, что раз твоя жена с такой ревностью относится к любому упоминанию о твоем прошлом, значит, оно много для тебя значит. Ты убаюкал меня своей добротой - ведь я к ней не привыкла. Может быть, с твоей стороны это была благодарность. В конце концов, именно я соединила тебя с матерью, хотя и по своим соображениям. Интересно, знал ли ты это?"
      На мгновение она закрыла глаза и вдруг явственно ощутила, как, наверное, ощущала ее мать, присутствие Чарльза. Добрый, терпеливый - когда это его устраивало, - любящий. Когда она, широко открыв глаза, застенчиво и наивно спросила, можно ли называть его папой, он сразу же с полной готовностью ответил: "Конечно. Почему же нет?" "Не надо было обольщаться, снова подумала Доминик. - Я ведь знала, что он умен, что он проницателен, знала, что, когда надо, он может быть на редкость упрямым. Совсем как его дочь. Он позволил мне думать, что я вытеснила ее из его сердца, но поместил ее в тайном уголке души, куда я не могла заглянуть".
      И вдруг она всем сердцем пожалела о том, что ее собственный отец не любил ее так, правда, он вообще никого не любил, кроме самого себя. Он гордился ее красотой, ее юностью, но, если бы не это, он точно так же отправил бы ее на задворки своей жизни, как отправил мать. А от матери она никогда ничего не ждала и ничего не получала.
      "Любовь - это роскошь, - думала она, - на которую ни один человек с мозгами не станет себя тратить". Правда, ее матери любовь принесла вполне ощутимую выгоду.
      Чарльз был щедрым человеком. Его жена до конца своих дней ни в чем не будет нуждаться. И пусть Марта недовольно морщится при виде оставленной еды, невыкуренных сигар и невыпитого вина - вино прекрасно можно использовать в готовке.
      Важно было одно: ее мать, как выразился бы Блэз, слегка тронулась. Но какое ей до этого дело? Пусть каждый живет как хочет, улыбнулась она про себя, когда шла прощаться.
      Глава 11
      Май
      Теперь у Кейт стало ежедневным ритуалом, прежде чем приступить к своим обязанностям, спуститься в половине десятого вниз и увидеть, что работа уже идет полным ходом, что у стоек уже появились посетители. Она глубоко вдыхала воздух, аромат которого, казалось, содержал в себе самую сущность "Деспардс". Вот здесь все и происходило. Именно здесь люди, собиравшиеся что-то продать, впервые сталкивались с "Деспард и Ко". Сюда они приходили, чтобы удостовериться, стоит ли, как они надеялись, принесенная ими фамильная драгоценность целое состояние, не окажется ли их картина, часы или буфет неизвестным или давно утерянным шедевром. Оглянувшись, Кейт видела Джулиана Маркема, который своими изящными, тонкими пальцами поворачивал крохотную фигурку из слоновой кости, разглядывая ее сквозь увеличительное стекло. Вот Эндрю Кларк держит в руках арлекина из челсийского фарфора, неподалеку от него Алек Росс с удовольствием переворачивает страницы редкого фолианта, а Том Хэрриот, по обыкновению мягко и тактично, объясняет обескураженной даме, что ее маленькая шкатулочка Фаберже всего лишь превосходная копия.
      Дэвид Холмс, устроившись за столом, внимательно изучает каталог первого предстоящего сегодня аукциона викторианских миниатюр, который должен начаться ровно в десять. А в это же время на втором этаже Кейт встретится с членами правления, чтобы обсудить планы на будущее, текущие проблемы и полученные доходы. Внутренним слухом она чутко вслушивалась в шум запущенной в ход машины, стараясь понять, нет ли сбоев в работе. Но все было спокойно. Она кивнула в знак приветствия кассирше, раскладывавшей квитанции и только что распечатанные пачки денег. В "Деспардс" начинался новый день.
