О, как ему не хотелось расставаться с ней! И хотя они знали друг друга совсем мало, Андре казалось, что эта девушка принадлежит ему.
Если бы это было возможно, он взял бы ее с собой в Лондон, как сделал бы, если бы она была Саона.
Андре старался избавиться от наваждения, приписывая его местному климату.
Он, граф де Вилларе, потомок блестящего, старинного рода, имел долг не только перед матерью, единственной близкой родственницей, но и перед Францией, куда ему, несомненно, предстояло вернуться, наконец, перед своими предками.
Многие из них сложили головы, пав жертвами кровавой революции. Многим приходилось мириться с наполеоновским режимом, что не делало чести их роду.
Тем ответственнее была миссия Андре де Вилларе: ему, изгнаннику, надлежало сделать достойную партию, которая послужила бы во славу их семейству, и продолжить их род.
Однажды, когда Бонапарт падет — а этот день был, по убеждению Андре, не за горами, — он вернется на родину и будет заботиться обо всех своих тетушках и кузинах, став им опорой и поддержкой.
А это тоже требовало от него немалых средств.
О том, чтобы жениться на безвестной, бедной девушке, не могло быть и речи. Более того, девушка была монахиней, а самое неприятное — окторункой. Андре, считавший себя приверженцем самых свободных, передовых взглядов, не мог подняться над традицией настолько, чтобы связать свою жизнь с цветной женщиной.
Ему не следовало хоть на минуту забывать о пропасти, разделявшей их. Но выбросить из сердца эту милую девушку он не мог.
Оказавшись в саду, сестра Девоте стала выбирать путь в зарослях на удивление уверенно. Не она шла за Андре, а он — за ней.
Вскоре она вывела его к заборчику, ограждавшему крошечный сад. В центре сада был бассейн с медным фонтанчиком в виде пухлого купидона с маленьким дельфином в руках. Скульптура покрылась толстым слоем паутины.
Андре вспомнил дедушкино имение во Франции. Там был похожий фонтан с золотыми рыбками, которых он так любил рассматривать в детстве.
Вода давным-давно высохла, рыбок, естественно, не было и в помине. По растрескавшимся стенкам бассейна сновали блестящие ящерки.
Садик зарос цветами, каких Андре еще не видел. Он догадался, что эти многолетние цветы сохранились с тех пор, когда здесь день и ночь журчали струи фонтана, жизнь, спокойная и благополучная, во всяком случае для хозяина имения, била ключом.
— Вот так раз! — воскликнул Андре. — Я много ходил по парку, но сюда не заглядывал.
Любуясь садом, Андре живо вообразил, как его тетушка гуляла здесь с маленькой девочкой по имени Саона.
— Какой хорошенький, — рассеянно заметила девушка, разглядывая купидона.
— Вы тоже хорошенькая, — не раздумывая, сказал Андре. Девушка покраснела, подняла свои прекрасные глаза.
Андре был не в силах отвернуться.
Так они молча стояли, лицом к лицу, словно заглядывая в вечность.
— Что со мной происходит? — словно под гипнозом заговорил Андре. — Мне хочется обнять вас, поцеловать, но я знаю, что это — запрещено. Первая встреча с вами перевернула всю мою душу. Я стал другим. Со мной никогда не было ничего подобного.
— Я… я не понимаю, — пролепетала девушка.
— Вы не понимаете, — подхватил Андре. — Я… я влюбился. Я старался бороться с этим чувством, но у меня нет сил сдерживать его. Это все равно что связать ваших птичек. И я рад, что могу сказать вам правду. Может быть, это звучит старомодно и выспренне, но я на самом деле люблю вас больше жизни.
— Вы… меня любите? — чуть слышно прошептала девушка.
— Люблю. Любовь захватила меня целиком. Она так сильна, что я не могу ей противиться, хотя и понимаю, что обстоятельства — против меня.
— Я… я не должна вас слушать, — возразила девушка, впрочем, не пытаясь уйти.
