От автора

В 1750 году Гораций Уолпол сказал: «Можно подумать, что англичане — утки: вечно их тянет на воду!»

История британских водных курортов берет свое начало в римскую эпоху, когда вода из горячих источников использовалась в термах.

В начале XVIII века в Англии и Уэльсе было 228 водных курортов. Иные до сих пор сохранили высокую репутацию своих целебных источников. Важнейший из них — Харрогит, который в среднем принимает 120 тысяч пациентов в год.

Из заметок, напечатанных в 1822 году, можно узнать, что в Харрогите пациенты испытывали обычные крестные муки водного курорта. Стоило вновь прибывшим узреть знаменитые серные источники — горячие, пенящиеся и дурно пахнущие, — как они разбегались по углам, втихомолку ругаясь и отплевываясь.

Позже один из анонимных рифмоплетов из «Панча», Гарри из Гарригита, написал:

Несколько лет назад я останавливалась в Харрогите во время поездки в Харвудскую усадьбу — дом старшей дочери короля, которая вышла замуж за графа Харвудского. Харвудская усадьба, построенная в 1759 году, — сокровищница произведений искусства. Сейчас она открыта для посетителей.

Глава 1

1860 год

Стоя у ворот, Анита смотрела на небольшую рощу на краю поля. Там она часто сидела, когда ей хотелось поразмыслить в одиночестве.

Только она протянула руку к задвижке, как вдруг, посмотрев вверх, увидела, что серые облака, клубившиеся с утра, неожиданно разошлись и сияющий солнечный луч протянулся к земле.

Тотчас она вспомнила услышанный вчера во время проповеди стих из Библии.

Тогда Анита уже ускользала в мир своих грез, спасаясь от длинной, ученой и невероятно скучной речи преподобного Адольфуса Джемисона, как вдруг несколько необычный отрывок из Священного писания, выбранный им для проповеди, привлек ее внимание.

— Как упал ты с неба, денница, сын зари!1 — провозгласил преподобный Адольфус.

Внезапно Анита отчетливо представила себе падение прекрасного архангела Люцифера, лишенного вечной благодати.

Мысль об изгнании Люцифера с небес всегда пленяла ее, и теперь, глядя на солнечный луч, она думала о том, как он выглядел, прежде чем согрешил.

Аните представилось его прекрасное улыбающееся лицо. Но может быть, еще в небесных сферах в глазах его мерцал беспутный огонек, словно судьба его была решена еще прежде восстания, низвергнувшего его к погибели.

И вдруг мечты Аниты прервал резкий голос, заставивший ее вздрогнуть:

— Ну, девушка, откроешь мне ворота или будешь грезить дальше?

Анита обернулась и приоткрыла рот от удивления, ибо перед ней предстал сам Люцифер на великолепном черном жеребце — точно такой, каким она его себе представила.

Его лицо было, несомненно, красиво, но несло на себе печать цинизма и разочарования. Над темными глазами насмешливо вздымались черные брови. Даже шелковая шляпа, сдвинутая набок, казалась подходящей заменой нимбу, что когда-то принадлежал ему.

Но если она была смущена обликом джентльмена, то и он был удивлен.

Увидев одинокую девушку у ворот, ведущих на пастбище, по которому он хотел проехать, он решил, что она, вероятно, с близлежащей фермы.

Однако личико сердечком с большими голубыми глазами и мягкими, очень светлыми локонами, обрамлявшими овальный лоб, вовсе не принадлежало какой-нибудь молочнице. Он подумал, что девушка очень молода, ей, наверное, нет еще и двадцати.

Анита смущенно глядела на незнакомца. В углах его жестко очерченного рта возникла тень улыбки, и он спросил:

— О ком вы задумались?

Анита тотчас же, словно была обязана ответить, сказала:

— О Люцифере! Джентльмен засмеялся:

— А теперь вы полагаете, что встретили Князя Тьмы?

