Глава 6

Лоилия долго еще лежала без сна в своем купе.

Она думала обо всем, что произошло.

Колеса поезда твердили, что ее отец свободен.

Но она тревожилась о том, что может произойти, когда они доберутся до границы.

Лорд Брэйдон давал им инструкции, не похожие на прямые распоряжения.

— Совершенно неразумно, — говорил он, — бодрствовать и быть одетыми, как будто мы ожидаем допроса.

— А вы думаете… они будут… допрашивать? — с дрожью в голосе спросила Лоилия.

— Я уверен, что к настоящему времени, — спокойно произнес лорд Брэйдон, — Эдерснаер обнаружил исчезновение своего пленника. Он, конечно, известит тайную полицию и всех, кто имеет отношение к деятельности вашего отца.

Он заметил, как побледнела Лоилия, и, переменив тон, добавил:

— Но я не могу поверить, что судьба или боги помогли нам добиться такого успеха лишь затем, чтобы оставить нас теперь.

— Да… это невозможно, — промолвила она.

Ее глаза вновь ожили.

Она, должно быть, забылась на несколько минут, как вдруг услышала, что поезд с громыханием остановился.

Учащенное сердцебиение подсказало ей, что они достигли границы.

Несмотря на все попытки успокоить Лоилию, самого лорда Брэйдона не покидало ощущение тревоги, возросшей в минуты остановки поезда.

Однако он лежал, расслабившись, в своем купе.

Глаза его были закрыты, пока он не услышал негромкий, но требовательный стук в дверь.

Он проигнорировал его, и стук повторился, на этот раз одновременно с требованием:

— Откройте, пожалуйста, mein herr!

Недовольно ворча, как бы про себя, но достаточно громко, чтобы слышали за дверью, лорд Брэйдон протопал, якобы спросонья, от своей постели к двери.

Он отпер ее и чуть-чуть приоткрыл.

— В чем дело? — строго спросил он.

— Ваши документы, пожалуйста, mein herr!

— О Господи! — воскликнул по-английски лорд Брэйдон. — Почему вы требуете их в такую позднюю ночь?

Он оставил, однако, дверь открытой.

Пройдя к своему пальто, он вынул из кармана кожаный бумажник и бросил его на постель.

— Пожалуйста! — сказал он. — Вы найдете здесь также документы моей подопечной, которая едет в соседнем купе, и моего слуги, едущего в купе за нею, так что нет необходимости беспокоить их.

Чиновник, который, как он понял, старший офицер, окинул его цепким взглядом.

Лорд Брэйдон, громко зевая, забрался в постель и, откинувшись на подушки, закрыл глаза.

Чиновник очень медленно и внимательно просмотрел все три паспорта и сказал:

— Я так понимаю, mein herr, что вы обедали прошлым вечером с капитаном Эдерснаером.

Лорд Брэйдон открыл глаза.

Затем, словно собираясь с мыслями и вспоминая, он сказал:

— Эдерснаер? Да, конечно, как вы сказали, я обедал с ним. — Он посуровел. — Какое отношение это имеет к вам? — рассердился он. — Мой визит к командиру был частным, и причины моего посещения являются моим собственным делом и не касаются никого более.

Он говорил с чиновником так, как говорило бы с этим офицером его собственное начальство.

Почти извиняясь, тот объяснил:

— Я должен задавать эти вопросы, mein herr, поскольку Управление информировало меня о побеге заключенного, находившегося под арестом у капитана.

— Заключенного? Что значит — заключенного? — возмутился лорд Брэйдон. — Мы с капитаном обедали наедине в его частном доме, и если он держит заключенных под арестом в другой части города, я не имею об этом никакого представления.

Чиновник был явно ошеломлен его тоном и, задумавшись на мгновение, сказал;

— Я получил инструкцию, mein herr, попросить вас помочь военно-морской полиции в расследовании, ответив на некоторые ее вопросы.