— Это говорят ваши губы, — с жаром сказал Андре. — Но прислушайтесь к своему сердцу, оно скажет вам другое. Я уверен, что вы чувствуете то же самое. Так что же нам делать? Что бы ни случилось, вы принадлежите мне. Я готов пожертвовать ради вас всем. Мы не можем разлучаться.
Вспыхнув от смущения, девушка закрыла лицо руками.
— Пожалуйста, не говорите так. Я не могу вас слушать. Отпустите меня, — по-детски добавила она, не замечая, что никто ее не держит.
Она склонила голову, и Андре открылась полоска нежной кожи на шее, между платом и воротником.
Андре едва удержался, чтобы не поцеловать ее.
Вместо этого он, сдерживая волнение, сказал:
— Вы свободны, я не вправе мешать вам уйти. Моя любовь к вам слишком велика, и я не могу огорчать вас. Он приказал себе остановиться и словно проснулся.
— Боже, что я такое наговорил! — воскликнул он. — Вы ведь думаете, что я совершил величайший грех. Но, бог свидетель, я не желаю ничего дурного. Я знаю одно: то, что я сказал, — истинная правда, я не хочу отказываться ни от одного своего слова.
Андре показалось, что девушка плачет, и он машинально протянул руки, чтобы обнять и утешить ее. Но вовремя сдержал себя.
— Пойдемте, я вас провожу. Что толку мучить друг друга? — с трудом выговорил Андре хриплым, прерывающимся от страсти голосом.
Монахиня посмотрела на него снизу вверх. Андре, ожидавший увидеть в ее глазах слезы, был поражен: взгляд сестры Девоте был полон неизъяснимой горечи.
— Я не знаю, что вам сказать, — пробормотала она невнятно.
— Ничего не надо говорить, — ответил Андре. — Мне ужасно стыдно за себя. Я на минуту потерял самообладание и дал волю своим чувствам.
Он покинул очаровательный садик. Девушка медленно шла за ним, едва переставляя ноги.
Андре шагал по тропинке впереди, раздвигая для своей спутницы ветки кустарника. Так они оказались перед входом в особняк.
— Простите меня, пожалуйста, — тихо попросил Андре.
— Вам не за что извиняться, — возразила монахиня.
— Но я чувствую себя преступником, — продолжал Андре. — Я вел себя недостойно, и прекрасно сознаю это. Вы — монахиня. Кроме того, вы моя гостья.
— Я не хочу, чтобы вы… себя укоряли, — сказала девушка. — Я во всем виновата сама. Мне не следовало сюда приходить. Но вы обещали мне… приключение… И я не удержалась.
— Я и хотел устроить для вас приключение.
Андре крепко стиснул зубы, словно боялся сказать лишнее.
Он был омерзителен сам себе Как он мог так поступить? Как он мог растревожить душу этой прелестной чистой девушки, если был уверен, что их любовь ни к чему не приведет, что чувства их не имеют будущего.
— Я должен уйти, — решительно сказал Андре.
— А мы увидимся еще? — с надеждой спросила сестра Девоте.
— Не думаю. Я чувствую, что должен как можно скорее вернуться к нормальной жизни, стряхнуть с себя это наваждение.
Монахиня глубоко вздохнула.
— Вам больно. Вы несчастливы. Я не хотела вас огорчить .
— Вы очень добры, — заметил Андре, — но я сам во всем виноват. Единственное ваше прегрешение состоит в том, что вы родились такой красавицей и мужчине трудно перед вами устоять.
Эти насмешливые слова задели девушку. Она нахмурилась.
— Мне очень жаль, что так получилось, — задумчиво сказала она, не торопясь уходить.
Андре прочитал в ее глазах то, что монахиня не могла произнести вслух. Он почувствовал, как девушка тянется к нему каждой своей клеточкой. И каждая его клеточка была готова отозваться.
