Дорога взбиралась все выше, кружа пологими склонами, поросшими густым лесом. Ряды могучих елей с ворохами снега на роскошных лапах ярусами уходили вверх, то приближаясь к дороге так, что ветви царапали крышу мини-вэна, то вновь отдаляясь.
      – Надо поторапливаться, – пробормотал отец, с некоторой тревогой вглядываясь в синие тени, расчертившие белизну снега в незаметно подбирающихся сумерках.
      – Уже близко, – заторопился брокер. – Тут, за поворотом, деревенька, а от нее еще минут двадцать – и мы на месте! Если захотите, в деревне можно задержаться, поговорить со здешним председателем, или – как его теперь называют – старостой?
      – Обязательно! – энергично кивнула мама. – Нам понадобится какая-нибудь крепкая баба в помощь – мы же не можем справляться там одни!
      «Мы там вообще не справимся. Хоть одни, хоть в компании, – мрачно подумала Инга. – Без света, без газа, без воды, без тепла… в Новый год! Офигеть можно!»
      Ее красавицы одноклассницы в лицее, дочки маминых подружек, и так смотрят сверху вниз, а после этого Нового года и вовсе жизни не станет. Конечно, одна из них умотала с родителями на Тенерифы – встречать Новый год в тепле, вторая – в Альпы, кататься на лыжах. Кое-кто отправился в Париж… И только она, Инга, тащится в эту богом забытую дыру!
      Дорога свернула. Инга чуть приспустила стекло – в щель ворвался поток сладкого морозного воздуха. Вдалеке мерно и монотонно лаяла собака.
      – Вот и деревня, – радостно сказал брокер.
      Из-за следующего поворота на них надвигалась засыпанная снегом темная масса, в которой при некотором усилии можно было угадать почти утонувший в гигантском сугробе дом. За первым домом появился второй, мини-вэн медленно выехал на неширокую улочку, образованную такими же приземистыми, будто каждый сверху лопатой прихлопнули, домами. Отец остановил машину на середине улицы и покрутил головой в ожидании, что к ним кто-нибудь выйдет.
      Вокруг была невозмутимая, неподвижная белизна. Дома растворялись на фоне таких же заснеженных гор.
      Отец повернул ключ в замке зажигания. Ворчание мотора смолкло, и поверх неподвижности и белизны обрушилась еще и тишина. Казалось, их накрыло стеклянной колбой, сквозь прозрачные стенки которой не долетает ни единого звука.
      – Ничего не понимаю! – гневно буркнул отец и вдавил ладонью клаксон. Долгий сигнал разорвал тишь, гулко отразился от снега, прокатился по деревне и растворился в безмолвии.
      – В белом-пребелом городе, на белой-пребелой улице стоял белый-пребелый дом… – пробормотала Инга, сама не зная – шутит она, или…
      – Это есть мертвый деревня? – вертя головой, как сойка, и восторженно тараща глаза, с любопытством поинтересовалась фройляйн Амалия. – Я читать такое в Германия перед наш отъезд! Я тебе рассказывать, Гюнтер! – Старший брат Амалии, сорокалетний толстяк Гюнтер, кивнул, продолжая полоскать вислые усы в бокале с коньяком из мини-бара. – Только не совсем понимать… – продолжала Амалия. – Жители мертвый деревня умирать сами по себе или их кто-то специально всех убивайт?
      – Их олигархи на охотах отстреливают, – не выдержала Инга. Немка со своим дурацким энтузиазмом ее еще от аэропорта достала! – Собираются компаниями, находят деревеньку в каком-нибудь медвежьем углу и давай по жителям палить! Специальное развлечение для богатых!
      – А медведи? – глаза фройляйн стали еще больше.
      – Какие медведи? – опешила Инга.
      – Nun, это же есть их угол! Медвежий!
      – А медведей олигархи не стреляют – те, в отличие от жителей деревни, занесены в Красную книгу! – рявкнула Инга. – Или, вы думаете, наши олигархи законов не соблюдают? – она с негодованием уставилась на Амалию.
      – Что за глупые шутки, Инга! – возмущенно вскинулась мама. – При чем тут законы и олигархи?
