Он наклонился и, поцеловав ей руку, вышел из комнаты. Клео отбросила покрывало, сняла парик и, быстро накинув на себя пеньюар, пошла в ванную, где сразу же забралась в горячую воду. От отвратительного запаха у нее, как всегда, разболелась голова, поэтому она постаралась побыстрее смыть с себя лосьон и остатки духов. Однако, вернувшись в комнату, она обнаружила, что в воздухе все еще стоит густой запах восточных благовоний. Надо было срочно открыть окно и проветрить комнату. Отдернув шторы, чтобы открыть одну из рам, она на мгновение остановилась. Из-за угла дома вышел какой-то человек с большим скатанным ковром на плече. «Кто-то так поздно работает в доме», – подумала она. В этот момент человек повернулся и посмотрел на окна дома. Интуиция подсказала ей, что надо вновь задернуть тяжелые малиновые шторы. Оставив щелочку, через которую можно было бы наблюдать, что происходит на улице, Нелл убедилась, что человек смотрел на окна не случайно. Он наверняка хотел в чем-то убедиться. Она видела, как явно удовлетворенный, он повернулся и пошел к фургончику. Открыв заднюю дверь, бросил туда ковер и захлопнул дверь ногой. Закрыв ее на ключ, мужчина направился к кабине. Однако он не включил зажигание. Вместо этого он просто снял машину с ручного тормоза, и фургон медленно покатился по небольшому склону. Фары он тоже не включил, только левая габаритная лампочка светилась красным светом. Фургон медленно скрылся за поворотом, и через несколько мгновений она услышала, как где-то там, вдалеке, завелся его двигатель. «Да! – удивленно подумала она, стараясь открыть окно. – Очень тактично, скажем так. Они тут у него, наверное, целые сутки работают. Он может себе это позволить...»

Окно упрямо не хотело открываться. Оно либо прилипло к свежей краске, либо просто было закрыто наглухо. Нелл прошла в другой конец комнаты, где окно было чуть-чуть поменьше, и через некоторое время ей все-таки удалось открыть его на шесть дюймов. В комнату сразу же ворвался свежий воздух.

Ночью она спала плохо. Проснулась Нелл задолго до девяти часов, когда молчаливый слуга принес на подносе завтрак. У нее не было никакого аппетита, поэтому она не тронула хлеб с маслом и персиковым джемом, ограничившись двумя чашками прекрасного кофе. Мысли все время возвращались к беспокойным событиям прошлого вечера, хотя она и повторяла себе все время: «Не думай об этом!» Ее особенно волновало то обстоятельство, что этот милый старый дом – то место, где родилась Лиз. Если он превратится в порнографический центр, то будет осквернен, однако доказательств, что здесь занимаются съемками порнофильмов, у нее не было. Все домыслы – результат того, что она столкнулась вновь с этим ужасным типом. Нелл не знала, стоит ли говорить об этом Филиппу. Он не раз останавливался здесь, поэтому мог бы навести более точные справки. Однако мысль о том, что здесь замешан Тони Панаколис, заставила ее отказаться от этого шага. «Надо обо всем забыть», – решила она.

В пол-одиннадцатого Нелл была готова к отъезду. Проверив, ничего ли не забыла, она отдернула шторы и закрыла окно, открытое накануне вечером. Лакей взял ее сумку и спустился к машине. Она сунула ему в руку пятифунтовую банкноту. Никаких признаков хозяина, как он и обещал, не было. Здесь вообще никого не было. «Это, наверное, сон, – подумала она. – Даже не сон, а ночной кошмар».

Воскресным утром машин (на дороге практически не было, однако она уже не наслаждалась окружающим пейзажем, как раньше, стараясь как можно скорей уехать подальше от этого дома. Это было прекрасное место, и, если бы бригадир был жив, она с огромным удовольствием вернулась сюда еще раз. Но Бой Харвилл и его сумасбродная жена продали этот дом человеку, который – если подозрения Нелл скажутся правильными – обеспечивал финансовую поддержку омерзительному типу, занимавшемуся созданием порнографических фильмов. Бедный бригадир! Он бы, наверное, перевернулся у себя в могиле, узнав об этом. Лиз немало потешил бы такой ход событий. «Настоящий сюжет для книги!» – сказала бы она.

