Слуги были удивлены, увидев хозяина. Обычно герцог задерживался за полночь, а иногда и до рассвета, — в Монте-Карло это было в порядке вещей.

Грум открыл дверцу, и герцог сел в экипаж.

— На яхту, — коротко приказал он.

Колеса застучали по извилистой дороге, круто спускавшейся к гавани.

Герцог откинулся на сиденье, радуясь, что никто в эту минуту не видит его лица, перекошенного от злости.

Те, кто слышал его в палате лордов, знали, что он не только умен, но умеет убедительно и вместе с тем жестко настоять на чем-то.

Несколько законопроектов были приняты исключительно благодаря его настойчивости, и премьер-министр был признателен ему за поддержку.

Слуги считали герцога справедливым и великодушным хозяином, но к тому, кто позволял себе проявить вероломство или небрежность, он был поистине беспощаден.

Коляска подъехала к причалу; герцог торопливо спрыгнул на землю и широкими шагами направился к своей яхте, бросив лакею:

— Сегодня ночью вы мне не понадобитесь.

Вахтенный матрос у трапа, так же как и остальные слуги, был удивлен столь ранним возвращением герцога.

— Добрый вечер, ваша ев… — начал было он, но герцог перебил его, сказав сухо:

— Передайте капитану Барнету, пусть немедленно снимается с якоря!

— Немедленно, ваша светлость?

— Вы слышали, что я сказал?

— Слушаюсь, ваша светлость! По-прежнему хмурясь, герцог прошел на нос судна и увидел матросов, торопливо выбегающих на палубу.

Многие из них, вероятно, спали, но команда давно привыкла к неожиданным приказам герцога. Он с самого начала предупредил матросов и капитана, что они в любой момент должны быть готовы к отплытию без предварительного уведомления.

И сейчас он не сомневался, что капитан Барнет не удивится, получив приказание покинуть Монте-Карло, — только попросит указать ему курс.

Но если команда яхты привыкла не задавать вопросов в такой ситуации, у личного камердинера герцога они возникли. Этого человека звали Дэлтон, и он начал служить у герцога, когда тот был еще ребенком.

Дэлтон был рассудительным и здравомыслящим человеком. Отец нынешнего герцога всецело ему доверял и потому приставил к своему сыну.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал Дэлтон, подходя к герцогу. — Не знаю, известно ли вашей светлости, что ее светлости нет на борту?

— Известно.

Ответ не допускал дальнейшего обсуждения, но камердинер настаивал:

— Вещи ее светлости еще на яхте, ваша светлость.

— Мне известно и это!

Камердинер поклонился и ушел. Герцог взглянул на берег, в том направлении, где была вилла великого князя, и губы его сжались в полоску.

Он прекрасно понимал, что Имоджин будет потрясена его уходом, тем более что он не предупредил ее о том, что уйдет.

А еще больше она поразится, узнав, что «Афродита» уплыла, увозя с собой не только ее многочисленные платья, но и драгоценности, которыми Имоджин так дорожила.

«Ничего, великий князь купит ей новые!» — со злостью подумал герцог.

Потом ему пришло в голову, что в случившемся есть свои плюсы.

Скверно, конечно, что женщина, которая уверяла, будто любит его, «как никого не любила прежде», позволила себе флиртовать с отъявленным сердцеедом, но было бы еще хуже, если бы она сделала это, уже будучи женой его, герцога.

Теперь он понимал, как глупо было считать, что женщина, которой все восхищались, сможет хранить верность какому-то одному мужчине.

Герцог расценивал это как удар по его гордости и самолюбию.

Он привык, что женщины — и те, кто его интересовал, и те, что были ему вовсе не интересны, — сами падали в его объятия.

А Имоджин дала ему понять, что на нем, как сказала бы его няня, «свет клином не сошелся».

Загрохотала якорная цепь, и когда яхта, покачиваясь, медленно вышла из бухты в Средиземное море, на губах герцога появилась язвительная улыбка.