— С вашей точки зрения мы оба поступили дурно, — сказал Андре. — Но в других обстоятельствах наши отношения могли бы сложиться совершенно иначе. Однако мне лучше не говорить об этом, а то я опять наговорю лишнего.
— Почему вы не хотите говорить? — запинаясь, спросила девушка.
— Почему? — повторил Андре. — Вы и сами знаете ответ. Представьте себе, какими мучительными будут наши встречи, когда мы оба будем сознавать, что рано или поздно должны расстаться и забыть друг друга.
Андре вдруг подумалось, что, если бы прекрасная окторунка не была монахиней, он мог бы сделать ее своей любовницей, увезти с собой в Европу.
Он тут же отогнал эту нелепую мысль, кощунственную по отношению к этому чистому созданию.
Андре чувствовал, что эта девушка более невинна, чем любая ее ровесница в Америке. Оставаясь наедине с мужчиной, она могла допустить для себя лишь одну опасность; что он ее убьет. Мысль о том, что он попытается овладеть ею помимо ее воли, скорее всего даже не приходила ей в голову.
Андре затаил дыхание.
В это мгновение он как будто стал намного старше и мудрее.
— Послушайте, моя маленькая повелительница птичек, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы забыли все то, что произошло между нами после завтрака. Пусть в вашей памяти останется лишь прекрасное угощение, приготовленное Томасом, и наш веселый разговор.
Сестра Девоте молча смотрела на Андре глубокими, широко распахнутыми глазами.
— И еще. Пообещайте мне, что никогда впредь не буде те оставаться наедине с мужчиной.
Почувствовав в ее взгляде вопрос, Андре пояснил:
— Вы такая очаровательная, что рядом с вами мужчина может потерять голову. Вы не должны подвергать себя риску. Понимаете?
— Да… наверное, — смущенно сказала девушка.
— Я вел себя предосудительно, и стыжусь самого себя, — продолжал Андре. — Но кто-то другой может поступить намного хуже, и вам не удастся воспрепятствовать этому.
Сестра Девоте залилась краской, отчего показалась Андре еще моложе и нежнее.
Ему хотелось прижать ее к себе, чтобы защитить от всех опасностей. С другой стороны, он понимал, что в этот момент для нее существовала лишь одна опасность, в его лице.
Андре поспешно отступил от девушки.
Она стояла перед ним в окружении белых лилий и казалась олицетворением чистоты.
Андре шагнул навстречу сестре Девоте, опустился на колени и поцеловал ей руку.
— Простите меня, — повторил он. — Однажды вы поймете, как мне было бы трудно удержаться от этого поступка.
— Что вы делаете? — смутилась девушка. — Пожалуйста, встаньте!
— Я на коленях перед вами, потому что люблю вас. До конца своих дней я буду помнить вас, мою маленькую повелительницу птиц, — с чувством произнес Андре. — А теперь пойдемте со мной, я провожу вас, — сказал он, поднимаясь.
От переживаний последнего часа Андре чувствовал себя опустошенным.
Все произошедшее было странно, почти нереально. Он объяснился в любви монахине, которую видел третий раз в жизни. Если бы кто-то сказал ему, что он может совершить столь дерзкий и безрассудный поступок, он рассмеялся бы этому человеку прямо в глаза.
Однако это случилось на самом деле, и Андре не видел никакого повода для смеха.
Молодые люди приблизились к полуразрушенному крыльцу особняка, когда на балконе показался Томас.
— Мсье, — окликнул слуга. Андре поднял голову.
— Что тебе, Томас? — спросил он.
— Мсье, подождите!
Андре так и не понял, чего хочет от него слуга, но на всякий случай остановился. Сестра Девоте застыла в ожидании.
Томас поспешно спустился. В руках у него была полоскательная чашка, а через локоть перекинуто полотенце.
— Что ты надумал, Томас? — удивился Андре.
— Леди мыть руки, — пояснил он.
