Влюбленный джентльмен

— Хотел бы я, чтобы это было так, но, клянусь честью, я этого не писал! — запротестовал лорд Олвэнли. — Но теперь мне начинает казаться, что автору было бы непросто сочинить такое, не будь он членом клуба!

— Да бросьте! — поморщился герцог. — Большая часть членов нашего клуба с трудом способны начертать собственное имя, уж не говоря о книге!

Все принялись смеяться и подшучивать друг над другом.

Лорд Олвэнли, включившись в беседу, положил книгу на стол возле графа, и тот взял ее в руки.

Книга была не особо толстой, но на каждой странице стояло по шесть замечаний, бывших шутливыми и вместе с тем, как заметил граф, довольно беззлобными. На глаза ему попалось следующее:

«У каждого джентльмена есть два свода правил, касающихся супружеской неверности: один — для себя самого и другой — для жены».

Ниже было еще одно:

«Денди все равно что павлин — хвост и немножко мозгов».

Он подумал, что это относится ко всем денди, каких он знал и одновременно презирал. Однако вслух граф произнес:

— Интересно, выясним ли мы когда-нибудь настоящее имя автора? Скорее всего он будет весьма острожен, чтобы подтвердить свою причастность К тому, что многими признается суровой правдой.

— Ты судишь по себе, Хеллингтон! — отреагировал герцог Аргайл. — Лично я отказываюсь признать, что книга говорит правду. Более того, меня возмущает наглость человека, решившего обрисовать нас в печатном виде, которого к тому же мы можем еще считать нашим другом.

— Согласен с вами, — сказал лорд Уорчестер. — Это нечестно.

— Если вы спросите меня, — сказал граф, — то я отвечу, что все вы испытываете чувство вины и боитесь услышать то, что вам прочтут дальше. Хотя, в конце концов, как я заметил, автор не называет имен.

— По крайней мере это единственный плюс, — сказал лорд Уорчестер. — И все же я сделаю все возможное, дабы найти предателя, затесавшегося в наши ряды, и, как вы понимаете, мы сделаем все, чтобы ему было неуютно оставаться членом клуба.

— Лично мне все равно, что там кто понаписал, — сказал граф, — а что касается намеков, то, как говорится, на воре шапка горит!

— Звучит весьма высокомерно с твоей стороны, Варгус, — сказал Ричард, до сих пор хранивший молчание. — Ты-то можешь чувствовать себя этаким молодцом, зная, что с твоим именем не связано никаких скандалов. А между тем многие из нас находятся в несколько ином положении.

Воцарилось молчание. Затем лорд Уорчестер поспешно сказал:

— Эго так. Недостойно совать нос в дела своих друзей и знакомых для того, чтобы потом трусливо скрывать свое имя.

Предлагаю выяснить, кто он такой на самом деле, и занести его имя в черный список!

Граф рассмеялся:

— Да вы все делаете из мухи слона! По мне, так в этой книжке нет никакой клеветы, одни только безобидные шутки о джентльменах в целом.

— Если об этом прознают газеты, нас выставят на посмешище! — резко сказал герцог Аргайл.

— Лично мне до этого нет никакого дела, — ответил граф. — В любом случае подобные сплетни читают одни женщины.

Граф говорил в том нарочито высокопарном стиле, который обычно вызывал у Ричарда улыбку.

Он хорошо знал, что граф никогда не сплетничал и оставался равнодушным к самым горячим скандалам.

Большинство членов клуба были готовы в любой момент посудачить друг о друге, и многие из них с удовольствием шептались по углам о событиях предыдущей ночи и о том, кому ближайший друг накануне наставил рога.

Поэтому он не удивился, когда немногим позже граф нетерпеливо встал и вышел прочь.

Он не предложил Ричарду следовать за ним, и тому оставалось лишь с грустью наблюдать в окно, как его друг удаляется в своем фаэтоне по Сент-Джеймс-стрит.