— То, о чем вы просите, невозможно! — отрезал лорд Брэйдон. — Пожалуйста, информируйте полицию, что я возвращаюсь в Англию, получив официальное извещение через британское посольство о том, что ее величество королева требует моего незамедлительного присутствия в Букингемском дворце.

Его голос стал более негодующим.

— Поэтому не может быть и речи об отсрочке моего возвращения и на несколько часов, даже если бы я и хотел этого.

Чиновник выглядел неуверенно, очевидно, не зная, что предпринять в данной ситуации.

Лорд Брэйдон, видя его растерянность, заключил, что он не обладает достаточными полномочиями, дабы применить какие-либо меры задержания.

— Мне нечего сказать вам более, — объявил лорд Брэйдон.

Он произнес это надменным, властным тоном, что обычно не было свойственно ему.

— Передайте вашему начальству, что оно может связаться со мной в любое время через германского посла в Лондоне. Он знает мой адрес и является моим личным другом. В настоящий же момент я не располагаю временем для поисков или обсуждения заключенных, о коих не имею ни малейшего представления!

И завершил свое выступление на той же ноте:

— И постарайтесь понять — я совершенно не представляю, о чем вы говорите, мое общение с капитаном Эдерснаером ограничивалось исключительно дискуссией о гоночных яхтах.

Чиновнику ничего не оставалось, как положить паспорта, которые он держал в руке.

— Я понимаю, mem hen, — сказал он с неловким поклоном, — и, пожалуйста, извините за беспокойство, но я лишь исполняю приказ.

— Да, да! — Лорд Брэйдон зевнул, приняв довольно убедительный вид уставшего человека, коему все это страшно наскучило. — Захлопните дверь. Я не могу снова вылезти из постели, чтобы запереть ее.

Чиновник захлопнул дверь.

Он долго еще разговаривал шепотом в коридоре с двумя другими чиновниками и со стюардом вагона, решая, нужно ли будить Лоилию.

Согласно ее паспорту, она была мисс Джонсон.

Лорд Брэйдон не мог как следует расслышать слов.

Но по интонации стюарда он понял, что тот убеждает их в отсутствии чего-либо подозрительного в поведении этих троих пассажиров, севших в поезд в Берлине.

Немецкие чиновники, кажется, приняли на веру его свидетельство.

Однако на все это ушло немало времени, пока они не прошли дальше по коридору.

Поезд долго стоял на границе.

Лорд Брэйдон был недвижим, хотя догадывался, что Лоилия и ее отец встревожены не менее его.

Он опасался, что подозрительность чиновников не рассеялась и они свяжутся для получения дальнейших указаний от управления.

Наконец колеса вновь начали вращаться.

Лишь когда поезд набрал хорошую скорость, по всему его телу прокатилась волна облегчения.

Лорд Брэйдон почувствовал необходимость поговорить с Лоилией, убедиться, что она больше не испытывает страх.

Самому же себе он мог признаться в опасениях, что в последний момент их задержат.

Он надел длинный шелковый халат, который Тарстон Стэндиш прилежно извлек для него из чемодана.

Предстояла еще одна остановка, на границе с Нидерландами.

Но, как он и предполагал, проверка здесь была не более чем формальностью, и пограничники пропустили поезд, не беспокоя пассажиров.

Только после этого лорд Брэйдон вышел в коридор и постучал в дверь Лоилии.

— К-кто… это?

Он понял по голосу, что она дрожит, и ответил по-английски:

— Я хочу узнать, как вы себя чувствуете.

Она отодвинула замок, и дверь немного приотворилась.

На ней не было ничего, кроме ночной рубашки.

Ее глаза, потемневшие от страха, казалось, заполнили все лицо.

Он улыбнулся ей.

— Я только пришел сказать вам, что мы свободны и все привидения остались позади!

Ему хотелось увидеть ее улыбку.

Но она, словно дитя, напуганное темнотой, сказала:

— Вы… уверены… вы действительно… уверены? Я… я слышала, как тот человек разговаривал с вами… так долго, что… я была… напугана… очень напугана.