Знакомая обстановка собственного дома слегка сняла ее напряжение. Воскресные газеты с нетерпением ждали, чтобы их прочитали. Кошки, как всегда, с радостью бросились ей навстречу. Но самым приятным было то, что она держала в руках толстый белый конверт. Деньги всегда окрашивают жизнь в розовый цвет. «Если бы сейчас меня увидел кто-нибудь со стороны, то наверняка не узнал бы», – подумала она. Когда Нелл держала в руках деньги, она превращалась в совсем другую женщину. Но об этом клиенте теперь надо было забыть навсегда. Резо Доминициан должен быть вычеркнут из ее списка. В следующий раз, когда он ей позвонит, она не сможет удовлетворить его просьбу, и в следующий раз тоже, пока он не получит письмо с выдуманной историей... Филипп умеет придумывать нужные сказки!

Через неделю она с удивлением вспоминала, как сильно беспокоилась из-за какой-то чепухи. Через две недели остались лишь смутные воспоминания. А через три она вовсе забыла об этом случае. Когда прошла четвертая неделя, она забыла и о Тони Панаколисе.

Как-то через два месяца, устроившись поудобнее у телевизора в ожидании нового фильма Альфреда Хичкока, Нелл взяла чашку с кофе и шоколадный бисквит и, позволив кошкам свернуться клубочком у нее в ногах, стала смотреть предшествующую фильму программу. До ее конца оставалось совсем немного времени. Представитель органов по борьбе с преступностью призывал общественность оказать содействие в расследовании одного преступления. Им нужна была помощь очевидцев в идентификации людей, украденной собственности, которой в данном случае была машина и одежда. Нелл поначалу даже не обратила на все это внимания, но, когда она уже поднесла было ко рту шоколадный бисквит, до ее сознания дошли слова диктора: «...Тело тринадцатилетнего мальчика, похороненное в наскоро вырытой могиле в лесу Уорхэм, графство Дорсет, неподалеку от дороги Б 3075. Место захоронения сохраняется в строжайшем секрете, потому что рядом найдена ловушка для барсуков, за которой в течение двух предыдущих дней полицией велось круглосуточное наблюдение. Известно, что в этих местах существует группа браконьеров, занимающихся отловом барсуков. Полиция считает, что могила была разрыта барсуками и лисицами, потому что, судя по веткам и листьям, она была хорошо замаскирована».

Сообщалось также, что, перед тем как задушить, мальчика подвергли сексуальному надругательству. «Полиция нуждается в вашей помощи, которая могла бы заключаться в том, чтобы сообщить о маршруте фургона и самом фургоне, проследовавшем мимо барсучьей ловушки поздней ночью, где-то около половины первого, в воскресенье, двадцать второго мая. По сообщениям наблюдателей за барсуками, чьи машины стояли неподалеку, неопознанный фургон припарковался около половины первого ночи без зажженных габаритных огней. Но, когда наблюдатели заподозрили что-то неладное и подошли поближе, фургон уехал. Тем не менее они успели заметить, что у него был включен только один задний габаритный фонарь – левый. Правый вообще не горел. Полиция графства Дорсет просила всех, кто в воскресенье, двадцать второго мая, находился в районе леса Уорхэм возле дороги Б 3075, позвонить по телефону номер...»

Номер телефона появился на экране телевизора, и Нелл уставилась на него широко раскрытыми глазами.

«...Фургон был типа «мини», темного цвета, как на этой вот картинке. – Вместо телефонного номера на экране появилась картинка фургона, очень похожего на тот, который она видела тогда у своего клиента. —...Из полиции графства Дорсет просили сообщить, что это преступление беспрецедентно по своей жестокости, и поэтому любая информация, какой бы незначительной она вам ни показалась, окажет полиции огромную помощь в поиске преступников. Итак, если кто-то из вас что-то знает об этом деле, позвоните, пожалуйста, по этому телефону... Как обычно, мы снова выйдем в эфир в 11.15 и сообщим, откликнулся ли кто-нибудь на это объявление».

