— Полчаса назад, милорд!

— Хорошо! Тогда отплываем, капитан Бэйтсон.

— Слушаюсь, милорд!

Пока маркиз беседовал с капитаном, невысокий человек, оказавшийся, как она позднее узнала, камердинером маркиза, попросил ее сойти вниз.

Рокуэйна последовала за ним и оказалась в большой, очень комфортабельной каюте, где один из ее чемоданов уже лежал открытым и отчасти распакованным.

Рокуэйна увидела, что рядом с ночной сорочкой лежит вечернее платье.

— Я полагал, что после дороги, — сказал камердинер, — ваша милость захочет принять ванну.

— Большое спасибо. — Она действительно мечтала о ванне и понимала, что на яхте ванна — большая роскошь.

Она догадывалась, что ей отвели хозяйскую каюту, и только тут ей пришло в голову, что, возможно, маркиз намеревается делить эту каюту с ней.

Рокуэйна, естественно, не испытывала ни малейшего желания быть в каюте вместе с ним и со страхом подумала, что близится минута, когда она должна будет сказать маркизу всю правду.

Рокуэйна намеренно задержалась в ванне, полагая, что лучше будет, если маркиз все узнает, когда они уже будут в открытом море, тогда по крайней мере он не сможет отправить ее на берег.

Она услышала грохот якорной цепи и поняла, что они вышли из гавани. Так как яхта принадлежала маркизу, было вполне логично предположить, что она может развить большую скорость.

Когда девушка вернулась из ванной и увидела на постели ночную сорочку, она неожиданно почувствовала головокружение от нервного переутомления.

Она не спала предыдущую ночь, а теперь голова раскалывалась от морской качки.

«Отдохну хотя бы несколько минут», — сказала она себе.

Койка была удивительно удобной, а подушка показалась легким пушистым облачком, в которое она погрузилась и все забыла…

Сидя в постели, Рокуэйна спросила:

— Мы пересекли Ла-Манш?

— Именно так, миледи. Его милость приветствует вас и просит передать, что, если вы не возражаете, он хотел бы выехать через час.

Камердинер уже шел к дверям и на ходу добавил:

— Сейчас принесу вашей милости завтрак. Должно быть, стюард ждал за дверью, так как камердинер тут же вернулся и поставил поднос с едой около постели.

Посмотрев на еду, Рокуэйна почувствовала, что проголодалась. Ей стало интересно, что подумал маркиз, когда она накануне не пришла ужинать с ним и проспала всю ночь.

Завтракая, она думала о том, что в этот день, наверное, продолжится такая же гонка, как и вчера.

Как бы то ни было, она знала: маркиз не захочет откладывать отъезд в Париж из-за долгой беседы с ней, которая будет неизбежна, если он узнает, что она не Кэролайн.

«Лучше признаться во всем, когда мы приедем в Париж», — думала она.

Девушка оказалась права, предположив, что гонка будет продолжаться: когда она вышла на палубу, маркиз уже ждал на пристани в фаэтоне.

Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.

Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.

Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.

— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.

Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.

Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.

Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.

Первые два часа кони неслись словно ветер.

Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.

В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.

Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.

Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.

«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.

Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.

Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.

Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.

Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:

— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила:

— А каков рекорд?

— Двенадцать часов!

Было ясно, что он весьма доволен собой. Выйдя из фаэтона, Рокуэйна почувствовала, что ноги ее не держат.

В холле ее приветствовал слуга в роскошной ливрее. Она догадалась, что это придворный камердинер.

Он повел ее по изящной лестнице с золочеными резными перилами, затем по коридору, стены которого были увешаны прекрасными картинами, и, наконец, открыл перед ней дверь в комнату, которая, по всей вероятности, была спальней.

— Это собственный дом маркиза? — спросила она.

— Его милость приобрел его три года назад у герцога де Гревиля, мадам, — сказал камердинер, — и теперь мы имеем честь служить милорду.

Опочивальня выглядела очень романтично: расписной потолок, верхняя часть стен — в золотисто-белых обоях, нижняя обита панелями, задрапированными шелковой тканью голубого цвета.

Рокуэйна решила, что это прекрасный фон для ее светлых волос.

