Глава 2

Открытый экипаж провез их по мосту Галата, построенному немцами в 1913 году на месте прежнего деревянного сооружения.

Внизу, в водах Золотого Рога, трудились большие паромы, между которыми сновали всевозможные маленькие суда.

Еще в свой прошлый приезд в Константинополь герцог знал, что под железными арками моста ютилось множество различных прилавков, а рядом с ними можно было увидеть все что угодно: от снующих мальчишек с газетами, чистильщиков обуви и нищих до больших груд только что выловленной рыбы.

Долли все-таки стремилась пройтись по базару.

Она выискала в путеводителе описание базара с лабиринтом маленьких лавок, где продавалась всякая всячина: от специй до драгоценностей, от корней мандрагоры до пиявок.

Когда они нашли этот базар, он оказался крытым, что создавало странную, почти мистическую атмосферу, напоенную ароматами самых различных специй, которыми были наполнены огромные корзины и стоявшие повсюду мешки.

Для Гарри, никогда еще не посещавшего рынок пряностей, все здесь казалось любопытным. Но Долли торопила их идти дальше и переговаривалась с гидом, прибывшим к яхте вместе с экипажем и, очевидно, понимавшим, что она желает найти драгоценности.

Герцог, как казалось Гарри, был утром в приподнятом настроении, и он приписывал это новому впечатлению, полученному вчерашним вечером.

Когда он привел Гарри в свою каюту и рассказал о встрече с женщиной, Гарри сначала отнесся к этому с подозрением.

— Ты сам веришь, что князь, который, как ты говоришь, обладал высоким положением в Санкт-Петербурге, действительно скрывается здесь, в Константинополе?

— Прочти сам письмо, — ответил герцог. — Я хоть и не видел никогда почерка князя Ивана, но совершенно уверен, что письмо написано образованным человеком.

Гарри прочел письмо и вынужден был согласиться с герцогом.

— А как выглядела женщина?

— Мне трудно было разглядеть ее, — ответил герцог. — Лицо было в тени, но совершенно очевидно, что она хорошо образованна и почти в совершенстве владеет английским.

Он рассказал Гарри о сандвичах.

— Когда я заметил ее движение, — сказал он, — я подумал, что она взяла еще один сандвич с тарелки, чтобы отвезти его князю, но на самом деле она могла прятать и тот, который взяла сначала для себя.

— Ты мог бы предложить ей всю тарелку с сандвичами, — сказал Гарри.

Герцог покачал головой:

— Нет, по-моему, она — аристократка, а они все невероятно, немыслимо горды. Я помню, что, будучи в Санкт-Петербурге, считал их самыми гордыми людьми на свете. Они никогда не позволят себе опуститься до бедствующих нищих, берущих милостыню.

— Князь, кажется, готов принять от вас деньги, — сказал Гарри.

— Судя по письму, он намерен продать мне что-то, а это совсем другое дело, — возразил герцог. — И я готов поспорить с тобой, Гарри, что в каких бы тяжелых обстоятельствах он ни находился, он не взял бы деньги просто в качестве помощи.

Ему показалось, что Гарри относится к этому скептически, и добавил:

— Ты не знаешь русских так, как знаю их я. Они — необычные люди, и те, кого не убили большевики, должны испытывать ужасные страдания, чувствуя, что они не нужны никому в мире.

Гарри с удивлением взглянул на него.

Сострадание или сочувствие к побежденным неудачникам. кажется, не были свойственны герцогу, но он смолчал, надеясь, что новое развлечение окажется завтра столь же интересным, как и сегодня.

Базар был заполнен народом, но казалось, никто не покупает ничего ни с лотков, ни в лавках, в которых мало что могли предложить на продажу.

Когда они проезжали по улицам, герцог заметил, что люди, медленно передвигающиеся по грязным разбитым тротуарам, выглядели еле живыми от голода.

Многие дети были босыми, женщина, приблизившаяся к ним за милостыней, вытянула тощую костлявую руку, а ребенок, которого она держала на руках, настолько исхудал, что казалось, жить ему осталось всего несколько часов.

Герцог дал ей несколько мелких монет, и она поспешила прочь, как будто боялась, что он пожалеет о своей щедрости и отнимет у нее то, что дал.

Долли все рвалась вперед, и в своей богатой меховой шубе она смотрелась как-то несуразно среди лохмотьев и аляповатых одеяний окружавших пешеходов.

Многие турчанки все еще носили чадру и кутались в черные бурнусы. Многочисленные густые складки юбок тем не менее не могли скрыть их худобу, свидетельствующую о постоянном голоде.

