Запертое сердце

— Спасибо… спасибо. Я знала, что вы сделаете нечто подобное, — проговорила она.

Ее удивило выражение, появившееся в глазах герцога, который продолжал пристально смотреть на нее.

— Вы уже виделись с управляющим виноградниками? — спустя несколько секунд спросила она.

— Он сейчас ждет меня, — ответил герцог. — Ожидание пойдет ему только на пользу. Наверное, он уже знает, что произошло.

— Вы собираетесь уволить его?

— Я вот спрашиваю себя, кто из нас в большей степени виноват перед этими людьми, — он или я, — не сразу проговорил герцог. — Ты правильно сказала, Сирилла: я действительно ответственен за них.

— Он проявил жестокость по отношению к ним, — заметила она, — а вы просто не способны на такой низкий поступок!

Ей показалось, что герцог хотел что-то сказать, но в этот момент объявили, что обед подан, и они направились в столовую.

Невзирая на протесты Сириллы, герцог настоял, чтобы она после обеда прилегла отдохнуть.

— Что бы ты там ни говорила, ты просто не можешь не быть уставшей, — заявил он. — Ведь ты оказалась в такой ситуации, которая вымотала бы любого человека.

— Я хочу… побыть с вами, — запротестовала Сирилла.

— Я собираюсь допросить управляющего, — сказал герцог. — У меня есть подозрение, что наша встреча будет не из приятных, поэтому, признаюсь тебе, мне не хотелось бы, чтобы ты присутствовала при нашем разговоре.

— Тогда я прилягу, — сдалась Сирилла. — Но, пожалуйста, монсеньер, давайте завтра съездим на виноградники? Я так давно ждала этой прогулки.

— Завтра мы обязательно туда поедем, — пообещал герцог.

Он увидел, как загорелись ее глаза, и сказал себе, что рано еще думать о возвращении в Париж, когда в поместье так много работы.

Ну почему, спросил себя герцог, охваченный внезапным бешенством, почему управление поместьем так ухудшилось по сравнению с тем временем, когда хозяином был его отец?

Однако он боялся произнести вслух ответ, который и так был прекрасно ему известен.

Сирилла отдыхала в прекрасной спальне, в которой в течение многих веков не раз останавливались французские королевы.

Ей очень нравилась бледно-голубая парча, которой были обиты стены; роспись потолка, изображавшая Венеру, окруженную купидонами; застилавший пол толстый абиссинский ковер, рисунок которого был выполнен в розово-голубой гамме, которая сочеталась с остальной отделкой комнаты.

Легкий ветерок слегка шевелил шелковые шторы, и Сирилле казалось, что его дуновение приносит с собой нежные звуки музыки.

— Я счастлива, — сказала она себе, — я гораздо счастливее, чем могла себе представить, и только потому, что рядом монсеньер. Какой же он замечательный! — Она вспомнила об утренних событиях и добавила:

— Эта неприятность случилась только потому, что он жил в Париже.

Она помолилась. В своей молитве она просила Господа, чтобы у герцога появилось много работы в доме и в поместье и чтобы у него не возникало желания слишком скоро вернуться в Париж.

— Там его будет недоставать, — проговорила она, — но он нужен и здесь — очень нужен!

Она знала, что не только Токсиз, но и другие деревни поместья требуют внимания герцога. Все существо Сириллы стремилось к тому, чтобы находиться подле него и вместе наслаждаться миром и покоем Турена.

Сирилла боялась Парижа. Она прекрасно понимала, что чувствовала бы себя потерянной, неопытной и неловкой, окажись она в изысканном и блестящем светском обществе, в котором, без сомнения, вращался герцог и о котором она не имела ни малейшего представления.

Если бы мама была жива, подумала Сирилла, она помогла бы дочери войти в этот мир. А из-за того, что отец никогда не интересовался жизнью света, она была вынуждена сидеть дома. И поэтому Сирилла была уверена, что совершит массу ошибок на этом пути, так как у нее не было никого, кто мог бы направить ее.

— Прошу тебя, Господи, — молила она, — сделай так, чтобы монсеньер остался здесь, где мы так счастливы и где… никто не может встать между нами.

Она не совсем понимала, что подразумевала, когда произносила последние слова, однако внутренний голос подсказывал ей, что ее спокойствию грозит нечто ужасное, хотя она не могла объяснить, в чем заключается эта угроза.