В алькове спальни, под шелковым балдахином, размещалась огромная кровать с золоченой резьбой. Однако Рокуэйна так устала, что заснула бы сейчас не только на таком ложе, но и в стогу сена.

— Это ваша femme de chambre, Madame[3], — сказал придворный камердинер.

Молодая женщина, которая развешивала в шкафу платья Кэролайн, повернулась и сделала реверанс.

— Ее зовут Мари, — продолжал он, — и я надеюсь, ваша милость будет ею довольна.

— Я в этом уверена, — ответила Рокуэйна. — Я очень устала, Мари, и хотела бы лечь спать.

Она сказала это по-французски, и Мари воскликнула:

— Миледи говорит на нашем языке, как парижанка!

— Merci, — поблагодарила Рокуэйна.

Она собиралась добавить, что наполовину француженка, но подумала, что, дойди такая информация до ушей маркиза, он несказанно удивится.

Вместо этого она сказала камердинеру:

— Будьте добры, передайте месье маркизу: я сожалею, что не смогу поужинать с ним, но путешествие было долгим и очень утомило меня.

— Я уверен, что месье маркиз поймет, — ответил камердинер.

Он вышел, и хотя Рокуэйна с удовольствием поболтала бы с Мари на языке своей матери, но от усталости она не могла произнести ни слова. Мари раздела ее, и Рокуэйна улеглась на райском ложе.

Она заснула в то же мгновение и уже не слышала, как камеристка вышла. Правда, позже ей показалось, что принесли ужин, но она лишь повернулась на другой бок и продолжала спать.

Когда на следующее утро Рокуэйна проснулась, она поняла, что уже не может вот так просто спрыгнуть с постели и раздвинуть шторы; нужно было позвонить в колокольчик, и вызвать камеристку, что она и сделала.

Через минуту появилась Мари.

Когда Мари подняла жалюзи и комнату залил солнечный свет, она показалась Рокуэйне еще прекраснее, чем вечером.

— Отдохнули, Madame? — спросила Мари.

— А сколько времени?

— Почти полдень, Madame. Рокуэйна рассмеялась.

— За всю жизнь я еще не спала так долго! Но тут же подумала, что за всю жизнь ей не доводилось совершать и такого изнурительного путешествия.

Но еще до путешествия она испытывала огромную нервную нагрузку с того дня, когда Кэролайн уехала в Лондон, а она дала согласие на безумное предложение Патрика — выйти замуж за маркиза.

Казалось просто невероятным, что все прошло, как они задумали. Теперь Кэролайн замужем и в безопасном месте, и сама Рокуэйна уже три дня как жена маркиза.

Мари принесла кофе. Облокотившись на подушку и отпивая его маленькими глотками, Рокуэйна поинтересовалась:

— А где Monsieur[4]?

— Месье маркиз уехал, мадам, и просил передать, что сможет вернуться лишь к вечеру.

Рокуэйна вовсе не удивилась и промолчала, а Мари продолжала:

— Месье предположил, что мадам захочет развлечься, поэтому экипаж в вашем распоряжении, мадам.

Рокуэйна, вздохнув, снова легла.

— Пожалуй, я лучше отдохну. Здесь найдется что-нибудь почитать?

— Сейчас я принесу газеты, мадам. А в будуаре есть книги, если мадам захочет что-нибудь выбрать.

Как только Мари вышла, Рокуэйна соскочила с постели и прошла через дверь в смежную комнату, предполагая, что это и есть будуар.

Она не ошиблась. Это была удивительно красивая комната, так же изысканно отделанная, как и ее спальня: с расписным потолком и картинами известных художников на стенах.

К своей радости, Рокуэйна увидела там книжную полку с застекленными створками, на которой стояли книги французских авторов.

Среди них были и такие, о которых они с матерью слышали, но в Англии не смогли достать.

Все книги были интересные, и Рокуэйна не знала, с каких начать. Наконец она выбрала три тома и снова легла.

Мари принесла ей обед, он пришелся Рокуэйне по вкусу гораздо больше того, что ей приходилось есть в Англии.

Она призналась себе, что мать была права, утверждая, что французская кухня — лучшая в мире.

