Дворец Семи Звезд Эпсон, Теннесси 26 ноября, 5:15

Операция захвата похожа на небольшое землетрясение.

Еще мгновение назад люди спокойно занимались своими делами, пусть и не вполне понятными непосвященным, — а те незаметно, что называется, применяясь к местности, прячась за деревьями и кустарниками, пригибаясь, короткими перебежками концентрировались вокруг Дворца; но, в конце концов, землетрясению тоже не понятны дела человеческие. И вот уже все сметено; гром, гул, рык. Хаос. Истошно кричат дети; вопят женщины, разбегаясь и прячась по углам; мужчины на какое-то время теряют всю свою мужественность, столкнувшись с бесчеловечной мощью стихии мира сего, отданного Злу…

А через несколько мгновений все кончается. Снова тихо. Только жизнь уже совсем не та, что прежде. И подчас — все, все приходится начинать сначала.

Грохот выбитой дощатой двери.

— Господи, что это?

— ФБР!

— Не двигаться! Всем стоять!

— Мама! Мамочка!

— У нас ордер на обыск!

— Лечь! На пол, живо! На пол!

— А-а!! Не стреляйте!

— Кому сказано!

— Где Верной?

— Где оружие?

— Уроды! Снимите ваши каски и маски, взгляните нам в глаза, если вы люди!

— Руки за голову!

— Где Верной Уоррен, известный как Вер-нон Эфесянин?

— И воздастся нам по грехам нашим…

— Трое — туда. Осмотрите мастерские. Все здесь переверните вверх дном! Оружие должно быть!

И внезапно безумие заканчивается. Стихия отгрохотала. Невообразимо тяжкие, скрытые в бездне пласты, составляющие твердь земли, твердь юдоли грехов и скорбей, приняли новое положение и опять спокойны. Надолго ли?

Для Молдера тишина настала чуть раньше, чем для остальных.

Первая дверь лишь чуть отвлекла его. Он еще бежал вместе со всеми, еще участвовал в общем действии, для кого-то, быть может, похожим на разгул стихии, на бешеный бег прорвавшей плотину реки или грохочущий сель — но для него бывшим только очередным эпизодом обычной работы. Но, увидев семь звезд, полукругом нарисованных на двери над красиво выведенной надписью «Но узрите меня теперь, ибо я жив во веки веков», он замедлил шаги. Что-то заставило его это сделать. Что-то прозвучало в его мозгу, словно где-то далеко-далеко, за порогом слышимости, лопнула басовая струна или ударил колокол.

Двое оперативников с автоматами, в бронежилетах, глубоких касках и очках на поллица, делавших их похожими то ли на марсиан, то ли на роящихся тяжело вооруженных насекомых, оглушительно топоча по доскам пола, пробежали дальше по узкому коридору. Молдер остановился и, почему-то помедлив мгновение, нерешительно глянул в сторону.

Туда тоже уходил короткий, сейчас совсем безлюдный коридор; стихия, бывшая работой Молдера, выдула из него всех, разметала их по более темным и укромных углам многочисленных помещений обширного и довольно ветхого строения, известного как Эпсонский Дворец Семи Звезд. А в конце этого коридора светилась другая дверь.

Нет, то не было ни магией, ни галлюцинацией. Дверь светилась обычным дневным светом, она вела наружу.

— Кто-то, похоже, предупредил Вернона. Его нигде нет.

— Наблюдатели утверждают, что он не покидал территории Дворца.

— Мы все осмотрели, его нигде нет.

— И оружия нет.

— Дьявол, они успели его где-то припрятать. Простучите полы, здесь могут быть тайные погреба и люки.

— Молдер… Молдер! Что с тобой? Молдер не слышал. Даже голос Скалли не заставил его очнуться.

Потому что он когда-то уже видел эту дверь. Он знал, куда она ведет. Он открывал эту дверь не раз, и не раз закрывал.