Раздумывая над тем, куда он направляется, Ричард пожалел, что не спросил его об этом.

Прошлый вечер был не так уж неприятен. На балу, куда он приехал вместе с графом, они встретили друзей и просидели в кабинете — пили и не делали ни малейших попыток присоединиться к танцующим.

В Эшбернгем-Хаусе княжна не преминула упрекнуть графа в долгом отсутствии.

— Без вас в Лондоне было скучно, — сказала она, — но теперь, милорд, мы обязаны отметить ваше возвращение.

Она представила его нескольким очаровательным дамам, ни одна из которых, по мнению Ричарда, не подходила на роль супруги графа.

Незадолго до окончания вечера по крайней мере две из них намекнули, что они не прочь сыграть в его жизни несколько иную роль.

Другая упорно пыталась добиться его помощи в покровительстве некоему молодому человеку, в которого, по ее признанию, она была безнадежно и безрассудно влюблена.

«В конце концов, вечер был довольно приятным, — подумал Ричард, вернувшись к себе, — но абсолютно бездарным с точки зрения Варгуса».

Ему потребовалось немало усилий, чтобы не задать вопрос, желает ли Варгус продолжить знакомство с Женевьевой.

Если его друг что-то не выносил, так это расспросов об отношениях с женщинами.

Сам Ричард был в таком восторге от Женевьевы, что не мог поверить, будто бы она может произвести на графа меньшее впечатление и тот не предпримет попыток поухаживать за ней, прежде чем обнаружит наличие иных соперников.

И все же граф был довольно непредсказуемым человеком, убедиться в чем Ричарду довелось бы еще больше, знай он, куда тот тем временем направляется.

Граф направил свой фаэтон на Бонд-стрит и, не доехав нескольких домов до лавки миссис Бертон, остановил лошадей.

— Прогуляйся с ними. Генри, — бросил он груму и неторопливо зашагал вдоль по улице.

Прокручивая в памяти вчерашнюю встречу с французской танцовщицей, он признался себе, что гораздо большее впечатление на него произвела маленькая модистка.

Варгус поймал себя на том, что не только вспоминает музыку ее голоса, но и вспышку гнева в глазах девушки, когда он протянул ей чаевые.

Такая реакция была весьма неожиданной, и это заинтриговало его.

Он припомнил едва заметные ямочки на щеках и огонек, блеснувший в глубоких глазах девушки, когда что-то позабавило ее.

Быть может, это было ошибкой, быть может, его ждало скорое разочарование, но что-то говорило ему, что он должен снова увидеть ее. Как бы то ни было, сейчас он не был уверен в том, что ему следует делать.

О том, где она работает, граф узнал, заметив название лавки миссис Бертон на шляпочных коробках, которые девушка собрала в охапку, прежде чем, ни с кем не попрощавшись, выйти из комнаты.

Граф был уверен, что причиной ее столь поспешного ухода стала врученная ей гинея.

На Женевьеву он истратил гораздо больше гиней, и то, с каким пылом она принялась благодарить его и Ричарда перед их уходом, так откровенно выдавало ее стратегию, что от интриги не оставалось и следа.

Более того, вульгарность, с какой она демонстрировала свое тело, срывала с нее покров таинственности, который так привлекал графа в общении с женщинами.

В общении с представительницами бомонда и светскими дамами он не испытывал ничего, кроме раздражения от того, что те не позволяли ему вести собственную игру.

Едва ли не до того, как он осознавал свою заинтересованность в них, они уже недвусмысленно давали ему понять, что сами заинтересованы в нем.

Прошлым вечером он убедился, что, представься время и возможность, ему не составило бы труда разделить ложе с обеими женщинами, которых ему представила княжна, но это лишь оттолкнуло его.

Он провел больше времени в размышлениях о печалях влюбленной женщины, чем о сравнительной привлекательности тех двух дам.

Во влюбленной женщине он ценил открытость и прямоту, с какой она взывала к своему возлюбленному.