Дул легкий бриз. Размышляя, какой курс указать капитану, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что ему нравится быть одному.

Он уже не помнил, когда в последний раз мог отдохнуть от смеха, болтовни и шумного общества.

Лондонский дом герцога был неизменно полон друзей и родственников, которые считали, что всегда имеют право остановиться здесь, когда приезжают в столицу.

Зато сейчас, в одиночестве, у него наконец будет возможность спокойно почитать и поразмыслить о делах и о своем будущем.

Яхта была уже достаточно далеко от берега. Оглянувшись, герцог увидел сверкающие огни казино на фоне темных холмов.

Пейзаж был великолепен, и князь с усмешкой подумал о тех, кто гостил у великого князя. Ночи напролет они просиживали за игрой и редко отрывали взгляд от столов, а днем почти все валялись в постелях до самого вечера, пока не приходило время вновь усаживаться за зеленое сукно.

«Игра обладает своей притягательностью, — подумал герцог. — И она столь же обманчива, как и притягательность Имоджин».

И, вспомнив об Имоджин, герцог сказал себе, что чем скорее он забудет ее, тем лучше.

Он не хотел хранить в памяти отвращение и злость, которые она вызвала в нем: он считал эти чувства недостойными.

С самого детства герцог никогда не признавал своего поражения и усилием воли заставлял себя забывать те унижения, от которых страдал в школе.

Эта гордость досталась ему в наследство от знаменитых предков и служила постоянным напоминанием о том, что он не должен никому позволять посягать на его достоинство — за исключением, быть может, тех людей, которыми он дорожит.

В детстве отец рассказал ему, как Гладстон однажды составил список своих врагов и запер его в шкафу.

Несколько лет спустя, достав список и перечитав его, он обнаружил, что в большинстве случаев не в состоянии вспомнить, почему считал врагом того или иного человека.

Эта история произвела на юного герцога огромное впечатление, и с тех пор его излюбленным выражением стало: «Никогда не думайте о своих врагах — это придает им значительности, которой на самом деле они лишены!»

То же самое относится и к Имоджин.

Он велит Дэлтону упаковать ее вещи и сложить в трюм, а по прибытии в Лондон его секретарь проследит, чтобы они были доставлены хозяйке, и на этом все кончится.

«Это был увлекательный роман», — думал герцог. Нельзя отрицать, что он действительно едва не поверил, что Имоджин не такая, как прочие женщины.

Он полагал, что любовь для нее что-то значит и в ее представлении не имеет ничего общего с поверхностными увлечениями, основанными на фальшивой лести, которые были столь распространены при дворе.

Когда король Эдуард был еще принцем Уэльским, о его романах судачила вся Англия.

Не было человека, который не знал бы о его страстном увлечении Лили Лэнгтрай, герцогиней Уорикской, и еще дюжиной других красивых женщин.

В этой связи герцога всегда восхищало безупречное поведение королевы Александры.

Датчанка по происхождению, она неизменно оставалась верной супругой и никогда не показывала в обществе, что расстроена или уязвлена очередным увлечением мужа.

Герцог всегда представлял себе свою жену отчасти похожей в этом отношении на королеву, но понимал, что от Имоджин этого ждать не приходится.

Она слишком хорошо знала, что красива, слишком сильно хотела, чтобы ею восхищались, и была слишком слаба, чтобы отказаться от флирта с любым мужчиной, даже если он, как великий князь, имел неважную репутацию.

Герцог представил себе жизнь в вечном подозрении, что жена ему изменяет, и невозможности доверять ей.

«Если это ждет меня впереди, — сказал он себе, — то к черту всех женщин! Я никогда не женюсь!»

Чтобы избавиться от тягостных мыслей, он решил спуститься в кают-компанию, где неизменно стояли бутылка с шампанским и блюдо тончайших бутербродов с гусиным паштетом на случай, если кто-нибудь проголодается, вернувшись на борт.