Весь день Рокуэйна читала и лишь к вечеру сообразила, что должна встать, одеться и подготовиться к встрече мужа.

Она уже собиралась было позвонить в колокольчик, как пришла камеристка и сообщила:

— Послание от месье маркиза, мадам: он вынужден задержаться и приедет только к ужину. Он приносит извинения и надеется, что вы отужинаете с ним в половине восьмого.

«Одна проблема решена», — подумала Рокуэйна.

Это означает, что ей не придется переодеваться дважды. Поскольку ей не хотелось думать о том, что ее ждет впереди, она вернулась к чтению книги.

Мари приготовила ей ванну ровно в половине седьмого, а без четверти семь сообщила, что маркиз вернулся.

Рокуэйна ехидно подумала, обладала ли леди, задержавшая его, такими же соблазнительными, как та, рыжими волосами и зелеными глазами.

Потом она решила, что молодой жене не пристало думать о таких вещах.

«Независимо от того, являюсь я молодой женой или нет, — сказала она себе, — это чрезвычайно оригинальный медовый месяц!»

Ей хотелось посмеяться над этим, но, как она ни убеждала себя, что ситуация забавна, на душе у нее лежал камень и она понимала, что нервничает от предстоящей встречи с маркизом.

Чтобы набраться «голландского мужества», как говаривал ее отец, она выбрала одно из самых красивых платьев, купленных герцогиней в Лондоне: белого цвета, что было подходящим для молодой жены, и усыпанное маленькими блестками, мерцавшими словно роса.

Подол и короткие рукава платья украшал узор в виде ландышей.

Высокая талия была все еще в моде, но платья уже не были прямыми и бесформенными, а носились с небольшим корсетом. Эта деталь сделала талию Рокуэйны еще тоньше.

Мари уложила ее волосы и приколола маленькую диадему из искусственных бриллиантов.

Рокуэйна помнила, что у Кэролайн была настоящая бриллиантовая диадема, и ей было интересно, заметит ли маркиз, что ее вещица — всего лишь подделка.

Та, которая была на ней в день свадьбы, принадлежала герцогине и, естественно, осталась в замке. Рокуэйна с легким сожалением подумала, что, кроме обручального кольца, у нее нет ничего ценного.

Если, узнав правду, маркиз выгонит ее из своего дома,она окажется на улице без гроша в кармане и без вещей, которые можно было бы продать.

Затем она убедила себя, что он вряд ли пойдет на такой шаг во избежание скандала.

Если же он все-таки поступит именно так — а она была уверена, что он может быть безжалостным, — ей придется разыскать семью своей матери.

Когда война закончилась, мать написала своим родственникам, и было решено, что после того, как все окончательно утихнет и родители смогут собрать необходимую сумму денег, они поедут в Париж.

После смерти матери герцог приказал убрать все их вещи в кладовку, и девушка не успела взять с собой в замок адреса, которые теперь могли бы пригодиться.

Оставалось лишь сожалеть, что она не написала своим родственникам во Франции.

Одной из причин этого было то, что герцогиня запретила ей общение с теми, кого она все еще называла «врагами», и любые письма во Францию, если бы она их увидела, были бы конфискованы и уничтожены.

«Они где-то в Париже, — успокаивала себя девушка, — и если будет совсем плохо, я попытаюсь отыскать их».

Медленно спускаясь по лестнице, она думала, что ей наверняка придется это сделать, так как готовилась к самому худшему.

Лакей провел ее через холл, где стояла прелестная скульптура, и открыл дверь комнаты, которая, по ее мнению, была салоном.

Две огромные хрустальные люстры мерцали, как алмазы, хотя шторы на окнах еще не были задернуты. Солнце уже ушло за горизонт, но небо еще было залито светом.

Потом у нее все поплыло перед глазами, но все же Рокуэйна заметила, что в дальнем конце салона стоит ее супруг, элегантный как никогда.

Если маркиз производил впечатление властного человека в костюме для верховой езды, то теперь, в бриджах, с белым, отороченным кружевами шейным платком, он выглядел еще более властным.

Она медленно пошла к нему, высоко держа голову и чуть приподняв подбородок, понимая, что наступает решающий момент.

