Орисса улыбнулась, но торговец не хвастал. Она действительно никогда раньше не видела столь мягких и тонких шалей и столь красивых вещиц из папье-маше, украшенных золотой фольгой.

Она всеми силами старалась экономить дядины деньги, но не смогла удержаться от бутылочки чистого жасминового масла, филигранных серег-колец, сделанных местными мастерами, на чье искусство она любовалась, проезжая по Пешавару, и от нескольких некрупных самоцветов, добываемых в здешних горах: сердоликов, аметистов и лазуритов.

Она так увлеклась своими покупками и так заслушалась рассказами торговцев, что, когда наступило время обеда, с разочарованием обнаружила, что утро прошло, а она так и не решила, что же все-таки купить.

Торговцы пообещали терпеливо сидеть на веранде, пока Орисса после обеда, по индийской традиции, переждет в спальне дневную жару.

Отлично выспавшись предыдущей ночью, Орисса не чувствовала усталости, но она знала, что обычай нарушать не следует, и поэтому прошла наверх и легла на кровать.

Ей не верилось, что она находится в осажденном форте, не верилось до тех пор, пока следующим утром, на рассвете, ее не разбудила оглушительная перестрелка.

— Они пуляют утром и вечером, ну прям часы проверяй, — весело объяснил ей денщик ее дяди. Произношение выдавало в нем кокни — уроженца лондонских низов.

— Вы правы, очень шумно, — согласилась Орисса.

— Да уж такие они, — подтвердил словоохотливый солдат, — шумят да ищут, кого бы раскромсать на кусочки своими длинными ножами.

Орисса содрогнулась.

Было так приятно хоть ненадолго забыть об опасности, которой они подвергались, и она успокоила себя, решив, что дядя, наверное, ожидает подкрепления.

К обеду его не было, но к четырем часам он вернулся домой, и Орисса увидела, как слуги внесли в гостиную достойное подражание английскому чаю.

На подносах были и кексы с цукатами, и сандвичи, и крохотные восхитительные пирожные, как раз такие, какие она так любила в детстве. Чай был горячим и крепко заваренным, вот только молоко оказалось странным, козьим, а не коровьим.

— Я ждала вас к обеду, — пожаловалась Орисса.

— Конечно, мне следовало предупредить, послав слугу с извинениями, — сказал ее дядя. — У нас был военный совет.

— Скажите же мне, что происходит? — попросила девушка.

— Мне бы не хотелось огорчать тебя, — уклонился от ответа полковник Гобарт.

— Я бы предпочла знать правду.

— Ну, хорошо. Наша беда, и к тому же очень серьезная беда, в том, что мы отрезаны от всех коммуникаций.

— Так мы не можем послать в Пешавар сообщение, что форт в осаде! — воскликнула Орисса.

— Не можем, — подтвердил ее дядя.

— А почему бы не отправить курьера?

— Уже пытались, — сообщил полковник. — Уходили дважды — один три ночи назад, а другой вчера.

Он замолчал, но Орисса выжидательно смотрела на него.

— Их головы перебросили нам через ограду во время утренних перестрелок.

У Ориссы перехватило дыхание.

— Мы проехали… старший сержант и я, — с трудом проговорила она. — Как же так?

— Мередит считает, — сказал ее дядя, — что везение тут ни при чем. Дело в том, что туземцы морочат нам голову, они пытаются заставить нас поверить в то, что дорога в форт свободна. Они надеются, что мы, желая связаться со штабом, станем посылать людей одного за другим, тем самым ослабляя гарнизон, а если кто-либо из них дойдет, то с чистой совестью доложит, что доступ к форту возможен, поскольку они проехали невредимыми.

Орисса в изумлении взглянула на дядю и медленно промолвила:

— Вы полагаете, что если какие-нибудь военные силы придут… освобождать нас, вы… считаете, что они, пройдя часть пути…

— Да, они попадут в засаду, — закончил за нее полковник Гобарт. — Дорога — это единственный путь в форт, а вести солдат по этой долине сейчас будет верным убийством.