Нелл почувствовала что-то горячее у себя на ногах и, опустив глаза, увидела, что чашка с кофе опрокинулась и горячая жидкость залила все вокруг, включая кошек, сразу же бросившихся к двери с громким мяуканьем. Там они стали быстро облизывать друг друга. Нелл вскочила на ноги и попыталась стряхнуть кофе с уже намокшей пижамы.

– Черт... – Ей пришлось снять с себя все. Обожженные ноги были ярко-красного цвета, но она была настолько шокирована услышанным, что не чувствовала боли от ожога. – Нет... – негромко произнесла она, отказываясь согласиться с теми выводами, которые напрашивались теперь сами собой. – Нет! – повторила она уже более громким голосом, от которого кошки испуганно спрятались за шторами. – Этого не может быть... Это чисто случайное совпадение, вот и все... – Но она все-таки заставила себя подойти к столу и достать из ящика один из дорожных атласов. Потом она замерила линейкой расстояние между тем местом, где она видела фургон, и лесом в графстве Дорсет, где он припарковался рядом с наблюдателями за браконьерами. «Миль сорок», – подумала она. Это расстояние как раз совпадало с разницей во времени между ее наблюдениями и парковкой фургона в лесу.

Она немигающим взглядом смотрела на карту, но перед глазами у нее была совсем другая картина: одиноко стоящий фургон, к которому подходит мужчина с ковром на плече, бросает туда скатанный ковер, закрывает дверь на ключ и медленно исчезает за поворотом. Она вспомнила, что он не завел двигатель. Явно из предосторожности. У Нелл неожиданно подкосились колени, и она упала в кресло рядом со столом. «Подумай головой! – резко приказала она себе. – Не пори горячку! Вокруг тысячи таких же фургонов. Но ведь они не все с разбитыми задними фонарями...» Сравнив то, что она увидела и услышала по телевизору, с тем, что видела своими глазами в доме у клиента, Нелл почувствовала, что ей стало плохо. Она принадлежала к той категории людей, которые всегда доверяют своей интуиции, и теперь она видела, что все ее волнения и тревоги в то злосчастное воскресенье имели достаточно оснований.

«Ты должна им все рассказать, – спорила она со своим вторым «я». – Это твой долг. Ну? И что же я им расскажу? Что в тот уик-энд я была в глухом уединенном месте в Уилтшире в доме моего клиента? И чем я там занималась? Да, я просто высокооплачиваемая девочка по вызову». В 12.40 я видела этот мини-фургон на одной из лужаек напротив дома. Какой-то мужчина бросил в него скатанный ковер, а когда машина тронулась – причем с выключенным двигателем, – то я заметила, что у него сзади разбит правый габаритный фонарь. Ах да, и еще... я видела там человека, который, как мне кажется, занимается производством порнофильмов в этом самом доме, в той его части, от которой мне было велено держаться подальше. Ну как, для начала хватит?»

Но дело в том, что с этого все и начнется.

«А когда мне зададут вопрос, готова ли я буду дать показания, если дойдет дело до суда, то что мне им ответить? Что я готова? Нет, я не хочу бросать свое дело и ломать себе жизнь».

Чувствуя, как нарастает тревога, она встала с кресла.

«Нет, я не смогу... Я не посмею! Я же все уничтожу! А как же моя собственная жизнь? Если я ударю по одному концу палки, то другим она ударит меня и моему благополучию настанет конец! Если я сообщу им о клиенте, то это значит, что он за собой потянет и всех остальных. Я сама себя убью! Все, ради чего я работала столько лет!.. Нет, надо молчать и ничего не предпринимать. Еще пять лет, и у меня будет спокойная и беззаботная жизнь. Я смогу бросить свое дело, покинуть мир проституции и все, что с ним связано. Ко мне это не имеет никакого отношении! У меня нет никаких конкретных доказательств, что в этом ковре было тело. Одни только догадки. Плюс кое-какие предположения. И моя интуиция. Еще Тони Панаколис. Ну зачем я открыла эту проклятую дверь? Почему я не забочусь о своих собственных делах? К чертовой матери все! Это несправедливо. Это просто несправедливо...»

