— Вам не следовало… входить сюда! Уходите через… западную башню!

— Я пытался, — так же тихо ответил граф, — но кто-то поднимался по лестнице.

Сорильда мгновенно припомнила форейтора, поскакавшего к западной башне.» Должно быть, он обнаружил лошадь графа, — подумала она, — а затем по распоряжению дяди начал подниматься по лестнице к его спальне «.

— Простите за вторжение, — произнес граф по-прежнему тихо, — но под вашей дверью я увидел свет, а искать другое помещение у меня не было времени.

Сорильда вспомнила: когда она шла по коридору и стучала в дверь тетушкиной спальни, свечи в коридоре были погашены, и путь ей освещали только свечи из собственной спальни.

» Что ж, — решила она, — если графу повезет, дядя его не найдет и он сможет избежать огласки «.

В этот самый миг стало слышно, как герцог прошел мимо ее спальни, а еще через мгновение послышался звук открываемой чуть дальше двери. Затем совершенно отчетливо прозвучал голос тетушки:

— Эдмунд! Какой сюрприз! Почему ты вернулся?

— Где он? — загремел герцог. Не оставалось никаких сомнений — он был вне себя от ярости.

— Где — кто?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю! — бушевал герцог. — Когда я отыщу его, то выброшу из дома вас обоих, если только прежде не убью тебя! Герцогиня пронзительно взвизгнула от страха, потом воскликнула:

— О чем ты? Что ты такое говоришь? Я не понимаю тебя! Ответа не последовало, но послышался шум; похоже было на то, что он открывает шкафы и, ничего не обнаружив, с силой захлопывает дверцы. Затем послышались удаляющиеся шаги. Сорильда поняла, что дядя направляется в будуар и затем — в собственную спальню.

Она взглянула на графа широко раскрытыми глазами и заметила, что, пока она прислушивалась к происходящему, граф надел сюртук, повязал галстук и теперь, в полном одеянии, выглядел очень элегантно.

У Сорильды мелькнула мысль, что он очень красив и у Айрис есть основания предпочесть его своему стареющему мужу. Тут же она мгновенно сказала себе, что ненавидит их обоих, а их поведение шокирует ее и вызывает отвращение.

Отвернувшись от графа, она опять прислушалась к доносившимся издали голосам.

— Грум, которого вы слышали на лестнице, наверное, видел вашу лошадь, — шепотом сказала она.

— Знаю, — отозвался граф. Сорильда сочла его тон неуместно грубым — ведь если бы не ее вмешательство, герцог застал бы его в спальне жены.

— Как мне отсюда выбраться? — спросил граф, и опять она подумала, что разговаривает он невежливо.

— Взгляните в окно и выясните, уехала ли карета. Если уехала и если вам удастся проскользнуть мимо сторожей, то вы сможете выйти через парадную дверь, — сказала она.

— По-моему, это маловероятно.

С этими словами граф подошел к окну и отодвинул штору, чтобы выглянуть во двор.

В это самое время дверь спальни отворилась, и на пороге появился герцог.

Он мгновенно оглядел комнату, подмечая каждую деталь: Сорильда сидит в постели с распущенными рыжеватыми волосами, спадающими на ночную рубашку; граф, обернувшись на звук открываемой двери, рукой придерживает штору.

— Так вот вы где!

Голос герцога словно бы продолжал звучать в комнате — графу нечего было ответить, Сорильда затаила дыхание.

Но вот от дверей внезапно послышалось восклицание, и в комнате появилась герцогиня. На ней, как заметила Сорильда, был очаровательный халат из синего бархата, отороченный роскошным кружевом.

Широко раскрыв глаза, она пристально — как герцог перед этим — взглянула на Сорильду и графа, а затем всплеснула руками и воскликнула:

— Сорильда! Как ты могла! Испорченная девчонка! Откуда мне было знать, что ты поведешь себя так возмутительно?!