      Кейт с улыбкой отвечала на приветствия, довольная, что фирма работает в обычном деловом режиме, как все пять месяцев, что она стоит во главе "Деспардс".
      Теперь она уверенно сидела в своем председательском кресле. Перемены в фирме - за исключением, быть может, небольшой заминки, связанной с перемещением либо увольнением сторонников Доминик, в том числе Пирса Ланга и Шейлы Хеннесси, - прошли гладко. Кейт доказала всем свое желание учиться новому для нее делу, стремление брать на себя ответственность, умение принимать ответственные решения. Она была честной и прямолинейной, не стеснялась попросить о помощи, умела быть понимающей и терпеливой; она разыгрывала те карты, которые, по ее мнению, подходили для данного случая, всегда имея в запасе несколько козырей.
      Кейт установила новую систему проверки и оценки редкого восточного фарфора, предназначавшегося для продажи. В будущем вещи должны были проверяться более строго, не только их происхождение и история, но также и права владения. Если обнаруживались хотя бы малейшие сомнения, вещь следовало подвергнуть термолюмииесцентному анализу. Заведующий финансовым отделом, узнав о стоимости проверки, в ужасе воздел руки к небу, но Кейт настояла на своем. Она рассказала членам правления о поддельной статуэтке лошади, историю, которая до тех пор была известна только ей, Джеймсу Гриву и Ролло. Рассказ произвел впечатление на слушавших и немало способствовал тому, что предложение Кейт было тут же принято. Кейт и заведующий финансовым отделом сошлись на том, чтобы для клиентов, хорошо известных фирме, дорогостоящий анализ проводился за счет "Деспардс", во всех других случаях - за счет самих клиентов.
      Первое большое достижение Кейт было замечено всеми. Однажды, когда Кейт еще владела антикварной лавкой, ей предложили корейский бело-синий кувшин семнадцатого века с драконами, который она сразу же узнала. Точно такой был в "Наследии Стенинга", великолепной коллекции восточного искусства, собранной бывшим британским послом во многих странах Востока.
      Человек, принесший кувшин, выглядел вполне прилично, а выдал себя тем, что назначил слишком малую цену. Кейт сразу поняла, кто настоящий владелец вещи, поскольку хорошо была знакома с каталогами и прекрасно знала, кому принадлежит и в чьем доме находится та или иная коллекция. Кейт предложила человеку зайти попозже, сказав, что у нее есть серьезный клиент, интересующийся корейским искусством, который, к сожалению, сейчас находится за пределами Англии, но она постарается связаться с ним. Человек нехотя согласился, и, как только за ним закрылась дверь, Кейт тут же позвонила куратору "Наследия Стенинга". Выяснилось, что кувшин действительно был украден лет пять назад. Когда незадачливый продавец вернулся, его уже ждала полиция.
      Попечители "Наследия" были благодарны Кейт, а поскольку она отказалась от вознаграждения, сумели выразить свою благодарность другим способом. Теперь, после смерти старого Джастина Стенинга, последнего в роду, коллекция, в соответствии с завещанием, должна была быть выставлена на продажу. Проводить аукцион пред, дожили "Деспардс".
      Акции Кейт подскочили. "Наследие Стенинга", коллекция, насчитывающая около шести десятков лет, оценивалась очень высоко и содержала настоящие шедевры.
      Там был не только фарфор, но и предметы из слоновой кости и нефрита, ковры, одежда, японские фигурки, лаковые шкатулки, несколько чудесных японских гравюр и необычайно редкая книга на тонком пергаменте, с тончайшими оттенками красок и поразительно выписанными деталями. Приехав в особняк Стенинга, Кейт обнаружила книгу в запечатанной витрине, и оставшиеся попечители, один другого старше и почтеннее, сообщили, что ей придется забрать книгу, не открывая ее, но если она хочет, то может изучить переплет. Кейт удовлетворилась рассматриванием тончайшей работы статуэток из слоновой кости и причудливой формы нефритов. Исходная оценка коллекции составляла пять миллионов фунтов.
