Глава 7

Внезапно Сорильда пробудилась и поняла, что задремала, прислонившись головой к кирпичной колонне.

Она села на пол, чтобы быть поближе к свече, тщетно надеясь хоть немного разогнать холод, пронизывающий насквозь все тело; у нее появилось такое ощущение, будто на ней ледяной панцирь. Когда зубы застучали от холода, Сорильда подняла пышную юбку и прикрыла ею обнаженные плечи. При этом ей пришло в голову, что было бы теплее, если бы нижняя юбка прилегала к ногам, а не к кринолину из китового уса. Девушка стянула с себя каркас, и на какое-то время мягкий шелк немного согрел ее. Плотно завернувшись в юбку, она обхватила себя руками и села возле свечи.

Взглянув на нее теперь, Сорильда заметила, что свеча почти совсем исчезла и мигала — было ясно, что уже через несколько минут или даже секунд она погаснет.

И тогда она останется одна в полной темноте!

При мысли об этом Сорильда тревожно взглянула на дальние стены, остававшиеся в тени, зная, что в них замурованы гробы с останками давным-давно умерших монахов.

«Мне ничего не грозит, — уговаривала она себя. — Это же святые люди, они защитят меня от дурного».

Но они не смогли защитить ее от тех, кто запер ее в склепе по приказу — в этом она была совершенно уверена — герцогини.

Никто не найдет ее, она будет медленно умирать от голода и холода, и лишь через много лет обнаружат ее кости, завернутые в шелковое вечернее платье.

При мысли об этом ей захотелось кричать, но она сурово одернула себя: нужно молиться о помощи и верить, даже если кажется невероятным, что ее молитвы будут услышаны.

Когда Сорильда начала молиться, то обнаружила, что всем сердцем, всем существом своим она взывает к графу. Он такой сильный, такой выносливый; если кто-то и может ее спасти, так только он.

Пусть хоть сотня женщин побывала в его объятиях, что ей до того? — с отчаянием думала Сорильда, лишь бы только она могла прижаться к нему, лишь бы он спас ее из этой холодной, мрачной темницы.

— Видно, мне суждено быть узницей всю жизнь! — с рыданием прошептала Сорильда. — Сначала в замке, а теперь — в полуразрушенном склепе, где никто не догадается искать меня.

И тут она внезапно поняла, что оказалась еще в одном плену!

При одной мысли об этом Сорильда оцепенела. Не может быть!

Должно быть, подобное пришло ей в голову из-за пережитого страха, а не по какой-то иной причине.

Однако чем больше она отталкивала от себя эту мысль, тем яснее осознавала, что так оно и есть.

Она любит графа!

Это казалось невероятным, ведь она чувствовала к нему одно лишь презрение; однако теперь Сорильда поняла, почему была так счастлива последние несколько дней, когда вместе с графом каталась верхом, когда слушала его рассказы о том, что происходит в парламенте, когда слышала, как он смеется вместе с Питером Лансдауном.

Она любит его!

Тут же она беспомощно сказала себе, что это должно было случиться. Что знала о мужчинах она, после смерти родителей жившая в замке и видевшая только дядю и его ровесников?

«Было бы неестественно, если бы я не влюбилась в самого привлекательного мужчину на свете, — призналась она себе. — И вот теперь я — пленница любви!»

Сорильда попыталась рассмеяться, но ей до боли захотелось увидеть графа не только потому, что она ждала от него спасения, — просто ей хотелось быть с ним рядом.

Сколько других женщин стремились к нему точно так же, урезонивала она себя, но все равно ей хотелось ощутить его объятия, почувствовать на своих губах его губы.

«Быть может, мне лучше умереть», — сомнения терзали ее.

Какая это была бы мука — жить с ним рядом и знать, что она тоскует по нему так же, как герцогиня, как леди Алисон и множество других женщин, чьи имена ей были неизвестны.

Но несмотря ни на что ей хотелось жить!

Ей хотелось вновь увидеть графа, услышать его голос; увидеть насмешливый огонек в его глазах, возникавший, когда ему что-то показалось забавным, и услышать его смех — иногда он смеялся так по-мальчишески. — Я его жена! Жена! — твердила Сорильда. И тут же с отчаяньем подумала, что только зовется женой.

Как он разгневался из-за того, что был вынужден на ней жениться; Сорильда не могла отделаться от воспоминаний о том, что в Лондоне он ни разу не взглянул на нее, что они никогда не оставались наедине. «Может быть, теперь он относится ко мне… немножко по-другому?»— с надеждой вопрошала она.