Сначала девушка ничего не поняла. Затем она с изумлением сообразила, что все смотрят на нее.

Не успела она открыть рот, как герцогиня обратилась к мужу:

— Эдмунд, я потрясена! Я просто в ужасе от случившегося! И как раз тогда, когда ты уехал! Я не верю собственным глазам!

Лицо герцога выражало гнев и подозрительность. Сузившимися глазами он посмотрел сначала на жену, а затем на графа.

Медленно, точно подбирая слова, он произнес:

— Милорд, мне не верится, что вас пригласила сюда моя племянница. Если память мне не изменяет, вы с ней даже не встречались.

— Значит, ты ошибаешься, Эдмунд! — быстро вмешалась герцогиня. — Теперь я припоминаю, что кто-то в доме — кажется, Харриет — говорила мне, что Сорильда посылала записку в Уинсфорд-парк и получила ответ.

Герцог открыл рот, но прежде чем он успел заговорить, герцогиня продолжала:

— Должно быть, так они и условились о встрече. Взглянув на графа, она добавила:

— Милорд, полагаю, вы с полной искренностью можете заверить моего мужа, что последние сорок восемь часов не получали письма за моей подписью.

Губы графа искривила едва заметная усмешка, и он заговорил — впервые с того момента, как герцог и герцогиня вошли в комнату:

— Это правда.

В первый момент Сорильда подумала, что он лжет. Но вслед за тем ей пришло в голову, что, быть может, тетушка действительно послала ему письмо без подписи. В таком случае доказать ее собственную невиновность будет еще труднее, чем сейчас.

Припомнив, как Айрис послала ее в конюшню с запиской для графа, как она, Сорильда, получила ответ, девушка поняла, что тетушка весьма умело поворачивает все против нее.

Сделав над собой усилие, Сорильда заговорила:

— Дядя Эдмунд… я хочу вам… сказать… Не успела она продолжить, как герцогиня, пронзительно вскрикнув, шагнула в ее сторону и заявила:

— Никто не будет слушать твои лживые измышления! Тебе не удастся ухудшить ситуацию еще больше! Мне стыдно за тебя, необычайно стыдно! Я позабочусь, чтобы дядя наказал тебя как следует!

Голос ее звучал мстительно, но Сорильда расслышала в нем тревожные нотки.

При свете свечей, стоявших возле ее постели, девушке стало ясно, что она не ошиблась.

Айрис действительно испугалась и теперь изо всех сил боролась за собственное спасение.

Граф подошел к герцогу поближе.

— Ваша светлость, — начал он, — прошу принять мои извинения за эту исключительно неприятную сцену. Надеюсь, вы позволите мне приехать завтра утром в любое удобное для вас время, когда я буду полностью готов принести свои дальнейшие извинения.

— И вы полагаете, они меня удовлетворят? осведомился герцог.

— Могу лишь надеяться на это, — ответил граф.

Казалось, мужчины ведут между собой осторожный бой на шпагах, великолепно сознавая серьезность и значительность сражения.

— Думаю, мало что из сказанного вами могло бы удовлетворить меня, Уинсфорд, — произнес герцог после краткого молчания. — Мне сообщили, что в мое отсутствие вы находитесь у моей жены.

— Кто мог тебе такое сказать? Кто мог так оклеветать меня? — перебила его герцогиня. — Ты получил анонимное письмо? Но в таком случае как ты мог поверить в подобную глупость? Я люблю тебя, Эдмунд! Мне нужен только ты! Как ты мог хоть на секунду вообразить, что я изменю тебе?

— Мой осведомитель привел очень точные факты, — холодно ответствовал герцог. — Мне сообщили, что граф проникнет в дом через западную башню — так оно, конечно, и было на самом деле, поскольку там привязана его лошадь, — и что ты» сгораешь от желания» его видеть.