Она могла только строить предположения. Возможно, опасность исходит от работы, которой посвятил себя герцог, а возможно — от людей, которые его окружают.

У нее не было даже малейшего представления о том, что ее ждет в будущем.

Единственное, в чем она не сомневалась, — что на горизонте появилось крохотное облачко, которое постепенно превращается в тучу. Трудно объяснить, почему у нее возникло такое впечатление, — ведь герцог ни разу не заговаривал о своем возвращении в Париж.

— у Я люблю его! О Господи, мои мысли, даже мое дыхание наполнены любовью к нему! — молилась Сирилла. — Пусть он хоть немного полюбит меня. Пусть у него появится желание быть со мной — я больше ни о чем не прошу тебя. Господи!

Ее молитва шла из глубины сердца.

Однако усталость взяла свое, и вскоре Сирилла заснула. Ее разбудила горничная, которая сообщила, что приготовила ванну, и Сирилла с удивлением обнаружила, что пора одеваться к ужину.

Бросив взгляд на часы, Сирилла увидела, что столько драгоценного времени, которое она могла бы провести с герцогом, ушло на сон.

Должно быть, он уже закончил свой разговор с управляющим, и она еще успеет прогуляться с ним по саду или посидеть на террасе. Они смогли бы поговорить — ей так нравится обсуждать с ним всевозможные вопросы.

— Быстрее, Мари! — обратилась Сирилла к своей горничной. — Принеси мне самое красивое платье! И я сразу же спущусь вниз. Монсеньер переодевается задолго до ужина, а мне хотелось бы побыть с ним.

Сирилла быстро выкупалась в пахнущей розой воде и надела одно их тех прекрасных платьев, которые герцогиня выписала из Парижа.

Платье из белого газа, отделанное синими лентами и крохотными букетиками роз, было действительно очень красиво.

Когда горничная завязывала на спине бант, Сирилла размышляла о том, понравится ли она герцогу в этом платье. Каждый раз, появляясь в комнате, где находился герцог, она с тревогой всматривалась в его глаза, надеясь увидеть в них восхищение. И иногда его взгляд свидетельствовал о том, что ее вид действительно произвел на него впечатление.

На затылок Сирилла приколола букетик крохотных розочек, а на шею надела цепочку с бриллиантиками, которая была одним из свадебных подарков.

На цепочке висел медальон в форме сердца, и Сирилла решила, что когда они с герцогом получше узнают друг друга, то попросит его подарить ей свой миниатюрный портрет, который она сможет вставить в медальон и носить на груди.

Наконец она была готова и, поблагодарив горничную, вышла из комнаты и оказалась на широкой лестничной площадке, которая вела к главной лестнице, спускавшейся в огромный мраморный холл.

Она так спешила к герцогу, что сбежала по лестнице и буквально пролетела через холл, направляясь в гостиную, где, как она считала, он ждал ее.

Лакей распахнул перед ней дверь, и она вошла в комнату. Однако ее ждало горестное разочарование, так как гостиная была пуста.

Она сообразила, что герцог сидит на террасе, и двинулась к открытой стеклянной двери, бесшумно ступая по толстому ковру.

Она была почти у двери, когда услышала раздавшиеся на террасе шаги и увидела Пьера де Бетюна, который направлялся к герцогу, стоявшему возле балюстрады и глядевшему на расположенное внизу озеро.

— Монсеньер, — в голосе Пьера слышалось беспокойство. — Только что пришли газеты из Парижа. В них сообщается, что три дня назад Астрид был освобожден из тюрьмы!

Слова Пьера де Бетюна заставили Сириллу резко остановиться. Она вспомнила это имя и не в силах преодолеть свое желание услышать их разговор замерла возле открытой двери, ведущей из гостиной на террасу.

— Астрид? — переспросил герцог. — Значит, он отсидел свой срок. Насколько я помню, он был приговорен к восьми годам.

— Он на свободе, монсеньер, и вам следует остерегаться его.

Герцог не ответил, и казначей, помолчав немного, добавил:

— Вы же знаете, что он поклялся убить вас!

— Это было так давно, Пьер. Без сомнения, годы тюрьмы здорово охладили его пыл.

— Мне кажется, что это маловероятно, — сказал Пьер де Бетюн. — Он же самое настоящее животное, монсеньер, опасное разъяренное животное!

Он замолчал, и у Сириллы создалось впечатление, что Пьер содрогнулся.