Долли остановилась, когда гид подвел ее к маленькой лавке, в витрине которой были выставлены несколько дешевых часов и тазик с маленькими монетками из разных стран.

Долли бросила на витрину презрительный взгляд и вошла в лавку вместе с гидом.

Многословно и экстравагантно жестикулируя, он объяснил продавцу, что требуется леди.

Старый лавочник, выглядевший жалким и каким-то застывшим, лишь пожимал плечами.

Он коротко ответил что-то гиду, и тот сказал Долли:

— Он говорить, леди пришла слишком поздно. Два-три года назад хорошие украшения очень дешевые. Теперь все ушло!

— Куда они ушли? — настаивала Долли.

Последовал долгий обмен словами, из которого удалось наконец выжать информацию, что заморские покупатели драгоценностей скупили все, что было можно.

Герцог, слушавший в дверях, понял, что его предположения сбылись, но Долли все еще не хотела мириться с поражением.

— А как насчет мехов? — спрашивала она гида. — Русские соболя? Должны же они быть где-нибудь в Константинополе?

Гид сказал, что знает место, где могут продаваться какие-то меха, но был не уверен в этом.

— Вези нас туда! — скомандовала Долли.

Они направились к воротам базара.

— Я хочу осмотреть дворец, — объявила внезапно появившаяся возле них Нэнси.

Они с мужем бродили по базару самостоятельно, заглядывая в лавочки, рассматривая пряности и специи.

Нэнси подошла к герцогу.

— У всех этих людей очень печальный вид, — сказала она. — Им почти нечем торговать и добывать себе пропитание. Что станет с ними?

— Думаю, более устойчивое правительство со временем что-то сделает для народа, — произнес герцог без особого оптимизма.

— А что случится к тому времени с детьми? — тихо и печально спросила Нэнси.

Не найдя ничего на базаре, они последовали за Долли, выйдя из-под навеса на солнечный свет.

Яркое солнце сверкало на стройных минаретах и величественных куполах. Город выглядел прекрасным, но трудно было не думать об иллюзорности этой красоты, когда улицы были такие неубранные, а люди такие убогие.

Они долго ехали по узким улочкам, все еще вымощенным булыжником, с выстроенными по обеим сторонам домами, почерневшими от времени и запущенности.

Проводник остановил экипаж в грязном дворе и вошел в высокий дом с выбитыми стеклами.

Он задерживался, и герцог сказал:

— Я чувствую, что сегодня у нас будет очень неудачный день.

— Я уверена, что у них есть кое-что припрятанное, — настаивала Долли, — вот только бы нам найти это.

Она взяла герцога за руку.

— Помоги мне. Бак! — взмолилась она. — Ты же умеешь находить то, что нужно, а я так хочу сувенир из Константинополя.

— Но я не могу купить тебе того, что невозможно достать, — отвечал он.

— Но ты поговори с гидом. Скажи ему, что можешь заплатить много денег, если он достанет что-то ценное.

— Если бы у него хоть что-то было бы, — сказал герцог, — он предложил бы нам, можешь быть уверена!

Гид возвратился и подошел к экипажу вместе с пожилым горбуном, кутавшимся от холода в старую шаль, наброшенную на плечи.

— Этот человек говорить, — объяснил гид, — он находить леди меха к вечеру. Медвежьи или козьи, но ничего другого.

— Зачем мне такая дрянь! — резко ответила Долли. — Должны же быть где-то соболя, если мы так близко от России!

Гид перевел это горбуну, который лишь повторил то, что сказал ювелир: все соболя, которые были в Константинополе, скуплены несколько лет назад.

— Ты оказался прав, — сказала Долли герцогу, — и я разочарована.

Она говорила так, как будто он был виноват в этом, и Гарри подумал, что, возможно, ее ждет еще приятный сюрприз, если у князя Ивана действительно окажется сокровище, которое стоит приобрести.

Зная, как Долли умеет навести на всех уныние, если не получает того, что хочет, Гарри предложил всем найти местечко, где можно будет выпить чего-нибудь.

— Нам не следует ничего здесь есть, — сказал он, — но должен же быть ресторан, где мы можем выпить кофе или же бутылочку турецкого вина.

— О, пожалуйста, посмотрим сначала сераль! — попросила Нэнси. — Он должен быть где-то поблизости.

Узнав, что Топкапи Сарай был всего лишь в пяти минутах езды отсюда, они отправились ко дворцу, сопровождаемые бормотанием неугомонного гида.

Долли повеселела при виде огромных стен дворца, его башен и внушительного входа.

— Наконец мы увидим гарем, — сказала она.

Гид, сидевший на козлах рядом с кучером, услышал ее слова и, обернувшись, сообщил:

— Леди видеть сокровища султана.