Она не удивилась его вопросу — ведь он сказал правду, — но ничего не ответила. Помедлив, он добавил:

— Если бы вы знали своих поэтов, вы бы вспомнили, что «светила движутся, несется время; пробьют часы, придет за мною дьявол» 2.

Он продекламировал эти строки, словно они были известны всем. Когда он закончил, Анита тихо сказала:

— Кристофер Марло.

— Так вы знаете своих поэтов! — заметил джентльмен. — Ну что ж, если встретите Люцифера, берегитесь его! Это лучший совет, какой я могу дать.

Произнося эти слова, он посмотрел в сторону. Анита словно вспомнила вдруг, зачем он здесь, и отодвинула засов. Створки ворот распахнулись от ее прикосновения.

— Спасибо, — сказал джентльмен. — И не забывайте о том, что я вам сказал.

Незнакомец улыбнулся, будто полагал, что она не последует его совету.

Затем он пустил лошадь легким галопом, направляясь к дальнему концу поля. Глядя ему вслед, девушка подумала, что он «ушел во тьму проклятья».

Все еще провожая его взглядом, Анита медленно закрыла ворота. У нее больше не было желания идти в свою укромную рощицу. Лучше она пойдет домой и подумает об этом незнакомце, так похожем на Люцифера.

Девушке страстно хотелось рассказать кому-нибудь об этой таинственной встрече, но она слишком хорошо знала, что Сара и Дафни, ее сестры, только посмеются над ней.

Они всегда насмехались над ее слишком живым воображением и мечтаниями, в которых она забывала обо всем, что происходило вокруг.

— Но это было на самом деле! — сказала себе Анита. — Здесь действительно был Люцифер, сын зари!

Странно, что он выглядел точно так же, как она его себе и представляла: римский нос, складки от крыльев носа к уголкам губ, едва заметные тени под глазами, губы, что могли — она знала — произносить горькие, жестокие слова, хотя сегодня его речь звучала не более чем цинично.

Анита учила эти строки из шекспировского «Генриха VIII» с гувернанткой, но, на ее взгляд, они не подходили Люциферу на черном жеребце. Совершенно очевидно, он не сожалел о своем падении и не потерял некую надежду.

Затем, вспомнив Кристофера Марло, которого процитировал незнакомец, Анита подумала о двух строках, что описывали его так точно. Их произносит Мефистофель:

Через гордыню и дерзанье злое,

За что Господь его низринул с неба4.

Гордый и дерзкий — таким был ее Люцифер, тот, что говорил с нею.

Возвращаясь в усадьбу, она размышляла о вопросах, которые задавала бы ему без конца, о том, как много хотела бы ему сказать.

Потом она решила, что он сочтет ее сумасшедшей. Конечно, он всего лишь самый обычный дворянин и, несомненно, гость графа Спирмонтского, чьи вечера были предметом разговоров во всем графстве.

«Я больше никогда его не увижу, — подумала Анита, подходя к усадьбе, — но его облик останется со мной навсегда».

— До свидания, мама!

— Отдыхай хорошо, мы будем думать о тебе!

— Пиши как можно чаще!

— До свидания, до свидания!

Девушки наперебой повторяли слова прощания. Удобный, хотя и весьма старомодный экипаж, в котором сидела их мать и жена сквайра, леди Бен-сон, тронулся.

Девушки провожали его взглядами, пока он не скрылся из виду. А потом вернулись в обветшалый дом, казавшийся теперь пустым, хотя всего несколько мгновений назад он был наполнен теплыми прощаниями и последними наставлениями.

— Теперь, когда мама уехала, я хочу поговорить с вами, — сказала Сара. — Пойдемте в классную комнату.

Дафни и Анита последовали за ней. Даже теперь, когда все они выросли, эта комната называлась классной, несмотря на все старания миссис Лэвенхэм превратить ее в уютную гостиную, где девушки могли хранить свои безделушки.