Но скоро они вернутся в Лондон, а там найдется множество других, с кем он сможет говорить и танцевать, и никогда они не останутся наедине.

Сорильда знала: оттого, что она ему безразлична, ей будет одиноко даже среди шумной толпы гостей.

— Я люблю его! Люблю! — громко воскликнула она, и зубы ее застучали от холода.

Сорильда чувствовала, как веет холодом и сыростью от пола. У нее мелькнула мысль, что, вероятно, следует встать и походить, но пока она раздумывала, свеча мигнула в последний раз и погасла.

Наступила зловещая темнота; казалось, ее обступили призраки монахов.

Может, с отчаянием подумала Сорильда, зло, исходящее от герцогини, тоже окружает ее; вот уж, верно, тетушка потешается над тем, что она так легко попалась в расставленную ловушку.

«Как могла я оказаться такой глупой?»— искала ответа Сорильда.

Вновь, уже в сотый раз, она пожалела, что не вернулась в столовую и не сказала о случившемся графу.

«Теперь слишком поздно!»— в который раз укоряла она себя.

Она умрет здесь в холоде, и он никогда не найдет ее, никогда не узнает, как сильно она его любит.

«Приди! Приди!»— взывала она из глубины сердца.

Если бы только он обнял ее и хотя бы раз поцеловал, она могла бы умереть счастливой!

Но вслед за тем Сорильда одернула себя: что бы там ни было, но она должна бороться за свою жизнь.

Она заставила себя подняться и потопать ногами в атласных туфельках, рукой придерживаясь за колонну, чтобы не потеряться в темноте.

После этого она опять села и попыталась молиться…

Гораздо, гораздо позднее, трясясь от холода, словно в лихорадке, с вытянутыми вперед руками — на тот случай, если она на что-нибудь наткнется, — Сорильда пошла вперед и сумела дойти до ступенек.

Она поглядела наверх и, разглядев на стыке двух половинок двери узенькую полоску света, поняла, что уже, видимо, наступил день.

Она прислушалась в надежде услышать голоса, но до нее донеслись лишь слабые звуки пения птиц.

«Если поют птицы, значит, здесь никого нет и никто их не спугнул», — подумала Сорильда и поняла: кричать и звать на помощь бесполезно.

Надеясь, что наверху хоть немного теплее, она начала подниматься по ступенькам, но в этот момент по железным дверям забарабанил дождь.

Вслушиваясь в эти звуки, Сорильда почувствовала, как от одного только шума дождя ей стало еще холоднее.

Есть она не хотела, лишь ощущала внутри пустоту, но проходили часы, и ее начала мучить жажда. Она была готова попить хотя бы дождевой воды, но и ее достать было невозможно.

Медленно, очень медленно тянулось время; внезапно в страхе и отчаянии Сорильда начала звать на помощь, но голос отдавался эхом во мраке склепа, и она поняла, что никто ее не услышит.

На ступеньках сидеть было неудобно, поэтому она спустилась вниз, осторожно прошла обратно к колонне и села, прислонившись к ней спиной.

Она пыталась сообразить, долго ли ей придется умирать, но вместо этого поймала себя на том, что думает о графе.

«Ну почему именно он вошел в мою жизнь?»— спрашивала она себя.

Сорильде припомнилось, как он в замке вошел в ее спальню и удивился, заметив, что она сидит, откинувшись на подушки, и смотрит на него.

Потом с забившимся сердцем она вспомнила гнев, исходивший от него в тот момент, когда их венчали, и то, как холодно он заговорил с ней, когда они доехали до Лондона.

«Будь я умнее, — думала Сорильда, — то согласилась бы на его предложение жить раздельно; но тогда бы я никогда не полюбила его так, как люблю сейчас».

Было мучительно больно думать о нем, стремиться к нему и понимать, что он никогда не узнает об этом.

Интересно, что он сейчас делает. Ищет ли ее или просто решил, что она убежала и чем скорее он о ней забудет, тем лучше?

Быть может, он смеется над этим происшествием вместе с Питером Лансдауном, радуясь, что его брак длился так недолго и его больше не обременяет жена.

«Он хотел остаться холостяком, — продолжала размышлять Сорильда, — но все же когда-нибудь он мог подарить мне сына, который нужен ему, чтобы передать по наследству… титул».

