1

Бомба взорвалась в тот самый момент, когда она была на пике наслаждения, их обоих подбросило под потолок, и она сначала решила, что причиной этому — сила оргазма, который она испытывала. Только поняв, что поднимается вверх, будто поддерживаемая чьей-то невидимой рукой, она догадалась, что что-то происходит не внутри, а снаружи. Тогда она закричала. И продолжала кричать, а невидимая рука перевернулась в воздухе ладонью вниз, и оба они упали на келимский ковер, только теперь она была не снизу, а сверху. Воздух с шумом вырвался из ее горла, но все звуки заглушил треск, такой оглушительный, что у нее заложило уши, а вслед за ним раздался страшный грохот, от которого задрожали тяжелые бархатные шторы и оконное стекло рассыпалось на тысячи колючих осколков. К счастью, над кроватью был балдахин, он и защитил их от стеклянной шрапнели, засыпавшей матрас, на котором они лежали всего несколько мгновений назад.

Когда комнату осветили багровые всполохи и запахло чем-то горелым, ей показалось, что она в аду, тем более что она почувствовала какой-то резкий запах, какой именно — она понять не могла. Запах горелого мяса? Совершенно убежденная в том, что она уже в аду и проклята навеки, она распахнула рот в безудержном вопле и в ужасе вцепилась в широкие плечи своего возлюбленного, пытаясь укрыться за ним.

Он тут же переменил положение, укрыв ее своим телом и зарывшись с ней вместе в простыни, так они и ждали, когда перестанет падать мебель, звенеть стекло, обваливаться потолок.

Наконец разодранные шторы рухнули вниз, и все стихло, слышен был только шум бушующего огня, изредка раздавались оглушительный треск и звуки взрывов.

Мужчина осторожно отодвинул ее в сторону, сказал резко:

— Оставайся здесь и не шевелись! — приподнялся на коленях и посмотрел в сторону окна. — Господи Иисусе!

Она, услышав его встревоженный голос, вскинула голову.

— Я сказал, не шевелись!

Она послушно повиновалась, но, когда он стал пробираться по усеянному осколками полу к окнам, она робко приподнялась и стала в ужасе оглядывать то, что осталось от роскошной спальни, еще несколько минут назад словно сошедшей со страниц журнала «Мир интерьера».

Добравшись до изуродованных огромных, во всю стену, окон, ее возлюбленный выглянул на площадь и увидел, как огонь лениво лижет покореженные остатки того, что совсем недавно было его новехоньким «Бентли Турбо-Р». Еще он услышал какой-то едкий запах — карбида, что ли, — смешавшийся с запахом горелой резины, расплавленного металла и бензина.

Он смотрел на все это с каменным лицом, смысл случившегося уже дошел до него, и он быстро просчитывал в уме, что нужно, нет, просто необходимо делать.

Развернулся к женщине, которая теперь лишь молча плакала, роняя слезы на скомканные простыни, и приказал:

— Одевайся! Скорее! Через несколько минут все приедут.

— Кто приедет? — тупо переспросила она, еще не оправившись от шока. Она думала только о том, что все непоправимо разрушено, и слезы лились у нее из глаз, как вода из прорвавшейся трубы. — Ты только посмотри, что стало с моей спальней…

Он окинул быстрым взглядом комнату и сказал нетерпеливо:

— Сейчас не до этого! Спальню твою можно отремонтировать, но, если ты немедленно не оденешься, завтра же об этом будут трубить все газеты и репутация твоя погибнет безвозвратно.

Она обиделась было на его тон, но потом до нее дошло, что положение действительно серьезное, и она кинулась в гардеробную, вход в которую был в стене рядом с кроватью. В гардеробной только сорвало с петель дверь, все остальное было в целости и сохранности. Трясущимися руками она стала натягивать на себя атласное с кружевом платье из «Ригби и Пеллера». Когда он тоже стал одеваться, она спросила, и голос у нее предательски дрожал:

— Что случилось?

— Кто-то только что взорвал мою машину.