Дафни держала там мольберт для эскизов и целую коллекцию разнообразных красок и кистей.

А еще там хранилась принадлежавшая Саре корзиночка для шитья, очень похожая на мамину. Книги Аниты занимали целый шкаф и валялись на полу.

Диваны и стулья были обтянуты чуть полинявшим, но все еще миленьким ситцем, подходящим по цвету к занавескам.

На столе всегда стояли цветы. Комнату весело заливал солнечный свет.

Сара встала у камина и, подождав, пока Дафни и Анита усядутся, сказала:

— Я долго думала об этом.

— О чем? — спросила Дафни. — И о чем ты хочешь с нами поговорить?

— Я и пытаюсь вам сказать, — нетерпеливо ответила Сара.

Она была самой яркой из трех сестер: нежный румянец, золотистые с рыжими проблесками волосы, гиацинтовые глаза.

— Ты должна провести сезон в Лондоне и быть представленной ко двору, — повторяла миссис Лэвенхэм. Сара предвкушала это событие и, как вся семья, была уверена, что ее ждет успех.

Но случилось несчастье. Ее отец, благородный Гарольд Лэвенхэм, упал с лошади на охоте.

Лошадь придавила мистера Лэвенхэма, и он серьезно пострадал.

Промучившись два долгих года, он умер. Когда закончился год траура, доктора констатировали, что напряжение, перенесенное его женой, сказалось на ее здоровье: обострилась болезнь легких.

— Полгода в Швейцарии могут спасти жизнь вашей матери, — твердо сказали доктора.

Вся семья знала, что такие расходы им не по карману. Неожиданно жена сквайра, леди Бенсон, которая всегда восхищалась миссис Лэвенхэм, не только предложила отвезти ее в Швейцарию, но и пробыть с ней там по меньшей мере три месяца.

Леди Бенсон тоже была нездорова, но по другой причине. По мнению миссис Лэвенхэм, все отлично устроилось, к тому же — благодарение Господу — им надо было заплатить за проезд и за проживание в швейцарском отеле только за одну персону.

Однако девушки прекрасно понимали, что на лечение матери уйдут практически все их средства, а им не останется почти ничего.

И Дафни, и Анита догадывались, что именно об этом Сара и хотела с ними поговорить, и смотрели на нее с опаской.

По сути, именно Сара была главой семьи.

Она была прирожденным организатором. После смерти отца девушка взяла на себя заботы об их скромных финансах и предотвращала чрезмерные расходы, чего в свое время никак не мог добиться отец.

— Как вы обе знаете, — начала Сара, — я полагала, что сопровождать маму в Швейцарию придется мне. Я очень боялась, что так и случится.

— Поездка в другую страну может оказаться интересной, — заметила Дафни.

— Интересной! — насмешливо воскликнула Сара. — Там, куда уехала мама, полно престарелых больных, вдобавок в брошюре сказано, что по настоянию докторов там нет никаких развлечений, дабы ничто не мешало пациентам строго соблюдать режим.

— Бедная мама! — сочувственно сказала Анита.

— Мама не против, — ответила Сара. — Она твердо решила выздороветь, к тому же она всегда сможет посплетничать с леди Бенсон. А моих ровесников там нет.

Сара так резко произнесла эти слова, что сестры удивленно посмотрели на нее.

— Вы понимаете, что мне почти двадцать один год? — продолжила Сара. — А я никогда не была на балу — местные не считаются. Я никогда не проводила сезон в Лондоне. Я всегда только и делала, что ждала папу и маму и присматривала за вами!

Анита еще не успела ничего сказать, как Дафни воскликнула:

— О, Сара, я никогда об этом не думала! Какими же мы были эгоистками! Но папа был так болен, а когда он умер, мама была так несчастна.

— Знаю, — хмуро сказала Сара, — и я действительно делала все, что могла.

