Лунный свет струился через расшторенное открытое окно. Не тратя времени на то, чтобы зажечь свечу, Сабина бросилась к туалетному столику. Ее руки начали лихорадочно шарить среди вещей, которые лежали на нем, — расчесок, гребней, маленьких шкатулочек, в которых хранились всяческие безделушки, подушечки для булавок в форме сердечек. Спустя пару секунд она принялась за ящики. В них лежали аккуратно сложенные ее вещи, которые перед сном распаковала служанка. Она пристально оглядела их и резко захлопнула ящик.

Она должна быть здесь, должна быть! Ну, вспомни, когда ты снимала ее! Перебежав комнату босиком, она распахнула дверцу гардероба. Там висело ее голубое платье, но на нем не было и следа броши, хотя она точно знала, что прикалывала ее над верхней пуговицей лифа.

Сабина захлопнула дверцу шкафа и подошла к окну. Сияние лунного света лежало на кронах пальмовых деревьев, заливало роскошный сад, весь дворец с его островерхими крышами, бескрайнюю гладь моря — но она ничего этого не видела. Она вспоминала, когда последний раз ее пальцы прикасались к маленькой бриллиантовой броши у основания шеи. Украшение было выполнено в форме звезды и принадлежало ее матери. Леди Эвелин дала ей его в то самое утро, когда она уезжала в Монте-Карло.

— Мне было бы приятно думать, что ты будешь носить что-то, принадлежащее мне, дорогая, — сказала она. — И я знаю, что ты будешь аккуратно обращаться с ней и не потеряешь. Когда мне исполнился двадцать один год, ее подарил мне твой дед. С тех пор я берегу ее как зеницу ока.

— Но это же твоя лучшая брошь, мама, — запротестовала Сабина.

У меня были броши побольше и пороскошнее, — улыбнулась леди Эвелин. — Но все они были проданы в уплату за услуги гувернантки-и школу для Гарри, а одна пошла в счет ремонта крыши. Лучше я буду спать в сухой постели, чем носить бриллианты по воскресеньям да на званых обедах.

— О, мамочка! Ведь это единственное украшение, что у тебя осталось!

— Единственное, — согласилась леди Эвелин. — Так что привези ее мне назад в целости и сохранности. Я очень люблю мою маленькую звездочку, мне кажется, что она приносит удачу, и мне хочется, чтобы она принесла удачу и тебе.

— Мне и так уже повезло.

— Ты скоро поймешь, что для еще одной капельки удачи всегда найдется место, как бы сильно тебе ни везло, — рассмеялась леди Эвелин и приколола брошку к дорожному платью дочери.

Гарриет, Меллони, Ангеяина и Клер ждали, когда же она наконец выйдет в коридор, готовая к поездке.

— Ты восхитительно выглядишь, — прошептала Гарриет, целуя сестру в щеку.

Мисс Ремингтон тоже присутствовала при этом, суетясь с багажом и не переставая проверять билеты, словно боялась, что они растают в воздухе, если она отведет от них взгляд хоть на секунду.

Прощаясь, Сабина чуть не расплакалась, но, как только они покатили по дороге, ведущей к станции, она приложила пальцы к броши, воображая, будто каждый, кто попадется ей на пути, непременно должен будет заметить ее и позавидовать, что она владеет такими великолепными драгоценностями.

А теперь она пропала! Она была на месте еще в Ницце — Сабина мельком увидела ее сияние в зеркале, висящем на стене маленькой patisserie, где она лакомилась пирожными и кофе. Она помнила, как потрогала ее, проверяя замочек, чтобы убедиться, что он действительно заперт.

Воры и грабители! Неужели это правда: сказав, что они починят колесо ее кареты за дружбу, они взяли ее бриллиантовую брошку в качестве платы за работу? Думать о том, что это могло оказаться именно так, было обидно и почему-то очень горько.

«Ты прекрасна», — говорил цыганский король, не скрывая своего восхищения, которое светилось в его глазах. Ни один человек не мог бы так искусно притворяться. И тем не менее он взял ее брошь! Может быть, когда они шли рука об руку по неровной тропинке к ее экипажу, может быть, когда он помогал ей сесть и поднес ее пальцы к своим губам. А она, наивная глупышка, так ему доверяла!