— ЧТО? — Она замерла.

— Осталась только груда покореженного металла. И все.

— О Господи! — она не могла сдержать крика.

— Сибелла! — одернул он ее таким тоном, что она стремительно повернулась к нему. Лицо у него было строгое и непроницаемое, совсем не такое, каким оно было несколько минут назад, когда он, сосредоточенный на ласках, вел ее к вершинам наслаждения. Он снова укрылся за маску невозмутимости, которую носил на людях. И от этого она вдруг успокоилась, перестала паниковать, сделала глубокий вдох, потом другой, третий.

— Со мной все в порядке, — сказала она минуту спустя.

— Умница моя. — И эта скупая похвала, и его быстрая улыбка придали ей уверенности. Ник умеет все устроить.

— Одевайся скорее. Нам надо успеть обо всем договориться до того, как они приедут.

— О чем договориться? — Она все-таки не могла собраться с мыслями.

— О том, что нам говорить полиции, — объяснил он терпеливо. — Кто-то подложил бомбу в мою машину, следовательно, нас будут спрашивать о том, где мы были и что делали, когда она взорвалась.

— Ох! — наконец догадалась она и, взглянув ему в глаза, чернильно-синие, с проблеском, словно чернила были замешаны на ртути, и все прочла в них.

— Вот именно, — кивнул он. — Поторопись. У нас немного времени.

— Да, конечно. — Она попыталась улыбнуться. — Слава Богу, что ты такой сообразительный, Ник.

Кто-то постучался в дверь спальни.

— Мадам… сэр… У вас все в порядке? — Дворецкий, судя по голосу, был в панике.

Завязывая на ходу галстук, Николас Оулд подошел к двери и распахнул ее. Дверь была не заперта, но дворецкий никогда бы не открыл ее без разрешения.

— Да, с нами все в порядке, Бейнс. Как все остальные?

Ни голос его, ни поведение никак не выдавали то, что всего несколько минут назад он лежал в страстных объятиях хозяйки дома, жены совсем другого человека.

Под его взглядом, таким властным и невозмутимым, дворецкий наконец справился с испугом и принял свой обычный облик отменно вышколенного слуги.

— Никто из прислуги не пострадал, но боюсь, сэр, ваша машина взорвана.

В голосе его слышались извиняющиеся нотки. Честер-сквер как-никак.

— Да, мы слышали, — ответил Николас Оулд иронично. — Я как раз собирался спуститься вниз и все осмотреть.

— Боюсь, сэр, фасад дома пострадал.

— Тогда отправьте всех на кухню. Если удар пришелся на фасад, то в задней части дома безопаснее. Мы к вам присоединимся.

Он бросил на пожилого дворецкого долгий многозначительный взгляд, и дворецкий, как и его хозяйка, все прочел в его глазах. За долгие годы он отлично выучил, как ведут себя в этом доме, и сразу понял, что от него требуется.

— Будет исполнено, сэр.

Он отступил в сторону, пропуская Николаса к лестнице.

— Вам нужна помощь, мадам? — спросил он, обернувшись к спальне.

— Нет… Да… Мария здесь? Если здесь, пришлите ее ко мне.

Слуги, в большинстве своем иностранцы, жались у двери, как перепуганные овцы.

— Мария!

И одна из четырех женщин быстро скользнула мимо него в спальню.

Ее хозяйка сидела перед зеркалом в своей гардеробной и расчесывала волосы. От зеркала в спальне остались одни осколки, и туалетный столик валялся опрокинутый.

— Застегни мне «молнию», — велела она. — Быстро!

Испуганная девушка бросилась исполнять приказание, а женщина стала вертеть головой, проверяя, все ли в порядке. Сияющая вышивка на платье от Версаче не пострадала. А румяна просто сотворили чудо. Взяв серьги, она вдела их в уши, нанизала на пальцы кольца и, довольная, гордо улыбнулась своему отражению. Безукоризненно. А про липкую дорожку, текущую между ног, известно ей одной. И, решив не обращать на это внимания, она встала, прошла мимо посторонившейся горничной к двери, вышла из спальни и спустилась вниз, где посреди разгромленной столовой, находившейся как раз под спальней, стоял ее любовник.