Уже на пути к трапу герцог услышал на мостике голоса и понял, что случилось нечто непредвиденное.

Через мгновение он уже стоял рядом с капитаном, который смотрел в подзорную трубу и изучал море.

— Что там? — спросил герцог.

— Не могу сказать с уверенностью, ваша светлость, но, по-моему, это человек. Что-то белое… О Боже, это действительно человек!

— Позвольте мне взглянуть.

Капитан протянул герцогу подзорную трубу, и тот уверенным движением охотника, привыкшего выслеживать оленей, поднес ее к глазам.

Среди волн действительно покачивалось, то исчезая, то появляясь, какое-то светлое пятно. Герцог вгляделся — и ему показалось, что он различает лицо.

— Человек! — сказал он, опуская трубу. — Спустите шлюпку: быть может, несчастный еще жив.

Про себя он подумал, что, вероятно, это какой-нибудь самоубийца, потерявший все за игорным столом.

Такие истории часто можно было услышать в Монте-Карло, хотя на поверку они, как правило, оказывались досужими выдумками.

Яхта легла в дрейф, и матросы спустили шлюпку.

В последний момент герцог тоже решил поехать.

Он подумал, что если тело находилось в воде слишком долго, то не стоит брать его на борт, и ответственность за это решение он возьмет на себя.

Герцогу доводилось видеть утопленников, и он знал, что это зрелище способно вывернуть желудок самого крепкого и выносливого «морского волка».

Стоя на носу шлюпки, герцог напряженно вглядывался в темноту.

Луна уже зашла, и хотя звезды светили достаточно ярко, разглядеть что-либо ему удалось, только когда шлюпка подошла вплотную к покачивающемуся на волнах телу.

К несказанному изумлению герцога, это оказалась девочка — вернее, очень юная девушка, одетая в белое платье.

Раскинув руки, она лежала на воде лицом вверх и была, несомненно, жива, хотя и без сознания. Герцог подумал, что, учитывая расстояние от берега, эта девушка — великолепная пловчиха.

Шлюпка остановилась. Гребцы, подняв весла, смотрели на герцога, ожидая его приказаний.

— Возьми ее за руку, — велел герцог матросу, сидящему на носу.

От звука его голоса девушка, должно быть, очнулась, потому что открыла глаза и слабо вскрикнула.

Увидев шлюпку, она повернулась, явно намереваясь уплыть.

Но не успела: матрос на носу, повинуясь приказу герцога, схватил ее за руку.

— Отпустите… меня! Отпустите!.. Я… хочу… умереть!

Она ожесточенно боролась и, застав матроса врасплох, сумела вырваться из его рук.

Но эти усилия, видимо, окончательно лишили ее сил. Она погрузилась под воду, и на мгновение герцог подумал, что ее уже не спасти.

Но девушка снова всплыла на поверхность, и на этот раз ближе всех к ней оказался герцог. Он проворно нагнулся и подхватил ее под мышки.

Она забормотала что-то бессвязное и начала было сопротивляться, но внезапно обвисла в его руках, и герцог от неожиданности едва успел ее удержать.

В воде она казалась легкой, но втащить ее в шлюпку герцогу удалось только с помощью еще одного матроса.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что «белое платье» на самом деле не платье, а всего лишь ночная сорочка. Она плотно облепила тело девушки, и герцог не мог не отметить, что фигура у нее очень красивая и что она, видимо, старше, чем выглядит.

Шлюпка вернулась к яхте, и герцог без особого труда поднял утопленницу по трапу на палубу.

Весь экипаж, включая капитана и Дэлтона, столпился у поручней. Не тратя времени на разговоры, герцог спустился вниз, кивком позвав за собой Дэлтона.

Он принес ее в одну из пустых кают. Девушка по-прежнему была без сознания, и герцог даже стал опасаться, что она умирает.