— До сих пор у меня в ушах стоит его крик, когда он орал на вас со скамьи подсудимых. Кажется, он находился в невменяемом состоянии, — проговорил Пьер.

— Он действительно был невменяем, — согласился герцог. — Но теперь он на свободе, и я не в силах как-то помешать этому, Пьер.

— Но вы должны проявлять особую осторожность!

— Что же ты предлагаешь? — спросил герцог. Сирилла услышала в его голосе веселые нотки.

— Я немедленно отдам приказ удвоить ночную охрану замка, — ответил Пьер де Бетюн. — Отправлю мужчин с собаками патрулировать всю территорию поместья. Они будут вооружены и получат от меня указания стрелять сразу же, как только увидят Астрида.

— Мне кажется, ты излишне драматизируешь ситуацию, Пьер, — заметил герцог. — Кроме того, если он меня и задушит, то восторжествует та самая справедливость, которую воспевают поэты в своих стихах.

— Вам не следует говорить так, — упрекнул его Пьер де Бетюн, — умоляю вас, ради госпожи герцогини не будьте столь беспечны!

Сирилла больше не могла спокойно слушать их, поэтому она вышла на террасу.

При звуке ее шагов мужчины повернулись.

Она ринулась к герцогу.

— Я подслушала ваш разговор, — проговорила она. — О, монсеньер, вы в опасности!

— Пьер преувеличивает, — спокойно ответил герцог, — Никакая опасность мне не угрожает, Сирилла. Тот человек просидел в тюрьме восемь лет. Я сомневаюсь, что у него возникнет желание провести там еще столько же!

— Н-но ведь он… угрожал вам, — тихим голосом напомнила Сирилла.

— Мало ли что может наговорить человек, разъяренный тем, что его осудили за убийство, — холодно заметил герцог.

— Почему… почему его не… гильотинировали? — еле слышно спросила Сирилла. На мгновение возникла пауза.

— Это было убийство из ревности, а суд очень снисходителен в подобных ситуациях.

Сирилла собралась что-то сказать, но герцог остановил ее:

— Я не желаю больше говорить об этом. Ты бы ни о чем не узнала, если бы Пьер не кудахтал вокруг меня как курица. Забудь обо всем, Сирилла. Савинь — самое безопасное место в мире, и мы можем ни о чем не тревожиться, так как наши жизни находятся в надежных руках Пьера.

При этих словах он бросил многозначительный взгляд на своего казначея, и тот понял, что ему следует оставить их вдвоем.

— Прошу прощения, монсеньер, за то, что поднял этот вопрос, — сказал Пьер. — Теперь я вижу, что проявил излишнее беспокойство.

Он поклонился и ушел. Сирилла подняла глаза на герцога.

— Пожалуйста, монсеньер, — проговорила она, — будьте осторожны. Если с вами что-то случится… я не смогу жить и буду… молить Бога послать мне смерть!

Глава 6

Когда они после ужина направились в гостиную, Сирилла обратилась к герцогу:

— Пожалуйста, монсеньер, расскажите мне, что вы сделали.

Он понял, что именно ее интересует и, расположившись в кресле, сказал:

— Я уволил управляющего виноградниками и своего агента. Они оба были прекрасно осведомлены о том, что творилось в Токсизе.

— Я очень рада, — проговорила Сирилла. — Мне было очень тяжело при мысли, что жители деревни так ужасно страдали. Возможно, и в других деревнях происходит нечто подобное.

— Я прослежу, чтобы это больше не повторилось, — заверил ее герцог. — Управляющий приехал из Бордо, у него была отличная рекомендация. Но мне кажется, будет гораздо мудрее доверить свои виноградники жителю нашей провинции, который знает особенности Турена.

— Папа всегда говорил, что люди, которые знают нашу местную специфику, гораздо полезнее тех, кто прибыл из других провинций Франции.

— Твой отец прав, — согласился герцог, — и, надеюсь, в будущем тебе, Сирилла, не придется тревожиться за состояние нашего поместья.

Наступила тишина. Взглянув на выразительное лицо Сириллы, герцог понял, что она чем-то встревожена.

— В чем дело? — спросил он.

Она колебалась.

— Мне не хотелось бы… беспокоить вас, — тихо проговорила она.

— Кажется, ты хочешь мне что-то сказать, — настаивал герцог, — прошу тебя, Сирилла, не надо скрывать от меня правду. Она все еще не решалась.