      – Действительно – при чем? – пробормотала слегка растерявшаяся Инга.
      – Мертвыми, фройляйн Амалия, на самом деле называются деревни, брошенные жителями. Работы там нет, или еще что… – укоризненно покосившись на Ингу, пробормотал брокер Пал Иваныч, нервно оглядывая выбеленные снегом дома. Казалось, те сдвигаются все ближе к нежданным пришельцам, пялясь на них неподвижными, как глаза дохлой рыбы, темными пятнами слепых окон. – Только эта деревня совсем не мертвая. – Пал Иваныч еще раз вслушался в тишину и торопливо уточнил: – Не была мертвой. Я сюда осенью приезжал – все были на месте! Здесь вот староста жил, – он указал на ближайший дом. У калитки висела табличка: улица Центральная, дом 7.
      – Название не оригинальное, но верное, – хмыкнул отец, оглядывая сквозь лобовое стекло единственную улицу. – Ладно, поглядим, есть ли в этой мертвой деревне кто живой, – сказал он и взялся за ручку двери.
      – Не выходи! – Инга невольно подскочила на заднем сиденье, вцепляясь отцу в плечо.
      – Глупости! – отец раздраженно высвободился и, подхватив со спинки зимнюю куртку, выбрался наружу.
      Входная дверь ближайшего дома была до половины завалена снегом. У соседнего – тоже. И у следующего. И ни одного огонька. На всю деревню.
      Только фары второго мини-вэна, в котором их шофер Витя вез компаньонов отца – дядю Игоря и тетю Олю, его жену, да еще ехал охранник, – немного рассеивали сгущающиеся сумерки.
      – Черт! – сдавленно выругался отец, провалившись по колено в снег. Он двинулся к ближайшему дому через сугробы.
      Инга рывком открыла дверцу и вышла за ним. После тепла салона от ледяного воздуха перехватило дыхание.
      – Папа, стой! Да папа же!
      Отец толкнул калитку и шагнул во двор.
      Инга успела увидеть только проблеск ярко-рыжей шерсти и исходящую слюной и утробным ревом клыкастую пасть. Отец вскинул руку, защищая горло. Желтые клыки сомкнулись на толстом рукаве куртки. Тварь опрокинула отца в снег и навалилась сверху, страшно, нутряно взревывая. Ее когтистые лапы драли куртку на груди отца.
      Из машины несся истошный визг мамы.
      – Бабах-бабах-бабах! – грохот выстрелов расколол морозный воздух на тысячу ледяных осколков.
      Три пули, одна за другой, со свистом зарылись в снег у самой головы отца. Ошалевшая Инга обернулась. У машины, широко расставив ноги и держа пистолет на вытянутых руках, стоял отцовский охранник. Черное дуло пистолета рыскало, выцеливая зверя…
      – Бабах! – пистолет снова плюнул огнем…
      Инге казалось, что пуля летит долго, совсем как в кино, и с хрустом входит в тело отца.
      Зверь прыгнул, будто подброшенный пружиной. Метнулся в сторону. На мгновение замер, глядя на людей красными, полными люти глазищами, и одним прыжком скрылся за домами.
      – Das ist Hund! [1] – закричал из машины Гюнтер.
      Инга ввалилась в калитку и побежала к отцу, понимая, что это все-все-все, это конец…
      Отец тяжело пошевелился и сел в снегу.
      – Собака, – хрипло подтвердил он.
      – С тобой все в порядке, дорогой? – прозвенел из машины обеспокоенный мамин голосок.
      Отец успокаивающе махнул, сгреб в горсть снег и вытер красное лицо, поднял руку, разглядывая изодранный клыками рукав. На самом краю красовалась аккуратная сквозная дыра с обожженными краями.
      – Ты меня убить собирался? – поинтересовался он у охранника.