Дэлтон торопливо положил на пол несколько больших турецких полотенец, и герцог опустил на них безвольное тело. С девушки ручьями текла вода, и герцог весь вымок.

— Позвольте мне, ваша светлость, — сказал Дэлтон.

— Принеси бренди, — приказал герцог. — И еще полотенца!

— Одну минуту, ваша светлость.

Теперь, при свете ламп, герцог смог лучше рассмотреть спасенную им девушку.

На ней действительно оказалась только ночная сорочка — причем весьма дорогая и сшитая очень искусно. На пальце у девушки он заметил обручальное кольцо и подумал, не выбросил ли ее за борт муж, который хотел таким образом избавиться от жены. Но тут он вспомнил ее слова о желании умереть и утвердился в мысли, что выловил из воды самоубийцу.

Но откуда она взялась? Ему с трудом верилось, что она сумела уплыть так далеко от берега. Среди знакомых герцогу женщин лишь немногие умели вообще хоть как-то держаться на воде.

«Настоящая загадка», — вздохнул про себя герцог. Еще он заметил, что она была не только юной, но и очень хорошенькой, несмотря на то, что сейчас ее портили мокрые волосы, налипшие на щеки и лоб.

Сбросив вымокший смокинг — тесный и не слишком подходящий для такого рода занятий, — герцог решил, что первым делом нужно снять с девушки мокрую насквозь ночную сорочку.

Расстегнув жемчужные пуговицы, герцог, благопристойно прикрыв девушку ниже талии полотенцем, потянул ночную сорочку вверх.

Теперь у него не осталось никаких сомнений в том, что спасенная им девушка действительно великолепно сложена. Поистине ее можно было бы назвать Афродитой, рожденной из пены морской.

«Я слишком поэтичен», — едва ли не со злостью сказал себе герцог.

Всего час назад он ненавидел всех женщин и сейчас корил себя за ту невольную заинтересованность, которую вызвало у него это юное создание, столь неожиданно ворвавшееся в его жизнь.

Приподняв Салене голову и плечи, чтобы окончательно снять сорочку, князь заметил, что кокетка сорочки порвана.

А потом он увидел такое, что с трудом поверил своим глазам.

Плетка князя исполосовала Салене спину крест-накрест, и некоторые рубцы еще кровоточили.

Теперь князю стало ясно, что заставило ее прыгнуть за борт и искать смерти.

Услышав, что возвращается Дэлтон, герцог сдернул сорочку, и торопливо накрыл Салену еще одним полотенцем.

— Вот бренди, ваша светлость, — сказал Дэлтон, ставя на столик бокал, — и два полотенца. Я сейчас принесу еще.

— Неси.

Когда Дэлтон ушел, герцог заботливо вытер Салене волосы и заметил, что они вовсе не были распущены, как он сначала подумал. В них еще оставались шпильки, и прическа, несомненно, была сделана рукой умелого парикмахера. Даже морская вода не разрушила ее окончательно.

«Еще одна тайна», — подумал герцог. Волосы у девушки оказались очень светлыми, и ему вдруг стало интересно, какого цвета у нее глаза.

«Наверное, голубые», — сказал он сам себе.

Девушка все еще была без сознания, когда вернулся Дэлтон с целой охапкой полотенец. Герцог сказал ему:

— Расстели полотенца на кровати и принеси бутылки с горячей водой. Она очень замерзла.

Камердинер расстелил большое полотенце на простыни и маленькое — на подушке.

— Укройте ее пока чем-нибудь, ваша светлость, а я мигом.

С этими словами Дэлтон выбежал из каюты. Герцог подождал, пока он удалится, и только тогда поднял Салену на руки.

Почему-то ему не хотелось, чтобы кто-то, кроме него, видел ее обнаженной. Перекладывая девушку на кровать, он еще раз поразился ее легкости.

«Как кто-то посмел избить такое хрупкое создание?» — подумал герцог.

И тут же спросил себя: а что, если муж уличил ее в измене?