— В конце концов, ты моя жена, — добавил он, — и ты, так же как и я, заинтересована во всем, что касается дома или поместья, и несешь за это ответственность.

— Я совсем забыла об этом, — простодушно ответила она.

— Но ведь дело обстоит именно так, — продолжал герцог. — А теперь скажи, что тебя тревожит?

— Я знаю, что не должна… слушать болтовню слуг, — очень тихо начала Сирилла, — но они все время о чем-то рассказывают… в том числе и моя горничная Мари. Она говорит без остановки, когда одевает меня.

— Представляю! — улыбнулся герцог. — Густав, мой камердинер, очень часто читает мне лекции!

— Брат Мари служит на конюшне, — сказала Сирилла. — Он говорит, что, когда вас здесь нет, лошадей… часто не тренируют, а иногда… на них вообще не обращают внимания.

— Что значит» не обращают внимания «? — резко спросил герцог.

— Как я поняла, ваш старший грум очень стар, — ответила Сирилла, — и зимой страдает от ревматизма. Поэтому он всю работу сваливает на своего помощника, который страшно ленив. Случается, что лошадей почти не кормят, забывают напоить.

Рассказывая об этом, Сирилла не смотрела на герцога. Она была озадачена тем, что ей приходится сообщать ему о подобных вещах. То, что конюшни оказались в плохом состоянии, казалось ей странным, так как она считала, будто все, что имело отношение к герцогу, должно быть идеальным.

Герцог поднялся.

— Черт побери! — вскричал он. — Почему они не могут хорошо служить мне?

В его голосе звучала такая ярость, что Сирилла засомневалась, стоит ли ей продолжать.

— Однажды мама сказала, — заметила она, — что слуги похожи на актеров. Им нужны аплодисменты, или, другими словами, их надо хвалить. В противном случае они будут считать, что нет смысла хорошо играть, если вокруг нет зрителей, которые могли бы по достоинству оценить представление!

Герцог подошел к камину и облокотился на полку.

— Ты еще раз даешь мне понять, — проговорил он, — что мои конюшни, как и мои виноградники, требуют моего пристального внимания.

— Я не хотела… расстраивать вас, — ответила Сирилла, — но ведь это действительно так. Если сад хорошо ухожен, но некому отметить этот факт, зачем садовникам стараться и утруждать себя?

Помолчав, Сирилла добавила:

— Ведь вас здесь… не бывает, а кого, кроме вас, может… волновать, как… ухаживают за лошадьми?

Хотя Сирилла не видела лица герцога, она была уверена, что он сердится.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не сердитесь на меня. Вы же сами… сказали, чтобы я была… откровенна с вами.

— Я хочу, чтобы ты всегда говорила мне всю правду, — ответил герцог, — полагаю, Сирилла, ты всегда будешь честна со мной.

— Да, — проговорила она, — вы сами знаете, что вам я никогда не буду лгать.

— Ты совсем не похожа на других женщин, — цинично заметил герцог.

— Ваши слова звучат не как комплимент, — сказала Сирилла. — Я понимаю, что… не отвечаю вашим требованиям… что я скучна по сравнению с… умными и, красивыми женщинами, с которыми вы общаетесь в Париже.

Глубокая тоска, звучавшая в ее голосе, тронула герцога. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал.

— У тебя был трудный день, Сирилла, — напомнил он, — ты, должно быть, устала. Иди спать, побеседуем утром.

— Мне хотелось бы… побыть с вами и… поговорить, — поспешно сказала она.

— Как ты не понимаешь, что мне надо о многом подумать? — настаивал он. — Сегодняшние события дали мне богатую пишу для размышлений и, по всей видимости, вынудили меня направить свою деятельность на то, чем я никогда не занимался.

Сирилла не поняла, что он имел в виду, однако она почувствовала, что герцог хочет остаться один, и решила не настаивать.

Она поднялась и встала рядом с ним.

— Я хочу сказать, что испытала… гордость за вас, когда увидела, как вы скачете к деревне, — проговорила она. — Я пыталась убедить жителей Токсиза, что вы решите все… их проблемы, но они не… верили мне.

Она замолчала и, подняв на него полные восхищения глаза, добавила:

— Но вы все-таки приехали! Казалось, вы излучали свет, и я поняла, что вы сделаете этих людей счастливыми.

— Я сказал Пьеру, что ты хочешь, чтобы я сразился с драконом, — с улыбкой проговорил герцог.