Последние слова он произнес подчеркнуто медленно. Слушая его, Сорильда заметила, что тетушка, и без того бледная, побледнела еще сильнее, и поняла: должно быть, дядя процитировал фразу из подлинного текста записки.

— Ты заявляешь, — продолжал герцог; — что тебя оболгали, да и нашел я Уинсфорда в спальне не у тебя, а у своей племянницы, но только после того, как я вошел в дом и поднялся по лестнице — а на это ушло время.

Говоря это, он взглянул в сторону окна. Граф намеревался выглянуть во двор, для чего отодвинул штору, и теперь герцогу было ясно видно открытое окно.

— Странно, — бросил он, — что вы, Уинсфорд, не слыхали, как я прибыл, ведь окно этой комнаты выходит на парадный двор. У вас было время отыскать другое убежище, чтобы я вас не обнаружил, не так ли?

У Сорильды отлегло от сердца.

Дядя не поверил наговорам жены, и ее больше не будут впутывать в эту историю.

На мгновение она ощутила такое облегчение, что откинулась на подушки.

Однако герцог продолжал, осторожно выбирая слова:

— В то же время, если моя жена, по ее собственному утверждению, ни при чем, я, разумеется, обязан защитить честь племянницы, поскольку после смерти ее родителей являюсь ее опекуном.

Сорильда опять подалась вперед. Она не понимала, к чему он клонит.

— Следовательно, — продолжал герцог, — я должен потребовать, чтобы вы исправили содеянное единственно возможным способом.

Сорильда наблюдала, как при этих словах граф застыл на месте, а герцогиня, переводя взгляд с одного на другого, спросила:

— О чем ты, Эдмунд? Что ты такое говоришь?

— Выражусь яснее, — стальным голосом произнес граф. — В данных обстоятельствах единственный достойный выход для графа Уинсфорда — жениться на моей племяннице.

— Жениться? — восклицание это больше напоминало пронзительный крик. — Но ты не можешь на это рассчитывать!

— Отчего же? — отозвался герцог. — Дорогая моя, ты конечно же понимаешь, сколь глубока должна быть его привязанность к Сорильде, если поздно вечером он скачет к моему дому, тайком пробирается в него — разумеется, с ее помощью — и вот теперь обнаружен у нее в спальне в тот момент, когда она лежит в постели в одной ночной рубашке.

Герцог говорил язвительным тоном, и Сорильда не выдержала.

— Дядя Эдмунд… прошу вас… выслушайте меня.

Все повернулись к ней.

Три пары глаз смотрели в ожидании: что же она скажет? Глаза одного горели подозрением, двух других — тревогой.

«Я скажу правду», — подумала Сорильда.

Но в этот момент она поняла внезапно, словно кто-то подсказал ей: вот оно, спасение, о котором она молилась.

Вместо долгих лет тюремного заточения, при котором она подвергалась оскорблениям и жестокому обращению со стороны тетушки, перед ней открывалась совершенно иная жизнь.

Стать женой человека, которому она не нужна и которого презирает, может быть, противно и унизительно.

Но она была готова на что угодно, лишь бы освободиться от Айрис, которая третирует ее и превращает в ничтожество.

В течение шести месяцев та навязывала Сорильде свою волю настолько неумолимо, что девушка поняла: никогда не суждено ей познать что-нибудь иное, кроме унылого круговорота унизительных обязанностей; ее все дальше и дальше отодвигают на задний план и не позволяют встретить никого, кроме постоянных обитателей замка.

И вот — подходящий случай.

Желание им воспользоваться может показаться странным и безрассудным. Быть может, как Сорильде уже приходило на ум, это окажется пострашнее, чем все, с чем ей приходилось сталкиваться ранее, но, по крайней мере, она будет свободна от герцогини. В этот момент ничто другое для нее не имело значения.

На нее смотрели три человека, ожидали, что она скажет. И вот, несколько запинаясь оттого, что теперь она решила сказать совсем иное, а раздумывать было некогда, Сорильда произнесла:

— Дядя Эдмунд… прошу вас… простите… меня. Я могу только просить у вас… прощения.