Уже давно граф признался себе, что одной из черт, которую он желал бы видеть в своей любимой женщине, была непредсказуемость.

Так, во время шахматной партии нежданный ход опытного игрока лишь подстегивает соперника и пробуждает в нем интерес к дальнейшей игре.

К несчастью, все встреченные им женщины были предсказуемы до такой степени, что граф мог предвидеть каждый их шаг и слово.

Это больше всего настраивало его против женитьбы.

Как невыносимо скучно было бы знать каждую реплику жены до того, как она ее произнесла. Как можно было бы жить в осознании того, что каждый последующий день не принесет ничего нового?

Зачастую он говорил себе, что даже наилучшим образом тренированная лошадь порою могла удивить, озадачить, а то и разозлить.

Подумав об этом, он вспомнил зачитанное лордом Олвэнли высказывание и признался, что в списке его увлечений лошади действительно занимали первое место.

И все же он решил еще раз взглянуть на модистку.

Вне всяких сомнений, его ждало разочарование, но по крайней мере было бы забавно снова увидеть ее.

Лавка миссис Бертон находилась в соседнем доме, и до нее оставалось уже несколько шагов.

Он застыл на месте, словно производя разведку, как это ему часто приходилось делать во Франции.

Когда он, не отдавая себе в том отчета, машинально разглядывал витрину аптекаря, из проезжавшего мимо экипажа послышался голос:

— Варгус! Это вы?

В том, что голос принадлежал леди Аделаиде, сомневаться не приходилось, и граф снял с головы шляпу, внутренне сожалея, что встретился с ней так скоро.

По крайней мере ему уже повезло, что леди Аделаида не присутствовала на вчерашнем балу, где она наверняка уцепилась бы за него в той собственнической манере, которая так раздражала графа.

— Вы вернулись, Варгус! — воскликнула она.

Она вышла из экипажа и теперь стояла, глядя в его лицо с нескрываемым соблазном в темных раскосых глазах.

— Как видите, вернулся, — ответил граф.

— Почему вы не сказали мне об этом?

— Я приехал только вчера.

— Вы знали, что я, затаив дыхание, жду вашего приезда!

Я знаю, Ричард должен был передать вам, в каком смятении я пребывала, пока вы так долго отсутствовали!

Она замолчала и с подозрением взглянула на графа.

— Что вас могло так надолго задержать в этой глуши?

— Ничто меня так не утомляет, как необходимость оправдываться в том, что я делал, а что нет, — сухо ответил граф.

Но неожиданно его осенила одна идея, и он сказал:

— Впрочем, дабы загладить все свои проступки, я подарю вам шляпку. Почему бы нам не заглянуть в лавку миссис Бертон и подобрать что-нибудь подходящее для вас?

— Варгус!

На мгновение у леди Аделаиды перехватило дыхание.

Никогда до этого он не дарил ей подарков, за исключением цветов, что, как она знала, выбирал для нее его личный секретарь, да и то, в порядке формальности.

Затем, сказав себе, что она уже не юная девица, которую можно скомпрометировать подарком, леди Аделаида рассудила, что принять что-нибудь от графа будет шагом в верном направлении.

— Не могу представить более замечательного способа отпраздновать ваше возвращение. К тому же, как вы заметили, лавка миссис Бертон находится в соседнем доме.

— Итак, пойдемте, — сказал граф. — Мне кажется, Аделаида, что ни у одной женщины в мире никогда не будет достаточно шляпок.

— Конечно, красавчик, — ответила леди Аделаида со взглядом, который должен был означать восхищение.

Она не заметила, как сжались губы графа, и не догадывалась, что он борется со страстным желанием заявить ей, что передумал.

Затем вместе с весело щебечущей леди Аделаидой он вошел в лавку миссис Бертон и, как ожидал, увидел знакомую фигуру в сером платье.

Глава 3

Размышляя о своей хитрости, граф направил фаэтон на некую пыльную улочку, на которую, как он знал, выходили Задние двери магазинов с Бонд-стрит.