Когда она подошла поближе, маркиз сказал:

— Добрый вечер, Кэролайн! Я заготовил кучу извинений, и мне остается лишь надеяться, что теперь вы отдохнули и готовы их выслушать.

Его речь была предельно любезной и, когда она подошла к столу, на котором в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского, его взгляд был сосредоточен на этой бутылке.

— Прежде всего, по-моему, — не ожидая ее ответа, продолжал маркиз, — нам следует выпить за наше счастье, то есть восполнить тот пробел, который — увы! — был в день венчания.

Он наполнил два бокала и протянул один из них Рокуэйне.

Когда она брала его, он наконец взглянул на нее и окаменел.

Маркиз вглядывался в нее, и выражение его лица становилось все более изумленным.

Затем он воскликнул:

— Вы не Кэролайн!

— Нет.

Минуту они стояли молча, потом маркиз спросил:

— Так кто вы и почему вы здесь?

— Я… ваша жена. Маркиз шумно втянул воздух. Рокуэйна не успела ответить, как он сказал:

— Вы та девушка, которую я встретил в конюшне. Это вы укротили Вулкана.

— Да, мое имя Рокуэйна.

— Но вы говорите, что являетесь моей женой?

— Д-да.

Маркиз, казалось, лишился дара речи, но когда заговорил снова, его слова звучали как выстрел пистолета.

— Какого дьявола, что происходит? Почему вы здесь вместо Кэролайн?

Рокуэйна крепче сжала бокал и заставила себя справиться с волнением.

— Кэр-ролайн… любит… другого человека.

— Но почему меня не поставили об этом в известность?

— Ее родители… настояли, что она должна… выйти за вас.

Маркиз отвел от нее взгляд и поднял свой бокал. Он выпил его одним залпом и сказал:

— По-моему, Рокуэйна, вы должны мне многое объяснить!

— Можно, я… присяду?

Маркиз жестом пригласил ее сесть, и она устроилась на краешке софы.

У нее подкашивались ноги. Руки тоже дрожали, и она крепко сжимала бокал, словно спасательный круг.

Она понимала, что маркиз ждет объяснений, и через минуту тихим голосом неуверенно сказала.

— Кэролайн убежала с мужчиной, которого любит… и им необходимо было время, чтобы уехать подальше, поэтому мне пришлось занять ее место…

— Вы заняли ее место и вышли за меня замуж! — воскликнул маркиз. — И это законно?

— Мне к-кажется…

— Но я помню, что у алтаря вы отзывались на имя Мэри?

— Меня крестили как Мэри Рокуэйну.

— Вы похожи на нее, то есть вы в родстве?

— Мы кузины.

— Да, я вспоминаю, что вы назвались «Брант». С вами связана какая-то тайна?

— Вся тайна заключается в том, что герцогиня ненавидела моих родителей.

При этом она заметила, что маркиз с иронией смотрит на нее, и поняла, что он думает, будто этим она пытается оправдать свой поступок.

Поэтому она замолчала, и через минуту маркиз сказал:

— То, о чем вы говорите, похоже на правду, но я подозреваю, что настоящая причина обмана заключается в том, что вам очень хотелось стать маркизой.

Рокуэйна гордо подняла голову.

— Это вовсе не так. Просто Патрик убедил меня, что только таким образом он с Кэролайн сможет убежать, ведь между ее возвращением из Лондона и венчанием оставалось совсем мало времени.

Ей показалось, что она все еще не убедила маркиза, и она продолжала:

— Если бы не было такой спешки и Кэролайн вернулась пораньше, они могли бы убежать в пятницу или субботу, и тогда мне не нужен был бы этот подлог.

Маркиз нахмурил лоб, словно пытался уследить за ее мыслью, а затем сказал:

— Но вы не отказались от этого, как вы выразились, «подлога»!

— Для меня это была единственная возможность выбраться из замка, где я жила как в тюрьме и была прислугой или, точнее, швеей моей тетки!

— И вы хотите, чтобы я поверил в это?

— Думайте, что угодно, но это чистая правда.

— По существу, вы намекаете на то, что выбрали меньшее из двух зол! — с сарказмом заметил маркиз.