Андре вспомнил, что они с сестрой Девоте ели руками кукурузу, а потом, за неимением полоскательницы, вытерли пальцы салфетками.
Очевидно, Томас счел это нарушением этикета. Бог знает где он мог достать чашку.
Во всяком случае, Андре почувствовал, что должен доставить ему удовольствие и воспользоваться ею. Монахиня мягко улыбнулась негру.
— Спасибо, Томас, — поблагодарила она. — Какой ты любезный!
Она окунула пальчики в воду и вытерла полотенцем.
Томас протянул полоскательницу Андре.
Андре сполоснул руки, всем видом показывая, как он доволен услужливостью Томаса.
Вытерев пальцы, он уже повернулся, чтобы уйти, но слуга сказал:
— Посмотрите пальцы леди. Посмотрите свои. Андре машинально взглянул на свои руки. Он не сразу понял, что имеет в виду его слуга, но тут же догадался: темные полукружия, скрывавшие его подлинную белую расу, стерлись. А ведь Жак предостерегал его от подобной оплошности.
«Какая неосторожность!»— упрекнул себя Андре. В этот момент он заметил, что Томас пристально разглядывает пальцы молодой монахини.
Коричневатые основания, выдававшие ее смешанное происхождение, тоже исчезли!
Глава 6
На мгновение Андре лишился дара речи. Он лишь молча смотрел на монахиню, которая была поражена не менее его.
— Так вы Саона! — воскликнул Андре.
Девушка ответила не сразу. Очевидно, она пыталась сообразить, чем могло ей грозить разоблачение, с какой целью европеец выдавал себя за мулата.
Все же она решилась признаться:
— Да, я… Саона. А вы, оказывается… не мулат?
— Нет. Поскольку мой дядя Филипп де Вилларе мертв, теперь я граф де Вилларе, его законный наследник. Глаза Саоны озарились радостью.
— А вы правда монахиня? — с замиранием сердца спросил Андре.
Она с улыбкой покачала головой:
— Нет. Я пока не решилась принять монашеский сан. Я считаюсь послушницей, но едва ли останусь в этой обители навсегда.
— И не надо! — с жаром подхватил Андре. Он взял Саону за руку и повел в садик, где они только что были.
— Зачем мы сюда пришли? — тихо спросила она.
— Я думаю, вы сами это знаете, — сказал Андре.
Отпустив руку девушки, он стоял напротив нее, вглядываясь в ее взволнованное личико.
Саона неотрывно смотрела на него огромными влажными глазами. Он все еще не мог свыкнуться с открытием, что перед ним не святая, даже не монахиня, а обыкновенная девушка, которой не возбраняются человеческие чувства и простые земные радости. А следовательно…
Андре нежно обнял Саону и почувствовал, как по ее хрупкому телу пробежала дрожь. На этот раз он был уверен, что Саона содрогнулась не от страха.
— Я говорил вам о своей любви, — сказал он низким звучным голосом, — но не смел даже надеяться, что вы можете ответить мне взаимностью. Теперь, когда выяснилось, что вы — свободны, я повторяю. Я люблю вас всем сердцем, всей душой. Я уверен, что никогда не встречу Другой такой, как вы. И я очень хотел бы знать, как вы ко мне относитесь.
Саона потупила глаза, тени от длинных пушистых ресниц легли на бледные щеки.
— Я вас боялась, думая, что вы — мулат, — призналась Саона.
— Могу вас понять, — кивнул Андре. — Но мое чувство к вам не зависело от цвета кожи. Я любил бы вас, будь вы действительно окторункой. Я и тогда знал, что мы должны быть вместе, но понимал, что на пути к нашему счастью много препятствий. А оказывается, все складывается так удачно, что в это трудно поверить.
Андре нежно взял девушку за подбородок и повернул ее личико к себе.
Саона смутилась, беспомощно улыбнулась. Эта слабая девичья улыбка растрогала Андре, в жизни не встречавшего столь нежного создания.
