— Красиво говорил! — насмешливо повторил Харви. — Представляю, что бы сказала Пруденс, если бы знала всю правду.

— А ты прямо-таки воздвиг Элвину крест между архангелом Гавриилом и святым Себастьяном, — заметил Уинстон.

— Тем более есть причина, почему не стоило выбивать пьедестал из-под его ног, — резко осадил его Харви.

— Перестаньте задираться, — умоляющим тоном сказал Гэри. — Уинстон обещал помочь, а если он что решит, то обязательно сделает.

— Спасибо тебе, — Уинстон довольно улыбнулся. Дверь открылась, и вошел Хадсон.

— Мистер Харви, Пруденс сказала мне, что вы хотели посмотреть книгу с почтовыми записями, — сказал он, — но мистер Ренуар еще не вернулся с похорон, и я сам принес вам ее.

— Большое спасибо, Хадсон.

Харви взял книгу из его рук и стал быстро листать страницы.

— Я и не подозревал, какое множество писем мы посылаем из этого дома, — заметил он. — Почта на нас так наживается, что, по-моему, должна выплачивать нам дивиденды.

Братья никак не ответили на шутку, и он понял, что они с нетерпением ждут, что он сейчас обнаружит.

— Вот! — сказал он наконец. — Мисс Марина Мильтон, 68 Итон-Террас, Лондон, Англия.

— Ну вот, теперь мы по крайней мере знаем, где она находится, — сказал Гэри.

— Вы, безусловно, хотите, чтобы я встретился с нею как можно скорее? — покорно спросил Уинстон. — Я, конечно же, сделаю это, но хотел бы вам напомнить, что это для меня чертовски неудобно. Завтра мне должны доставить новую машину, и еще я хочу подготовить двух пони для поло к началу игр в мае.

— Пони для игры в поло! — В голосе Харви послышалось презрение, он тяжело вздохнул.

— Мне сейчас в голову пришла одна мысль, — вдруг сказал Гэри.

Оба брата разом повернулись в его сторону.

— А именно? — поинтересовался Уинстон.

— О наших выборах будут подробнейшим образом писать в английских газетах. И если даже эта девица не имела никакого представления о том, кто есть Элвин, когда он находился в Швейцарии, сейчас материалы о Харви будут встречаться на каждом шагу, и там вполне может проскользнуть упоминание о смерти Элвина. И тогда она узнает…

— …как много денежек она сможет из нас вытянуть! — перебил его Харви. — И начнет повышать свою цену каждый день — и так до конца предвыборной кампании.

Уинстон не произнес в ответ ни слова, и Харви продолжал:

— Гэри прав, ну, конечно же, он прав! Нет никакого смысла ехать к ней в Лондон и там пытаться заставить ее молчать. Тебе нужно увезти ее куда-нибудь подальше. Во Францию, Испанию или Италию — куда угодно, лишь бы ты был уверен, что туда не приходят каждое утро свежие газеты на английском языке.

— Но у нас нет доказательств, что она знает настоящую фамилию Элвина, — сказал Уинстон.

— Но у нас нет доказательств и обратного, — возразил ему Харви. — И рисковать здесь было бы большой ошибкой. А кроме того, хотя Элвин и был ужасно худой из-за своей болезни, мы все равно очень похожи между собой. По крайней мере мама всегда замечала это.

— И добавляла при этом, что Уинстон из нас самый симпатичный! — заметил Гэри.

— Завидовать тут нечему, — сказал Уинстон. — Это лишь дополнительная ответственность!

— Так мы тебе и поверили, — засмеялся Гэри. — Ты знаешь не хуже нашего, Уинстон, что девушки падают при виде тебя, как кегли.

— Да говорю же вам, что это почти всегда только лишние хлопоты, — упорствовал Уинстон.

— Ну, заладил, — раздраженно сказал Харви. — У Гэри прекрасная идея, и мы должны ее обдумать. Уинстон, куда ты сможешь ее увезти?

— Еще нужно, чтобы она согласилась со мной поехать, — ответил Уинстон. — Вы, конечно же, хотите, чтобы я сообщил ей о смерти Элвина?

— Нет, у меня план получше, — сказал Харви.

— И какой же?

— В этой телеграмме она умоляет Элвина приехать к ней — ясно, что он обещал ей это. Так вот, он сдержит свое обещание!

— Что ты еще придумал?

Харви прищурил глаза — для бизнесменов с Уолл-стрит это всегда служило знаком, что он заключает очень выгодную для себя сделку.

