— Где вы нашли ее? — спросила Сабина.

— Вы, должно быть, обронили ее, когда выходили из кареты, — ответил он. — Один из моих людей нашел ее в пыли сегодня утром.

— И вы догадались, что она моя?

— Я был в этом уверен.

— Я так рада, что она вернулась ко мне, — сказала Сабина, беря брошь из его рук.

— Когда же вы обнаружили, что потеряли ее? — поинтересовался он.

— Прошлой ночью, — ответила Сабина. — Я легла в постель и вдруг вспомнила, что не сняла ее, когда раздевалась.

— И что же вы подумали? Ее щеки зарделись.

— Что вы имеете в виду?

— Разве вы не подумали, что это цыгане украли ее у вас?

Лунный свет озарил ее пунцовые щеки, ее глаза вспыхнули, но в тот же миг она потупилась под его пристальным взглядом.

— Я так и знал, что вы это подумаете, — тихо сказал он. — Именно поэтому я сам принес ее вам. Но на это была и иная причина.

— И какая же? — спросила Сабина.

— Я хотел снова увидеть вас. Я хотел убедиться в том, что вы так же прекрасны, какой я вас запомнил.

Она молча стояла, вертя в руках бриллиантовую звезду. Ей было стыдно: стыдно за свой румянец, который выдал ее сомнения в его честности, стыдно за внезапно охватившую ее радость. Неужели он все еще восхищался ею, все еще считал ее красивой!

— И теперь… вы… разочарованы? — шепотом спросила она.

Она не могла удержаться, чтобы не задать этот вопрос. Он просто невольно сорвался с ее губ.

— Взгляните на меня!

Это было приказание, данное голосом человека, который привык повелевать, и почти инстинктивно она подчинилась ему. Боже, она уже и позабыла, каким он был высоким, каким красивым, но странной, чужой красотой, к которой она не привыкла. Лунный свет падал на их лица, и она снова увидела в его глазах восхищение, точь-в-точь как тогда, у костра.

— Разве вы не знаете, — спросил он тихо, — что вы самая красивая девушка, которую я только встречал? Когда вы уехали прошлой ночью, я подумал, что вы не можете быть настоящей, живой девушкой, что вы нимфа, дух, решивший навестить этот смертный мир, чтобы затем снова вознестись на небо, туда, куда я не смог бы последовать за вами. Но теперь я вижу, что ошибался. Вы настоящая — и от этого кажетесь мне еще красивее.

— Вы не должны говорить мне подобные вещи, поспешно сказала Сабина. — Правда, возможно, они звучат не так уж и неправильно потому, что вы говорите по-французски, но, даже если и так, я не должна вас слушать.

— Мне повторить их на вашем языке? — спросил цыган по-английски.

Сабина тихонько ахнула от удивления:

— Вы говорите по-английски!

— Немного. Не так хорошо, как вы по-французски.

— Это неправда. Вы говорите отлично.

— Благодарю. Ну вот, теперь вы говорите мне комплименты.

Сабина рассмеялась:

— Может быть, так будет лучше. Но я еще не поблагодарила вас за то, что вы вернули мою брошку.

— Я же сказал, что был рад любому предлогу. Не тс чтобы он мне был очень нужен. Я в любом случае пришел бы повидать вас.

Сабина бросила быстрый взгляд через плечо. Спрятанную за деревьями и изгородью из фуксий виллу почти не было видно. Цыганский король внимательно следил за ней.

— Вы стыдитесь того, что разговариваете со мной?

Нет, что вы, нет! — воскликнула Сабина с негодованием. — Не стыжусь, как можно? Просто моей хозяйке может показаться странным и, возможно, неподобающим, что я брожу ночью по саду. Вы знаете не хуже моего, что, если меня увидят разговаривающей с мужчиной… с любым мужчиной, это… будет… неправильно истолковано.

— А вы всегда поступаете так, как надо?

Сабина улыбнулась, и на ее щеках появились очаровательные ямочки.