      – Так это… – охранник шмыгнул носом, пряча пистолет за отворот пиджака. – Смотрю, вас едят… Вот я и…
      – Подавятся. А тебя, мазилу, уволю к… – он покосился на дочь, – уволю, – словно ни в чем не бывало оглядываясь по сторонам, заключил отец. – Куда ж местные подевались? – кажется, он только сейчас увидел наметенный у дверей снеговой завал. – Витек, неси лопату! – скомандовал он шоферу. – Разберемся! – и направился ко входу в дом.
      – Не надо! – снова крикнула Инга – так же бесплодно и бесполезно, как и раньше. Отец словно не слышал ее.
      Шофер быстрыми уверенными движениями прокапался к двери…
      – Правда, Димка, может, не стоит? – Из второй машины выглянул дядя Игорь. – Что-то тут не то…
      – Вот и надо разобраться, – усмехнулся отец. – Все-таки наша теперь территория.
      Он распахнул дверь и скрылся в доме. Инга стиснула зубы и пошла за ним.
      Крашеные доски пола резко скрипели под ногами. Ровненько, будто только что расстеленные, лежали цветные домотканые половики. Составленное из пестрых кусочков одеяло на солидной деревянной кровати сбилось, будто обитатель этого дома лишь только что выбрался из теплой постели. В кухонной мойке небрежно свалены пара щербатых тарелок и закопченная сковородка.
      – Никого, – отец приподнял и снова поставил на стол белую с красным ободком фаянсовую кружку. На дне плескался недопитый чай. Инга не удивилась бы, если бы он оказался еще теплым.
      – «Мария Селеста» [2] , – прошептала девочка, останавливаясь посреди этой вроде бы всего несколько минут назад покинутой комнаты.
      – Не нагнетай саспишес [3] , и так перебор, – резко ответил отец, впервые показав, что он ее все-таки слышит. – А в других домах? – спросил он у шофера, направляясь обратно во двор.
      Витя перескочил через низенький заборчик и, подсунув лезвие лопаты, отжал ставню в соседнем доме.
      Инга пошла к машине. Хоть бы у них хватило ума не проверять все дома – и так ведь ясно, что деревня пуста!
      Дверца мини-вэна распахнулась, и наружу выбралась Амалия. Пухлощекая физиономия фройляйн светилась энтузиазмом. Немка глубоко вдохнула и восторженно зажмурилась.
      – Ах, как хорошо! – Она подставила ладонь в пестрой вязаной перчатке под неспешно планирующие с темнеющего неба крупные, будто мультяшные, снежинки. – Гюнтер, хватит сидеть машина, выходить свежий воздух!
      – Danke, я есть вполне хорошо тут, – пробурчал с заднего сиденья Гюнтер, подливая себе коньяку.
      Амалия скорчила досадливую гримаску.
      – Ты есть schlaff! – фыркнула она. – Инга, идти смотреть, что здесь есть!
      Меньше всего Инге хотелось шастать по загадочно опустевшей деревне. Но Амалия, не дожидаясь ее согласия, уже шла по улице. Ее куртка ярким пятном выделялась на фоне снежной белизны.
      И тут она вдруг замерла, словно ее схватили за ноги. Дернулась, будто пытаясь освободиться. И исчезла, точно заснеженная дорога втянула ее в себя. Инга остановившимся взором глядела на белое полотно – оно было совершенно пустым.
      Девочка закричала.
      – Чего вопите, Инга Дмитриевна? – поинтересовался мрачный охранник.
      – Там… Там… – дрожащим пальцем Инга указала на цепочку следов, обрывающуюся посреди дороги. – Амалия… Пропала…
      Охранник скептически хмыкнул и, переваливаясь в снегу, двинулся к месту исчезновения немки. Остановился… Снег будто взорвался, и из него высунулась рука! Вцепилась охраннику в ботинок…
      Из снежных глубин вынырнула красная физиономия немки.
      – Wie entsetzlich! [4] – отирая лицо и отплевываясь набившимся в рот снегом, прохрипела Амалия. Ухватившись за протянутую руку охранника, она с трудом выбралась на край здоровенной ямы, прятавшейся под покровом снега. – Я слышать, что у вас очень плохие дороги, но даже не представлять себе – яма посреди улица!
      Инга тихонько попятилась, вернулась и побежала к машине. Все, в салон и не вылезать оттуда!
