Нерушимые чары

Девушка вдруг разговорилась, увлеченная редкой возможностью свободного общения, чего она была лишена после кончины родителей.

И вдруг маркиз с такой силой ударил кулаком по столу, что тарелки задребезжали, а стаканы подпрыгнули.

— Как вы смеете! Как смеете так говорить со мной! Что вы знаете о моей жизни? И кто вообще посмел рассказывать вам обо мне, когда это вас совершенно не касается?

Он чуть ли не кричал, и с минуту девушка лишь пристально смотрела на него широко открытыми глазами, но все же овладела собой.

— Простите… Я говорила не подумав… понимаю, это было ужасно невежливо с моей стороны.

Она сказала это с таким смирением, что у маркиза тут же пропал гнев и он заговорил совсем другим тоном:

— Я напугал вас, простите. Вы были искренни со мной, Рокуэйна, и именно этого мне и следовало от вас ожидать, хотя мало кто бывает со мной так откровенен.

Рокуэйна смотрела на орхидеи, стоящие на столе, и не видела их.

— Я нагрубила вам, вы тоже простите, я ведь еще никогда не разговаривала ни с кем вот так, наедине…

Маркиз неожиданно протянул ей руку ладонью вверх.

— Да, конечно. Просто вы так удивили меня, что я совсем забыл, как вы молоды.

Она была так расстроена, что неохотно положила руку на его ладонь.

Он сжал ее пальцы, и она вновь ощутила его силу, и снова какие-то волны передались ей от него, как в тот раз, в церкви.

— Мне кажется, что мы должны заключить договор, — тихо сказал маркиз.

— Договор?

— О том, что всегда будем откровенны друг с другом и не станем обижаться на правду. Нам нужно попытаться превратить наш странный и пока кажущийся довольно смешным брачный союз в настоящий.

Глава 6

Поскольку теперь слуги постоянно присутствовали в комнате за ужином, у Рокуэйны больше не было возможности поговорить с маркизом так, как ей хотелось.

Затем они перешли в салон. Он удобно устроился в кресле, а девушка бездумно уселась на коврике перед камином.

Она так привыкла к этой позе, когда болтала с Кэролайн и раньше, дома с родителями, что даже не подумала о том, что в ее новом качестве это может выглядеть неприлично.

Однако маркиз промолчал. Он лишь смотрел на девушку в элегантном платье с бриллиантовыми звездочками. Она была похожа на цветок после дождя.

Затем он сказал:

— А теперь давайте спокойно, без лишних эмоций поговорим о нас с вами.

— Мне казалось, что мы так и делали?

— Нужно решить еще целый ряд вопросов. Во-первых, когда мне нужно будет написать вашим дяде и тете?

Рокуэйна затрясла головой.

— О нет. Пожалуйста… пока не нужно. Я хочу быть абсолютно уверена, что Кэролайн в безопасности, а также…

Она запнулась.

— А также? — подсказал маркиз. Рокуэйна подыскивала нужные слова.

— Я… не уверена, что… вы… действительно примете меня в качестве своей жены.

— А если нет? Как вы тогда поступите?

— Может быть, это покажется вам неслыханной наглостью с моей стороны, — тихо проронила девушка, — но, поскольку у меня нет денег, я буду вынуждена попросить у вас некоторую сумму, чтобы уехать и укрыться там, где тетя Софи меня не сможет отыскать.

Помолчав, она предельно откровенно сказала:

— Я не смогу вернуться в замок, зная, какое наказание меня ожидает за то, что я обманула ее и вас.

— Значит, этого нельзя допустить. За ужином я предложил попытаться превратить наш фиктивный брак в настоящий.

— Вы это… серьезно?

— Я редко говорю несерьезно. Признаюсь, что поначалу я думал о том, как мне выйти из дурацкого положения, в которое вы меня поставили, но вижу, что без скандала это невозможно.

— Я знала, что вы постараетесь избежать скандала! — тихо заметила девушка.

— Да, это меня не устраивает, и поэтому я соглашусь на ваш план: скажу, что женился на вас потому, что таково было мое желание.

Лицо девушки просветлело.

— Какое счастье для Кэролайн, это спасет ее… Иначе ее родители, я уверена, попытались бы аннулировать их брак.

— Значит, ее жизнь будет устроена. Ну а как насчет нашей?

Наступило молчание. Потом Рокуэйна ответила:

— Поскольку вы так добры, я постараюсь быть…по возможности ненавязчивой.

— Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду, — неуверенно сказала она, — словом, я знаю, что вы любите одну женщину, с которой, по всей видимости, захотите проводить как можно больше времени.

— Кто это вам сказал? — сердито спросил он. Рокуэйна с опаской посмотрела на него.

— В Лондоне Кэролайн слышала, что вы торопитесь с женитьбой потому, что оказались замеченным в любовной связи с рыжей красавицей с зелеными глазами.

Она немного помолчала и добавила:

— Говорили, что ваша связь с ней может вызвать дипломатический скандал и потому вы решили поскорее жениться.

При этом она увидела, что маркиз буквально вне себя от ярости.

В то же время она понимала, что лучше с самого начала поставить все точки над «i», и потому продолжала:

— Поэтому я не буду вмешиваться в ваши дела и, если вы пожелаете встречаться с леди, к которой испытываете чувство, пусть так и будет. Тогда, возможно, мы могли бы стать с вами хорошими друзьями.

Воцарилось молчание, которое наконец было прервано маркизом.

— Я думал вовсе не о таком браке. Рокуэйна быстро взглянула на него.

— Но вы же не имели в виду, что мы должны в действительности стать мужем и женой?

— Почему бы нет?

У нее округлились глаза, так как она не могла поверить тому, что слышит. Наконец Рокуэйна ответила:

— Я не знаю, что делают люди, когда они по-настоящему любят, но знаю, что для Кэролайн это будет чудесно!

Помолчав, она продолжала:

— Но, поскольку вы не любите меня, а я не люблю вас, это было бы ошибкой, большой ошибкой.

— Но ведь мы женаты, Рокуэйна! — невозмутимо сказал маркиз.

— Фиктивно, с вашей точки зрения, и хотя я в восторге от ваших лошадей и картин, это совсем не то!

У маркиза скривились губы, когда он заметил:

— Я впервые беседую с женщиной, которая настолько откровенна со мной.

— Простите, если я задеваю ваше самолюбие, но все же я должна заметить, что наш брак совсем не то, чего ожидали вы и чего хотелось бы мне!

— Мне кажется, каждая невеста хочет любви!

— Конечно, хочет! Разве может быть иначе? С какой стати девушку принуждать выходить замуж за человека только потому, что он богат и занимает высокое положение? Это же неправильно! Это противоречит велению Господа.

— И все же вы вышли за меня, чтобы спасти Кэролайн и себя.

— Да, это так…

— Значит, при этих обстоятельствах вы же не можете думать, что вас кто-то к чему-то принуждает?

Она выглядела озадаченной.

— Я говорила, что очень вам благодарна… но больше мне нечем выразить свою признательность… кроме как… постараться вам не противоречить.

Наступило молчание. Потом маркиз снова заговорил:

— А если я скажу вам, что предпочел бы, чтобы вы и в самом деле были моей супругой?

Его слова взволновали Рокуэйну, она поднялась и подошла к окну.

Шторы были задернуты на всех окнах, кроме одного, из которого открывался вид на сад.

Она пристально смотрела в окно. Сумерки сгущались, и на небе одна за другой загорались звезды.

Было очень тихо, лишь от легкого ветерка шелестели листья деревьев.

Рокуэйне казалось, что в воздухе разлита какая-то магия, которую она всегда искала и находила в красоте, эта магия была частью ее самой, ее инстинктов, ее грез и ее жажды счастья.

У нее было такое ощущение, что она тщетно тянется к чему-то неуловимому, чему-то такому, чего, к несчастью, ей никогда не удастся достичь.

Почувствовав, что маркиз неслышно подошел к ней, она вздрогнула.

— Вы, наверное, замышляете бегство от меня? — спросил он глухим голосом.

— Мне некуда бежать.

— Тогда я предлагаю вам остаться, и мы начнем с лошадей, картин и всего, что вам понравится, и посмотрим, что из этого получится.

Рокуэйна повернулась к нему.

— Вы говорите правду, то есть имеете в виду… именно это?

Теперь в ее глазах не было ни малейшего страха, зато они сияли, отражая звезды.

— Я редко меняю свои решения, — сухо сказал маркиз, — но вы очень убедительны, Рокуэйна, причем убеждают не только ваши слова, но и мысли.

— Вы… хотите сказать, что читаете… мои мысли?

— У вас на редкость выразительные глаза.

— Я рада, если они убедили вас, что я права.

— Я не говорю, что вы правы, — возразил он, — просто я согласен с тем, что вы предлагаете.

— О… я так благодарна!

Считая, что с этим покончено, маркиз заговорил о планах на следующий день, и была уже почти полночь, когда девушка сказала:

— Пожалуй, мне пора спать… мне хочется рассказать вам так много волнующих вещей, что я должна собраться с мыслями.

— Принимаю это как комплимент. А теперь идите отдыхать и, если желаете, присоединяйтесь ко мне, когда я поеду верхом на прогулку в Буа в восемь часов утра.

— Правда можно?

— Я буду с нетерпением ждать вас.

— О, спасибо! Обещаю не опаздывать.

Она протянула руку, не будучи уверена, прилично ли это, когда желают доброй ночи.

К счастью, маркиз воспринял это как должное: взял ее руку, поднес к губам и сказал:

— Ложитесь спать, Рокуэйна, и перестаньте волноваться. Если вы предоставите все мне, я постараюсь сделать вас гораздо счастливее, чем вы были в прошлом.

Она улыбнулась ему.

— Теперь я абсолютно убеждена, что все это сон. Я была почти уверена, что эту ночь мне придется провести на улице… или просить милостыню, чтобы оплатить обратную дорогу в Англию!

Она говорила наполовину всерьез, наполовину шутливо, и маркиз сказал:

— По-моему, во Франции мошенников и фальсификаторов отправляют в Бастилию.

— В таком случае я обязана поблагодарить вас еще и за уютное ложе, ожидающее меня наверху. Спокойной ночи, милорд!

Она присела в книксене и направилась к двери, которую маркиз предупредительно открыл перед ней.

Выходя в коридор, она посмотрела на него и заметила в его глазах какое-то странное выражение, которого не поняла.

Затем, чувствуя необыкновенную легкость, возбуждение и в то же время какое-то замешательство, она птицей взлетела вверх по лестнице.

Мари ждала ее, чтобы помочь раздеться и уложить в постель.

На следующий вечер, переодеваясь к ужину, Рокуэйна думала о том, что вряд ли был в ее жизни еще один такой изумительный день.

Почти два года она передвигалась по замку подобно привидению, боясь, что каждый ее шаг может вызвать гнев герцогини.

В замке ей запрещали всякие разговоры с чужими людьми, поэтому она была очень рада возможности общаться с таким человеком, как маркиз.

Он был так интеллигентен, так начитан, что она совсем забыла о том, что боялась его, и сыпала остроумными репликами по поводу всего, о чем они толковали, ибо он стимулировал и вдохновлял ее воображение и природный ум.

Среди вещей Кэролайн Рокуэйна нашла два прелестных летних костюма для верховой езды, купленных герцогиней в качестве приданого.

Один был бледно-голубой, под цвет глаз Кэролайн, другой — военного фасона, зеленый, с белой окантовкой и черной шляпой с зеленой вуалью из кисеи.

Когда она вышла к маркизу ровно в восемь часов, то ей показалось, что его глаза заблестели от восхищения, хотя она не была в этом уверена.

— Для женщины вы удивительно пунктуальны, — сказал он весело.

— А разве ваша жена может быть иной? А поскольку мы друзья, я не хотела заставлять вас ждать.

Он улыбнулся быстроте ее реакции.

Затем, опередив грума, он помог ей сесть в седло, опытной рукой расправив юбку.

Лошадь, на которой она ехала, была не так хороша, как Вулкан, но все равно чудесная и породистая.

Девушка даже не подозревала, что ее появление с маркизом вызвало настоящую сенсацию среди людей, прогуливавшихся в Буа.

В основном это были мужчины, некоторые приветствовали маркиза как старые друзья и жаждали быть представленными его молодой жене.

Поскольку Рокуэйна свободно говорила на их родном языке, они были в восторге.

Когда маркиз и Рокуэйна оказались одни, она спросила:

— Следует ли сказать им, что я наполовину француженка, или пусть они продолжают думать, что я Кэролайн?

— Полагаю, оставим пока все как есть. Объясняться сейчас означало бы оправдываться, и кроме того, о моем венчании герцог дал объявления в «Лондон газетт», «Тайме» и «Морнинг пост».

— Я вижу, ситуация для вас непростая, и, наверное, будет разумно подождать подольше, чтобы дать Кэролайн и Патрику время выехать из Англии.

— Они собирались уехать за рубеж?

— Кажется, они хотели поехать во Францию, и, поскольку Патрик все детально спланировал, надеюсь, что их не схватят в последний момент.

Она была в этом убеждена.

И в то же время, пока она точно не будет знать, что они в безопасности, у нее будет неспокойно на душе. Она достаточно знала герцога и понимала, что этот властный человек сделает все для поимки беглецов.

— Вы снова встревожены, Рокуэйна, а мне больше всего нравится, когда вы улыбаетесь.

— Тогда я буду улыбаться.

После прогулки маркиз сводил ее на выставку картин, от которой Рокуэйна пришла в восторг.

— Маме очень понравились бы эти картины. Она столько рассказывала мне о французских художниках, и хотя я видела репродукции, это совсем не то, что оригиналы.

Ей показалось, что ее энтузиазм развеселил маркиза.

Потом они поехали на обед в ресторан, расположенный там же, в Буа.

Когда они ехали в фаэтоне с грумом, сидевшим позади, то снова привлекли всеобщее внимание.

Маркиз видел, как естественно ведет себя девушка, абсолютно не замечая восхищения французов и любопытства и зависти в глазах француженок.

Они обедали за столиком, накрытым под деревьями. Обед был восхитительным.

Рокуэйна без умолку говорила о картинах и лошадях, а маркиз отвечал на бесчисленные вопросы, причем такие, каких ему еще никто не задавал.

Был момент, когда, заметив, что он медлит с ответом, девушка быстро спросила:

— Я не наскучила вам? Наверно, я ужасно любопытна? Если это так, то скажите мне.

— Уверяю вас, это совсем не так.

— Я понимаю, что ничего не знаю ни о вас, ни о вашей жизни, и хотя постараюсь наверстать это как можно скорее, боюсь, вам предстоит обучить меня стольким вещам, что надоест со мной возиться.

— Если надоест, я скажу.

— Я вот думаю, как чудесно, что я провожу время с таким человеком, как вы. Это все равно как если бы я была с папой и даже лучше!

— Я польщен! — сухо сказал маркиз.

— Я вовсе не хочу сказать про папу ничего плохого, — пояснила девушка. — Он был очень умен, остроумен и всегда советовал мне поддерживать, как он выражался, «светскую беседу», но, по сути, он предпочитал беседовать с мамой и в ее присутствии основное внимание уделял ей.

Вздохнув, она заключила:

— Так что вы можете понять, как важно и волнующе для меня то, что вы уделяете все ваше внимание… мне, по крайней мере пока.

— Вы ограничиваете меня во времени?

— Конечно. Я боюсь не только того, что какая-нибудь красавица уведет вас от меня, но и того, что, когда я проснусь, вы растаете как туман!

Маркиз смеялся.

— Беда с вами, вы слишком впечатлительны, и, кто знает, какие еще неприятности меня ждут! Вы уже доставили мне много забот, и я просто не знаю, что еще сулит будущее.

— Мне хочется лишь надеяться, — быстро сказала девушка, — что я вам не очень надоем.

— Думаю, это невозможно!

Она не поняла, был ли это комплимент или критическое высказывание.

В ту минуту, когда Мари помогала ей надеть новое прелестное платье, она подумала, что ей улыбнулась наконец удача, ибо впервые после смерти отца она была просто счастлива.

«Нет, на самом деле… он не страшный», — говорила она себе.

В то же время девушка чувствовала: несмотря на то, что маркиз бывал сердит на нее, от него исходила какая-то особенная сила, от которой у нее неуемно билось сердце и становилось трудно дышать.

«Мне нужно стараться веселить и развлекать его», — думала она.

Она помолилась, прося помощи у покойного отца, памятуя, что ему всегда удавалось вдохнуть жизнь в любую вечеринку, участником которой был.

Он всегда притягивал людей, хотя сам обычно говорил, что его притягивает магия матери.

— Мне нужна эта магия! — шептала девушка. Она рассчитывала, что маркиз почувствует силу этой магии и останется с ней так же добр, как был весь прошедший день до вечера.

— У вас такой вид, мадам, — сказала Мари, — словно вы сошли с картинки.

Это заставило задумавшуюся Рокуэйну спуститься с облаков на землю и посмотреть на себя в зеркало.

Мари надела на нее бледно-розовое платье, тонко оттенявшее золото волос и таинственную глубину глаз.

На подоле и плечах платье украшала отделка из розовых гвоздик, и Мари сорвала в саду несколько настоящих гвоздик того же цвета и вплела Рокуэйне в волосы.

Цветы придавали ей особое очарование, и, когда она вошла в салон, маркиз подумал, что она подобна Персефоне, возвращающейся из потустороннего мира, чтобы принести на землю первое дуновение весны.

Он смотрел, как она приближается к нему, и подумал, что необычайно тонкая талия подчеркивает грацию, которой недостает многим молодым женщинам.

Своей плавной поступью она вызвала восхищение маркиза.

Когда девушка подошла к нему, он сказал:

— Я подумал, что после ужина, если вы не против, мы могли бы сходить на вечеринку к моим друзьям и потанцевать.

— Как чудесно! Только бы не наступать вам во время танцев на ноги! Я танцевала вальс с лапой, но, когда выросла, ни разу не была на балу.

Маркиз буквально пожирал ее глазами. Затем улыбнулся.

— Значит, я должен научить вас и танцам.

— А вы не против?

— Конечно, нет! Я буду счастлив! Рокуэйна неуверенно проговорила:

— Прошу вас, поскольку я так неловка… не могли бы мы сначала потанцевать в другом месте, где вас не знают?..

— Разумно, — согласился он. — Так и сделаем.

— Я рада, что вы меня понимаете! — воскликнула она.

— А вы предполагали, что я ужасно туп или толстокож?

— Нет, что вы! Просто вы гораздо более человечны, чем я предполагала, и, мне кажется, вы даже чутки.

Маркиз не ответил, и она продолжила свою мысль:

— На мой взгляд, мало кто обладает особой чуткостью; папа называл это магией.

— Той самой, которую вы применили для укрощения Вулкана?

— Совершенно верно! Она влияет и на животных, и на людей.

— Тогда я восхищен тем, что обладаю ею. Она улыбнулась ему, но вошел лакей и сообщил, что ужин готов, и они отправились в столовую.

Еда была еще более вкусной, чем накануне.

Рокуэйна очень проголодалась и попробовала все, что приносили, и выпила немного шампанского, доставленного с виноградника, который маркиз намеревался купить.

— Как славно пить свое собственное вино! А нельзя ли нам съездить вместе и посмотреть этот виноградник?

— Я планировал посетить его, когда мы устанем от парижской жизни.

— О, значит, придется долго ждать, — огорчилась девушка. — В Париже есть еще масса вещей, которые я хотела бы увидеть, и, я уверена, масса картин, которые мне еще предстоит посмотреть.

Не успел маркиз ответить, как дверь с шумом распахнулась.

В комнату ворвался человек весьма агрессивного вида.

Было очевидно, что человек вторгся в дом силой, и слуги стояли явно в замешательстве.

С грохотом захлопнув за собой дверь, он пересек комнату, не сводя глаз с маркиза.

— Я узнал, что вы в Париже, милорд, — сказал он, — и если вы думали, что вам удастся улизнуть от меня, то ошиблись!

Он говорил на английском, но с характерным акцентом, который, по мнению Рокуэйны, свидетельствовал о том, что он был не французом, а скорее австрийцем или жителем одной из балканских стран.

У него был горящий взгляд, большие, загнутые на концах усы. Его наряд, очень дорогой и красивый, так же явно был сшит не в Англии.

Он подошел к маркизу и сказал:

— Ваше поведение по отношению к княгине оскорбительно для меня, и я намерен отплатить вам!

Маркиз медленно поднялся.

— Позвольте приветствовать вас, ваше высочество, в моем доме, — сдержанно произнес он, — и разрешите представить мою жену.

Понимая, что происходящая сцена косвенно касается и ее, Рокуэйна также поднялась и собиралась сделать реверанс, когда князь повернется в ее сторону.

Вместо этого он угрожающе посмотрел на маркиза и проговорил, едва сдерживая ярость:

— Если вы думаете, что можете обмануть меня своей женитьбой и отъездом из Англии, то глубоко ошибаетесь! Я не дурак, Куорн, и мне хорошо известно ваше отвратительное поведение, так что я не намерен позволить вам избежать отмщения!

— Могу лишь сожалеть, что ваше высочество остается при своем мнении… — начал маркиз.

— Вы оскорбили меня, — прогремел голос князя, — и ответите за это!

Все также спокойно маркиз ответил:

— Очень хорошо, ваше высочество, не могу отказать вам в этом удовольствии, встретимся на заре.

Рокуэйна понимала, что речь идет о дуэли, и, видя, в какой ярости князь, испугалась, справедливо предположив, что он хочет убить маркиза.

— К черту зарю! — яростно воскликнул князь. — Я не собираюсь драться с вами на пистолетах! Я слышал о вашей репутации стрелка и отомщу вам иным способом; вам от меня не уйти.

Говоря это, он распахнул плащ, и Рокуэйна увидела, что в руках он держит трость.

У нее мелькнула мысль, что он собирается ударить маркиза.

Однако это была не простая трость, так как полая часть ее упала на пол, и теперь князь держал в руке длинную острую рапиру, зловеще блеснувшую при свете канделябра.

Он нацелил ее в грудь маркиза и сказал:

— Только ваша смерть, милорд, будет отмщением и восстановлением справедливости.

При этом он отвел руку и бросился вперед, намереваясь вонзить рапиру в сердце маркиза.

Рокуэйна не колеблясь кинулась между ними.

— Вы не можете убить безоружного че… — крикнула она звонким голосом, но тут же застонала.

Князь не был готов к такому повороту событий и не успел вовремя остановиться.

Кончик рапиры пронзил руку девушки точно на той высоте, на которой оружие должно было войти в грудь маркиза.

Когда Рокуэйна упала, маркиз словно вышел из оцепенения и со всей силой опытного боксера нанес князю мощный удар в челюсть.

Князь упал навзничь, и маркиз, подняв его, выбросил через полуоткрытое окно в сад. На тело князя посыпался град разбитых стекол, маркиз, не обращая на это внимания, повернулся и наклонился над девушкой.

Рокуэйне казалось, что она медленно возвращается обратно из тьмы к свету.

Откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись слова:

— Выпейте это!

Она ощутила, как какая-то жидкость полилась ей в рот.

Жидкость обжигала рот и горло, и хотя девушка пыталась отвернуться, донесшийся откуда-то издалека голос повторил:

— Выпейте! Вам станет лучше!

— Она приходит в себя, милорд, — послышался другой голос. — Ее милость просто упала в обморок.

Затем темнота немного рассеялась, и Рокуэйна почувствовала жжение в груди.

По непонятной причине ей не хотелось открывать глаза, она чего-то боялась.

Затем снова донесся голос маркиза, причем с совершенно новыми интонациями, которых она до сих пор не замечала:

— Очнитесь, Рокуэйна, очнитесь!

Она открыла глаза и увидела лицо маркиза совсем рядом.

Чуть слышно она спросила:

— С вами все… в порядке?

— Только благодаря вам. А теперь я отнесу вас наверх. С минуты на минуту появится доктор.

— Доктор?

И тут она вспомнила, что произошло. Ей показалось, что она вскрикнула, но на самом деле это был почти шепот, когда она снова спросила:

— С вами все в порядке?

— Пострадали, к сожалению, вы, — тихо ответил маркиз.

Он нежно поднял ее на руки, и она увидела, что ее плечо обернуто салфетками с обеденного стола.

Ей хотелось спросить, серьезно ли ее ранение.

Но потом все это показалось не таким важным, потому что в сильных руках маркиза она почувствовала себя чрезвычайно уютно и безопасно.

Прошло несколько часов, пока Рокуэйна окончательно пришла в себя.

Она очнулась после сна, в который погрузилась, когда доктор дал ей выпить какое-то лекарство, чтобы она не чувствовала боли при осмотре плеча.

Теперь она знала, что лежит в своей постели, а ее рука туго забинтована. На ней была ночная сорочка, хотя она не помнила, как ее раздели.

Ей вдруг пришла в голову страшная мысль: а вдруг ее ранение настолько опасно, что повлечет ампутацию руки?

Она вскрикнула и сейчас же ощутила, что рядом кто-то есть. «Должно быть, это Мари», — подумала она.

Не открывая глаз, она шепотом спросила:

— Мне… не… отрежут руку?

— Нет, нет, конечно, нет!

Это был голос маркиза, и когда она открыла глаза, то увидела, что он склонился над ней.

Она удивилась, что разглядела его при свете одной-единственной свечи.

Ей был виден белый воротничок с оборками, и она поняла, что это ночная сорочка и, следовательно, на дворе ночь.

— Рана не опасная — кость не задета, — быстро сказал маркиз. — Я очень благодарен вам, Рокуэйна, за то, что вы спасли мне жизнь.

— Он… хотел… убить вас!

— Он безумец! — сказал маркиз. — Если вам это интересно, то знайте, что он пострадал гораздо больше, чем вы, и, надеюсь, это несколько охладит его пыл!

От снадобья, которое ей дал врач, Рокуэйна чувствовала себя одурманенной, словно в голове у нее вата.

— Я… я рада, что спасла вас, — еле выговорила она и заснула.

Когда она наконец пробудилась, было утро. Мари прибирала в спальне.

Через окно пробивались солнечные лучи, а рядом с кроватью стояла огромная корзина белых орхидей.

— Проснулись, мадам? — спросила Мари. — Я надеюсь, вы чувствуете себя хорошо, чтобы умыться и позавтракать?

— Я… хочу пить.

Мари дала ей холодный лимонный напиток с медом, и она жадно выпила весь стакан. Только теперь Рокуэйна почувствовала боль в плече.

По выражению ее лица Мари поняла, что ей больно, и поспешила сказать:

— Скоро придет врач и сделает перевязку, мадам. Он будет очень доволен, что вы хорошо спали.

— Я и сейчас хочу спать.

Но все же Рокуэйна подчинилась настоятельным просьбам Мари и позволила ей умыть себя и причесать.

Пришел доктор, обследовал рану, предварительно попросив Рокуэйну не смотреть на его манипуляции, а затем сказал в типично французской манере:

— Вы очень, очень красивы, Madame la Marquise[5], и очень выносливы и сильны, так что ваша рана быстро заживет, и я даже не думаю, что у вас поднимется температура.

— А шрам… останется?

— На вашей белоснежной коже останется лишь крошечное пятнышко, которое всегда будет напоминать вашему мужу о вашей отваге!

Он говорил так, как не стал бы говорить ни один английский врач, и она улыбнулась бородатому французу, когда он поцеловал ей руку и сказал:

— Вы удивительно отважны, мадам, и я почитаю за честь лечить такую прекрасную леди!

После визита врача ее навестил маркиз, и Мари вышла.

Маркиз посмотрел на Рокуэйну, затем сел на край кровати и взял ее за руку.

— Как вы себя чувствуете?

— Все хорошо, спасибо. Доктор сказал, что шрам будет не очень уродливым.

— Как вы отважились на такой поступок? — необычным для него тоном спросил маркиз.

— Я не очень отдавала себе отчет в том, что делаю. Я лишь понимала, что князь не имел права нападать на безоружного человека.

— Если бы не вы, удар, несомненно, пришелся бы мне прямо в сердце. — Он сжал ей руку, добавив: — Я уже приготовился к самому худшему, когда вы неожиданно спасли меня!

— Я рада, очень рада. Невозможно представить, что вы могли погибнуть.

— А разве я какой-то особенный?

— Конечно, а как же! Вы такой смелый, вы всегда побеждаете! Это была бы ужасная смерть или увечье, я даже не могу подумать об этом!

— Благодарю, но, позвольте полюбопытствовать, Рокуэйна, почему вы так говорите?

— Мне… мне просто не хотелось, чтобы вас убили, — сонным голосом сказала девушка.

Она почувствовала, что у нее слипаются глаза, и хотя ей хотелось продолжать разговор с маркизом, она словно погрузилась в ватные облака.

Засыпая, она чувствовала, что он не выпускает ее руку из своей.

Глава 7

— Я хочу встать, — произнесла Рокуэйна. Монахиня, расставлявшая цветы на туалетном столике, повернула к ней спокойное лицо и ответила:

— Доктор разрешил вам сегодня сойти ненадолго вниз. А пока, мадам, вы должны отдыхать.

«Я устала отдыхать», — сказала она про себя, не желая огорчать монахиню, которую доктор прислал ухаживать за ней.

Монахинь было двое. Одна дежурила по ночам, что означало, что больше маркиз не сидел рядом, а другая — днем.

Несмотря на оптимизм врача, в течение двух дней у нее была температура, после чего она чувствовала себя очень ослабевшей.

Но рана быстро заживала.

Девушка смотрела, как монахиня расставляет цветы, а затем спросила:

— А где месье?

— Поехал кататься, мадам.

— Кататься?

— Да, мадам, я видела, как он рано утром уезжал.

Рокуэйна хотела задать еще вопрос, но вовремя спохватилась.

Она собиралась спросить, один ли уехал маркиз.

Затем она с удивлением обнаружила, что этот факт ей небезразличен.

Когда он уезжал по делам, он мог быть и один, но в Буа, или куда еще он поехал кататься, он, несомненно, был с кем-то.

Она не могла поверить, что мысль о том, что маркиз взял с собой на прогулку какую-нибудь красивую леди, может вызвать куда более мучительное чувство, чем рана в плече.