Орисса услышала, как дрогнул голос дяди.

— Тогда что вы можете сделать? — прошептала она.

— Именно это я и хочу понять, — ответил полковник Гобарт.

Вечером она долго не могла уснуть, пытаясь представить, какой выход из этой ситуации предложит майор Мередит, ведь не улетит же он из форта, как птичка, и не прокопает подземный ход, как крот.

Каждый, кто покинет форт, отдаст себя на милость врага — так же как и любой отряд, спешащий на подмогу, будет расстрелян бандитами, засевшими по обе стороны дороги на склонах за скалами.

Она не заметила, как заснула. Утро она вновь провела на веранде, разглядывая восхитительные вещички торговцев, а потом несколько часов занималась шитьем нового платья, но у нее из головы не шел майор Мередит.

В тот вечер стрельба была особенно ожесточенной, так что от нее звенело в ушах. Орисса, смазав волосы жасминовым маслом, спустилась в гостиную и обнаружила вместе с дядей майора.

— Вот и ты, Орисса! — воскликнул полковник Гобарт. — Я как раз собирался послать за тобой. Несомненно, ты рада будешь узнать, что майор Мередит вернулся невредимым.

— Добрый вечер, — холодно проговорила Орисса, словно они встретились в лондонской гостиной.

Майор поклонился, и ей почудилась в этом поклоне некоторая ирония.

Он явился к ужину не в яркой парадной форме бенгальских улан, а в мундире королевских Чилтернов. Ориссе показалось, что мундир дурно сидит на нем, и она подумала, уж не с чужого ли он плеча.

Ей также показалось, что майор чуть похудел, скулы на его смуглом лице словно стали резче, а загар темнее, чем раньше. Но она убедила себя, что ее просто подводит воображение.

В любом случае точнее определить перемены при неярком свете масляных ламп было невозможно.

Ужинать они сели втроем, и девушка отметила, как жадно Мередит накинулся на еду.

Орисса, напротив, убедилась, что либо от недостатка свежего воздуха, либо из-за вынужденного безделья у нее пропал аппетит — или так случилось потому, что рядом находился человек, о котором она постоянно думала и который в ее грезах превращался во все большую и большую загадку?

Она очень хотела порасспросить его.

Где он пропадал в этом маленьком форте? Почему она не видела его с того самого вечера, как приехала?

Но она отлично понимала: пока в столовой слуги, ни о чем нельзя говорить откровенно.

Наконец они вернулись в гостиную, но ни ее дядя, ни майор Мередит не притронулись к портвейну.

Орисса обратила внимание, что майор, войдя последним, плотно закрыл за собой дверь. Затем он приблизился к камину. Было в их поведении что-то нервозное. И прежде чем он или ее дядя заговорили, Орисса догадалась: сообщение будет исключительной важности.

Она села на диван и с интересом посмотрела на них. Ее глаза на маленьком личике казались огромными.

— В чем дело? — спросила Орисса.

— Новости, которые принес Мередит, не из приятных, — ответил полковник Гобарт. — В горах скопилось столько воинствующих туземцев, что штурма можно ожидать в любую минуту.

Орисса, ни слова не говоря, продолжала пристально смотреть на своего дядю.

— Власти, конечно, скоро поймут, что линия связи с нами повреждена, но вряд ли они встревожатся, — чтобы не выдать своего беспокойства, полковник старался не встречаться с Ориссой взглядом, — в горной местности лавины часто сносят телеграфные столбы или обрывают провода, так что, несмотря на наше молчание, они спешить к нам не станут, сочтя, что если мы в опасности, то непременно пришлем сообщение каким-нибудь другим способом.

— Но вам не удалось это сделать, — пробормотала Орисса.

— Поэтому Мередит настаивает, — продолжал ее дядя, — что единственный способ снестись с британскими силами в Пешаваре — это предоставить ему возможность добраться до них и объяснить ситуацию.