Это было сродни безумию. Оно накатило внезапно, как землетрясение. Как группа захвата.

— Молдер, стой. Куда ты?

Он, словно лунатик, двинулся к стеклянной двери, забранной простой, но явно не новой, быть может, еще прошлого века узорной решеткой. Здесь все было таким древним, таким ветхим…

Дверь выходила на зады Дворца, прямо в поле. Американское поле, поросшее высокой, жухлой травой, окантованное вдали купами еще хранящих остатки листвы деревьев… А за деревьями, далеко на востоке, в стороне Чаттануги, в сером утреннем свете угадывались отроги Аппалачских гор.

Только легшая ему на плечо рука Скалли заставила его очнуться.

— Что?

— Куда ты?

Не отвечая, он снова шагнул вперед. В поле.

Тяжелые осенние облака, словно вторые, главные горы, куда более высокие, нежели земные Аппалачи, громоздились над улетающим в бесконечность горизонтом. Горестная, всполошенная суета и всхлипы захваченного государственной стихией Дворца сразу остались позади, далеко. Сухие метелки желтой травы хлестнули Молдера по коленям.

— Молдер, наблюдатели доложили, что здесь, кроме внутреннего двора и пристроек, нет больше никаких убежищ!

Еще шаг, и трава сухо потрескивает, расступаясь. Шумит, словно бы шипит ветер, путаясь в высокой траве. Шипит.

Как и тогда…

Когда?

Да что со мной такое, подумал Молдер, с трудом отводя взгляд от деревьев.

Как они выросли…

— Ты кого-то заметил? — уже с легкой тревогой спросила Скалли, догоняя его.

Молдер сделал еще шаг. И еще. Он не смог бы объяснить, куда и почему идет. Что-то вело его, некое знание, необъяснимое, как инстинкт…

Но что такое инстинкт, как не лежащая вне сознания память миллионов сменивших друг друга поколений?

Никто не знает.

Он едва не оступился, споткнувшись о невидимую в траве кочку.

Потом стали слышны голоса.

В поле не видно было ни души, и ветер шипел и скулил в беспросветном одиночестве — но, словно бы из-под земли, глухо и немного вразнобой доносилось невесть откуда:

— Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом, и старайтесь о сем самом со всяким постоянством и молением о всех святых и о мне, дабы мне было слово — устами моими открыто с дерзновением возвещать тайну благовествования, для которого я исполняю посольство в узах, дабы я смело проповедовал, как мне должно…

Послание к Эфесянам, мгновенно напрягшись, поняла Скалли. Эфесянам… Верной Эфесянин.

— Я тот, кто жил и был мертв потом. Но узрите меня теперь, ибо я жив во веки веков…

Ее рука дернулась к кобуре.

Мужской и несколько женских голосов действительно доносились из-под земли.

Двигаясь мягко и совершенно беззвучно, явно сбросив свое странное оцепенение, Молдер нагнулся и левой рукой повел по траве. Среди тесно сбитых стеблей, переплетенных осенними ветрами, открылась часть дощатой крышки старого схрона.

Пистолет будто сам прыгнул Молдеру в правую руку. Он коротко обернулся на Скалли — та четко, собранно замерла чуть поодаль, держа свой; пистолет обеими руками и целясь чуть ниже крышки, точно отдавая себе отчет, что если придется стрелять — то туда, вниз, уже после того, как Молдер эту крышку откинет.

Молдер откинул крышку.

Безрадостный свет хмурого утра выхватил из кромешной тьмы схрона лицо мужчины, спокойно смотревшего вверх так, будто он был давно готов к этому внезапному появлению, и несколько женских — поближе к мужчине, подальше… У всех в руках были пластмассовые стаканчики с какой-то розовой жидкостью. Молдер буквально рухнул вниз.

— ФБР!