Глаза Долли засверкали.

— Это то, что я хочу! — воскликнула она.

Они вышли из экипажа и направились к огромным воротам.

— Теперь здесь обиталище призраков евнухов, одалисок, мальчиков-пажей для утех, пьяных визирей и изгнанных султанов, — издевался Гарри.

Герцог не слушал их болтовни. Он думал о том, что дворец, построенный султаном Мехметом, был подобен городу, население которого одно время доходило до пяти тысяч человек.

Дворец был не только официальной резиденцией султана, но и местом заседаний правительства империи.

Гид провел их во внутренний двор.

Он сообщил о том, что первые ворота назывались» Баб-И-Хамаюн»— Ворота Верности, на которых выставлялись головы обезглавленных чиновников.

Следующие ворота, весело разъяснил он, назывались Воротами Покоя, рядом с которыми находилась плаха палача н водяной кран, под которым он мыл руки после экзекуции, Пройти через Ворота Счастья означало мгновенную смерть!

Повсюду было пусто, грязно и уныло. Но вот по настоянию Долли гид провел их в третий двор, где были собраны и помещены в музей сокровища, оставленные султаном.

Долли наконец-то дождалась того, чего жаждала: она глазела, раскрыв рот, на алмаз весом в 86 карат, на рубины, жемчуга, кофейные чашки, усыпанные бриллиантами, и изумруды четыре дюйма в длину и четыре дюйма в ширину.

Изумруды были и вправду фантастическими, но герцог и Гарри, потрясенные, глядели на одну из самых поразительных реликвий Константинополя: мощи, которые, как полагали, были правой дланью святого Иоанна Крестителя.

Долли взяла герцога под руку.

— Пойдем, взгляни на эти изумруды. Бак, — умоляла она. — Я так надеялась их найти. Это именно то, что я хочу.

— Сомневаюсь, что они возьмут любую сумму, даже самую баснословную, за меч султана или за изумруды, которые он носил на своей чалме»— сухо ответил герцог.

— Какой от них прок, когда они тут заперты, никто даже не смотрит на них?

— Они будут привлекать туристов, — сказал Гарри»— и я совершенно уверен, что Мустафа Кемаль рассчитывает на то, что туристы принесут в страну иностранную валюту, которая сейчас так ему необходима.

Долли не слушала и лишь бегло осмотрела остальные части дворца.

Она сразу согласилась с предложением Гарри выпить где-нибудь кофе или вина.

Гид отвез их в ресторан, довольно обшарпанный, но сказал, что лучшего ресторана в городе не найти.

Они сели за столик, и герцог сразу заметил, что официанты в ресторане были не турками, но по сравнению с посетителями принадлежали к людям высшего класса. Они сновали от столика к столику с подносами в руках и старательно обслуживали клиентов, постоянно жаловавшихся на обслуживание и еду.

Нэнси тоже наблюдала за ними и тихо сказала герцогу:

— Мне кажется, для них сохранить работу — вопрос жизни и смерти.

— Я тоже подумал об этом, — ответил он.

В этот момент молодой официант уронил банан из чаши с фруктами.

На его лице появилось выражение настоящего ужаса, и другой официант быстро накрыл банан салфеткой и унес его как раз вовремя, поскольку из-за большой ширмы, отделявшей зал от кухни, вышел владелец ресторана.

Это был дородный турок с большим животом и острыми черными глазами, не сулившими ничего хорошего тому, кто в чем-либо провинился бы.

Герцог заказал кофе и бутылку вина, но никто не смог пить ни» того, ни другого.

Гарри пригляделся к тому, что пили другие, и сказал:

— Знаете, что нам следовало бы заказать?

— Что? — спросила Нэнси.

— Шербет. Я где-то читал, что это особый напиток, приготовляемый турками.

— Из чего его готовят? — спросила Нэнси.

— Они делают его из лимона, сахара и многих других ингредиентов, но он может показаться нам не очень вкусным.

— Лично я не намереваюсь его пробовать, — твердо заявил герцог. — Вернемся-ка лучше на яхту. Нас ведь предупреждали ничего не есть и не пить в Константинополе, так что нам некого будет винить, если мы заболеем.

Его глаза встретились со взглядом Гарри, и они оба поняли, что им следует быть в форме сегодня вечером.

Долли и Нэнси не были против возвращения, и на обратном пути в экипаже воцарилось всеобщее молчание, словно увиденное за день ввергло их в уныние.

Когда они вновь проезжали по мосту над сверкающими водами Золотого Рога и увидели тонкие изящные минареты, вырисовывавшиеся на фоне голубого неба, то поразились контрасту между красотой Жемчужины Востока и удручающим состоянием ее жителей.