Но даже если и так — все равно столь грубое и жестокое наказание мог придумать только мерзавец.

Уложив Салену на кровать, герцог укрыл ее полотенцем, а сверху еще простыней и одеялом.

Бледность ее щек могла сравниться с белизной простыни, и герцог подумал, что, может быть, лучше не тревожить девушку, но потом он испугался, что, если не привести ее в чувство сейчас, она может впасть в коматозное состояние.

Приподняв ей голову, он поднес к ее губам бокал с бренди и настойчиво произнес:

— Очнитесь! Очнитесь и выпейте это! Почему-то ему казалось, что она вот-вот придет в себя, только ей надо немного помочь.

Его предположения оказались верны: веки ее слегка дрогнули, и, почувствовав у своих губ бокал, она сделала слабую попытку отвернуться.

— Пейте! — повелительно сказал герцог. Салена была слишком слаба, чтобы сопротивляться. Она сделала несколько глотков и, переведя дыхание, попыталась поднять руку, чтобы отстранить бокал.

— Лежите и пейте! — приказал герцог.

— Н-нет!

Голос ее был очень слаб. «Удивительно, — подумал герцог, — как она вообще нашла в себе силы выговорить это слово».

Он настойчиво держал бокал возле ее губ. Превозмогая себя, она сделала еще несколько глотков, и наконец ее глаза открылись.

Она с ужасом посмотрела на герцога и вся напряглась, почувствовав его руку у себя под головой.

— Все хорошо, — сказал он успокаивающе. — Вы в безопасности.

— Н-нет! — вновь с трудом прошептала она. — Нет… нет! Позвольте мне… умереть!

— Слишком поздно, — ответил герцог и осторожно опустил ее голову назад на подушку.

Она пристально смотрела на него, и в ее глазах по-прежнему стоял ужас, но герцог не мог сказать наверняка, видит ли она его или перед ее внутренним взором стоит то, что напугало ее до такой степени, что она бросилась в море.

— Вы в безопасности, — повторил он. — И может быть, скажете мне, откуда вы взялись и куда вас отвезти?

Она молчала. Герцог подумал, что она его просто не услышала, и спросил по-другому:

— Наверное, для начала вам лучше сказать, кто вы? Как вас зовут?

— Са… ле… на, — медленно, по слогам произнесла она.

— А дальше?

Она вскрикнула, но так тихо и слабо, что этот звук был больше похож на писк новорожденного котенка, и закрыла глаза, словно хотела вновь потерять сознание. Герцог увидел, что она дрожит.

Герцог никогда еще не видел человека в таком состоянии и не знал, как себя с ней вести.

И он терялся в догадках, что могло испугать ее до такой степени. Конечно, побои — это ужасно, но герцог понимал, что одних побоев недостаточно, чтобы довести — пусть даже очень хрупкую и юную — девушку до такого состояния.

Он молчал, размышляя. Салена, словно желая посмотреть, не ушел ли он, приоткрыла глаза.

Увидев, что он никуда не делся, она вновь вся напряглась и вжалась в кровать, как будто хотела исчезнуть.

— Вас никто не обидит, — тихо сказал герцог. — И здесь нет ничего, что могло бы вас напугать.

Он не был уверен, что она его поняла. На ее лице было только выражение ужаса, и зрачки так расширились, что казались черными.

Появился Дэлтон с двумя бутылками горячей воды.

— Я положу бутылку в ногах молодой дамы, ваша светлость, — сказал он, протягивая другую бутылку герцогу.

Очень осторожно герцог, приподняв простыню и одеяло, положил бутылку рядом с Саленой.

— Так вам будет теплее, — сказал он. — Вы, наверное, замерзли в воде.

Она вздрогнула так, словно герцог положил рядом с нею змею.

«Что бы с ней ни случилось, — подумал герцог, — это было что-то ужасное».