Одного взгляда на юную модистку, впервые встреченную им накануне, было достаточно, чтобы убедиться в том, что она еще более привлекательна, чем ему помнилось, а цвет ее волос был поистине уникален.

Это был тот оттенок, которого тщетно пытались добиться девушки-хористки с помощью искусственного окрашивания.

Но в случае с модисткой не оставалось никаких сомнений, что цвет волос девушки был натуральным и как нельзя лучше подчеркивал ее большие глаза.

Стройность наделяла ее неземной грацией, по сравнению с которой леди Аделаида казалась тяжелой и несколько неуклюжей.

Граф был достаточно умен, чтобы не слишком пялиться в противоположный угол магазина или проявлять свой интерес к чему-то иному, помимо своей спутницы.

В ее роли выступала леди Аделаида.

Она была так поглощена мыслями о подарке, что казалась еще более шумной, чем обычно, и без умолку болтала, заигрывающе стреляя в сторону графа глазами и растягивая губы в зовущей улыбке, которую сама считала неотразимой.

Миссис Бертон предложила ей примерить несколько шикарных шляпок.

Всякий раз, когда леди Аделаида поворачивалась к графу за советом, ей казалось, будто бы она видит восхищение в его глазах, и, желая подольше пробыть рядом с ним, продолжала просить шляпки все новых фасонов.

Она перемерила уже с дюжину, когда граф обратился к миссис Бертон:

— Вчера мне особенно понравилась одна шляпка. Одна из ваших помощниц показывала ее клиентке в гостинице Флетчера неподалеку от Друри-лейн.

Леди Аделаида насторожилась.

Ей срочно захотелось разузнать, кого граф мог навещать в том районе, и она подозревала, что то, должно быть, была актриса из Королевского театра или Ковент-Гарден.

Ситуация не давала повода для тревоги. Но она не желала, чтобы граф обзавелся новой пассией, она знала от Ричарда, что его интерес к прежней, которую он часто посещал и одаривал драгоценностями, уже угас.

Если он в будущем собирался оставаться столь же щедрым в отношении драгоценностей, то ей хотелось иметь их самой, хотя самым дорогим подаркам она более предпочла бы золотое обручальное кольцо.

У нее хватило ума не задавать вопросов, и она продолжала слушать разговор.

— Могли бы вы, ваша светлость, как-нибудь ее описать? — спросила миссис Бертон.

— Вроде как, она была черной, — неуверенно сказал граф, — с красной или розовой оторочкой… Я, правда, не помню. Может быть, ваша помощница сумеет подсказать.

— Должно быть, это Тэлия, то есть мисс Карвер, — пробормотала миссис Бертон. — Я спрошу ее.

Пройдя через зал, она скрылась во внутреннем помещении лавки, куда незадолго до того ушла Тэлия, и через некоторое время вернулась, держа в руках черную с красным шляпку, которую граф превосходно помнил. Однако своего он добился — теперь ему было известно, что юную модистку зовут Тэлия Карвер!

Только после того, как ее перевели в главный отдел магазина, к Тэлии стали обращаться по фамилии, предваряя ее словом «мисс».

Остальных работниц называли по имени, но из-за ее обаяния и несхожести с многими другими помощницами, у которых в отсутствие клиентов проступало высокомерие, все, начиная с миссис Бертон, продолжали обращаться к ней «Тэлия».

Леди Аделаида пришла в восторг от черно-красной шляпки, и после того, как она велела отправить шляпку к ней домой, а граф распорядился выслать счет на его адрес, они вышли из лавки.

Он умышленно не бросил ни единого взгляда в сторону Тэлии, но был уверен, что и она ни разу не взглянула в его сторону, что для него было порядком удивительно.

Остановив лошадей напротив обшарпанной двери, граф не сомневался, что она обратит внимание хотя бы на фаэтон, если уж не на него самого.