      Чей-то плотный, как прижатая к лицу подушка, взгляд уперся в нее. Инга вскинула голову. Прямо над их машиной на крытой потемневшим шифером крыше стоял старый китаец в теплом зимнем халате с вышитыми драконами. Заплетенные в две коротенькие косицы седые волосы свисали вдоль желтого морщинистого, как засохшее яблоко, лица. Щелочки глаз буравили Ингу, в руках китаец держал маленький округлый лук. Наложенная на тетиву тонкая стрелка целила точно ей в переносицу.
      – Ой! – отчаянно выдохнула девчонка, зажмуриваясь.
      – Что, деточка? – раздался сзади спокойный мамин голос.
      – Прячься! Скорее! – Инга стремительно развернулась к выглядывающей из машины маме и толкнула ее обратно в салон.
      – Опять собака? – ужаснулась мама.
      – Нет! Китаец! С луком! – выкрикнула Инга.
      – Пусть Витя скажет ему, что нам не нужен его лук, мы ничего не покупаем.
      – У него лук, из которого стреляют! – выдохнула Инга, крутанувшись на месте и чувствуя себя живой мишенью.
      На крыше никого не было.
      К машине вернулся отец.
      – Ни единой души! – он покачал головой и, запрокинув голову, с тревогой вгляделся в затянувшие небо тучи. Снег, сперва падавший медленно и торжественно, усилился, засыпая деревню частой россыпью. Отец распахнул дверцу. – Приедем, разберемся!
      – Ты… все еще хочешь ехать в замок? – неуверенно переспросила Инга.
      – Куда ж еще? – рявкнул отец. – Мы вроде туда собирались!
      – Но папа! Ты же видишь – тут творится что-то странное! Собаки бешеные, целая деревня исчезла! – Про китайца Инга благоразумно упоминать не стала – она уже сама не очень верила, что действительно его видела.
      – Она с самого начала не хотела ехать! Твердо решила испортить нам Новый год! – тоном детсадовской ябеды-корябеды откликнулась из салона мама. – Дима, скажи ей!
      Отец перевел на дочь тяжелый взгляд:
      – Инга, если на счет «раз» ты не окажешься в машине, я оставлю тебя здесь… – Его жест подразумевал в этом «здесь» и пустую деревню, и многие километры заснеженной дороги, оставшиеся позади. – И делай, что хочешь!
      Инга исподлобья поглядела на отца. При каждом подобном заявлении она чувствовала нестерпимое желание взять и проверить. Вот сейчас, без единого слова, повернуться, уйти в пустой дом и посмотреть, действительно ли родители спокойно уедут встречать Новый год, бросив ее в мертвой деревне на растерзание бешеным псам и китайцам. Честное слово, она не удивится, если уедут!
      – Кто-то в этой ситуации должен быть умнее! – Стекло опустилось, из окна второго мини-вэна выглянула тетя Оля. – Дмитрий ведет себя, как ребенок. Придется тебе, Инга… Садись в машину, девочка.
      – Ольга, можно я сам разберусь со своей дочерью?
      – Вижу я, как ты разбираешься, – проворчала тетя Оля, скрываясь за поднятым стеклом.
      Инга мрачно полезла в машину. Может, она сейчас и ведет себя умнее, но своего добился именно отец. Невольно начинаешь задумываться. Насчет пользы ума.
      – Настоящий средневековый замок в Карпатах! – восторженно стискивая ладони, воскликнула мама. – Мы станем давать там балы, устраивать настоящие, большие охоты! – Глаза ее блестели, на щеках вспыхнул нервический румянец.
      Инга фыркнула. Мама часто ведет себя как ребенок, ну честное слово! Лучше бы подумала: затерянный где-то у самой границы с Польшей замок им продали потому, что иначе он бы просто развалился! В него для начала не немецкого архитектора, специалиста по замковой архитектуре, вместе с его сестричкой-художницей везти надо – Инга покосилась на Амалию с Гюнтером, синхронно кивавших в такт каждому маминому слову, – а бригаду слесарей-сантехников! Хоть один туалет построить!