Он внимательно посмотрел на Салену, отметив ее детское, похожее на цветок лицо, ее огромные, широко расставленные глаза и идеальные очертания дрожащих губ.

«Тот, кто посмел избить ее, — свинья! — с негодованием подумал герцог. — С удовольствием дал бы ему попробовать его же лекарства!»

Дэлтон поднял с пола мокрые полотенца и пропитанную водой ночную сорочку.

Уже выходя из каюты, он остановился и сказал:

— Не разрешит ли ваша светлость принести юной леди одну из ночных сорочек ее светлости? Она будет немного велика, но, я уверен, в ней юной леди будет значительно удобнее.

— Хорошая мысль, Дэлтон, — ответил герцог. — Но пока не стоит ее тревожить. А сорочку ты все-таки принеси — и еще платье и тапочки.

Герцог подумал, что есть какая-то злая ирония в том, что он без зазрения совести использует вещи Имоджин: ведь почти все они были куплены на его деньги.

Салена лежала, полузакрыв глаза, но герцог не сомневался, что она наблюдает за ним.

Так следят за свирепым животным и боятся отвести взгляд, чтобы оно не застало врасплох.

Герцог отошел в дальний угол каюты, чтобы хоть немного ее успокоить, и оттуда сказал как можно дружелюбнее:

— И все же мне нужно знать, что вы намерены делать. Капитан положил яхту в дрейф, чтобы подобрать вас, и теперь ждет от меня приказа, куда направить корабль.

Он говорил медленно, как с ребенком, и чувствовал, что на сей раз она прекрасно понимает его слова. Не дождавшись ответа, он снова спросил:

— Вы желаете вернуться в Монте-Карло?

— Нет! Нет!

Без сомнения, в ее голосе прозвучал неподдельный ужас.

— Тогда куда же?

— Прочь…..

Это было сказано так тихо, что герцог едва расслышал.

— Очень хорошо, — сказал герцог. — Но мы и так плывем прочь от Монте-Карло, и, поскольку у вас нет других предложений, я возьму вас с собой в Танжер, там у меня вилла. Плавание займет несколько дней, и за это время вы, может быть, немного расскажете о себе.

Салена не ответила, и герцог направился к двери.

— Попытайтесь заснуть, — сказал он, уже выходя. — Утро вечера мудренее.

Она по-прежнему не отвечала. Герцог погасил все лампы, кроме ночника у изголовья кровати, и вышел, но тут ему пришла в голову тревожная мысль.

Эта девушка так стремилась покончить с собой — не исключено, что она повторит попытку, когда у нее будет достаточно сил, чтобы встать.

А сейчас она так слаба, что быстро утонет.

Герцог шагнул назад и осторожно закрыл дверь на защелку.

Защелка была с секретом — такими были снабжены все помещения на «Афродите». Тот, кто секрета не знал, не смог бы открыть ни одну дверь.

Герцогу было известно по опыту, что, когда судно стоит в бухте, проникнуть на него, несмотря на охрану, не представляет особого труда, и эти защелки служили мерой предосторожности против воров.

Этот механизм герцог придумал сам, и на яхте, кроме них, было немало других приспособлений, которые делались по специальным заказам.

Герцог с большим удовольствием принимал участие в постройке «Афродиты» и был польщен, когда его друзья, впервые увидев ее в Марселе, дали судну высокую оценку.

Переодеваясь у себя в каюте, герцог подумал, что его неожиданное исчезновение причинит неудобства приглашенным им людям, и решил с утра первым делом послать в Монте-Карло телеграмму и в ней предложить всем оставаться его гостями в отеле «Париж».

Эти люди достаточно искушены, думал он, им не понадобится много времени, чтобы сообразить, почему он уехал, — и уехал один, без Имоджин.

— Ну и пусть сплетничают! — в ярости воскликнул герцог, и неожиданно в голову ему пришло, что, если бы они узнали о случившемся на борту «Афродиты», это был бы куда более лакомый кусочек для сплетен.