— Боюсь, не всегда. Из-за этого-то папа часто на меня и сердится. Например, однажды мы с сестрой Гарриет тайком отправились в цирк, который приехал в соседнюю деревню. Кто-то увидел нас и рассказал папе. Он был страшно разгневан и обижен, что мы совершили такой поступок, не спросив его разрешения.

Цыганский король улыбнулся:

— Вы в цирке видели цыган?

— О да, в цирке были цыгане, да и в нашей деревне их тоже много — но они совсем на вас непохожи.

— А чем они отличались?

— Ну, английские цыгане ходят в лохмотьях, и они бедны, и…

— И грязные?

— Э… да. Но прошу вас, не подумайте, будто я как-то сравниваю вас с ними. Вы — другие, совсем-совсем другие.

— Значит, вы снова говорите мне комплименты. Это так мило с вашей стороны. Но я уверен, стоит вам сказать живущим здесь людям, что в ту ночь вам помогли цыгане, у них тут же найдутся упреки и обвинения в адрес моего народа. Сабина смутилась:

— Это были в основном англичане, так что они судили о вас по своим меркам. А это не всегда верно.

Это великодушно с вашей стороны, но вы скоро обнаружите, что и французы не очень-то нас жалуют. В Венгрии все иначе. Нас везде принимают. В моей стране цыгане занимают особое место. Они могут, если захотят, овладеть любой профессией и достичь любых общественных высот.

— А их музыка прекрасна, как мне говорили, — подхватила Сабина. — Но какая же я глупая — я это и сама знаю! Я слышала, как играли ваши люди вчера ночью — а сегодня я слышала, как играли вы!

— Благодарю еще раз, — сказал цыган. — Если бы вы знали, как мне приятно слышать вас, ведь так часто нам приписывают лишь всевозможные пороки, злобу и брань.

— Возможно, это происходит оттого, что люди вас попросту боятся? — предположила Сабина.

— Боятся?

— Да. Вы кажетесь такими свободными и счастливыми. Вы идете туда, куда хотите, и вы не обременены ни собственностью, ни ограничениями, навязанными обществом. Кроме того, они считают, будто вы владеете приемами колдовства.

Цыган улыбнулся:

— Хотите, я прочитаю ваше будущее?

— Нет, — поспешно сказала Сабина. — Я не хочу знать свое будущее. Настоящее так… прекрасно.

— Вам нравится в Монте-Карло?

— Это просто чудесно! Я не могу вам передать, как сегодня все было увлекательно.

— Вы выглядите счастливой, — тихо сказал он.

— А я и счастлива, — ответила Сабина. — Кто же может быть несчастлив в таком прекрасном месте? А се го дня вечером все были так добры ко мне. Я и забыла о своей робости, не волновалась о том, что сделаю что-нибудь не так. — Она тихонько вздохнула. — Я думаю, это благодаря моему платью.

— Вашему платью? — переспросил цыган. Сабина кивнула:

— Видите ли, у меня никогда еще не было такого прекрасного платья. О, вы не понимаете, но я знаю, это не вокруг меня суетились люди, не мне говорили комплименты, а… моему платью.

— Возможно, я не очень хорошо вас понимаю, — сказал цыган. — Будьте добры, объясните мне.

Сабина всплеснула руками:

— Мне не следует говорить о себе. Это не может быть вам интересно.

— Наоборот, это мне очень интересно. Вы должны все объяснить мне, иначе я умру от любопытства.

— Хорошо, это было так, — начала Сабина. — Когда я приехала в Лондон вскоре после того, как мне исполнилось семнадцать, я гостила у моей тетушки. Она представила меня ко двору и отвела на несколько балов, и я думала, что все будет просто замечательно, как сегодня вечером, но… я ошиблась. — Сабина горестно вздохнула и задумалась. — Моя одежда причинила маме столько беспокойств. Видите ли, мы не могли себе позволить купить роскошные наряды. Но деревенская портниха, которая всегда чинит наши вещи, приходила к нам каждый день в течение трех недель, и платья, что она сшила мне, выглядели очень модными и даже шикарными, когда мы примеряли их дома. Но когда я приехала в Лондон, я поняла, насколько они безнадежно безвкусны. Девушки смеялись надо мной, а мужчины… ну… они не приглашали меня танцевать.