Женщина, сидевшая рядом с мужчиной, торопливо поднесла свой стаканчик к губам, и Молдер лишь каким-то чудом ухитрился в последнее мгновение выбить его из тонких пальцев с коротко остриженными, безо всякого маникюра ногтями. Алая струя выплеснулась в темную глубину схрона. Женщина плюнула Молдеру в лицо.

— Все в порядке, — тихо, успокаивающе произнес мужчина и легким движением ладони погладил женщину по щеке.

Какое право он имеет прикасаться к ней, мелькнуло в голове у Молдера. Пистолет в его правой руке дрогнул. Мужчина смотрел на Молдера чуть презрительно, но понимающе, словно читал его мысли и знал все, что делается у Молдера в душе, и это ему не более чем забавно. И женщина смотрела на Молдера.

Она тоже словно бы светилась.

И в этом тоже не было ни мистики, ни бреда. Просто женщина была знакома Молдеру так же, как та стеклянная дверь, сквозь которую федеральный агент, казалось, когда-то в незапамятные времена, быть может, в раннем детстве, проходил множество, множество раз. Множество раз поворачивал ладонью медную, удобно изогнутую рукоятку, вслушивался в родной скрип петель. Так же знакома. Ее черные волосы, ее большие глаза, навсегда ставшие печальными от нескончаемой и уже привычной душевной боли…

Скалли крикнула сверху:

— Что там, Молдер?

И в последний миг перед тем, как этот простой оклик сдул наваждение из его сознания, словно пух с одуванчика, Молдер понял, что и женщина его знает.

Только не знает об этом.

Федеральный пункт управления местными операциями Чаттануга, Теннесси 9:25

Совещание проходило нервно и немного бестолково. Неприязнь двух служб, участвовавших в утреннем действе, в случаях успеха всегда ощутимо пригасавшая, теперь, после полученной пощечины, снова брала свое. Через каких-то десять минут после начала обсуждения операции Скиннер и весьма интеллектуального вида хлыщ, представлявший руководство Бюро штата, уже глядели друг на друга, как голодные волки из разных стай.

Только вот ни тот, ни другой оленя задрать сегодня не сумел.

— Теннессийское Бюро по контролю за распространением алкоголя, табака и огнестрельного оружия приняло этот звонок пятого апреля, в два тридцать, — взял слово раздраженный Скиннер, и лысина его, раскачиваясь из стороны сторону в такт резко бросаемым фразам, замигала бликом от бившего в окно солнца, точно мигалка полицейской машины. — Он поступил, как удалось установить, непосредственно из так называемого Дворца Семи Звезд в Эпсоне.

Хлыщ сморщился, словно глотнул хинина.

— Включите запись, — велел Скиннер. Скалли машинально перевела взгляд с начальника на магнитофон, катушки которого покорно завертелись. Неистребимая, инстинктивная привычка смотреть туда, откуда слышится голос — будто магнитофон тоже собеседник…

Она перевела взгляд на Молдера.

Молдер с отсутствующим видом смотрел в окно. За окном ничего не было видно, кроме осеннего, ветреного неба; но небо было тем же, что и над полем, по которому он шел, повинуясь непонятному зову, каких-то два часа назад.

Скалли чуть качнула головой и стала смотреть на хлыща. Тот кусал губы.

Раздавшийся из динамиков магнитофона голос показался ей странным. Он был низким, чуть хрипловатым — голос пожилого, всю свою жизнь много курившего и пившего мужчины, который резко, с отвращением выплевывал слова; но чудилось в этой манере нечто нарочитое, словно бы говорил притворившийся взрослым ребенок.

— У меня мало времени, — сообщил магнитофон. — Поэтому не буду много болтать. Я не понимаю, зачем я вообще звоню. Может, из ревности. Слишком уж это все нравится Мелиссе, слишком уж она склонна прощать Вернона. Что бы он ни сказал. Что бы ни сотворил. У него и правда много хороших мыслей. Много. Я с ним почти во всем согласен. Но в последнее время он такое вытворяет… И с кем! С детьми!