Известие о том, что герцог спас из моря полуобнаженную, жестоко избитую незнакомку, взбудоражит их воображение, и они не успокоятся, пока не выяснят личность неожиданного пассажира.

«Что до меня, то я уверен, что никогда ее не видел», — подумал герцог.

Если бы столь юное и прекрасное создание встретилось ему в Монте-Карло, он непременно бы его запомнил.

Позже, уже вернувшись в кровать, герцог снова и снова возвращался мыслями к молодой женщине, которая спала в соседней каюте.

Очевидно было, что она не жила в нищете — свидетельством этому служила дорогая ночная сорочка, которая была на ней. Она носила обручальное кольцо, но была слишком юна и скорее всего вышла замуж недавно.

Она была красива — но, возможно, именно ее красота послужила причиной тому, что теперь она испытывает смертельный страх перед любым мужчиной.

«В одном мы, безусловно, схожи, — сказал самому себе герцог. — В данный момент я ненавижу женщин, а она — мужчин. Ее рассказ, если мне удастся разговорить эту девушку, несомненно, должен быть поучительным».

Утром, когда герцог завтракал, к нему подошел Дэлтон и сообщил, что таинственная ночная пассажирка проснулась.

— Я принес молодой леди кофе, ваша светлость, — сказал камердинер, — и спросил, что она хотела бы на завтрак. У нее такой же испуганный вид, как и вчера, ваша светлость

— Но она что-нибудь тебе ответила? — спросил герцог.

Сам он после ночных событий проснулся с чувством зверского голода.

— Она ответила: «Что угодно!», ваша светлость. Просто — «Что угодно!». И вся дрожала, когда говорила. Наверное, вчера она ненароком упала в воду и так перепугалась, что до сих пор не пришла в себя.

— Да, скорее всего именно так, — сказал герцог небрежно и добавил: — Отнеси даме завтрак, Дэлтон, и возвращайся. Мне нужно с тобой посоветоваться.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Когда Дэлтон вернулся, герцог допивал кофе. Поставив чашку на стол, он повернулся к камердинеру:

— Нам предстоит проявить изобретательность, Дэлтон, и найти юной леди какую-нибудь одежду.

— Я уже думал об этом, ваша светлость.

— И что же?

— Ну, учитывая, что молодая леди такая маленькая, я пришел к выводу, что единственный способ ее одеть — это перешить что-нибудь из вещей ее светлости…

— Разумеется, — согласился герцог. — Об этом я и сам думал.

— Но потом, ваша светлость, — продолжал Дэлтон, — я вспомнил, что у капитана есть дочь четырнадцати лет и он купил ей два платья, когда мы стояли в Марселе. Они сшиты по французской моде и очень славные, а главное — как раз подходящего размера.

— Спасибо, Дэлтон, ты мне очень помог, — сказал герцог. — Предложите молодой леди надеть их, когда она будет лучше себя чувствовать. Если ей понадобится другая одежда, можешь брать из каюты леди Мортон все, что нужно.

— Благодарю вас, ваша светлость.

— И скажи капитану, что я возмещу ему убытки. Я уверен, в Танжере или в Марселе он купит своей дочери что-нибудь подходящее.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Герцог не забыл и лично поблагодарить капитана, поднявшись к нему на мостик.

— Нам очень повезло, ваша светлость, — заметил капитан Барнет, — что мы нашли молодую леди. Минутой позже мы бы ее уже не увидели.

— Само Провидение спасло ее от гибели, капитан, — ответил герцог.

— Очень странно, что такая молодая девушка пыталась покончить с собой, — сказал капитан Барнет.

Герцог вспомнил рубцы на спине у Салены и подумал, что знает хотя бы одну из причин, заставивших ее не дорожить жизнью. Впрочем, он не собирался делиться тем, что увидел, ни с капитаном Барнетом, ни с кем-либо другим.

Спустившись к ленчу в кают-компанию, герцог с удивлением обнаружил там Салену.