— Мы пошлем ей телеграмму от имени Элвина, якобы он просит ее встретиться с ним в Италии, и укажем адрес нашей виллы. Таким образом мы заставим ее уехать из Лондона.

— Вилла в Сорренто? — воскликнул Уинстон. — Боже мой, я не был там уже целую вечность!

— Мы с Грэйс провели там две недели в 1900 году, — припомнил Гэри. — Вилла так отлично ухожена, будто дедушка только что выстроил ее или, точнее, возродил все ее романское великолепие. Правда, он затратил на это целое состояние.

— Если честно, я даже рад побывать там снова, — признался Уинстон. — По моим детским представлением, это самое прекрасное место на свете.

— Значит, договорились. — Харви решительно вернул разговор в деловое русло. — Мы пошлем ей телеграмму от имени Элвина.

— Отошли ее лучше сам из почтового отделения. Нельзя посылать ее отсюда, через Ренуара — он ничего не должен знать ни о каких телеграммах.

— А если девушка откажется ехать? — предположил Гэри. — Ведь она может не согласиться проделать такой длинный путь одна.

— Конечно, конечно, — нетерпеливо согласился Харви. — Но для того мы и держим огромную дорогую контору в Лондоне, чтобы они там делали все, что нужно, и именно в таких случаях! — Он решительно сжал губы и продолжал: — В конце концов, мы попросим Дональдсона телеграммой, чтобы он встретился с этой женщиной и убедил ее поехать в Италию. — Помедлив, он разъяснил: — Главное, чтобы нам больше не пришлось высылать ей ничего за подписью Элвина, — это может вызвать у нее подозрение.

— Понятно, — заметил Гэри.

— Тогда мы попросим Дональдсона, — продолжал Харви, — распорядиться приготовить виллу к приезду Уинстона и как можно скорее доставить туда Марину — или как там ее зовут… Если он не сможет привезти ее сам, пусть пошлет с ней дельного агента. Все можно устроить.

Харви умолк и посмотрел на братьев, ожидая одобрения.

— Это действительно неплохая мысль, — медленно проговорил Уинстон.

— У тебя есть лучше?

— Нет, мне и самому больше понравится заниматься уговорами этой девицы в Сорренто, а не в Лондоне.

— Я рад, что хоть кто-то этим доволен, — в голосе Харви чувствовалось раздражение. — Я не успокоюсь ни на минуту и не смогу спать по ночам, пока не узнаю, что ты уладил это дело, Уинстон. Я надеюсь, что ты избавишь от неприятностей и меня, и тех людей, которые доверили мне свои судьбы.

В конце своей речи он уже чуть ли не рыдал. Уинстон рассмеялся.

— Харви, не разыгрывай спектакль. Я постараюсь сделать все, что от меня зависит, хотя, не скрою, мне не доставит ни малейшего удовольствия утомительное путешествие в Европу в тот момент, когда я хочу быть дома. — Неожиданно его пронзила мысль. — А что мы скажем маме?

— О Боже! — воскликнул Харви и тут же нашелся: — Мы скажем, что тебе пришло срочное сообщение от какой-то твоей знакомой женщины.

— Она не очень-то будет этим довольна, — заметил Уинстон. — Для нее важно, чтобы я был рядом с ней именно сейчас, когда она в таком горе.

— Мама всегда считала, что сердечные дела — твои по крайней мере — на первом месте, — отозвался Харви с язвительной ноткой в голосе.

— Мне тоже кажется, — поддержал его Гэри, — что в душе она даже гордится твоими успехами. Она считает, ты пошел характером в Гамильтонов, которые, по маминым рассказам, вели себя весьма предосудительно с девушками в вересковых зарослях, за что их и попросили убраться из Шотландии.

— Я придумаю, что ей сказать, — сказал Уинстон, теряя терпение, — но если я узнаю, что ты, Харви, говоришь за моей спиной всякую чушь, как это уже не раз бывало, клянусь, я расскажу ей всю правду.

— Обещаю: буду помогать тебе всем, чем только смогу, — заверил его Харви. — А вот другая причина, почему тебе не следует ехать в Лондон, — у Трейси могут возникнуть всякие вопросы. Мы ведь не хотим,

чтобы ее высокомерный герцог задирал свой аристократический нос и говорил, что англичанин не мог бы попасть в такой переплет.

— Лично мне Осмунд нравится, — пожал плечами Уинстон. — Я не нахожу его высокомерным. Но с другой стороны, Трейси действительно не должна ничего об этом знать — вдруг там и в самом деле что-то есть? — С этими словами он направился к двери. — Я убежден, — закончил он на ходу, — в конце концов окажется, что вся эта история есть не что иное, как плод богатой фантазии Харви.