— Конечно, дорогая, — согласилась Анита. Дафни вскочила со стула и обняла Сару:

— Ты просто молодец, мы все это знаем!

— Мне не нужна ваша похвала, — сказала Сара. — Сядь, Дафни, я хочу рассказать вам о своих планах.

Девушка помолчала, как будто подыскивая слова. Затем сказала:

— Я уже написала папиной сестре, графине Чармутской. Я попросила разрешения погостить у нее некоторое время.

— Тетушке Элизабет? — воскликнула Дафни. — Но она никогда не уделяла нам внимания и даже не приехала на папины похороны.

— Я понимаю, — ответила Сара. — Как мы знаем, папина семья не одобряла его женитьбы на маме, но у них нет причин плохо относиться к нам.

— Но графиня нас никогда никуда не приглашала, — настаивала Дафни.

— Верно, однако ей будет трудно не согласиться на мое предложение.

— А что ты ей предложила? — поинтересовалась Анита.

— Я спросила, могу ли я погостить у нее в июне и июле. Я объяснила, что маме пришлось уехать в Швейцарию, а мы остались дома одни и просим ее, одну из оставшихся у нас родственниц, проявить немного милосердия к папиной старшей дочери — он был бы так благодарен ей, если бы был жив.

Слова Сары прозвучали так трогательно, что Дафни засмеялась:

— Ты права, Сара, она не сможет отказать тебе.

— Я также надеюсь на то, что твоя крестная, леди де Вер, не откажется принять тебя.

Дафни изумленно ахнула:

— Моя крестная? Но она не писала мне и не дарила подарков со времени моей конфирмации.

— Знаю, — ответила Сара, — но она очень богата и, несмотря на возраст, часто устраивает приемы в своем доме в Суррее. Папа говорил, что дом у нее великолепный.

— Да, я помню, как он об этом рассказывал, — сказала Дафни.

— Я написала ей почти то же самое, что и тетушке Элизабет. Я полагаю, она согласится принять тебя, потому что она всегда испытывала нежность к папе.

Дафни сжала руки:

— Я так на это надеюсь!

— Я тоже, — ответила Сара. Ее взгляд обратился к Аните.

Глядя на сестру, Сара подумала, какой же юной та выглядела.

На самом деле Аните уже исполнилось восемнадцать, но она была такой хрупкой, с лицом свежим, как цветок, и взглядом херувимчика, что казалась ребенком.

— А что со мной? — спросила Анита внезапно замолчавшую Сару. — Я останусь здесь с Деборой?

— Я не забыла о тебе, Анита, — мягко сказала Сара, — но из наших родственниц осталась только одна.

— Кто же это?

— Двоюродная бабушка Матильда. Мгновение Анита выглядела озабоченной, а потом сказала:

— Мы так давно ничего о ней не слышали! Ты уверена, что она жива?

— Думаю, да. Она точно была жива, когда умер папа, — она прислала венок на похороны.

— Я и не знала об этом! — воскликнула Дафни. — Впрочем, венков было так много!

— Если помнишь, я составила список приславших венки и всех их поблагодарила.

— Где живет двоюродная бабушка Матильда? — спросила Анита.

— Венок был отправлен из Харрогита, — ответила Сара. — Он пришел по почте. Кстати, он был сделан из листьев, что весьма разумно — цветы завяли бы по дороге.

— Думаешь, двоюродная бабушка Матильда захочет меня принять? — тихо спросила Анита.

— Полагаю, она будет рада тебе не больше, чем тетушка Элизабет или леди де Вер мне и Дафни, — ответила Сара, — но я рассчитываю, что они нас все же примут. Вы, конечно, понимаете, что это наш единственный шанс, а что касается меня — последний.

Заметив, что Анита не поняла ее, Сара объяснила:

— Наш шанс найти себе мужей! Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что при нынешнем образе жизни мы останемся старыми девами.