— О Господи, — простонала она. Вотерфордская люстра рухнула прямо на обеденный стол стиля ампир, с которого, к счастью, уже был убран и лиможский сервиз, и хрусталь Баккара, но отполированная веками столешница была вся во вмятинах и царапинах, а люстра погибла безвозвратно. Стулья из того же гарнитура ампир валялись вверх тормашками, хотя, кажется, не пострадали, а георгианское серебро, упавшее с буфета, валялось на полу. Мейсенские фарфоровые клоуны, стоявшие на мраморной каминной доске, разбились вдребезги. Окна, как и в спальне, вылетели, и атласные шторы напоминали теперь лохмотья Золушки. В этот момент с потолка сорвался кусок штукатурки и упал прямо на голову Николаса.

— Черт подери!.. — Он дернулся в сторону, схватился за голову. Вид у него был такой, будто его обсыпали мукой, но он даже не стал отряхиваться.

— Теперь в библиотеку, — сказал Николас и вышел.

В библиотеке, соседней со столовой комнате, все было на местах, только обсыпалась лепнина с потолка. Поднос с кофейными чашками так и стоял на столике у камина, в котором тлели последние угольки, бокалы для бренди разлетелись на кусочки, а вот чашки были на тех же местах, где они оставили их полчаса назад.

— Отлично, — сказал он спокойно и уверенно. — Во время взрыва мы были здесь, разговаривали. Понятно?

Она кивнула.

Он внимательно осматривал комнату, удовлетворенный тем, что все получается вполне правдоподобно, но, повернувшись к ней и взглянув на ее безукоризненное платье, снова нахмурился.

— Так не пойдет! Этот чертов потолок рухнул… Если бы мы были здесь, то нас бы засыпало штукатуркой. Приблизительно так… — Он собрал в ладони валявшуюся на полу штукатурку и припорошил ей волосы и плечи.

— Николас! Мое платье, от Версаче…

Он даже слушать ее не стал.

— Взрыв был сильнейший. С минуты на минуту здесь будет полиция, пожарные, «скорая помощь». И, самое главное, газетчики. Так что безукоризненно выглядеть мы никак не можем. А еще нам надо обо всем договориться. Для тех, кто будет расследовать данное происшествие, история следующая: ты пригласила меня на ужин, чтобы обсудить со мной некоторые финансовые вопросы. Ты ведь не только давнишний клиент банка, но и моя старая приятельница. После ужина мы перешли в библиотеку выпить кофе и побеседовать. Беседа затянулась, и тут раздался взрыв. — Он вскинул руку и взглянул на запястье, чтобы уточнить время. — Черт! Мои часы…

Он развернулся и бросился в спальню. Его «Патек-Филипп» остались на столике у кровати. На них свалилась лампа, но секундная стрелка все еще бегала.

Надевая на руку часы, он снова обвел глазами спальню.

— Это оставлять нельзя, — пробормотал он, глядя на развороченную постель.

Опытной рукой он перестелил кровать, чтобы она выглядела так, будто ее разобрала горничная Сибеллы, подобрал с пола подушки, стряхнув с них на пол осколки. Искать будут все-таки не доказательства супружеской измены, а осколки бомбы.

Бросив последний взгляд на спальню, он услышал приближающийся вой сирен — это ехали аварийные службы. И он помчался вниз по лестнице. Когда он пробегал по коридору, массивный бронзовый светильник, до поры лениво покачивавшийся под потолком, сорвался и рухнул вниз.

Прямо на него.

2

Входная дверь открылась, когда Тесса наливала в кофейник кипящую воду.

— Харри? — спросила она удивленно, потому что не ожидала его так рано.

— А кто ж еще?

Голос мужа был бодрый, и она вздохнула с облегчением. Значит, он пришел в хорошем настроении.