Когда грум направился к лошадям, он спрыгнул на землю и с удивлением отметил, что ожидание встречи вызывает у него нетерпение.

Уже давно его не заинтересовывала женщина, не успевшая заранее пофлиртовать с ним за ужином или не намекнувшая со всей очевидностью, что не прочь оказаться с ним вдвоем где-нибудь в саду или в музыкальном салоне.

Прошлым вечером, две красотки, представленные ему принцессой, достаточно ясно дали ему понять, чего они хотят, и уже через пару минут графу они порядком наскучили.

Со свойственной ему циничностью граф полагал, что ухаживание за юной модисткой вряд ли будет сильно отличаться от всех прочих.

В то же время, вспоминая ее стремительный уход из комнаты Женевьевы, он признавался, что девушка не выразила желания не только встретиться, но и заговорить с ним еще раз.

«Несомненно, я был чересчур оптимистичен, ожидая найти в ней что-то новое, — говорил он себе. — И все же цвет волос поразительно оригинальный».

Дверь лавки отворилась, и граф в нетерпении замер, но вместо Тэлии на улицу вышли другие женщины.

Большинство из них были среднего возраста или старше, за исключением двух совсем молоденьких девушек, которые, как подозревал граф, были из тех, кого называют «примерщицами»и кто занимает самые нижние и малооплачиваемые должности у миссис Бертон.

Привычка узнавать в мельчайших подробностях обо всем, что его интересовало, завела графа в книжную лавку, где он рассчитывал найти какие-либо сведения о магазинах и их работниках.

Его счет был открыт в нескольких местах, но ближайшей к Уайт-клубу была лавка Джона Хэтчарда, на Пикадилли, 190.

Он был поставщиком королевы Шарлотты, в то время как у Николи с Пэлл-Мэлл покупал книги сам король.

Как и предполагал граф, в лавке было много женщин и мужчин, как представителей светского общества, так и более простых людей. Многие были поглощены беседой за чашкой кофе.

Джон Хэтчард заметил графа и немедленно кинулся ему навстречу, кланяясь в знак уважения.

Несмотря на то что граф регулярно пополнял свою библиотеку, обычно покупки совершались секретарем и позже доставлялись в Хеллингтон-Хаус.

Граф высказал Хэтчарду свои просьбы.

— Это несложно, милорд, — ответил мистер Хэтчард. — У меня есть «Мемуары старого мануфактурщика» пера Уильяма Эббота, а в книге миссис Гэскелл под названием «Крэнфорд» имеются упоминания о владельцах самых разных лавок — от бакалейщиков до торговцев сыром.

Граф пролистал книги и, рассудив, что от них может быть хоть какой-то прок, взял их с собой, отказавшись от настойчивых предложений мистера Хэтчарда доставить покупку на дом.

Дома он внимательно ознакомился с содержанием книг и теперь, видя выходящих из лавки женщин, которые разглядывали его с удивлением и любопытством, размышлял, что не каждый день возле их задней двери вечером дожидается некто из тех, кого слуги обычно именуют ухажерами.

Они продолжали оборачиваться до самого конца улицы, но граф терпеливо ждал, предполагая, что Тэлия навряд ли воспользуется главным выходом.

В этом он был прав, и спустя минут десять после ухода остальных работниц она вышла из двери.

На ней была все та же, скрывающая лицо, шляпка. К тому же, закрыв за собою дверь, Тэлия низко наклонила голову и не заметила ожидавшего ее мужчину.

Сначала краем глаза она увидела лошадей, но прежде чем Тэлия подняла на них свой взор, граф уже стоял перед ней.

— Добрый вечер, миссис Карвер!

Какое-то мгновение казалось, что от изумления девушка лишилась дара речи. Но, справившись с собой, она ответила тем самым, так запомнившимся ему тихим музыкальным голосом:

— Добрый вечер, милорд.

Она попыталась пройти мимо, но граф загородил ей дорогу.