Впервые она почувствовала, как на глаза навернулись слезы при мысли о том, что, если бы он дал ей ребенка, она была бы близка с ним. Хотя бы на одно мгновение она принадлежала бы ему, а он — ей.

Слезы не капали, а стояли в ее глазах, словно она уже умерла и в ней не осталось признаков жизни.

Ей становилось все холоднее и холоднее.

Дождь прекратился; он больше не стучал по железным дверям, но сырость чувствовалась все сильнее. Сорильде казалось, что ее парализовало от сырости.

«Герцогиня победила, — она вынужденно признавала это. — Сегодня или завтра я умру, и никто никогда не узнает об этом».

Девушка закрыла глаза, и ей почудилось, будто она все глубже и глубже погружается в темноту. Теперь она ни о чем больше не думала и только чувствовала, что уже лежит в холодной могиле…

Выйдя в холл, граф приказал лакеям:

— Пусть один из вас сбегает наверх и скажет мистеру Лансдауну, чтобы он тотчас же спускался сюда. И немедленно подать из конюшни коней!

Лакеи бросились исполнять приказания, но внезапно графу пришла в голову новая мысль, и он спросил:

— Где Дрейк?

— Кажется, он в спальне ее милости, милорд, — ответил дворецкий. — Он все время возвращается туда, будто ищет ее.

— Приведите его!

Питер Лансдаун спустился вниз; следом за ним привели Дрейка.

— Что случилось? — спросил Питер Лансдаун.

— Мы отправляемся к старому аббатству, — ответил граф. — Это недалеко.

В ту же минуту он услышал, что к входной двери подвели лошадей, и, не говоря больше ни слова, вышел и сел на вороного жеребца.

Уже ничего не спрашивая, Питер Лансдаун вскочил в седло и вместе с Дрейком последовал за графом.

Граф не поехал по подъездной аллее, как предполагал его приятель; вместо этого совершенно неожиданно он поскакал по газону, пока не обнаружил тропинку, ведущую сквозь кустарник. Здесь ему пришлось ехать медленно, наклоняя голову, чтобы свисающие ветки не сбили шляпу, по извилистой дорожке сквозь заросли рододендронов, готовых зацвести.

Через несколько минут граф выехал на неровную площадку, где располагалось старое аббатство.

Питер Лансдаун видел эти руины раньше и дивился, с чего граф решил, что Сорильда может здесь оказаться. Место хоть и живописное, но производило унылое впечатление даже в солнечный день.

Сейчас же, когда солнце садилось и приближалась темнота, оно выглядело мрачным, даже зловещим, и он понадеялся, что из-за несчастного ли случая или по какой-либо другой причине Сорильде не пришлось оставаться здесь все это время — две ночи и день.

Граф остановил коня в том месте, где когда-то находился центральный проход церкви, и спешился.

Питер Лансдаун последовал его примеру.

— Что ты высматриваешь? — осведомился он.

— Склеп, — отозвался граф. — Он где-то здесь.

— Ты думаешь, Сорильда могла случайно упасть туда? — нерешительно спросил Питер Лансдаун. — Но что она вообще здесь делала?

Граф не ответил. Он лишь вглядывался в кустарник и вдруг воскликнул:

— А вот и склеп!

— Но двери в нем закрыты на засов, — добавил он, — так что ее там быть не может.

Он отвернулся с разочарованным видом.

«Он переживает! Он действительно переживает, что не нашел ее!»— отметил про себя Питер Лансдаун.

Вчера, да и сегодня у него возникло подозрение, что во время поисков Сорильды граф испытывал вовсе не чувство долга, обязующее его найти пропавшую жену.

«Случилось то, на что я надеялся», — закончил мысль Питер Лансдаун, хотя и он опасался, что теперь может быть слишком поздно.

— Что будем делать теперь? — спросил он вслух.

— Раз уж мы здесь, то можно осмотреть все вокруг, — ответил граф скучным голосом. Но Питер Лансдаун воскликнул:

— Посмотри на Дрейка!

Граф повернулся лицом к склепу. Дрейк энергично разрывал мягкую землю вокруг запертой двери.

Мужчины поглядели друг на друга. Питер Лансдаун забрал у графа поводья лошади, а граф наклонился и отодвинул засов.

Засов скользил удивительно легко, словно был смазан совсем недавно. Затем граф потянул на себя сначала одну, а потом другую створку двери.

Дрейк возбужденно залаял и без всякого страха помчался по ступенькам вниз, в темноту.

Граф начал спускаться за ним следом. Услыхав радостный лай, он понял: Дрейк нашел то, что они искали.