— Может быть, в будущем все изменится к лучшему, — сказала с надеждой Нэнси, когда они поднимались на борт яхты.

— Во всяком случае, к худшему изменяться уже некуда! — заметил герцог.

Они поздно сели обедать, поэтому продолжать экскурсию уже не было смысла.

Они поиграли немного в карты, и после чая герцог сказал, что собирается поработать и просит не отвлекать его.

— А я отвлекаю тебя? — спросила Долли ласковым тоном. — А я этим и хотела заняться!

Герцог не отвечал, и она продолжала:

— Если тебе хочется побыть одному, я пойду лягу и почитаю.

Я взяла с собой потрясающий новый роман Мишеля Арлена.

— Дай мне почитать, когда закончишь, — сказала Нэнси. — Я обожаю, как он пишет!

Они ушли в свои каюты, Джордж последовал за своей женой, и герцог остался наедине с Гарри.

— Который час? — спросил он. — Если мы выйдем слишком рано, мы можем обнаружить себя.

— Сейчас без четверти шесть, — ответил Гарри. — Если ты не хочешь, чтобы тебя заметили, то лучше надень темное пальто.

Он взглянул на белые брюки герцога, в которых он обычно прогуливался на яхте.

— Я так и собирался сделать, — ответил герцог, — тем более что вечером нам, не обойтись без пальто. Когда солнце садится, здесь становится очень холодно.

Он говорил обычные вещи, но по его тону Гарри понял, что герцог, предчувствуя приключение, уже не ощущает прежней скуки, от какой страдал буквально вчера, до получения письма.

— Надеюсь, мы не разочаруемся, — сказал Гарри, — если вдруг все это окажется лишь ловким трюком для выманивания денег за какое-нибудь дешевое украшение.

— Я бы удивился, если бы князь Иван не дал нам нечто, стоящее наших денег, — ответил герцог. — Между прочим, я не беру с собой слишком много денег, на случай если нас пригласят на прогулку.

— Очень разумная предосторожность, — заметил одобрительно Гарри.

Подождав еще немного, они без трех минут шесть надели пальто и нарочито медленно вышли на палубу будто бы прогуляться.

Возле трапа дежурил один матрос из команды герцога, и, проходя мимо него, герцог сказал:

— Мы с сэром Гарольдом идем прогуляться. Если кто-нибудь спросит меня, скажи, что я буду через час.

— Слушаю, ваша светлость, — ответил вахтенный.

Они сошли на пустынную набережную.

Когда они шли по талому снегу булыжной мостовой, Гарри думал, а не ведется ли сейчас за ними слежка.

Они дошли до конца набережной, и герцог, не видя никакого экипажа, подумал, что женщина не сдержала слово.

Но тут же он заметил какую-то повозку на другой стороне дороги. Гарри тоже увидел ее, и они молча направились к ней.

В старый крытый экипаж была впряжена тощая лошаденка с торчавшими ребрами. Кучер скорчился на козлах, словно задремал, безразличный к тому, сможет ли он что-нибудь подзаработать или нет.

Когда они приблизились к экипажу, его дверца открылась, хотя никого рядом не было видно.

Герцог шагнул вперед, чтобы заглянуть в экипаж, и услышал вдруг резкий голос:

— Быстро! Садитесь быстро!

Это был приказ. Герцог повиновался, и вслед за ним в экипаж вскочил Гарри, захлопнув за собой дверцу.

Лошадь сразу тронулась с места, — За вами никто не шел?

Женщина спросила шепотом, будто боясь, что ее могут услышать.

— Не думаю, — ответил герцог. — Кажется, никого не было.

Женщина повернулась назад и встала коленями на сиденье, глядя в маленькое заднее окошечко экипажа.

Стекло потрескалось в нескольких местах, но женщина все-таки вглядывалась в него, и через несколько секунд, облегченно вздохнув, она вновь уселась на сиденье.

Герцог сказал:

— Позвольте представить моего друга сэра Гарольда Нантона. Вчера, после того как вы ушли, я вспомнил, что вы не назвали мне вашего имени.

— Сейчас это не важно, — сказала женщина тем же холодным, отчужденным голосом, который запомнился ему, д — Может быть, вы скажете, куда мы едем? — спросил герцог.

— В этом тоже нет необходимости. — ответила она. — Если ваша светлость наберется терпения, все объяснится со временем.

По ее тону герцог донял, что она не хочет говорить с ним.

Устроившись поудобнее, насколько это было возможно, в углу плохо обитого экипажа на слишком жестких рессорах, он погрузился в молчание.