Сабина не имела представления, что в эти мгновения в ее голосе звучало неподдельное страдание, не знала, что ее слова раскрывали всю ту боль, которую ей довелось тогда пережить. Но от него укрылось все же, что ее обида была намного глубже, и причина ее крылась отнюдь не в отсутствии партнеров по танцам.

Перед ее отъездом в Лондон мать отвела ее в сторонку и сказала:

— Хорошо проведи время, Сабина, дорога»я. Я знаю, тетушка Эдит старомодна и иногда просто невыносима, но с ее стороны так мило, что она пригласила тебя погостить в своем доме в течение всего сезона и предложила представить тебя ко двору. Мне бы очень хотелось, чтобы это смогла сделать я, но, дорогая, у нас просто нет денег, а для тебя иметь эту возможность сейчас многое значит. Помни, твои сестры тоже скоро вырастут.

Глаза матери и дочери встретились, и Сабина поняла все то, что осталось невысказанным. Четыре другие дочери должны последовать за ней, четыре другие девушки, каждой из которых нужна была одежда и возможность отправиться в Лондон — пять девушек, для которых нужно найти мужей, и все это зависело теперь только от нее. Она ни за что не должна была упустить свой шанс.

О, если бы хоть один человек, хоть один мужчина, пусть плохонький, незавидный, влюбился бы в нее, позже размышляла Сабина, это бы смягчило ее боль, она не столь остро чувствовала бы себя полной неудачницей в мире моды.

Она настолько глубоко погрузилась в собственные мысли, что голос цыгана даже удивил ее.

— Сколько вам было тогда лет? — спросил он.

— Когда я поехала в Лондон? — спросила Сабина. Мне только что исполнилось семнадцать.

— Вы когда-нибудь видели жеребенка? — спросил он. Девушка удивилась, но ответила:

— Конечно. Дома у нас есть несколько лошадей. Незадолго до того, как я уехала, у них как раз родился жеребеночек — милое крохотное создание с белой звездочкой на лбу.

— Вы никогда не замечали, — сказал цыган, — что у жеребенка всегда длинные, нескладные ноги и голова, которая кажется слишком маленькой по сравнению с туловищем, он неуклюж и робок и тут же бросается наутек, стоит кому-то к нему приблизиться?

— Да, конечно, замечала, — ответила Сабина в недоумении.

— И вдруг, — продолжал он, — почти за одну ночь этот жеребенок превращается в прекрасную лошадь с совершенными пропорциями.

— Теперь я понимаю! — воскликнула Сабина. — Вы пытаетесь сказать мне, что, когда я отправилась в Лондон, я была неуклюжая, как этот жеребенок. И все же я не думаю, что сильно изменилась за эти последние три года.

— Нет, вы изменились. Вы стали взрослее и красивее и, может быть, немного мудрее.

— Мне кажется, вы смеетесь надо мной, — сказала Сабина. — Я не знаю, зачем я все это вам рассказываю. Я никому еще этого не говорила. Никогда.

— Даже человеку, за которого вы собираетесь выйти замуж? — спросил цыган.

— Как я могу сказать лорду Тетфорду что-нибудь подобное? — спросила Сабина. — Он бы меня не понял. Но вы же видите, как чудесно, что я помолвлена, что меня пригласили погостить в Монте-Карло, что у меня есть такие прекрасные наряды и… и что я, кажется, нравлюсь людям.

— И всем этим вы обязаны лорду Тетфорду, — подытожил цыган.

Сабина кивнула. И вдруг, словно очнувшись от долгого сна, она представила себе, что сказал бы Артур, если бы видел ее в этот момент.

— Я должна идти, право, должна идти! — торопливо пробормотала она. — Ума не приложу, как это произошло, что я так долго стою тут и разговариваю с вами. Вы были добры, чрезвычайно добры, что вернули мне мою брошь. Я вам очень, очень за это признательна, и… спокойной ночи.

Она протянула руку, и цыган крепко сжал ее.