      - Кейт, ты просто счастливица! - воскликнул Джаспер Джонс, ее второй заместитель. - Подумать только, нам досталось "Наследие Стенинга" 1 - Мне бы хотелось, чтобы каталог был сделан особенно тщательно, - сказала Кейт заведующему отделом печатных изданий. - Эти лаковые шкатулки и статуэтки из слоновой кости можно сфотографировать так, чтобы у коллекционеров глаза разгорелись. Исходная цена коллекции пять миллионов, но, судя по подобным же недавним аукционам, мы без труда ее поднимем.
      - И получим весьма неплохие комиссионные, - заметил Джаспер Джонс. Он не принадлежал к "старой гвардии" ; он проработал у Деспарда всего лет десять и был скорее лицом номинальным, чем действующим. У него были отличные связи - его мать была кузиной королевы-матери, - и это обстоятельство дало фирме возможность провести несколько весьма значительных аукционов.
      Джонс не принадлежал и к сторонникам Доминик. Он и не мог быть ничьим сторонником, потому что его жена, сущая мегера, крепко держала его под каблуком. Но он был просто незаменим для представительства.
      Верстка первых страниц каталога "Наследия Стенинга" уже лежала на столе у Кейт, и она собиралась просмотреть ее чуть позже.
      И сейчас, проходя по зданию, где, несмотря на ранний час, уже вовсю шла работа, Кейт чувствовала удовлетворение. Сейчас проводились и были расписаны на три месяца вперед аукционы, назначенные еще до смерти ее отца или сразу же после нее. И хотя Кейт занималась "Наследием Стенинга", а кроме того, аукционами, на которых выставлялись замечательные картины старых мастеров, старинное английское серебро, персидские и китайские шелковые ковры, ей страшно хотелось получить для "Деспардс" имение Кортланд Парк, покойный владелец которого, Джон Рэндольф Кортланд, наподобие сороки, собирал абсолютно все. Он был американским миллионером, покинувшим на переломе веков родные края в поисках светской, аристократической жизни. Он истратил миллионы, пытаясь получить титул, но безуспешно, как говорили, из-за того, что в свое время оказал поддержку тогдашнему герцогу Виндзорскому, предоставив Кортланд Парк в качестве убежища герцогу и его избраннице миссис Симпсон. После отречения законного наследника, герцога Виндзорского, от престола Кортланд зажил отшельником, но не оставил привычки собирать все, что только привлекало его внимание. Он дожил до девяноста восьми лет, а после его смерти поверенные объявили, что дом вместе с содержимым идет на продажу. Ни для кого не было секретом, что "Сотбис" и "Кристи" живо заинтересовались Кортланд Парком.
      Решимость Кейт добиться права на продажу коллекций Кортланда была подогрета слухами о предстоящем аукционе в Гонконге, на котором Доминик намеревалась выставить на продажу уникальные китайские сокровища.
      Владелец их, имя которого не называлось, гонконгский миллионер, ликвидировал свою собственность в колонии, и гонконгскому филиалу "Деспардс" была поручена распродажа коллекции. Говорили также, что и цветной каталог аукциона сам по себе - произведение искусства: каждая вещь сфотографирована и снабжена подробнейшим описанием. Предполагалось, что цены могут взлететь на небывалую высоту. Кейт было необходимо заполучить коллекции Кортланд Парка, иначе битва могла оказаться проигранной еще до начала. Представителей "Деспардс" пригласили для осмотра и оценки коллекций - но не их одних, представители "Сотбис" и "Кристи" тоже были приглашены. Это должен был быть огромный аукцион: тысячи лотов, включающих картины и мебель, вот уже полвека находившихся во владении Кортланда, причем среди картин были две работы Рембрандта, Рубенс, несколько французских художников - Буше, Фрагонар, Делакруа, Энгр, и мебель, некогда украшавшая собою залы и покои Версаля.