Нелл выключила телевизор – теперь она уже была не в состоянии смотреть фильм. Впрочем, так же, как и спать. Она мысленно приводила аргументы «за» и «против», опровергала и защищалась, но никак не могла ничего решить... А на что-то решаться все равно было необходимо. У нее перед глазами стояли ковер и разрытая одинокая могила, вокруг которой снуют барсуки и лисицы. Они сначала что-то вынюхивают, а потом разрывают землю. Там оказывается тело тринадцатилетнего... Нелл еле сдерживала рыдания. Ну почему это должно было произойти именно с ребенком?.. С тринадцатилетним мальчиком? Может, он тоже убежал из дома? Или его выкрали... у любящих родителей из нормальной семьи?.. «Немедленно прекрати! – приказала она себе. – Ты прекрасно знаешь, к чему это приведет».

Нелл подошла к бару и налила себе джина. Потом, как обычно, разбавила его тоником. Но на этот раз она налила его меньше. Бокал был опорожнен в два глотка. Она наполнила еще один. «Я должна составить какой-то план, – подумала она. – Мне надо решить, как с этим быть. Либо мне надо заставить замолчать свою совесть и согласиться, что я пытаюсь сделать из мухи слона, не имея никаких конкретных доказательств и улик, кроме каких-то собственных наблюдений, либо подчиниться интуиции и рассказать полиции все, что я знаю... но только не дорсетской полиции. От этой части страны мне надо держаться подальше. Может быть, позвонить в Скотленд-Ярд? Или в полицию нравов? А занимается ли там кто-нибудь порнографией и неприличными публикациями?» Она опустила голову на руки. Она должна была принять решение, но не находила сил заставить себя сделать это. «Не насилуй себя, – подумала Нелл. – Поспи, утро вечера мудренее. Это все надо обдумать. Особенно учитывая, что поставлено на карту».

Она помирилась с кошками и извинилась перед ними. Она их гладила и целовала до тех пор, пока те не стали тихо урчать и тереться о ее руки головами. Это означало, что все забыто и никто ни на кого не в обиде. После этого они с радостью согласились поужинать своим любимым блюдом – сметаной.

Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы отмыть кофейное пятно с шелкового покрывала лимонно-желтого цвета. Когда все наконец было убрано, Нелл приготовила еще кофе, добавив немного бренди, и вновь принялась обдумывать создавшуюся ситуацию.

Все сводилось к одному и тому же. Либо она ставит на первое место себя, свою жизнь, работу и благосостояние, либо поступает так, как ей велит совесть, и сообщает полиции все, что видела, и все, что знает об этом деле, в мельчайших подробностях. Постепенно Нелл склонялась ко второму варианту. Но об этом никто не должен знать. Она могла бы положиться на обещание полиции держать все в строгом секрете. Единственное, что ее беспокоило, так это то, что они могут захотеть от нее гораздо большего, чем она в состоянии дать. Например, выступить в качестве свидетеля, а это для нее абсолютно невозможно, в таком случае ей легче самой перерезать себе горло.