— То, что вы говорили со мной, доставило мне огромное наслаждение, — сказал он. — Я рад, что вы, в отличие от стольких людей, не считаете, что цыгане сплошь подлецы да грабители.

При этих словах Сабина чуть заметно вздрогнула. Именно так и говорили ей друзья леди Тетфорд, и она подумала про себя, что по-английски это звучит намного, намного хуже.

— Пожалуйста, пожалуйста, забудьте об этом, — взмолилась она. — Вы не такие, как остальные, и я уверена, никто из знавших вас не стал бы ни на секунду подозревать вас в дурном.

Цыган поднес ее пальцы к губам.

— Благодарю, — ласково произнес он. — Могу я прийти и увидеть вас еще раз?

— Нет, разумеется, нет, — ответила Сабина. — Артур… то есть я хочу сказать, лорд Тетфорд приезжает завтра. Он будет ужасно шокирован, если узнает, что я приходила сюда, как сегодня ночью, или что я говорила с вами, как говорю сейчас. Мне не следовало этого делать…

— Не бойтесь, — тихо сказал цыган. — Я никому не скажу.

— Нет, конечно нет. Какая я глупая. Просто было так приятно поговорить с… кем-то, кто, кажется, тебя понимает.

— Даже несмотря на то, что этот кто-то всего лишь цыган?

— Может быть, именно потому, что вы цыган, вы и поняли меня. Я же говорила вам, что люди считают, будто вы умеете колдовать.

— Если я умею колдовать, почему бы не попробовать прямо сейчас? — сказал цыган. — Клянусь вам, что однажды вы найдете настоящее счастье, но принесут его вам не красивые платья, не успех на приеме и даже ваша помолвка с английским лордом. Вы будете счастливы от того, что вы любите и любимы.

Его голос был очень тих, но Сабина всем телом затрепетала от его слов.

— У цыган есть песня, в которой поется о любви, — продолжал он. — Я постараюсь перевести ее вам на английский. Она начинается так: «Любовь словно бурное море, вы должны подчиниться ее силе и величию. Она может завладеть вами, и вам ни за что не совладать с нею».

Сабина вдруг вырвала свою руку из его.

— Мне кажется, я бы испугалась такой любви, — сказала она и отвернулась.

— Подождите, — взмолился цыган. — Я хочу запомнить вас такой, какая вы сейчас, хотя на самом деле я знаю, что никогда не смогу вас забыть. О, дорогая, столько еще мужчин будут говорить вам слова любви! В вас есть что-то, что будит сердце мужчины и заставляет его тянуться к вам.

— Мне не следует слушать вас, — прошептала Сабина, но не шевельнулась.

— Поэты всегда сравнивают англичанок с розами, — сказал цыган. — Но вы не похожи на розу, вы похожи на звезду — маленькую звезду, совсем как та, что я вам только что отдал, — она мерцает высоко в поднебесье и ведет за собой мужчину. Она вдохновляет его и манит вперед и все же все время остается недосягаемой. Звезда Сабина, недосягаемая для цыгана.

— Почему вы так стыдитесь того, что вы цыган? — спросила Сабина. — Вы должны гордиться… гордиться своим народом, который честен и смел и добр к тем, кто попадает в беду. Кроме того, вы же король.

— Какой прок от того, что я король, если то, чего я хочу, мне никогда не получить? — спросил цыган.

— Как я могу ответить на подобный вопрос? — спросила Сабина. — Кроме того, вы же не серьезно это говорите. Вы заставляете вещи звучать романтично и волнующе, не важно, говорите ли вы их по-французски или по-английски. Но возможно, это из-за того, что сейчас ночь и потому что это очень романтичное место.

Цыган тихо засмеялся:

— Вы что, пытаетесь оправдать собственную совесть, маленькая Сабина? То, что я только что сказал вам, — абсолютно серьезно. Но сегодня вечером я больше не буду вам надоедать.

Он снова взял ее руку в свои, но на этот раз он повернул ее ладонью вверх, и его губы коснулись нежной бархатистой кожи ее ладони. Она почувствовала его поцелуй, горячий, крепкий, страстный, и задрожала. Дыхание перехватило, словно этот единственный момент запечатлелся в вечности.