Не в силах сдерживать свои чувства, Андре наклонился и ласково поцеловал девушку, едва коснувшись ее губ. Этот первый трепетный поцелуй напоминал бабочку, мимолетно опускающуюся на цветок.
Андре показалось, что он целует женщину впервые, так не похоже было его теперешнее ощущение на то, что он испытывал прежде.
Прижав к себе хрупкую, дрожащую от волнения девушку, он стал покрывать горячими поцелуями ее лицо. Не добившись от Саоны признания, он и без слов понимал, что любим.
Молодые люди словно растворились в блаженной тишине райского уголка, слились с солнечным светом и торжествующим хором птиц, сладким ароматом множества цветов. Ничто не нарушало их бесконечной радости.
— Я люблю вас, моя милая, моя маленькая повелительница птиц, — тихо сказал Андре, отрываясь от уст Саоны.
Девушка пролепетала что-то невнятное и, словно маленькая девочка, зарылась своим прелестным личиком в плечо Андре.
— А раз вы не монахиня, позвольте мне снять с вас покрывало и взглянуть на ваши волосы, — сказал Андре.
С этими словами он легонько сдвинул головной убор, напоминающий тюрбан. На плечи Саоны волной легли прекрасные пепельные волосы, сверкающие на солнце благородным серебряным блеском.
Нежно коснувшись шелковистой пряди, Андре спросил:
— А почему же вы раньше мне не открылись?
— Я хотела, — смущенно сказала Саона. — Сердце подсказывало мне, что на вас можно положиться. Но я… боялась.
— Я понимаю, — кивнул Андре.
— Когда все… умерли, в дом явились мулаты. Они перевернули все вверх дном, рылись в саду в поисках денег.
Андре не удивился, что именно мулаты, известные своей сообразительностью, занимались в армии Дессалина розыском ценностей.
Негры, преисполненные ненависти и жажды мщения, были способны лишь убивать. Когда кровопролитие заканчивалось, за дело принимались люди смешанной крови.
— Так вот почему вы убежали, впервые увидев меня, — сказал Андре.
— На плантацию так давно никто не приезжал, что я стала забывать об опасности, — пояснила Саона.
— Просто не могу представить, что вам пришлось пережить, — с содроганием сказал Андре.
— А вы правда граф де Вилларе? — спросила Саона, словно она вдруг испугалась, что не правильно поняла слова своего собеседника.
— Клянусь вам, что я такой же белый, как вы, — ответил Андре. — Но когда я приехал в эту страну, меня познакомили с одним мулатом, который мне очень помог. Он-то и надоумил меня замаскироваться таким образом. Жак, — так его звали, — заботился о моей безопасности. Он считал, что европейцу не удастся добраться в глубь острова. И он, конечно, был прав. Поэтому я и предстал перед вами в чужом обличье.
— Все равно вам опасно здесь оставаться, — прошептала Саона, испуганно оглядываясь по сторонам. — Местные жители постоянно настороже. Если кто-то дознается, что в доме поселился европеец — а они вполне могут разобраться, что вы не мулат, — вам — конец. Дессалин наводнил страну шпионами. Они повсюду. Его осведомители работают на совесть, ведь за предательство император щедро платит. К тому же у многих его подручных садистские наклонности. Им просто доставляет удовольствие смотреть на чужие мучения.
— Я часто задумываюсь о том, как в душе человека может таиться зло, — заметил Андре. — Я уверен, что не на всех плантациях истязали рабов. Однако, когда поднялось восстание, множество людей пошло на грабежи и убийства. И такое случилось не только на Гаити, — продолжал Андре. — То же самое наблюдалось и во Франции, где революция разбудила в народе самые низменные страсти.
Он помолчал.
— Впрочем, разговор сейчас не о том. Не бойтесь за меня, Саона. Пока что мне везло, опасности обходили меня стороной. А когда я найду то, зачем приехал — если мне удастся это сделать, — я тут же покину остров.