В глазах герцога мелькнуло изумление.

Однако он тут же взглянул на жену и увидел на ее лице выражение облегчения, которое она не сумела скрыть; складки еще глубже обозначились на его лице, придавая ему циничное выражение, когда он повернулся к графу.

— Я жду, Уинсфорд.

Граф расправил плечи, точно солдат, шагающий навстречу неминуемой гибели, и произнес:

— Я могу лишь просить у вашей светлости позволения сделать предложение вашей племяннице.

— Я не только позволяю вам сделать это, — ответствовал герцог, — но и прослежу, дабы вы вернули ее на стезю добродетели, а посему предлагаю вам обвенчаться, как только будет получена специальная лицензия12. Чуть помолчав, он добавил:

— На это уйдет примерно сорок восемь часов. Сегодня среда, так что предлагаю совершить венчание здесь, в замке, и назначить его на пятницу в полдень.

— Но это просто смешно! — воскликнула герцогиня. — К чему такая спешка? Не лучше ли как следует все обдумать, а не действовать с опрометчивой поспешностью?

— Разумеется, но я забочусь о Сорильде, — ответил герцог и пояснил с сарказмом:

— Эта тайная связь, во время которой наверняка было множество тайных свиданий, может иметь нежелательные последствия. Поэтому, дорогая, как ты сама понимаешь, чем быстрее она станет его законной женой, тем лучше!

Сорильде показалось, что граф собирается что-то сказать, но герцог уже подошел к двери и широко распахнул ее.

— Доброй ночи, милорд! — произнес он. — Я отдам распоряжение своему капеллану приготовиться к венчанию и жду вас здесь в пятницу, в полдень, разумеется, с лицензией.

Граф наклонил голову. Вслед за тем, словно не доверяя своему голосу, он молча вышел из комнаты. Слышно было, как по коридору он направился к лестнице.

Прошло несколько минут, прежде чем герцогиня обрела дар речи и заговорила тоном, по которому Сорильда поняла, до чего она рассержена;

— Ну знаешь, Эдмунд! По-моему, это просто глупо. Конечно, Сорильда поступила чрезвычайно неосмотрительно, но, быть может, она вовсе не желает выходить замуж за графа, так же как и он — жениться на ней.

— В таком случае, — промолвил герцог, — то, что они условились встретиться в ее спальне, тем более достойно порицания.

Герцогиня издала невнятное восклицание, а герцог продолжал:

— Едва ли я могу допустить, чтобы моя племянница вела себя как распутная девка или чтобы граф гулял туда-сюда по моему замку, словно это какой-нибудь бордель, а посему приму жесткие меры, дабы впредь подобное не повторялось!

При этом он так смотрел на жену, что Сорильде стало ясно: у той не могло быть ни малейших сомнений по поводу истинного значения его слов.

В какой-то момент ей показалось, будто тетушка собирается возразить, но герцог заговорил снова:

— Разумеется, можно поступить иначе. Я могу выставить Сорильду за дверь, пусть сама о себе позаботится. Некоторые сочли бы это справедливым наказанием за подобное поведение. Или лучше сказать — преступление? Но я чувствую: как раз тебе-то и хочется, чтобы я проявил милосердие.

Теперь уже герцогиня прекрасно поняла, что угроза направлена в ее адрес. Сорильда, наблюдавшая за происходящим, заметила, что она вся сжалась и словно бы стала меньше ростом.

— Я не хочу, чтобы ты был жестоким, Эдмунд, — произнесла она дрожащим голосом.

— Я так и думал, — ответил герцог, — ну, а теперь пора и на покой. Я утомился с дороги. До чего приятно сознавать, что ты, дорогая женушка, так рада моему возвращению!

Герцог говорил, не скрывая сарказма. Со звуком, похожим на рыдание, герцогиня повернулась и вышла из комнаты.