В этот миг ее внезапно охватила паника, и она бросилась прочь от него через сад, сквозь изгородь и вверх по деревянной лестнице на балкон. Не оглядываясь и ничего не видя перед собой, она устремилась в свою спальную, задернула шторы, чтобы закрыть лунный свет, и тогда, только тогда, она наконец остановилась и прислушалась, сложив обе руки на колотящемся сердце, которое, казалось, было готово порвать нежный атлас ее корсета и выпрыгнуть из груди.

Вдалеке, словно вздох ветра, раздавался тихий плач скрипки!

Когда Сабина наконец заснула, уже почти рассвело. Прежде чем она наконец погрузилась в беспокойную дрему, последний тусклый серебряный лунный луч исчез в щелке между шторами, и небосвод озарило первое бледное сияние утреннего солнца, пришедшего на смену луне и рассеявшего темноту. Сперва ей снились сны — невероятные сны, в которых цыган спасал ее из черных пучин океана, от непонятных ужасов, которые так полностью и не материализовались и все же были еще страшнее как раз потому, что она никак не могла их распознать.

Уже рассвело, когда она наконец погрузилась в глубокий сон без сновидений, а когда проснулась, уже давно наступил день, и веселый солнечный свет заливал ее комнату золотым сиянием. Она проснулась с чувством чрезвычайного счастья и мыслью о том, что все ночное приключение, должно быть, ей просто приснилось. Но постепенно воспоминания об этих событиях вернулись к ней, и она убедилась — нет, все это происходило не во сне, а наяву.

Она никак не могла взять в толк, как она могла вести себя подобным образом. Да она просто помешалась!

Говорить о любви с цыганом, бродягой, мужчиной, который кочует по Европе, называясь венгром, но на самом деле не имеет национальности, потому что кочевые цыганские племена никому не принадлежат, кроме своего народа. Он называл себя королем, но чьим королем он был? Племени бродячих цыган!

Сабина вспыхнула, вспомнив, насколько интимным был их разговор, сколько всего она ему поведала о себе. Теперь она думала, что, должно быть, была пьяна, но она выпила не больше бокала вина за ужином, и оно никоим образом не могло заставить ее потерять голову — до четырех часов утра.

Но, даже упрекая себя за столь легкомысленное поведение, Сабина ни на секунду не забывала, каким высоким и красивым казался этот король в лунном свете с откинутыми назад с высокого лба черными волосами и золотисто-коричневой кожей. Да, если сравнивать его с бело-розовыми англичанами, которых она встречала дома и в Лондоне, он выглядел более чем экзотично. И все же в нем, несомненно, было какое-то благородство, к тому же он хорошо говорил по-английски. Конечно, с акцентом, но при этом казалось, будто в совершенстве овладеть чужим языком было для него совсем не сложно.

Но он был тем, кем был, он понимал ее, но никогда не мог значить ничего серьезного в ее жизни. Что с того, что она поговорила с ним так, как не посмела бы говорить с мужчиной ее круга?

Просто невозможно представить, чтобы она была так же откровенна с Артуром, с которым была обручена! Сабина вдруг вспомнила, что Артур приезжает как раз сегодня. Ее сердце упало. Она должна, подумала она, радоваться при мысли о том, что скоро увидит его, но вместо радости в ее душе царил страх. Артур всегда заставлял ее чувствовать себя gauche , никчемной, и все же он выделил ее из всех прочих девиц и оказал ей огромную честь, предложив стать его женой. Она должна быть в восторге при мысли, что скоро больше не будет никому не нужной старой девой, она станет замужней женщиной. Артур все изменил в ее жизни — как благодарна она должна быть ему за это!

Она вспомнила, как впервые увидела его в тот вечер. Тогда сквайр послал записку в дом священника, где сообщал, что одна из гостий, которых он пригласил к себе в усадьбу, заболела, и спрашивал, не согласится ли леди Эвелин прислать одну из своих дочерей к нему на ужин, чтобы та заняла место заболевшей.