— Надеюсь, — сказал он, — вы не откажете мне в удовольствии отвезти вас домой. Этот фаэтон дожидается вас!

— Благодарю, ваша светлость, но меня ждут.

Такого ответа граф совершенно не ожидал услышать.

Он обернулся, ища глазами какую-нибудь повозку, но увидел лишь проезжавшего извозчика да нескольких прохожих.

— Похоже, вы ошиблись, — сказал он. — И мне остается лишь повторить свое предложение. Миссис Карвер, я намерен с шиком прокатить вас до дома!

— Этого предложения я принять не могу, милорд, — сказала Тэлия, и граф уловил в ее голосе стальные нотки.

Она шагнула в сторону и, прежде чем граф успел ее остановить, быстро зашагала по улице. Он смотрел ей вслед, не зная, что ему следует предпринять.

Затем он увидел, как навстречу ей направилась пожилая женщина, одетая во все черное.

Они остановились, с минуту о чем-то поговорили и скрылись за углом.

Граф снова запрыгнул в фаэтон. Он проследовал за Тэлией и как раз успел увидеть ее, заворачивающую за второй угол на Хэй-Хилл.

Снова он последовал за ней, но тут ему преградил дорогу экипаж, запряженный четверкой лошадей, и когда граф двинулся дальше, он заметил лишь край ее платья, растворявшийся в темноте Ленсдаунской аллеи.

Это по крайней мере дало ему понять в какую сторону направлялась девушка, так как Ленсдаунская аллея была короткой дорогой на Керзон-стрит.

К тому времени, как граф пересек Беркли-сквер и, проехав мимо Ленсдаун-Хауса, достиг Керзон-стрит, Тэлия и ее старшая спутница были уже далеко впереди.

Как умело ни правил граф, увидев Тэлию, сворачивавшую под арку, ведущую к Шеппердз-Маркет, ему в голову пришла неприятная мысль о том, что его все же перехитрили.

Проехать за нею следом на фаэтоне было невозможно, и, повернув обратно на Керзон-стрит, граф утешал себя тем, что по крайней мере он узнал о месте ее обитания.

Уже почти у начала улицы граф принял решение.

— Вылезай, Генри, — сказал он груму. — Пойдешь в Шеппердз-Маркет и выяснишь все о миссис Карвер. Не думаю, чтобы в таком крохотном селении не нашлось бы того, кто бы дал тебе ее адрес. Узнай, живет ли она одна или с семьей. Выясни все до мелочей, но расспрашивай осторожно. Я знаю, что тебе можно доверять.

— Я буду быстр, как только могу, милорд, — ответил грум.

Это был далеко не первый случай, когда хозяин посылал его выполнить какое-нибудь странное задание, и, поскольку Генри частенько доводилось доставлять цветы, письма и подарки разным дамам, которыми увлекался граф, в обществе прочих слуг он заработал шутливое прозвище — Эрос.

— Ну тебя, Генри! — отмахивались горничные. — Крыльев у тебя нет, да и вряд ли когда будут!

— Э! Вы и не представляете, каких делов я могу наворотить со своим луком и стрелами! — важно заявлял Генри. г Со смехом он принимался гоняться за ними по дальним коридорам Хеллингтон-Хауса, пока дворецкому или управляющему не удавалось их утихомирить.

И вот Генри выпрыгнул из фаэтона и направился обратно, в сторону Шеппердз-Маркет.

Подобно иным слугам, он восхищался своим хозяином не только из-за его внешности, но и оттого — , что его светлость был порядочным человеком и работать на него означало занимать завидное положение.

Граф понятия не имел, что каждый его слуга предпочитал работать на холостяка.

Большинство из них считали, что, если бы их хозяин был женат, жизнь стала бы куда более тяжкой, трудной и менее свободной.

Граф требовал наилучшего исполнения работы, но при этом никогда не был мелочным или жадным.