Герцог хотел бы знать, что думает сидящий напротив него на маленьком сиденье Гарри.

Он был уверен, что тот пытается разглядеть их спутницу, вглядываясь в потемки экипажа.

Улицы, по которым они ехали, были освещены очень слабо, и, хотя они проезжали по мосту Галата, герцог не смог запомнить каких-либо других ориентиров или рассмотреть женщину, сидящую с ними.

Она не говорила ничего, но он сильно, почти физически, причем совершенно удивительным образом ощущал ее присутствие.

Будто какие-то энергетические вибрации исходили от нее, и герцог с какой-то необычной интуицией чувствовал, что она настроена к нему враждебно.

Все это было довольно странно.

В какой-то момент он ощутил себя как на войне, лицом к лицу с врагом, когда каждая минута может оказаться последней.

Они ехали примерно минут двадцать пять, и когда экипаж стал замедлять ход, женщина заговорила.

— Побудьте здесь секунду, — сказала она, — я выйду и посмотрю, нет ли кого-нибудь поблизости. Если никого не будет, я пойду вперед и открою дверь дома. Быстро пройдите по короткому проходу к двери. Не задерживайтесь и не вглядывайтесь.

Она не стала дожидаться ответа, поскольку экипаж остановился, открыла дверцу и вышла из него.

Сквозь грязное окошко они увидели, как она взглянула направо и налево и пошла вперед.

— Пошли за ней! — сказал герцог. — Бог знает, во что мы позволили втянуть себя!

— Должен признать, что меня все это несколько настораживает, — заметил Гарри.

Они пошли по небольшому проходу, как сказала женщина, и услышали, как отъехал экипаж.

Герцога вдруг осенило, что им трудно будет добраться до яхты, но ему ничего не оставалось, как только войти в узки» проход, за которым ждала их женщина.

Она закрыла дверь, и они оказались в полной темноте.

— Оставайтесь здесь! — скомандовала она. — Когда я открою следующую дверь впереди, станет достаточно светло, чтобы вы увидели, куда идти.

С этими словами она отошла, и через несколько секунд Появился слабый свет, указавший им дорогу.

Герцог пошел вперед и очутился в комнате, расположенной, видимо, с задней стороны дома. К его удивлению, она была освещена двумя свечами, стоявшими на полу.

В комнате совершенно не было мебели, стояли лишь два деревянных ящика, на которых, будто отдавая дань комфорту, лежали два грубых мешка.

Со стен отслаивалась краска, а окна были заколочены досками.

Герцог огляделся вокруг, затем вопросительно посмотрел на женщину.

—  — Пожалуйста, садитесь, — сказала она. — Я скажу князю, что вы уже здесь.

В дальнем конце комнаты была другая дверь, и она вошла в нее и закрыла за собой.

Герцог сел на один из деревянных ящиков, Гарри — на другой.

— Как ты думаешь, что все это значит? — шепотом спросил Гарри.

— Бог знает, — ответил герцог.

— Мне кажется, что этот дом не жилой, — сказал Гарри чуть громче.

— Пожалуй, это так, — согласился герцог.

Дверь, за которой скрылась женщина, снова открылась, и в комнату вошли двое мужчин.

Герцог с изумлением смотрел на них.

Оба они сильно обросли бородой и были в грязных лохмотьях, какие они видели на нищих на улицах.

У герцога мелькнула мысль, что их с Гарри обманом завлекли в западню. Но тут заговорил один из мужчин.

— Добрый вечер, ваша светлость!

Герцог внимательно глядел на него.

— Не вы ли?..

— Да, я — Иван Керенский.

Герцог хотел было подняться, чтобы приветствовать его, но, к его глубокому изумлению, князь вынул из-под своих лохмотьев револьвер и направил на него.

— Я просил вашу светлость прийти сюда, — сурово сказал он, — чтобы потребовать от вас содействия, в котором нуждаюсь и не могу получить иным способом.

— Потребовать? — спросил герцог. — Неужели, о чем бы вы ни пожелали просить меня, нельзя исполнить разумным и цивилизованным образом?

— Сомневаюсь, что при других обстоятельствах вы стали бы меня слушать, — с горечью в голосе ответил князь.

— В этой ситуации у меня, конечно, нет иного выхода, как только выслушать, что вам от меня надо, — сказал герцог.

Он говорил холодно и спокойно, но был тем не менее сильно поражен не только поведением князя, но и его внешностью.

Неужели перед ним был тот обходительный, элегантный, красивый мужчина, дипломат до мозга костей и кончиков пальцев, которого он знал в Санкт-Петербурге?