Скалли слышала эту запись две недели назад, но, как и в первый раз, снова вздрогнула, когда магнитофон выхаркнул последние слова. В голосе звучало такое отвращение, такое негодование… Трудно было поверить, что неизвестный и впрямь говорит лишь из ревности, или под влиянием какого-либо минутного порыва.

— Я вам точно говорю — это плохо! Это очень плохо! Человеку можно много, даже когда он уверен в своей правоте. Хотя, по-моему, уверенность в своей правоте должна делать человека еще более осторожным. Еще более готовым принять, что он ошибается. Но Вернон никогда не ошибается. То есть это он уверен, что никогда не ошибается. И потому уверен, что ему можно не просто многое — но все. Все. А этого нельзя. Детей мучить нельзя!! Нельзя!!!

— Мы поняли, сэр, поняли, не волнуйтесь так, — раздался голос оператора, принявшего звонок. — Расскажите все толком, по порядку. Как вас зовут?

— Какая разница, Господи! Зовите меня Сидни. Не во мне дело. Дело в Верноне. Он бьет этих детей. И приговаривает из Писания: кто растит ребенка без розги, тот портит его… Но мне кажется, ему это просто нравится. Раньше было не так, но он входит во вкус. Это очень плохо! А знали бы вы, сколько у него оружия. Господом Богом нашим клянусь, с этим оружием можно армию Ким Ир Сена победить!

Странный пример, подумала Скалли. В первый раз, потрясенная общим содержанием сообщения, она не обратила внимания на эти слова. А жаль. Может быть, оговорка Сидни помогла бы вычислить его. Почему он не назвал, например, Вьетнам? Или что-то еще более современное? Вспомнил именно войну едва ли не полувековой давности… Старик, зациклившийся на эпохе начала пятидесятых? Воевал там? Покалечился, быть может? Это же нитка, почему никто не ухватился за нее? Или хватались, да она рвалась?

Скалли покосилась на Молдера. Но Молдер так и смотрел в окно, подперев подбородок переплетенными пальцами, и глаза его были неподвижны и пусты. Казалось, он вообще не слушает.

Как оказалось впоследствии, это было совсем не так.

— Не могу больше говорить! — всполо-шенно раздалось из динамиков. #— Бог ты мой!

Щелчок.

По знаку хлыща из Бюро штата прослушивание остановили. Скиннер недовольно проследил, как это происходит, но смолчал. Ничего не поделаешь: хлыщ ухитрился подать знак на мгновение раньше, чем это хотел сделать сам Скиннер.

— Звонок поступил около полугода назад, — сказал хлыщ, закрепляя успех. — С тех пор Дворец Семи Звезд был взят под наблюдение, и начато следствие по делу Вернона Эфесянина. — Скалли не без злорадства отметила, что он запнулся, с некоторым опозданием сообразив, что взял слово не слишком-то вовремя; именно ему теперь говорить о дальнейшем. — К сожалению, никаких реальных фактов выявить не удалось. Вчера, однако, прокурор штата подписал ордер на обыск Дворца. Поэтому был предпринят утренний рейд. Поскольку приходилось считаться с возможностью наличия у прихожан Дворца оружия, рейд решено было сделать силовым…

Только людей насмешили, подумала Скалли.

— Ваши наблюдатели сработали из рук вон плохо, — с мрачным видом позволил себе маленькое удовольствием Скиннер. — Один из наших, привлеченный к операции буквально в последний момент, нашел подземный бункер, о которым вы и понятия не имели.

— Бункер — это громко сказано, — скривился хлыщ. — Погреб…

— В нем поместилось семь человек.

— Да перестаньте. Все данные вполне точны — и по плану внутренних помещений Дворца, и по количеству прихожан, которых мы там застали. Опасные химикаты мы действительно обнаружили — в точности, где ожидали их обнаружить. Это вы не станете отрицать?

— Не стану, — нехотя согласился Скиннер. Скалли чуть наклонилась к напарнику.