      – Папа так старается, чтобы у нас была…
      – Самая крутая дача, – не отрывая глаз от окна, закончила Инга. – У кого-то грядки с огурцами, у кого-то альпийские горки с фонтанами, а у нас донжон [5] и подъемный мост!
      – А также надвратная башня и две полностью уцелевшие угловые с переходной галерей! Во внутренних покоях, конечно, все запущено, сами понимаете, бюджетных денег на содержание нет… Зато каменная кладка в отличном состоянии – она пятьсот лет простояла и еще пятьсот простоит! – Брокер суетливо выхватил из портфеля пачку документов. – И совсем недорого, правда же, многоуважаемый Дмитрий Сергеевич? – Он с робкой надеждой покосился на отца. – Даже с учетом капитального ремонта замок обойдется вам миллионов на десять дешевле, чем аналогичная недвижимость в Восточной Европе! Фонтана, конечно, нет, зато есть замковый колодец! – Он перевел умоляющий взгляд на Ингу и теперь докладывал персонально ей: – На случай осады! А если вы хотите огурцы, так это очень просто, около замков всегда разбивали огороды…
      – Благодарю вас, – сдержанно кивнула Инга. – Я просто мечтала спуститься утречком из своих покоев в надвратной башне, прополоть огород на задах замка и полить грядки из колодца! Ни у кого такого нет – ни у Абрамовича, ни у Фридмана!
      «Ни у тети Оли с дядей Игорем», – мысленно добавила она, бросая быстрый взгляд в заднее стекло на следующий за ними второй мини-вэн. А ведь обычно она хорошо относилась к компаньону отца и его жене!
      Дядя Игорь считался младшим компаньоном, хотя был старше папы лет на двадцать и походил на уютного дедка с завалинки – с натруженными в предыдущей, добизнесменской, жизни мозолистыми руками и морщинками вокруг глаз. Жена его была хоть и немолодая, но спортивная, подтянутая, и в ее присутствии Ингу всегда охватывало ощущение абсолютной безопасности. До того как муж разбогател, тетя Оля работала директором детского садика. После – тоже, но теперь садик принадлежал ей и стал много круче! Инга сама в него ходила.
      И надо же, чтоб именно из-за них теперь приходилось тащиться по пустынной дороге в невесть какую дыру! Угораздило же дядю Игоря и тетю Олю на прошлый Новый год пригласить их в новый дом на Ривьере, весь заросший цветами, спокойный и уютный, как они сами. С тех пор мама возжелала на следующий Новый год потрясти компаньонов чем-нибудь таким… этаким… Ну отец ей и обеспечил.
      – Не стоит нервничать, Пал Иваныч, – вписывая машину в поворот горной дороги, успокоил брокера отец. – Я уже подписал договор. Ни ворчание, ни шуточки нашей дочери не смогут этого отменить!
      Через зеркальце заднего вида Инга поймала взгляд отца и насупилась. Взгляд этот сулил ей долгий и неприятный разговор, как только они останутся наедине.
      – Да если бы мне в мои четырнадцать лет сказали, что я поеду встречать Новый год в настоящем карпатском замке, среди заснеженных гор и густых лесов… В нашем собственном замке! – повысила голос мама. – Да я бы просто с ума сошла от восторга! А наша дочь только бурчит и скрипит… будто ей девяносто лет! Ведешь себя, как старуха! – И мама закончила тем равнодушным тоном, который всегда появлялся у нее, когда она хотела обидеть: – Наверное, именно поэтому у тебя до сих пор нет мальчика!
      Даже не пошевелившись, Инга продолжала неотрывно глядеть в окно. Раньше ее такие мамины замечания обижали до слез. Потом психолог в лицее квалифицированно объяснил, что мама на самом деле чувствует себя виноватой в том, что Инга удалась не в нее, с ее хрупкой, будто фарфоровой красотой, а унаследовала от папы слишком большие для девочки руки и ноги и круглую физиономию со вздернутым носом. И поскольку чувствовать себя виноватым ни один человек (мама в особенности) не любит, он ищет, на кого бы переложить свои неприятные ощущения. Короче, если мама говорит тебе гадости – это она тебя так любит!