      Кейт направлялась к лестнице, как вдруг увидела знакомое лицо у стойки для публики.
      - Миссис Суон? - Пожилая дама обернулась, лицо ее осветилось улыбкой.
      - Мисс Деспард? Как я рада снова повидать вас.
      Я надеялась... Я читала о вас в газетах. Такая неожиданность... Но я хотела спросить...
      - Вы принесли что-нибудь нам на продажу? - прервала Кейт мягко.
      Миссис Суон была частой посетительницей лавки на Кингс-роуд, она изредка приносила какую-нибудь небольшую фарфоровую вещицу. Ее покойный муж собирал фарфор - ничего особенного, но все вещи подобраны со вкусом, большинство их было приобретено на небольших провинциальных рынках, зачастую в неприглядном виде, но опытный глаз мистера Суона - реставратора по специальности - безошибочно определял чистоту линий и форм. За эти годы вдова продала через Кейт прекрасные статуэтки челсийского фарфора, изящного мейсенского лебедя и целую коллекцию стаффордширских фигурок. А сейчас миссис Суон покопалась в сумке, извлекла из нее нечто завернутое в газеты и вручила Кейт.
      - Я надеялась, что мне не придется его продавать, но времена теперь трудные и все так дорого стоит...
      Развернув газеты, Кейт обнаружила кофейник. Глаза ее заблестели. Это был старинный вустерский фарфор - примерно 1705 год - с рисунком из побегов вьющихся роз.
      Она приподняла крышку и заглянула внутрь - ни одной трещины, осмотрела донышко - там стояли клейма.
      - Ну, разумеется, - сказала она уверенно, с улыбкой, увидев которую старая дама сразу почувствовала облегчение. - Продать эту вещь будет легко - это же Вустер.
      - Том так любил этот кофейник... Это была одна из его первых покупок. Еще задолго до войны, на рынке в Кайли. И заплатил всего полкроны.
      - Сейчас его можно продать довольно дорого, - уверила ее Кейт.
      Лицо миссис Суон прояснилось, но в глазах была грусть.
      - Каждый раз, как я продаю что-нибудь из сокровищ Тома, я, кажется, снова расстаюсь с ним...
      - Но ведь вам нужно как-то жить, - мягко сказала Кейт. - Существует множество людей вроде вас, миссис Суон, и еще гораздо больше тех, кто охотно заплатит как следует за такую прекрасную вещь, как эта, и будет с любовью хранить ее, как хранил ваш муж.
      Старая дама кивнула, облегченно вздохнув.
      - Я знала, что вы поймете меня, - произнесла она. - Как тогда, когда я приходила в ваш магазинчик. Вы всегда давали мне хорошую цену... - Она поколебалась. - А долго ли мне нужно ждать? - нерешительно задала она вопрос.
      - У нас в конце недели как раз должен быть аукцион фарфора восемнадцатого века, - солгала Кейт. - Вы знаете, - продолжала она, - я уверена, что вы получите хорошую цену, и могу дать вам аванс прямо сейчас.
      На щеках миссис Суон выступил румянец.
      - Если можно... Я никогда раньше ничего не продавала на аукционах, только в магазинчиках, вроде вашего прежнего. Я пришла к вам, потому что знаю вас и верю вам. Вы всегда вели себя со мной очень порядочно...
      - Пойдемте со мной - Взяв миссис Суон под руку, Кейт подвела ее к барьерчику, за которым сидела дежурная кассирша. Кейт обменялась с ней несколькими словами. Затем, отведя посетительницу в сторонку, передала ей в руки конверт.
      - Здесь пятьсот фунтов, - сказала Кейт. - Аванс в счет будущей выплаты.
      - А сколько это может быть? - волнуясь, спросила старая дама.
      - Мы продали похожий кофейник в прошлом месяце за пять тысяч, ответила Кейт.
      - Не может быть!