Ее общение с полицией ограничивалось предупреждениями, полученными тогда, когда она еще работала на панели. В первый раз ее по-матерински заботливо предупредила женщина из подразделения женской полиции, во второй – высокий светловолосый инспектор, хотя по закону ее надо было уже арестовать. Позже его перевели в отдел по борьбе с преступностью, и она видела его еще раз, когда он отмечал в ресторане это событие... Хотя тогда он был порочно пьян, она почувствовала, что он с какой-то добротой и мягкостью относится к ней. Нелл никогда не сможет забыть того, что он оказался единственным человеком, понявшим истинный смысл выбранного ею имени Элли Литтл. Полиция в Дорсете может отнестись к ней совсем по-другому, поэтому ей нельзя связываться с ними. «Но ведь должен же быть кто-то еще, кто видел этот фургон с разбитым фонарем, – думала Нелл. – Ведь в окрестностях живут люди, там есть дома, отели, пабы, магазины, может быть, даже рестораны. Деревня в пяти милях... Люди обычно выходят на свежий воздух по вечерам и подолгу гуляют, потому что им не надо на следующее утро идти на работу. По дорогам обязательно должны были ездить машины. Неработающий фонарь сразу бы бросился в глаза любому водителю, если бы фургон проехал мимо него.

«О, Джордж, помнишь, мы видели фургончик? Я еще сказал, что ему крышка, если он попадется полицейским. Ну-ка быстренько позвони им и расскажи, как все это было... мы видели его где-то около часа... Я точно помню, потому что я еще посмотрел на часы, когда услышал их бой», – должно быть, скажет кто-то из них.

«Да, кто-то обязательно должен позвонить», – убеждала она себя, чувствуя, что от этой мысли ей становится легче. Но, когда в эфир снова вышла эта программа, она узнала, что, несмотря на негодование и призывы общественности, никто так и не позвонил. Ни один человек! Снова передали обращение полиции с просьбой оказать содействие.

«О господи, – подумала Нелл, чувствуя внезапную слабость. – Я должна... Я не могу пройти мимо этого...» Еле передвигая ноги, она подошла к телефону и, подождав, пока на экране загорится номер, набрала его дрожащими пальцами. Когда голос на другом конце провода ответил: «Отдел происшествий», она быстро и монотонно произнесла на североанглийском диалекте, который невозможно было отличить от акцента тех, кто действительно там родился, следующую фразу:

– Я звоню по поводу мини-фургона. Я его видела. Чуть не врезался в меня. Он вывернул где-то на полпути между Комптон-Амиас и Литтл-Боурне, а потом помчался по правой стороне дороги. Скорость была порядочная, можете поверить, мне даже пришлось резко свернуть, чтобы он не врезался в меня. Он ехал слишком уж быстро. Думаю, что он выехал с какой-то частной дороги, потому что я не заметила никакого дорожного знака. Это было где-то около часа ночи в воскресенье. Я точно знаю, потому что посмотрела в этот момент на часы, и еще я заметила, что у него горел только один задний габаритный огонь – левый. Он ехал слишком опасно, поэтому его нельзя было не заметить. – Нелл бросила трубку и набрала в легкие побольше воздуха, потому что последнее предложение она произнесла почти на одном дыхании и практически без остановки. Она прислонилась к стене, чувствуя, как бешено колотится сердце. Когда она подняла руку, чтобы вытереть со лба выступивший пот, то у нее было такое самочувствие, будто ее вот-вот разобьет паралич. Нелл медленно сползла по стене вниз и опустила голову между колен. «Если они записывали разговор на пленку, то у них останется только мой измененный голос, – думала она. – Никто никогда не знал, что я родом с севера Англии. Те, с кем я общаюсь сейчас, никогда не слышали, как я говорю на своем диалекте. И прошло слишком мало времени, чтобы успеть определить мой номер. Если полиции действительно захочется его узнать, то придется немало поработать». Она была одновременно удивлена и обрадована тем, что слова так легко произносились в этой ситуации, но в конце концов поняла, что все произошло так гладко потому, что подсознательно она произносила их еще задолго до звонка. Она твердила их с того самого момента, как впервые услышала сообщение по телевизору.

«Ну вот я и сделала это, – подумала Нелл и вздохнула. – Здесь обязательно надо было помочь. Все, что я им сообщила, максимально приблизит их к дому. Большего я сделать не могла, потому что вынуждена думать о своей безопасности. Мне надо позаботиться и о своей собственной жизни».