Саона молча слушала Андре, не пропуская в его словах ни слова.
— Стоит ли так рисковать ради денег? — пробормотала Саона.
— Я приехал сюда именно за этим, — задумчиво продолжал Андре. — Сами по себе деньги не имеют для меня значения. Они лишь средство поддержать наш сильно пострадавший от революционных событий род. Но теперь мне не так важно, удастся ли откопать клад. Я нашел на этом острове другое сокровище — вас, моя любимая!
Он снова принялся целовать Саону, на этот раз более страстно и пылко.
— Я не могу выразить свою любовь к вам одними словами, — словно оправдываясь, развел руками Андре.
Саона не отвечала. Она была вся во власти нового чувства.
— Честно говоря, мне сейчас уже трудно думать о поисках имущества дяди, — признался Андре. — Меня больше беспокоит возвращение домой. Ведь я должен увезти вас в Англию.
— Это будет непросто, — едва слышно отозвалась Саона. — Но все-таки вначале надо достать клад. Было бы глупо оставлять его здесь. В конце концов, надо исполнить волю вашего дяди, а он хотел передать наследство вам.
Андре, в котором любовь отодвинула все практические мысли на второй план, на минуту совершенно забыл о деньгах.
— Дамбалла обещал, что Саона поможет мне найти клад, — не раздумывая ответил он. — Вот почему я надеялся отыскать вас.
— Хотя я не верю в силы Дамбалла, приходится признать, что он вас не обманул, — лукаво улыбнувшись, заметила Саона. Казалось, что ей легче говорить на эту тему, нежели вернуться к обсуждению их будущего.
Андре вскинул брови.
— А вы правда знаете, где клад? — не веря удаче, спросил он.
— Место мне известно, но извлечь ценности, а тем более доставить их на корабль, будет совсем нелегко, — пояснила Саона. — Вы должны торопиться. Любое промедление чревато смертельной опасностью для нас и для всей обители.
Андре отметил про себя, что этой нежной девушке свойственна рассудительность и практичность.
— Я обо всем позабочусь, — заверил Андре, который успел до мелочей продумать план действий. — Вы можете положиться на меня, — продолжал он. — Томас тоже посвящен в цель моей поездки и нам поможет. Мы доберемся до Капа и найдем там корабль, на котором сможем переправиться в Америку.
— Как это заманчиво! — мечтательно сказала Саона. Однако десять лет, прожитые в стране, где убийства стали самым привычным делом, не могли пройти бесследно для молодой, несведущей в жизни девушки. Хотя Саона провела эти годы в тиши обители, страх, пережитый в детстве, опасность разоблачения приучили ее ожидать от любого предприятия самого худшего.
— А что, если нас поймают? — спросила она.
В глазах девушки Андре прочитал смертельный ужас.
— Что ж, тогда мы умрем, — спокойно ответил Андре. — Но мне кажется, что бог взял меня под свою защиту. А если верить Томасу, Дамбалла отнесся ко мне более чем благосклонно. Будем надеяться, что высшие силы не оставят нас, — сказал Андре шутливо и в то же время торжественно.
— А как Дамбалла сказал вам, что надо найти Саону? — заинтересовалась девушка.
Признавшись, что она не монахиня, Саона стала держаться более непринужденно. Было очевидно, что запретные верования и обряды вуду вызывают у нее острое любопытство.
— Хотя любой европеец может подумать, что я стал жертвой мистификации, я убежден, что действительно слышал голос своего дяди, — уверенно сказал Андре, забыв свои недавние сомнения. — Филипп де Вилларе говорил со мной устами папалои.
— Я слышала, что такое бывает, — кивнула Саона. — И я понимаю, почему папалои согласился вам помочь.
— А правда, почему? — спросил Андре.