      - Вполне может. Это вустерский фарфор в отличном состоянии. На мой взгляд, исходная цена в пять тысяч фунтов вполне реальная.
      - Что значит "исходная"?
      - То, что вы бы назвали самой меньшей приемлемой ценой.
      - Ну что ж, раз вы так говорите... Вам лучше знать.
      - Да, я вполне уверена в том, что говорю. Вы живете сейчас там же, где и раньше?
      - Конечно. Я так и буду жить там до конца дней...
      Пять тысяч фунтов! - повторила миссис Суон с трепетом в голосе. - А ведь он заплатил всего полкроны...
      - Да, но с тех пор прошло больше сорока лет, - мягко заметила Кейт. И цены за это время выросли невероятно - ко благу тех, кому есть что продать.
      - У меня не так много и осталось, - вздохнула посетительница. - Но такой суммы мне хватит надолго...
      - У вас есть счет в банке? - спросила Кейт. До сих пор, по просьбе миссис Суон, она всегда рассчитывалась с ней наличными.
      - Том никогда не имел дела с банками.
      - Мне все же кажется, вам следует открыть счет.
      Давайте уговоримся: как только я получу ваши деньги, я заеду к вам, и мы решим, что предпринять, чтобы они были в сохранности.
      - Вы так добры, - пробормотала старая дама, - так добры. - И продолжала:
      - Пять тысяч фунтов. Я и представить не могла себе. Подумать только, пять тысяч фунтов...
      Кейт удостоверилась, что конверт с пятьюстами фунтами надежно спрятан во вместительном кожаном кошельке, а кошелек лежит на самом дне хозяйственной сумки, под смятыми газетами, в которые был завернут кофейник. Затем ей удалось убедить старую даму, что та может позволить себе вернуться домой, в Фулем, на такси. За машиной для миссис Суон Кейт послала Джорджа.
      Когда Кейт вернулась в холл, к ней подошел высокий человек, выглядевший так, словно сошел со страниц модного журнала. Котелок и трость он держал в руке, пальто с бархатным воротником сидело как влитое на его широких плечах, лицо озаряла чарующая улыбка.
      - Мисс Деспард?
      Кейт остановилась.
      - Да, Чем я могу быть вам полезна?
      - Надеюсь, что многим. Я - Николае Чивли.
      Это был человек, от которого зависело, кто будет продавать Кортланд Парк со всем его содержимым.
      Сегодня утром Кейт особенно тщательно выбирала одежду, так как в одиннадцать часов ждала важного клиента, которого хотела уговорить доверить "Деспардс" продажу великолепного Веласкеса. Она знала, что в коричневом твидовом костюме с зеленоватыми, в тон глазам, крапинками выглядит отлично. Прическа Кейт была безупречна, а благодаря Шарлотте она прекрасно овладела искусством макияжа. Кейт отметила блеснувшее в темных ореховых глазах собеседника восхищение и самым приветливым голосом произнесла:
      - Добрый день, мистер Чивли. Я надеялась, что мы с вами встретимся, и ваш неожиданный визит мне приятен.
      Они протянули друг другу руки. Его пожатие было крепким и долгим.
      - Надеюсь, вы не сердитесь на меня за это вторжение.
      Мне хотелось ощутить атмосферу "Деспардс", взглянуть, как вы работаете.
      - Что ж, мне кажется, это чудесная мысль. Хотите, я проведу вас по "Деспардс"? - Она украдкой взглянула на часы - без десяти десять. Время еще есть.
      - Я был бы рад. - Снова чарующая улыбка. - Боюсь только, что до сих пор я мало имел дела с аукционными фирмами и с миром искусства.
      Конечно, подумала Кейт, у таких, как ты, на это есть дилеры. Николае Чивли был биржевым маклером и, занимаясь акциями Джона Рэндольфа Кортланда, настолько преуспел в этом, что старик назначил его своим душеприказчиком. Вдруг, точно прочитав ее мысли, он сказал: