Примечание автора

Трость-рапира — это трость, в которой скрытно помещается холодное оружие типа рапиры. Такие трости впервые появились в 1730-е годы и производились до конца XIX века.

В 1820 году из Кале в Дувр можно было попасть за три часа, а в плохую погоду — не более чем за пять-шесть часов.

Во Франции самым быстрым транспортным средством считался дилижанс, который кони, сменявшиеся через каждые двенадцать миль, везли галопом. Между Кале и Парижем имелось тридцать с лишним станций, на которых меняли лошадей.

Однако для того чтобы путешествовать с большим комфортом, путники должны были иметь собственных лошадей и экипаж с крепкими рессорами, что, само собой разумеется, было очень дорогим удовольствием.

Глава 1

1820 год

В одной из комнат замка, отведенной для учебных занятий, сидя на диванчике у окна, Рокуэйна занималась шитьем. Вдруг дверь с шумом распахнулась.

Рокуэйна подняла голову и, увидев свою кузину, с первого взгляда поняла, что случилось нечто ужасное.

— В чем дело, Кэролайн?

Казалось, леди Кэролайн Брант вообще не в состоянии говорить.

Но, подойдя к Рокуэйне, она гневно воскликнула:

— Я ни за что не сделаю этого! Я не выйду за него замуж, что бы ни говорил папа.

— Замуж! — воскликнула Рокуэйна. — О чем ты?

Она отложила кружево, которое мельчайшими стежками подшивала к подолу платья герцогини.

— Расскажи мне все по порядку, — мягко, как всегда, предложила она. — Я вижу, что ты взволнованна.

— Взволнованна! Да я вне себя, я подавленна и не знаю, что делать!

В ее словах было столько горечи и негодования, что Рокуэйна наклонилась к кузине и коснулась ее руки.

— Рассказывай.

— Только что папа сказал мне, что пригласил маркиза Куорна остаться у нас, чтобы в среду посмотреть скачки с препятствиями, и маркиз намекнул, что просит моей руки!

— Маркиз Куорн! Ты уверена?

— Конечно. А когда я сказала, что и не подумаю выходить за него, папа не стал вступать со мной в спор, а предложил поговорить с матерью.

Обе девушки притихли, так как знали, что с герцогиней говорить бесполезно: единожды приняв решение, она никогда не меняла его.

Они помолчали, и Кэролайн заговорила снова:

— Я не выйду за него! Не выйду! Я люблю Патрика, и он лишь ждет удобного случая, чтобы переговорить с папой.

Рокуэйна промолчала; она была уверена, что Кэролайн ни за что на свете не позволят выйти за Патрика Фэрли.

Этот обаятельный молодой человек, сын баронета, был их ближайшим соседом. О нем нельзя было сказать ничего дурного, но, к его несчастью, герцогиня даже в мыслях не допускала, чтобы на руку ее дочери претендовал простой дворянин из провинции.

Обыкновенно Кэролайн, будучи во всех отношениях примерной дочерью, прислушивалась к желаниям матери и не противоречила ей.

Но Рокуэйна понимала, что в данном случае все обстоит иначе. Любовь к Патрику пробудила, вероятно, впервые, сильный характер, унаследованный от матери.

Не было ничего удивительного в том, что Кэролайн влюбилась в Патрика, юношу, которого знала с детства; к тому же всего два месяца назад Кэролайн, закончившую учебу, стали вывозить в свет.

До того она не принимала участия ни в каких светских развлечениях и, в соответствии с принятыми в обществе правилами, когда герцог и герцогиня устраивали прием, оставалась наверху вместе со своей кузиной и гувернанткой.

Патрик и Кэролайн встречались почти ежедневно во время прогулок верхом, и было вполне объяснимо и даже неизбежно, что они влюбились друг в друга.

Роман развивался на глазах Рокуэйны, и ее не мог не волновать вопрос о том, что будет, когда обо всем узнает графиня. В сущности, ответ на этот вопрос ей был хорошо известен.

Герцогиня и от своего мужа постоянно требовала получения высоких постов и исполнения некоторых функций при дворе, унаследованных от отца, в то время как герцог вполне довольствовался жизнью в своем поместье, проводя почти все время в конюшне или на псарне.

Он держал рысаков, которые редко выигрывали призы, но зато служили хорошим предлогом для посещения конных состязаний, которые, к его радости, не интересовали супругу.

Должно быть, там-то он и познакомился с маркизом Куорном, который принадлежал к еще более избранному кругу, чем герцог и герцогиня Брантуик.

Даже до глухой провинции доходили слухи о маркизе, близком друге принца-регента, но по характеру отличавшемся и от супругов Бакс, и от вельможи Бо, составлявших окружение Его Королевского Высочества.

По общему мнению, маркиз был избранником судьбы, потому что не только являлся одним из богатейших аристократов Англии, но и непременно добивался успеха во всем, за что ни брался.

Не составляли исключения и конные состязания, на которых лошади маркиза получали все призы.

Кроме того, маркиз славился как исключительный стрелок и боксер, пробовавший силы с самими Джексоном и Мендозой, и как отважный солдат, который блестяще проявил себя на войне и получил несколько отличий за отвагу.

Надо сказать, что маркиз был предметом разговоров не только на конных состязаниях, но и в светских гостиных.

Даже Рокуэйна, хотя это не особенно интересовало ее, слышала о многочисленных романах маркиза и знала, что некоторые из них имели трагический исход.

Говорили, хотя это могли быть и сплетни, что некоторые прелестные леди, не в силах перенести измены маркиза, даже расставались с жизнью.

Ходили также слухи, что многочисленные дуэли с ревнивцами и оскорбленными мужьями неизменно заканчивались победой маркиза.

Как бы то ни было, но в глазах Рокуэйны он превратился чуть ли не в героя, и, сама того не замечая, она с интересом прислушивалась ко всему, что говорили о маркизе.

Естественно, новость о том, что он намеревается просить руки кузины, поразила ее до глубины души.

Наконец Рокуэйна спросила:

— А ты знаешь маркиза?

— Мы встречались раза три, — ответила Кэролайн. — В Альмаке леди Джерси представила его мне, но я сразу поняла, что она это делает нарочно, потому что меня только начали вывозить в свет, а какое ему было удовольствие танцевать с дебютанткой!

— И что ты ему сказала?

— Господи, да я и слова вымолвить не могла от страха! Кроме того, он был очень хмур, и я подумала, что он не хочет танцевать со мной!

— А когда вы увиделись снова?

— Не помню, на каком-то балу. Кажется, в Девоншир-хаус. Он подошел поговорить с папой о конных состязаниях, которые были накануне.

— Ну и дальше?

— Когда они поговорили, папа спросил: «Вы знакомы с моей дочерью Кэролайн?»

Маркиз поклонился, я сделала реверанс, а он сказал: «Мы танцевали в Альмаке».

Я удивилась, что он помнит, но больше в тот вечер мы не разговаривали.

— А в следующий раз?

— Тогда мы говорили, но не много. Я сидела за ужином рядом с ним, но, по правде сказать, в основном он был занят беседой со своей соседкой.

Кэролайн замолчала, а потом добавила:

— Он самодовольный, надменный человек и мне совершенно несимпатичен!

— Тогда как же ты можешь связать с ним свою жизнь?

— В том-то и дело, что не могу! — с жаром ответила Кэролайн. — И уверена — тут не обошлось без мамы! Если ей не удалось подыскать для меня принца или герцога, тогда ее устроит хотя бы маркиз!

Рокуэйна подумала, что, пожалуй, ни об одном принце не говорили столько, сколько она слышала о маркизе. Но для нее было совершенно очевидно, что Кэролайн не будет счастлива с этим человеком.

А маркиз скорее всего действительно намерен жениться и обзавестись наследником.

Вполне понятно, что он остановил свой выбор на Кэролайн, ведь мало кто мог сравниться с ней красотой.

По существу, она символизировала ту красоту, которую принято называть «красотой английской розы».

У Кэролайн была бело-розовая кожа, большие голубые глаза и светлые волосы, которые поэт наверняка сравнил бы с золотом спелой пшеницы.

К этому стоит добавить грациозную фигуру и мягкий, уравновешенный характер. Единственно, чем она уступала Рокуэйне, так это умом!

Рокуэйна неизменно была впереди по всем предметам, которым их обучала гувернантка, а по завершении учебы она продолжала заниматься самостоятельно.

Когда после смерти родителей девушка впервые попала в замок, ей показалось, что это — тюрьма, в которой ей предстоит провести всю жизнь. Она чувствовала себя такой несчастной, что ей хотелось умереть.

Но затем она обнаружила библиотеку с таким количеством интересных книг, что поняла: теперь она знает, ради чего стоит жить.

Мать Рокуэйны была француженкой и не только обучила дочь родному языку, но и внушила ей, что, какими бы замечательными ни считали себя англичане, другие народы тоже имеют множество положительных черт.

— Ты должна обладать широким кругозором, моя дорогая, — говорила мать. — Чем больше ты будешь учиться, чем больше будешь знать, тем легче тебе будет понять взгляды и чувства других людей, да и разобраться в себе самой.

Именно это было крайне трудно сделать во время войны, которую Англия вела против родины ее матери, и потому ее подвергали остракизму не только многие из так называемых друзей, но и ближайшие родичи мужа.

И лишь спустя какое-то время, когда Рокуэйна переехала жить в замок, она поняла, хотя это казалось невероятным, что герцог завидовал своему младшему брату, а герцогиня — ее матери.

В соответствии с обычаем в аристократических семьях Англии все наследовал старший сын.

Герцог Брантуик получил титул, замок и огромное поместье, в то время как его младший брат — небольшое денежное содержание.

Поскольку все любили «лорда Лео» — под этим именем его все и знали, хотя при крещении он был наречен Леопольдом, — то примирились даже с тем, что он женился на француженке.

Однако Рокуэйна понимала, что такое положение вещей было совсем не простым для матери, которая обожала мужа и не желала ставить его в затруднительное положение.

Мать Рокуэйны была дочерью французского посла и познакомилась с будущим мужем на одном из вечеров в Лондоне. Увидев ее, Лео сразу понял, что это его судьба.

Лео был душой общества. Ни одна мужская компания не обходилась без него, и надо ли говорить, что перед его обаянием не могли устоять женские сердца.

Поэтому, когда он полюбил Ивет де Суассон, не было ничего удивительного, что она ответила ему взаимностью.

Несмотря на то что этот роман вызвал неодобрение герцога с герцогиней — с одной стороны, и озабоченность посла — с другой, через несколько месяцев он завершился браком, и, надо сказать, на редкость счастливым.

Все было прекрасно, пока между Британией и Францией не разразилась война.

Посол вернулся в Париж и, хотя был богатым человеком, уже не имел возможности посылать дочери деньги.

— Я стала для тебя обузой! — сказала однажды мать Рокуэйны мужу, не зная, что дочь слышит их разговор.

— Зачем мне деньги, — сказал отец, — если ты дала мне луну, звезды и такое счастье, которое не снилось самому царю Мидасу.

Он подхватил ее на руки, поцеловал, и они счастливо засмеялись. Этот невольно подслушанный разговор дал девушке возможность понять, что никакие деньги на свете не сравнятся с настоящей любовью.

Но счастливая жизнь закончилась для Рокуэйны, как только она попала в замок.

Не проходило и дня, чтобы герцогиня не давала понять, что девушка не только сирота, но и нищенка, и что она должна быть вечно благодарна дяде за крышу над головой и за каждый кусок хлеба.

— Экстравагантным, безответственным и крайне непредусмотрительным — вот каким был твой отец! — презрительно говорила герцогиня. — А что касается твоей матери…

У герцогини не хватало слов, чтобы выразить свое отношение к свояченице.

Мать Рокуэйны была очень красива, и дочь унаследовала эту красоту. Вот почему, смотрясь в зеркало, Рокуэйна понимала причину неприязни герцогини. Брак герцога и герцогини был не более чем союзом двух родовитых фамилий, но свет считал подобный брак весьма удачным.

Отец герцогини, герцог Гулль, дал за ней огромное приданое, а после его смерти она унаследовала еще и земельные участки в Лондоне, рента за которые ежегодно приносила весьма ощутимый доход.

Она подарила герцогу долгожданного наследника и с помощью интриг добилась для мужа должности королевского шталмейстера, которая была чистой формальностью, так как монарх лежал на смертном одре.

Затем через несколько лет герцогиня произвела на свет Кэролайн, которая, к счастью, пошла характером в отца и унаследовала красоту, отличавшую женщин его рода.

Внешность же Рокуэйны была просто уникальной: сочетание красоты женщин династии Брантуик с очарованием французских предков.

Именно ее красотой объяснялось то, что Рокуэйну, уже взрослую девушку, герцогиня не только не вывозила в свет, но и не представляла своим гостям.

Сначала ей не верилось, что тетка действительно собирается держать ее взаперти, и она объясняла это тем, что ей хотят дать возможность прийти в себя после смерти родителей, последовавшей через год одна за другой.

Но затем герцогиня, нимало не смущаясь, разъяснила Рокуэйне:

— Я никогда не одобряла поведения твоего отца, Рокуэйна, и, как тебе известно, твоя мать была врагом нашей страны, чуждым элементом; на мой взгляд, во время войны ее следовало посадить за решетку. Поэтому я не желаю, чтобы ты не только знакомилась с друзьями Кэролайн, но даже попадалась им на глаза во время приемов.

На минуту она замолчала, а затем язвительно добавила:

— Вообще, я думаю, ты могла бы заняться чем-нибудь, например, помогать Кэролайн одеваться или прибирать ее комнату, когда горничные заняты. Скоро мы отправимся в Лондон, ноты, естественно, останешься здесь!

И лишь старая няня Кэролайн разъяснила бедной сироте истинную причину такого отношения тетки.

— Ну-ну, не горюй, дорогая, — сказала она, увидев Рокуэйну в слезах. — Ее светлость просто-напросто завидует.

— Завидует? — не веря своим ушам, переспросила девушка.

— Она ведь никогда не отличалась красотой, даже в молодости, а теперь и подавно. Разве она со своими морщинами может идти в сравнение с тобой и твоей мамой!

— Но я и не подозревала, что она завидует маме!

— Да еще как! Так же, как его светлость завидовал лорду Лео. А разве могло быть иначе, если твой отец был всеобщим любимцем? Он ездил верхом гораздо лучше его светлости и всегда побеждал в скачках!

Рокуэйна посмотрела в зеркало и увидела девушку со светлыми, как у всего семейства Брантуик, волосами, но с глазами совершенно удивительного оттенка — при определенном освещении они казались фиолетовыми.

— Анютины глазки, — говаривал отец о глазах супруги и добавлял, что они загипнотизировали его. Такие же глаза были и у Рокуэйны.

«Да, действительно, странный цвет, — думала Рокуэйна, — в особенности на фоне розово-белой кожи лица».

Она вспомнила, как однажды отец сказал матери:

— Дорогая, ты, наверное, колдунья. Ты определенно околдовала меня! Возможно, ты средневековая колдунья, которых так боялись!

— И ты боишься меня? — нежно спросила мать.

— Боюсь потерять тебя, — ответил отец, — ты прекрасно знаешь, что ни один мужчина не устоит, если хотя бы раз взглянет на тебя!

Мать рассмеялась и сказала:

— Тебе виднее, дорогой. Что же до меня, то в целом мире есть только один мужчина, которого я хочу удержать в плену, и для этого я готова на все!

Словно читая ее мысли, няня, стоявшая за спиной Рокуэйны, заметила:

— Ты слишком хороша, в этом все дело! Господи, как же ты сможешь выйти замуж, если ее светлость держит тебя взаперти!

Этот вопрос мучил и Рокуэйну, потому что, как только ей исполнилось восемнадцать лет, она решила, что непременно выйдет замуж, хотя бы для того, чтобы покинуть замок.

Конечно, она мечтала встретить рыцаря или принца, похожего на ее отца, который влюбится в нее с первого взгляда и увезет отсюда.

Но с первых дней пребывания в замке Рокуэйна почувствовала себя неуютно не только из-за неприязни герцогини. Дело в том, что в замке так и не поселилась любовь.

Она вспоминала счастливую жизнь с родителями в небольшом особняке на участке, выделенном герцогом брату, и понимала, что именно любовь согревала их дом так, как не согрел бы ни один очаг.

В апреле, когда Кэролайн исполнилось восемнадцать лет и пришло время выводить ее в свет, герцог с герцогиней увезли ее в Лондон. Рокуэйна осталась одна, и ее охватили одиночество и тоска.

Но вскоре она поняла, что вместо того, чтобы грустить, надо попытаться развлечься, и стала читать и заниматься верховой ездой.

Однако ей не часто удавалось выкроить время на эти занятия, так как герцогиня постоянно загружала ее шитьем. Поэтому обычно она ездила верхом лишь по вечерам, а потом читала до самого утра.

В прогулках верхом ее никто не сопровождал, но иногда в окрестностях замка она встречала Патрика Фэрли, который после отъезда Кэролайн в Лондон не находил себе места, опасаясь, что девушка забудет его в столице.

— Как ты думаешь, она любит меня? — постоянно спрашивал он Рокуэйну. — Любит ли она меня всерьез? Помнит ли, что принадлежит мне?

Рокуэйна пыталась утешить его, но в то же время понимала, что чувство Кэролайн совсем не похоже на то, которое мать Рокуэйны испытывала к мужу. Более того, в глубине души Рокуэйна сомневалась, способна ли вообще такая девушка, как Кэролайн, на подобное чувство.

В середине июня, когда принц-регент уехал из Лондона в Брайтон и сезон раутов и приемов завершился, Кэролайн вернулась в замок и снова стала встречаться с Патриком.

Каждое утро она ездила с Рокуэйной верхом в парк и рощу и на полпути к небольшому поместью семьи Патрика, граничившему с землями ее отца, встречалась с юношей.

Рокуэйна тактично оставляла их вдвоем, а сама предавалась мечтам.

Временами она мечтала о том, что когда-нибудь появится человек, который будет смотреть на нее таким же любящим взглядом, каким Патрик смотрел на Кэролайн.

«Нет, наверное, меня так никто и не полюбит и останусь я на всю жизнь в этом замке», — в отчаянии думала Рокуэйна.

Что касается Кэролайн, она понимала, что, как бы кузина ни любила Патрика, родители заставят ее выйти замуж за маркиза Куорна.

— Что делать, Рокуэйна? — возбужденно спрашивала ее Кэролайн. — Я хочу выйти за Патрика! Но даже если бы маркиз нравился мне, я ни за что не смогла бы жить с таким человеком, как он.

Рокуэйна мысленно согласилась с кузиной и спросила:

— А какой он? Можешь описать?

— Пожалуй, красив, — нехотя сказала подруга, — но властный, надменный. А в Лондоне только и разговоров, что о его любовных связях.

— Неужели?

— Конечно. В Лондоне только и говорят о любви. Например, я слышала, что какая-то женщина рыдала потому, что маркиз бросил ее, а другая, наоборот, с восторгом рассказывала о своем романе с маркизом.

Это не было новостью для Рокуэйны, так как она уже слышала эти сплетни от служанок, поэтому она спросила:

— А как тебе кажется, почему он решил жениться?

— Знаю, почему.

— Правда?

— Да, он попал в неприятную историю с женой одного дипломата и думает, что женитьба поможет ему избежать скандала.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво сказала подруга, — что по этой-то причине он и просит твоей руки?

Кэролайн присела на диван у окна.

— Когда я приехала в Лондон, у меня было такое впечатление, что все только и говорили о маркизе — казалось, больше их никто не интересует. Говорили, семейная жизнь не для него, потому что жена надоела бы ему уже через неделю, что он привык иметь много женщин, и так далее, и так далее.

— Это просто ужасно!

— Конечно, — согласилась подруга, — но меня это не волнует, потому что я думаю только о Патрике.

— Ну и что еще ты слышала?

— Потом говорили о какой-то мадам — забыла ее имя — с зелеными глазами и рыжими волосами, у которой опять-таки был роман с маркизом.

— А потом?

— А потом я возвратилась домой, и сегодня папа сказал мне, что к нам приезжает маркиз и что он, возможно, будет просить моей руки.

— Возможно?

— Думаю, оставляет путь к отступлению на тот случай, если ему удастся выйти сухим из воды в истории с женой дипломата, — горько сказала Кэролайн.

Рокуэйна считала, что Кэролайн совершенно правильно разобралась в сложившейся ситуации, и согласно кивнула:

— Я считаю, что его поведение оскорбительно и твоему отцу следовало отказать ему.

— Думаю, папа так и поступил бы по моей просьбе. Но ты же знаешь, что мама заставит его принять маркиза и никогда не позволит мне отказаться от его предложения.

К несчастью, Рокуэйне нечего было возразить, и она сочувственно воскликнула:

— Ах, Кэролайн, мне так жаль тебя!

— Что делать, Рокуэйна? Надо все рассказать Патрику и попросить у него совета.

— Тебе придется подождать завтрашнего утра.

— Это невозможно! Я должна увидеться с ним сегодня вечером!

Она всхлипнула.

— Именно сегодня вечером, пока мама и папа принимают главного судью графства. Хорошо, что я могу не присутствовать.

Она посмотрела на Рокуэйну и сказала:

— Только ты можешь помочь мне, дорогая. Ты должна поехать в Грейндж и сказать Патрику, что я буду ждать его там, где всегда. Сюда ему лучше не приезжать, так как кто-нибудь из слуг может сообщить маме.

— Ты права. Но как мы объясним мое отсутствие, если тетя Софи спросит обо мне?

— А ты думаешь, это возможно?

Рокуэйна всплеснула руками.

— Она вполне может заподозрить, что я отговариваю тебя от свадьбы, и зайдет, чтобы помешать этому.

Кэролайн понимала, что это вполне возможно, и беспокойно стала ходить по комнате.

— Я должна увидеться с Патриком, должна!

— Я поеду за ним, — сказала Рокуэйна, — но сделать это нужно после пяти, когда тетя будет отдыхать. А ты пойдешь к ней и отвлечешь разговором о маркизе.

Кэролайн сделала гримасу, но, понимая, что Рокуэйна права, согласилась, ибо это был единственный способ сохранить все в секрете.

Они еще долго говорили, и Кэролайн снова и снова повторяла, что не выйдет ни за кого, кроме Патрика.

Рокуэйна же понимала, что ее кузина пытается сражаться с ветряными мельницами. Когда через день приедет маркиз, только чудо сможет спасти девушку от свадьбы с ним.

Когда Рокуэйна ехала через поле, радуясь тому, что смогла вырваться из замка и хоть ненадолго оторваться от шитья, за которое ее усадили, то прекрасно понимала, что их с Кэролайн план обречен на провал.

Как бы сильно молодые люди ни любили друг друга, родители Кэролайн никогда не будут рассматривать Патрика как кандидата на руку их дочери.

Зная Кэролайн как самое себя, Рокуэйна понимала, что они были бы с Патриком прекрасной парой, в то время как союз с маркизом вряд ли принес бы девушке счастье.

Не будучи искушенной в жизни светского общества, Рокуэйна полагала, что только любовь могла бы сделать такого человека счастливым и верным единственной женщине.

Ей было хорошо известно, что у отца, до того как он встретился с ее матерью, было множество любовных связей.

Лорд Лео совсем не завидовал брату, обладавшему огромным богатством, замком, поместьями и превосходными рысаками, а лишь посмеивался над своей бедностью.

Поскольку он заражал своим жизнелюбием всякого, с кем общался, то, как шутила его мать, женщины бегали за ним, словно он был дудочником в пестром костюме[1].

— Когда я встретил тебя, дорогая, — говорил отец Рокуэйны жене, — все остальные женщины перестали для меня существовать!

Ее мать смеялась.

— Могу ли я быть в этом уверена?

— Еще бы, — отвечал отец, — ведь ты же колдунья, ты приворожила меня.

Размышляя о своих родителях, Рокуэйна подумала, что, должно быть, маркизу нужно встретить колдунью, чтобы забыть обо всех женщинах, кроме одной.

В то же время она понимала, что при всей своей мягкости и доброте Кэролайн не сможет быть такой колдуньей и, следовательно, после свадьбы маркиз не замедлит вернуться к сирене с рыжими волосами и зелеными глазами, а Кэролайн в одиночестве будет сидеть дома.

По слухам, именно такую жизнь были вынуждены вести многие жены аристократов.

«Как мне спасти ее?» — спрашивала себя Рокуэйна и не находила ответа.

Рокуэйна доехала до границы поместья герцога, где начинался участок Фэрли, и начала осматриваться вокруг в надежде увидеть Патрика.

По поручению отца юноша не только занимался лошадьми, но и следил за работниками. Он считал, что должен хорошо знать хозяйство, потому что, когда настанет время самому управлять поместьем, ему придется рассчитывать только на свои силы.

Рокуэйна подумала, что ее отец наверняка поступил бы так же по отношению к ней, будь у него настоящее поместье.

Но брат выделил ему лишь небольшой особняк, так что и следить, собственно, было не за чем, поэтому они с женой часто ездили в Лондон, хотя и сознавали, что столичная жизнь им не по средствам.

«Каждый человек должен трудиться, ведь безделье ведет к греху», — думала Рокуэйна.

Она уже почти добралась до Грейнджа, небольшого, но весьма привлекательного дома, когда, к радости своей, увидела направлявшегося к ней Патрика.

Патрик воскликнул:

— Рокуэйна! Что ты здесь делаешь?

— Кэролайн нужно непременно увидеться с тобой, — задыхаясь, ответила девушка. — Это очень, очень важно!

— А что случилось?

В тоне Патрика сквозила озабоченность, и Рокуэйна подумала, что он, будучи человеком сообразительным, возможно, догадался о причине столь неотложной встречи.

— Думаю, будет лучше, если Кэролайн сама тебе все расскажет.

Она повернула лошадь, и Патрик поскакал рядом.

— Прошу тебя, скажи, Рокуэйна.

— Кэролайн в отчаянии: герцог сообщил ей, что послезавтра приезжает маркиз Куорн и он намерен просить ее руки.

От этой неожиданной новости Патрик ахнул.

— Маркиз Куорн? Не может быть!

— Но это так!

— Как она может выйти за человека…

Он осекся, а затем уже более спокойно сказал:

— Именно этого я опасался, когда она уехала в Лондон, но я не ожидал, что она захочет выйти именно за маркиза Куорна!

— Я понимаю тебя, — ответила Рокуэйна, — но ведь ты знаешь, какого мужа ищет для дочери герцогиня.

— Конечно. Не сомневаюсь, что ее светлость предпочла бы принца-регента, если бы он не был женат!

Патрик сказал это с такой горечью, что Рокуэйне захотелось успокоить его.

— Постарайся не расстраивать Кэролайн еще больше. Ты же знаешь, как она любит тебя.

— А я люблю ее! Но я прекрасно понимаю, что ее родители никогда не разрешат нам пожениться!

Они помолчали, затем Рокуэйна сказала:

— Видимо, ты слабовольный, раз так легко сдаешься!

Патрик сердито взглянул на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— В сказках принцы покоряют высочайшие горы, опускаются на дно моря и побеждают драконов, чтобы спасти любимую женщину.

— Это только в сказках.

Но затем другим тоном Патрик спросил:

— Ты сказала «спасти». Ты имеешь в виду, что я должен спасти Кэролайн?

— Ты сам должен решить. Скажу только, что, судя по тому, что говорят о маркизе, более неподходящего мужа для Кэролайн найти невозможно!

— Ты права! Конечно, права! Но что я-то могу сделать? Как мне уберечь ее?

Рокуэйна улыбнулась.

— А вот насчет этого подумай сам. Ведь тебе известно, что, например, мои родители поженились против желания герцога, герцогини, всего семейства Брантуик и против воли маминого отца!

Рокуэйна увидела, что выражение глаз Патрика изменилось.

— Спасибо тебе, Рокуэйна, я обязательно подумаю над тем, что ты сказала. Где мы должны встретиться с Кэролайн сегодня вечером?

— На обычном месте, приблизительно в половине восьмого. А теперь мне нужно спешить в замок, а то будут неприятности.

— Еще раз спасибо!

Но Рокуэйна уже неслась галопом в сторону замка. Когда она взбегала по лестнице, моля Господа, чтобы герцогиня не узнала о ее отсутствии и не увидела в одежде для верховой езды, девушка подумала, не совершила ли она ошибки, рассказав историю женитьбы своих родителей.

«Может быть, следовало посоветовать ему смириться с судьбой?» — подумала она.

Глава 2

Кэролайн мчалась во весь опор. Она поехала от конюшни прямо через рощу, подальше от замка, держась в тени деревьев, чтобы никто из слуг не мог увидеть ее из окна. Лишь оказавшись в поле, она пустила лошадь в галоп.

Старый грум, обучавший девушку верховой езде, был очень предан ей, и она знала, что он не станет сообщать родителям о ее отлучке.

— Что-то поздновато вы собрались покататься, миледи, — сказал он, когда она явилась в конюшню.

— Мне хочется подышать свежим воздухом, но, пожалуйста, не говори маме, а то она будет сердиться.

— Я ничего не скажу ее милости, ничего, — с характерным шотландским акцентом сказал старый грум. — Ее не интересуют мои кони.

Рокуэйна заставила подругу подождать, пока родители уедут в гости, и попросила служанку принести им ужин наверх, в учебную комнату.

Кэролайн поболтала ложкой в супе и нетерпеливо сказала:

— Теперь я могу ехать?

Рокуэйна посмотрела на дверь, в которую входил лакей с жареным цыпленком на подносе. И только когда лакей поставил поднос на стол и вышел, Рокуэйна скомандовала:

— Теперь иди переодеваться, а я скажу, что у тебя болит голова и ты не голодна.

Рокуэйна понимала, что на фоне монотонной жизни в замке любое событие, даже такое незначительное, как отказ от ужина, привлечет внимание, поэтому слугам следовало объяснить причину.

Единственным человеком, посвященным в их планы, была няня. Кэролайн была ее любимицей, обожала ее, и от нее у них не было секретов.

— Ты навлечешь на себя неприятности, дорогая моя! — сказала няня, помогая девушке надеть костюм для верховой езды.

— Ах, няня, неприятности, к сожалению, уже настигли меня, — горько ответила Кэролайн. — Я не имею ни малейшего желания выходить замуж ни за маркиза, ни за кого другого, кого мне прочат родители.

— Спорить с ее светлостью бесполезно, дорогуша, — ответила няня. — Она хочет, чтобы ее дочь заключила достойный, по ее мнению, союз!

— Я знаю, но меня-то кто-нибудь спросил, чего хочу я?! А я хочу жить здесь, с человеком, которого люблю.

Няня прекрасно понимала, о ком говорит Кэролайн, и, чтобы не расстраивать свою любимицу еще больше, решила не продолжать этот неприятный разговор.

Подхватив хлыст и перчатки, Кэролайн поспешила вниз по боковой лестнице и выбежала из замка через заднюю дверь, чтобы побыстрее добраться до конюшни.

Было время ужина, и поэтому она не боялась, что кто-нибудь из прислуги заметит ее.

У Кэролайн было ощущение, что все вокруг ополчились против нее, и единственным желанием девушки было поскорее увидеть Патрика и рассказать ему о своих переживаниях.

Он ждал ее посреди рощи, на поляне. Когда появилась Кэролайн, он бросился к ней, чтобы помочь спешиться.

С минуту они смотрели друг на друга, затем Патрик протянул к ней руки. Вскрикнув, Кэролайн бросилась к нему, припала к его плечу и разрыдалась.

— Не плачь, дорогая. Прошу тебя, не надо.

— Я н-не в-вынесу этого! — всхлипывала девушка. — Я не могу оставить тебя. Что делать? Ведь родители и слушать не захотят о том, что мы любим друг друга!

Ее голос срывался от рыданий.

Патрик еще крепче прижимал ее к себе, словно только так мог успокоить.

Они сели на ствол упавшего дерева, и Кэролайн подумала, что еще никогда не видела его таким серьезным и словно постаревшим.

Патрик взял ее руку и тихо спросил:

— Ты абсолютно уверена в том, что не хочешь выходить за маркиза?

Кэролайн даже вскрикнула — настолько поразил ее этот вопрос.

— Как ты можешь говорить такое? Да я ненавижу его, и если меня заставят принять его предложение, наверное, я… покончу с собой!

Услышав эти слова, Патрик с силой сжал ее руку.

— Выслушай меня, дорогая, — попросил он. — У меня есть предложение, хотя я не знаю, как ты отнесешься к нему.

Кэролайн подняла голову, и, глядя на свою возлюбленную, Патрик подумал, что ни одна девушка в мире не сравнится с ней.

Ее ресницы были влажными, по щекам текли слезы, но она была так прекрасна, что Патрику захотелось поднять ее на руки и поцеловать.

Но вместо этого он спросил:

— Ты согласна… бежать со мной? Кэролайн замерла, и было очевидно, что такая мысль не приходила ей в голову. Затем она переспросила:

— Бежать… с… тобой?

— Я понимаю, что это чревато грандиозным скандалом и враждой между нашими семьями, но я просто не вижу иного выхода.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы… убежали и… поженились? — с сомнением спросила девушка.

— Это будет нелегко, и твой отец наверняка попытается найти нас и добиться признания брака недействительным. Так что, наверное, нам даже придется скрываться.

— Но я стала бы твоей женой?

— Да, моей женой!

При этих словах глаза девушки, казалось, засветились, лицо просветлело, и с него исчезло страдальческое выражение.

— Тогда бежим, — сказала она, — и поскорее… сегодня… или завтра!

— Дорогая, ты это серьезно?

Он обнял ее и страстно поцеловал. Затем он сказал:

— Нужно тщательно все продумать.

— Но я могу быть с тобой и мы можем пожениться?

— Конечно! Но это очень сложно, и если мы все хорошо не продумаем и нас поймают, твоя мать сделает все возможное, чтобы мы больше никогда не видели друг друга.

Кэролайн крепко прижалась к Патрику.

— Я должна быть с тобой, должна! Я никогда не полюблю никого другого!

— Моя радость, моя дорогая! Он снова поцеловал ее и спросил:

— А когда приезжает маркиз?

— Послезавтра.

— Так скоро?

— Да, отец пригласил его на скачки.

— Понятно. И, конечно, выиграет состязания, так как у него самые лучшие лошади.

— А мы можем убежать до того, как… он приедет?

Патрик вздохнул.

— Это невозможно, и потому, родная, тебе придется тщательно взвешивать каждый поступок и каждое слово и сыграть, насколько я понимаю, очень трудную роль.

Кэролайн выглядела испуганной.

— Что мне нужно сделать?

— Я как раз думал об этом, пока ждал тебя. Дело в том, что меньше чем за неделю я не успею раздобыть ни специальное разрешение на заключение брака, ни денег, чтобы нам было на что жить, пока мы будем вынуждены скрываться.

— Неделя — это слишком долго! — воскликнула Кэролайн. — За это время маркиз, должно быть, уже сделает мне предложение.

— Я знаю, но тебе придется сказать родителям, что ты согласна выйти за него, — с горечью сказал Патрик. — И когда он спросит тебя, тоже притвориться, что согласна.

— Ты хочешь сказать, что я должна принять его предложение?

— Ну постарайся дать маркизу понять, что готова стать его женой.

Кэролайн сжала его пальцы.

— Как же я скажу это, если…

— Но ведь ты-то будешь знать, что никогда не выйдешь за него. А я постараюсь как можно скорее устроить все для приведения нашего плана в исполнение.

Кэролайн вздохнула и сказала:

— Я все сделаю… так, как ты говоришь.

— Я люблю тебя! — воскликнул Патрик. — Я сделаю все, чтобы ты никогда не пожалела, что отказалась от брака с маркизом!

— Единственное мое желание — это быть с тобой и любить тебя, — просто сказала она.

Он долго вглядывался в нее, прежде чем сказать:

— Есть одна вещь, которая позволяет мне считать, что провидение на нашей стороне.

— Что ты имеешь в виду?

— Мой отец сегодня узнал, что его младший брат, мой дядя, при смерти. Он очень богат, но никогда не был женат и всегда говорил, что я его наследник.

— Я выйду за тебя независимо от того, богат ты или беден, — заметила девушка.

— Я счастлив это слышать, но мне бы хотелось, дорогая, обеспечить тебе комфорт, к которому ты привыкла, не обращаясь за помощью к отцу.

Кэролайн спросила:

— Ты думаешь, он сильно рассердится, если мы убежим?

— Думаю, да, но не потому, что он настроен против тебя, а потому, что ему не хочется портить отношения с соседями. Ведь твой отец имеет большое влияние в графстве и при желании может осложнить жизнь моему отцу.

— Тебя бы это сильно расстроило?

— Для меня главное — не потерять тебя. Я не мыслю без тебя жизни.

— Для меня это тоже невыносимо! Ах, Патрик, устрой все так, чтобы нас не нашли до тех пор, пока… ничего уже нельзя будет изменить.

— Именно этим я и собираюсь заняться, — твердо заявил молодой человек.

Глядя на него, Кэролайн подумала, что еще никогда не видела его таким решительным.

Поскольку они знали друг друга с детства и встречались на всех приемах и балах в графстве, девушке казалось, что они с Патриком одногодки, хотя на самом деле он был старше ее на четыре года.

Теперь же, впервые за все время их знакомства, она увидела в нем мужчину, который будет заботиться о ней и защищать и которому она станет подчиняться, так как он умнее.

— Скажи, что мне… делать.

— Знаю, это трудно, но я хочу, чтобы ты сейчас возвратилась в замок и действовала настолько хитро, чтобы никто, кроме Рокуэйны, ничего не заметил. Делай вид, будто ты в восторге от перспективы замужества и положения, которое займешь в качестве жены маркиза.

Кэролайн промолчала, и Патрик продолжал:

— Завтра мы не сможем увидеться: мне нужно будет поехать в Лондон и добиться получения специального разрешения.

— А это не… опасно?

— Во всяком случае, ты можешь быть спокойна, что там не будет фигурировать твой титул. У тебя есть другое имя, помимо этого?

— Да, конечно. При крещении мне дали имя Мэри в честь леди Мэри Брант, которая, по слухам, была очень хороша собой.

— Но не красивее тебя! Ты самая красивая на свете!

— Я рада, что ты так считаешь.

На минуту они забыли о том, для чего, собственно, встретились, но затем Патрик продолжал:

— Как только я раздобуду разрешение на брак и достаточную сумму, которая позволит нам ни в чем не нуждаться, мы уедем.

— Постарайся сделать все это как можно скорее, — попросила Кэролайн, — мне страшно от мысли, что может произойти что-нибудь ужасное и я потеряю тебя!

— Никогда!

Он снова привлек девушку к себе и поцеловал.

Как и для всех влюбленных, время пролетело быстро, и не успели они опомниться, как на небосклоне появились первые звезды.

— Тебе пора возвращаться, моя любовь, — сказал Патрик хриплым прерывающимся голосом.

— Я хочу остаться с тобой.

— Ты будешь со мной днем и ночью, когда мы поженимся. Скажи, Кэролайн, ты уверена, что не передумаешь?

— Зачем спрашивать? Я твоя, вся твоя. И всегда была твоей и не могла бы позволить другому мужчине даже дотронуться до себя.

Она спрятала лицо у него на груди и призналась:

— Когда я была в Лондоне, некоторые мужчины, с которыми я танцевала, пытались поцеловать меня, но я никогда не чувствовала по отношению к ним того, что чувствую… к тебе.

Патрик сжал ее так, что ей стало трудно дышать.

— Именно этого я и опасался, — хрипло сказал он, — и это мучило меня!

— Напрасно. Я не могла дождаться, когда наконец смогу вернуться домой и снова увидеться с тобой.

— Я обожаю тебя и посвящу всю жизнь тому, чтобы сделать тебя счастливой.

— Я буду счастливой, обязательно. Я так и знала, что после разговора с тобой все будет иначе. Действительно, ведь мы можем убежать!..

Патрик не ответил. Он лишь целовал ее снова и снова.

Затем он подвел лошадь и помог Кэролайн сесть в седло.

— Расскажи Рокуэйне о нашем плане, но упаси тебя Бог проронить хоть слово кому-либо еще. Ты ведь знаешь, что у стен есть уши.

— Я буду очень осторожна, — пообещала девушка.

Патрик вскочил в седло, и они поехали бок о бок, пока не показался замок.

Понимая, что задерживаться на виду у всех опасно, Патрик улыбнулся и сказал:

— Доброй ночи, моя дорогая, моя драгоценная! Только помни, что я люблю тебя и тебе больше нечего страшиться.

— И я люблю тебя, — шепнула девушка. Она пустила лошадь галопом и вскоре была уже около конюшен.

Девушка осторожно пробралась наверх по боковой лестнице, затем мимо учебной комнаты прошла в спальню Рокуэйны и, как и ожидала, нашла подругу сидящей в постели с книгой в руках.

— Вернулась! — воскликнула Рокуэйна.

— Ах, Рокуэйна, как чудесно все складывается! И Кэролайн рассказала ей об их с Патриком плане.

Маркиз приехал в замок точно, как и планировал. Он всегда старался приезжать в гости так, чтобы на разговоры оставалось не больше часа, после чего можно идти переодеваться к ужину.

Свой приезд он спланировал, как и все остальное, с точностью до минуты и, когда его фаэтон, запряженный четверкой превосходных коней, остановился возле узорчатых чугунных ворот замка Брантуик, он достал из кармана золотые часы.

Стрелки показывали без трех минут пять.

Грум, служивший у маркиза уже несколько лет, отметил:

— Как раз вовремя, милорд!

Маркиз не ответил, он смотрел на замок в глубине аллеи, и на его губах скользила чуть заметная улыбка.

Вид замка со штандартом герцога на крыше впечатлял, но маркиз, сравнивая его со своим собственным домом в Букингемшире, решил, что замку недостает единства стиля, что, несомненно, объяснялось различными архитектурными пристрастиями его многочисленных владельцев.

Особняк самого маркиза был полностью перестроен его прадедом лет сто тому назад и являл собой прекрасный пример древнегреческой архитектуры.

Кони, одолевшие немалый путь из Лондона, за считанные минуты покрыли последнюю милю, и фаэтон маркиза подкатил к подъезду, где на ступеньках, покрытых красным ковром, его светлость ожидал дворецкий.

— Иди в конюшню, Джим, — сказал маркиз груму, — и проверь, прибыли ли мои лошади и готовят ли их к завтрашним скачкам.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Отдав распоряжения, маркиз не спеша, с присущим ему чувством собственного достоинства, поднялся по ступенькам и вошел в дом.

В холле, передавая шляпу лакею, он, конечно, не предполагал, что является объектом пристального внимания Рокуэйны, стоящей наверху.

Глядя на него, девушка поразилась тому, как точно он соответствовал образу, который ей нарисовало воображение.

Без сомнения, он был красив, но холодные глаза и тонкие губы придавали его лицу жестокое выражение.

В то же время Рокуэйна оценила его удивительную элегантность и то, что его галстук был повязан таким сложным изящным узлом, какого ей еще не приходилось видеть.

Куртка сидела на нем безукоризненно, а бордовые панталоны были заправлены в ботфорты, начищенные так, что в них отражалась мебель, мимо которой он проходил.

Она наблюдала, как он следует за дворецким через холл к Красной гостиной, где его ожидали герцог и герцогиня, и ей казалось, что от него исходят какие-то волны, словно он прибыл с другой планеты.

Затем Рокуэйна сказала себе, что не стоит преувеличивать, он — просто человек, хотя и довольно необычный.

Как только он исчез в Красной гостиной, Рокуэйна вернулась в учебную комнату. Кэролайн с нетерпением спросила:

— Ну, видела его?

— Да. И я согласна с тем, что ты мне о нем говорила. Без сомнения, это очень властный человек.

На лице Кэролайн появилось испуганное выражение.

— А если мне не удастся… убежать от… него?

— Зачем предполагать худшее? Нужно верить, что все будет хорошо. Если чего-то очень хочешь, то непременно так и будет.

При этом она подумала, что ее желание уехать из этого замка пока что не исполнилось.

Но сейчас ее главная задача состояла в том, чтобы помочь подруге, и Рокуэйна сказала:

— Соглашайся на все его предложения и делай вид, что ты счастлива.

— Я боюсь, ужасно боюсь! — ответила Кэролайн. — Ах, Рокуэйна, пойдем вместе со мной вниз!

— Нет, дорогая, ты представляешь, как рассердится твоя мать, если я пойду с тобой?

— Я все перепутаю без тебя.

— Подумай о Патрике, помни, что ты любишь его и что до других тебе нет дела.

Рокуэйна говорила так уверенно, что Кэролайн чуть слышно произнесла:

— Я… постараюсь.

Однако она задрожала, когда появился лакей и сказал:

— Ее милость ждут в Красной гостиной!

Кэролайн так побледнела, что Рокуэйна испугалась, как бы подруга не упала в обморок. Увлекая ее к выходу, Рокуэйна шепнула:

— Патрик, думай о Патрике, как он думает о тебе. — Рокуэйна хотела, чтобы имя Патрика придало ее подруге сил и мужества.

Рокуэйна вернулась в учебную комнату и снова принялась за книгу сэра Вальтера Скотта, которую еще не дочитала. «Интересно, отражают ли книги реальную жизнь или это все фантазии автора», — подумала она.

Драматические события романов сэра Вальтера заставляли ее трепетать, она сопереживала его героиням, жила их жизнью, страдала и любила вместе с ними.

Рокуэйна подошла к окну. Глядя на закат, она думала о том, что ей, в отличие от героинь романов, предстоит тоскливая жизнь без любви, без радости. И, наверное, впервые в жизни она почувствовала, что завидует Кэролайн. По крайней мере в ее жизни происходят события, требующие решимости и характера. Если она действительно решит бежать с Патриком, то поступит как героиня романа, а не как послушная дочь своих родителей.

«Кэролайн повезло, что у нее есть Патрик!» — думала Рокуэйна.

Потом ей стало стыдно, что она не может просто радоваться счастью Кэролайн, не думая о себе.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вернулась Кэролайн.

Она вошла в комнату, и Рокуэйна сразу же увидела, что кузина испугана.

— Ну что, все в порядке?

У Кэролайн даже не было сил заговорить, но затем она собралась с духом:

— Вроде бы в порядке, но… Рокуэйна, я его боюсь! У него такой вид — прямо великан-людоед из сказки! Если он увезет меня, то Патрик ничего не сумеет сделать!

Рокуэйна коснулась ее руки — она была холодной как лед.

— Патрик найдет способ спасти тебя, а ты должна вести себя, как вы договорились: делай вид, что согласна стать женой маркиза.

— Да я скорее умру! Он смотрит на меня так, словно презирает… Совершенно ясно, что он просто использует меня в своих личных целях.

— Если это так, — спокойно заметила Рокуэйна, — то ваш план будет гораздо легче выполнить.

— Почему?

— Потому что если он не влюблен в тебя, то вряд ли что-нибудь заметит. А вот если он на самом деле любит тебя, то, конечно, поймет, что ты любишь другого.

Кэролайн с минуту обдумывала слова подруги, а затем сказала:

— Спасибо тебе, Рокуэйна. Ты всегда помогаешь мне поверить в свои силы.

— Если ты убежишь с Патриком, то я буду считать тебя самой храброй из всех, кого знаю!

Кэролайн улыбнулась.

— Неужели? Ведь я храбрюсь только потому, что Патрик любит меня.

— Значит, только это и важно. А теперь тебе нужно переодеться и привести себя в порядок. Как это ни странно звучит, но, согласно вашему плану, ты должна понравиться маркизу.

Кэролайн согласилась с доводами кузины, и Рокуэйна помогла ей надеть одно из самых красивых платьев, привезенных из Лондона.

Затем Рокуэйна украсила ее прическу розой и надела ей ожерелье из мелких жемчужин, подаренное отцом на день рождения.

— Ты выглядишь чудесно, дорогая!

— Вот если бы Патрик увидел меня!

— Думай о том, что скоро он будет видеть тебя постоянно.

— Ни о чем другом я и думать не могу, — призналась Кэролайн.

Но им пришлось прервать разговор, поскольку Кэролайн следовало идти на ужин. Глядя, как она спускается по лестнице, Рокуэйна подумала о том, как красива ее подруга.

Возвращаясь в учебную комнату, она взглянула на себя в одно из зеркал, висевших на площадке.

На ней было платье, которое Кэролайн носила два года до того, как герцогиня отдала его Рокуэйне.

Девушка постоянно донашивала вещи Кэролайн, ведь из своих платьев, которые она носила до того, как надела траур по своему отцу, она давно выросла.

Герцогиня же, отдавая Рокуэйне платья дочери, распоряжалась, чтобы с них были сняты все украшения.

Рокуэйна старалась не думать о нарядах и не обращать внимания на то, что ей доставались обноски, но сейчас она вдруг представила себе, как бы выглядела в платье, которое было надето на Кэролайн. Но тут же отогнала эту мысль, решив, что глупо предаваться пустым мечтам.

Когда Кэролайн вернулась, Рокуэйна дочитывала последнюю главу «Айвенго».

Она отложила книгу и внимательно посмотрела на кузину. Кэролайн подошла к ней и почему-то шепотом сообщила:

— Он сделал мне предложение и сказал, что хочет, чтобы венчание состоялось через десять дней!

— Не может быть! — воскликнула Рокуэйна.

— Он объяснил такую поспешность тем, что ему необходимо ехать в Париж по делам принца-регента, и он полагает, что медовый месяц мы проведем в Париже!

Кэролайн говорила так, словно каждое произносимое ею слово доставляло ей неимоверную муку.

— Но тетя Софи, я надеюсь, не согласилась?

— Он уже переговорил с родителями, и они не только согласились, но и одобрили нашу послесвадебную поездку в Париж. Решили, что венчание будет здесь, в узком кругу родственников и друзей, которые захотят приехать из Лондона.

— Видимо, он попал в еще худшую историю, чем мы думали! — задумчиво сказала Рокуэйна.

— Нужно немедленно все сообщить Патрику! — воскликнула Кэролайн.

— Ты увидишься с ним завтра на скачках, — ответила Рокуэйна. — Сначала я подумала, что тебе не следует разговаривать с ним на виду у всех, но теперь считаю, что вы сможете поговорить не привлекая внимания, если ты сделаешь вид, будто интересуешься его лошадьми.

Она замолчала, а затем быстро добавила:

— Но будь осторожна! Если кто-нибудь увидит, как вы смотрите друг на друга, то сразу догадается о ваших чувствах!

— Нам нужно бежать в субботу или в воскресенье, — сказала Кэролайн, — самое позднее, в начале следующей недели!

— Ты права, — согласилась кузина.

В этот момент отворилась дверь, и в комнату вошла герцогиня.

Рокуэйна ужаснулась при мысли, что тетка услышала последние слова дочери.

— Я так и думала, что найду тебя здесь. Ты спешишь поделиться с Рокуэйной приятными новостями!

Кэролайн нервно вскочила.

— Да, мама, я рассказываю ей, что произошло.

— Тебе очень повезло! И хотя кому-то может показаться странным, что венчание произойдет так скоро, я хорошо понимаю дорогого маркиза, ведь ему так хочется взять тебя с собой в Париж.

— Да, мама.

— Правда, у нас остается очень мало времени, чтобы купить приданое.

— Приданое? — машинально повторила Кэролайн.

— Ну а как же, нельзя же выходить замуж без приданого, — сказала герцогиня, — а учитывая положение твоего жениха, особенно.

Она озабоченно вздохнула и продолжала:

— Я хотела, чтобы твое подвенечное платье произвело настоящий фурор, а наряды затмили приданое всех невест. Но так как времени мало, мы подготовили все необходимое к венчанию, а остальное — к твоему возвращению из Парижа.

Кэролайн молчала.

У Рокуэйны перехватило дыхание, так как она догадалась, что дальше скажет герцогиня.

— Завтра рано утром мы с тобой едем в Лондон. Ты пропустишь скачки, но это не имеет значения, так как маркиз предупредил, что сразу после скачек он возвращается в Лондон.

— Мы едем… в Лондон, мама?

— Не глупи, Кэролайн, — резко сказала мать. — Нельзя же сидя в замке купить наряды!

Она обернулась к Рокуэйне и сказала:

— А тебе, Рокуэйна, надо подготовить вещи Кэролайн для поездки. Уже поздно будить няню, но утром она с горничными соберет все, что ты забудешь положить.

— Да, тетя Софи.

— Но постарайся поменьше забывать! — все более резко говорила герцогиня. — Твое бесконечное чтение ведет к рассеянности.

Она пренебрежительно взглянула на «Айвенго» и, направляясь к выходу, сказала:

— Мы с отцом просто счастливы, Кэролайн, что ты станешь женой маркиза. Позднее я расскажу тебе, как следует вести себя на дворцовых церемониях.

Весьма довольная, герцогиня вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Девушки молчали, и лишь когда на лестнице затихли тяжелые шаги герцогини, Кэролайн воскликнула:

— Если я еду в Лондон с мамой, то как же я убегу с Патриком?

В ее голосе было столько отчаяния, что Рокуэйна попыталась ее успокоить:

— Тебе придется приехать на венчание, но я уверена, что Патрик к тому времени придумает какой-нибудь способ вовремя увезти тебя.

— А если мама задержит меня там до самой последней минуты? Ты же знаешь, какой она становится, когда речь идет о нарядах!

— Все равно тебе в конце концов придется вернуться, — настаивала кузина.

— Но Патрик хотел, чтобы мы уехали раньше…

— Я повидаюсь с ним, — обещала Рокуэйна, — и хотя это будет нелегко, пришлю тебе письмо. Я постараюсь написать так, чтобы только тебе было понятно, о чем там написано. Что-то вроде шифра.

— А если я не пойму, а мама прочтет его?

— Ну, я что-нибудь придумаю. Может быть, там будет фигурировать кличка какой-нибудь лошади, но ты будешь знать, что я имею в виду Патрика.

— Но я не могу ехать в Лондон! — сокрушалась Кэролайн. — Может, мне сказаться больной, чтобы мама не взяла меня с собой?

— Тебе нужно ехать. Иного выхода нет. Но ты обязательно должна написать мне о дне вашего возвращения, чтобы Патрик смог все тщательно продумать.

Рокуэйна села рядом с кузиной и нежно обняла ее.

— Тебе нужно быть смелее. Придется пройти через это испытание, чтобы раз и навсегда отделаться от маркиза.

— А если мне все же не удастся убежать до венчания с маркизом?

— Убежишь, — твердо заверила ее Рокуэйна. — Я чувствую это нутром, как говорит няня.

Затем, видя, что не убедила подругу, она добавила:

— Поверь, я действительно чувствую это, ведь папа считал, что этот дар я унаследовала от мамы.

— Ты хочешь сказать: дар ясновидения? — всхлипнула Кэролайн.

— Да, вроде того, но скорее всего это инстинкт, подсказывающий мне, что, несмотря на трудности, все закончится хорошо.

При этом Рокуэйна подумала о том, что она, бывало, предчувствовала и беду.

Так было в то лето, когда однажды они гуляли с мамой по лугу и маму укусила змея. И хотя врачи говорили, что укус не смертельный, Рокуэйна знала, что мама умрет.

И тем страшным холодным днем, когда отец уехал на охоту с намерением скоро вернуться, то же чувство подсказало ей, что она его больше не увидит.

Тогда Рокуэйна пошла на конюшню и сказала отцу:

— Погода ужасная, не езди на охоту, папа. Пожалуйста, останься дома!

— Какая бы погода ни была, мне необходимо размяться. Кроме того, родная, я обещал повидаться с друзьями. Если я припозднюсь, знай, что я заехал к ним выпить.

Он поцеловал ее и вскочил в седло, а затем посмотрел на дочь и добавил:

— Мне бы очень хотелось взять тебя с собой, но лучше в другой раз. Да хранит тебя Господь!

Эти же слова мысленно произнесла и она, глядя вслед отцу и чувствуя, что таким — веселым, с шутливо сдвинутой набок шляпой — он уходит из ее жизни, и никакого «другого раза» уже не будет.

И теперь, глядя на Кэролайн, она сказала твердо:

— Обещаю тебе, дорогая, что какие бы трудности ни ожидали тебя, какие бы препятствия ни стояли на твоем пути, все закончится хорошо и ты выйдешь за Патрика.

— Ты уверена в этом? Абсолютно уверена? Ты действительно видишь это?

— Мой дар никогда не подводил меня, — улыбнулась кузина. — Тебе никогда не бывать маркизой Куорн, ты будешь женой Патрика Фэрли.

Кэролайн обняла ее и поцеловала в щеку.

— Именно этого я хочу больше всего на свете, и я верю тебе, Рокуэйна… правда… верю тебе!

Глава 3

Сразу же после завтрака Рокуэйна проводила Кэролайн, герцогиню и няню и поспешила наверх, чтобы переодеться в платье для верховой езды.

При этом девушка понимала, что нарушает указания герцогини, данные перед отъездом.

Герцогиня зашла в комнату Рокуэйны и, указав на платья, грудой лежавшие на стуле, сказала:

— Пока меня не будет, ты отремонтируешь всю эту одежду, и если к моему возвращению работа не будет окончена, ты меня рассердишь.

Даже если бы герцогиня захотела скрыть свою неприязнь к племяннице, ей это вряд ли бы удалось: голос и глаза выдавали ее чувства.

Рокуэйна промолчала, и герцогиня продолжила:

— Я обдумывала, чем ты будешь заниматься, когда Кэролайн выйдет замуж, и решила, что тебе следует заняться вышиванием.

Рокуэйна окаменела, а герцогиня добавила:

— Хватит понапрасну тратить время на верховую езду и чтение книг. Ты будешь работать, а не бездельничать.

Она сделала паузу и, оглядев девушку, добавила:

— В конце концов ты должна хоть каким-то образом возместить убытки, понесенные герцогом от погашения долгов твоего отца, и своим трудом пусть немного, но искупить вину родичей твоей матери за те раны и увечья, которые получили наши солдаты.

Рокуэйна крепко сцепила руки, чтобы удержаться от возражений, уже готовых сорваться с языка. Дело в том, что ни один родственник ее матери не служил в наполеоновской армии.

Мама всегда говорила, что дедушка Рокуэйны осуждал войну и презирал выскочек из новой аристократии, сформированной победоносным корсиканцем на месте ancien regime[2], к которому принадлежали все родовитые аристократические семьи Франции.

Но Рокуэйна знала, что бесполезно говорить об этом герцогине, которая никогда не испытывала к ее родителям ничего, кроме ненависти.

Поэтому она продолжала молчать, а герцогиня, еще больше разозлившаяся за то, что девушка никак не реагирует на ее слова, сердито предупредила:

— Имей в виду, что вся эта одежда должна быть отремонтирована самым тщательным образом, иначе я жестоко накажу тебя за разгильдяйство!

И она поспешила вниз к Кэролайн, ожидавшей ее в холле.

Рокуэйна вышла следом и, увидев Кэролайн, поняла, что кузина расстроена после разговора с матерью.

Кэролайн очень переживала, что ей приходится покидать Патрика, поэтому играть роль невесты было для нее непросто.

Целуя Рокуэйну на прощание, она шепнула ей на ухо так, чтобы никто не услыхал:

— Напиши, как только повидаешь его. Я должна знать, что он придумал.

Рокуэйна решила, что при герцогине опасно говорить об этом, поэтому она лишь кивнула, и Кэролайн с грустью на лице помахала ей, когда экипаж тронулся.

Герцог и маркиз уже уехали, чтобы приветствовать первых победителей скачек.

Несмотря на угрозу герцогини, Рокуэйна вовсе не собиралась пропускать состязания. Поэтому она быстро переоделась, бегом спустилась по задней лестнице и побежала к конюшням. К этому времени большинство грумов уже ушли к месту старта у северного края парка, где начиналась равнина.

Девушка знала, что там собралась масса зрителей, поэтому ехала через сад и, стараясь, чтобы ее не заметили, направилась к месту, откуда хорошо был виден старт и большая часть трассы.

Последнее препятствие находилось прямо перед ней, а финиш — на расстоянии четверти мили.

От посторонних глаз ее укрывали деревья, и, остановив лошадь, она подумала, как было бы хорошо стоять здесь с Кэролайн, смеяться над одними участниками скачек и восторгаться другими.

Она видела, как лошади беспорядочно столпились у стартовой линии, а герцог пытался навести порядок.

Девушка была уверена, что его раздражают зрители, путающиеся под ногами, и их собаки, лающие на лошадей, от чего те вставали на дыбы и брыкались.

Затем она увидела маркиза на большом вороном жеребце. Без сомнения, другим участникам будет трудно состязаться с таким великолепным конем.

Патрик выступал на норовистой лошади, выездкой которой занимался сам. Большим преимуществом для юноши было хорошее знание скакового круга, по которому он проскакал не меньше десятка раз, как, впрочем, и некоторые другие участники, жившие по соседству.

Среди наездников были и такие, которые участвовали в соревнованиях просто ради забавы, без малейшего шанса на успех.

Со своего наблюдательного пункта на невысоком холме Рокуэйна видела все как на ладони. «Странно, — подумала она, — что больше никто не догадался прийти сюда».

Девушка не раз присутствовала на таких состязаниях и по опыту знала, что все наблюдают старт, а потом бегут к финишу, чтобы увидеть победителей.

Кони с всадниками выстроились в одну линию, герцог взмахнул флажком, и забег начался!

У Рокуэйны перехватило дыхание, когда она увидела, как стремительно всадники приближаются к первому препятствию. Она и сама не раз одолевала его и хорошо знала, что, если не рассчитать прыжок, можно попасть в неприятную ситуацию.

Поэтому она не удивилась, когда две лошади упали.

Следующие три препятствия были не очень трудными, и потому там обошлось без инцидентов.

Рокуэйна заметила, что одна лошадь без всадника сошла с дорожки и была поймана грумом.

Участок круга, где грунт всегда был влажным, маркиз преодолел без труда.

После четырех следующих препятствий несколько участников выбыли из борьбы, сочтя дистанцию чересчур сложной, лошади двух других отказались прыгать, а одна сбросила своего седока через голову.

Теперь участники почти завершили первый круг и, обойдя финишный столб слева, вернулись к первому препятствию, чтобы начать второй круг.

Число участников сильно сократилось. Маркиз был впереди на целый корпус, причем его конь брал каждое препятствие с большим запасом — это Рокуэйна видела даже с такого большого расстояния.

Кроме того, она отметила, что маркиз держится в седле лучше многих, не считая ее отца, или, вернее, так же, как ее отец.

Казалось, ему придает уверенности сам факт, что он управляет таким прекрасным животным.

Рокуэйна подумала, что, должно быть, перед каждым препятствием он подбадривает коня, как это делал ее отец.

После очередного препятствия он наклонился, потрепал коня по шее, обогнал лошадь без всадника и поскакал дальше, не обращая внимания на зрителя, чуть не попавшего под ноги коню.

Но затем, когда до финиша оставалось два препятствия, маркиза догнал еще один всадник. К своему восторгу, Рокуэйна увидела, что это Патрик!

Он держался чуть позади маркиза и, казалось, так же придерживал лошадь.

Но вот Патрик подался вперед, взяв предпоследнее препятствие одновременно с маркизом, и припал к шее лошади.

Рокуэйна не была уверена, но ей почудилось, что маркиз поражен. Чего-чего, но соперничества он не ожидал.

Последнее препятствие их лошади преодолели одновременно, и теперь от финиша их отделял лишь небольшой участок дороги.

К этому времени большинство зрителей собрались у финиша, и Рокуэйне было слышно, как они подбадривают всадников; их крики эхом разносились по всей долине.

Обе лошади неслись во всю прыть, из-под их копыт летели кучи дерна, и напряжение всадников, передалось зрителям.

Издали Рокуэйне показалось, что оба всадника достигли финиша одновременно. Она услышала, как зрители радостно приветствуют победителя. Но кого? Маркиза или Патрика? Ей хотелось надеяться, что Патрика, так как это было бы хорошим предзнаменованием для него и Кэролайн.

Когда скачки завершились, она решила вернуться в замок и постараться встретиться с Патриком до того, как он вернется домой.

Когда она ехала обратно, у нее было удивительно радостно на душе оттого, что она не увидит герцогиню, запретившую ей присутствовать на состязании. Правда, Рокуэйне не хотелось, чтобы кто-нибудь из гостей замка видел ее.

И вот теперь после скачек она заехала в конюшню, зная, что успеет управиться до прихода грумов, сняла уздечку, расседлала коня и поставила его в стойло.

Она уже собиралась уходить, когда услышала шум в другом конце конюшни.

Она поняла, что какая-то лошадь вырвалась и грумы кричат друг на друга.

Девушка прошла по проходу между стойлами, отмечая для себя, какие лошади герцога стоят на месте.

Пройдя дальше, она увидела прекрасного коня, по ее мнению, не хуже того, на котором маркиз участвовал в скачках.

Он вставал на дыбы и не давал грумам накинуть уздечку.

— Что случилось? — спросила девушка. Все три грума были ей не знакомы.

— Это жеребец, которого его милость купил на прошлой неделе, мисс, — ответил старший.

— Да он совсем дикарь, — с улыбкой заметила Рокуэйна.

— Его никак не удержать, мисс, вот в чем дело! Его милость приказал нам доставить его сюда на тот случай, если решит ехать на нем, а не на Завоевателе, а теперь уж и не знаем, как с ним управиться и доставить домой.

— Его милость собирается ехать на нем?

— Нет, мисс, его кличка Вулкан, и на нем должен ехать Джед. Он вместе с другим грумом, который поедет на жеребце, участвовавшем в скачках, будет сопровождать фаэтон.

— Я не поеду на нем! — воскликнул Джед. — Мне еще не надоело жить!

— Его милость приказал оседлать его?

— Согласно указаниям его милости, мисс, — сказал один из грумов, — мы должны подготовиться к отъезду сразу по окончании скачек.

Остальные грумы кивнули, и один из них сказал:

— Но мы не можем справиться с Вулканом и боимся, что хозяин рассердится на нас!

— Говорю вам, я не поеду на нем, не поеду! — истерично вопил Джед.

— На нем никто не поедет, если мы не наденем на него узду, — ответил другой.

— Позвольте мне, — сказала Рокуэйна. На лицах слуг отразилось изумление.

Когда она открыла дверь в стойло, старший грум сказал:

— Нет, мисс, к Вулкану нельзя входить! Он в таком состоянии, что, не дай Бог, может убить вас!

— Не думаю, — спокойно ответила девушка. Она вошла в стойло и нежно заговорила с конем, вспомнив, как делал это отец, когда усмирял необъезженных животных.

— Почему ты так взволнован? — мягко спросила она жеребца. — Наверно, потому, что тебе не разрешили участвовать в скачках? Это несправедливо. Ты такой красивый, такой величественный. Я уверена, что ты выиграл бы состязание. Но не стоит переживать, еще будут и другие скачки. А ведь ты хочешь, чтобы тобой восхищались и чувствовали себя счастливыми, что едут на тебе.

Так она разговаривала с конем, стоя у стенки и не приближаясь к Вулкану, который устало наблюдал за ней, прядая ушами, словно прислушивался.

Наконец, продолжая восхищаться им и расхваливать, Рокуэйна сделала несколько шагов в сторону коня.

Казалось, Вулкан немного успокоился и уже не пытался встать на дыбы.

Рокуэйна совсем приблизилась к нему, потрепала по шее, погладила нос и уши, и, видимо, ему так это понравилось, что, когда она перестала гладить, он потянулся к ней мордой.

Только тогда, не повышая голоса, девушка сказала:

— Дайте уздечку!

Грум, державший уздечку, вошел в стойло и протянул ей.

Она взяла ее правой рукой, продолжая левой поглаживать жеребца. Накинув узду ему на голову, она сказала:

— Ведь ты не хочешь оставаться здесь в такой чудесный день. Пойдем со мной на солнышко. Там просторно, не то что здесь.

Девушка развернула жеребца, вывела его из стойла и только тут заметила, что на нее изумленно взирают уже не три, а четыре пары глаз.

С минуту она смотрела на маркиза и поняла, что он поражен.

Затем, намеренно не обращая на него внимания, вывела жеребца во двор конюшни. При этом она продолжала рассказывать, как приятно ему будет во дворе и как все будут восхищаться им.

Остановив его, она сказала:

— Седлайте его, только очень осторожно. Она почувствовала, что Вулкан окаменел, когда к нему подошел другой человек, и крепко натянула узду, чтобы не дать ему встать на дыбы. В этот миг, не веря своим глазам, она увидела, что седло принес сам маркиз.

Он осторожно, как она и просила, положил седло на спину коня.

Пока грум крепил подпругу, маркиз подошел к ней и спросил:

— Кто вы? И откуда вы знаете, как управляться с таким своенравным животным?

Рокуэйна посмотрела на него и улыбнулась.

Она зашла к Вулкану в стойло и машинально сняла шляпу, опасаясь, что она будет ей мешать.

И теперь, когда ее волосы сияли в солнечном свете, девушка казалась миниатюрной рядом с огромным жеребцом.

Маркиз был так высок, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. В его глазах читалось удивление.

— Вулкан просто балуется, а лошади всегда знают, когда их боятся, и тогда ведут себя вызывающе.

— Как ваше имя?

— Рокуэйна.

Она не собиралась ничего добавлять, но, поняв, что он ждет, неохотно добавила:

— …Брант!

— Вы член семьи герцога! Я не видел вас вчера? вечером, видимо, вы только что приехали?

— Нет, я здесь живу.

Но тут она сообразила, что ей не следует разговаривать с маркизом и что если герцогиня узнает, то ей несдобровать. Поэтому она поспешно сказала:

— Теперь Вулкан будет слушаться, но, мне кажется, вам самому следует ехать на нем и приучить к себе,

— Вы даете мне наставления? — посмеиваясь, спросил маркиз.

— Нет-нет! Я просто посоветовала, и позвольте поздравить вас с удачным финишем на скачках.

Затем, не в силах удержаться, она спросила его:

— Кто выиграл?

— Мы согласились, что пришли одновременно, — ответил маркиз и по лицу девушки понял, что она рада.

Она передала уздечку маркизу и сказала:

— Это было потрясающее зрелище! И лошади у вас великолепные!

Она повернулась, не дождавшись его ответа, и побежала через двор, на бегу вспомнив, что оставила в стойле свою шляпу.

Вернувшись к себе, Рокуэйна еще раз вспомнила всю сцену с видимым удовольствием.

Но, подумав о маркизе, она пришла к заключению, что многое из услышанного о нем — правда.

«Он действительно подавляет, — сказала она себе. — Встретиться с таким человеком все равно что со стихией или препятствием, которое, кажется, и не одолеешь».

«Лучше бы я его никогда не видела. Скорее всего, мы не увидимся больше, а забыть мне его будет трудно», — думала Рокуэйна.

Из окна она видела, как в замок съезжаются участники скачек, приглашенные на обед, над приготовлением которого повара трудились целую неделю.

И немудрено: ведь готовили оленину, жарили молочных поросят, кабаньи головы, не говоря уже о бесконечных бараньих ножках, курах, форели.

Как на скачки, так и на последующий обед всегда приглашались исключительно мужчины, так что даже если бы герцогиня не уехала в Лондон, ей не довелось бы увидеться с мужем за обедом.

Неожиданно для самой себя Рокуэйна подумала, как хотела бы она оказаться в роли дочери герцога и присутствовать в гостиной, где маркиз будет прощаться с дядей.

Она почувствовала необходимость вновь поговорить с маркизом и составить собственное мнение об этом человеке, несомненно интересной личности и яркой индивидуальности, о котором, ко всему прочему, ходило так много слухов.

«Нет сомнения, что, обладая таким сильным характером, он может быть не только человеком жестким, но временами даже и жестоким».

На память ей пришли рассказы о женщинах, покончивших с собой от любви к маркизу, и Рокуэйна пришла к выводу, что эти женщины были существами слабыми, беспомощными.

Ее выводы совпадали с мнением о том, что людей послабее привлекают сильные личности и они липнут к ним, «как ракушки ко дну корабля» — так говаривал ее отец.

Мать спрашивала:

— Как ты можешь быть так несправедлив, говоря о нас, бедных, беззащитных женщинах?

— Но ты же должна понимать, — отвечал отец, — что мужчина либо согласится быть покоренным, либо будет бороться, чтобы освободиться.

Мать возражала:

— Я считаю, что ты пытаешься оправдать безжалостных и бессердечных мужчин.

Рокуэйна знала, что родители спорят потому, что им обоим это нравится, но обычно через минуту мать не выдерживала, смеялась и говорила:

— Ты победил! Ты слишком умен для меня, дорогой, и я признаю, что я лишь слабая женщина, а ты — мой господин!

— Который обожает тебя, — ответил однажды отец. — Ты прекрасно знаешь, что стоит тебе пошевелить мизинцем, как я буду у твоих ног, и всегда и неизбежно все будет по-твоему!

Мать хотела возразить, но он целовал ее и говорил Рокуэйне:

— Надеюсь, ты прислушиваешься, малышка, и делаешь для себя выводы, как умная женщина может перехитрить мужчину независимо от того, правит ли он королевством или подметает улицы.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — возражала мать, — и Рокуэйна должна знать, что женщине следует находиться в тени сидящего на троне! А добиться своего можно только любовью.

Наверное, это так и есть, но не в случае с маркизом, ведь он всегда легко добивался любви, а следовательно, не ценил ее и быстро пресыщался.

Словом, решила она, это не та любовь, что связывала ее родителей или — как ей хотелось верить — была у Кэролайн и Патрика.

Настоящая любовь не проходит и не увядает, а, напротив, с каждым годом растет, углубляется и становится все более восхитительной.

«Возможно, маркизу не довелось встретить такую любовь, — думала она. — Но главное сейчас — это не позволить ему сделать несчастной Кэролайн».

Подсознательно она понимала, что своим властным характером он всегда будет отпугивать Кэролайн и ее красота и свежесть не удержат его надолго.

Ей представлялось, что ему нужна женщина, которая могла бы бросить вызов, словно необъезженный конь, а не подчиняться беспрекословно любому его взгляду и слову.

«Я теряю время на размышления о нем, — посетовала девушка. — Мне нужно срочно разыскать Патрика».

Она осторожно, чтобы никто не заметил, спустилась по лестнице и, пока слуги были заняты в столовой, поднялась на балкон менестрелей.

Этот балкон был украшен деревянной резьбой, из-за которой менестрели могли разглядывать гостей, в то время как гости наслаждались музыкой и пением, но не видели исполнителей.

Когда Рокуэйна открыла дверь на балкон, из зала послышался смех.

Она тихонько подошла к резному ограждению и посмотрела вниз. В конце стола в кресле с высокой спинкой, украшенной герцогской короной, сидел хозяин замка.

По правую руку от него расположился маркиз, а Патрик — на противоположной стороне стола. Гости веселились, поднимали чарки, провозглашая тосты друг за друга, и до краев наполняли тарелки яствами, в изобилии стоявшими на огромных серебряных блюдах с герцогским гербом.

Рокуэйна заметила, что тарелка маркиза почти пуста и он едва пригубил вино из своей рюмки.

Зато герцог прикладывался к кларету чаще, чем обычно, и пребывал в хорошем расположении духа.

Герцог оживленно беседовал с маркизом, и хотя Рокуэйна не могла расслышать, о чем они говорили, ей казалось, что речь шла о подготовке к свадьбе и о том, как герцог доволен, что маркиз станет его зятем. Девушка словно читала мысли тех, за кем наблюдала.

Переведя взгляд на Патрика, она убедилась, что права. Молодой человек сидел с хмурым видом перед почти пустой тарелкой.

Вскоре маркиз поднялся из-за стола, и девушка поняла: он объясняет герцогу, что ему пора ехать.

Герцог также встал, и Рокуэйне почудилось, что он уговаривает маркиза не спешить с отъездом.

Маркиз произнес тост за герцога, а гости — за маркиза.

«Вы блестяще выступили на скачках, милорд!», «Успехов вам на следующих соревнованиях!», «За вашу победу на скачках в Донкастере!»

— Благодарю вас, — улыбался маркиз. — Но я в прямом и переносном смысле не говорю «гоп», пока не перепрыгну!

Раздался взрыв смеха, и гости все еще пили за его здоровье, в то время как он с герцогом вышел из зала.

В этот момент девушка увидела, что Патрик также поднялся из-за стола, и поняла, что он хочет уйти. Ему было неизвестно, что Кэролайн уехала в Лондон, и, не увидев ее на скачках, он решил, что девушка ждет его в роще.

Рокуэйна спустилась с балкона, вышла из дома и направилась к стойлу, где оставила свою лошадь. Девушка не торопилась, потому что хотела, чтобы Патрик раньше нее вышел из конюшни и, таким образом, никто не увидел их вместе.

Рокуэйна подошла к конному двору как раз в тот момент, когда маркиз садился в фаэтон.

Она никогда не видела более красивого экипажа, запряженного четверкой великолепных лошадей.

Сам маркиз являлся органичной частью своего выезда и представлялся Рокуэйне героем, сошедшим со страниц одного из романов.

На строптивом Вулкане восседал грум в белом парике и черной шапочке. Конь был спокоен, но Рокуэйна не сомневалась, что маркиз держит его в поле зрения.

Наконец, когда кавалькада переехала мостик и стала удаляться по дубовой аллее, Рокуэйна оседлала коня и отправилась на встречу с Патриком.

Увидев ее одну, молодой человек сразу забеспокоился.

— Где Кэролайн? Что случилось? Я был уверен, что она придет на скачки!

— Герцогиня повезла ее в Лондон, чтобы купить приданое! — ответила Рокуэйна.

Патрик заволновался.

— Я не подумал о такой возможности.

— Мы тоже. Но ведь ты знаешь герцогиню! Она считает, что Кэролайн делает блестящую партию и ее приданое должно быть не хуже, чем у королевы!

Патрик даже не улыбнулся.

— Я ужасно боялся, что не увижу ни тебя, ни ее. Дело в том, что мой дядя умер и я должен уехать дня на три-четыре.

— Но Кэролайн пробудет в Лондоне не меньше, и я напишу ей, чтобы она за тебя не волновалась.

— А она волновалась?

— Ну конечно, ведь ей даже не удалось попрощаться.

— Пожалуйста, Рокуэйна, сообщи ей о смерти дяди и напиши, что теперь у нас будут деньги и мы сможем сделать все так, как задумали. А ты не знаешь, когда Кэролайн вернется?

Рокуэйна развела руками.

— Не имею представления, но она обещала дать мне знать. Когда мы встретимся с тобой? В следующий понедельник?

— Думаю, я вернусь либо в воскресенье вечером, либо в понедельник утром.

— Надеюсь, к тому времени у меня будут для тебя какие-нибудь новости.

— Спасибо, Рокуэйна. Кстати, ты была на скачках?

Она заулыбалась.

— Я думаю, что твое великолепное выступление — хорошее предзнаменование для вас с Кэролайн. Значит, вы пришли к финишу одновременно?

— Как мне хотелось победить его!

— Я понимаю, но если учесть, что у него прекрасная лошадь и сам он первоклассный наездник, можно считать, что ты сделал просто невозможное!

— Все равно в состязании с ним мне хотелось бы выйти победителем, во всяком случае в отношении Кэролайн!

Он говорил с такой решимостью, что Рокуэйне захотелось подбодрить его.

— Так и будет! Я уже говорила Кэролайн, что у меня предчувствие: вы поженитесь и будете счастливы.

Патрик наконец улыбнулся, и его лицо просветлело.

— Спасибо, Рокуэйна. А когда мы поженимся, обещаю, что обязательно поможем тебе!

— Поможете? — удивилась девушка.

— Неужели ты думаешь, что никто не знает, как нелегко тебе живется у тети и дяди? Все любили твоего отца и считают, что герцог с герцогиней относятся к тебе недостойно. Ты должна занимать в семье место, положенное тебе как дочери своего отца!

Это было так неожиданно, что на глаза у нее навернулись слезы.

— Спасибо тебе. Мне очень важно знать, что папу не забывают!

— Конечно, не забывают! Все, кто знал твоих родителей, любили их.

Он вздохнул.

— Если бы лорд Лео был герцогом, мне не пришлось бы задумывать побег с Кэролайн, опасаясь скандала.

— Ты боишься скандала? Патрик снова улыбнулся.

— По правде говоря, нет. Я хочу лишь, чтобы Кэролайн была счастлива, и я уверен, что счастлива она будет только со мной.

— Именно это и я ей говорила. Как на скачках есть барьеры, так и на пути к вашему счастью есть трудности, которые надо преодолеть.

— Ты права, несмотря ни на что, Кэролайн будет моей!

— Мне нужно возвращаться, — сказала Рокуэйна. — Сам понимаешь, нам несдобровать, если узнают, что мы что-то замышляем. Но я приеду сюда в понедельник, и надеюсь, с добрыми известиями.

— А к тому времени, — тихо сказал Патрик, — у меня будет разрешение на брак и, даст Бог, деньги, которые позволят мне обеспечить Кэролайн ту жизнь, к которой она привыкла.

— Самое главное, что у нее будешь ты, — заметила девушка.

Патрик помог Рокуэйне забраться в седло, проводил ее, после чего оседлал своего жеребца и поехал домой.

Когда впереди показался замок, Рокуэйна вспомнила, что ее ждет гора работы, которую герцогиня поручила ей выполнить до своего возвращения из Лондона.

«Теперь придется сидеть за шитьем не только днем, но и ночью, хотя сомневаюсь, что они вернутся до конца недели», — подумала девушка.

Десять дней, оговоренные маркизом до венчания, заканчивались в воскресенье. И хотя в этот день было не принято проводить такую торжественную церемонию, маркизу законы были не писаны, и если он захотел венчаться в воскресенье, то, значит, так он и сделает.

«Из этого следует, — думала Рокуэйна, подъезжая к конюшне, — что Кэролайн возвратится не позднее четверга».

Конечно, на покупки совсем не оставалось времени, но герцогиня сделает все возможное, чтобы будущая маркиза Куорн имела наряды, неизменно вызывающие восхищение ею и… зависть.

Глава 4

Когда в понедельник Рокуэйна отправилась на встречу с Патриком, вместо приятных известий она могла сообщить только то, что все их планы рушатся. Накануне она получила письмо от Кэролайн.

Письмо было написано в спешке — вместо элегантного почерка кузины по листу бумаги расползались настоящие каракули.

Рокуэйна прочитала:

«Дорогая Рокуэйна!

Посылаю тебе эту весточку почтовым фаэтоном, потому что Патрик немедленно должен узнать, что произошло. Я в полном отчаянии и ничего не могу поделать, разве что молиться и уповать на Господа.

У мамы и маркиза сегодня утром вышел неприятный спор; маркиз зашел к нам, когда мы собирались отправиться по магазинам, и заявил, что так как ему необходимо быть в Париже ко вторнику, то венчание будет днем раньше, то есть в субботу.

Я была в полной уверенности, что мы уедем не позднее четверга, но мама сказала маркизу, что мы вернемся не раньше субботы.

Он заявил, что смешно ставить все в зависимость от доставки подвенечного платья, но ты же знаешь, как трудно маму уговорить, и наконец он сдался, но был ужасно недоволен.

В результате договорились, что венчание будет в воскресенье, в половине десятого, а потом мы сразу едем в Дувр.

Мне кажется, мама согласилась с таким решением только из боязни, что маркиз вообще откажется от венчания. А потом свое недовольство высказала мне, и я разревелась.

Но вообще-то я плакала потому, что боюсь, что мы не сможем с Патриком бежать.

Рокуэйна, прошу тебя, повидай его немедленно и умоляй не сдаваться, а обязательно увезти меня. Чем ближе я узнаю маркиза, тем более страшусь его, и я знаю, что без Патрика мне не жить, я не буду счастлива ни с кем другим.

Няня отправит это послание тебе, как только мы с мамой уйдем за покупками. Мне ужасно надоела вся эта возня с шитьем платьев.

Мне приходится часами стоять перед зеркалом, в то время как портниха вкалывает в меня булавки!

Рокуэйна, милая, умоляю, помоги мне! Я так несчастна!

С любовью, Кэролайн.

P.S. Пожалуйста, передай Патрику что-нибудь из моей одежды, чтобы мне было что надеть. P.P.S. Прилагаю для него записку».

В конверте лежал сложенный вчетверо клочок бумаги с надписью «Патрику», и Рокуэйне оставалось лишь надеяться, что эта записка приободрит его хоть немного после того как она расскажет ему столь неутешительные новости.

Направляясь на встречу с Патриком, Рокуэйна подумала, что, возможно, во всем этом деле есть и ее вина. Надо было с самого начала внушить Кэролайн, что ей придется распрощаться с Патриком и выйти за маркиза.

Но тут же она сама себе возразила, что нельзя никого насильно заставлять выходить замуж.

Это было ужасно несправедливо, и она вновь решила сделать все возможное, чтобы помочь Кэролайн быть с мужчиной, которого она любит.

Патрик ждал ее на поляне, как и было условлено. Рокуэйна еще не успела заговорить, как он по выражению лица понял, что она получила весточку от Кэролайн.

— Что она пишет? — волнуясь, спросил он. Рокуэйна передала ему конверт с письмом и запиской.

— К сожалению, ничего хорошего, — тихо сказала девушка.

Но Патрик уже не слушал ее. Он сел на ствол упавшего дерева и, забыв обо всем, с головой погрузился в чтение письма от возлюбленной.

Рокуэйна сидела рядом с ним и пыталась найти какой-то выход.

Даже если все пойдет по плану, Кэролайн с Патриком не удастся убежать далеко — люди герцога догонят их до того, как они успеют обвенчаться.

Она уже прикидывала, сколько часов у них будет в запасе до того, как герцог и герцогиня узнают об исчезновении дочери, когда Патрик поднял голову и сказал:

— Я так и думал.

— Что?

— Я был уверен, что грандиозные планы герцогини в отношении гардероба будущей маркизы потребуют много времени.

— И что же мы можем предпринять?

— Мне нужно будет забрать Кэролайн из замка как можно раньше, когда ее родители решат, что она ушла спать.

Рокуэйна сказала:

— Значит, приблизительно в десять часов, то есть в вашем распоряжении будет девять часов до того момента, когда герцогиня распорядится, чтобы разбудили дочь. Венчание намечено на половину десятого.

— Девять часов — слишком мало.

— Я тоже так думаю, ведь как только родители догадаются, что произошло, герцог разошлет грумов по всем дорогам, чтобы перехватить вас. Поэтому вам нужно будет обвенчаться как можно скорее, причем за пределами графства, там, где фамилия Брант не так известна.

— Я подумал об этом, — сказал Патрик, — и пришел к выводу, что единственный человек, кто может нас спасти, — это ты.

— Я?! Ну конечно, я сделаю все, что могу.

— В самом деле? — с сомнением переспросил Патрик.

— Конечно! Ты ведь знаешь: я люблю Кэролайн и уверена, что она будет счастлива только с тобой.

— Прекрасно. В таком случае, Рокуэйна, придется тебе выйти замуж за маркиза вместо Кэролайн!

Казалось, до Рокуэйны не сразу дошло значение его слов. Какое-то мгновение она молчала, а затем воскликнула:

— О чем ты говоришь? Разве это… в моих силах?

— Да, это нелегко сделать, но возможно. Помолчав, он продолжил:

— Вы с Кэролайн приблизительно одного роста, и у вас обеих светлые волосы. Конечно, у вас совсем разные глаза, но ведь лицо невесты закрыто вуалью?

— Н-не понимаю, как тебе в голову могла прийти такая… безумная мысль?

— Если вдуматься, то она не такая уж безумная, — спокойно ответил Патрик. — Герцогиню, конечно, обмануть трудно, она человек наблюдательный, но она пойдет впереди, а Кэролайн с отцом — позади.

— Д-да… но…

— Рокуэйна, подумай, это наш единственный шанс.

У Рокуэйны округлились глаза, она крепко сцепила руки, но промолчала.

— Как только вы обвенчаетесь и ты станешь законной супругой маркиза, как бы они ни гневались, они ничего не смогут поделать, а к тому времени, когда нас с Кэролайн обнаружат, мы уже будем женаты.

Рокуэйна сняла шляпу для верховой езды, словно она мешала ей думать.

— Я… никак не могу взять в толк, что ты… хочешь сказать!

Патрик наконец улыбнулся.

— Подумай, Рокуэйна, ведь ты поможешь не только Кэролайн, которую любишь, но и себе.

Она удивленно посмотрела на него.

— Возможно, тебе не хочется выходить за маркиза, но согласись: это лучше, чем жить так, как ты живешь сейчас. Кэролайн рассказывала мне, что тебя постоянно упрекают за то, что твой отец умер, оставив после себя кучу долгов, и за то, что твоя мать была француженкой.

С этим нельзя было спорить, и Рокуэйна промолчала, что Патрик расценил как подтверждение своих слов.

Как бы ни разворачивались дальше события, маркизу придется позаботиться о тебе. А может быть, твой дар предвидения, о котором мне столько рассказывала Кэролайн, подскажет тебе, что этот шаг будет спасением и для нас, и для тебя.

— Я поняла твою идею, но не представляю, как это все сделать. А если меня разоблачат до того, как состоится венчание? Могу представить, что будет с герцогиней, она, пожалуй, убьет меня!

— Значит, надо очень постараться, чтобы она ничего не узнала до того, как ты станешь маркизой Куорн!

Патрик взял девушку за руку.

— Только так ты сможешь помочь нам! Мне кажется, это будет справедливо по отношению к герцогине за ее безобразное обращение с тобой! Помимо этого, я уверен, что твой папа одобрил бы нашу затею как славную шутку.

И вдруг Рокуэйна наяву увидела своего отца. Он хохочет и говорит: «Так им и надо! Они это заслужили!»

Девушка подумала, что если бы отец только знал, как она несчастна, живя в замке, то, несомненно, захотел бы помочь ей.

Накануне, до полуночи сидя за работой, порученной ей герцогиней, Рокуэйна размышляла о своем будущем, и оно представлялось ей безрадостным и тяжелым.

Рокуэйна была уверена, что после замужества Кэролайн и ее отъезда герцогиня запретит ей и верховую езду, и чтение книг, то есть лишит единственных радостей в жизни.

Кроме того, девушка подозревала, что только присутствие Кэролайн сдерживало герцогиню от физических наказаний. Так что, весьма вероятно, будут пощечины.

По сути, она давно грозила это делать, но стыдилась Кэролайн. Таким образом, кузина была своего рода щитом, оберегавшим ее от ненависти тетки.

Девушка понимала, что Патрик ждет ответа. Он нетерпеливо смотрел на нее, а его пальцы все сильнее сжимали ее запястье.

Наконец Рокуэйна ответила:

— Я согласна… но, Патрик, ты… должен помочь мне!

— Я знал, что ты согласишься! — радостно воскликнул Патрик. — Спасибо тебе, спасибо! Ты спасла нас! И в свою очередь, мы с Кэролайн всегда будем готовы прийти к тебе на помощь.

— Я… боюсь! Не только подвести вас, но и… выходить за маркиза!

— Согласен, он на первый взгляд выглядит грозным. Но в то же время он — джентльмен. В общем, думаю, когда ты лучше узнаешь его, он покажется тебе не страшнее герцогини, от одного упоминания о которой у меня мурашки бегут по коже!

Рокуэйна рассмеялась и подумала, что герцогиня в конце концов ей всего лишь тетка, а маркиз-то будет мужем… От этой мысли становилось не по себе.

— А теперь, — сказал Патрик, — давай конкретно подумаем, что надо сделать. Прежде всего необходимо взять одежду для Кэролайн, чтобы ей было во что переодеться, ведь ее приданое перейдет к тебе!

— Да, если наш обман удастся, — пробормотала Рокуэйна, — то есть если я… уеду с маркизом!

— Конечно, ведь ты будешь его женой, — твердо сказал Патрик, — и что бы ни произошло, ты должна настоять, чтобы он увез тебя.

Рокуэйна молчала, и Патрик продолжал:

— Ты не могла бы сложить кое-что из вещей Кэролайн и, не вызывая подозрения у слуг, вынести их?

Рокуэйна подумала и сказала:

— Наверное, могла бы, например, под видом вещей, которые герцогиня, дескать, велела отдать в сиротский приют.

— Отлично! Попроси слуг вынести чемоданы к западному выходу завтра вечером, а я их заберу. Я постараюсь приехать, когда слуги ужинают, так что меня скорее всего никто не увидит.

— Хорошо.

— Мы еще поговорим об этом завтра. А вот тебе надо подумать о том, как сделать, чтобы твое сходство с Кэролайн было как можно большим и каким образом объяснить твое отсутствие, если герцогиня прикажет тебя позвать.

— Я и не подумала об этом! — воскликнула девушка, но тут же улыбнулась. — Эту проблему я решу.

— Как?

— Точно не знаю, но мне наверняка поможет няня. Мы что-нибудь придумаем, ведь мне уже сказали, что в церковь на церемонию венчания я не пойду.

— И на прием?

— Конечно, нет. Дело в том, что для герцогини и герцога я как бы не существую.

— Трудно представить себе большую несправедливость в отношении дочери лорда Лео. Хотел бы я увидеть их лица, когда станет известно, что их дочь увезли, а маркизой Куорн стала ты!

Патрик снова взял ее за руку.

— У меня не хватает слов, чтобы выразить тебе свою благодарность. Единственное, что я могу сказать, ты очень смелая девушка и твой отец гордился бы тобой.

Рокуэйна пожала ему руку и сказала:

— Ну что ж! Вряд ли моя задача трудней, чем была у тебя на скачках! Но на этот раз мы выиграем!

— Мы выиграем! — эхом отозвался Патрик.

В тот вечер, после разговора с Патриком, Рокуэйна долго не могла заснуть; ее страшила мысль, что если она не справится со своей ролью, то подведет не только себя, но и Кэролайн с Патриком.

Когда наконец в пять часов герцогиня, Кэролайн и няня вернулись из Лондона, Рокуэйна сразу заметила, что кузина сильно встревожена.

Герцогиня словно смерч влетела в замок и сразу же стала распекать слуг за то, что вазы с цветами были расставлены, по ее мнению, неправильно.

Едва девушки поднялись наверх и вошли в комнату, Кэролайн спросила:

— Как Патрик? Что он говорит?

— Все в порядке. Он будет ждать тебя сегодня в половине десятого на заднем дворе.

Кэролайн вскрикнула от радости.

— Ты уверена… правда он будет там?

— Абсолютно уверена и сейчас же расскажу тебе, что он задумал.

Она потащила Кэролайн к диванчику у окна, подальше от двери.

Пока кузина развязывала ленты шляпки и расстегивала плащ, Рокуэйна шепотом рассказала ей о планах Патрика.

— Так ты займешь мое место в церкви! Не могу в это поверить!

— Патрик сказал, вам хватит времени, чтобы обвенчаться и добраться до побережья.

— Так ты делаешь это для меня? Ты действительно выйдешь за маркиза?

— Патрик убедил меня, что только так вы с ним сможете бежать.

— О, Рокуэйна, прости меня! Это ужасный человек, я ненавижу его! Чем больше я узнаю его, тем больше боюсь!

— Патрик уверяет, что для меня он не так страшен, как тетя Софи.

— Патрик всегда прав. Если ты действительно выйдешь замуж за маркиза, я буду благодарна тебе до конца дней!

— Я пообещала и очень хочу надеяться, что твое подвенечное платье не будет… мне тесновато!

Девушки рассмеялись, потому что у Рокуэйны талия была тоньше, а Кэролайн всегда жаловалась, что она полнее кузины.

— Видимо, мать считает, что ты должна накинуть вашу семейную фату?

Кэролайн кивнула.

— Мама всю дорогу только и говорила, что поручила тебе подготовить фату, и надеется, что ты все сделала и повесила так, чтобы она не помялась.

— Да, она готова, и, к счастью, кружева очень густые.

— А если мама увидит тебя утром, когда меня уже не будет в замке?

— В этом деле нам поможет няня.

Пока Кэролайн была с родителями внизу, Рокуэйна посвятила няню в их план.

Хотя няня и не одобрила этой затеи, так как ей хотелось, чтобы «ее детка», как она называла девушку, непременно была маркизой, она знала лучше других, что Кэролайн будет счастлива только с Патриком.

— Ох и попаду же я в переплет с этой затеей! — сказала она.

— Понимаешь, Кэролайн хочет, чтобы ты была с ней, как только они вернутся в Англию, и я уверена, что тебе лучше будет поехать в новый дом мистера Фэрли и ждать их там.

Затем она рассказала няне то, что уже сообщила кузине: Патрик получил в наследство от дяди вместе с приличной суммой очень большой дом и поместье в Оксфордшире.

Няня очень обрадовалась, услышав эту новость, в то время как Кэролайн считала, что самое главное не дом и поместье, а то, что они с Патриком обвенчаются.

— Возможно, нам придется подольше пожить за границей, — сказала Кэролайн, — по крайней мере пока мы не будем уверены в том, что папа не сможет аннулировать наш брак.

— Вряд ли он пойдет на такой шаг, который сделал бы их с тетей Софи посмешищем.

— Мама захочет наказать за побег меня и, если сможет, навредить Патрику.

Предположение Кэролайн звучало очень правдиво. Значит, Рокуэйне придется приложить все силы, чтобы хорошо сыграть свою роль, и тогда у Патрика с Кэролайн будет достаточно времени, чтобы уехать туда, где они будут недосягаемы для ее родителей.

Проснувшись на следующее утро, Рокуэйна попробовала сделать себе такую же прическу, как у Кэролайн.

У Рокуэйны это отняло довольно много времени, и она еще сидела у зеркала, когда в комнату вошла няня.

— Я была уверена, что ты уже встала. Ну как все прошло?

— Отлично.

И она рассказала няне, как накануне, пока слуги ужинали, они с Кэролайн спустились через черный ход и вышли во двор, где их ждал Патрик.

У него был новый фаэтон и превосходные лошади, доставшиеся от покойного дяди.

Грум, сопровождавший Патрика, взял из рук Рокуэйны шкатулку с драгоценностями и саквояж с некоторыми лондонскими обновами, которые Кэролайн хотелось показать Патрику.

— Патрик собирается купить тебе новое приданое, — сказала Рокуэйна, — но все твои любимые платья я упаковала заранее и передала ему.

Кэролайн рассмеялась и воскликнула:

— Какие вы оба умные! Я счастлива за тебя, дорогая моя Рокуэйна, что у тебя будет мое приданое, которое обошлось маме намного дороже, чем она рассчитывала!

Кэролайн крепко обняла кузину на прощание.

— Спасибо, милая! — всплакнула она. — Без тебя ничего бы не получилось, и я буду молиться всю ночь, чтобы завтра утром все прошло спокойно.

Фаэтон тронулся, и Рокуэйна смотрела вслед, пока они не исчезли в ночи. Потом она вернулась в замок с чувством тревоги за завтрашний день, но одновременно и радостью от того, что двое близких ей людей нашли свое счастье.

Она легла и постаралась поскорее заснуть.

Утром няня, удостоверившись, что никто не видит, провела ее в спальню Кэролайн. Затем заперла дверь в спальню Рокуэйны и вытащила ключ.

— Пойду скажу ее светлости, что у тебя сильнейшая простуда и что ты не хочешь общаться с леди Кэролайн, чтобы не заразить ее!

— Разумно, — согласилась девушка.

Она улеглась в постель кузины, а няня сказала:

— Через полчасика я принесу тебе чашку чаю. Вряд ли ее светлость появится здесь раньше чем через час, так что постарайся пока отдохнуть.

Легко сказать! Рокуэйну сковывал страх, и единственное, что ей оставалось делать, так это долить Бога и покойных родителей о помощи.

— Вы были так счастливы вместе, — говорила она вслух, — и я хочу быть счастливой; здесь, в замке, я никогда не встречу свою судьбу! Если уж мне не суждено выйти замуж по любви, может быть, мы с маркизом станем друзьями. Между нами уже есть кое-что общее — любовь к лошадям!

Однако это было слабым утешением, и она очень опасалась того, что будет, когда маркиз обнаружит, что его обманули.

Вскоре пришла няня, задернула шторы, оставив жалюзи приоткрытыми, и приготовила свадебное платье.

Так они провели три четверти часа, пока не отворилась дверь и в спальню не вошла герцогиня.

— Как, ты еще не встала?! — резко бросила она. — Пора одеваться. Маркиз будет недоволен, если мы опоздаем, и было бы непростительной ошибкой начинать семейную жизнь со скандала.

Рокуэйна промолчала. Она приложила платок к глазам, и герцогиня рассердилась:

— Что ты ревешь? Хочешь, чтобы на тебя было противно смотреть?

Няня проворно подошла к герцогине.

— Я хочу переговорить с вами наедине. Какое-то мгновение герцогиня колебалась, но затем, оглядываясь на дочь, неохотно пошла к двери.

В коридоре няня сказала:

— Не расстраивайте ее, ваша светлость. Она просто переживает, что покидает дом, но все будет в порядке. Я приведу ее вниз вовремя.

— Но что с ней?

— Замужество — это шаг в неведомое, ваша светлость, а ее милость всегда отличалась чувствительностью.

Герцогиня фыркнула, но, словно сообразив, что няня права, направилась к лестнице, на ходу приказав:

— Чтобы она была готова через полчаса! И приведешь ее ко мне, я прикреплю к ее вуали тиару.

— Позвольте мне самой это сделать, ваша светлость. Если она будет все время плакать, то упадет в обморок.

— Я даже не подозревала, что она может так смехотворно себя вести.

— Покинуть дом с чужим человеком — подлинная мука для молодой женщины, а ее милость еще совсем ребенок.

— Ну хорошо, — уступила герцогиня. — Пойдем со мной, возьмешь тиару, а я сообщу тебе, когда мы отправимся в церковь.

Больше Рокуэйну не беспокоили, пока слуга не постучал в дверь и не сообщил, что герцогиня отправляется в церковь и ее милость ждут в холле через пять минут.

— Я позабочусь, чтобы она не опоздала, — сказала няня.

Когда Рокуэйна облачилась в свадебный наряд Кэролайн, а няня поправила ей прическу, она стала очень похожа на кузину, особенно если не видеть ее глаз с фиалковым отливом.

А в остальном, как и Кэролайн, она была похожа на прекрасную леди Мэри Брант, именем которой окрестили их обеих.

Леди Мэри вышла замуж за своего кузена, который впоследствии стал восьмым графом Брантом и так доблестно сражался в войнах под командованием герцога Мальборо, что получил титул первого герцога Брантуика.

Леди Мэри поехала с мужем во Францию и постоянно была рядом с ним.

Ее ум и сообразительность позволили англичанам выиграть одно сражение еще до того, как сам герцог Мальборо пришел с подкреплением.

Так повелось, что дочерям следующих поколений династии Брант при крещении давали имя Мэри. Поэтому, если полное имя Кэролайн начиналось с Мэри, то и полное имя кузины было «Мэри Рокуэйна».

Глядя на себя в зеркало, Рокуэйна надеялась, что под вуалью, и тем более со взглядом долу, ни дядя, ни тетя, ни маркиз не заподозрят, что она не Кэролайн.

— Не волнуйся, — успокаивала няня, ведя ее и придерживая шлейф платья. — Люди видят лишь то, что ожидают увидеть, а они не ожидают увидеть под этой фатой никого, кроме моей детки.

— Будем надеяться, что ты права! — еле внятно пробормотала девушка.

Поскольку венчание намечалось провести в узком кругу, герцогиня решила, что не стоит делать длинного шлейфа, чтобы обойтись без пажей.

Поэтому шлейф белого свадебного платья лишь слегка выступал сзади, и старинные брюссельские кружева при каждом шаге перекатывались белой волной.

Пока они спускались по лестнице, Рокуэйна боролась с желанием посмотреть в зеркало.

В холле ее ждал герцог. На лацкане его фрака красовался орден Подвязки.

— Пошли, пошли! — сказал он. — Мы должны быть в церкви в девять тридцать, а остается всего три минуты.

Рокуэйна подумала, что было бы неплохо заставить маркиза подождать, но, естественно, промолчала.

Они вышли через парадный вход, у которого их ожидал экипаж.

Конская сбруя была украшена белыми розами, а хлыст кучера — белоснежной шелковой лентой.

Когда все разместились, лакей положил на сиденье напротив большой букет цветов, составленный садовниками.

Карета отъехала, и герцог язвительно сказал Рокуэйне, сидевшей опустив глаза долу.

— Все спешка, спешка! И что это вы, молодые, все спешите?! Мне, дорогая Кэролайн, хотелось бы, чтобы ты вышла замуж так, как выходили замуж твои мать, бабушка, чтобы за церемонией венчания следовал праздничный завтрак.

Он помолчал и продолжил:

— Но со мной даже не посоветовались! Твоя мать обо всем договорилась с маркизом, а если бы спросили меня, то я высказал бы свое мнение!»

Затем он сказал уже другим тоном:

— Я буду скучать по тебе, Кэролайн. Ты всегда была хорошей девочкой. Не буду кривить душой: я рад, что ты выходишь за человека, занимающего такое важное положение. И все же должен сказать, что Куорн — непростой человек, и быть его женой также будет далеко не просто!

Герцог перевел дыхание.

— Тем не менее он — джентльмен и будет благороден по отношению к тебе. И прислушайся к моему совету: не вмешивайся в его личные дела. Все мужчины должны отдать дань увлечениям молодости, а таких увлечений, по слухам, у Куорна было немало!

При этом герцог ухмыльнулся своим собственным мыслям, а затем добавил:

— Как бы то ни было, так устроен мир. Просто избегай упреков и… никаких слез. Мужчины не любят плачущих женщин!

Когда он окончил свои наставления, дверца экипажа отворилась, и с козел спрыгнул лакей, чтобы помочь им выйти из кареты.

Рокуэйна не спешила. Она взяла протянутый ей лакеем букет, затем оперлась на руку дяди.

До церкви им предстояло пройти по дорожке, по сторонам которой стояли жители деревни.

Рокуэйна шла, не поднимая глаз. До нее доносились одобрительные восклицания и пожелания:

— Счастья, вам, миледи! Да благословит вас Бог! Удачи!

Она не осмеливалась поднять голову и лишь коротко кивала в знак признательности за добрые слова.

Потом они подошли к портику, и она услышала нежные звуки органа.

На мгновение герцог остановился и затем повел ее по центральному проходу между скамьями. Поскольку все готовилось в спешке, собрались только те родственники, которые жили по соседству, и несколько друзей и соседей. Все они сидели в первых рядах.

Она услышала шелест дамских платьев, когда все повернулись, чтобы посмотреть, как она шествует, держа под руку герцога.

Хотя Рокуэйна и не подняла глаз, она знала, что маркиз ждет ее на ступеньках алтаря.

Лишь на миг у нее мелькнула мысль о том, что она совершает ужасную ошибку, навеки связывая свою жизнь с мужчиной, которого почти не знает и которого все страшатся.

«Я сумасшедшая!» — подумала она и спросила себя, не убежать ли, пока не поздно.

И тут же представила картину, как, бросив букет, она мчится по проходу обратно.

А потом ее воображению предстала другая картина: замок, как тюрьма, ожидающий свою вечную пленницу. Двери закрываются за ней, словно за монахиней двери монастыря.

«Нет, уж лучше замуж за маркиза!» — подумала она и в то же мгновение поняла, что стоит рядом с ним.

Обряд должен был совершить местный викарий, так как ввиду небольшого количества приглашенных герцогиня не стала обращаться к епископу с просьбой провести церемонию венчания.

Протянув маркизу левую руку и ощутив его прикосновение, она почувствовала, как от его пальцев и от него самого исходят мощные волны.

«Да, мне страшно, он пугает меня!» — думала Рокуэйна, когда они начали отвечать на вопросы, которые задавал викарий, прежде чем объявить их мужем и женой.

— Я, Тайтес Эликзандер Марк, — говорил маркиз, — с сего дня беру тебя, Мэри Кэролайн, в законные супруги…

Рокуэйна слышала, как его жесткий, властный голос звенит в тишине церкви.

Затем священник обратился к ней.

Не желая вызывать лишних подозрений, она решила отвечать чуть слышным голосом.

— Я, Мэри Кэролайн, беру тебя… — начала она. После небольшой паузы шепотом она повторила:

— Я… Мэри…

На следующем слове она снова споткнулась, словно не могла выговорить, и чуть громче продолжила:

— …беру тебя… Тайтес Эликзандер Марк, в законные… мужья…

Затем маркиз надел ей на палец кольцо, и Рокуэйна поняла, что… она замужем и, как сказал священник, никто не в силах их разлучить.

После того как маркиз расписался в приходской книге, настала очередь Рокуэйны.

Она откинула вуаль и наклонилась так, чтобы ее лицо никто не мог увидеть, тем более что сверху его еще прикрывала большая мерцающая бриллиантовая тиара.

Затем под звуки свадебного марша она шла по проходу, опираясь на руку мужа и все еще не поднимая глаз.

Когда они достигли портика, их осыпали градом розовых лепестков и рисовых зерен, и маркиз чуть ускорил шаг, так что Рокуэйна почувствовала, как шлейф ее платья шуршит по гравию дорожки.

Они сели в экипаж и двинулись к замку.

Из близлежащих деревень пришло много народу. Люди стояли по сторонам дороги и бросали цветы и рис.

Таким образом, можно было не разговаривать, и Рокуэйна, отвернувшись от маркиза, махала людям, поздравляющим их, и в то же время не поднимала фату, чтобы никто не узнал ее.

У парадного подъезда ее встретила няня, чтобы поддержать шлейф и помочь подняться наверх по лестнице.

И только оказавшись в спальне, Рокуэйна осознала, что с момента венчания не обмолвилась с маркизом ни единым словом.

— Ну как, обошлось? — озабоченно спросила няня, когда за ними закрылась дверь. Рокуэйна протянула ей руку, где на безымянном пальце сияло обручальное кольцо.

— Хвала Господу! — воскликнула няня. — Я так молилась, чтобы все прошло благополучно!

— Теперь главное — уехать так, чтобы тетя Софи ничего не заподозрила.

— Вряд ли она придет сюда, — сказала няня, — так что переодевайся. Я уже удлинила кружевную вуаль на твоей шляпке.

Накануне вечером, когда няня распаковывала дорожную одежду Кэролайн, они с Рокуэйной обнаружили, что шляпка отделана кружевами, которые могли сыграть роль вуали.

Ни Кэролайн, ни Рокуэйна не отличались высоким ростом, поэтому девушка знала, что в своих туфельках на небольшом каблуке она будет маркизу по плечо.

— Надо устроить так, чтобы я вышла отсюда только в самый последний момент перед отъездом, — сказала Рокуэйна.

— Ну, это не так трудно, ведь его милость ужасно спешит.

Пока Рокуэйна быстро переодевалась в элегантное бледно-голубое дорожное платье и плащ того же цвета, она молилась, чтобы не появилась герцогиня.

Ее молитвы были услышаны, так как в дверь постучал лакей и сказал:

— Миледи, его милость сообщает, что отъезд через несколько минут.

Няня ответила:

— Очень хорошо. Принеси-ка сюда бокал шампанского для ее милости и кусок свадебного пирога. У нее нет времени спускаться в банкетный зал.

По причине все той же спешки и небольшого количества гостей столы были накрыты не в большом зале, как это было принято во время приемов, а в банкетном.

Лакей принес шампанское, и она пригубила немного.

От волнения ее подташнивало, и она не могла съесть даже кусок пирога.

— Вот твой носовой платок, дорогая, — сказала няня, — и если ее светлость появится, я скажу ей, что ты снова рыдаешь.

— Мне как раз и хочется расплакаться.

— Ни в коем случае, родная! Ты должна держать себя в руках! Помни, чем позже все раскроется, тем лучше для моей детки!

— Я помню, — улыбнулась Рокуэйна. — Да и мне, няня, хочется отдалить момент, когда маркиз обвинит меня в обмане и, может, даже назовет мошенницей!

Вдруг Рокуэйна почувствовала жалость к старой женщине, которой одной придется принять на себя весь гнев герцогини.

Но она успокоилась, вспомнив, что няня может уехать в новый дом Кэролайн. Это было замечательно, ибо в противном случае ей пришлось бы всю оставшуюся жизнь выдерживать упреки и обвинения.

В дверь постучали.

— Его милость в холле, миледи, — объявил лакей, — и говорит, что его кони в нетерпении!

Рокуэйна издала тихий смешок.

— И это, конечно, важнее всего! — шепнула она няне.

— Ее милость уже идет, — сказала няня лакею. — Она не хочет расстраиваться из-за долгих прощаний.

Рокуэйна выждала еще некоторое время, чтобы быть вполне уверенной, что нетерпение и раздражение маркиза достигли высшей точки.

Ее расчет оказался верным, и, спускаясь по лестнице, она увидела, что все гости собрались на ступенях террасы.

Маркиз, вне себя от задержки, уже сидел в фаэтоне, а грумы придерживали под уздцы нетерпеливо бьющих копытом коней.

Рокуэйна подошла к дяде.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку, прикрытую вуалью шляпки, а она, держа платок у глаз, повернулась к тетке.

— Прощай, моя дорогая, — сказала герцогиня, — и прекрати плач! Это вовсе ни к чему!

Само собой разумеется, что Рокуэйна ничего не ответила, а под градом розовых лепестков и рисовых зерен поспешила к фаэтону.

Под приветственные крики гостей, собравшихся на ступенях, грумы отпустили коней, и они резво понеслись по дорожке.

Фаэтон пересек мостик у озера и помчался по аллее с такой скоростью, что пыль облаком вздымалась из-под колес.

Рокуэйна устроилась поудобнее, думая, что им повезло с погодой и не нужно ехать в закрытом экипаже.

Только когда за ними закрылись огромные узорчатые ворота и фаэтон выехал на пыльный тракт, девушка вздохнула с облегчением: их план удался!

Казалось невероятным, что ни на минуту ни один человек не заподозрил, что она не Кэролайн!

Пройдет еще некоторое время, прежде чем маркиз узнает правду и в замке раскроется обман. Но даже обнаружив, что Кэролайн сбежала с Патриком, ее родители не будут иметь ни малейшего представления, где их искать.

Рокуэйну охватила радость от ощущения победы, ей казалось, что она заново родилась и что все вокруг свежо и зелено.

Ярко светило солнце, и Рокуэйне хотелось думать, что это счастливое предзнаменование не только для Кэролайн, но и для нее самой.

Однако она сознавала и то, что впереди ее ждет не менее трудный и даже опасный этап.

Они успели проехать немалый путь, прежде чем маркиз сказал:

— Пожалуй, мне следует попросить у вас прощения за такую спешку. Все было бы гораздо спокойнее, если бы ваша мать согласилась с моим предложением провести церемонию днем раньше.

— Я вполне удовлетворена тем, как это прошло сегодня, — тихо ответила Рокуэйна, надеясь, что маркиз не заметит, что ее голос отличается от голоса кузины.

— Я почему-то в этом сомневаюсь, — сухо сказал маркиз. — Все женщины мечтают о том, чтобы на венчании присутствовали все подруги и чтобы непременно состоялся бал.

— Может быть, — ответила девушка, — но мне бы не хотелось огорчать своих подруг.

— Огорчать? — удивился маркиз.

— Я хотела сказать, что многие сгорали бы от зависти, узнав, что их подруга выходит замуж за такого человека, как вы.

Она говорила с ним так, как разговаривала с отцом, когда они старались перещеголять друг друга в шуточной словесной дуэли.

С минуту маркиз молчал. Затем сказал:

— Я никогда не думал об этом с точки зрения женщины. Что касается меня, то я не люблю часами пожимать руки и выслушивать массу пустых, бессодержательных речей, не говоря о необходимости и самому произносить такую же нудную речь.

Рокуэйна рассмеялась.

— Я уверена: такой эпитет не подходит к речам вашей милости.

В ее словах прозвучал некоторый сарказм, и она заметила, что маркиз повернулся к ней и с минуту внимательно смотрел.

К счастью, шляпка с вуалью не давала ему возможности видеть ее лицо, и Рокуэйна сказала себе, что должна проявлять больше осторожности.

Но какой-то дьяволенок, сидевший в ней, нашептывал, что поскольку рано или поздно все равно разразится скандал, то терять нечего.

Живя в замке, она была лишена возможности вести серьезные беседы с кем-либо, поэтому тосковала о времени, когда могла беседовать с матерью на разные важные темы.

Но больше всего она тосковала о том времени, когда они смеялись вместе с отцом и вели веселые словесные перепалки.

Зная, что отец не любит глупых женщин и всегда говорит, как они ему осточертели, Рокуэйна старалась говорить на темы, которые были ему интересны.

Что касается маркиза, то чутье подсказывало ей, что следует проявлять инициативу, поэтому она сказала:

— Поскольку ни вам, ни мне больше уже не придется венчаться, мы, а вернее вы, могли бы воспользоваться нашим браком…

Она заметила, что маркиз вновь удивлен.

— Что вы хотите сказать?

— В Лондоне я слыхала, что у вас не было ни малейшего желания связывать себя брачными узами и что вас называют «Неуловимым маркизом»!

Он помолчал, затем рассмеялся.

— Об этом мне никто не говорил. «Неудивительно», — подумала девушка, так как это был ее собственный экспромт.

— Ну и как вам кажется, верна ли такая оценка? Он снова взглянул на нее и ответил:

— Это вовсе не похоже на меня! Когда я просил вашей руки, то, конечно, был заинтересован в этом.

— Я очень польщена, но, полагаю, это не была та «любовь с первого взгляда», которую воспевают поэты? — Помолчав, она добавила: — По-моему, Марлоу писал: «Разве кто-нибудь любил, если это не была любовь с первого взгляда?»

Маркиз, казалось, сосредоточил внимание на лошадях, и через минуту она продолжила:

— Впервые мы встретились в Альмаке, и когда мы танцевали, мне казалось, вы сердились, что теряете время с дебютанткой.

Она помнила об этом из рассказа Кэролайн и решила, что если ставит этим маркиза в затруднительное положение, то он определенно заслужил это.

Чем более она размышляла, тем больше приходила к выводу, что их нынешнее венчание было со стороны маркиза оскорбительным.

Если бы на ее месте была Кэролайн, то она была бы лишена возможности перекинуться парой слов с друзьями и по-человечески попрощаться с родителями.

«Вне всякого сомнения, он ужасный эгоист и не считается ни с кем», — сказала себе Рокуэйна.

Эта мысль ободрила ее, и он показался ей уже не таким страшным, как раньше.

Ей также пришло в голову, что Кэролайн на ее месте дрожала бы как осиновый лист.

«Мне нечего его бояться! — уговаривала себя Рокуэйна. — Если я и обманула его, то он заслужил этого! Не поверю, что он может подумать о своей жене как о женщине, которая хочет, чтобы ее любили».

Они ехали по прямому участку дороги с такой скоростью, что было трудно разговаривать.

Рокуэйне было неприятно дышать пылью, но вскоре дорога стала петлять, и фаэтон замедлил скорость. Наконец Рокуэйна решилась спросить:

— Вы до сих пор не объяснили мне, почему так срочно требуется попасть во Францию. Должно быть, у вас там какое-то дело… чрезвычайной важности?

— Именно! — коротко ответил он.

У него явно не было желания вдаваться в подробности, и Рокуэйна подумала, не касается ли это срочное дело леди с рыжими волосами и зелеными глазами.

Или, что также вполне могло быть, какой-нибудь другой леди.

Глава 5

Рокуэйна проснулась оттого, что кто-то раздвинул шторки. Она открыла глаза и никак не могла понять, где находится.

Потом она сообразила, что находится на яхте маркиза.

Когда камердинер, приставленный к ней накануне вечером, раздвинул занавеску на последнем иллюминаторе и обернулся, Рокуэйна воскликнула:

— Ой, уже утро!

— Да, миледи, вы проспали всю ночь. Рокуэйна оглядела каюту, не веря тому, что услышала.

Но тут она все вспомнила.

Казалось просто невероятным, что с того момента, когда они доехали до основной трассы, она перемолвилась с маркизом едва ли несколькими словами.

Отъехав от замка, они в течение двух часов двигались с феноменальной, на ее взгляд, скоростью, пока не подъехали к большой гостинице.

— Мы пробудем здесь ровно двенадцать минут, — сказал маркиз.

Рокуэйна ничего не ответила.

Около фаэтона ее приветствовал хозяин гостиницы, затем горничная проводила ее в комнату.

Там находилась еще одна горничная, и пока Рокуэйна умывалась, девушки почистили ее плащ и шляпку.

Рокуэйна очень спешила, но когда спустилась вниз, там она застала лишь слугу маркиза, которому было поручено обслуживать ее.

— Его милость приветствует вас, миледи, — сказал слуга, — он уже поел и пошел проверить лошадей.

Рокуэйна съела кусок жареной утки и, так как изнемогала от жажды, с удовольствием выпила бокал шампанского.

Девушке показалось, что отведенные ей двенадцать минут давно прошли, и она вышла на крыльцо. Фаэтон был запряжен другими лошадьми, а маркиз в нетерпении стоял рядом, держа вожжи.

Когда поздним вечером они доехали до окрестностей Дувра, Рокуэйна отдала должное необыкновенной организованности маркиза.

После обеда они еще дважды меняли лошадей, и на каждой почтовой станции, в течение пятиминутной передышки, ей предлагали легкую закуску и бокал шампанского.

Их путешествие как нельзя лучше соответствовало словам герцога: «Спешка, спешка!» Но Рокуэйна не возражала. Она понимала, что, пока обман не раскрыт, каждая минута этой «спешки» означает все большую безопасность для Патрика и Кэролайн.

Когда наконец приехали в Дуврскую гавань, Рокуэйна увидела у пирса роскошную яхту маркиза, которая оказалась гораздо больше, чем она себе представляла.

Как только они поднялись по трапу и капитан подошел, чтобы поприветствовать пассажиров на борту вверенного ему судна, маркиз, пожав ему руку, резко спросил:

— Багаж прибыл?

— Полчаса назад, милорд!

— Хорошо! Тогда отплываем, капитан Бэйтсон.

— Слушаюсь, милорд!

Пока маркиз беседовал с капитаном, невысокий человек, оказавшийся, как она позднее узнала, камердинером маркиза, попросил ее сойти вниз.

Рокуэйна последовала за ним и оказалась в большой, очень комфортабельной каюте, где один из ее чемоданов уже лежал открытым и отчасти распакованным.

Рокуэйна увидела, что рядом с ночной сорочкой лежит вечернее платье.

— Я полагал, что после дороги, — сказал камердинер, — ваша милость захочет принять ванну.

— Большое спасибо. — Она действительно мечтала о ванне и понимала, что на яхте ванна — большая роскошь.

Она догадывалась, что ей отвели хозяйскую каюту, и только тут ей пришло в голову, что, возможно, маркиз намеревается делить эту каюту с ней.

Рокуэйна, естественно, не испытывала ни малейшего желания быть в каюте вместе с ним и со страхом подумала, что близится минута, когда она должна будет сказать маркизу всю правду.

Рокуэйна намеренно задержалась в ванне, полагая, что лучше будет, если маркиз все узнает, когда они уже будут в открытом море, тогда по крайней мере он не сможет отправить ее на берег.

Она услышала грохот якорной цепи и поняла, что они вышли из гавани. Так как яхта принадлежала маркизу, было вполне логично предположить, что она может развить большую скорость.

Когда девушка вернулась из ванной и увидела на постели ночную сорочку, она неожиданно почувствовала головокружение от нервного переутомления.

Она не спала предыдущую ночь, а теперь голова раскалывалась от морской качки.

«Отдохну хотя бы несколько минут», — сказала она себе.

Койка была удивительно удобной, а подушка показалась легким пушистым облачком, в которое она погрузилась и все забыла…

Сидя в постели, Рокуэйна спросила:

— Мы пересекли Ла-Манш?

— Именно так, миледи. Его милость приветствует вас и просит передать, что, если вы не возражаете, он хотел бы выехать через час.

Камердинер уже шел к дверям и на ходу добавил:

— Сейчас принесу вашей милости завтрак. Должно быть, стюард ждал за дверью, так как камердинер тут же вернулся и поставил поднос с едой около постели.

Посмотрев на еду, Рокуэйна почувствовала, что проголодалась. Ей стало интересно, что подумал маркиз, когда она накануне не пришла ужинать с ним и проспала всю ночь.

Завтракая, она думала о том, что в этот день, наверное, продолжится такая же гонка, как и вчера.

Как бы то ни было, она знала: маркиз не захочет откладывать отъезд в Париж из-за долгой беседы с ней, которая будет неизбежна, если он узнает, что она не Кэролайн.

«Лучше признаться во всем, когда мы приедем в Париж», — думала она.

Девушка оказалась права, предположив, что гонка будет продолжаться: когда она вышла на палубу, маркиз уже ждал на пристани в фаэтоне.

Она еще не знала, что лошадей и грумов он послал сюда загодя и что их багаж был отправлен в Париж сразу же по прибытии в порт.

Чемодан, находившийся в ее каюте, забрали накануне так тихо, что она не проснулась, а камердинер приготовил ей платье, в котором она ехала в первый день.

Кроме того, он оставил ей шифоновый шарф.

— Я посчитал, что он понадобится вашей милости, — сказал он. — Дороги во Франции еще более пыльные, чем наши, а погода сейчас ветреная.

Рокуэйна поблагодарила его и прикрепила шарф к шляпке, подвязав его у подбородка. Таким образом, ее лицо было скрыто от взглядов маркиза еще лучше, чем накануне, и она подумала, как пока все складывается удачно.

Иногда ей казалось, что все происходящее это не реальность, а какой-то странный сон, но обручальное кольцо на руке говорило об обратном.

Миновав извилистые дороги в окрестностях Кале, они выехали на прямую дорогу, ведущую в Париж.

Первые два часа кони неслись словно ветер.

Потом происходила такая же смена лошадей, что и накануне.

В полдень был легкий обед, с которым маркиз расправился еще до того, как Рокуэйна сошла вниз. На почтовых станциях, где они меняли лошадей, подавали шампанское и восхитительную булочку или пирожное, которое таяло во рту.

Когда они добрались до пригорода Парижа и Рокуэйна увидела первые высокие дома с серыми жалюзи, девушка поняла, как она устала.

Рокуэйна решила, что сегодняшний вечер не годится для признания и разговора. Она так устала, что даже не могла бы найти нужных слов, и, пожалуй, если бы маркиз рассердился, она просто разрыдалась бы.

«Нет, сегодня я не скажу ему ничего, потому что он бессердечный человек. Ведь он мог бы по крайней мере притвориться, что питает хоть симпатию к той женщине, с которой связал свою жизнь. Но нет, все было сделано в спешке, в высшей степени оскорбительно. Разве можно быть таким бесчеловечным, эгоистичным и поистине жестоким?» — думала Рокуэйна.

Девушка исполнилась решимости высказать ему все, если он будет обвинять ее в обмане.

Но только не сегодня. В этот день ее нервы не выдержат.

Они ехали по узким извилистым улочкам, затем по более широким, и девушка поняла, что центр города близко.

Маркиз остановил фаэтон во дворе шикарного особняка, какого ей еще не приходилось видеть, вынул из кармана жилета золотые часы и удовлетворенно сказал:

— Одиннадцать часов десять минут! Каким-то чужим голосом, оттого что у нее пересохло во рту, девушка из любопытства спросила:

— А каков рекорд?

— Двенадцать часов!

Было ясно, что он весьма доволен собой. Выйдя из фаэтона, Рокуэйна почувствовала, что ноги ее не держат.

В холле ее приветствовал слуга в роскошной ливрее. Она догадалась, что это придворный камердинер.

Он повел ее по изящной лестнице с золочеными резными перилами, затем по коридору, стены которого были увешаны прекрасными картинами, и, наконец, открыл перед ней дверь в комнату, которая, по всей вероятности, была спальней.

— Это собственный дом маркиза? — спросила она.

— Его милость приобрел его три года назад у герцога де Гревиля, мадам, — сказал камердинер, — и теперь мы имеем честь служить милорду.

Опочивальня выглядела очень романтично: расписной потолок, верхняя часть стен — в золотисто-белых обоях, нижняя обита панелями, задрапированными шелковой тканью голубого цвета.

Рокуэйна решила, что это прекрасный фон для ее светлых волос.

В алькове спальни, под шелковым балдахином, размещалась огромная кровать с золоченой резьбой. Однако Рокуэйна так устала, что заснула бы сейчас не только на таком ложе, но и в стогу сена.

— Это ваша femme de chambre, Madame[3], — сказал придворный камердинер.

Молодая женщина, которая развешивала в шкафу платья Кэролайн, повернулась и сделала реверанс.

— Ее зовут Мари, — продолжал он, — и я надеюсь, ваша милость будет ею довольна.

— Я в этом уверена, — ответила Рокуэйна. — Я очень устала, Мари, и хотела бы лечь спать.

Она сказала это по-французски, и Мари воскликнула:

— Миледи говорит на нашем языке, как парижанка!

— Merci, — поблагодарила Рокуэйна.

Она собиралась добавить, что наполовину француженка, но подумала, что, дойди такая информация до ушей маркиза, он несказанно удивится.

Вместо этого она сказала камердинеру:

— Будьте добры, передайте месье маркизу: я сожалею, что не смогу поужинать с ним, но путешествие было долгим и очень утомило меня.

— Я уверен, что месье маркиз поймет, — ответил камердинер.

Он вышел, и хотя Рокуэйна с удовольствием поболтала бы с Мари на языке своей матери, но от усталости она не могла произнести ни слова. Мари раздела ее, и Рокуэйна улеглась на райском ложе.

Она заснула в то же мгновение и уже не слышала, как камеристка вышла. Правда, позже ей показалось, что принесли ужин, но она лишь повернулась на другой бок и продолжала спать.

Когда на следующее утро Рокуэйна проснулась, она поняла, что уже не может вот так просто спрыгнуть с постели и раздвинуть шторы; нужно было позвонить в колокольчик, и вызвать камеристку, что она и сделала.

Через минуту появилась Мари.

Когда Мари подняла жалюзи и комнату залил солнечный свет, она показалась Рокуэйне еще прекраснее, чем вечером.

— Отдохнули, Madame? — спросила Мари.

— А сколько времени?

— Почти полдень, Madame. Рокуэйна рассмеялась.

— За всю жизнь я еще не спала так долго! Но тут же подумала, что за всю жизнь ей не доводилось совершать и такого изнурительного путешествия.

Но еще до путешествия она испытывала огромную нервную нагрузку с того дня, когда Кэролайн уехала в Лондон, а она дала согласие на безумное предложение Патрика — выйти замуж за маркиза.

Казалось просто невероятным, что все прошло, как они задумали. Теперь Кэролайн замужем и в безопасном месте, и сама Рокуэйна уже три дня как жена маркиза.

Мари принесла кофе. Облокотившись на подушку и отпивая его маленькими глотками, Рокуэйна поинтересовалась:

— А где Monsieur[4]?

— Месье маркиз уехал, мадам, и просил передать, что сможет вернуться лишь к вечеру.

Рокуэйна вовсе не удивилась и промолчала, а Мари продолжала:

— Месье предположил, что мадам захочет развлечься, поэтому экипаж в вашем распоряжении, мадам.

Рокуэйна, вздохнув, снова легла.

— Пожалуй, я лучше отдохну. Здесь найдется что-нибудь почитать?

— Сейчас я принесу газеты, мадам. А в будуаре есть книги, если мадам захочет что-нибудь выбрать.

Как только Мари вышла, Рокуэйна соскочила с постели и прошла через дверь в смежную комнату, предполагая, что это и есть будуар.

Она не ошиблась. Это была удивительно красивая комната, так же изысканно отделанная, как и ее спальня: с расписным потолком и картинами известных художников на стенах.

К своей радости, Рокуэйна увидела там книжную полку с застекленными створками, на которой стояли книги французских авторов.

Среди них были и такие, о которых они с матерью слышали, но в Англии не смогли достать.

Все книги были интересные, и Рокуэйна не знала, с каких начать. Наконец она выбрала три тома и снова легла.

Мари принесла ей обед, он пришелся Рокуэйне по вкусу гораздо больше того, что ей приходилось есть в Англии.

Она призналась себе, что мать была права, утверждая, что французская кухня — лучшая в мире.

Весь день Рокуэйна читала и лишь к вечеру сообразила, что должна встать, одеться и подготовиться к встрече мужа.

Она уже собиралась было позвонить в колокольчик, как пришла камеристка и сообщила:

— Послание от месье маркиза, мадам: он вынужден задержаться и приедет только к ужину. Он приносит извинения и надеется, что вы отужинаете с ним в половине восьмого.

«Одна проблема решена», — подумала Рокуэйна.

Это означает, что ей не придется переодеваться дважды. Поскольку ей не хотелось думать о том, что ее ждет впереди, она вернулась к чтению книги.

Мари приготовила ей ванну ровно в половине седьмого, а без четверти семь сообщила, что маркиз вернулся.

Рокуэйна ехидно подумала, обладала ли леди, задержавшая его, такими же соблазнительными, как та, рыжими волосами и зелеными глазами.

Потом она решила, что молодой жене не пристало думать о таких вещах.

«Независимо от того, являюсь я молодой женой или нет, — сказала она себе, — это чрезвычайно оригинальный медовый месяц!»

Ей хотелось посмеяться над этим, но, как она ни убеждала себя, что ситуация забавна, на душе у нее лежал камень и она понимала, что нервничает от предстоящей встречи с маркизом.

Чтобы набраться «голландского мужества», как говаривал ее отец, она выбрала одно из самых красивых платьев, купленных герцогиней в Лондоне: белого цвета, что было подходящим для молодой жены, и усыпанное маленькими блестками, мерцавшими словно роса.

Подол и короткие рукава платья украшал узор в виде ландышей.

Высокая талия была все еще в моде, но платья уже не были прямыми и бесформенными, а носились с небольшим корсетом. Эта деталь сделала талию Рокуэйны еще тоньше.

Мари уложила ее волосы и приколола маленькую диадему из искусственных бриллиантов.

Рокуэйна помнила, что у Кэролайн была настоящая бриллиантовая диадема, и ей было интересно, заметит ли маркиз, что ее вещица — всего лишь подделка.

Та, которая была на ней в день свадьбы, принадлежала герцогине и, естественно, осталась в замке. Рокуэйна с легким сожалением подумала, что, кроме обручального кольца, у нее нет ничего ценного.

Если, узнав правду, маркиз выгонит ее из своего дома,она окажется на улице без гроша в кармане и без вещей, которые можно было бы продать.

Затем она убедила себя, что он вряд ли пойдет на такой шаг во избежание скандала.

Если же он все-таки поступит именно так — а она была уверена, что он может быть безжалостным, — ей придется разыскать семью своей матери.

Когда война закончилась, мать написала своим родственникам, и было решено, что после того, как все окончательно утихнет и родители смогут собрать необходимую сумму денег, они поедут в Париж.

После смерти матери герцог приказал убрать все их вещи в кладовку, и девушка не успела взять с собой в замок адреса, которые теперь могли бы пригодиться.

Оставалось лишь сожалеть, что она не написала своим родственникам во Франции.

Одной из причин этого было то, что герцогиня запретила ей общение с теми, кого она все еще называла «врагами», и любые письма во Францию, если бы она их увидела, были бы конфискованы и уничтожены.

«Они где-то в Париже, — успокаивала себя девушка, — и если будет совсем плохо, я попытаюсь отыскать их».

Медленно спускаясь по лестнице, она думала, что ей наверняка придется это сделать, так как готовилась к самому худшему.

Лакей провел ее через холл, где стояла прелестная скульптура, и открыл дверь комнаты, которая, по ее мнению, была салоном.

Две огромные хрустальные люстры мерцали, как алмазы, хотя шторы на окнах еще не были задернуты. Солнце уже ушло за горизонт, но небо еще было залито светом.

Потом у нее все поплыло перед глазами, но все же Рокуэйна заметила, что в дальнем конце салона стоит ее супруг, элегантный как никогда.

Если маркиз производил впечатление властного человека в костюме для верховой езды, то теперь, в бриджах, с белым, отороченным кружевами шейным платком, он выглядел еще более властным.

Она медленно пошла к нему, высоко держа голову и чуть приподняв подбородок, понимая, что наступает решающий момент.

Когда она подошла поближе, маркиз сказал:

— Добрый вечер, Кэролайн! Я заготовил кучу извинений, и мне остается лишь надеяться, что теперь вы отдохнули и готовы их выслушать.

Его речь была предельно любезной и, когда она подошла к столу, на котором в серебряном ведерке со льдом стояла бутылка шампанского, его взгляд был сосредоточен на этой бутылке.

— Прежде всего, по-моему, — не ожидая ее ответа, продолжал маркиз, — нам следует выпить за наше счастье, то есть восполнить тот пробел, который — увы! — был в день венчания.

Он наполнил два бокала и протянул один из них Рокуэйне.

Когда она брала его, он наконец взглянул на нее и окаменел.

Маркиз вглядывался в нее, и выражение его лица становилось все более изумленным.

Затем он воскликнул:

— Вы не Кэролайн!

— Нет.

Минуту они стояли молча, потом маркиз спросил:

— Так кто вы и почему вы здесь?

— Я… ваша жена. Маркиз шумно втянул воздух. Рокуэйна не успела ответить, как он сказал:

— Вы та девушка, которую я встретил в конюшне. Это вы укротили Вулкана.

— Да, мое имя Рокуэйна.

— Но вы говорите, что являетесь моей женой?

— Д-да.

Маркиз, казалось, лишился дара речи, но когда заговорил снова, его слова звучали как выстрел пистолета.

— Какого дьявола, что происходит? Почему вы здесь вместо Кэролайн?

Рокуэйна крепче сжала бокал и заставила себя справиться с волнением.

— Кэр-ролайн… любит… другого человека.

— Но почему меня не поставили об этом в известность?

— Ее родители… настояли, что она должна… выйти за вас.

Маркиз отвел от нее взгляд и поднял свой бокал. Он выпил его одним залпом и сказал:

— По-моему, Рокуэйна, вы должны мне многое объяснить!

— Можно, я… присяду?

Маркиз жестом пригласил ее сесть, и она устроилась на краешке софы.

У нее подкашивались ноги. Руки тоже дрожали, и она крепко сжимала бокал, словно спасательный круг.

Она понимала, что маркиз ждет объяснений, и через минуту тихим голосом неуверенно сказала.

— Кэролайн убежала с мужчиной, которого любит… и им необходимо было время, чтобы уехать подальше, поэтому мне пришлось занять ее место…

— Вы заняли ее место и вышли за меня замуж! — воскликнул маркиз. — И это законно?

— Мне к-кажется…

— Но я помню, что у алтаря вы отзывались на имя Мэри?

— Меня крестили как Мэри Рокуэйну.

— Вы похожи на нее, то есть вы в родстве?

— Мы кузины.

— Да, я вспоминаю, что вы назвались «Брант». С вами связана какая-то тайна?

— Вся тайна заключается в том, что герцогиня ненавидела моих родителей.

При этом она заметила, что маркиз с иронией смотрит на нее, и поняла, что он думает, будто этим она пытается оправдать свой поступок.

Поэтому она замолчала, и через минуту маркиз сказал:

— То, о чем вы говорите, похоже на правду, но я подозреваю, что настоящая причина обмана заключается в том, что вам очень хотелось стать маркизой.

Рокуэйна гордо подняла голову.

— Это вовсе не так. Просто Патрик убедил меня, что только таким образом он с Кэролайн сможет убежать, ведь между ее возвращением из Лондона и венчанием оставалось совсем мало времени.

Ей показалось, что она все еще не убедила маркиза, и она продолжала:

— Если бы не было такой спешки и Кэролайн вернулась пораньше, они могли бы убежать в пятницу или субботу, и тогда мне не нужен был бы этот подлог.

Маркиз нахмурил лоб, словно пытался уследить за ее мыслью, а затем сказал:

— Но вы не отказались от этого, как вы выразились, «подлога»!

— Для меня это была единственная возможность выбраться из замка, где я жила как в тюрьме и была прислугой или, точнее, швеей моей тетки!

— И вы хотите, чтобы я поверил в это?

— Думайте, что угодно, но это чистая правда.

— По существу, вы намекаете на то, что выбрали меньшее из двух зол! — с сарказмом заметил маркиз.

— Именно это я и собиралась сказать. Смею вас заверить, милорд, что ни при каких других обстоятельствах я бы не вышла за вас!

— Почему же это?

— Потому что вы очень… жесткий человек и крайне себялюбивый.

— Себялюбивый?

— Конечно! Вы решили жениться на Кэролайн потому, что это устраивало вас по причинам, которые ей были хорошо известны. Но с ней вы даже не обсудили этот вопрос и решили, что от вашего предложения она придет в такой же восторг, как и герцогиня.

Говоря это, девушка понимала, что инициатива у нее в руках, так как она подошла к вопросу с неожиданной для маркиза стороны. Через минуту он заговорил снова:

— Пожалуй, если подумать, я поступил несколько своевольно!

— С вашей стороны было непростительно, что вы позволили родителям Кэролайн поступить с дочерью как с вещью, даже не спросив, хочет она выходить за вас или нет.

— Но я всегда считал, что браки молодых девушек устраивают их родители, — заметил маркиз, словно пытаясь оправдаться, — и что они выбирают того жениха, кто сделает наиболее выгодное предложение!

Он был настолько поражен тем, что его точка зрения на этот вопрос не отвечала действительности, что Рокуэйна не удержалась от смеха, но, справившись с собой, ответила:

— Девушки становятся женщинами, и сомневаюсь, что ваша милость обращались так бесчеловечно с какой-нибудь из прелестных женщин, за которыми вы ухаживали в Лондоне.

Маркиз подошел к столу, чтобы налить себе еще бокал.

Взглянув на бокал Рокуэйны и увидев, что он почти полон, маркиз отпил чуть-чуть и сказал:

— Так что вы думаете по поводу всей этой неразберихи?

— Думаю, вам следовало бы рано или поздно сообщить герцогу, что вы женились… не на той девушке.

— Вы полагаете, ему это еще не известно?

— Они, возможно, удивляются, куда я пропала, но вряд ли им придет в голову, что вы женились не на Кэролайн.

— И как они поступят в отношении вас? Рокуэйна пожала плечами.

— Герцогиня будет счастлива, что избавилась от меня, хотя, конечно, удивится, что я убежала без денег и даже без лошади!

— Неужели вы серьезно говорите, что она ненавидит вас? Но с какой стати?

— Ответ очень прост. Мой отец умер, оставив долги, а моя мама была француженкой!

— Француженкой? Так вот откуда у вас такой цвет глаз.

Рокуэйна усмехнулась.

— Я ужасно боялась, что глаза меня выдадут.

— Если Кэролайн ваша кузина, — размышлял маркиз вслух, — значит, вы дочь лорда Лео!

— Так вы знали папу?

— Я восхищался им! Он был отличным наездником, и теперь я понимаю, откуда у вас такой дар укрощать лошадей.

— Папа свободно справлялся с любым конем, даже самым строптивым.

— Как и вы. Рокуэйна улыбнулась.

— Я считала… что мы… что у нас будет хотя бы какой-то общий… интерес!

Маркиз пристально глядел на нее.

— Вы намерены и дальше играть роль моей жены?

— Это не роль. Мы обвенчаны, и хотя вы можете ужасно сердиться, все сделано по закону, поэтому вряд ли вам удастся что-либо изменить!

Маркиз поставил бокал на каминную полку и посмотрел на стоявшие на камине букеты цветов.

— Я не просто сердит, я вне себя. Вы с Кэролайн превратили меня в болвана, и вряд ли это может веселить меня.

— Мне казалось, — медленно заговорила девушка, — что единственным выходом для вас было бы заставить всех поверить, что вы знали, что делаете, и… женились на мне, зная, кто я такая.

— Зачем это мне?

— Чтобы не быть посмешищем в глазах света и избежать сплетен!

Эта мысль пришла девушке в голову только сейчас, но она показалась ей вполне логичной.

Когда маркиз удивленно обернулся к ней, она поняла, что он быстро сообразил что к чему.

— Вы можете сказать, — опередила она его, — что, когда вы делали предложение Кэролайн, она рассказала вам, что влюблена в Патрика Фэрли и уговорила помочь ей и вести себя так, будто она приняла ваше предложение.

Рокуэйна говорила так, словно смотрела на картину, представшую ее мысленному взору.

— И никому не было известно, кроме нас с вами, — продолжала она, — что мы случайно встретились перед скачками и влюбились друг в друга с первого взгляда!

Она посмотрела на маркиза, потом отвела взгляд до того, как он успел сказать что-либо.

— Это было именно вашей хитроумной идеей, что я должна занять в церкви место Кэролайн, и поэтому-то вы так настаивали на быстром венчании и отъезде, чтобы никто не разоблачил меня на приеме после венчания!

Маркиз снова пристально посмотрел на нее, а потом внезапно запрокинул голову и расхохотался.

— Не могу поверить этому! Наверно, я просто сплю!

— Я тоже все время, с той самой минуты, как согласилась на просьбу Патрика, думала, что вижу это во сне. Я не сомневалась, что все это закончится катастрофой.

— И вы всерьез думаете, что кто-нибудь поверит этой сказке, которая могла бы занять достойное место в «Тысяче и одной ночи»?

— Для меня это не менее фантастично, чем ваше настойчивое предложение руки и сердца девушке, с которой вы виделись всего трижды и едва перемолвились двумя словами, или ваш рекордный переезд из Англии в Париж, который, надо думать, должен рассматриваться как романтическое путешествие в медовый месяц!

Маркиз снова расхохотался. Затем сказал:

— Пожалуй, мне следует объяснить причину такой спешки!

— Признаюсь, я очень любопытна, и мне ужасно хотелось бы знать, почему торжеству бракосочетания было отведено так мало времени.

Маркиз нахмурился, словно она затронула тему, которая ее не касалась.

Но в этот момент их пригласили на ужин; она поднялась, он предложил ей руку, и они не спеша пошли по коридору в роскошную столовую, украшенную бесценными гобеленами.

В центре стола стоял огромный золотой подсвечник с восемью свечами, а вокруг — золотые кубки, многочисленные вазы с зелеными орхидеями.

— Какая красота! — воскликнула Рокуэйна.

— Жаль, что они не белые, ведь белый цвет — цвет невесты, но эти орхидеи только-только расцвели, и они показались мне красивее тривиальных белых гвоздик.

— Возможно, этот цвет даже лучше.

— И не думайте, что он может предвещать мне неудачу. На скачках мои цвета — зеленый и черный.

— И я знаю, что вам всегда сопутствует удача, особенно если принять во внимание, какие отличные у вас лошади.

— Не могу пожаловаться, — спокойно сказал маркиз, — хотя мне и не удалось опередить того молодого человека, который бросил мне вызов в самый последний момент на скачках у герцога. Вы, кажется, сказали, что его имя — Патрик Фэрли.

— Я молилась, чтобы победил он, так как это было бы предзнаменованием удачи для него и Кэролайн.

— Теперь мне понятно, почему он так боролся со мной.

Рокуэйна чуть вздохнула.

— Это были волнующие скачки, правда, я даже не думала, что у Патрика есть хоть какой-то шанс. Но теперь пришла его очередь праздновать победу, и мне хочется надеяться, что вы как настоящий джентльмен пожелаете ему счастья.

— А я думал, что и мне пожелают того же! — усмехнулся маркиз.

Рокуэйна не стала возражать, подняла бокал и сказала:

— За Патрика, который выиграл изумительный трофей, несмотря на то, что у него не было никаких шансов.

Маркиз поднял бокал и выпил. Затем он сказал:

— По правде говоря, вы должны были бы поднять бокал и за меня, но, чтобы вас не смущать, я попрошу сделать это позднее.

Рокуэйна не сразу сообразила, что он намекает на то, что и он выиграл трофей — ее саму. Вместо этого она сказала:

— Скоро слуги принесут следующее блюдо, а я рассчитываю, что вы все-таки скажете, почему так спешили в Париж.

— Конечно, — согласился маркиз. — Все очень просто: принц-регент попросил меня конфиденциально купить для него пять чудесных картин, и мне пришлось поспешить, так как завтра их собираются выставить на аукцион.

— Картины! Вот этого я не ожидала!

— А, кстати, просто ради интереса, в чем, по-вашему, была причина спешки?

Рокуэйне не хотелось говорить правду, но она все-таки с вызовом сказала:

— Сначала я думала, что причина касается покупки лошадей, но, поскольку у вас их и так достаточно, в этом деле может быть замешана только… женщина!

Маркиз посмотрел на нее так, словно не верил, что такая девушка может говорить подобные вещи. Затем он сказал:

— Я вижу, Рокуэйна, что вы совсем не похожи на неопытную, неискушенную девушку.

— Мне жаль, что я так разочаровала вас, — ответила она, — но меня не вывозили в качестве дебютантки, а мне уже девятнадцать лет, то есть я на целый год старше Кэролайн.

— И, насколько я понимаю, за этот год вы накопили уйму знаний!

Маркиз снова подсмеивался, и она приняла вызов.

— Все мои знания, смею вас заверить, получены из книг, ибо ни вы, ни другой гость замка никогда не видели меня и не разговаривали со мной. Мне строго запрещалось общаться с кем бы то ни было.

Она говорила все тише.

— Со дня кончины моих родителей меня держали взаперти, унижали, оскорбляли и наказывали. Поэтому, если сейчас я веду себя в какой-то степени игриво, вы должны простить меня, ведь я словно только откупоренная бутылка шампанского.

Слова сами неудержимым потоком слетали с ее губ, и маркиз снова смеялся.

— Я уже убедился в том, как активно работает ваше воображение, а таким сравнением вы еще раз подтвердили это.

— Хотите верьте, хотите нет, но я всегда говорю правду.

— Если не считать того, что выдали себя за другую.

— У каждого правила есть исключение.

— Либо вы чрезвычайно умны, либо чрезвычайно глупы, и мне нужно отделить зерна от плевел или, точнее, правду от лжи.

Во время ужина Рокуэйна отметила про себя, что, поставив очередные блюда, слуги покидали столовую — это показалось ей необычным.

Когда наступала очередь сменить блюда, маркиз звонил в маленький золотой колокольчик, стоявший перед ним на столе.

После очередной смены блюд слуги вышли, и Рокуэйна обратилась к маркизу:

— Могу сказать вам — и клянусь, это так, — что Кэролайн ужасно боялась и ненавидела вас! Я тоже… побаиваюсь и, хотя у меня нет причин ненавидеть вас, считаю, что вы человек с необычайно тяжелым характером.

Маркиз молчал, и она продолжала:

— И когда я думаю об этом, мне вспоминаются наставления дяди по пути в церковь. Он говорил, что с вами непросто иметь дело и что мне лучше подчиняться вам.

— И вы намерены следовать советам дяди?

— Это зависит от того, что вы потребуете. За последние дни я была свидетельницей того, насколько вы педантичны, как умеете распланировать все до мелочей; в этой связи хотелось бы знать, чего мне ожидать от вас, вместо того чтобы прикидывать так и эдак и дрожать от страха.

С минуту маркиз молчал. Затем сказал:

— Вы все время говорите, что я страшный человек. Неужели это действительно так?

Рокуэйна удивленно смотрела на него.

— А разве вы до сих пор не знали, что все боятся вас, за исключением, возможно, тех прелестниц, которые пытаются завлечь вас в свои сети, хотя подозреваю, что и они побаиваются вас! И ваши грумы говорили мне в замке, что ужасно страшатся вас, вернее, вашего гнева.

Маркиз взглянул на нее.

— Видимо, иногда следует посмотреть на себя со стороны. Я действительно люблю, чтобы был порядок, но до сих пор не знал, что люди подчиняются мне из чувства страха, а не уважения.

— Пожалуй, вам очень хочется, чтобы люди восхищались вами, и они восхищаются, даже когда не одобряют вашего поведения.

— А что вы знаете обо мне? Вы говорите: вас держали взаперти. Слыхали ли вы обо мне до того, как я встретился с Кэролайн?

— Конечно, слыхала! Слыхала о ваших достижениях на конных состязаниях, в боксе, о дуэлях, из которых вы выходили победителем, и, конечно, о ваших многочисленных романах!

Девушка вдруг разговорилась, увлеченная редкой возможностью свободного общения, чего она была лишена после кончины родителей.

И вдруг маркиз с такой силой ударил кулаком по столу, что тарелки задребезжали, а стаканы подпрыгнули.

— Как вы смеете! Как смеете так говорить со мной! Что вы знаете о моей жизни? И кто вообще посмел рассказывать вам обо мне, когда это вас совершенно не касается?

Он чуть ли не кричал, и с минуту девушка лишь пристально смотрела на него широко открытыми глазами, но все же овладела собой.

— Простите… Я говорила не подумав… понимаю, это было ужасно невежливо с моей стороны.

Она сказала это с таким смирением, что у маркиза тут же пропал гнев и он заговорил совсем другим тоном:

— Я напугал вас, простите. Вы были искренни со мной, Рокуэйна, и именно этого мне и следовало от вас ожидать, хотя мало кто бывает со мной так откровенен.

Рокуэйна смотрела на орхидеи, стоящие на столе, и не видела их.

— Я нагрубила вам, вы тоже простите, я ведь еще никогда не разговаривала ни с кем вот так, наедине…

Маркиз неожиданно протянул ей руку ладонью вверх.

— Да, конечно. Просто вы так удивили меня, что я совсем забыл, как вы молоды.

Она была так расстроена, что неохотно положила руку на его ладонь.

Он сжал ее пальцы, и она вновь ощутила его силу, и снова какие-то волны передались ей от него, как в тот раз, в церкви.

— Мне кажется, что мы должны заключить договор, — тихо сказал маркиз.

— Договор?

— О том, что всегда будем откровенны друг с другом и не станем обижаться на правду. Нам нужно попытаться превратить наш странный и пока кажущийся довольно смешным брачный союз в настоящий.

Глава 6

Поскольку теперь слуги постоянно присутствовали в комнате за ужином, у Рокуэйны больше не было возможности поговорить с маркизом так, как ей хотелось.

Затем они перешли в салон. Он удобно устроился в кресле, а девушка бездумно уселась на коврике перед камином.

Она так привыкла к этой позе, когда болтала с Кэролайн и раньше, дома с родителями, что даже не подумала о том, что в ее новом качестве это может выглядеть неприлично.

Однако маркиз промолчал. Он лишь смотрел на девушку в элегантном платье с бриллиантовыми звездочками. Она была похожа на цветок после дождя.

Затем он сказал:

— А теперь давайте спокойно, без лишних эмоций поговорим о нас с вами.

— Мне казалось, что мы так и делали?

— Нужно решить еще целый ряд вопросов. Во-первых, когда мне нужно будет написать вашим дяде и тете?

Рокуэйна затрясла головой.

— О нет. Пожалуйста… пока не нужно. Я хочу быть абсолютно уверена, что Кэролайн в безопасности, а также…

Она запнулась.

— А также? — подсказал маркиз. Рокуэйна подыскивала нужные слова.

— Я… не уверена, что… вы… действительно примете меня в качестве своей жены.

— А если нет? Как вы тогда поступите?

— Может быть, это покажется вам неслыханной наглостью с моей стороны, — тихо проронила девушка, — но, поскольку у меня нет денег, я буду вынуждена попросить у вас некоторую сумму, чтобы уехать и укрыться там, где тетя Софи меня не сможет отыскать.

Помолчав, она предельно откровенно сказала:

— Я не смогу вернуться в замок, зная, какое наказание меня ожидает за то, что я обманула ее и вас.

— Значит, этого нельзя допустить. За ужином я предложил попытаться превратить наш фиктивный брак в настоящий.

— Вы это… серьезно?

— Я редко говорю несерьезно. Признаюсь, что поначалу я думал о том, как мне выйти из дурацкого положения, в которое вы меня поставили, но вижу, что без скандала это невозможно.

— Я знала, что вы постараетесь избежать скандала! — тихо заметила девушка.

— Да, это меня не устраивает, и поэтому я соглашусь на ваш план: скажу, что женился на вас потому, что таково было мое желание.

Лицо девушки просветлело.

— Какое счастье для Кэролайн, это спасет ее… Иначе ее родители, я уверена, попытались бы аннулировать их брак.

— Значит, ее жизнь будет устроена. Ну а как насчет нашей?

Наступило молчание. Потом Рокуэйна ответила:

— Поскольку вы так добры, я постараюсь быть…по возможности ненавязчивой.

— Что вы хотите сказать?

— Я имею в виду, — неуверенно сказала она, — словом, я знаю, что вы любите одну женщину, с которой, по всей видимости, захотите проводить как можно больше времени.

— Кто это вам сказал? — сердито спросил он. Рокуэйна с опаской посмотрела на него.

— В Лондоне Кэролайн слышала, что вы торопитесь с женитьбой потому, что оказались замеченным в любовной связи с рыжей красавицей с зелеными глазами.

Она немного помолчала и добавила:

— Говорили, что ваша связь с ней может вызвать дипломатический скандал и потому вы решили поскорее жениться.

При этом она увидела, что маркиз буквально вне себя от ярости.

В то же время она понимала, что лучше с самого начала поставить все точки над «i», и потому продолжала:

— Поэтому я не буду вмешиваться в ваши дела и, если вы пожелаете встречаться с леди, к которой испытываете чувство, пусть так и будет. Тогда, возможно, мы могли бы стать с вами хорошими друзьями.

Воцарилось молчание, которое наконец было прервано маркизом.

— Я думал вовсе не о таком браке. Рокуэйна быстро взглянула на него.

— Но вы же не имели в виду, что мы должны в действительности стать мужем и женой?

— Почему бы нет?

У нее округлились глаза, так как она не могла поверить тому, что слышит. Наконец Рокуэйна ответила:

— Я не знаю, что делают люди, когда они по-настоящему любят, но знаю, что для Кэролайн это будет чудесно!

Помолчав, она продолжала:

— Но, поскольку вы не любите меня, а я не люблю вас, это было бы ошибкой, большой ошибкой.

— Но ведь мы женаты, Рокуэйна! — невозмутимо сказал маркиз.

— Фиктивно, с вашей точки зрения, и хотя я в восторге от ваших лошадей и картин, это совсем не то!

У маркиза скривились губы, когда он заметил:

— Я впервые беседую с женщиной, которая настолько откровенна со мной.

— Простите, если я задеваю ваше самолюбие, но все же я должна заметить, что наш брак совсем не то, чего ожидали вы и чего хотелось бы мне!

— Мне кажется, каждая невеста хочет любви!

— Конечно, хочет! Разве может быть иначе? С какой стати девушку принуждать выходить замуж за человека только потому, что он богат и занимает высокое положение? Это же неправильно! Это противоречит велению Господа.

— И все же вы вышли за меня, чтобы спасти Кэролайн и себя.

— Да, это так…

— Значит, при этих обстоятельствах вы же не можете думать, что вас кто-то к чему-то принуждает?

Она выглядела озадаченной.

— Я говорила, что очень вам благодарна… но больше мне нечем выразить свою признательность… кроме как… постараться вам не противоречить.

Наступило молчание. Потом маркиз снова заговорил:

— А если я скажу вам, что предпочел бы, чтобы вы и в самом деле были моей супругой?

Его слова взволновали Рокуэйну, она поднялась и подошла к окну.

Шторы были задернуты на всех окнах, кроме одного, из которого открывался вид на сад.

Она пристально смотрела в окно. Сумерки сгущались, и на небе одна за другой загорались звезды.

Было очень тихо, лишь от легкого ветерка шелестели листья деревьев.

Рокуэйне казалось, что в воздухе разлита какая-то магия, которую она всегда искала и находила в красоте, эта магия была частью ее самой, ее инстинктов, ее грез и ее жажды счастья.

У нее было такое ощущение, что она тщетно тянется к чему-то неуловимому, чему-то такому, чего, к несчастью, ей никогда не удастся достичь.

Почувствовав, что маркиз неслышно подошел к ней, она вздрогнула.

— Вы, наверное, замышляете бегство от меня? — спросил он глухим голосом.

— Мне некуда бежать.

— Тогда я предлагаю вам остаться, и мы начнем с лошадей, картин и всего, что вам понравится, и посмотрим, что из этого получится.

Рокуэйна повернулась к нему.

— Вы говорите правду, то есть имеете в виду… именно это?

Теперь в ее глазах не было ни малейшего страха, зато они сияли, отражая звезды.

— Я редко меняю свои решения, — сухо сказал маркиз, — но вы очень убедительны, Рокуэйна, причем убеждают не только ваши слова, но и мысли.

— Вы… хотите сказать, что читаете… мои мысли?

— У вас на редкость выразительные глаза.

— Я рада, если они убедили вас, что я права.

— Я не говорю, что вы правы, — возразил он, — просто я согласен с тем, что вы предлагаете.

— О… я так благодарна!

Считая, что с этим покончено, маркиз заговорил о планах на следующий день, и была уже почти полночь, когда девушка сказала:

— Пожалуй, мне пора спать… мне хочется рассказать вам так много волнующих вещей, что я должна собраться с мыслями.

— Принимаю это как комплимент. А теперь идите отдыхать и, если желаете, присоединяйтесь ко мне, когда я поеду верхом на прогулку в Буа в восемь часов утра.

— Правда можно?

— Я буду с нетерпением ждать вас.

— О, спасибо! Обещаю не опаздывать.

Она протянула руку, не будучи уверена, прилично ли это, когда желают доброй ночи.

К счастью, маркиз воспринял это как должное: взял ее руку, поднес к губам и сказал:

— Ложитесь спать, Рокуэйна, и перестаньте волноваться. Если вы предоставите все мне, я постараюсь сделать вас гораздо счастливее, чем вы были в прошлом.

Она улыбнулась ему.

— Теперь я абсолютно убеждена, что все это сон. Я была почти уверена, что эту ночь мне придется провести на улице… или просить милостыню, чтобы оплатить обратную дорогу в Англию!

Она говорила наполовину всерьез, наполовину шутливо, и маркиз сказал:

— По-моему, во Франции мошенников и фальсификаторов отправляют в Бастилию.

— В таком случае я обязана поблагодарить вас еще и за уютное ложе, ожидающее меня наверху. Спокойной ночи, милорд!

Она присела в книксене и направилась к двери, которую маркиз предупредительно открыл перед ней.

Выходя в коридор, она посмотрела на него и заметила в его глазах какое-то странное выражение, которого не поняла.

Затем, чувствуя необыкновенную легкость, возбуждение и в то же время какое-то замешательство, она птицей взлетела вверх по лестнице.

Мари ждала ее, чтобы помочь раздеться и уложить в постель.

На следующий вечер, переодеваясь к ужину, Рокуэйна думала о том, что вряд ли был в ее жизни еще один такой изумительный день.

Почти два года она передвигалась по замку подобно привидению, боясь, что каждый ее шаг может вызвать гнев герцогини.

В замке ей запрещали всякие разговоры с чужими людьми, поэтому она была очень рада возможности общаться с таким человеком, как маркиз.

Он был так интеллигентен, так начитан, что она совсем забыла о том, что боялась его, и сыпала остроумными репликами по поводу всего, о чем они толковали, ибо он стимулировал и вдохновлял ее воображение и природный ум.

Среди вещей Кэролайн Рокуэйна нашла два прелестных летних костюма для верховой езды, купленных герцогиней в качестве приданого.

Один был бледно-голубой, под цвет глаз Кэролайн, другой — военного фасона, зеленый, с белой окантовкой и черной шляпой с зеленой вуалью из кисеи.

Когда она вышла к маркизу ровно в восемь часов, то ей показалось, что его глаза заблестели от восхищения, хотя она не была в этом уверена.

— Для женщины вы удивительно пунктуальны, — сказал он весело.

— А разве ваша жена может быть иной? А поскольку мы друзья, я не хотела заставлять вас ждать.

Он улыбнулся быстроте ее реакции.

Затем, опередив грума, он помог ей сесть в седло, опытной рукой расправив юбку.

Лошадь, на которой она ехала, была не так хороша, как Вулкан, но все равно чудесная и породистая.

Девушка даже не подозревала, что ее появление с маркизом вызвало настоящую сенсацию среди людей, прогуливавшихся в Буа.

В основном это были мужчины, некоторые приветствовали маркиза как старые друзья и жаждали быть представленными его молодой жене.

Поскольку Рокуэйна свободно говорила на их родном языке, они были в восторге.

Когда маркиз и Рокуэйна оказались одни, она спросила:

— Следует ли сказать им, что я наполовину француженка, или пусть они продолжают думать, что я Кэролайн?

— Полагаю, оставим пока все как есть. Объясняться сейчас означало бы оправдываться, и кроме того, о моем венчании герцог дал объявления в «Лондон газетт», «Тайме» и «Морнинг пост».

— Я вижу, ситуация для вас непростая, и, наверное, будет разумно подождать подольше, чтобы дать Кэролайн и Патрику время выехать из Англии.

— Они собирались уехать за рубеж?

— Кажется, они хотели поехать во Францию, и, поскольку Патрик все детально спланировал, надеюсь, что их не схватят в последний момент.

Она была в этом убеждена.

И в то же время, пока она точно не будет знать, что они в безопасности, у нее будет неспокойно на душе. Она достаточно знала герцога и понимала, что этот властный человек сделает все для поимки беглецов.

— Вы снова встревожены, Рокуэйна, а мне больше всего нравится, когда вы улыбаетесь.

— Тогда я буду улыбаться.

После прогулки маркиз сводил ее на выставку картин, от которой Рокуэйна пришла в восторг.

— Маме очень понравились бы эти картины. Она столько рассказывала мне о французских художниках, и хотя я видела репродукции, это совсем не то, что оригиналы.

Ей показалось, что ее энтузиазм развеселил маркиза.

Потом они поехали на обед в ресторан, расположенный там же, в Буа.

Когда они ехали в фаэтоне с грумом, сидевшим позади, то снова привлекли всеобщее внимание.

Маркиз видел, как естественно ведет себя девушка, абсолютно не замечая восхищения французов и любопытства и зависти в глазах француженок.

Они обедали за столиком, накрытым под деревьями. Обед был восхитительным.

Рокуэйна без умолку говорила о картинах и лошадях, а маркиз отвечал на бесчисленные вопросы, причем такие, каких ему еще никто не задавал.

Был момент, когда, заметив, что он медлит с ответом, девушка быстро спросила:

— Я не наскучила вам? Наверно, я ужасно любопытна? Если это так, то скажите мне.

— Уверяю вас, это совсем не так.

— Я понимаю, что ничего не знаю ни о вас, ни о вашей жизни, и хотя постараюсь наверстать это как можно скорее, боюсь, вам предстоит обучить меня стольким вещам, что надоест со мной возиться.

— Если надоест, я скажу.

— Я вот думаю, как чудесно, что я провожу время с таким человеком, как вы. Это все равно как если бы я была с папой и даже лучше!

— Я польщен! — сухо сказал маркиз.

— Я вовсе не хочу сказать про папу ничего плохого, — пояснила девушка. — Он был очень умен, остроумен и всегда советовал мне поддерживать, как он выражался, «светскую беседу», но, по сути, он предпочитал беседовать с мамой и в ее присутствии основное внимание уделял ей.

Вздохнув, она заключила:

— Так что вы можете понять, как важно и волнующе для меня то, что вы уделяете все ваше внимание… мне, по крайней мере пока.

— Вы ограничиваете меня во времени?

— Конечно. Я боюсь не только того, что какая-нибудь красавица уведет вас от меня, но и того, что, когда я проснусь, вы растаете как туман!

Маркиз смеялся.

— Беда с вами, вы слишком впечатлительны, и, кто знает, какие еще неприятности меня ждут! Вы уже доставили мне много забот, и я просто не знаю, что еще сулит будущее.

— Мне хочется лишь надеяться, — быстро сказала девушка, — что я вам не очень надоем.

— Думаю, это невозможно!

Она не поняла, был ли это комплимент или критическое высказывание.

В ту минуту, когда Мари помогала ей надеть новое прелестное платье, она подумала, что ей улыбнулась наконец удача, ибо впервые после смерти отца она была просто счастлива.

«Нет, на самом деле… он не страшный», — говорила она себе.

В то же время девушка чувствовала: несмотря на то, что маркиз бывал сердит на нее, от него исходила какая-то особенная сила, от которой у нее неуемно билось сердце и становилось трудно дышать.

«Мне нужно стараться веселить и развлекать его», — думала она.

Она помолилась, прося помощи у покойного отца, памятуя, что ему всегда удавалось вдохнуть жизнь в любую вечеринку, участником которой был.

Он всегда притягивал людей, хотя сам обычно говорил, что его притягивает магия матери.

— Мне нужна эта магия! — шептала девушка. Она рассчитывала, что маркиз почувствует силу этой магии и останется с ней так же добр, как был весь прошедший день до вечера.

— У вас такой вид, мадам, — сказала Мари, — словно вы сошли с картинки.

Это заставило задумавшуюся Рокуэйну спуститься с облаков на землю и посмотреть на себя в зеркало.

Мари надела на нее бледно-розовое платье, тонко оттенявшее золото волос и таинственную глубину глаз.

На подоле и плечах платье украшала отделка из розовых гвоздик, и Мари сорвала в саду несколько настоящих гвоздик того же цвета и вплела Рокуэйне в волосы.

Цветы придавали ей особое очарование, и, когда она вошла в салон, маркиз подумал, что она подобна Персефоне, возвращающейся из потустороннего мира, чтобы принести на землю первое дуновение весны.

Он смотрел, как она приближается к нему, и подумал, что необычайно тонкая талия подчеркивает грацию, которой недостает многим молодым женщинам.

Своей плавной поступью она вызвала восхищение маркиза.

Когда девушка подошла к нему, он сказал:

— Я подумал, что после ужина, если вы не против, мы могли бы сходить на вечеринку к моим друзьям и потанцевать.

— Как чудесно! Только бы не наступать вам во время танцев на ноги! Я танцевала вальс с лапой, но, когда выросла, ни разу не была на балу.

Маркиз буквально пожирал ее глазами. Затем улыбнулся.

— Значит, я должен научить вас и танцам.

— А вы не против?

— Конечно, нет! Я буду счастлив! Рокуэйна неуверенно проговорила:

— Прошу вас, поскольку я так неловка… не могли бы мы сначала потанцевать в другом месте, где вас не знают?..

— Разумно, — согласился он. — Так и сделаем.

— Я рада, что вы меня понимаете! — воскликнула она.

— А вы предполагали, что я ужасно туп или толстокож?

— Нет, что вы! Просто вы гораздо более человечны, чем я предполагала, и, мне кажется, вы даже чутки.

Маркиз не ответил, и она продолжила свою мысль:

— На мой взгляд, мало кто обладает особой чуткостью; папа называл это магией.

— Той самой, которую вы применили для укрощения Вулкана?

— Совершенно верно! Она влияет и на животных, и на людей.

— Тогда я восхищен тем, что обладаю ею. Она улыбнулась ему, но вошел лакей и сообщил, что ужин готов, и они отправились в столовую.

Еда была еще более вкусной, чем накануне.

Рокуэйна очень проголодалась и попробовала все, что приносили, и выпила немного шампанского, доставленного с виноградника, который маркиз намеревался купить.

— Как славно пить свое собственное вино! А нельзя ли нам съездить вместе и посмотреть этот виноградник?

— Я планировал посетить его, когда мы устанем от парижской жизни.

— О, значит, придется долго ждать, — огорчилась девушка. — В Париже есть еще масса вещей, которые я хотела бы увидеть, и, я уверена, масса картин, которые мне еще предстоит посмотреть.

Не успел маркиз ответить, как дверь с шумом распахнулась.

В комнату ворвался человек весьма агрессивного вида.

Было очевидно, что человек вторгся в дом силой, и слуги стояли явно в замешательстве.

С грохотом захлопнув за собой дверь, он пересек комнату, не сводя глаз с маркиза.

— Я узнал, что вы в Париже, милорд, — сказал он, — и если вы думали, что вам удастся улизнуть от меня, то ошиблись!

Он говорил на английском, но с характерным акцентом, который, по мнению Рокуэйны, свидетельствовал о том, что он был не французом, а скорее австрийцем или жителем одной из балканских стран.

У него был горящий взгляд, большие, загнутые на концах усы. Его наряд, очень дорогой и красивый, так же явно был сшит не в Англии.

Он подошел к маркизу и сказал:

— Ваше поведение по отношению к княгине оскорбительно для меня, и я намерен отплатить вам!

Маркиз медленно поднялся.

— Позвольте приветствовать вас, ваше высочество, в моем доме, — сдержанно произнес он, — и разрешите представить мою жену.

Понимая, что происходящая сцена косвенно касается и ее, Рокуэйна также поднялась и собиралась сделать реверанс, когда князь повернется в ее сторону.

Вместо этого он угрожающе посмотрел на маркиза и проговорил, едва сдерживая ярость:

— Если вы думаете, что можете обмануть меня своей женитьбой и отъездом из Англии, то глубоко ошибаетесь! Я не дурак, Куорн, и мне хорошо известно ваше отвратительное поведение, так что я не намерен позволить вам избежать отмщения!

— Могу лишь сожалеть, что ваше высочество остается при своем мнении… — начал маркиз.

— Вы оскорбили меня, — прогремел голос князя, — и ответите за это!

Все также спокойно маркиз ответил:

— Очень хорошо, ваше высочество, не могу отказать вам в этом удовольствии, встретимся на заре.

Рокуэйна понимала, что речь идет о дуэли, и, видя, в какой ярости князь, испугалась, справедливо предположив, что он хочет убить маркиза.

— К черту зарю! — яростно воскликнул князь. — Я не собираюсь драться с вами на пистолетах! Я слышал о вашей репутации стрелка и отомщу вам иным способом; вам от меня не уйти.

Говоря это, он распахнул плащ, и Рокуэйна увидела, что в руках он держит трость.

У нее мелькнула мысль, что он собирается ударить маркиза.

Однако это была не простая трость, так как полая часть ее упала на пол, и теперь князь держал в руке длинную острую рапиру, зловеще блеснувшую при свете канделябра.

Он нацелил ее в грудь маркиза и сказал:

— Только ваша смерть, милорд, будет отмщением и восстановлением справедливости.

При этом он отвел руку и бросился вперед, намереваясь вонзить рапиру в сердце маркиза.

Рокуэйна не колеблясь кинулась между ними.

— Вы не можете убить безоружного че… — крикнула она звонким голосом, но тут же застонала.

Князь не был готов к такому повороту событий и не успел вовремя остановиться.

Кончик рапиры пронзил руку девушки точно на той высоте, на которой оружие должно было войти в грудь маркиза.

Когда Рокуэйна упала, маркиз словно вышел из оцепенения и со всей силой опытного боксера нанес князю мощный удар в челюсть.

Князь упал навзничь, и маркиз, подняв его, выбросил через полуоткрытое окно в сад. На тело князя посыпался град разбитых стекол, маркиз, не обращая на это внимания, повернулся и наклонился над девушкой.

Рокуэйне казалось, что она медленно возвращается обратно из тьмы к свету.

Откуда-то издалека, словно из другого мира, донеслись слова:

— Выпейте это!

Она ощутила, как какая-то жидкость полилась ей в рот.

Жидкость обжигала рот и горло, и хотя девушка пыталась отвернуться, донесшийся откуда-то издалека голос повторил:

— Выпейте! Вам станет лучше!

— Она приходит в себя, милорд, — послышался другой голос. — Ее милость просто упала в обморок.

Затем темнота немного рассеялась, и Рокуэйна почувствовала жжение в груди.

По непонятной причине ей не хотелось открывать глаза, она чего-то боялась.

Затем снова донесся голос маркиза, причем с совершенно новыми интонациями, которых она до сих пор не замечала:

— Очнитесь, Рокуэйна, очнитесь!

Она открыла глаза и увидела лицо маркиза совсем рядом.

Чуть слышно она спросила:

— С вами все… в порядке?

— Только благодаря вам. А теперь я отнесу вас наверх. С минуты на минуту появится доктор.

— Доктор?

И тут она вспомнила, что произошло. Ей показалось, что она вскрикнула, но на самом деле это был почти шепот, когда она снова спросила:

— С вами все в порядке?

— Пострадали, к сожалению, вы, — тихо ответил маркиз.

Он нежно поднял ее на руки, и она увидела, что ее плечо обернуто салфетками с обеденного стола.

Ей хотелось спросить, серьезно ли ее ранение.

Но потом все это показалось не таким важным, потому что в сильных руках маркиза она почувствовала себя чрезвычайно уютно и безопасно.

Прошло несколько часов, пока Рокуэйна окончательно пришла в себя.

Она очнулась после сна, в который погрузилась, когда доктор дал ей выпить какое-то лекарство, чтобы она не чувствовала боли при осмотре плеча.

Теперь она знала, что лежит в своей постели, а ее рука туго забинтована. На ней была ночная сорочка, хотя она не помнила, как ее раздели.

Ей вдруг пришла в голову страшная мысль: а вдруг ее ранение настолько опасно, что повлечет ампутацию руки?

Она вскрикнула и сейчас же ощутила, что рядом кто-то есть. «Должно быть, это Мари», — подумала она.

Не открывая глаз, она шепотом спросила:

— Мне… не… отрежут руку?

— Нет, нет, конечно, нет!

Это был голос маркиза, и когда она открыла глаза, то увидела, что он склонился над ней.

Она удивилась, что разглядела его при свете одной-единственной свечи.

Ей был виден белый воротничок с оборками, и она поняла, что это ночная сорочка и, следовательно, на дворе ночь.

— Рана не опасная — кость не задета, — быстро сказал маркиз. — Я очень благодарен вам, Рокуэйна, за то, что вы спасли мне жизнь.

— Он… хотел… убить вас!

— Он безумец! — сказал маркиз. — Если вам это интересно, то знайте, что он пострадал гораздо больше, чем вы, и, надеюсь, это несколько охладит его пыл!

От снадобья, которое ей дал врач, Рокуэйна чувствовала себя одурманенной, словно в голове у нее вата.

— Я… я рада, что спасла вас, — еле выговорила она и заснула.

Когда она наконец пробудилась, было утро. Мари прибирала в спальне.

Через окно пробивались солнечные лучи, а рядом с кроватью стояла огромная корзина белых орхидей.

— Проснулись, мадам? — спросила Мари. — Я надеюсь, вы чувствуете себя хорошо, чтобы умыться и позавтракать?

— Я… хочу пить.

Мари дала ей холодный лимонный напиток с медом, и она жадно выпила весь стакан. Только теперь Рокуэйна почувствовала боль в плече.

По выражению ее лица Мари поняла, что ей больно, и поспешила сказать:

— Скоро придет врач и сделает перевязку, мадам. Он будет очень доволен, что вы хорошо спали.

— Я и сейчас хочу спать.

Но все же Рокуэйна подчинилась настоятельным просьбам Мари и позволила ей умыть себя и причесать.

Пришел доктор, обследовал рану, предварительно попросив Рокуэйну не смотреть на его манипуляции, а затем сказал в типично французской манере:

— Вы очень, очень красивы, Madame la Marquise[5], и очень выносливы и сильны, так что ваша рана быстро заживет, и я даже не думаю, что у вас поднимется температура.

— А шрам… останется?

— На вашей белоснежной коже останется лишь крошечное пятнышко, которое всегда будет напоминать вашему мужу о вашей отваге!

Он говорил так, как не стал бы говорить ни один английский врач, и она улыбнулась бородатому французу, когда он поцеловал ей руку и сказал:

— Вы удивительно отважны, мадам, и я почитаю за честь лечить такую прекрасную леди!

После визита врача ее навестил маркиз, и Мари вышла.

Маркиз посмотрел на Рокуэйну, затем сел на край кровати и взял ее за руку.

— Как вы себя чувствуете?

— Все хорошо, спасибо. Доктор сказал, что шрам будет не очень уродливым.

— Как вы отважились на такой поступок? — необычным для него тоном спросил маркиз.

— Я не очень отдавала себе отчет в том, что делаю. Я лишь понимала, что князь не имел права нападать на безоружного человека.

— Если бы не вы, удар, несомненно, пришелся бы мне прямо в сердце. — Он сжал ей руку, добавив: — Я уже приготовился к самому худшему, когда вы неожиданно спасли меня!

— Я рада, очень рада. Невозможно представить, что вы могли погибнуть.

— А разве я какой-то особенный?

— Конечно, а как же! Вы такой смелый, вы всегда побеждаете! Это была бы ужасная смерть или увечье, я даже не могу подумать об этом!

— Благодарю, но, позвольте полюбопытствовать, Рокуэйна, почему вы так говорите?

— Мне… мне просто не хотелось, чтобы вас убили, — сонным голосом сказала девушка.

Она почувствовала, что у нее слипаются глаза, и хотя ей хотелось продолжать разговор с маркизом, она словно погрузилась в ватные облака.

Засыпая, она чувствовала, что он не выпускает ее руку из своей.

Глава 7

— Я хочу встать, — произнесла Рокуэйна. Монахиня, расставлявшая цветы на туалетном столике, повернула к ней спокойное лицо и ответила:

— Доктор разрешил вам сегодня сойти ненадолго вниз. А пока, мадам, вы должны отдыхать.

«Я устала отдыхать», — сказала она про себя, не желая огорчать монахиню, которую доктор прислал ухаживать за ней.

Монахинь было двое. Одна дежурила по ночам, что означало, что больше маркиз не сидел рядом, а другая — днем.

Несмотря на оптимизм врача, в течение двух дней у нее была температура, после чего она чувствовала себя очень ослабевшей.

Но рана быстро заживала.

Девушка смотрела, как монахиня расставляет цветы, а затем спросила:

— А где месье?

— Поехал кататься, мадам.

— Кататься?

— Да, мадам, я видела, как он рано утром уезжал.

Рокуэйна хотела задать еще вопрос, но вовремя спохватилась.

Она собиралась спросить, один ли уехал маркиз.

Затем она с удивлением обнаружила, что этот факт ей небезразличен.

Когда он уезжал по делам, он мог быть и один, но в Буа, или куда еще он поехал кататься, он, несомненно, был с кем-то.

Она не могла поверить, что мысль о том, что маркиз взял с собой на прогулку какую-нибудь красивую леди, может вызвать куда более мучительное чувство, чем рана в плече.

Потом она призналась себе, что это — ревность. Она ревновала к любой женщине, которая была с маркизом: ревновала оттого, что сама не могла сопровождать его, а он поехал с кем-то.

«С чего вдруг… я ревную?» — спрашивала она себя, и неожиданно ответ пришел сам собой, словно был написан на стенах спальни огненными буквами.

Она любит его!

Ну конечно, любит. Как она могла так глупо поверить, что они станут друзьями, и не более того?

Теперь ей стало ясно, что она полюбила его еще задолго до встречи, когда до нее только доходили слухи о нем.

«Я люблю его», — говорила она про себя, понимая, насколько безнадежно рассчитывать на взаимность.

Скорее всего, после победы над князем, маркиз снова вернулся к рыжей зеленоглазой княгине.

Если же он решил, что это слишком рискованная авантюра, то ее место, несомненно, готовы занять другие женщины.

Теперь она по-другому воспринимала пришедшие ей на память рассказы о женщинах, так безумно любивших маркиза, что они кончали самоубийством или умирали от несчастной любви.

Лежа на подушках в роскошной комнате с расписным потолком, она думала о том, что без него ей было бы все равно где жить, хоть на чердаке.

«Я хочу быть с ним, разговаривать с ним», — шептала она.

У нее было такое ощущение, что солнце закатилось и она погрузилась в ту же беспросветную темноту, что и после ранения.

После обеда, когда маркиз еще не вернулся, пришла Мари, чтобы помочь Рокуэйне встать с постели.

Она помогла ей надеть одно из самых лучших платьев из приданого Кэролайн, белого цвета, отделанное рядами кружев и украшенное голубыми лентами. Но для Рокуэйны все окружающее погрузилось в мрак, словно стояла ненастная погода и шел нескончаемый дождь.

Когда она оделась, монахиня сказала:

— Пришло время прощаться, мадам.

— Прощаться?

— Больше вам не потребуются мои услуги. Для меня было большим удовольствием и честью помогать вам.

Рокуэйна поблагодарила ее и, поскольку ей нечего было подарить монахине, настояла, чтобы та взяла в монастырь одну из корзинок с орхидеями.

— Мы будем возносить молитвы Святой Деве о том, чтобы вы были счастливы, мадам, — улыбалась женщина, и о том, чтобы Господь послал вам детишек, таких же красивых, как вы и месье!

Рокуэйна считала это настолько невероятным, что не ответила.

Когда монахиня ушла, а Мари закончила причесывать Рокуэйну, девушка медленно поднялась со стула.

— У меня ноги словно ватные! — воскликнула она.

— Этого следовало ожидать, . — послышался голос, и она увидела входящего в спальню маркиза.

Ей показалось, что он выглядит еще великолепнее, чем обычно, она просто не могла оторвать от него взгляд.

Рокуэйне казалось, что солнце выглянуло из-за туч, а маркиз, идущий к ней, излучает золотое сияние.

Улыбаясь, он сказал:

— К сожалению, я не могу прислать за вами карету, ведь мои лошади еще не научились подниматься по лестнице, поэтому позвольте мне самому отнести вас в салон.

Рокуэйна почувствовала, что у нее на мгновение остановилось сердце, и, еле справляясь с собой, она сказала:

— А вам не будет… тяжело?

Маркиз не ответил. Он просто взял ее на руки, и она почувствовала, что млеет, ощущая силу его рук и его близость. Как и в прошлый раз, ей стало удивительно уютно и спокойно.

Ей хотелось спросить, где он пропадал, но теперь, когда он был рядом, это, казалось, не имеет никакого значения.

Он медленно и осторожно снес ее вниз и, когда они пересекли холл, опустил возле двери салона и сказал:

— Вас ждет сюрприз.

— Сюрприз?

— Думаю, что вы будете несказанно рады увидеться кое с кем!

Когда Рокуэйна поняла, что они будут не одни, то почувствовала разочарование и досаду.

Однако времени для ответа не было, так как лакей открыл дверь в салон.

С минуту девушке не хотелось даже смотреть туда, так некстати были сейчас для нее посторонние люди. Но когда к ней бросилась женщина, она восторженно воскликнула:

— Кэролайн!

Они обнялись и расцеловались.

— Рокуэйна, я так счастлива видеть тебя и так благодарна маркизу за то, что он привез нас.

«Так вот куда он ездил!» — подумала девушка. Потом подошел Патрик и поцеловал ее в щеку.

— Как нам отблагодарить тебя? Ведь только благодаря тебе удался наш план! Все получилось так замечательно!

— А вы… поженились? — спросила Рокуэйна, когда улеглась суматоха.

— Конечно, поженились! Патрик все устроил, как обещал. И, Рокуэйна, милая, маркиз уверен в том, что ни мама, ни папа еще ни о чем не знают!

— Несомненно, для них случившееся будет шоком, — вставил Патрик. — Но поскольку твой супруг обещает взять всю вину на себя, то Кэролайн нечего беспокоиться.

Рокуэйна оглянулась на маркиза, ожидая, что он все разъяснит, но он сухо произнес, чуть скривив губы, как он часто делал:

— Я сказал, что сначала поговорю с вашим дядей и скажу ему, что вина за обман лежит полностью на мне. Я расскажу ему все так, как вы придумали.

— Неужели это правда?

— Раз маркиз сказал, значит, он так и сделает, — вмешалась Кэролайн, — и мы ему безгранично благодарны.

Они говорили без умолку, ведь им нужно было столько рассказать друг другу, и Рокуэйна, глядя на кузину, думала, как она прелестна, когда счастлива.

Девушки пили чай, а мужчины предпочли шампанское и, конечно, говорили о лошадях.

Молодые женщины еще не рассказали друг другу и половины новостей, когда Патрик взглянул на часы.

— Если мы не хотим опоздать на поезд, нам пора.

— Куда вы направляетесь? — спросила Рокуэйна.

— В Ниццу, — ответила кузина. — Мы догадывались, что вы в Париже, но не осмелились бы навестить вас, если бы маркиз не узнал, где мы остановились, и не привез сюда.

Она улыбнулась ему и добавила:

— Вы намного лучше, чем я о вас думала. Мне кажется, я должна извиниться.

— Это лишнее, я рад, что все обернулось так славно для нас всех.

Мужчины пошли проверить, готов ли экипаж, который отвезет их на вокзал, а Кэролайн взяла Рокуэйну за руку и тихо сказала:

— Милая, у тебя все хорошо? Он добр к тебе?

— Конечно! Очень, очень добр.

— Он совсем не так страшен, как я себе представляла, и был так любезен, что привез нас к тебе.

— А я-то все думала, куда это он поехал, — сказала Рокуэйна, вспомнив о своей ревности.

— Мне ужасно хочется, чтобы вы были так же счастливы, как мы с Патриком, или хотя бы — почти так же! Быть замужем — это такое счастье! Я чувствую себя как в раю!

В этот момент Патрик окликнул ее, и она встала.

— Еще раз спасибо тебе, милая. Если бы не ты, я потеряла бы Патрика и всю жизнь была бы несчастна!

Рокуэйна пошла проводить их.

Экипаж тронулся, Кэролайн помахала ей через открытое окно.

Когда Рокуэйна и маркиз вернулись в салон, она спросила:

— Как вы нашли их и привезли ко мне?

— Мне не хотелось, чтобы вы тревожились о своей кузине, и, узнав, что они остановились в отеле в Шантильи, утром я отправился туда и уговорил навестить вас перед отъездом в Ниццу.

— Они так… счастливы, — чуть вздохнула она.

— Я вижу.

Рокуэйна собиралась присесть на софу, но он сказал:

— Уже почти пять часов, и если вы хотите поужинать со мной, то, мне кажется, вам следует отдохнуть.

Рокуэйна воскликнула:

— О нет! Мне не хотелось бы уходить от вас!

— Мы во Франции, а здесь в промежуток Cinq a Sept[6], как считают рассудительные французы, следует отдыхать, чтобы вечером быть в наилучшей форме.

И с этими словами маркиз поднял ее на руки.

Она хотела сказать, что не хочет возвращаться в спальню, но, поскольку он обещал, что они поужинают вместе, промолчала.

Пока маркиз нес ее вверх по лестнице, она вспомнила, как отец смеялся над французским Cinq a Sept.

Он разговаривал с женой в библиотеке и не знал, что Рокуэйна слышит их.

— Этот обычай во Франции, дорогая, заслуживает всяческого одобрения. Французы говорят, что в это время отдыхают, а на деле это вежливая форма, означающая, что они остаются tete-a-tete и, конечно, занимаются любовью.

Мать рассмеялась.

— Значит, ты считаешь, что французы отводят специальное время для таких вещей?

— Можешь ли ты представить себе что-либо более разумное? Думаю, нам стоит перенять этот обычай и устроить так, чтобы с пяти до семи вечера нам никто не мешал.

Мать смеялась, и Рокуэйна понимала, что когда они, обнявшись, шли наверх, то собирались «отдыхать» на французский манер.

И в эту минуту у нее мелькнула мысль, что раз маркиз так настоятельно просит ее отдохнуть, значит, у него назначено с кем-то свидание.

«После всего того, что я ему сказала, он даже не представляет себе, что я… против этого», — горько думала она.

И она вновь почувствовала прилив ревности и хотела умолять маркиза, чтобы он не уходил.

Когда он принес ее в спальню, там была Мари, и хотя Рокуэйна смотрела на него умоляющим взглядом, гордость не позволила ей попросить его остаться. Он ушел.

— На эту ночь я глажу вашу лучшую ночную сорочку, мадам, — сказала Мари. — Месье заказал ужин в будуаре.

— В будуаре?

— Да, чтобы вам не нужно было спускаться вниз. Я попросила нарвать в саду самых красивых цветов, чтобы вплести вам в волосы.

— Спасибо.

Ложась в постель, она подумала, что маркизу абсолютно все равно, во что она будет одета и вплетены ли в волосы цветы.

Она нисколько не сомневалась, что в эту минуту он уже едет с визитом к какой-нибудь красавице, которая ждет его в своем будуаре.

Маркиз сожмет ее в своих объятиях и будет целовать так, как ее отец целовал мать, словно редкий цветок.

«Но меня он никогда не будет так целовать», — думала она.

Рокуэйна почувствовала себя такой одинокой, что на глаза у нее навернулись слезы.

Она лежала и размышляла о том, что любовь к маркизу оказалась самой ужасной мукой, которую она когда-либо испытывала в жизни.

И вдруг дверь отворилась, и он вошел в спальню.

Он подошел и сел на край кровати, глядя на нее, и это было так неожиданно, что она задрожала.

И снова от него к ней пошли какие-то магнетические волны.

— Вы плачете, Рокуэйна? Болит плечо?

— Н…нет.

— Так в чем же дело?

Она не собиралась говорить ему правду, но слова непроизвольно сорвались с губ.

— Я думала, что… вы… покинули меня.

— Вы сказали, что хотите остаться со мной, поэтому я решил, что будет правильно, если мы отдохнем вместе, — тихо сказал он.

От того, как он это произнес, и от его близости у нее перехватило дыхание.

Боль прошла, и она чувствовала странное возбуждение, словно солнечный свет пронизывал все ее тело.

Потом маркиз вынул из кармана мягкий батистовый платок и осторожно вытер ей слезы.

Она вся дрожала, и теперь, когда слезы высохли, обнаружила, что маркиз почти разделся.

Не говоря ни слова, он зашел с другой стороны кровати, разделся и лег.

Ей хотелось посмотреть на него, но она робела.

— Так о чем поболтаем? — спросил маркиз. — Ах да, конечно! Картины и лошади, которыми мы оба интересуемся, но мне кажется, что сначала имеет смысл обсудить кое-что еще.

— Что… именно?

— Вы до сих пор не ответили, почему так отважно бросились спасать мою жизнь.

Она промолчала, и он продолжил:

— Вряд ли какая-нибудь другая женщина отреагировала бы так молниеносно и проявила такую поразительную смелость.

Он сказал это с таким выражением и такой теплотой, что она дрожащим голосом спросила его:

— А если он снова попытается? А если он выстрелит или нанесет удар шпагой, когда вы не будете готовы защитить себя?

— Этого он не сделает, — уверенно сказал маркиз.

— Откуда вы знаете?

— Потому что князь уже уехал из Парижа и вернулся в свою страну.

Рокуэйна облегченно вздохнула.

— О, я так рада…

— Почему?

Этот вопрос застал ее врасплох, и теперь она повернулась и посмотрела на него испытующим взглядом.

— Я спросил вас, почему вы так рады, что спасли мою жизнь, — тихо повторил он. И, помолчав, добавил: — Учитывая, что вы бросились спасать меня, я подумал, что, возможно, что-то значу для вас, и что если бы я погиб от руки князя, то это бы вас опечалило.

— Конечно, я расстроилась бы! Как же я могу потерять вас, если…

Она запнулась, сообразив, что невольно чуть не выдала себя.

Затем у нее перехватило дыхание, так как маркиз привлек ее к себе. Он сделал это очень осторожно, чтобы не задеть плечо, и от его прикосновения она затрепетала, но вовсе не от страха.

Это было так волнующе, что она уткнулась лицом в его грудь, сквозь тонкую прозрачную ночную сорочку чувствуя силу его рук.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — мягко спросил он.

— Я… я забыла… о чем?

— Сейчас вы говорите неправду, а ведь мы договорились быть друг с другом всегда откровенными.

Она не ответила, и он нежно взял ее за подбородок и повернул к себе.

Волны нервной дрожи пробегали по ее телу одна за другой, и Рокуэйна чувствовала, что маркиз ощущает это.

Их лица были совсем близко друг от друга, и, когда он заглянул в глубину ее глаз, ей показалось, что на его лице появилось такое выражение, которого она еще не видела.

— А теперь скажите честно, что вы чувствуете по отношению ко мне.

Поскольку он буквально околдовал ее магией, исходившей от него, Рокуэйна прошептала то, что вовсе не собиралась говорить вслух:

— Я… люблю вас! И ничего не могу поделать с собой!

— То же происходит и со мной, я тоже люблю вас! — сказал маркиз, и их губы слились.

Она почувствовала, что именно об этом тосковала, к этому стремилась и этого желала так, как не желала ничего за всю свою жизнь.

Его поцелуй подарил ей не только солнце, но и луну, и звезды, и все то, что она инстинктивно надеялась найти когда-нибудь в любви.

Казалось, его магнетизм пронизывал ее насквозь, и от этого она чувствовала себя так, словно маркиз извлек душу из ее тела и сделал частью своей души.

Его поцелуй был так восхитителен, что девушка поняла, что, как и Кэролайн, она неожиданно оказалась в раю и обнаружила, что любовь не только человеческое чувство, но и божественное.

Именно об этом она всегда молилась, этого ей всегда недоставало.

И вновь слова как бы сами сорвались с ее губ:

— Я люблю вас… но… никогда не могла допустить и мысли, что… и вы полюбите меня!

— По-моему, я полюбил вас с нашей первой встречи, когда вы так ловко укротили Вулкана, и потом, когда уехал из замка, все время думал о вас, и хотя старался выкинуть эти мысли из головы, ваши глаза преследовали меня.

— Неужели… так было?

— Я говорю чистую правду, и, когда сегодня здесь была Кэролайн, я понял, что мне повезло и на этот раз, ибо благодаря капризу судьбы я женился именно на той девушке, о которой мечтал.

— Но в это трудно поверить! Маркиз улыбался.

— Вижу, мне долго придется убеждать вас, что это все чистая правда, дорогая. И я собираюсь вас целовать и целовать и хочу, чтобы вы знали, что все время мечтал об этом с того момента, когда вы сказали, что мы можем быть лишь друзьями.

— Как же я могла быть такой глупой?

И маркиз целовал ее все более настойчиво, всеболее властно, пока все ее тело не затрепетало от страсти, которую он пробудил в ней; она прижималась к нему все тесней и тесней.

Поскольку ее сердце неистово билось рядом с его сердцем, она чувствовала, что и он взволнован до глубины души и что и ему передается ее возбуждение.

Когда она почувствовала, что он как бы унес ее с собой в поднебесье, оставив землю далеко внизу, он сказал незнакомым ей охрипшим голосом:

— Дорогая! Радость моя! Я хочу тебя! Одному Богу известно, как я хочу тебя! Но я не сделаю ничего, что напугало бы тебя.

— Я вовсе не боюсь.

— Ты уверена? Абсолютно уверена?

В ее голосе прозвучала страсть, когда она ответила:

— Прошу вас, научите меня любви; научите, как любить вас так, как бы вы хотели.

— А ты уверена, что не напугана?

— Я боюсь… только… сделать что-то не так. Он то ли издал смешок, то ли охнул от счастья. Затем он снова целовал ее еще более страстно и властно, чем раньше.

Его руки касались ее, и ей показалось, что их обоих увлек какой-то волшебный поток.

Ее слепил свет, в их душах играла музыка, и, когда маркиз овладел ею, она поняла, что искала именно эту красоту, которую чувствовала во всем живом.

Красоту любви, жизни, Бога, которую можно найти лишь тогда, когда два человека сливаются воедино от экстаза и восторга, уносящего их в рай.

Много позже, когда солнце зашло за горизонт и комнату, как и сад за окном, заполнили вечерние тени, Рокуэйна повернулась и поцеловала его в плечо.

Он обнял ее покрепче и сказал:

— Сделал ли я тебя счастливой, дорогая? Я не причинил тебе боли?

— Я даже не знала, что могу быть такой счастливой и в то же время какой-то другой!

— Именно этого я и хотел, моя ненаглядная, и мне кажется, что мы прикоснулись к чему-то божественному.

— Как тебе удается быть таким чудесным? Твоя магия так сильна, что теперь я понимаю… что такое любовь.

Маркиз усмехнулся и сказал:

— Это твоя магия, моя восхитительная женушка, от которой я не мог никуда убежать со дня нашей первой встречи. Я чувствовал, как она притягивает меня, держит, и хотя говорил себе, что воображаю невесть что, теперь я окончательно уверен, что ты околдовала меня навсегда.

— А если я надоем тебе?

— Это невозможно!

— Откуда такая уверенность? Он привлек ее еще ближе к себе.

— Ты знаешь сама, что у меня было много женщин. Но они всегда меня разочаровывали, и хотя я не признавался себе в этом, я искал нечто иное, что трудно описать словами, но я чувствовал это сердцем.

Казалось, он рассказывает ей волшебную сказку. Она смотрела на него огромными, таинственно мерцающими глазами, и ей чудилось, что она ясно понимает его мысль.

— Это было похоже на то, — продолжал маркиз, — как если бы человек, взобравшись на гору, обнаружил, что за ней высится еще более высокая гора, а за той — третья и так далее.

Чуть изменившимся тоном он добавил:

— Я считал, что у меня все есть, и потому не прислушивался к тому, что ты назвала бы «магией», которая подсказывала мне, что чего-то недостает.

— Но ты сознавал… это?

— Конечно, сознавал. Каждый раз, когда женщина разочаровывала меня и я не находил той любви, на которую рассчитывал, я цинично говорил себе, что ожидаю слишком многого и требую невозможного.

Он вздохнул.

— И тогда я снова начинал взбираться на новую вершину в надежде, что найду там Священный Грааль, Золотое руно или, проще говоря, любовь, которую ищет всякий человек и верит, что однажды непременно найдет.

Рокуэйна перевела дыхание.

— А… теперь?

— Я нашел тебя.

— Но представь себе, если… Он прикрыл ей ладонью рот.

— Я нашел тебя! — твердо сказал он. — Ты — именно та, которую я искал и считал плодом своего воображения.

Он вгляделся в ее лицо, словно впитывал ее красоту.

— Я обожаю твое лицо, твои глаза, твой маленький прямой носик и твои губы — все это так не похоже на то; что я видел у других женщин.

Когда я касаюсь твоих губ, они возбуждают меня, как не возбуждали ничьи.

— А в чем же… разница?

— Это нельзя выразить словами, но, когда я желаю тебя как женщину, — и никто, моя драгоценная, не может быть более желанным, — я испытываю абсолютно другие чувства.

Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Твои рассуждения вдохновляют меня, и я постоянно размышляю о том, о чем мы с тобой беседовали, и мечтаю говорить с тобой вновь и вновь.

Рокуэйна чувствовала абсолютно то же самое и с восторгом что-то прошептала, а он продолжал:

— Я также знаю, что происходит странная вещь: мое сердце разговаривает с твоим, а моя душа — с твоей. У нас одни и те же идеалы, мы одинаково чувствуем, у нас одинаковые желания — помочь другим, совершенствовать все, чего мы касаемся, и щедро делиться с другими тем, чем нас наградила фортуна.

Усмехнувшись, маркиз сказал:

— Может быть, это звучит несколько странно и неожиданно, но, будучи самой красивой маркизой Куорн, какую можно только себе представить, ты будешь усердно работать, чтобы многое усовершенствовать, помогать нуждающимся и вдохновлять меня.

— Буду счастлива заниматься этим.

— И, конечно, — продолжал маркиз, — женщина, ставшая моей супругой, должна стать и самой лучшей матерью моих детей.

Он заметил, что Рокуэйна вспыхнула, и сказал с безграничной нежностью:

— Дорогая, думаю, что наши дети будут не только красивы внешне, но богаты и прекрасны духовно!

Рокуэйна спрятала лицо у него на груди и тихонько сказала:

— А вдруг я подведу тебя? Вдруг я окажусь не так хороша?

— Я говорю совсем о другом. Может быть, я недостаточно хорош для тебя. Но, дорогая, я уверен, что наша магия позволит выявить все лучшее, что в нас есть.

— В этом я уверена! А поскольку я люблю тебя, то постараюсь сделать все, чего ты ждешь от меня.

Она говорила так страстно и так искренне, что маркиз снова привлек ее к себе и поцеловал.

Когда он целовал ее, она вновь ощутила, как по ее телу прошла огненная волна, и поняла, что это любовь, магия и все то прекрасное, о чем он только что говорил.

И когда поцелуи маркиза стали еще настойчивее, когда его магия соединилась с ее магией, он снова увлек ее в земной рай.

Остались только восторг, экстаз и радость их любви, исходящей от Бога, принадлежащей Богу и им навечно.

1

Герой поэмы известного английского поэта Браунинга. — Здесь и далее примеч. перев.

2

Старого режима (фр.).

3

Камеристка, мадам (фр.).

4

Месье, господин (фр.).

5

Мадам маркиза (фр.).

6

С пяти до семи (фр.).