— В отличие от многих плантаторов, граф де Вилларе очень терпимо относился к последователям вуду, он уважал местные обычаи, — пояснила Саона. — Белые не любят язычников. Многие соседи жестоко преследовали своих рабов, если узнавали, что они участвовали в магических обрядах или, того хуже, сами совершали жертвоприношения. А ваш дядя всегда говорил, что каждый человек вправе верить в своего бога.
— Как это похоже на него! — воскликнул Андре. — К сожалению, я знал его очень мало, — продолжал он. — Но отец много рассказывал о том, что его брат был чужд всякого рода предрассудков. Очевидно, дедушка специально воспитывал в сыновьях эту черту. И правильно. Человек не может быть свободным, если не желает признать за другими право на свободу.
— Странно слышать слова о свободе в этой стране, — горько заметила Саона. — Не знаю, поддержит ли вас Дамбалла, но его последователи из местных жителей помогут вам, — уверенно сказала Саона.
— Однако они не помогли семье де Вилларе, — заметил Андре. — Что ж, я все равно бесконечно благодарен им за ваше спасение.
— Меня спасли монахини, — возразила Саона. — Граф и к ним был добр. После того как мятежники лишили их обители, он построил им этот монастырь.
Саона вздохнула.
— Тогда никто не думал, что революция разразится всерьез и распространится на всю страну.
— Я слышал об этом, — заметил Андре.
— Монахини были очень признательны вашему дяде. Когда в нашей части острова страсти стали накаляться, они предложили ему свою помощь.
Андре прекрасно понимал, что девушке нелегко дается этот рассказ. Он не стал прерывать Саону. Если она заговорила сама, ей, вероятно, следовало выговориться, выплеснуть свою боль, чтобы почувствовать себя спокойнее.
Он лишь обнял девушку за плечи, словно напоминая ей, что отныне она не одна. Теперь рядом с ней будет человек, который станет для нее защитой и опорой.
— Монахини спросили вашего дядю, чем именно могли бы помочь. Граф де Вилларе хотел, чтобы, если его опасения оправдаются и волна восстания докатится сюда, сестры позаботились о женщинах. Разумеется, он имел в виду и меня, — продолжала Саона.
— А почему спаслись только вы? Другие не смогли бежать?
— Я была тогда маленькой, но помню, как взрослые постоянно говорили об отъезде, — ответила Саона. — Графиня несколько раз начинала укладывать вещи. Но восстание бушевало вдали, на плантации было спокойно. Покидать это тихое место никто не хотел.
— Я понимаю своих родственников, — сказал Андре, окидывая взглядом сад.
— Итак, мои приемные родители не двигались с места, пока… — Голос Саоны пресекся от волнения.
— Что же произошло здесь? — спросил Андре. Он старался говорить как можно спокойнее. Андре думал, что должен заставить Саону рассказать все. Тогда он сможет утешить ее, да и ей станет легче, когда она выговорится.
— Дело было утром, — начала Саона свой горький рассказ. — Мы сидели на балконе. Прибежал Эндрю — он был у нас поваром. Он сказал, что к имению приближается многочисленный отряд. На пути солдаты поджигают плантации сахарного тростника, грабят и убивают…
Граф пытался отослать жену в монастырь. Но графиня сказала, что никуда не двинется с места, так как ее место — подле мужа.
В имении гостили две дамы, сестры. Я даже не знаю, кто они были. Мне кажется, что они лишились дома и дядя приютил их. Графиня предложила этим женщинам спасаться. Но они отказались бежать.
«Если вам суждено умереть, мы умрем вместе», — ответили они.
— Так поступали многие французские аристократы во времена террора, — задумчиво заметил Андре. Саона кивнула.
— Мне приходилось об этом слышать. Но я не хотела умирать. Я помню, как прижималась к графине и думала об одном: что я хочу жить.
— Это вполне понятно, вы же были ребенком.
— Да, мне было восемь лет. За неделю до этого дня мы праздновали мой день рождения.
— Что же было дальше?
— Граф приказал старой негритянке, которая присматривала за мной с тех пор, как я поселилась в доме, отвезти меня в монастырь.