Вдруг Сабина отпрянула от окна. Ей показалось, словно какое-то волшебство, какое-то чудо, что сопровождало ее с тех самых пор, как она уехала из родного дома, покинуло ее. Она вдруг почувствовала себя несчастной и подавленной. «Это потому, что я потеряла мамину брошку, — подумала она. — И потому, что рано или поздно, но мне придется сказать ей, что маленькая звездочка, которую она так любила, безвозвратно пропала». Но в самой глубине сердца Сабина понимала, что это была отнюдь не единственная причина ее печали. Больнее всего ее ранило разочарование. В чем — этого она не смела объяснить даже самой себе.

Сабина уткнулась лицом в подушку. Наверное, это случилось потому, что она очень устала, но так или иначе в первую ночь в заветном Монте-Карло она заснула со слезами на глазах…

Однако молодость настолько жизнерадостна, что часто утром бывает трудно вспомнить, что причинило грусть ночью. Сабина проснулась. Солнце заливало своим радостным светом комнату, превращая все в ней — стены, мебель, ковер — в чистое золото. Это сияние слепило глаза.

Она спрыгнула с кровати, подбежала к окну, и, стоило солнечному лучу ласково прикоснуться к ее щекам и телу сквозь тончайший батист ее ночной рубашки, как ей захотелось плакать от счастья.

Вокруг все было такое яркое и красочное. До сих пор Сабина считала, что такое разнообразие цвета могло жить только в коробке с красками. Яркая синева неба, темные тона моря, зелень деревьев, золото фруктов. А цветы! Фиолетовые и розовые, гелиотропы и петунии! Они усеивали клумбы в саду, пышно увивали стены дома. Казалось, будто радуга упала на землю. Сабина не знала, смеяться ей или плакать от такой красоты.

Она взглянула на часы и обнаружила, что было уже восемь часов — она редко вставала так поздно, дома обычно просыпалась около семи и до завтрака еще успевала прокатиться верхом. Но сейчас она никак не решалась позвонить в колокольчик, висевший у нее в комнате, и позвать служанку, как сказала ей леди Тетфорд.

Единственное, что Сабине всегда давалось с трудом, так это отдавать приказания слугам. В доме священника их было так мало — только старая няня, которая служила у них с тех пор, как родился Гарри, первый ребенок леди Эвелин, и которая ходила за всеми остальными ее детьми, а теперь, когда они выросли, готовила им еду, да Глэдис — девушка, которую леди Эвелин старательно обучала ее обязанностям.

Насколько Сабина себя помнила, таких Глэдис было множество.

— Это бесполезно, Адольфус, — жаловалась леди Эвелин, когда ее муж возражал против ухода очередной подопечной своей жены. — Как только они заканчивают обучение, они могут получать больше денег, и они это знают. Пока мы не сможем позволить себе платить им больше, они так и будут уходить от нас, чтобы устроиться получше.

— Мне кажется, это несправедливо с их стороны, особенно после того, как ты их всему научила, — однажды высказал свое мнение преподобный Адольфус Уонтидж.

— Дорогой, задерживать их — вот что было бы несправедливо. Жалкие гроши, которые мы даем им в качестве недельного жалованья, их едва хватает на то, чтобы свети концы с концами!

Леди Эвелин говорила с беспечностью, и Сабина, присутствовавшая при этом разговоре, ожидала, что отец рассмеется. Но вместо этого он встал из-за стола, за которым они завтракали, и подошел к жене. Он взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе.

— Я же предупреждал, что тебе не следовало выходить за человека, у которого нет ни гроша за душой, — сказал он.

В голосе отца звучали нотки, которые Сабина никогда раньше не слышала, и, затаив дыхание, она ждала, что же ответит мать.

— Ты думаешь, я сожалею об этом? — с нежностью спросила леди Эвелин. — Дорогой, да я самая богатая женщина на свете.

Отец наклонился и поцеловал маму в лоб, но Сабина увидела его лицо, когда он выходил из комнаты, и заметила боль в его глазах и крепко сжатые губы.

Папу было так легко расстроить. Он огорчался, когда они капризничали или когда на них жаловались, когда у мамы не хватало денег, чтобы заплатить торговцам, или когда конюх, который ухаживал за лошадьми, увольнялся, потому что ему приходилось слишком много работать.