      – Я представляю, как такая елка будет смотреться в центральной зале замка, на фоне каменных стен! – протянула мама, мечтательно глядя в окно. – Мы ведь сможем срубить себе елочку, Пал Иваныч? – Она оглянулась на брокера с переднего сиденья.
      Крупные капли пота снова заблестели на его лысине.
      – Ну, вообще-то… – промямлил он, нервно утираясь широким, как простыня, полосатым платком. – Собственно, это заповедник. Так что… Не думаю, чтобы такое было разрешено.
      Мама чуть надула губки.
      – Наш Витя – шофер – все уладит, – небрежным движением отметая слова брокера, проронила она.
      Еще одно бесподобное мамино свойство – если ответ ей не нравился, она просто не принимала его во внимание.
      Инга поглядела на проносящиеся мимо елки с сочувственной жалостью – заповедник не заповедник, а одной быть срубленной.
      Что это?! Девочка припала к боковому стеклу, вглядываясь в подернутый ранними сумерками склон горы. Раздвигая стволы громадными мохнатыми лапами, по лесистому склону шло что-то…
      – Чудовище! – пронзительно завизжала Инга, тыча в стекло. – Там, там!
      – Was ist das? – Любопытствующая фройляйн Амалия перегнулась со своего места, пытаясь разглядеть что-нибудь поверх Ингиного плеча.
      – Ничего не вижу! – разочарованно протянула приникшая к окошку мама. – Что ты кричишь?
      – Там… шло… Такое… С мордой! – потрясенно пробормотала Инга.
      – Медведь? – с испуганным любопытством вскинула бровки Амалия.
      – Нет! – Инга судорожно мотнула головой. – Огромное! Вроде Кинг-Конга!
      – Опять твои шуточки! – Мама откинулась на спинку сиденья.
      – Но я же видела! – вскрикнула Инга, не отрывая глаз от разворачивающегося за окном машины лесистого склона, хотя, конечно, вышагивающая среди стволов гигантская фигура давно исчезла позади.
      – Инга, – веско и коротко сказал отец.
      Инга сжала губы – когда отец говорил таким тоном, лучше замолчать и не высовываться. Но она ведь действительно видела! Господи, куда они едут! Она всегда смеялась над идиотскими героями фильмов ужасов. На них то один монстр кинется, то другой, нормальные люди развернули бы машину – и по газам, а они все равно тупо лезут то в заброшенный дом, то… в старый замок, где их и поджидает главный злодей. Оказывается, все правда, в Голливуде лучше знают, какими ненормальными бывают люди!
      Темнота наползла на дорогу, как вылезшее из засады чудовище. От укутавшего деревья снега исходило призрачное сияние, бросавшее под колеса обманчивый блеклый свет.
      Показалась верхушка горы. Она была совершенно безлесной, и казалось, что замок был впаян в скальную породу. Над горой торчали две действительно уцелевшие башни. Полуосыпавшаяся крепостная стена изгибалась вдоль скалы. Снежный покров подсвечивал сложенное из огромных валунов подножие стен своим блеклым сиянием.

      зачарованно прошептала Амалия.
      – Как сумрачный обман, – уже по-русски повторила Инга.
      Словно в ответ на ее слова на гребне стены промелькнул зыбкий, голубоватый огонек.
      – Там свет! – вскрикнула Инга.
      – Это есть сторож? – поинтересовалась Амалия, и в ее голосе прозвучало беспокойство.
      – Нет там никакого сторожа, – едва слышно пробормотал брокер.
      Подъемный мост, сколоченный из деревянных брусьев, окованных проржавевшим железом, дрогнул под колесами мини-вэна. Машины проехали сквозь арку ворот, описали полный круг и замерли у щербатых каменных ступеней.
      – Ну раз уже приехали, так пошли, – пробормотал отец, первым выбираясь из машины.
      – А-ах! – Тоненькие мамины каблучки разъезжались на заснеженных булыжниках. Отец подхватил ее под руку, и, жалобно причитая, она заковыляла к ступеням.