— Именно это я и собиралась сказать. Смею вас заверить, милорд, что ни при каких других обстоятельствах я бы не вышла за вас!

— Почему же это?

— Потому что вы очень… жесткий человек и крайне себялюбивый.

— Себялюбивый?

— Конечно! Вы решили жениться на Кэролайн потому, что это устраивало вас по причинам, которые ей были хорошо известны. Но с ней вы даже не обсудили этот вопрос и решили, что от вашего предложения она придет в такой же восторг, как и герцогиня.

Говоря это, девушка понимала, что инициатива у нее в руках, так как она подошла к вопросу с неожиданной для маркиза стороны. Через минуту он заговорил снова:

— Пожалуй, если подумать, я поступил несколько своевольно!

— С вашей стороны было непростительно, что вы позволили родителям Кэролайн поступить с дочерью как с вещью, даже не спросив, хочет она выходить за вас или нет.

— Но я всегда считал, что браки молодых девушек устраивают их родители, — заметил маркиз, словно пытаясь оправдаться, — и что они выбирают того жениха, кто сделает наиболее выгодное предложение!

Он был настолько поражен тем, что его точка зрения на этот вопрос не отвечала действительности, что Рокуэйна не удержалась от смеха, но, справившись с собой, ответила:

— Девушки становятся женщинами, и сомневаюсь, что ваша милость обращались так бесчеловечно с какой-нибудь из прелестных женщин, за которыми вы ухаживали в Лондоне.

Маркиз подошел к столу, чтобы налить себе еще бокал.

Взглянув на бокал Рокуэйны и увидев, что он почти полон, маркиз отпил чуть-чуть и сказал:

— Так что вы думаете по поводу всей этой неразберихи?

— Думаю, вам следовало бы рано или поздно сообщить герцогу, что вы женились… не на той девушке.

— Вы полагаете, ему это еще не известно?

— Они, возможно, удивляются, куда я пропала, но вряд ли им придет в голову, что вы женились не на Кэролайн.

— И как они поступят в отношении вас? Рокуэйна пожала плечами.

— Герцогиня будет счастлива, что избавилась от меня, хотя, конечно, удивится, что я убежала без денег и даже без лошади!

— Неужели вы серьезно говорите, что она ненавидит вас? Но с какой стати?

— Ответ очень прост. Мой отец умер, оставив долги, а моя мама была француженкой!

— Француженкой? Так вот откуда у вас такой цвет глаз.

Рокуэйна усмехнулась.

— Я ужасно боялась, что глаза меня выдадут.

— Если Кэролайн ваша кузина, — размышлял маркиз вслух, — значит, вы дочь лорда Лео!

— Так вы знали папу?

— Я восхищался им! Он был отличным наездником, и теперь я понимаю, откуда у вас такой дар укрощать лошадей.

— Папа свободно справлялся с любым конем, даже самым строптивым.

— Как и вы. Рокуэйна улыбнулась.

— Я считала… что мы… что у нас будет хотя бы какой-то общий… интерес!

Маркиз пристально глядел на нее.

— Вы намерены и дальше играть роль моей жены?

— Это не роль. Мы обвенчаны, и хотя вы можете ужасно сердиться, все сделано по закону, поэтому вряд ли вам удастся что-либо изменить!

Маркиз поставил бокал на каминную полку и посмотрел на стоявшие на камине букеты цветов.

— Я не просто сердит, я вне себя. Вы с Кэролайн превратили меня в болвана, и вряд ли это может веселить меня.

— Мне казалось, — медленно заговорила девушка, — что единственным выходом для вас было бы заставить всех поверить, что вы знали, что делаете, и… женились на мне, зная, кто я такая.

— Зачем это мне?

— Чтобы не быть посмешищем в глазах света и избежать сплетен!

Эта мысль пришла девушке в голову только сейчас, но она показалась ей вполне логичной.

Когда маркиз удивленно обернулся к ней, она поняла, что он быстро сообразил что к чему.

— Вы можете сказать, — опередила она его, — что, когда вы делали предложение Кэролайн, она рассказала вам, что влюблена в Патрика Фэрли и уговорила помочь ей и вести себя так, будто она приняла ваше предложение.