— Именно так вы и поступили, — ответила Сирилла. — Думаю, монсеньер, в округе еще много драконов, которых вам предстоит победить.

Их взгляды встретились, и казалось, что ни один из них не в состоянии отвести глаза.

Между ними происходило нечто такое, чему Сирилла не могла найти объяснения. Она почувствовала, что ее сердце бешено забилось. В ней стала нарастать мощная волна, ее губы приоткрылись.

Всего на мгновение у нее создалось впечатление, будто окружающий их мир исчез и они с герцогом вознеслись туда, где светит яркое солнце.

И тут он резко проговорил:

— Иди спать, Сирилла, дай мне подумать. Он поднес ее руку к губам, она сделала реверанс и вышла из комнаты. Но ее кожа еще долго ощущала прикосновение его губ.

Раздевшись с помощью Мари, Сирилла легла в постель. Горничная задула свечу и собралась выйти из комнаты, когда Сирилла окликнула ее:

— Раздвинь шторы на среднем окне и открой его, Мари. Еще не совсем стемнело, и мне хочется понаблюдать, как в небе будут зажигаться звезды. К тому же здесь слишком жарко.

— Хорошо, мадам, — ответила горничная. — Надеюсь, утренний свет не разбудит вас слишком рано.

— Я хочу проснуться пораньше, — сказала Сирилла. — У меня так много дел.

Она знала, что под этими словами подразумевает свое желание быть рядом с герцогом.

Оставшись одна, Сирилла перевела взгляд на казавшееся прозрачным небо, которое постепенно темнело. Зажигавшиеся одна за другой звездочки были похожи на крохотные бриллианты.

Зная, что скоро звезды, как в зеркале, отразятся в серебряной глади озера, она спросила себя, существует ли на свете более красивое место, чем замок Савинь.

— И человек, более прекрасный, чем хозяин этого замка! — прошептала она.

Она задумалась над ощущениями, которые завладели ею в тот момент, когда она встретилась глазами с герцогом.

Она ни в коей мере не преувеличивала, сказав ему, что он излучал яркий свет, когда въехал в деревню, где она с таким нетерпением ждала его.

Ей даже показалось, что он одет в серебряные доспехи, которые были на нем в тот день, когда она впервые увидела его на турнире.

Тогда она влюбилась в него; теперь же она поняла, что ее чувство было обычной детской влюбленностью, что все эти годы она поклонялась мифическому созданию, богоподобному существу, лишенному плоти и крови.

Сейчас она поняла, что герцог — обычный человек, и ей пришлось признать, что за последние несколько дней ее любовь к нему претерпела серьезные изменения.

В день свадьбы она была твердо уверена, что будет и дальше поклоняться ему как воплощению благородства и доброты. Однако ее чувства совершенно незаметно для нее переродились, и теперь при виде герцога ее сердце билось по-другому.

Когда он коснулся губами ее руки, она осознала, что все ее существо требует иных поцелуев.

— Я люблю его! Я люблю его! — сказала она себе. — Это любовь женщины, а не детская влюбленность!

Она ощутила, как ее тело задрожало от странного, неизведанного чувства, которое приятно волновало и в то же время пугало ее. Она встала с кровати и подошла к скамеечке для молитв.

Опустившись на бархатную подушку, она сложила ладони, склонила голову и начала молиться так, как ее в детстве учила мама.

Она прочитала благодарственную молитву Божией Матери, потом обратилась к Господу с просьбой, чтобы герцог полюбил ее, чтобы она стала необходимой ему и желанной.

— Пусть он забудет свою прошлую любовь, — молила Сирилла. — Сделай так, чтобы он думал обо мне. Пусть он хоть немножко любит меня. Сделай, Господи, чтобы он хоть иногда относился ко мне как к женщине.

Ей подумалось, что нельзя просить Господа о подобных вещах, но она ничего не могла с собой поделать: то, что теперь влекло ее к герцогу, было совершенно непохоже на чувства, которые она испытывала раньше.

Ее тело томилось по нему, ее губы, страстно желавшие прикоснуться к его губам, стали мягкими и нежными. Она знала, что обретет райское блаженство в его объятиях.

— Я люблю его! О боже, я люблю его! — проговорила она. — Неужели любовь может быть греховна, если она ниспослана Тобой и является частью моей любви к Тебе? Я так люблю его, это чувство наполняет все мое существо, во всем мире для меня есть только он! Сирилла не представляла, как долго она молилась. Ей казалось, что Господь не мог не услышать ее, потому что в свою молитву она вложила всю силу охвативших ее чувств.