Саона всхлипнула.
— Я даже не успела как следует со всеми попрощаться. Дядя повторял: «Скорее, скорее. Ребенка надо спасти во что бы то ни стало! Нельзя терять ни минуты!»Я даже не поцеловала своих приемных родителей, которые любили меня, как родную дочь.
Саона помолчала. Она старалась справиться с нахлынувшими на нее чувствами.
Со слезами в голосе девушка продолжала свой рассказ:
— Позднее я слышала, что здесь произошло.
— Может быть, вам не стоит продолжать? — мягко сказал Андре. — Я хочу знать, что случилось с моими родственниками, но вы так расстроены… воспоминания заставляют вас переживать все заново.
— Вы имеете право знать, — твердо сказала Саона. — Граф и трое его взрослых сыновей — младшему из братьев было всего семнадцать лет — вышли на крыльцо и стали ждать приближения врага. Завидев неистовствующую толпу, они поняли, что о спасении не приходится и думать.
Саона замолчала. Она тяжело, прерывисто дышала, стараясь подавить рыдания.
— У нескольких солдат на штыки были насажены головы белых детей и женщин, — заикаясь, еле выговорила девушка.
Слезы градом катились у нее по щекам, но она решительно продолжала:
— Рассказывают, что граф собственноручно застрелил жену, избавляя ее от лишних страданий, а его сыновья — других дам… А потом толпа… буквально растерзала их.
Андре слушал рассказ девушки. Как он и полагал, мужчины рода де Вилларе вели себя по-рыцарски.
Не желая долее испытывать чувства Саоны, он стал целовать ее мокрые от слез глаза, дрожащие губы.
— Все это позади, — говорил он между поцелуями. — И вы спасены.
Справившись с волнением, Саона продолжала свой печальный рассказ:
— Потом солдаты бросились в церковь и начался грабеж. Монахини бежали в лес. Нескольким молодым сестрам не удалось спастись. Я не знаю, что с ними случилось.
Андре, который догадывался об участи, постигшей монахинь, и не ожидал услышать другого. Судя по рассказам, Дессалин никогда не упускал случая надругаться над святыней. Его приспешники, Туссен и Кристоф, были добрыми католиками и чтили священников, хотя бы и белых.
— И дядя сказал вам перед смертью, где спрятал сокровища? — догадался Андре.
— Он доверил эту тайну мне одной, — кивнула Саона.
— Но почему?
— О том, как белые плантаторы и их родственники выдавали под пытками семейные тайны, ходило много слухов. Дядя не хотел, чтобы его имущество досталось злодеям. Он надеялся, что хоть мне удастся спастись. Должно быть, у него было такое предчувствие, — пояснила Саона.
— Слава богу, дядя оказался прав, и вы выжили! — воскликнул Андре, целуя Саону с таким жаром и отчаянием, словно прощался с ней навсегда.
— Монахини очень добры ко мне, — продолжала Саона. — Однако в монастыре почти никто не знает, что я — белая. Настоятельница посвятила в эту тайну только двух из сестер.
— Это она придумала подкрашивать вам ногти и выдавать вас за окторунку?
— Она знала, как генерал Дессалин ненавидит белых. Это был единственный выход обезопасить меня. Андре с удивлением смотрел на Саону.
— Видите ли, монахини, к сожалению, не лишены человеческих слабостей, — пояснила Саона. — Кто-то из сестер мог поддаться соблазну и выдать меня. Ведь за голову белых у Дессалина полагается щедрое вознаграждение.
Андре молча кивнул.
— Матушка-настоятельница запретила мне открывать тайну даже священникам. Поэтому, когда они приезжают в нашу церковь, я прячусь.
— Зачем? — не понял Андре.
— Они причащают всех прихожан, в том числе, разумеется, и монахинь, А как же я могу причащаться без исповеди? А если бы я стала исповедоваться, священник узнал бы мою тайну, — грустно сказала Саона.