На следующий день на работе она была настолько рассеянна, что ее шеф забеспокоился и спросил, хорошо ли она себя чувствует. Он еще никогда не видел ее такой самоуглубленной и задумчивой. Каждый раз, заходя к ней в комнату за какой-либо папкой или документом, он заставал ее в одной и той же позе: неподвижно сидящей на стуле и вперившей в стену взгляд ничего не видящих глаз. Сначала она дала ему не то дело, потом – не ту карточку, затем неправильно подписала папку – фамилию одной пациентки, а имя – другой. В душе он сразу же забил тревогу и, наверное, впервые за все это время подумал, что под непроницаемым фасадом исключительно исполнительной мисс Джордан могут скрываться иногда кое-какие проблемы. Поэтому, когда одна из его самых старых и хорошо знакомых пациенток – наглая, заносчивая, любящая посплетничать и позлословить – обратилась к ней в привычной небрежной манере: «Мисс... э-э... как вас там...», доктор холодно напомнил ей:

– Ее зовут мисс Элеонор Джордан. Мисс Элеонор Джордан. – На этот раз в его голосе не было заискивающих и льстивых ноток, раньше всегда звучавших в общении с подобными пациентками. – Меня беспокоит ваше состояние, Элеонор, – обратился он к ней, на самом деле говоря ей только половину того, что думал, потому что гораздо больше он был обеспокоен своими проблемами. А они у него могли бы возникнуть, если бы это бесценное сокровище покинуло его и агентство по трудоустройству прислало какого-нибудь неопытного шалопая. – У вас проблемы?.. – Он увидел, что, перед тем как ответить, ее глаза приобрели более осмысленное выражение.

– Спасибо, у меня все в порядке. Мне нельзя позволять своим мыслям влиять на настроение. Уверяю вас, это больше не повторится.

– Может, чашечку чаю? Превосходное средство чай – панацея от всех бед. Крепкий горячий чай. Почему бы нам вместе не попить чаю?

Он настолько привык к сложившемуся порядку вещей, при котором Элеонор превратилась в непременный атрибут его частной практики, как лекарства и папки для бумаг, что мысль потерять ее вызвала панику. «Бедняжка, – подумал он, впервые искренне пожалев ее. – Как она живет? Наверное, так же, как и все остальные старые девы. Вечная невеста...»

– Я думаю, чашку чаю выпить было бы неплохо, – спокойно сказала Элеонор. – И имбирь в шоколаде?

– Да, пожалуйста. – Он и это съест, лишь бы она была счастлива. Он с облегчением вернулся к себе в кабинет, чтобы сделать кое-какие записи, окончательно решив в будущем уделять ей побольше внимания, потому что от нее, в такой же степени, как и от пациентов, зависела его отлаженная и теперь такая беспроблемная профессиональная деятельность. В маленькой подсобке, служившей им кухней, где имелись электроплитка, чайник, несколько чашек и раковина с краном, Нелл посмотрела на себя в зеркало. Обычно Элеонор не пользовалась косметикой, которая бы освежала или, наоборот, ухудшала цвет лица, но сегодня под глазами были большие темные круги – результат бессонной ночи, – а также – что было еще более странно – впервые в уголках глаз и рта были заметны первые морщины. Она выглядела явно измученной. Неудивительно, что он так встревожился. Но ее мысли все равно витали вокруг того, что произошло в Уилтшире. Помогла полиции ее информация? Нашли они дом? Если да, то обнаружили они там что-нибудь или нет? Смогли ли они на самом деле найти дом?! Может быть, еще кто-то – хотя бы тот же молчаливый слуга – видел этот фургон и тоже предупредил полицию? А что с фургоном? Его нашли? Все новые и новые вопросы возникали у нее в голове, не давая ни минуты покоя. «Так дальше нельзя, – подумала она, разглядывая свое отражение и потуже затягивая узел на голове. – Доктору не надо ничего знать, понятно? Он пребывает в неведении и уже привык к тому, что все делается само собой. Ему известно только то, что у него есть ассистентка, но если кто-нибудь попросит ее описать, то он наверняка ни за что в жизни не сможет вспомнить даже цвет моих глаз. Надо себя контролировать, понятно? Мне еще надо контролировать себя и как Клео. Я не сделала ничего такого, что могло бы указать на мою причастность к произошедшим в тот уик-энд событиям. От клиента тоже нет никаких сообщений. В принципе это нормально, потому что в среднем он объявляется раз в десять-двенадцать недель. Надо все контролировать. Расслабься. Никаких необдуманных поступков, ясно? Ничего, что могло бы раскрыть твое имя!»