Герцог направился за ней следом, но у дверей задержался и, обернувшись, взглянул на племянницу. Только теперь он заметил, как при свете свечей блестят ее рыжие волосы, только теперь разглядел в огромных глазах страх.

Тогда тихо, словно не желая, чтобы услышала жена, он произнес:

— В мужья тебе мог достаться кто-нибудь и похуже графа Уинсфорда!

Дверь за ним затворилась, и Сорильда закрыла лицо руками. Что она наделала? Что произошло? Казалось невероятным, чтобы всего за десять или пятнадцать минут случилось столь многое, и тем не менее в результате переменилась вся ее жизнь.

Мысленно возвращаясь к происшедшему, девушка попыталась представить, что она могла бы сказать в оправдание, не погубив герцогиню безвозвратно. Конечно, тетушка ловко заметала следы, и долгие язвительные споры не привели бы к доказательству собственной невиновности.

Дядя знал правду, в этом не было никаких сомнений. Его не ввело в заблуждение присутствие графа в ее спальне и притворство герцогини.

Он оказался достаточно проницательным и догадался, что если Сорильда услышала, как подъезжает карета, то именно благодаря ей граф успел перейти из спальни герцогини в ее комнату.

Тот, кто передал ему содержание письма, посланного герцогиней графу, несомненно сообщил и о том, что тот попадет в замок через западную башню.

Нет, герцог знал правду, решила Сорильда.

Вновь и вновь перебирая в уме все, что было сказано и сделано, она пришла к заключению: как бы она ни протестовала, в результате неизбежно произошло бы то же самое.

«В мужья тебе мог достаться кто-нибудь и похуже графа Уинсфорда!»

Последнее замечание дяди все еще звучало у нее в ушах. Сорильда спрашивала себя, как она сможет выйти за человека, пусть даже он хорош собой и великолепно держится в седле, если она бесконечно презирает его? Хотя Сорильда много читала, она была очень наивна и плохо представляла, как ведут себя люди в действительности. Когда она жила с отцом и матерью, в их доме редко обсуждались скандалы по той простой причине, что у ее родителей это вызывало скуку; у них было так много других тем для разговора, которые интересовали обоих.

Поэтому Сорильда даже не догадывалась, что в высшем свете для джентльменов вроде графа Уинсфорда обычным делом считалось множество affaires de coer13 с красивыми женщинами, которые не видели ничего позорного в измене мужу до тех пор, пока это удавалось держать в тайне. Многим пожилым государственным мужам и знатным дворянам наподобие герцога Нан-Итонского очень хотелось, чтобы в годы правления молодой королевы Виктории была забыта распущенность двух предыдущих монархов.

Да, конечно, Вильгельм IV и его жена Аделаида сделали все возможное, дабы атмосфера Букингемского дворца и Виндзорского замка стала совершенно иной, нежели та, которую породило беспутство Георга IV и его толстых и старых любовниц. Однако у короля Вильгельма было десять внебрачных детей от миссис Джордан, актрисы, поэтому многим было трудно серьезно поверить в его перерождение.

Королева Виктория казалась англичанам воплощением добродетели, ибо была очень молода, а поэтому — чиста и безгрешна. К тому же каждый знал: когда ей сообщили о том, что она станет королевой, она твердо сказала: «Я буду добродетельной!»

И принц Альберт был точно таким же. Одиннадцати лет он записал в своем дневнике: «Я твердо намерен стать добрым и полезным человеком».

Неудивительно, что при двух столь исключительных молодых людях Букингемский дворец стал иным, да и вся страна активно устремилась к пуританизму, что было полной противоположностью нарушениям приличий в эпоху правления сумасбродных дядюшек Виктории14.

Сорильда выросла в полной уверенности — ибо так говорила ей мать, — что женщины должны благотворно действовать на каждого, с кем приходится сталкиваться, но более всего они должны направлять и вдохновлять своих мужей и детей.