— Это для нас несказанная радость и удовольствие, — с иронией заметила она. В кухню вошел муж, огромный темноволосый красавец, дышащий свежестью весеннего утра.

— Для кого это для вас? — осведомился он, сверкнув своими ярко-голубыми глазами.

— В последнее время я думаю, что в мужьях у меня еще один Сарж.

Сарж был огромный добродушный кот Тессы, черный, с белыми полосками на задних лапах, давно лишенный своего мужского достоинства.

— Я тоже по тебе скучаю, — возмутился Харри. — Иначе, думаешь, пришел бы? — Он снял плащ и бросил его на стул у двери, откуда плащ соскользнул на пол. — После этого двойного убийства я разбогатею на сверхурочных, но как же мне надоели смены по двенадцать часов! И надоело общаться с тобой записками. Все потому, что ты работаешь с девяти до пяти, а я в смену…

— Которая приходится на ночь, — съязвила Тесса.

Харри ухмыльнулся.

— Не на каждую. Сегодня рано утром наконец нашли этого сукиного сына — прятался у мамочки под кроватью. И тут вдруг до меня дошло, что я тебя не видел целую вечность, после чего я подумал, как хорошо бы было заняться «рукоположением», так, наверное, сказал бы твой батюшка.

— То есть разлука пробудила твои чувства?

— Еще как пробудила! Не веришь — проверь сама.

— Ха-а-рри! — Тесса возилась с кофейником, поэтому не могла оказать сопротивление, а он обхватил ее сзади руками и притянул к себе, чтобы она ощутила силу его возбуждения. — Да ты родился с эрекцией! — возмутилась она, чуть раздраженная, но все же польщенная. «Интересно, — подумала она, — неужели он из-за этого пришел с ночной смены, заканчивающейся в шесть утра, прямо домой, а не пошел, как обычно, с парочкой сослуживцев на Смитфилдский рынок в один из открытых круглосуточно пабов».

— Все мужчины… они должны быть настоящими мужчинами, — сказал он, уткнувшись носом ей в шею. — И должны это демонстрировать. Что я и собираюсь осуществить немедленно…

Тесса обернулась к нему.

— Что же за дежурство у тебя было? — сухо поинтересовалась она.

— Ни минуты продыху. Куча пьяных, причем все в лоскуты. Все камеры забиты. В Баттерси-парк какие-то ребята устроили пикничок. Нарушение общественного порядка по всем статьям.

— Наркотики и спиртное?

— Вот именно. Две девчонки крупно погорели на том, что решили покупаться в ночной Темзе. Какой-то умник увел всю их дорогую одежонку, нам пришлось их в одеяла заворачивать. Единственное, что при них осталось, так это их невозмутимость. С одной из них ты наверняка ходила вместе в школу.

Тесса никак не отреагировала на этот упрек.

— Я давно не общаюсь с этим миром, так что вряд ли бы я их узнала. Скорее всего они бы меня тоже не узнали. — И, вывернувшись из его объятий, она спросила: — Итак, сержант Сэмсон, что желаете на завтрак?

— Тебя. — Решимость его была непоколебима, и спорить было бесполезно. Он снова обнял ее. — Поем потом. Лучше заниматься любовью на пустой желудок. Надеюсь, ты еще помнишь, что после этого у меня зверский аппетит… К счастью, ты умеешь удовлетворить и то и другое.

Харри наконец пошевелился, со вздохом, будто нехотя, сполз с Тессы, откинулся на спину и удовлетворенно вздохнул — глубоко, полной грудью. Рядом постепенно приходила в себя Тесса. Тело, липкое от пота, муж, огромный и горячий, лежит рядом на смятых простынях, в окна льется утренний свет. «Наверняка опоздаю, — подумала она. — Что не останется незамеченным, так что надо придумать уважительную причину. Мое счастье, что фантазия у меня работает».

Она потянулась, села, и огромная ладонь Харри скользнула по ее плечам и позвоночнику, а потом снова вверх.