— Со стороны сэра Джорджа очень мило вспомнить о нас, — сказала леди Эвелин, прочтя записку, но по тому, как губы матери слегка поджались, Сабина догадалась, что ее слова противоречили ее мыслям.

— Мило! — фыркнула Гарриет, которая всегда говорила то, что думала. — По-моему, это совсем не мило, мама, это просто наглость с их стороны. Подумать только, приглашать нас в самый последний момент, словно мы слуги на побегушках у них. Они и не подумали пригласить ни одну из нас на этот прием обычным образом. Мне думается, это потому, что Лора и Дороти такие недалекие и непривлекательные и они просто боятся подпускать нас и близко к своим драгоценным молодым людям!

— Гарриет! Гарриет! — взмолилась леди Эвелин. — Что бы сказал папа, услышь он твои слова?

— Папа хорошо устроился, — проворчала Гарриет. — Я знаю, что наша судьба полностью в руках сквайра, но он думает, что за это он может говорить и делать с нами все, что угодно. Но мы не какая-то там мебель, которую можно передвигать из угла в угол, чтобы семейству Бартрам было удобно!

Гарриет, если ты позволишь себе сказать еще хоть слово, я буду вынуждена все рассказать папе, — строго сказала леди Эвелин. — Я согласна, было бы куда лучше, если бы сэр Джордж и леди Бартрам время от времени присылали вам, девочки, приглашения, но не для того, чтобы заполнить вами пустое место за обеденным столом или чтобы заменить вами человека, который внезапно сообщил, что не приедет. Но мы должны помнить, что не должны чваниться.

— Не вижу причины, почему бы нам не быть гордыми, — возразила Гарриет. — Сквайр получил свое звание только из-за политики. Ты же сама говорила, мама, что твои предки восходят к Вильгельму Завоевателю и Уонтиджи вполне достойная семья. Я слышала, как дядя Герберт однажды сказал это, и кто-кто, а уж он-то не сноб.

— Гарриет, ты не должна так говорить. Это не подобает леди. В любом случае никто не заставляет тебя идти на этот прием. Сабина примет приглашение.

— О нет, мама, — запротестовала Сабина. — Ты же знаешь, как меня постоянно обижают Лора и Дороти, а я ничего не могу им ответить — просто не знаю, что им сказать. Они всегда так задирают носы перед нами.

— Можно я пойду, мама? — взмолилась Гарриет. — Я покажу им, что ничего не боюсь — пусть болтают и делают что хотят.

— Гарриет, это исключено. Ты еще не выходила в свет. На следующий год. Пойдет Сабина. К счастью, твое белое платье, Сабина, чистое, и мы добавим к нему синий кушак, чтобы оно выглядело повеселее.

На отчаянные возражения Сабины никто не обратил внимания, и, чувствуя себя несчастной и трясясь от страха при одной мысли о вечере в компании семейства Бартрам, она отправилась в наемной карете в усадьбу сквайра. Она ждала, что будет чувствовать себя как рыба, выброшенная волной на берег, среди расфуфыренной вульгарной толпы людей, обычных гостей в усадьбе, но была приятно удивлена, оказавшись на ужине рядом с молодым человеком, который рассуждал, правда немного напыщенно, о прочитанных книгах и пускался в пространные рассуждения о политической ситуации в Европе.

Сабина не понимала и половины того, что он говорил, но внимательно слушала, и в благодарность за это после ужина, когда мужчины вновь присоединились к дамам, он нашел ее. Вечер прошел вполне приятно, а при прощании леди Бартрам поинтересовалась, не приедет ли она на следующий день поиграть в крокет.

— Нас будет нечетное число, если вы не приедете, — сказала она. — Так что скажите своей маме, что я буду ждать вас в два тридцать.

Леди Эвелин снова поджала губы, услышав об этом приглашении в форме приказа, но Сабина отправилась в гости почти в хорошем расположении духа. Несмотря на то что она не очень-то отличилась в игре — крокет она ненавидела всем сердцем, — она чувствовала себя свободно и легко с молодым человеком, который был ее соседом на ужине. Он подошел к ней, как только она появилась на игровой площадке.