Читая книги по истории, а также романы сэра Вальтера Скотта и Джейн Остин, где леди и джентльмены вели примерную жизнь, Сорильда верила, что выйдет замуж тогда, когда найдет человека, которого полюбит она и который полюбит ее.

Она считала, что хоть и является племянницей герцога, не настолько знатна, чтобы ее брак устраивали по каким-то высшим соображениям, как случалось в королевских домах и семьях высшей аристократии в любой стране.

Иногда она пыталась представить себе будущего мужа и всегда видела его умным, обаятельным и любящим — таким, как ее отец.

И только когда молодая герцогиня приложила все усилия, чтобы сделать ее непривлекательной и лишить возможности встречаться даже с пожилыми мужчинами вроде друзей ее дяди, приезжавших в замок, Сорильда начала понимать, что может вообще не выйти замуж.

Ей уже виделось, что она навсегда становится рабыней капризной женщины, которая ее ненавидит, и не будет никакой возможности что-либо изменить.

Будь тетушка того же возраста, что и дядя, она могла бы умереть, но Айрис исполнилось только двадцать пять лет — она была на семь лет старше Сорильды и достаточно крепкого здоровья, чтобы пережить племянницу мужа.

«Что мне делать, мама?»— часто вопрошала девушка в ночной темноте.

Лежа в холодной спальне и слушая ветер, свистящий вокруг зубцов норманнских башен, она думала о том, что никто не придет ей на помощь, ведь даже мать ее покинула.

И вот теперь нежданно-негаданно дверь ее темницы отворилась, и она могла выйти оттуда; пусть не так, как ей хотелось бы этого, но все равно это было освобождение.

Сорильда попыталась молиться, но не находила слов.

Она лишь ощущала сильное беспокойство, скорее даже какой-то необъяснимый страх, и мучительную тревогу по поводу предстоящего завтра разговора с тетушкой.

«Она не захочет, чтобы я выходила замуж за графа», — подумала она и мгновенно с удовлетворением осознала, что Айрис ничего не в силах изменить.

— Свадебное платье тебе ни к чему, — заявила герцогиня Сорильде голосом резким, словно удар кнута: она говорила таким тоном с первого момента их утренней встречи.

Сорильде было неизвестно, что произошло между мужем и женой после того, как они отправились спать, но когда перед самым полуднем герцогиня спустилась вниз, красота ее явно поблекла, под глазами залегли темные круги. Сорильда подозревала, хотя и не могла проверить, так ли это, что герцог ночевал один в своей спальне.

Во всяком случае, с раннего утра он отправился кататься верхом.

Сорильда предвидела такую возможность и поэтому не пошла, как обычно, в конюшню. Вместо этого она оставалась в постели до прихода служанки, размышляя о том, что прошлой ночью ей, должно быть, привиделся страшный сон и такого никогда не могло случиться на самом деле.

Однако стоило ей только услышать, каким тоном заговорила с нею герцогиня, и она поняла: это все правда, и теперь ее тетушка вне себя оттого, что она выходит замуж за графа. — Но если у меня не будет свадебного платья, да и шить его явно некогда, что же вы предлагаете мне надеть? — спросила Сорильда. «— Все что угодно! Не воображаешь же ты, что граф будет смотреть на тебя!

Герцогиня произнесла это со злостью, но тут же через плечо оглянулась на дверь, словно боялась, что ее кто-то услышит.

Они были одни в гостиной. Герцог, вернувшийся после верховой прогулки, немедленно отослал с грумом в Лондон письмо с извинениями за то, что не присутствовал на собрании, куда его пригласила сама королева.

— Не могу понять, почему ты не сказала своему дяде, что не хочешь выходить замуж, — вновь заговорила герцогиня.

— Вы полагаете, он бы меня послушал?