— Ты вся шелковая, — сказал он. — И снаружи, и внутри. Ты самая гладкая женщина из всех, которых я знал.

— Ты у нас известный знаток.

Рука его сжала ее шею.

— Ты что, не рада? Несколько минут назад никаких жалоб от тебя не поступало.

Обернувшись к нему, Тесса серьезно ответила:

— К сексу — как всегда — никаких претензий. Ты умеешь доставить удовольствие.

— Надеюсь, — довольно улыбнулся он и чмокнул ее в плечо. — А как насчет питания?

Она приготовила ему яичницу с беконом, помидорами и фасолью — его любимое блюдо, которого сама Тесса терпеть не могла, поджарила пару кусочков хлеба именно так, как ему нравилось — с хрустящей корочкой, и заварила чай в огромном керамическом чайнике. Харри признавал чай, приготовленный только в глиняной посуде, и пил не меньше трех кружек. Кружка у него тоже была любимая — в форме полицейского шлема.

Тесса выпила кофе и съела один гренок с джемом, а Харри с жадностью опустошил свою тарелку.

— Такой завтрак по мне, — похвалил он, взглянул на нее ласково и так же ласково попросил: — А теперь будь умницей, принеси мне газету — она во внутреннем кармане.

— Ты, конечно, отдаешь мне самое главное — свою любовь, — съязвила Тесса, поднимаясь из-за стола, — но не забывай, я тебе всего-навсего жена, а не рабыня.

Когда она положила перед ним «Сан», Харри поднял на нее глаза и спросил:

— А что творится в специальном отряде?

— Ничего особенного.

— Да, спешить особо некуда, ИРА ведь объявила о временном прекращении огня… Мне, правда, кажется, что какая-нибудь кучка террористов наверняка планирует небольшой взрывчик…

— Харри! Про отдел борьбы с терроризмом так шутить не стоит!

— Да-да, конечно… Только вы ведь не вполне полицейские, так? Полицейские — это те, кто ловит преступников, полицейские…

— Полицейские — они такие, как ты, да?

— Ты сама когда-то занималась тем же. Почему бы тебе не заняться этим снова? Бросай-ка свой суперотдел, возвращайся к тому, с чего начинала.

— Пока что мне в моем суперотделе грозит выговор за самовольную отлучку, — сказала Тесса, убирая со стола. Спорить с мужем ей не хотелось. В последнее время у них вся жизнь так и шла — то вверх, то вниз. Полчаса назад они были на вершине наслаждения, а сейчас опять эти навязшие в зубах разговорчики. Наверное, все это потому, что оба они стали существовать сами по себе. И с этим уже ничего не поделаешь.

— А что там с твоим назначением в провинцию? Тебя ведь вроде выдвигали, — спросил Харри с самым невинным видом и, увидев выражение лица Тессы, расхохотался и стал загораживаться от нее рукой. — Назад прислали документики, да?

— Только потому, что тип, за которым был решающий голос, выбрал на этот пост мужчину!

Харри пожал плечами и развернул «Сан».

— Будто ты не знала, что так и будет…

— Отлично знала! — Загремела посуда — Тесса стала загружать посудомоечную машину.

— В чайнике чай остался? — спросил он, когда машина заработала.

— Протяни руку и проверь сам, — ответила Тесса и отправилась принимать душ.

Она расправляла на кровати свежие простыни, когда в спальню вошел Харри, только что из душа.

— Умница ты моя. Обожаю спать в чистенькой постельке. — Он широко зевнул, блеснув своими великолепными зубами. — А спать я буду крепко… Я всегда хорошо сплю после того, как уважу свою женушку.

И он снова подошел к ней, обхватил сзади, уткнулся носом ей в шею.

— Ни за что! Я и так опаздываю, кроме того, я уже одета, а ты только что позавтракал. Ложись спокойно спать и помни — завтра будет новый день. — Она мило наморщила носик. — «Но пользы Скарлетт О'Хара это не принесло…» Если проснешься до того, как я вернусь, можешь почистить немного картошки. Я собираюсь приготовить на ужин курицу в лимонном соусе.