Только на следующий день Сабина узнала, что ее новоиспеченный знакомец был не кем иным, как лордом Тетфордом, и ее тут же охватил ужас. Она-то, глупышка, обходилась с ним без всяких церемоний, а отнюдь не так, как того требовал его титул!

— Мне кажется, ваша мать знает нескольких членов моей семьи, — сказал лорд Тетфорд тем вечером. — Я бы хотел засвидетельствовать мое почтение ей и вашему отцу. Если я навещу вас завтра после обеда, они будут дома?

— Я… передам маме, — пробормотала Сабина. Она была и поражена, и довольна. «Это будет Бартрамам уроком», — подумала она. Сквайр и его семья так важничали, что никогда не принимали приглашений в дом священника, хотя леди Эвелин считала своим долгом исправно приглашать их на чай по крайней мере раз в год.

— Я уверена, мама и папа будут очень рады видеть вас, — прибавила Сабина и ни капельки не удивилась, что леди Эвелин была в восторге, услышав о предстоящем визите.

Девушка не имела представления, что за этим крылось нечто более серьезное. Не смутил ее и тот факт, что лорд Тетфорд, который приехал в усадьбу погостить на неделю, каждый день заходил к ним. Она водила его на прогулки по садам вокруг дома священника, показывала ему конюшни, но и то и другое на него не произвело ни малейшего впечатления. Его визиты проходили оживленнее и приятнее, когда он сидел на веранде и разговаривал со всей семьей — за исключением папы — о себе и своей жизни при дворе.

Леди Эвелин, у которой была крепкая память и глубокое почтение к его величеству и королеве, была очарована, а Гарриет с Меллони не переставали засыпать его вопросами о Лондоне и модных курортах, стоило ему только остановиться, чтобы перевести дух. Сабина тайком думала, что большая часть его историй были скорее скучными, но они с Гарриет сходились во мнении, что его желание проводить столько времени вне усадьбы можно было смело расценивать как победу над чванливыми девицами Бартрам.

Когда Артур Тетфорд в конце недели сделал предложение Сабине, она была ошеломлена.

— Я получил разрешение от вашего отца, — сказал он, — поговорить с вами на очень деликатную тему. Я хочу, Сабина, чтобы вы стали моей женой. Вы единственный человек, который, как я считаю, украсит мое положение, которое я занимаю при дворе.

— Вы разговаривали с папой? — ахнула Сабина.

— Ваш отец дал мне разрешение поговорить с вами. Чуть позже, пораженная и ошеломленная, Сабина приняла его предложение. Она была не вполне уверена, что действительно выразила свое согласие Словами, но Артур, несомненно, посчитал, что на его предложение руки и сердца мог быть только один-единственный ответ.

— Дорогая, я могла только мечтать об этом! — воскликнула леди Эвелин. — Представь себе, как это прекрасно! Лорд Тетфорд — конюший принца Уэльского! Ты будешь вращаться в придворных кругах, и подумай только, дорогая, что ты сможешь сделать для девочек, когда они выйдут в свет.

Гарриет выразилась еще яснее:

— Я приеду и останусь с тобой, Сабина. Ты устроишь бал для меня, разве нет? А принц и принцесса Уэльские обязательно там будут, да? Я смогу произвести в Лондоне настоящий фурор, Сабина, меня не будут таскать за собой в общество зануд, как было с тобой у тетушки Эдит. Твой жених богат и ужасно влиятелен. О, Сабина, как же тебе повезло!

Конечно, ей повезло, говорила себе Сабина, она самая удачливая девушка на свете. Ей повезло, что она будет занимать такое положение, ведь тогда она сможет так много сделать для Гарриет, Ангелины, Меллони и Клер, ей повезло, что она будет жить в Лондоне, что встретит там принца и принцессу Уэльских и, может быть, даже саму королеву, ей повезло, что она приехала в Монте-Карло, что она лежит сейчас на кровати в этой комнате, залитой золотым светом, и знает, что сегодня, через несколько часов, она увидит… Артура.