— Откуда ты знал, что там бункер? Молдер на миг посмотрел ей в лицо и вновь уставился в окно. Скалли поразилась, какой у него растерянный, беззащитный взгляд. Лучше не спрашивать пока, подумала она. Что-то с ним опять не так. Скажет сам, когда сможет.

— Я не исключаю возможность утечки, — сказал хлыщ. — Кто-то предупредил Эфесянина. Не зря же он покинул прихожан и вместе с женами уединился в этом отдельном погребе, о котором, тут вы правы, нам не было известно до начала операции. Вынужден признать, ваш сотрудник проявил поразительные способности, — и он саркастически глянул в сторону Молдера; но тот не заметил. — По-моему, не зная о погребе заранее, просто не в силах человеческих было его обнаружить.

— Ах, вот оно что, — с издевкой и почти с удовлетворением протянул Скин-нер. В его голосе так и ощущалось предвкушение лучезарной минуты, когда он сможет потянуть хлыща в суд за клевету на своего младшего коллегу. — То есть вы намекаете, что мой человек связан с Дворцом и сообщил Эфесянину о сроках операции?

— Упаси Бог, — поднял руки хлыщ. — Я просто хотел отметить поразительные способности вашего сотрудника.

— В таком случае — благодарю.

— Не стоит.

А я еще считала нашего начальника не очень приятным типом, подумала Скалли. По сравнению с местным хлыщом он — просто образец рыцарственности и гуманизма! Присутствующие оживились, наблюдая эту маленькую дуэль. Лишь у Молдера, пока шла эта перепалка, не дрогнул ни единый мускул на лице. Скалли снова показалось, будто он где-то совсем не здесь.

— Химикаты химикатами, — проговорил Скиннер, погладив лысину, — но следы Эфе-сянин действительно замел неплохо. Оружия нет. Признаков совершения насильственных действий нет. Ос травил, или крыс — вот вам и химикаты. И все. Я думаю, адвокат Вернона будет стараться провести следствие и суд в двадцать четыре часа, и, боюсь, ему это удастся, а мы ничего не сможем противопоставить.

— Все это время мы будем продолжать поиски на территории Дворца и его угодий, — вставил хлыщ. — Возможно, там обнаружатся и еще погреба.

— Бункера, — сказал Скиннер.

— Схроны, — подсказал кто-то из агентов Бюро штата.

— Так, — проговорил Скиннер. — Оружие оружием, но теперь, раз уж мы ввязались в непосредственное соприкосновение с прихожанами и все они задержаны, надо во что бы то ни стало выявить среди них того, кто звонил. Того, кто назвал себя Сидни.

— Безусловно, — неожиданно легко согласился хлыщ. Впрочем, тут было трудно что-либо возразить.

— Если Верной и его ближайшие подручные узнают, кто дал нам наводку, то, скорее всего, мы найдем уже труп Сидни. Если вообще найдем, — Скиннер глубоко вздохнул. — Всё.

— Все свободны, — тут же проговорил хлыщ.

Шесть человек разом поднялись; в том числе и Молдер, который, как оказалось, хотя бы частью сознания присутствовал на совещании. Кто-то вполголоса заговорил о погоде; кто-то закурил. Пожалуй, теперь можно попробовать снова порасспросить Фокса, продумала Скалли. Но ей опять не удалось.

— Агенты Скалли и Молдер, — неожиданно произнес Скиннер, когда те были уже в дверях. — А вас я попрошу остаться.

Когда остальные покинули кабинет — в том числе и хлыщ, с явным сожалением оглянувшийся назад в страстном, но бесплодном желании узнать, о чем пойдет этот приватный разговор, — Скиннер присел на край стола и чуть исподлобья глянул на подчиненных. Он глядел долго.

— Вы поработаете с Верноном Уорреном по прозвищу Эфесянин, — угрюмо сказал он затем. — Пока он тут, под рукой.