— Звучит заманчиво. Ты мне пива купила?

— Дюжину банок. Они в холодильнике.

— Умница!

— Стараюсь.

Тесса сделала вид, что задумалась.

— Н-н-у-у…

Он притянул ее руку к своему бедру.

— Еще разочек, быстренько… — попросил он. — Можешь не раздеваться. Я хочу тебя, Тесса, и немедленно!

И он получил то, чего хотел, но сначала она все-таки сняла юбку. Все было стремительно и, на Тессин вкус, довольно грубо. На Харри нашло, и Тесса по опыту знала, что, когда он в таком состоянии, спорить с ним бесполезно. Он от чего-то завелся, и ему нужно было расслабиться. Сама она не испытала даже чисто физического удовольствия. Такой секс ее совершенно не привлекал. Она снова с грустью вспомнила те первые дни их любви, когда он занимался с ней любовью так, будто она его первая и единственная. Теперь же он хотел просто сбросить напряжение.

Она снова пошла в душ и через десять минут вышла оттуда, свежая и сияющая, как новенькая пятифунтовая банкнота. Харри уже храпел, лежа на спине.

Она осторожно, чтобы не разбудить его, вытащила из-под него одеяло и укрыла его. Если Харри заснул, его и пушкой не разбудишь, особенно после того, как он дважды за полтора часа получил полное сексуальное удовлетворение.

Она поставила будильник на шесть — Харри терпеть не мог торопиться, проверила, на месте ли свежая рубашка, пиджак был уже вычищен, брюки выглажены. Ботинки его она не трогала. Харри чистил их только сам, доводя до немыслимого блеска. Чистое белье, ключи от машины, носовой платок… Все на месте. Тесса задернула шторы и тихо вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.

Заглянув в кухню, она увидела, что Сарж уже все съел, насыпала ему в миску еще корма, в другую налила воды — от молока он нос воротил, изредка милостиво соглашался на сливки. Перед уходом Тесса включила сушку для белья. Вечером, когда она вернется, белье можно будет уже гладить. «А Харри считает, что я чересчур организованная», — подумала она.

Он, как всегда, не поставил машину в гараж, а бросил ее в переулке. Тесса вывела из гаража свой «Гольф», потом поставила на место машину Харри и заперла гараж.

«Ну почему всегда так бывает, — подумала она, выезжая со двора, — если и муж, и жена работают, то жене приходится вкалывать в два раза больше?»

3

Настроение у Николаса Оулда было скверное. Его вымотала непрекращающаяся головная боль — бронзовый светильник пробил ему череп, и рану ему зашивали.

— Вам повезло, что у вас такие густые волосы, мистер Оулд, — успокоил его врач. — Иначе бы у вас было повреждение посерьезнее.

Да еще перелом плеча, из-за которого он ходил перевязанный и был похож на курицу для жарки. Не говоря уж о том, что больничная кровать оказалась на редкость неудобной, кормили и поили его совсем не тем, чем бы он хотел, непрерывно мерили температуру и давление и светили ему в глаза какими-то фонариками.

Николас, здоровье у которого было всегда отличное, попав в больницу, сразу затосковал. Хотел он только одного — чтобы его оставили в покое и дали возможность спокойно все обдумать, ведь кто-то злонамеренно собирался взорвать его.