Ее голос прозвенел в классной комнате, и Дафни и Анита поняли, что Сара сказала чистую правду.

В деревушке Фенчерч, в которой они жили, не было молодых людей их возраста. После смерти отца немногочисленные окрестные семейства и вовсе забыли о сестрах.

Сара слишком хорошо понимала, что никто не станет приглашать в гости трех девушек, даже таких привлекательных, как они, без сопровождающего их мужчины.

Сквайр, сэр Роберт Бенсон, самый влиятельный землевладелец в округе, и его жена часто приглашали их на обед и ужин, но сэру Роберту было за шестьдесят. Его сын, уже женатый, служил в полку в Индии, а дочь удалилась в монастырь.

Больше всего в округе говорили о доме графа Спирмонтского, но он и его жена принадлежали к высшему обществу, собиравшемуся вокруг принца и принцессы Уэльских в усадьбе Мальборо, и открыто заявляли, что «никогда не приглашают местных».

А потому соседям приходилось довольствоваться слухами, что разносила прислуга, и лицезрением прекрасных женщин и статных мужчин, изредка проезжавших по деревне верхом или в щегольских экипажах.

Сара была права.

При таком образе жизни у них не было возможности встретить подходящих холостяков, а что касалось Сары, то здесь положение становилось и вовсе отчаянным.

Она была так хороша — не удивительно, что она жаждала более широкого круга ценителей, чем мать, сестры, сквайр и его жена.

— Сейчас нам нужно решить, — продолжала Сара, — какие траты мы можем себе позволить на платья. Это абсолютно необходимо, а то мы будем выглядеть так, словно только что сошли с Ноева ковчега.

— Платья! — почти в экстазе воскликнула Дафни.

— Думаю, мне в Харрогите не потребуется ничего модного, — сказала Анита. — Насколько я помню папины рассказы, двоюродная бабушка Матильда посвятила себя делам милосердия, поэтому я вряд ли встречу подходящего мужа, разве что из монашеского ордена!

Сара засмеялась. Анита так смешно говорила: им всем это очень нравилось.

— Не волнуйся, дорогая, — сказала она. — Если мне удастся выйти замуж за знатного или просто богатого человека, и ты, и Дафни будете гостить у меня, а я прочешу Лондон и все его окрестности — или где я там буду жить — в поисках подходящих холостяков.

— Вот и решение! — воскликнула Дафни. — Тебе, Сара, понадобится много красивых платьев, а мы с Анитой как-нибудь обойдемся.

Ее слова прозвучали немного грустно, ведь она так мечтала, чтобы у нее были свои наряды, а не те, что доставались ей по наследству от Сары.

— Надеюсь, что твоя крестная, которая, я думаю, очень богата, не только примет тебя, но и даст тебе необходимую одежду, — сказала Сара.

— Я не могу ее об этом просить! — воскликнула Дафни.

— Конечно, нет, — ответила Сара, — но в своем письме я отметила, как мы бедны и какая для нас большая удача, что мы отправили маму в Швейцарию — да и то только с помощью ее подруги, леди Бенсон.

Анита вздрогнула.

— Сара, мы как будто попрошайничаем.

— Конечно! — резко ответила Сара. — Так и есть! Мы попрошайки, запомни, и я этого совсем не стыжусь. В конце концов семья Лэвенхэм нам кое-что должна.

— Должна? — переспросила Дафни.

— Разумеется! — ответила Сара. — Они отвратительно себя вели, когда папа и мама поженились, — просто потому, что дедушку-графа распирало от гордости и чувства собственной значимости. Он полагал, что даже его младший сын женится на титуле или деньгах, а у мамы не было ни того ни другого. Но она была так прекрасна, что папа влюбился в нее.

— Когда он увидел ее, — мечтательно сказала Анита, — все случилось, как в книге. Мама говорила, что, когда она посмотрела на папу, она поняла, что именно его видела в своих мечтах.