— Что вы имеете в виду, сэр? — с почти издевательской вежливостью уточнила Скалли. Скиннер фыркнул.

— Сам не знаю, — честно признался он. Иногда он позволял себе сделать вид, что играет в открытую. Особенно когда и впрямь играл в открытую. Но, подумала Скалли, у него все равно остается такой вид, словно он лишь делает вид.

Потом она вспомнила хлыща. Нет, лучше уж Скиннер.

— Прощупайте Вернона на предмет его… э… паранормальных способностей.

— Сэр? — чуть подняла брови Скалли.

— Я все сказал.

— Астральное проецирование? Спириту-альный перенос?

— Можете иронизировать, агент Скалли, сколько вашей душеньке угодно. Вы получили приказ.

— Мы полагаем, — Скалли взяла себя в руки и заговорила серьезно, — что Верной просто социопат, параноик. Он прекрасно знает Библию… такая память, такое дословное знание текста, кстати, характерно для некоторых психических расстройств. И он использует это знание, чтобы подчинять людей своей воле и заставлять их делать то, что он хочет.

Она покосилась на Молдера. Молдер молчал. Это начинало раздражать Скалли.

— Верной довел до грани самоубийства шестерых женщин, — неохотно проговорил Скиннер. — Вы сами это видели. Вы сами видели, что не творилось ни малейшего принуждения. Они сами готовы были пить отраву. Поэтому-то нам нечего вменить этому ублюдку в вину… Сами. Он даже на словах ничего не велел им, только молился. Это меня крайне интересует. И тревожит, агент Скалли. Крайне тревожит.

Он помедлил.

— Неровен час, мы получим второй Джонстаун. Вторую Гайану. И тут уж не сошлешься ни на коммунистов, ни на латиноамериканские джунгли, ни на оторванность от людей… Прямо у нас перед носом. Прямо в сердце Теннесси. Чаттануга чу-чу. Поняли?

— Да, сэр, — сказала Скалли.

Молдер молчал.

Девятый полицейский участок Чаттануга, Теннесси 10:45

Там, в схроне, Молдер не успел толком разглядеть Вернона Эфесянина. Все заслонило лицо женщины, внезапной вспышкой возникшее перед ним в душном сумраке и невесть отчего опалившее ему душу. Теперь он постарался вглядеться. Верной был молод и поразительно хладнокровен. И красив. У него было лицо сильного и отнюдь не злого человека, оно могло бы быть даже симпатичным, приятным, располагающим своей спокойной уверенностью и немного стылой, но несомненной внутренней устойчивостью. Если бы не слишком прозрачные, слишком заледеневшие глаза. В них ничего нельзя было прочесть. В них не было глубины, но не было и дна. В них ничего не было.

У него глаза абсолютно безумного человека, думала Скалли, сидя рядом с Молде-ром и глядя на человека, восседавшего напротив. А, между прочим, именно безумцы часто имеют способность подчинять себе нормальных. Нормальные люди слишком часто сомневаются, а вот безумцы не сомневаются никогда и ни в чем. Особенно — в собственной правоте. Вспомнить хоть Гитлера. О, если бы можно было любого чересчур уверенного в своей правоте человека освидетельствовать, как безумца — насколько спокойнее и легче жилось бы людям на земле!

Увы…

Зато глаза пожилого и пухлощекого, отмеченного нездоровой полнотой адвоката, расположившегося рядом с Верноном, говорили слишком о многом. Они то бегали, то принимались суетливо моргать, то с вызовом вперялись в Скалли или в Молдера… Адвокат напускал на себя уверенность. А стало быть, уверен совсем не был.

— Я знал, что вы придете ко мне, — тихо и очень спокойно проговорил Верной, не ожидая вопросов. — Придете за мной. В течение многих веков я это знал. Матфей сказал мне об этом прямо.