Среди слуг не было такого, кто бы не сетовал на то, что, вздумай хозяин обзавестись семьей, его сварливая или, того хуже, скупая жена положила бы конец их безмятежной жизни.

В одном Генри был уверен — его хозяину не взбрело бы в голову искать себе жену в Шеппердз-Маркет, а стало быть, он собирался предложить девушке в сером какое-то место среди прислуги.

Работники конюшен некоторое время назад заключали пари о том, как скоро место очередной дамы сердца графа будет заполнено новой пассией.

«Пусть у нее будет шанс!»— подумал Генри.

Было шесть часов вечера, когда покой графа, читавшего газету, нарушил дворецкий, сообщивший, что Генри просит уделить ему время.

— Проводите его ко мне! — распорядился граф.

Генри вошел в комнату с такой широкой улыбкой на лице, что графу стало понятно без слов: его миссия удалась на славу.

Грум был худосочен и невысок ростом, из-за чего казался куда младше своих лет, но, как было известно графу, его опыт обращения с лошадьми был колоссален.

Кроме того, он был безукоризненно честен, однако не без авантюрной жилки, что было не чуждо и самому графу.

Он отложил «Морнинг пост»в сторону.

— Ну, Генри?

— Я все разузнал о ней, милорд! Она живет в маленьком домишке, номер восемьдесят два.

— Одна?

— Нет, милорд. С ней живет ее матушка, которая, как все уверяют, уже давно больна. К ней постоянно ходит доктор. А женщина, что была с ней, — служанка. Зовут ее Анна.

Говорят, она настоящий лев, когда дело доходит до покупок Всегда ухватит лучшие куски — как бы мало ни брала.

Граф улыбнулся.

Он понял, что Генри производил свою разведку по мясницким лавкам, которых в Шеппердз-Маркет было достаточно.

— Что-нибудь еще, Генри? — поинтересовался он.

— О молодой леди все отзываются хорошо, милорд. Говорят, пришлось ей тяжкое время пережить, покуда работу на Бонд-стрит не нашла. С тех пор довольствуется своим куском хлеба и, как я слыхал, не ждет иных милостей.

Граф узнал все, что ему требовалось.

— Спасибо, Генри.

— Рад стараться, милорд! — насмешливо откликнулся Генри.

И с дерзкой улыбкой вышел из комнаты.

Граф, не терпевший фамильярности в отношениях с прислугой, был куда более снисходителен, когда дело касалось Генри.

Возможно, дело было в невысоком росте Генри. К тому же он был не только полезен, но и надежен, а это, как убедился граф на полях сражений, было куда более нужным качеством, чем великосветские манеры.

Стараясь не погонять себя, граф поднялся на ноги и, выйдя в холл, взял из рук слуги шляпу и трость.

— Запрягать экипаж, милорд? — обратился к нему один из слуг.

— Нет, я пройдусь пешком, — ответил граф.

Он вышел из дома. От южного края Беркли-сквер было рукой подать до Шеппердз-Маркет, и граф так или иначе собирался пройти туда пешком.

Несмотря на поздний час, мелкие лавки были еще открыты в расчете на покупателей, возвращавшихся с работы.

Их владельцы не думали брать пример с крупных магазинов, работавших в строго определенные часы, и устанавливали свои собственные порядки.

Хозяева лавок были людьми дружелюбными и большей частью знали друг друга, как это бывает в маленьких деревушках, подобно которым Шеппердз-Маркет и оставался веками.

Графу не составило труда отыскать среди крохотных домишек нужный ему восемьдесят второй, который, как ему показалось, в основном населял ремесленный люд.

Подойдя ближе, он с удовлетворением отметил царящую в доме чистоту — опрятные занавески украшали окна с вымытыми стеклами, а старинные ручки, с помощью которых стучали в двери, были отполированы до зеркального блеска.

Граф взялся за ручку и постучал.

Вскоре послышались шаги и дверь отворилась.

Пожилая женщина, одетая, как положено солидной служанке, которая, как уже было известно графу, состояла при Тэлии, воззрилась на него с нескрываемой враждебностью.