— Это была настоящая идиллия, — сказала Сара. — Мы все тоже хотим встретить мужчину своей мечты, но здесь мы точно никого не встретим.

Анита хотела было ответить, что, как ни странно, она встретила сегодня такого мужчину — Люцифера.

Но не ответила — поняла, что Сара будет только раздражена, если ей помешают изложить ее планы.

Когда Сара сосредоточивалась на чем-нибудь, она ожидала, что другие сделают то же самое, а потому Анита продолжала ее слушать, не перебивая. Сара рассказала сестрам, сколько у них было денег и как она устроила, чтобы о доме позаботились в их отсутствие.

— Ты уверена, что родственницы, которым ты написала, примут нас? — тихо спросила Дафни.

— Им придется — придется! — выполнить мою просьбу, — сказала Сара, и в голосе ее прозвучало отчаяние. — Иначе мы все обречены!

Герцогиня Оллертонская сидела у окна большого дома по Проспект-гарденс, который она снимала, и думала о том, что серные ванны и принимаемые, ею каждое утро железистые воды идут ей на пользу.

Герцогиня приехала в Харрогит, потому что на этом настоял ее сын, послушав доктора.

Говорить ему об отсутствии всякого желания уезжать из своего удобного и красивого дома на север было бесполезно.

Став вдовой, герцогиня усвоила, что с ее сыном, коль скоро он что-нибудь решил, спорить невозможно — особенно когда дело касается ее самой.

Он все устроил наилучшим образом.

Его секретарь-управляющий выбрал дом. Дом, большой, великолепно меблированный, принадлежал аристократу, который на лето уехал за границу.

Там было практически все, что может понадобиться даме из высшего общества, но вдовствующая герцогиня Оллертонская путешествовала, как кто-то сказал в шутку, «словно улитка — с домиком на спине».

Она приехала с юга с собственными скатертями, простынями, столовым серебром и, конечно, с собственными слугами. Кроме того, с ней путешествовали, как с удовольствием говорила ее светлость, «безделушки».

Они одни занимали изрядное число дорожных сундуков. Для их перевозки от личного поезда герцога до дома на Проспект-гарденс потребовалось несколько экипажей.

Среди многих вещей, с которыми герцогиня не расставалась, был портрет ее сына Керна, ныне пятого герцога Оллертонского.

Портрет стоял на большом, специально изготовленном мольберте недалеко от окна, где сидела герцогиня. Она посмотрела на привлекательное лицо герцога и подумала, как хорошо художник изобразил его темные глаза и решительный подбородок. Взгляд ее смягчился.

Внезапно дверь открылась, и появился герцог, словно вызванный ее мыслями.

Герцогиня протянула к нему руки.

— Ты приехал, дорогой! — воскликнула она. — Я так надеялась, что ты приедешь сегодня, но мистер Бригсток полагал, что завтра.

— Как видишь, сегодня, — сказал герцог. — Как ты себя чувствуешь, мама?

Произнося эти слова, он подошел к ней и, держа ее руку в своих, поцеловал в щеку.

— Мне лучше, в самом деле лучше, — улыбнулась герцогиня, — и не терпится вернуться домой.

— Тебе здесь не нравится?

Герцог нахмурился, меж его бровями появилась морщинка.

— Это было интересно, — ответила герцогиня, — но, откровенно говоря, повторять не стоит. Ты же знаешь, я не могу долго быть вдали от тебя и от Оллертона.

— Я тоже скучал без тебя, мама.

— Так мило с твоей стороны, что приехал повидать меня, — сказала герцогиня.

Герцог высвободил руку и сел напротив матери.

— Скажу честно, мама, как ты того желаешь, что, хотя мне и не терпелось увидеть тебя, мое путешествие на север вызвано не только сыновним долгом.

— Есть еще причина? — улыбаясь, спросила герцогиня. — Попробую угадать. Наверное, это как-то связано с графом Харвудским и его превосходными лошадьми.