В субботу у нее была назначена встреча с одним из пэров Англии, членом многочисленных правительственных структур и директором полудюжины очень серьезных компаний, игравших огромную роль в экономике страны. Он очень любил, чтобы ему делали «массаж», однако был слишком знаменит и не мог открыто посещать массажный кабинет. Вместо этого он платил Клео, встречаясь с ней на квартире, которую снимал специально для этих целей.

– В свое время я повидал немало блестящих и талантливых ораторов, – с благодарностью сказал он ей после того, как получил все, что хотел, и даже сверх того. – Однако ты самый прекрасный из них. У тебя язык, наверное, сделан из чистого золота. Ты не против, если мы встретимся с тобой в следующий раз в четверг? На том же месте, в тот же час, хорошо?

Когда он ушел, Клео стала складывать вещи в сумку; но тут ее взгляд вдруг упал на газету, случайно забытую клиентом на стуле. Она лежала так, что был виден заголовок: «РЕБЕНОК СТАЛ ЖЕРТВОЙ ПОРНОМАНЬЯКОВ». В статье рассказывалось о том, что дорсетская полиция занимается поиском группы преступников, которые обманом завлекают убежавших из дома детей к себе, а потом заставляют их сниматься в порнографических фильмах со всевозможными извращениями и надругательствами. После этого дети играют свою последнюю роль, в которой их и убивают.

Имя последней жертвы было Даррен Генри. Девять недель назад он исчез из своего дома в Камден-Тауне, заявив перед этим, что по горло сыт учебой и что ему надо заработать денег. У его матери на руках было еще трое детей, все младше его. Отца у них не было. Высказывалось предположение, что Даррен был использован именно этой группой педофилов, потому что, перед тем как его задушили, он был изнасилован. Под статьей была фотография мальчика с кудрявыми волосами и озорной улыбкой.

Нелл с яростью скомкала газету, благодаря судьбу за то, что она увидела ее после встречи с клиентом, ибо это наверняка сказалось бы на ее поведении. Она гордилась тем, что ее «Клео» ничего не чувствует, поэтому на работе ей ничто не должно мешать. Ее профессионализм должен быть превыше всего, благодаря ему она сумеет справиться с любой ситуацией, какой бы ужасной она ни была. Нелл и Элеонор оставались за кадром, когда на сцену выходила Клео, но в данной ситуации... все было совсем по-другому и намного сложней, потому что это непосредственно касалось глубин души Нелл. На секс с детьми у нее были вполне определенные взгляды, причем очень жесткие. Именно эти убеждения и заставили ее тогда позвонить в дорсетскую полицию. Борьба Нелл со своим собственным «я» сильно подрывала жизненные принципы и стабильность поведения Клео.

По дороге домой она специально выбрала путь подлиннее, чтобы подумать над сообщением в газете. Она прекрасно понимала, что не может все это просто так забыть. Ей было известно слишком многое о человеке, убившем этого тринадцатилетнего ребенка, поэтому полиции она могла бы предоставить вполне определенную информацию. Она знала имя, место и видела то, что, по ее предположению, было телом ребенка, которого увезли, чтобы зарыть где-то на краю леса. Не может же она сидеть у себя дома, в то время как они преспокойно заметут все следы. И, пользуясь своей безнаказанностью, будут убивать еще и еще. Но она также не могла разрушить свою хорошо отлаженную и требующую жесткого контроля жизнь.