— Я вот что подумала… — продолжала герцогиня, словно бы и не слышала, — ты могла бы сказать ему, что религиозные убеждения не позволяют тебе выйти замуж за столь светского человека. — Она помолчала и добавила:

— Или почему бы тебе не сказать, что ты подумываешь об уходе в монастырь?

— Потому что это не правда.

Сорильда взглянула на герцогиню, прямо в глаза, и вдруг поняла, что больше ее не боится.

До сих пор она в страхе съеживалась всякий раз, когда Айрис заговаривала с ней пренебрежительным резким тоном, от чего у нее возникало ощущение собственной незначительности.

Но в этот миг страх ее исчез, и она обнаружила, что больше не боится, ибо теперь у нее есть выход.

— Я отказываюсь, — твердо произнесла Сорильда, — совершенно и безоговорочно отказываюсь выходить замуж в одном из этих отвратительных унылых платьев, которые вы заставили меня носить с тех пор, как вышли замуж за дядю Эдмунда.

Герцогиня была поражена.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать! — со злостью воскликнула она. — Отправляйся к дяде и скажи ему то, что я тебе велела. Может быть, тогда удастся отменить эту кошмарную свадьбу.

— Даже если я и не выйду замуж за графа, — ответила Сорильда, — едва ли вам удастся встретиться с ним снова. Герцогиня зашипела от ярости и с размаху ударила девушку по щеке.

Для Сорильды это явилось полной неожиданностью; она пошатнулась от удара и очень тихо сказала:

— Если вы сделаете это еще раз, я пойду к дяде Эдмунду и скажу ему правду.

— Он тебе не поверит.

— Он оказался достаточно проницательным, чтобы понять и то, как граф оказался в моей комнате, — возразила Сорильда, — и то, что о его возвращении предупредила вас я.

Герцогиня прикусила губу, но тут же, совершенно теряя самообладание, топнула ногой.

— Что ж, выходи за него, если так хочешь заполучить титул! Но имей в виду: он сделает тебя самой несчастной женщиной на свете! И я буду рада — да, да, рада!

С этими словами она вышла из гостиной, хлопнув дверью, и Сорильда коротко рассмеялась, хотя от собственной смелости у нее неистово колотилось сердце.

Щека ее горела от пощечины, но девушка понимала, что выиграла сражение; это утешало уже само по себе после стольких месяцев унизительного подчинения.

Она тут же сказала себе, что ни за что не пойдет венчаться в таком отвратительном и унылом одеянии, с жирными волосами и в платье без кринолина.

Венчание состоится завтра, и купить что-либо не было времени.

В небольших городках вроде Бедфорда и Сент-Олбанса для нее не найдется ничего подходящего, то же самое относится и к Нортхемптону.

У Сорильды мелькнула мысль: не попросить ли ей дядю Эдмунда отложить свадьбу, но она тут же сообразила, что едва ли он согласится; да и потом, в случае задержки, тетушка наверняка отыщет какое-нибудь препятствие или причину, из-за которых свадьба может не состояться.

Сорильда знала, что Айрис безумно завидует тому, что она станет женой графа, и подозревала, хоть и не была уверена, что та действительно любит его.

Но такая любовь, думала Сорильда, не по мне, В ней нет ничего возвышенного.

Что бы там ни было, но по мере того как день близился к вечеру, не оставалось никаких сомнений: то ли из-за потери графа, то ли из-за того, как держался с ней герцог, но герцогиня была в подавленном настроении и явно опасалась за свое будущее.

Впервые, с тех пор как Айрис вышла замуж за герцога, она буквально ходила за ним по пятам, прекрасными голубыми глазами заглядывала ему в глаза и говорила с ним печальным голосом несправедливо наказанного ребенка.

Герцог разговаривал язвительным тоном и держался с ледяным холодом. Таким Сорильда никогда еще не видела дядю прежде, а для его жены это было явным потрясением.

Однако же Сорильда не собиралась глубоко вникать в их отношения, решив сосредоточиться на своих проблемах.