Рокуэйна говорила так, словно смотрела на картину, представшую ее мысленному взору.

— И никому не было известно, кроме нас с вами, — продолжала она, — что мы случайно встретились перед скачками и влюбились друг в друга с первого взгляда!

Она посмотрела на маркиза, потом отвела взгляд до того, как он успел сказать что-либо.

— Это было именно вашей хитроумной идеей, что я должна занять в церкви место Кэролайн, и поэтому-то вы так настаивали на быстром венчании и отъезде, чтобы никто не разоблачил меня на приеме после венчания!

Маркиз снова пристально посмотрел на нее, а потом внезапно запрокинул голову и расхохотался.

— Не могу поверить этому! Наверно, я просто сплю!

— Я тоже все время, с той самой минуты, как согласилась на просьбу Патрика, думала, что вижу это во сне. Я не сомневалась, что все это закончится катастрофой.

— И вы всерьез думаете, что кто-нибудь поверит этой сказке, которая могла бы занять достойное место в «Тысяче и одной ночи»?

— Для меня это не менее фантастично, чем ваше настойчивое предложение руки и сердца девушке, с которой вы виделись всего трижды и едва перемолвились двумя словами, или ваш рекордный переезд из Англии в Париж, который, надо думать, должен рассматриваться как романтическое путешествие в медовый месяц!

Маркиз снова расхохотался. Затем сказал:

— Пожалуй, мне следует объяснить причину такой спешки!

— Признаюсь, я очень любопытна, и мне ужасно хотелось бы знать, почему торжеству бракосочетания было отведено так мало времени.

Маркиз нахмурился, словно она затронула тему, которая ее не касалась.

Но в этот момент их пригласили на ужин; она поднялась, он предложил ей руку, и они не спеша пошли по коридору в роскошную столовую, украшенную бесценными гобеленами.

В центре стола стоял огромный золотой подсвечник с восемью свечами, а вокруг — золотые кубки, многочисленные вазы с зелеными орхидеями.

— Какая красота! — воскликнула Рокуэйна.

— Жаль, что они не белые, ведь белый цвет — цвет невесты, но эти орхидеи только-только расцвели, и они показались мне красивее тривиальных белых гвоздик.

— Возможно, этот цвет даже лучше.

— И не думайте, что он может предвещать мне неудачу. На скачках мои цвета — зеленый и черный.

— И я знаю, что вам всегда сопутствует удача, особенно если принять во внимание, какие отличные у вас лошади.

— Не могу пожаловаться, — спокойно сказал маркиз, — хотя мне и не удалось опередить того молодого человека, который бросил мне вызов в самый последний момент на скачках у герцога. Вы, кажется, сказали, что его имя — Патрик Фэрли.

— Я молилась, чтобы победил он, так как это было бы предзнаменованием удачи для него и Кэролайн.

— Теперь мне понятно, почему он так боролся со мной.

Рокуэйна чуть вздохнула.

— Это были волнующие скачки, правда, я даже не думала, что у Патрика есть хоть какой-то шанс. Но теперь пришла его очередь праздновать победу, и мне хочется надеяться, что вы как настоящий джентльмен пожелаете ему счастья.

— А я думал, что и мне пожелают того же! — усмехнулся маркиз.

Рокуэйна не стала возражать, подняла бокал и сказала:

— За Патрика, который выиграл изумительный трофей, несмотря на то, что у него не было никаких шансов.

Маркиз поднял бокал и выпил. Затем он сказал:

— По правде говоря, вы должны были бы поднять бокал и за меня, но, чтобы вас не смущать, я попрошу сделать это позднее.

Рокуэйна не сразу сообразила, что он намекает на то, что и он выиграл трофей — ее саму. Вместо этого она сказала:

— Скоро слуги принесут следующее блюдо, а я рассчитываю, что вы все-таки скажете, почему так спешили в Париж.

— Конечно, — согласился маркиз. — Все очень просто: принц-регент попросил меня конфиденциально купить для него пять чудесных картин, и мне пришлось поспешить, так как завтра их собираются выставить на аукцион.

— Картины! Вот этого я не ожидала!