      «Странно, – отметила Инга, – а на дворе совсем немного снега. Похоже, будто его совсем недавно расчищали…»
      Выбравшийся наконец из машины Гюнтер стоял, запрокинув голову, и разглядывал каждую трещинку стен цепким взглядом, словно здесь ему должно открыться нечто жизненно важное.
      – Оцениваете фронт работ, герр архитектор? – добродушно прогудел дядя Игорь, с любопытством озираясь по сторонам.
      От этого простого вопроса немец неожиданно вздрогнул.
      – Ja, ja, здесь быть очень много интересный работа! – пряча глаза, протянул он.
      – Скорее хотеть посмотреть внутрь, – с энтузиазмом провозгласила Амалия и, волоча брата за собой, нырнула во тьму замка.
      Отец решительно направился к двери.
      – А если нас там… ну, если что-нибудь произойдет? – мрачно спросила Инга.
      – Я всегда считала, что детям нельзя смотреть фильмы ужасов, – сказала тетя Оля. – Ты уже взрослая девочка! – Неодобрительно поджав губы, она подхватила под руку дядю Игоря, и они пошли следом за Ингиным отцом.
      Инга потопталась на пороге, глядя, как во тьму канули шофер, охранник… и сама кинулась внутрь, совсем как те героини фильмов ужасов, которых она всегда считала самыми большими дурами – догадываются, что дело нечисто, но все равно тащатся за остальными.
      Она шагнула под арку, и беспредельная тьма поглотила ее. Не было ни света, ни звуков, словно шедшие впереди люди растворились в ней без остатка. А потом что-то белое пузырем выдулось навстречу Инге, и она ощутила вкрадчивые влажные прикосновения на своих губах, щеках, лбу… Девочка истошно закричала.

      – Ну и цо ж там такое? – поинтересовался сонный мужской голос откуда-то из сплошного мрака.
      – Кому дня мало, по ночам шастает? – В женском голосе слышалось бесконечное раздражение.
      – То мабуть тетка Христина опять мыша увидела! – весело откликнулся еще кто-то.
      – Ниц я не видела! – возмутилась, похоже, сама тетка Христина. – Туточки я!
      – А тамочки кто орет? Ганна, ты?
      – И ничего я не ору! – отозвался оглушительный, как колокол, женский бас. – Я вообще очень тихо разговариваю!
      В глубинах непроницаемого монолита царящей вокруг тьмы вдруг затеплился слабый огонечек. Он опускался откуда-то с вышины, словно шаг за шагом нисходил к неподвижно замершей Инге. Приблизившись, он превратился в колеблющийся на сквозняке огонек свечи.
      Инга сперва рассмотрела держащую свечу морщинистую руку, похожую на высохшую птичью лапку, а потом в мерцающем золотистом ореоле света появилась физиономия Бабы-яги! Худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасающийся с висящим носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень маленькими красными веками, глядели, словно глаза невиданной зловещей птицы.
      В груди у старухи что-то заклокотало и заперхало, из ее беззубого, шамкающего рта вырвались странные звуки, похожие на задыхающееся карканье старой вороны:
      – Ты гляди, люди… Чужие… И как они здесь очутились, чужие люди? И зачем пришли? – старуха будто разговаривала сама с собой.
      – Если зажечь свет, разобраться будет проще, – прозвучал из темноты мальчишеский голос с таким же акцентом, как у Амалии и Гюнтера.
      Что-то щелкнуло… послышалось слабое гудение, а потом все вокруг залил желтый электрический свет!