Он чуть помедлил. Голос был хрипл ова-лым и бесстрастным — но совсем не походил на прокуренную хрипотцу Сидни. Нет, конечно, подумала Скалли, это не он. С чего бы ему самому доносить на себя? Странная мысль пришла мне в голову, однако… Откуда вдруг? Только из-за того, что некая надломленность ощущается в нем, в этом Верноне? Но, скорее всего, она мне просто мерещится. Усложняю. Он фанатик, какие надломы. Достоевщины тут и в помине нет.

— Узрите: Сатана заключит в узилище некоторых из вас, и бесы его станут пытать вас, и мучить, и проверять крепость вашей веры в течение десяти дней, — Верной чуть улыбнулся. — Будьте верны, и после смерти вас увенчают короною жизни вечной, истинной…

— По-моему, это написано над вратами храма в Смирне, — наконец-то подал голос Молдер. — А ваша церковь — это что-то вроде храма Воскресения в Эфесе, я это понимаю так…

— Моя церковь называется церковью Семи Звезд, — снисходительно ответил Вер-нон. — Она объединяет все семь церквей, получавших откровения. Никто из моих прихожан не имеет ни малейшего отношения к Эфесской церкви Воскресения.

— А вы?

Адвокат заморгал и заерзал.

— Я — другое дело. Я присутствовал, когда Иоанн Богослов принес людям послание Апокалипсиса.

Это не допрос, а коллективный бред, подумала Скалли. Если так пойдет, мы будем беседовать часами. А часы идут, часы дороги. Может, он просто выгадывает время?

— Послушайте, мистер Уоррен, — решительно сказала она, пытаясь взять ситуацию под контроль. Не вовремя на Молдера накатил период задумчивости, ох, не вовремя он снова стал рохлей… Не вовремя… Долго это будет продолжаться, интересно? — Если бы, например, Сидни на поверку оказался неверующим, был бы он увенчан в конце концов короной жизни? Ведь он все же был вашим прихожанином?

— Это провокационный вопрос, — тут же сказал адвокат. — Верной, можете не отвечать. Среди прихожан Дворца Семи Звезд нет ни одного человека по имени Сидни.

Верной опять улыбнулся уголками губ.

— Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, — без запинки начал он снова цитировать свое, видимо, любимое и коронное «Послание к Эфесянам», — против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего примите всеоружие Божие, дабы вы могли противостоять в день злый и, все преодолевши, устоять.

Он умолк. И что, интересно, он хотел этим сказать, растерянно подумала Скалли. Это ответ? Или это уклонение от ответа? Может, он просто издевается над нами, и никакой он не безумец, а просто наглец?

Молдер молчал.

— Спрашивайте по существу, — сказал адвокат и нервно облизнул губы.

Верной остановил его покровительственным мановением левой длани.

— Я не понимаю вас и не хочу понимать, — почти задушевно сказал он, — но я знаю одно. Нет у вас веры даже и с горчичное зерно. Нет. Ни во что вы не верите. Вам наплевать, кто я такой — Джим Джонс или Дэвид Кареш. Вы не понимаете меня и не слышите меня. Сказано: имеющие глаза да увидят, имеющие уши да услышат — но вы слепы и глухи. Мне и не нужно, чтобы вы меня понимали, чтобы верили мне или чтобы я вам нравился. Это ваше дело, ваши проблемы. Это ваша беда — не видеть и не слышать. Я хочу только, чтобы вы на минутку отринули суету, забыли о вашем нелепом греховном расследовании и ради спасения собственных же душ задумались вот о чем. Настанет день, день гнева Его, и могучие люди Господа сокрушат вас. Чем бы вы ни занимались. Каких бы чинов не достигли. Какие бы успехи на поприще вашем не мерещились вам и не сбивали вас с пути. Все — — суета. Не уверовавший в меня будет ввергнут в озеро огненное и серное. Будь то вы, миссис, — он с неожиданной галантностью чуть склонил голову в сторону Скалли, — или вы, агент Молдер, — он перевел взгляд на Молдера и несколько мгновений пристально его разглядывал, впившись пронзительным взглядом ему в лицо, а потом с каким-то непонятным облегчением откинулся на спинку стула, — или хоть этот ваш Сидни, или президент Соединенных Штатов. Все будут сокрушены, если не уверуют. Сам Господь не станет марать рук о тех, кто лишен веры. Это сделают могучие люди Его. Так сказано в откровениях, и так будет. Лишь те, кто уверовал, спасутся. Господь сам охранит их души от зла. Лишь тот, кто уверует в меня, обретет жЪинь вечную, сладостную и наилучшую.