— А, кстати, просто ради интереса, в чем, по-вашему, была причина спешки?

Рокуэйне не хотелось говорить правду, но она все-таки с вызовом сказала:

— Сначала я думала, что причина касается покупки лошадей, но, поскольку у вас их и так достаточно, в этом деле может быть замешана только… женщина!

Маркиз посмотрел на нее так, словно не верил, что такая девушка может говорить подобные вещи. Затем он сказал:

— Я вижу, Рокуэйна, что вы совсем не похожи на неопытную, неискушенную девушку.

— Мне жаль, что я так разочаровала вас, — ответила она, — но меня не вывозили в качестве дебютантки, а мне уже девятнадцать лет, то есть я на целый год старше Кэролайн.

— И, насколько я понимаю, за этот год вы накопили уйму знаний!

Маркиз снова подсмеивался, и она приняла вызов.

— Все мои знания, смею вас заверить, получены из книг, ибо ни вы, ни другой гость замка никогда не видели меня и не разговаривали со мной. Мне строго запрещалось общаться с кем бы то ни было.

Она говорила все тише.

— Со дня кончины моих родителей меня держали взаперти, унижали, оскорбляли и наказывали. Поэтому, если сейчас я веду себя в какой-то степени игриво, вы должны простить меня, ведь я словно только откупоренная бутылка шампанского.

Слова сами неудержимым потоком слетали с ее губ, и маркиз снова смеялся.

— Я уже убедился в том, как активно работает ваше воображение, а таким сравнением вы еще раз подтвердили это.

— Хотите верьте, хотите нет, но я всегда говорю правду.

— Если не считать того, что выдали себя за другую.

— У каждого правила есть исключение.

— Либо вы чрезвычайно умны, либо чрезвычайно глупы, и мне нужно отделить зерна от плевел или, точнее, правду от лжи.

Во время ужина Рокуэйна отметила про себя, что, поставив очередные блюда, слуги покидали столовую — это показалось ей необычным.

Когда наступала очередь сменить блюда, маркиз звонил в маленький золотой колокольчик, стоявший перед ним на столе.

После очередной смены блюд слуги вышли, и Рокуэйна обратилась к маркизу:

— Могу сказать вам — и клянусь, это так, — что Кэролайн ужасно боялась и ненавидела вас! Я тоже… побаиваюсь и, хотя у меня нет причин ненавидеть вас, считаю, что вы человек с необычайно тяжелым характером.

Маркиз молчал, и она продолжала:

— И когда я думаю об этом, мне вспоминаются наставления дяди по пути в церковь. Он говорил, что с вами непросто иметь дело и что мне лучше подчиняться вам.

— И вы намерены следовать советам дяди?

— Это зависит от того, что вы потребуете. За последние дни я была свидетельницей того, насколько вы педантичны, как умеете распланировать все до мелочей; в этой связи хотелось бы знать, чего мне ожидать от вас, вместо того чтобы прикидывать так и эдак и дрожать от страха.

С минуту маркиз молчал. Затем сказал:

— Вы все время говорите, что я страшный человек. Неужели это действительно так?

Рокуэйна удивленно смотрела на него.

— А разве вы до сих пор не знали, что все боятся вас, за исключением, возможно, тех прелестниц, которые пытаются завлечь вас в свои сети, хотя подозреваю, что и они побаиваются вас! И ваши грумы говорили мне в замке, что ужасно страшатся вас, вернее, вашего гнева.

Маркиз взглянул на нее.

— Видимо, иногда следует посмотреть на себя со стороны. Я действительно люблю, чтобы был порядок, но до сих пор не знал, что люди подчиняются мне из чувства страха, а не уважения.

— Пожалуй, вам очень хочется, чтобы люди восхищались вами, и они восхищаются, даже когда не одобряют вашего поведения.

— А что вы знаете обо мне? Вы говорите: вас держали взаперти. Слыхали ли вы обо мне до того, как я встретился с Кэролайн?

— Конечно, слыхала! Слыхала о ваших достижениях на конных состязаниях, в боксе, о дуэлях, из которых вы выходили победителем, и, конечно, о ваших многочисленных романах!