Наконец, ощутив непередаваемую усталость от страшного напряжения, в котором пребывали и ее тело, и ее душа во время молитвы, она, следуя наставлениям матери, вознесла хвалу Господу.

Она осенила себя крестным знамением и внезапно услышала за окном шум.

Решив, что это ночная птица или крыса, пытающаяся выбраться из комнаты, и не придав особого значения раздавшемуся шуму, она проговорила заключительное» Аминь «.

Все еще стоя на скамеечке, Сирилла повернулась и внезапно увидела в окне нечто странное. Она даже не сразу разобрала, что это такое.

Загородив собой часть звездного неба, видневшегося в окне, снаружи появилась темная тень.

Пока Сирилла разглядывала ее, пытаясь понять, что это может быть, тень спускалась все ниже и ниже. Наконец она достигла уровня подоконника, загородив при этом все окно.

В тот момент Сирилле даже не пришло в голову испугаться. Однако появление тени озадачило ее, и она медленно поднялась на ноги. Тень продолжала медленно спускаться, и наконец Сирилла сообразила, что на фоне темного неба и ярких звезд четко выделяется силуэт мужчины!

Она мгновенно напряглась, вспомнив, кто это может быть и какая опасность подстерегает герцога!

Ей не надо было объяснять, кто пытается таким странным образом пробраться в замок, кого и с какой целью разыскивает этот человек.

Охваченная ужасом, она закричала и бросилась на темный силуэт.

Герцог довольно долго просидел в гостиной. Наконец, так и не найдя ответов на мучившие его вопросы, он поднялся наверх в свою комнату.

Ждавший его камердинер почувствовал, что у хозяина нет желания слушать его болтовню, молча помог ему раздеться. Только напоследок он позволил себе пробормотать:

— Спокойной ночи, господин герцог.

Герцог даже не ответил.

Не загасив свечи, он с неохотой лег в постель и попытался заставить себя заснуть. Но даже прохлада подушек не успокоила его, и он понял, что заснуть ему так и не удастся.

Он собирался обдумать свои планы на будущее, однако, несмотря на то что запретил себе возвращаться к этой теме, его мысли вращались вокруг Астрида.

Герцог настолько четко видел перед собой сцену, которая произошла в суде, что казалось, все случилось только вчера, а не восемь лет назад.

До сих пор ему слышалось, как Астрид осыпал его непристойностями, самыми страшными проклятиями и ругательствами, которые можно услышать только в трущобах Парижа. До сих пор в его ушах стояли крики Астрида, клявшегося, что рано или поздно он прикончит его голыми руками.

— Ты умрешь, мой прекрасный герцог! — орал он, когда жандармы уводили его из зала. — Ты умрешь той же смертью, что Зивана, ты почернеешь и будешь хватать ртом воздух! Ты умрешь, и твоя душа попадет в ад!

Это был кульминационный момент суда, который и так стал для герцога страшной и унизительной пыткой, полностью изменившей и его характер и личность.

Он надеялся, что сможет забыть ужас тех дней.

В своей попытке обрести забвение он опустился на самое дно и погряз в разврате, однако человеку с неискалеченной психикой его действия представлялись как нечто немыслимое.

Но ему так и не удалось вытравить из своей памяти то, что выяснилось на суде.

Герцог вспомнил, как впервые увидел Жюля Астрида.

Тот выступал с номером в том самом Варьете, в котором танцевала балетная труппа Зиваны. Тогда герцог подумал, что этот актер являет собой великолепный образчик мужской красоты. Ему еще предстояло узнать, как много различных ролей он сыграет в его жизни.

Страстно желая пробить себе дорогу в театр, Астрид сначала работал помощником дрессировщика львов в цирке, а потом стал акробатом.

Его характерная внешность не осталась незамеченной, и одна кочующая провинциальная труппа предложила ему крохотную роль в своем спектакле. А так как его целью было стать актером, он согласился бросить цирк и отправился колесить по Франции.

В скором времени к нему перешли все мужские роли в спектаклях труппы, а потом он превратился в исполнителя главных ролей.

Однажды его заметил один парижский охотник за талантами и предложил главную роль в спектакле, в котором должна была играть довольно известная актриса, ставшая уже слишком старой для того, чтобы в течение всего представления» держать публику «.