Герцог засмеялся:

— Ты всегда прозорлива, мама, когда дело касается меня. Ты угадала. От тебя я поеду в Харвуд, где пробуду до скачек в Донкастере.

— А твоя лошадь в них участвует? — поинтересовалась герцогиня.

— Три, как обычно, — ответил герцог. — Думаю, одна обязательно выиграет забег.

Герцогиня вздохнула:

— Как бы мне хотелось быть там!

— Может, на будущий год, мама. Но если ты будешь хорошо себя чувствовать, съезди на денек в Эскот.

— Это самое лучшее, — улыбнулась герцогиня. — Уверена, что ее величество будет настолько любезна, что позволит мне погостить в Виндзоре.

— Конечно, — ответил герцог, — но ты должна хорошо себя чувствовать, а то не выдержишь стояния в присутствии королевы и прочих церемоний.

— В самом деле, — согласилась герцогиня. — Но расскажи мне побольше о твоем визите к маркизу Донкастерскому. Я всегда считала его очаровательным человеком.

— Я тоже, — ответил герцог. — Как ты понимаешь, мама, именно поэтому мне интересно увидеть его дочь.

Герцогиня замерла. Стало очень тихо. Затем она сказала:

— Ты имеешь в виду… Ты думаешь…

— О женитьбе, — закончил за нее герцог. — Да, мама. Я пришел к выводу, что мне пора жениться.

— О, Керн, я молилась об этом! — воскликнула герцогиня. — Это Мармион заставил тебя принять столь важное решение?

— Да, Мармион, — подтвердил герцог, — а вернее, королева.

— Королева?

— Ее величество говорила со мной на прошлой неделе.

— О Мармионе?

— Верно.

Герцогиня тихо вскрикнула — видимо, от ужаса, — но перебивать не стала.

— Ее величество попросила меня поговорить с ней в ее личной гостиной. Я сразу понял, что речь пойдет о чем-то серьезном.

— Это могло быть только одно, — быстро сказала герцогиня.

— Совершенно верно! Она сказала мне, что слышала, будто Мармион и его жена были в ложе в Ковент-гарден, когда там был принц Уэльский, и вели себя, как выразилась королева, «вызывающе».

— Полагаю, ее величество имела в виду, что они слишком много выпили, — тихо сказала герцогиня.

— По сведениям из других источников, они были невообразимо, возмутительно пьяны!

— О, Керн, что же нам с этим делать?

— Мы только можем принять меры, чтобы Мармион не унаследовал от меня титул, — ответил герцог.

— А что сказала ее величество?

— Она указала мне на то, что герцогиня Оллер-тонская по традиции является фрейлиной королевы.

— И конечно, ее величество не потерпит, чтобы в подобном качестве выступало то вульгарное создание, которое твой кузен избрал себе в жены, — добавила герцогиня.

— Именно это и имела в виду ее величество, — сказал герцог. — Таким образом, мама, настало время — возможно, к сожалению, — когда я обязан буду жениться.

— Конечно, дорогой, но почему к сожалению? Помедлив немного, герцог сказал:

— У меня нет желания жениться, мама, как я тебе и говорил, когда мы раньше обсуждали эту тему. Меня полностью устраивает мое нынешнее положение, но я прекрасно сознаю, что мой долг — обеспечить появление наследника. Поэтому я надеюсь на твою помощь.

— На мою помощь? — удивленно повторила герцогиня.

Герцог улыбнулся:

— Я не привык общаться с молодыми девушками, за исключением дочери маркиза, которую я в последний раз видел еще с гувернанткой. Ни в одном из домов, где я бываю, среди гостей не встречается молодых девушек.

— Конечно, я понимаю! — воскликнула герцогиня.

— Так вот, я хочу попросить тебя, мама, — продолжал герцог, — составить список подходящих, на твой взгляд, девушек. Я посмотрю на них и решу, какая подходит больше всего.