      У Инги перед носом болталась простыня. Старенькая белая простынка, еще влажная после недавней стирки. Рядом с ней на веревке, протянутой поперек всего зала, реяли точно такие же простыни, и еще штук пять пододеяльников, и наволочки. Инга задрала голову. Выше, на внутренней галерее, отгороженной недавно вытесанными, еще пахнущими свежим деревом перилами, прямо по каменной кладке тянулся толстый кабель. Электрические лампочки тускло светились над такими же новенькими деревянными дверями, навешенными в низких каменных проемах. Двери распахивались одна за другой, из-за каждой выглядывали люди. Судя по заспанным лицам, Ингин вопль поднял их с постелей. Впрочем, одеты они были не для сна – все в толстых вязаных свитерах и спортивных брюках. Лишь позже Инга сообразила, что, скорее всего, они так и спали одетыми, пытаясь сохранить тепло в волглом холоде каменных стен. Исключение составляли Баба Яга со свечой – на ней была длинная, в пол, красная юбка и белая рубаха, а на плечах красовалась вязанная шаль с кистями. И еще позади развешенного белья, прислонившись плечом к каменной кладке и сунув руки в карманы бледно-голубых джинсов, стоял высокий светловолосый парень, старше Инги – лет пятнадцати, может, шестнадцати. И внимательно разглядывал пришельцев.
      Инге мальчишка не понравился сразу и сильно. В лицее, где она училась, в старших классах тоже есть парочка таких самоуверенных спортивных красавчиков. Каждый глубоко убежден, что «лучший подарочек – это он». Тут Инга обнаружила, что здешний самоуверенный спортивный красавчик пялится на нее с отлично знакомым ей выражением – «И откуда такое к нам приползло?» – на смазливой физиономии. Да что их, в одном инкубаторе выращивают, а потом рассеивают по миру с вертолетов?
      Инга фыркнула, отвернулась и только сейчас заметила, что все ее спутники рядом: повисшая на отце мама, Амалия рядом с братом, тетя Оля с дядей Игорем, и Витя, и охранник, и брокер…
      Старушонка в кружевной, полупрозрачной ночной рубашке поверх толстенного свитера и штанов подошла к перилам галереи и, глядя на них сверху вниз, спросила:
      – Что вы есть за люди и чего здесь делаете? Заблукали, чи як?
      Мама, только что обессиленно опиравшаяся на руку отца, вдруг вспыхнула гневным румянцем. Она шагнула вперед – каблучки ее модных изящных сапожек цокнули по плитам пола. Горделиво вскинула голову:
      – Я – хозяйка этого замка! – Ее голос звонко разнесся под каменными сводами. – И я желаю знать, что выделаете в моем доме!
      – Живем, – теребя свободно заплетенную на ночь седую косу простодушно сказала старушонка.
      – То есть… то есть как – живете? – Мама аж задохнулась от негодования. – Здесь? У меня? У нас? Пал Иваныч, что это значит? – Она гневно обернулась к брокеру.
      Аж приседая от страха перед хозяйским гневом, брокер недоуменно развел руками раз, другой, будто плыл, – дескать, не знаю я ничего, сам не понимаю.
      – Дмитрий, немедленно прогони их! Пусть убираются вон! – завизжала мама.
      – Ишь ты какая, прогони! – обиделась старушонка. – Сама уматывай, цапля на каблуках! Хиба тебя сюда кто звал?
      – Как ты смеешь, наглая мерзавка! – Голос мамы поднялся до нестерпимого крещендо. – Здесь все принадлежит нам!
      – Это, может, тебе в городе, откуда ты там есть, чего и принадлежит, а мы здесь первые заселились! – при дружном одобрительном ропоте столпившихся за ее спиной сотоварищей парировала старушка. И вдруг закричала, приложив ладони рупором ко рту: – Вуйко! Та вуйко ж, де вы есть, идить скорише сюда! Тут приперлись якись хозяева!
      – Да гнать их звидсиля, хозяевов таких, тоже выискались! – высунулась из-за ее плеча чья-то всклокоченная голова.
      – Я вот вилы сейчас возьму… – уже слышанным колокольным басом вмешалась тетка, здоровенная, как военный крейсер, и высоченная такая, что почти упиралась тугим узлом волос на макушке в потолок галереи. – Та за порог самозваных хозяев повыкидываю…
      Последняя дверь с привинченной к ней на шурупах табличкой «ул. Центральная, дом 7» распахнулась с легким скрипом. И из нее высунулась всклокоченная седая борода.
      – И цо ж вы, бабы, такие галасливые? – прошамкал седой и сгорбленный, похожий на лешего старичок и, шаркая поношенными войлочными тапками, выбрался на галерею.