— Ну конечно, еще бы! — ответил он.

Покачнувшись слегка от движения поезда, он спросил:

— Могу я войти на минутку? Я боюсь потревожить вашего отца, надеюсь, он спит, но мне кажется, мы должны продумать дальнейшие наши планы, когда прибудем в Остенде.

Лоилия не ответила. Она прошла в свое купе и забралась в постель.

Лорд Брэйдон проследовал за нею, закрыл дверь и сел на край постели.

Она все еще смотрела на него с тревогой, и он поспешил сказать:

— Все в порядке, и, по-моему, я убедил их, что никто из нас ничего не знает о сбежавшем заключенном.

У нее вырвался тягостный вздох, казалось, из самых глубин ее существа.

— Может быть, глупо было с моей стороны так… испугаться… но я беспокоилась не только… за папу, но и… за вас тоже. В конце концов вы оказались… втянуты в это и… вас это не должно было коснуться.

— Я думаю, что без меня спасение вашего отца могло оказаться более трудным делом.

— Я не это имела в виду, — поспешила с объяснением Лоилия. — Вы были великолепны, поразительны… Никто не мог бы стать таким чудотворцем. — Она поколебалась немного. — Ио если бы мы вовлекли вас в беду… и папа, и я… страшно… раскаивались бы в этом всю жизнь.

По ее тону лорд Брэйдон понял, как много это значило для нее.

И он сказал спокойно:

— Я хочу, чтобы вы забыли все случившееся и в будущем знали только радость.

— Я готова к этому, — сказала Лоилия, — но у меня нет желания «., делать то… что вы предлагали.

Она мельком взглянула на него, боясь обидеть.

— Я должна присматривать за папой, и, кроме того, как я говорила вам, я не… гожусь для светской жизни.

— Понимаю ваши чувства, — промолвил лорд Брэйдон, — но мне все-таки жаль, что вы растрачиваете себя, ограничиваясь маленьким домом с несколькими акрами земли.

— Ну вот, вы обращаете мои же слова… против меня! — упрекнула его Лоилия.

— Вы же хотите, чтобы я расширял мои горизонты, — напомнил лорд Брэйдон. — Почему же мне не хотеть, чтобы мы расширяли ваши?

Она сделала безнадежный жест руками.

— Я думаю, истина в том, что я —» ни рыба ни мясо, ни добрая копченая селедка!«, как говаривала моя няня. Иными словами, никуда не гожусь!

— А сейчас вы становитесь сверхскромной, — заметил лорд Брэйдон, — но об этом мы поговорим в другое время. Теперь я пойду спать и советую вам поступить так же.

Он улыбнулся ей и встал.

Но прежде чем покинуть купе, он повернулся к ней.

— Просто помните, Лоилия, что мы одержали победу там, где люди не столь умные могли бы потерпеть поражение.

Он вновь улыбнулся ей, захлопнул за собой дверь и отправился в свое купе.

Лорд Брэйдон не поднимался, пока стюард не разбудил его.

Он сообщил, что в вагоне-ресторане накрывают к завтраку и что они прибудут в Антверпен через час.

Лорд Брэйдон не имел намерения идти в вагон-ресторан из опасения попасться на глаза кому-либо, кто знал его.

Ему пришлось бы тогда объяснять, почему Лоилия едет с ним.

Он очень хорошо знал, какие предположения вызовет у большинства его знакомых присутствие в его обществе молодой девушки без сопровождающих.

Он знал также, что у нее не возникло бы и мысли, будто в их совместной поездке можно усмотреть нечто предосудительное.

Поэтому он заказал завтрак в купе для себя и такой же — для нее.

Он был уверен, что Тарстон Стэндиш позаботится о себе сам.

Тот, однако, пришел в купе лорда Брэйдона лишь за несколько минут до прибытия в Антверпен.

Он все еще был в одежде слуги и выглядел значительно лучше, чем вчера.

Тщательно закрыв дверь, он сказал:

— Как ваш слуга я искренне прошу прощения за слишком долгий сон после того, как мы проехали границу.