Она поднялась к себе в комнату, пересмотрела платья, висевшие в гардеробе, и решила, что выглядят они одно уродливее другого.

В отчаянии она забралась на чердак, где стояли сундуки, привезенные сюда после смерти ее родителей.

Она открыла один из них. Здесь хранилась одежда отца. На глаза Сорильды навернулись слезы. Глядя на его одежду, девушка вдруг поняла, что с тех пор, как умер отец, не было ни единого мгновения, чтобы она не тосковала о нем, чтобы ей не хотелось оказаться с ним рядом.

Как мучительно было сознавать, что никогда уже ей не поговорить с ним, никогда не задать вопросов и не получить ответов, все объяснявших и будивших воображение.

Она закрыла этот сундук и открыла другой, принадлежавший матери.

Когда умерла ее мать, Сорильде было только пятнадцать лет, так что большинство платьев было роздано маминым подругам, которые жили в стесненных обстоятельствах и были рады получить их не только из практических соображений, но и на память о той, которую любили.

» Ничего я здесь не найду «, — уныло подумала Сорильда.

Но тут на глаза ей попался каркас из китового уса, купленный матерью незадолго до гибели. В то время такие каркасы считались экстравагантными, ибо кринолины только начинали входить в моду, но ее мать всегда любила быть в числе первых.

Сорильда припомнила: она купила его в период траура и очень горевала, что должна носить черное в память о весьма далекой родственнице.

» С какой стати я должна одеваться в черное ради кузины Аделаиды? — спрашивала она мужа. — Она всегда была сварливой старухой и просто из кожи вон лезла, лишь бы досадить тебе, этого я не могу ей простить «.

» Британцы просто жить не могут без траура, — шутливо объяснил ей муж, — но, к счастью, дорогая, черный цвет тебе к лицу, чего не скажешь о большинстве женщин. — Откровенно говоря, — добавил он, обнимая ее, — с твоей белой кожей и рыжими волосами в черном ты выглядишь соблазнительной до неприличия!«

Мать рассмеялась. Вспоминая теперь этот разговор, из-под каркаса Сорильда вытащила черное платье — как раз такое, какое вполне подошло бы ей для венчания, будь оно белым.

Облегающий лиф был из мягкого шифона, такого тонкого, что казался прозрачным.

Неудивительно, подумалось Сорильде, что отец находил ее мать соблазнительной: черный цвет платья прекрасно оттенял белоснежную, словно магнолия, кожу и выгодно подчеркивал рыжеватый цвет ее волос, изумрудную зелень глаз.

Она хорошо помнила улыбку, появившуюся на прекрасном лице, когда мать разглядывала себя в зеркале перед тем, как отправиться на похороны родственницы.

— Папины степенные Итоны будут шокированы моим видом, — воскликнула она, — но, в конце концов, что они могут сказать? Я вся в черном, нигде нет ни единой яркой ниточки.

Яркие цвета были неотъемлемой частью ее самой, подумала Сорильда. Как раз этого ей, Сорильде, и не удалось сохранить за последние шесть месяцев, с тех пор как жизнь ее омрачило появление герцогини.

Яркие цвета рождались смехом. Смеялись не только губы матери. Смех искрился в ее глазах; казалось, даже волосы ее вспыхивали смехом.

Что бы они ни делали сообща, все выходило весело. В их доме царила радость, которой Сорильда не находила в замке и которой ей страшно не хватало.

Эту радость создавала любовь, любовь родителей друг к другу и к ней. От этого их жизнь приобретала особое очарование, а все трудности воспринимались как увлекательное приключение.

Сидя рядом с сундуком матери и держа в руках ее черное платье, Сорильде внезапно стало за себя стыдно.

» Мама ни за что бы так просто не сдалась, — подумала она. — Она бы боролась своими собственными способами и справилась с герцогиней, чего я сделать не сумела «.