Жизнь Николаса Оулда складывалась легко и благополучно — отец его был послом, в семье Николас был единственным ребенком, мать его обожала, учился он в Итоне и Оксфорде, а потом в Гарварде, так что к подобным превратностям судьбы он подготовлен не был и поначалу даже не мог поверить, что такое случилось именно с ним. А потом пришел в ярость. «Бентли» обошелся ему недешево, он ждал его два года, а теперь какие-то негодяи превратили «Бентли» в груду обломков. Причем неизвестно, какие именно негодяи. Он вел дела во многих странах, банкир всегда работает с деньгами. Если одной стране не понравилось, как он ведет дела с другой, — значит, дело плохо. Он сотрудничал с израильтянами, сотрудничал и с арабами, с Ольстером и с ирландскими националистами, а о южноамериканских странах, в том числе о тех, где власть была в руках у наркобаронов, и говорить нечего, хотя он отказался вежливо, но решительно помогать им отмывать их грязные миллиарды, несмотря на то, что это могло принести ему немалый доход. За последние шестнадцать лет он узнал про бизнес достаточно и отлично понимал, что есть и такие организации, которые не остановятся ни перед чем. Убийство для них — это просто слово, одно из множества других, и слово это они могут написать на любом языке. Тревожило Николаса на самом деле только лишь то, что он не знал, кто именно пытался его уничтожить. У Николаса были и другие причины для беспокойства, но события последнего времени отодвинули его прежние волнения на задний план.

Наверняка он знал только одно — что каким-то образом он перешел кому-то дорожку и ему было выказано неудовольствие. «Их неудовольствие! — мрачно подумал он. — А как насчет моего? Если они хотели заставить меня переменить манеру поведения, то старались напрасно». Он совершенно не переносил насилия и принуждения. Уже много лет он не позволял кому бы то ни было собой манипулировать. И все же, как только он пришел в себя, он стал размышлять о случившемся. Тем более что все равно делать больше было нечего. Читать он не мог — сразу уставали глаза и раскалывалась голова, по телевизору смотрел только новости и был весьма доволен тем, что сочиненная им история принята, во всяком случае, прессой. А кроме того, он никак не мог найти себе места. Такого с ним не было уже много лет. И, только разобравшись как следует в своих мыслях и чувствах, он понял, что все это происходит из-за того, что ему кажется, будто он утратил контроль над своей собственной жизнью.

Им не удалось отнять ее, потому что бомба взорвалась не вовремя, но они не успокоятся и наверняка повторят свою попытку.

Он не получал никакого предупреждения, скорее всего его не будет и в следующий раз. То есть под угрозой оказалась его бесценная свобода. Отныне ему придется быть осторожным во всем — куда пойти, чем, с кем и как заниматься. Уже нельзя будет жить как придется, и все потому, что некая безымянная и безликая группа людей собирается его убить. И они пострашнее тех хулиганов, которые попадались ему в Итоне.

Теперь времена другие, да и он сам уже не тринадцатилетний мальчишка: не так давно он отметил свой тридцать девятый день рождения, и во всех проведенных — и закончившихся его победой — боях он знал, с кем сражается. А сейчас впервые он мучился бессилием, и бороться надо было с легионом невидимок. Мысль о том, что отныне он будет под чьим-то наблюдением, что кто-то будет следить за каждым его шагом, приводила его в ужас. Годы понадобились ему, чтобы избавиться от бдительной заботы матери. Правда, сороковой день рождения тоже хотелось бы отметить…

Перспектива малоприятная. Обложили со всех сторон.

Придется идти на компромисс.

Компромиссов он не любил. Есть в них привкус поражения, а к поражениям он не привык.

В сотый раз он прокручивал в мозгу все случившееся, когда дверь в его палату распахнулась и кто-то воскликнул:

— Ник! Как такое могло случиться? Неужели кто-то хотел тебя взорвать? Por Dios! Hijo mio! Боже мой, сынок! — Увидев сына, бледного, с забинтованной головой и с рукой в шине, Рейна Оулд кинулась к нему, распахнув объятия, но он предостерегающе поднял руку.

— Мама!

И Рейна тут же перестала причитать.

— Не обращай внимания на мой вид, если что меня и мучает, так это не головные боли. Нет, умирать я не собираюсь. Не надо вызывать специалистов со всего мира. И нужно мне только, чтобы все меня оставили в покое.

— Слава Богу, теперь я вижу, что ты — это ты. Но ты мне все-таки расскажи, почему terroristas, эти террористы проклятые за тобой охотятся? Ведь ты же помнишь, это они взорвали моего деверя несколько лет назад.