— Я думал, — улыбнулся ему Лорд Брэйдон, — вы будете лежать без сна, в догадках, что же там происходит, и должен признаться, я сам изрядно перенервничал.

Он рассказал Тарстону Стэндишу обо всем, что произошло ночью.

— Думаю, все опасности позади, — добавил он, — но было бы весьма опрометчиво давать стюарду основания думать, будто мы ведем себя иначе, нежели должны вести себя, по его мнению, обычные пассажиры, — до тех пор, пока мы не окажемся на борту моей яхты, которая, надеюсь, ожидает нас в гавани.

Тарстон Стэндиш согласился с ним и начал поэтому прилежно собирать и паковать его вещи.

Затем он прошел в соседнее купе, чтобы уложить чемодан Лоилии.

К тому времени они уже подъезжали к вокзалу.

Лоилия поняла по взгляду отца, что она все еще должна вести себя так, будто он — слуга, за которого себя выдает.

Поэтому она вышла на платформу вместе с лордом Брэйдоном.

Они оставили Тарстона Стэндиша, чтобы он нашел носильщика и следовал за ним, пока они пойдут к гавани.

Они увидели яхту лорда Брэйдона, пришвартованную в стороне от причала, где стоял пароход, курсирующий через Канал.

На мачте яхты был поднят английский военно-морской флаг.

Он выглядел таким безошибочно британским, что Лоилия больше не могла медленно идти к трапу.

Она хотела бежать, зная, что на борту яхты сможет наконец почувствовать себя в полной безопасности и ей ничто больше не будет угрожать.

Тарстон Стэндиш расплатился с носильщиком, принесшим их багаж.

Затем, поднявшись на борт, он сразу пошел вниз.

Тревожась о нем, Лоилия поспешила следом по сходному трапу яхты.

Инстинкт подсказывал ей, что каюта лорда Брэйдона должна находиться в дальней части кормы, а каюты ее и отца должны примыкать к ней.

Она прошла в каюту слева.

Отец лежал на кровати с прижатой к боку рукой.

И тут она увидела, что пальцы его в крови.

— Папа! Папа! — закричала она. — Что с тобой случилось?

— Они заподозрили меня, — с трудом выговорил отец побелевшими губами, — и кто-то ударил меня ножом, когда я выходил из вокзала.

У Лоилии вырвался крик ужаса.

Она повернулась к двери, чтобы позвать на помощь, и заметила Уоткинса, идущего по коридору.

Он был без фуражки, макинтош скрывал его вульгарный пиджак.

— Папу ударили ножом! — закричала она.

Уоткинс сразу начал действовать.

Он снял макинтош и пиджак и послал Лоилию за капитаном, который, по его словам, знает все способы лечения ран, и стал принимать меры для предотвращения большой потери крови у раненого.

Позже, вспоминая все происшедшее, Лоилия говорила, что ей казалось, будто она вновь очутилась в прежнем кошмаре.

Лорд Брэйдон приказал немедленно отплывать, но не в открытое море, а идти вдоль берега по направлению к Кале , откуда начинался кратчайший путь через Канал.

— Если вашему отцу понадобится доктор, что, по мнению Уоткинса, маловероятно, — сказал он Лоилии, — мы сможем быстро зайти в какой-нибудь порт у побережья, а кроме того, надо пока ограждать его от качки в открытом море, желательно подольше.

Он говорил спокойно и уверенно.

Лоилия хорошо понимала, что для отца, находящегося в состоянии истощения, большая потеря крови может оказаться фатальной.

Уоткинс вернулся от своего пациента, и лорд Брэйдон отправил ее из своей кабины в салон.

Она сидела убитая горем, когда он вновь присоединился к ней.

Она не плакала, но лорд Брэйдон понимал, что она должна сейчас чувствовать.

Он сел рядом с ней на софу, покрытую красивым английским ситцем.

Он положил руку на ее стиснутые пальцы.

— Все могло быть значительно хуже.