Орисса недоумевающе помолчала, прежде чем спросить:

— Но почему вдруг он добьется большего успеха, чем кто-нибудь другой? Вы сами утром сказали мне, что двое уже лишились жизни, когда пытались выбраться из форта, чтобы передать сообщение.

— У Мередита свои методы проникновения как сюда, так и отсюда, — ответил полковник Гобарт.

— Так вы, значит, были именно там… вчера вечером? — Орисса перевела взор на майора Мередита.

Он ответил молчаливым поклоном.

— В стане врага майор Мередит сумел найти одного пройдоху, — рассказывал ее дядя, — который за немалые деньги согласился пойти в Пешавар. Может быть, посланцу повезет, а может быть, и нет. На самом деле майор Мередит подвергался невероятному риску: если бы его разоблачили, то растерзали бы на месте.

По чуть изменившемуся голосу полковника Орисса поняла, что дядя уже сделал выговор майору Мередиту за чрезмерный риск, с которым тот действовал, подвергая свою жизнь столь очевидной опасности.

— И все же, — полковник быстро взглянул на майора, — Мередит уверен: он должен пойти сам и лично убедиться, что посланец благополучно добрался до нашего командования и что будет отправлено достаточно войск. В случае штурма мы не устоим.

— Это… не может быть… правдой! — едва слышно прошептала Орисса.

— Факты — упрямая вещь, дорогая моя, и с ними приходится считаться, — ответил ее дядя.

— Да, конечно, — пробормотала Орисса, всеми силами стараясь, чтобы голос не выдал ее ужаса.

Она не могла взять в толк, зачем дядя пугает ее, рассказывая все это. Наконец ответ прозвучал:

— Майор Мередит убедил меня, что его план — единственная возможность спасти людей, находящихся в форте, да и сам форт от гибели.

Губы полковника сжались в жесткую тонкую нить.

— Падение форта никак не повлияло бы на ход военных действий, но означало бы великое бесчестье для англичан и, несомненно, воодушевило бы племена на новые нападения.

— Это понятно, — кивнула Орисса.

— Поэтому мы будем держаться любой ценой, — продолжал полковник. — Это решено, и майор Мередит покидает форт сегодня вечером.

Взгляд Ориссы опять устремился на майора. А дядя тихо добавил:

— Ты идешь с ним.

В первый момент Ориссе показалось, что она ослышалась.

— Вы… мне… идти… с ним?

Полковник опустился на диван и взял ее руку в свои.

— Дорогая моя, как это ни ужасно, но это абсолютно необходимо. Мне пришлось выбирать: либо позволить тебе остаться здесь и надеяться на чудо — на прибывшие вовремя войска, либо отпустить тебя с майором Мередитом, который заверил меня в том, что если кто-то и может проводить тебя в безопасное место, так это он.

— Но я бы предпочла остаться с вами! — поспешно воскликнула Орисса.

Она ощутила леденящий ужас — не только из-за поджидавших ее неведомых опасностей, но в гораздо большей степени из-за того, что придется быть наедине с майором Мередитом.

— Мне тоже не хотелось бы расставаться с тобой, — ответил полковник Гобарт, — но надвигающаяся битва со столь многочисленным противником грозит оказаться чрезвычайно кровавой, такое зрелище — не для женских глаз, а кроме того…

Он замялся, явно подыскивая нужные слова.

— Ваш дядя пытается сказать вам, — вмешался майор Мередит, — что в случае захвата форта кому-то придется застрелить вас.

Орисса побелела как мел, но промолчала. Она знала, что, наученные горьким опытом сипайского бунта, англичане ни за что не оставят женщину на милость объятых жаждой крови восставших.

— Я… понимаю, — тихо проговорила она дрожащим голосом.

Ее дядя встал.

— Я не сомневался в твоей стойкости, Орисса, — сказал он. — Ты выросла среди военных, и ты держишься именно так, как я и ожидал от тебя в подобных обстоятельствах.

Орисса слабо улыбнулась на его похвалу.

— Но как я могу выйти-с майором? — спросила она. — Что я надену? Мне ведь потребуется другая одежда.