Герцогиня ничего не сказала, и, глядя на нее, герцог спросил:

— Что-то не так, мама? Я думал, что ты будешь рада больше всех — после твоих постоянных напоминаний о том, что я должен жениться и произвести наследника.

— Конечно, я рада, что ты женишься, Керн, дорогой, — ответила герцогиня, — но я надеялась — может быть, это глупо, — что ты влюбишься.

Герцог насмешливо скривил губы.

— Это «совсем другой коленкор», как сказали бы слуги.

— Но твой способ жениться очень хладнокровен.

— Есть другой выбор? Ты видела почти всех чаровниц, которые временно владели моим сердцем — не скажу, что их было немного, — но ни одна не подходит на роль моей жены.

Герцогиня, которой было известно о похождениях сына гораздо больше, чем он думал, мысленно признала, что это правда.

В обществе, в котором вращался герцог, все знали о его affaires de Coeur5, несмотря на то что они были обставлены с подобающей осторожностью. К тому же друзья герцога просто жаждали передавать герцогине свежие сплетни.

Поэтому она прекрасно знала, что последние полгода герцог постоянно находился в обществе известной красавицы, чей муж был готов ездить на лошадях его светлости, кататься на его яхте, пить его вино и смотреть сквозь пальцы на то, как хозяин увлечен его женой. По мнению герцогини, это было очень цивилизованное поведение, пример которому подал сам принц Уэльский.

Однако не было сомнений в правоте герцога, когда тот утверждал, что на приемах, на которых он является гостем или хозяином, вряд ли могла присутствовать молодая незамужняя девушка.

Словно догадавшись, о чем думает мать, герцог наклонился к ней и произнес:

— Не волнуйся так, мама. Обещаю, когда я женюсь, буду вести себя по отношению к супруге должным образом. Но и она должна быть достойна занять твое место, хотя, конечно, нет никого прекраснее тебя.

Он говорил так искренне, что герцогиня протянула к нему руку и сказала:

— Дорогой Керн, ты замечательный сын, и надеюсь, что твоя жена, кто бы она ни была, будет ценить тебя. В то же время любовь в браке необходима, и именно ее я желаю тебе найти.

Герцог встал, словно смущенный подобным оборотом разговора.

— Любовь — это одно, а брак — совсем другое, матушка. Давай сосредоточимся на браке. Найди мне подходящую партию — жену, которая была бы достойна бриллиантов Оллертона.

Герцогиня улыбнулась:

— Значит, она должна быть высокой, ведь наши диадемы выше и прекраснее, чем у других.

— Конечно, — согласился герцог. — Не меньше пяти футов и девяти-десяти дюймов, а поскольку сапфиры лучше смотрятся на блондинках, ее волосы должны быть цвета спелой пшеницы.

Герцогиня ничего не сказала, но в ее глазах промелькнул огонек: она вспомнила, что последние три женщины, с которыми связывали имя герцога, были брюнетками.

— Затем, конечно, жемчуг, — продолжал герцог, следуя нити своих размышлений. — Чтобы представить в наилучшем свете пятирядное ожерелье, требуется, скажем так, хорошая фигура.

— Девушка должна быть статной, как Юнона, вот верные слова, — кивнула герцогиня. — Я всегда восторгалась этим описанием. Ты ведь помнишь, мне удавалось сохранить очень тонкую талию до тех пор, пока меня не постиг этот ужасный ревматизм.

— Я вряд ли забуду это, — сказал герцог. — Как-то кто-то сказал, что его представление о красоте — это ты в сверкании бриллиантов, с длинным шлейфом на верхней ступени лестницы в Оллертонской усадьбе.

— Ты всегда говоришь восхитительные комплименты, дорогой, — улыбнулась герцогиня. — Мне это так нравится! Теперь я точно знаю, какдолжна выглядеть твоя жена, но найти ее будет нелегко.