От него не ускользнуло, что когда он вошел, она сделала такое движение, словно хотела убежать.

Но герцог загораживал единственную дверь, и поэтому Салена только сжалась в углу дивана, сразу став еще меньше.

— Доброе утро, Салена, — мягко проговорил герцог. — Надеюсь, вы чувствуете себя лучше. Позволено ли мне будет сказать, что платье вам очень к лицу?

Белое платье, украшенное английской вышивкой, было простеньким и недорогим, но действительно весьма шло Салене.

— Б-благо дарю… вас… за… вашу… доброту, — запинаясь, сказала Салена. — Я… хотела… умереть… но только…

Она замолчала, и через мгновение герцог напомнил:

— Только?

— Я умею плавать, и мне было нелегко утопиться. Салена училась плавать в Бате — знаменитых римских термах, — куда ездила с матерью после того, как леди Карденхэм перенесла легкую пневмонию.

В то время Салена была совсем маленькой, и отец неизменно смеялся, видя, как она барахтается в воде.

— Вылитый маленький головастик! — говорил он.

А отец леди Карденхэм жил в загородном особняке, и в парке у него было озеро.

Салена и ее кузены летом плавали через озеро наперегонки и специально опрокидывали лодку, чтобы научиться спасать друг друга — на случай, если они попадут в кораблекрушение.

Салена обожала купаться и очень жалела, что последние два года ей негде было вволю поплавать.

Бросившись прошлой ночью в море, она намеревалась плыть и плыть без остановки, пока не выбьется из сил и не пойдет ко дну.

Никто и никогда ее не найдет, и она избавится от наказания за преступление, которое совершила, не предстанет перед судом, не попадет в тюрьму или, возможно, даже на гильотину.

Воспоминания о стонах князя, о крови, залившей кровать, причиняли ей невыразимые муки.

Она гнала прочь ужасные образы, но они возвращались снова и снова, и Салена была на грани того, чтобы сойти с ума от отчаяния и страха.

Едва взглянув на герцога, она вновь почувствовала тот ужас, который испытала, когда князь избивал ее.

Герцог сел в кресло недалеко от Салены.

— Прошлой ночью, — сказал он, — вы назвали мне свое имя, по крайней мере часть его, и, думаю, хотите узнать и мое. Я — герцог Темплекомский.

По взгляду Салены герцог понял, что его имя ей известно.

— Вы слышали обо мне? — спросил он.

— Значит… мы на «Афродите»?

— Да, так называется моя яхта.

— Она… очень красива.

Салена вспомнила, как они ехали с отцом в экипаже, вспомнила прекрасную яхту, рассекающую волны, вспомнила свою радость…

Тогда она еще не знала, что ждет ее впереди… Салена опять вздрогнула, подумав о князе.

Герцог смотрел, как меняется выражение ее лица, и думал, что еще никогда не видел женщины с такими выразительными глазами, такой маленькой и такой трогательной.

Он был достаточно восприимчив, чтобы догадаться, какие мысли мучают девушку, и понимал, что должен постараться не говорить ничего, что могло бы ее огорчить.

— Надеюсь, вам нравится моя яхта? — сказал он небрежно. — Она совсем новая. Я сам ее спроектировал и очень ею горжусь. У нее много качеств, которыми не обладает ни одно судно этого класса. Когда вы будете себя лучше чувствовать, я устрою вам небольшую экскурсию по «Афродите».

Страх, казалось, ушел из глаз Салены. Немного помолчав, она спросила:

— Так мы… не плывем назад, в Монте-Карло?

— Вы дали мне ясно понять, что у вас нет никакого желания туда возвращаться, — ответил герцог. — Поэтому мы направляемся в Танжер. Прошлой ночью я уже сказал вам об этом, но, боюсь, вы были слишком расстроены и не услышали.

— Мне… показалось, что вы так сказали… Но я боялась, что… неправильно вас поняла.