— Куда ты уходишь? — засуетился Харви. — Нам еще нужно составить телеграмму.

— Ты можешь сделать это и без меня, — ответил Уинстон. — Если мне и предстоит пересечь Атлантику — чего мне сейчас меньше всего хочется, — то я по крайней мере хотел бы проделать это с комфортом. «Кайзер Вильгельм Великий» отплывает завтра утром, и я хочу успеть на него.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Гэри и Харви посмотрели друг на друга.

— Поздравляю тебя, Харви, — сказал Гэри. — Я не думал, что Уинстон согласится на твое предложение.

— Если честно, я и сам не верил, — ответил Харви.

Уинстон взошел на борт «Кайзера Вильгельма Великого», когда тот готов был выйти из нью-йоркской гавани во время утреннего прилива.

Корабль, удостоенный Голубой Ленты Атлантического пароходства, перевозил двадцать восемь процентов всех пассажиров, отправляющихся из Нью-Йорка. Помимо комфорта, он предоставлял пассажирам множество развлечений, что помогало скоротать долгий путь через океан.

Уинстона же больше интересовал список пассажиров, копию которого он взял в конторе корабельного казначея.

Он брал билет в последний момент, но магическая фамилия Вандерфельд обеспечила ему одну из лучших кают, и только казначей знал, каких трудов стоило перераспределить других пассажиров так, чтобы не возникло никаких обид.

Тем не менее, как опытный путешественник, Уинстон сразу же проверил все свои комнаты, заранее дал щедрые чаевые коридорным и предоставил своему слуге привести все в порядок и устроить дела по своему разумению.

Сам же уселся в кресло, попросил принести напитки и принялся изучать список пассажиров.

Там не было никого из знакомых, кто обычно приветственно машет ему рукой на пристани, — обычай, который он ненавидел. Хорошо, что по настоянию Харви он так быстро покинул Америку — никто, кроме его семьи, не успел узнать о его отъезде.

— Ради бога, Уинстон, не вступай в разговоры с газетчиками, — предупредил его Харви. — Ты же знаешь, на что они способны, если только заподозрят что-нибудь неладное.

Но Уинстон больше беспокоился из-за матери.

— А я-то думала, ты побудешь со мной, радость моя, — со слезами сказала миссис Вандерфельд, узнав, что сын должен немедленно отплыть в Европу.

— Знаю, мама, мне тоже очень хотелось бы побыть сейчас с тобой, — ответил Уинстон, — но я обещал помочь своему другу, если у него будут трудности, и вот теперь он зовет меня.

— Он? — с подозрением спросила миссис Вандерфельд. — Ты думаешь, я поверю, что за этим не кроется женщина?

— Твоя голова всегда работает только в одном направлении, мама, — с улыбкой ответил Уинстон. — Должно быть, в тебе течет французская кровь, потому что ты всегда действуешь по принципу: «cherchez la femme!»3

— И не без причины! — ответила миссис Вандерфельд. — Я думала, ты уже порвал с той французской актрисой — как ее там звали?

— Габи Десли. Как ты о ней узнала?

— Я все знаю, — с удовлетворением ответила миссис Вандерфельд, — и, хотя ты решил не говорить мне правду о причине твоего поспешного путешествия, можешь быть уверен — я узнаю все его подробности рано или поздно.

— Конечно, узнаешь, мама, — согласился Уинстон.

Он сидел на краешке ее огромной кровати, отделанной в стиле баварского короля Людвига — в синих тонах с серебром. Занавески, скатерть на туалетном столике, наволочки на подушках и простыни — все было обшито настоящим венецианским кружевом, а кровать была отгорожена балюстрадой от остальной части комнаты, как это было принято в королевских спальнях Франции и Баварии.

— Боюсь, — сказал Уинстон, когда впервые увидел все это великолепие, — что только принцам крови дозволено заходить за балюстраду.

— Право же, Уинстон, ты не должен говорить в таком тоне, — ответила мать.

На самом деле она любила, когда он подшучивал над ней, особенно если речь заходила о ее обожателях — а их было немало, несмотря на столь почтенный возраст миссис Вандерфельд.

— Ты знаешь, Уинстон, — сказала она, с одобрением глядя на его красивое лицо, — я думаю, что ты — повторение одного из моих предков — пирата времен королевы Елизаветы. Вот уж он умел найти путь к сердцу женщины! Иначе он не пользовался бы таким успехом у королевы.

— И все же она осталась старой девой, — съязвил Уинстон.