— Взорвали, но в Испании, и он был членом правительства, мишень слишком заметная. А мы в Англии. У меня семейное дело, банк, и политических амбиций у меня нет.

— И все же это предупреждение. Разве я тебе не говорила, что колумбийцы — народ опасный? Я испанка, испанцы пришли в Южную Америку как колонизаторы. У меня там родственники. Твоя сестра — моя дочь — живет в Мехико. Я тебя предупреждала…

— Да, мама, предупреждала. Много раз, — устало прервал ее сын.

Рейна Мария де лос Анжелес де Мора и Кастеллон Оулд неодобрительно прищелкнула языком и, швырнув свои соболя на стул, наклонилась и обняла сына, обдав его ароматом духов.

Это была миниатюрная женщина ростом не более пяти футов, пухленькая, как откормленный голубь, и одетая в скрывающее фигуру свободное шерстяное платье цвета увядшей розы, идеально подходившее и к ее ухоженному лицу, и к шелковистым волосам, по-прежнему, благодаря искусству парикмахера, иссиня-черным. На ней были жемчуга — и на шее, и в ушах, помада в тон лаку на ногтях и цветам на ее изысканной шляпке.

— Когда они мне позвонили… Por Dios, que susto! Господи, какой ужас! Но Алехандро позаботился о билете, и через час я уже была в пути.

— Тебе не надо было уезжать из Мадрида, — сказал Николас строго. — Я же велел передать тебе, что я вне опасности.

— Вне опасности! Они взорвали твою машину, рассчитывая, что с ней взорвут и тебя, а ты считаешь, что ты вне опасности!

— Но меня ведь в машине не было!

— К счастью, нет! А что ты вообще делал на Честер-сквер? Я считала, что тот эпизод закончился.

— Сибелла Лэнон — солидный клиент нашего банка, — ответил Николас невозмутимо. — Мы ужинали вместе, а потом обсуждали ее финансовые дела.

Его мать улыбнулась и пожала плечами.

— Ну что ж, раз ты так говоришь… — сказала она сдержанно.

Николас Оулд пристально посмотрел на мать.

— Si. Именно так и говорю, — подтвердил он. — И ты так говори, когда тебя будут спрашивать. Понятно?

Ее глаза-вишенки глядели совершенно невинно.

— Естественно, сынок. Мне отлично известно, что Эдвард Лэнон — человек не самый приятный. Даже не знаю, кто хуже, он или terroristas. Но если ты будешь упорствовать и продолжать ухаживать за его хорошенькой женой… — Рейна Оулд покачала своей безукоризненно причесанной головкой. — Скоро ты встретишь какую-нибудь незамужнюю женщину, и тебе захочется чего-то большего, чем просто интрижки. Я — испанка и в таких вещах разбираюсь. Ты пропахал много акров пустошей, Нико. Пора сеять. Неужели тебе наплевать на мои чувства? Ты же знаешь, что я мечтаю перед смертью прижать к груди твоих деток.

— У тебя уже есть двое Елениных, — напомнил ей Николас. — А скоро появится и третий. Семья плодится и без моего участия.

— Елена далеко. А ты — Оулд, ты унаследовал фамилию своего отца, и семье этой двести пятьдесят лет. Что будет с банком, если ты останешься без наследника? Ты же прекрасно знаешь, что банком может управлять только кто-то из семьи. У твоего отца было двое братьев, но судьба распорядилась так, что унаследовал дело ты. Теперь твоя очередь позаботиться о том, чтобы передать все своему сыну. Если бы мой последний ребенок родился… Доктора говорили, что это был мальчик… — Трагический вздох. — Господь не дал.

Николас слышал эту печальную историю бесчисленное количество раз. И тут дверь снова распахнулась и в палату вошел коренастый человек в темном костюме и шоферской фуражке. В руках у него была огромная корзина цветов.

— Добрый день, — сказал он, войдя, и обратился к больному, спросив его, как старого знакомого: — Como estas? Как ты?