— Конечно, — подтвердил майор Мередит, — но важно одно: никто даже в этом доме не должен видеть, что вы уходите, или знать, как вы переоделись.

— Это тоже понятно.

— Поэтому, пожалуйста, сейчас поднимитесь наверх и скажите своему слуге, что сегодня вы хотите лечь рано и не желаете, чтобы вас утром беспокоили. Потом полковник, если сочтет нужным, всем все объяснит.

Орисса встала.

— Что мне делать дальше?

— Отправьте слугу во флигель, подождите немного, чтобы убедиться, что он ушел, и спускайтесь вниз. Сюда заходить больше не нужно, отправляйтесь сразу же в кабинет вашего дяди, благо он выходит в сад. В холле слуг не будет. Их разошлют по различным поручениям.

— Я сделаю все, как вы сказали.

— Было бы замечательно, — добавил майор Мередит, — если бы не возникла неприятная необходимость относить ваши вещи наверх. Не могли бы вы одеться полегче, скажем, в сари, которое было на вас, когда вы приехали?

— Конечно, могу.

Сказав это, Орисса направилась к двери.

Действительно, о чем же еще говорить!

Она все сделала так, как ей сказали: прошла в спальню, позвонила слуге, объяснила, что хочет рано лечь спать, и приказала утром ее ни в коем случае не беспокоить; убедилась, что он ушел, и, надев сари, спустилась вниз по лестнице.

Как и обещал майор Мередит, в холле никого не было, и она добралась до дядиного кабинета в дальней части дома никем не замеченная.

Майор Мередит ждал ее, и он был один.

— Мы должны уйти как можно быстрее, — торопливо проговорил он, — так что, пожалуйста, переоденьтесь в это.

Он кивнул на странный ворох тряпок. Орисса не сразу поняла, что это весьма потрепанная одежда мусульманского мальчика.

— Вы хотите, чтобы я надела… это? — спросила Орисса, ужаснувшись.

Не сдержав ироничной усмешки, майор Мередит заметил:

— Не воображайте, будто вам удалось бы далеко уйти, а тем более пройти через вражеские заслоны в таком виде, как сейчас. За долгие месяцы большинство мужчин изголодалось без женщин.

Орисса вспыхнула от намека, прозвучавшего в его словах, и гневно воскликнула:

— Неужели не нашлось ничего получше… без необходимости показывать ноги?

— Сейчас совершенно неподходящее время, чтобы думать о девичьем стыде, — язвительно проговорил он.

Его слова взбесили Ориссу:

— Видимо, вы вознамерились сделать нашу вынужденную прогулку настолько неприятной, насколько это возможно.

— Вам вообще не следовало приезжать сюда, и вызволять вас отсюда будет очень непросто.

— Вы действительно так беспокоитесь обо мне? — саркастически спросила Орисса. — Так вот — у меня нет никакого желания сопровождать вас, майор Мередит. Я уверена, было бы гораздо проще остаться и драться.

Если она хотела досадить ему, она этого добилась.

— Могу с чистой совестью заверить вас, леди Орисса, — ледяным тоном процедил он, — что я гораздо охотнее предпочел бы остаться здесь, чтобы драться, и вы глубоко заблуждаетесь, воображая, что я горю желанием обременять себя плаксивой женщиной.

Получи она пощечину, Орисса не пришла бы в большую ярость.

Она набрала полную грудь воздуха, чтобы гневно отчитать его, но тут в комнату вошел ее дядя.

— Вам нужно спешить, — встревоженно сказал он. — Чем дальше вы окажетесь от форта к рассвету, тем в большей безопасности будете.

— Я прекрасно знаю это, сэр, — ответил майор Мередит. — Так убедите вашу племянницу переодеться в ту одежду, которую я достал для нее.

— Конечно, — согласился полковник Гобарт. — Поторопись, Орисса, мы будем ждать снаружи.

Сказав это, он тут же вышел из кабинета, за ним последовал и майор Мередит.