— Я хочу видеть мисс Карвер, — требовательно заявил граф.

— Мисс Карвер нет дома, милорд.

По интонации женщины граф догадался, что Тэлия рассказала о нем служанке, видевшей, как он разговаривал с ней на улице.

— Боюсь, это не правда.

— Мисс Карвер не принимает, милорд.

В голосе женщины слышалась уже открытая неприязнь, на тот случай, если до графа еще не дошло, что означают слова «ее нет дома».

— Думаю, меня она примет, — упрямо произнес граф.

С этими словами граф шагнул вперед, и, поскольку ростом он не был мал, Анна машинально отступила.

На какой-то момент она замешкалась. Затем, словно испугавшись своего грубого обращения со столь высокородным гостем, она отворила дверь комнатки, находившейся слева в коридоре, и сказала:

— Пусть ваша светлость подождет здесь.

Граф вошел в маленькую гостиную. Комната была обставлена со вкусом, хотя в ней и не находилось ни одной ценной вещи. Однако в глаза бросался заваленный бумагами стол, и граф подумал, что Тэлия, должно быть, привыкла делать эскизы шляпок, прежде чем приступать к их искусной отделке.

Он стоял спиной к камину и насмешливо улыбался, размышляя о том, какой переполох наверху вызвало его прибытие.

Неожиданно отворилась дверь, и в комнату вошла Тэлия.

Граф заметил, что девушка сменила прежнюю одежду на простое муслиновое платье, которое ей было весьма к лицу и выгодно подчеркивало цвет ее волос и белизну кожи.

Бросив на нее взгляд, граф подумал, что, вне всякого сомнения, она была прелестна и гораздо красивее, чем все женщины, встречавшиеся ему в последние годы, что вызывало в его сердце чувство сродни триумфу. Настойчивость, с которой граф стремился увидеть ее снова, пока что полностью себя оправдывала.

И совсем не ожидал он того, что Тэлия, войдя в комнату и закрыв за собой дверь, стремительно приблизится к нему и еле слышным голосом произнесет:

— Вы не должны приходить сюда. Пожалуйста, уходите!

— Уйти? — изумился граф — Но почему?

— Потому что моя мать не должна узнать о вашем приходе.

Граф поднял брови.

— Неприязнь вашей матери относится только ко мне? — спросил он. — Или ко всем вашим знакомым мужчинам?

— У меня нет знакомых мужчин, — сказала Тэлия, — но моя мать придет в ужас, если узнает, что вы здесь.

— Так почему? — снова повторил граф.

— Потому что… — начала Тэлия, но осеклась. — Я не обязана давать объяснения, милорд. Анна уже говорила вам, что меня нет дома, и я прошу вас уйти.

— Я бы не хотел, — настойчиво произнес граф. — Мне необходимо поговорить с вами, мисс Карвер.

— Нам не о чем говорить друг с другом.

— Это мне решать, и, говоря откровенно, мне много о чем нужно сказать вам.

Тэлия подняла глаза к потолку, словно боясь, что их услышат наверху. Затем она снова умоляюще обратилась к графу:

— Прошу вас, уходите! Моя мать больна, и я не могу расстраивать ее. У нее и без того… довольно горя… А если она узнает, что вы… здесь, это… просто убьет ее!

— Тогда я, конечно же, ухожу, — сказал граф, — но коль уж мы не можем поговорить здесь, как вы понимаете, нам необходимо отыскать иное место.

— Это невозможно! — быстро ответила Тэлия.

— В таком случае мне придется остаться.

Девушка еле слышно вскрикнула:

— Как вы можете быть столь бессердечным, зная, что моя мать больна?

— Тогда где же мы можем поговорить? — настаивал граф.

Сверху послышался какой-то звук, и Тэлия снова бросила взгляд на потолок.

— Где угодно, только не здесь! — с отчаянием в голосе произнесла она.