Однако она еще обладала способностью выбивать из директоров многих Варьете большие деньги за коротенькую сценку, которая получила положительные отзывы критиков. Иногда она и Астрид давали по два-три представления за вечер в различных Варьете.

Герцогу даже в голову не приходило, что Астрид и Зивана когда-либо встречались, хотя ему было известно, что они выступают в одном и том же театре.

Только на суде он узнал, что Астрид и Зивана скрывали свои отношения не только от него, но и от пожилой партнерши Астрида, которая, будучи страшно ревнивой, считала, что он должен играть роль героя-любовника не только на театральных подмостках, но и о ее жизни.

Казалось, спектакль переместился из театра в спальню герцога — так ясно герцог видел Жюля Астрида, играющего свою роль, в награду за которую он получал бурные аплодисменты всех женщин, присутствующих в театре. Потом герцог увидел судью, зачитывающего приговор, самого Астрида с перекошенным от ярости лицом, вопящего и визжащего, похожего на дикого зверя.

— Я не хочу думать о нем, не хочу! — сказал себе герцог.

Но он подумал, что уже много раз пытался отбросить от себя эти воспоминания, преступив все пределы допустимого и (тратившись к выпивке и женщинам, к оргиям, которые устраивал в своем парижском особняке, к невоздержанности, заставившей всех его самых близких друзей отвернуться от него.

И сейчас, когда казалось, что ему все же удалось забыть о существовании Астрида, этот человек опять принялся преследовать его.

Герцог не боялся, что этот актеришка может нанести ему какой-то ощутимый вред. Герцог был уверен, что, если им придется помериться силой, именно он, а не Астрид, окажется победителем.

Конечно, нельзя исключать возможности, что Астрид может выстрелить в него в толпе или всадить нож в спину в самый неожиданный момент. Пьер де Бетюн как раз этого и боялся.

Но против подобного нападения защититься практически невозможно, если только сам Аристид не попадет в тюрьму, где его будут стеречь денно и нощно.

— Что изменится, если он убьет меня? — спросил себя герцог.

Но, к своему удивлению, он обнаружил, что не хочет умирать. После суда, который стал для него самым настоящим потрясением, единственным желанием герцога было, если не покончить счеты с жизнью, то уж во всяком случае полностью изменить ее.

Если бы смерть настигла его во время судебного разбирательства, он принял бы ее с радостью.

А сейчас, как это ни странно, он хочет жить.

Раньше жизнь не представляла для него никакой ценности. Он никогда не рассматривал ее как нечто важное и достойное его внимания.

Он считал, что, если ему суждено жить, он будет развлекаться, не придавая никакого значения мнению окружающих. И сейчас, сидя в своей погруженной в полумрак спальне, он спрашивал себя, привнес ли хоть каплю радости в его существование тот образ жизни, который он вел в последние годы.

Разве не испытывал он в глубине души отвращения к той грязи, до которой он опустился?

Разве горечь и цинизм, завладевшие его сознанием до такой степени, что временами, оглядываясь назад, он самому себе казался сумасшедшим, дали ему что-то еще, кроме чувства собственного унижения?

— Почему вдруг я предался подобным размышлениям? — спросил себя герцог.

Почему вдруг мысли о выпущенном из тюрьмы Астрид вернули ему те страдания и боль, которые мучили его после суда?

Однако нельзя сравнивать то, что он чувствовал тогда и что чувствует сейчас.

» Я стал старше, у меня не осталось ни идеалов, которые можно было бы разрушить, ни устоев, которыми можно было бы пренебречь «, — без всякой жалости к себе подумал герцог.

И все же он хотел жить. Внезапно ему открылось, что он безвозвратно потерял последние девять лет, которые мог бы потратить на множество полезных дел, вложив в них те деньги, которые он просто выбросил на ветер.

Эта мысль заставила его встать с кровати. Он подошел к окну, раздвинул шторы и выглянул в окно.

В последний раз он смотрел из окна на озеро и на залитый лунным светом сад, окружавший замок, когда был ребенком.

Тогда ему казалось, что он видит перед собой какую-то волшебную страну, и его охватывало страстное желание выбежать из дома и самому стать частью этой неземной красоты.

И в то же время его переполняло чувство безмерной гордости от того, что это — его Королевство, его владение, что он на самом деле являлся частью старого замка Савинь, так же как и история замка была частью его самого.