Покорившись неизбежному, Орисса выскользнула из своего сари и, преодолевая отвращение, надела на себя мешковатую одежду мусульман. Она едва успела привести себя в пристойный вид, когда майор постучал в дверь и, не удосужившись дождаться ответа, вошел.

Орисса перехватила его взгляд, скользнувший по ее голым ногам, и вспыхнула.

Между тем Мередит молча встал перед ней на колени и помог надеть на ноги пару прочных туфель, затем, ни слова не говоря, стал обматывать ее ноги полосками грубой шерстяной ткани, как это принято делать у жителей холмов во время холодов, наконец он крест-накрест закрепил обмотки крепкими хлопковыми веревками, чтобы тряпки не сваливались с ног.

Полковник вошел в кабинет, как раз когда майор закончил свою работу.

— Очень предусмотрительно, теперь она не замерзнет, — одобрительно заметил он.

Меняя вечернее платье на сари, Орисса так торопилась, что не распустила волосы, и теперь майор, взяв длинную полосу линялой, но когда-то розовой ткани, умело накрутил из нее тюрбан прямо на голове девушки.

Не успел майор покончить с тюрбаном, как полковник принес со стола блюдце с какой-то бледно-коричневой жидкостью.

— Нам придется подкрасить вашу кожу, леди Орисса, — объяснил майор Мередит. — Но не волнуйтесь, только слегка: многие патаны светлокожи.

Это были его первые слова, обращенные к ней после недавнего столкновения, и она расслышала в его голосе отзвуки былого гнева.

— Она смывается? — спросил вместо Ориссы полковник.

— Мылом — очень легко, — кратко ответил майор Мередит, — но дождь ей не повредит.

Он взял губку и приказал:

— Закройте глаза, леди.

Орисса почувствовала прикосновение мокрой губки к своему лицу, потом к шее, ощутила, как он берет ее руки одну за другой и обтирает их. Мередит старательно трудился, пока кожа девушки не приобрела мягкий золотисто-коричневый цвет.

— Пойду переоденусь в свое, сэр, — сообщил он полковнику Гобарту и вышел из комнаты.

Дядя взял со стола небольшой бокал вина и протянул его Ориссе.

— Это придаст тебе силы в твоем путешествии, дорогая моя, — сказал он, — и знай, я очень горжусь тобой.

Орисса почувствовала, как навернувшиеся на глаза слезы застилают ей взор.

— Ас вами, дядя Генри, ничего не случится? — спросила она.

— Об этом мы будем молить Бога, — ответил полковник Гобарт, — и поверь, если кому и под силу спасти нас, то только майору Мередиту. Я безгранично доверяю ему.

Орисса тихо вздохнула.

Она не стала говорить дяде, до чего же она сейчас ненавидела майора.

Полковник настойчиво вложил бокал в ее руку и сказал:

— Я очень хочу, чтобы ты выпила это, а также это.

Тут она увидела, что он протягивает ей четыре маленькие белые пилюли.

— Что это? — спросила она.

— Лекарство, — ответил полковник, — две противомалярийные и две противодизентерийные.

Щеки Ориссы вспыхнули.

Но она понимала, как затруднительна может оказаться в их путешествии любая болезнь. Она взяла у него все четыре пилюли.

— Запей их вином, — посоветовал он. — Оно поможет им раствориться.

Она послушно положила пилюли на язык и, решив, что вкус у них не очень-то приятный, осушила весь бокал.

Вкус вина, когда она пила его, тоже показался ей весьма странным, такого за обедом не подавали.

— Дядя Генри… — пролепетала она, почувствовав внезапное головокружение и необычное оцепенение.

Голову словно пронзило раскаленной спицей — ощущение было таким сильным, что она даже думать могла с трудом… мысль, едва возникая, таяла…

Она уплывала… уплывала все дальше… она отчаянно боролась с бессилием, так ужасавшим ее… но тело не подчинялось… оно становилось каким-то неживым… наконец сознание и вовсе отключилось…