— У меня на этот счет большие сомнения, — заметила миссис Вандерфельд, и ее сын расхохотался.

— Мама, если бы тебя сейчас услышал Харви, его хватил бы удар! Он всю свою предвыборную кампанию проводит под девизом чистоты и требует, чтобы мы тоже стали святошами!

— Вот уж кем бы я не хотела быть, — решительно сказала миссис Вандерфельд. — Харви ведет себя как старуха — да он всегда таким был! И все-таки мне страшно хочется увидеть его в Белом доме!

— Мне тоже, — согласился Уинстон, — он был бы просто счастлив, да он и смотрится гораздо лучше, чем Теодор Рузвельт!

— А что тут удивительного? — прервала его миссис Вандерфельд. — И потом, мне кажется, ты смотрелся бы в президентском кресле ничуть не хуже…

Уинстон в притворном ужасе поднял руки.

— Ты что, забыла 6 моей славе повесы?

— А может, пора подумать о том, чтобы остепениться? — возразила миссис Вандерфельд. — Ты достаточно поразвлекся за последние несколько лет, и я нисколько не осуждаю тебя за это. Но я бы хотела еще успеть увидеть твоего сына.

Уинстон засмеялся.

— Мама, ты совершенно права, но не можешь же ты в твои годы всерьез думать о смерти, хотя иногда и пытаешься пугать нас — как, к примеру, месяц тому назад. Ведь всем известно — ты унаследовала боевой дух от своих древних предков и запросто проживешь лет до ста.

— Да, я могла бы это сделать, но разве что вам на зло, — усмехнулась миссис Вандерфельд. — Пока я жива, я могу держать семью в своих руках, по крайней мере там, где это касается не тебя.

— А я, значит, исключение?

— Ты всегда был упрямым, непослушным ребенком, но если нужно, умел подластиться и добиться своего, даже когда был совсем маленький.

— Мне всегда нравилось все, что связано с тобой, мама, — сказал Уинстон. — Я, наверное, потому и не женился, что пока еще не встретил женщину, хоть вполовину такую же интересную, остроумную и привлекательную, как ты.

— Ну ты скажешь! — воскликнула миссис Вандерфельд. — Теперь-то я совершенно уверена, что ты от меня что-то скрываешь, иначе ты бы так не старался польстить мне. — Она смотрела на своего сына, и глаза ее искрились так же, как и у него. — Поступай как знаешь, — продолжала она, — а потом, когда возвратишься, расскажешь мне все как было. Даже я, старуха, заражаюсь твоим молодым азартом, когда слушаю все эти любовные истории.

— Для разнообразия — вдобавок к твоим собственным, мама? — лукаво спросил Уинстон, и миссис Вандерфельд снова рассмеялась.

Она нежно поцеловала сына на прощание.

— Береги себя, мой дорогой, — мягко сказала она. — После смерти Элвина ты у меня теперь младшенький, и я буду думать о тебе и молиться о твоем возвращении.

— Я вернусь, мама, — ответил Уинстон, — и постараюсь сделать это как можно скорее.

— И запомни, что я тебе сказала, — хочу увидеть твоего сына! — со слезами в голосе прокричала она ему вдогонку, когда он уже взялся за ручку двери.

— У тебя и так достаточно мужчин, которые тебя любят, — ответил ей Уинстон, отчего оба они весело рассмеялись, и закрыл за собой дверь ее спальни.

Просматривая список трехсот тридцати двух пассажиров первого класса, Уинстон нашел фамилию, которая привлекла его внимание. Граф и графиня Гленкерн занимали каюту на палубе «Б».

С графом он познакомился несколько лет назад. Это был пожилой пэр, когда-то выдающийся мастер псовой охоты. Будучи уже в возрасте — за семьдесят, — он сломал ногу и с тех пор большую часть времени проводил в инвалидной коляске.

За несколько лет до этого несчастья он вторично женился на очень привлекательной кареглазой француженке.

Ее парижская жизнь представляла собой довольно пеструю картину, но своим вступлением в английскую знать она утерла нос всем, кто осуждал ее за прежнее легкомыслие.

Уинстон познакомился с графиней Гленкерн полгода назад, когда она обедала с его сестрой в великолепном герцогском доме близ Оксфорда. За столом он сидел рядом с ней, и она заигрывала с ним так тонко, что он сразу понял, что они оба — великие мастера этого древнего искусства.

Уинстон Вандерфельд опустил список пассажиров — на губах его играла довольная, слегка циничная усмешка.

Путешествие обещало быть не таким скучным, как он предполагал.