— Миледи, выпейте еще немножко, для вашей же пользы, — уговаривала миссис Досон, но Сорильда покачала головой.

Горячий суп оказался необыкновенно вкусным, и она чувствовала, как постепенно мертвенный холод саркофага отпускает ее молодое тело.

С того момента, как граф привез ее, Сорильде казалось, что она беспрестанно пьет что-то теплое.

Она была в полубессознательном состоянии, но, когда граф вез ее домой, прижимая к себе, она понимала, что находится там, где и хотела быть; он отыскал ее, а все остальное не имело значения.

На руках он отнес ее вверх по лестнице в спальню. Смутно, будто издалека, из другого мира, она слышала, как он приказывает принести бренди, горячие кирпичи и приготовить ванну.

Затем появились служанки. Сорильда даже не пыталась как-то помочь им, а лишь наслаждалась ощущением тепла.

Медленно, очень медленно она возвращалась к жизни.

Ей казалось, что она умерла, но вместе с теплом в ее жилах вновь заструилась кровь; сначала бренди, а потом горячий суп начали согревать ее.

Теперь, согревшись, она лежала в постели и чувствовала, что не может больше сделать ни глоточка.

— Нет… благодарю вас… миссис Досон, — произнесла она слабым голосом.

— Его милость будет разочарован; да он и сам вам это скажет через несколько минут.

— Он… придет… навестить меня? Задавая вопрос, Сорильда услышала, как дрогнул ее голос. Миссис Досон ответила:

— Его милость сказал, что придет сразу же, как только переоденется и отобедает. Он тоже, должно быть, из сил выбился, ведь вчера не спал всю ночь, а потом целый день не слезал с лошади, да и сегодня утром вскочил чуть свет. Ну и задали вы нам страху, ваша милость!

Сорильде было ясно, что миссис Досон умирает от желания узнать, что произошло, но сейчас ей не хотелось говорить об этом.

Ее переполняло ощущение невыразимой радости оттого, что она жива и что спас ее именно граф.

Она взывала к нему, и он пришел и спас ее, не дал умереть от холода и мрака.

Она оглядела спальню и решила, что это самое прекрасное место в целом мире.

— Ваша милость, вам точно не холодно? — заботливо спросила миссис Досон.

— До чего… приятно… чувствовать себя… в тепле, — ответила Сорильда.

Она взглянула на ярко горевший в камине огонь, на канделябры из дрезденского фарфора, стоявшие по обе стороны ее туалетного столика, в каждом из которых горело с полдюжины свечей, и вспомнила погасший огарок маленькой свечки.

Сорильда закрыла глаза. Знать, что бояться больше нечего — это было замечательно. Она дома! Какое точное слово — дома! И привез ее сюда граф!

В дверь постучали, и у нее сильно забилось сердце. Миссис Досон открыла дверь.

— Входите, ваша милость, — услышала Сорильда. — Миледи говорит, что ей лучше.

Граф вошел в комнату, а миссис Досон вышла и закрыла за собой дверь.

Он постоял у дверей, глядя на Сорильду, лежащую на подушках, отделанных кружевом: по плечам рассыпались рыжеватые волосы, на бледном лице выделялись огромные зеленые глаза.

Он подошел к постели, и, повинуясь безотчетному порыву, не задумываясь, Сорильда протянула к нему руки.

— Вы спасли меня! — сказала она. — Я… звала вас, но думала, что… вы меня… не услышите.

Граф присел на край кровати и взял ее руки в свои.

— Мне кажется, я услышал тебя, — ответил он, — и понял: с тобой случилось что-то скверное и опасное. Я понял это почти в тот же самый миг, как это произошло.

— Я думала, что умру и вы… никогда не узнаете, где я, — тихо проговорила Сорильда. Он крепко сжал ее пальцы.

— Этому не суждено было случиться, — сказал он. — Ты в состоянии рассказать мне, как ты вообще очутилась в этом проклятом месте?

— Меня привел туда… мальчик. Граф был озадачен.

— Какой мальчик?

— Не знаю. Я была на террасе, и он сказал, чтобы я… немедленно шла к Дрейку. Я думала… с ним что-то… случилось.

— Почему ты не обратилась ко мне?

— Если бы вы знали, сколько раз я задавала себе этот… вопрос, — ответила Сорильда. — Я пошла за мальчиком к склепу, и когда он… показал туда, я подумала, что Дрейк, должно быть, упал вниз и… разбился.