«Если я пойду в полицию, то мне в любом случае придется им сказать, чем я занимаюсь и как меня по-настоящему зовут. Им будет очень интересно услышать, почему я оказалась в том доме, как я обо всем узнала и, следовательно, почему мне знакомо лицо человека, который, как мне известно из моего нелегкого прошлого, был самым непосредственным образом связан с порнобизнесом. Ну и с чем я после этого останусь? Все мои клиенты испарятся в мгновение ока, как только узнают, что я донесла на одного из них в полицию. И тогда со мной будет покончено раз и навсегда!»

«Но если ты не пойдешь, то сойдешь с ума! – хладнокровно парировало ее истинное «я». – Мы же говорим о жизни детей, а не о порнофильмах. Это не просто проблема порнобизнеса, это проблема использования детей в целях садистского удовольствия и убийства! Ради всего святого, Нелл! То, что делают эти выродки, просто ужасно! Этого мальчика наверняка, перед тем как убить, изнасиловали не один раз. Это же самая высшая степень зверства!»

Ее шаги становились все быстрее и быстрее, она уже почти бежала в панике, как будто ее кто-то преследовал, хотя прекрасно знала, что за ней никто не гонится. К тому времени, когда Нелл дошла до дома, она уже с трудом могла дышать и хватала ртом воздух. «Нет, так не пойдет, – подумала она, уже в который раз подходя к бару. – Надо выбрать одно из двух, и причем немедленно, иначе так можно стать алкоголичкой».

Несмотря на то что она еле добралась до постели, ей никак не удавалось заснуть, и Нелл долго лежала, уставившись широко раскрытыми глазами в потолок. Забрезживший в четыре часа утра рассвет застал ее на кухне за чашкой кофе, и в этот момент она впервые в своей жизни поняла, что имел в виду Скотт Фицджеральд, когда говорил, что четыре часа утра – это «самое мрачное время для души». К восьми часам она спустилась вниз, услышав крики мальчишек, разносивших газеты, и с раздражением заметила, что вместо «Санди таймс» ей оставили совсем другую газету. Обычно Нелл получала оба выпуска «Санди таймс», один – с новостями и хроникой, а другой – развлекательный. Но, увидев набранный крупными буквами заголовок одной из статей на первой странице, почувствовала, как у нее перехватило дыхание. «МАТЬ ОТЧАЯННО ПРОСИТ О ПОМОЩИ – НАЙДИТЕ ТЕХ, КТО УБИЛ СЫНА». Фотография была той, что она уже видела: кудрявый озорной мальчишка тринадцати лет. Но статья была посвящена не ему, а его матери, в ней говорилось о ее отчаянии, боли и горе, а также о ее призыве к тем, кто хоть что-нибудь знает, независимо от важности и объема информации, помочь полиции в поиске преступников. Сама статья, написанная репортерами из отдела криминальной хроники, содержала заявление, что дорсетская полиция поклялась во что бы то ни стало распутать это дело и что смерть Даррена – это еще одна смерть ребенка в непрекращающейся череде подобного рода преступлений. Тела находили и в других местах, на расстоянии многих миль друг от друга, однако характер убийства был одним и тем же. Что было общего во всех убийствах, в интересах следствия не сообщалось. Ясно только одно, что здесь действует хорошо организованная банда педофилов, снимающих на пленку свои садистские оргии. «Эти люди слишком опасны, – писал главный следователь по делу. – Их надо остановить до того, как они убьют еще кого-нибудь из детей. Я прошу всех, кто проживает в районе, где было найдено тело, и в радиусе семидесяти миль, соблюдать осторожность и сообщать обо всех подозрительных случаях. Этот мини-фургон был замечен еще в одном месте; нам поступило сообщение, которое очень помогло и значительно прояснило картину происшедшего, но, если кто-нибудь еще хоть что-нибудь знает, пусть обязательно позвонит нам. Все ваши звонки останутся в строжайшем секрете». Внизу страницы снова был напечатан номер полиции.