— Папа, может, и святой, — однажды сказала Гарриет. — Но святые должны жить на небесах и не портить жизнь другим только потому, что они случайно очутились на земле.

Тогда Гарриет была в ярости из-за того, , что папа чего-то ей не разрешил. Но с того момента Сабина часто думала, что в ее словах было много правды. Высокая духовность отца только все усложняла: он не понимал и не хотел понимать трудностей земного бытия.

Как прекрасно, думала сейчас Сабина, быть богатой и иметь много слуг! Дюжины слуг, готовых броситься наверх по первому зову с великолепно приготовленным завтраком, готовых забрать и отгладить платье, которое вы надевали вчера, готовых стоять позади вас и покорно ждать, пока не понадобится уложить ваши волосы в прическу, принести нужные туфли, платок, пояс или ожерелье — все, что бы вам ни понадобилось.

Только через час, когда Сабина искупалась, оделась, позавтракала и осмотрела сад, леди Тетфорд послала за ней. Узнав, что ее зовут, девушка с волнением последовала за служанкой своей гостеприимной хозяйки в просторную спальную. Леди Тетфорд еще лежала в постели.

Сабина открыла рот от удивления, увидев все великолепие этой комнаты — огромный куполовидный потолок, серебряную кровать в форме гигантской ракушки с перламутровыми украшениями, зеркало в серебряной раме у туалетного столика с изображенными на ней двумя обнимающимися купидонами, которые держали высоко над головой корону, шторы и ковры нежного цвета незабудок, как раз под цвет глаз самой хозяйки.

— Хорошо ли тебе спалось, деточка? — спросила леди Тетфорд.

Мягкие муслиновые занавески были задернуты, чтобы приглушить яркий солнечный свет, и в комнате царили сумерки. Но тем не менее здесь было достаточно светло, чтобы разглядеть морщинки вокруг глаз леди Тетфорд, морщинистую шею, мягкие опущенные уголки рта и слегка пожелтевшую кожу: сейчас на ней не было ни румян, ни пудры.

Не успела Сабина ответить, как она прибавила:

— Как молодо ты выглядишь! Твоя кожа так бела, ты должна быть осторожной, чтобы не загореть.

— Кажется, я никогда не загораю, — вздохнула Сабина. — А вот у Гарриет лицо ужасно покрывается веснушками. Мама всегда говорит ей, что она портит свое лицо, стоит ей выйти на улицу, но моя кожа всегда оставалась белой — боюсь, слишком уж белой.

— Да, немного румян пойдут тебе на пользу, — критично заметила леди Тетфорд, и Сабине стало неловко.

— Боюсь, папа…

Леди Тетфорд рассмеялась.

— Я знаю в точности, что скажет на это твой папа! — воскликнула она. — Не бойся, детка. Мари наложит тебе румяна так искусно, что никто, даже самый критичный и придирчивый человек, не догадается, что твой румянец не настоящий. Ты не будешь казаться накрашенной, как я, обещаю.

Сабина вспыхнула, словно это она сказала что-то неприятное, но леди Тетфорд снова рассмеялась.

— О, от меня не укрылось выражение твоего лица вчера вечером, когда ты впервые увидела меня, — сказала она. — Я забыла, что в Англии все еще считается, будто леди должны выглядеть аи naturel . В Париже это не так, и здесь тоже. Я так давно живу за границей, что почти позабыла условности и жеманство английского общества.

— Вам нравится жить за границей? — спросила Сабина.

— Большую часть времени мне здесь не хуже, чем в любом другом месте, — ответила леди Тетфорд. — Но в других местах я тоскую по дому. Да, тоскую по Англии, по ее серому небу и грохоту карет на Парк-Лейн, по моим друзьям, которые только и знают, что сидеть в парке да злобно сплетничать друг о друге!

— И вы никогда не приезжаете в Англию? — задала следующий вопрос Сабина.

— Нет, никогда, — ответила леди Тетфорд.

В ее голосе звучала такая твердость, что Сабина не решилась продолжить расспросы. После секундной паузы ее хозяйка сказала:

— Но давай поговорим о тебе. Мари! — Она повысила голос и захлопала в ладоши. — Мари, Мари, ну где же ты?

Темноволосая француженка, которая и привела Сабину в спальню леди Тетфорд, вбежала в двери:

— Oui, madame .

— Платья, Мари. Платья для мадемуазель. Давай-ка посмотрим, подходят ли они ей. Если нет, бездельничать сегодня тебе не придется.

Выйдя из комнаты, Мари вернулась несколько секунд спустя с целым ворохом платьев и бережно опустила их на диван, покрытый атласным покрывалом. Сабина не могла отвести от них глаз. Леди Тетфорд сказала скороговоркой:

— А теперь снимай-ка это ужасное платьишко, в котором, бесспорно, угадывается рука деревенской швеи, да побыстрее. И вот, надень одно из этих платьев, которые были сшиты настоящим artiste , знатоком своего дела.

— Какое мы примерим первым, мадам? — спросила Мари.

— Платье на сегодняшний вечер, Мари. Так, дайте-ка мне подумать. Бирюзовый шифон с лентами из кружев на юбке. Я хочу, чтобы мадемуазель произвела впечатление, я хочу, чтобы люди смотрели на нее. Бирюзовый шифон уже сам по себе великолепен.

— А разве мы куда-то идем сегодня вечером? — спросила Сабина.

— Разумеется. Одна из моих приятельниц, графиня де Бофлер, дает прием, и кстати, в твою честь. Мы поужинаем у нее на вилле, а затем отправимся в казино.

— О, как замечательно! — ахнула Сабина, и ее глаза засияли, словно две вспыхнувших свечи.

— Если, конечно, платье подойдет, — сказала леди Тетфорд. — Первое впечатление — самое главное. Примерь-ка.

Сабина едва дышала, боясь, что платье, которое Мари накинула ей через голову, будет слишком велико или мало или что оно придется леди Тетфорд не по вкусу. Но нет: оно прекрасно сидело, подчеркивая все достоинства ее фигуры, осиную талию, придавая телу плавные изгибы и грациозные линии, о существовании которых она даже не подозревала.

Сабина пристально посмотрела на свое отражение в высоком зеркале рядом с туалетным столиком леди Тетфорд, потом повернулась и прерывающимся голосом произнесла:

— Оно… оно прекрасно. Как мне благодарить вас? Я всегда мечтала о таком сказочном платье! Оно так великолепно сидит! О, это невозможно описать словами!

— Не благодари меня, — отрезала леди Тетфорд, пристально наблюдая за девушкой из-под одеяла. — Я наслаждалась, делая для тебя покупки. Когда я покупаю что-нибудь себе, я редко испытываю такое удовольствие. Как ты думаешь, Артуру понравится?

Сабина ответила не сразу:

— Ну конечно же! Я уверена, что понравится. Разве может быть иначе?

— Ты действительно уверена в этом? — спросила леди Тетфорд. — Что ж, поверю тебе на слово. Я убеждена, ты знаешь вкус Артура лучше меня.

Сабина рассматривала свое отражение в зеркале. Словно небольшое облачко на миг заслонило солнце ее радости. Не сочтет ли ее Артур слишком уж расфуфыренной? Не слишком ли оно элегантно? Слишком дорого? Она решительно отмахнулась от этих мыслей. Нет-нет, конечно, он захочет, чтобы она выглядела изящно, красиво, непременно захочет.

— Когда приезжает Артур? — спросила она.

— Послезавтра, по-моему, — ответила леди Тетфорд. — Ты ведь знаешь, он приедет в королевском поезде вместе с принцем и принцессой Уэльскими.

— Да, он написал мне перед моим отъездом и сказал, что собирается ехать именно так.

— Мой муж служил камердинером у его величества много лет, — сказала леди Тетфорд. — Служение членам королевской семьи у Артура в крови, он никогда не забывает об этом.

Тон, с которым леди Тетфорд произнесла эти слова, удивил Сабину, но она тут же посчитала, что, должно быть, ошиблась.

— Вы, наверное, очень гордитесь сыном, — сказала она.

— Горжусь? — Теперь в голосе пожилой женщины Сабине почудилась издевка. — Да, конечно, Артур очень ловко устроился в жизни, — прибавила она, взглянув на девушку. — Он очень способный и умный молодой человек.

Сабина взглянула на свое отражение в зеркале и отвернулась.

— Я так боюсь, что не оправдаю его ожиданий, призналась она дрожащим голосом.