Он замолчал. Адвокат торопливо шевельнулся и проговорил:

— Моему подзащитному пора принимать пищу. Если этот бессмысленный допрос будет продолжен, я обращусь к прокурору штата с жалобой о том, что вы пытаете подследственных голодом.

В одном он прав, думала Скалли, мрачно глядя в спины выходящим. Допрос действительно бессмысленный. Или, как это… воистину бессмысленный. Нам с этим человеком не о чем говорить. Направить его на психиатрическую экспертизу, что ли? Но если его признают вменяемым, будет такой скандал… Нас просто смешают с грязью. А Скиннер добьет.

Молдер молчал.

— Последняя информация поступила чуть позже десяти, — проговорила Скалли, с некоторым усилием заставив себя обратиться к напарнику, как ни в чем не бывало. — На указанное время поиски так ни к чему и не привели.

Молдер чуть кивнул, с отсутствующим видом глядя на нее.

Ей захотелось дать ему оплеуху. Чтобы хоть как-то расшевелить…

— Прихожан Дворца будут выпускать. Территория остается под контролем, но предъявить нам пока нечего, и дело разваливается. Ты меня слушаешь?

— Конечно.

Скалли хмыкнула.

— Время летит, Молдер, — сварливо проговорила она. — Время летит. Пока у нас еще остается эта возможность, надо допросить хотя бы тех женщин, что находились в бункере с Верноном… Но, честно говоря, моя оценка — у нас еще двенадцать часов огня и серы, а потом — тишина. И про Сидни мы ничего не узнаем.

Молдер, опять ни слова не говоря, взял со стола пачку сделанных в управлении шерифа стандартных фотографий задержанных и принялся их перебирать. Скалли, потихоньку закипая, ждала. Наконец Молдер выбрал.

— Давай начнем вот с этой, — негромко предложил, почти попросил он, небрежно бросая пачку обратно на стол и протягивая Скалли фотографию женщины, из рук которой он выбил пластмассовый стаканчик с розовой отравой.

Скалли помедлила, вглядываясь в лицо на фотографии. Красивая… Но очень несчастная, похоже. Впрочем, если жить с безумцем — кто будет счастлив?

Потом она снова подняла взгляд на Молдера и сказала:

— Давай.

11:52

Она старалась держаться очень независимо. Положила ногу на ногу. Небрежно закурила, глядя чуть ли не в потолок. Скалли молчала — если уж Молдер предложил побеседовать с этой женщиной в первую очередь, пусть он и беседует, в конце концов. Чем-то же он руководствовался?

Молдер просто смотрел женщине в лицо.

А женщина старалась не смотреть на Молдера. Куда угодно — в потолок, в стену, на Скалли; только не на него. Они прежде встречались, быть может, с недоумением подумала Скалли. Да нет, не похоже…

Молчать дольше было невозможно.

— Вы имеете право не отвечать ни на какие вопросы в отсутствии адвоката, — механически предупредил Скалли. — Вы отдаете себе в этом отчет?

— Пустяки, — ответила женщина.

— Как вас зовут?

— Мелисса Рид ель.

Это имя Скалли уже где-то слышала. Но ощущение мелькнуло и пропало, нужно было тянуть допрос дальше.

— Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— В каких отношениях вы находитесь с Верноном Уорреном по прозвищу Эфесянин?

— Я его жена. Как и другие его жены, я имею право тоже называться этим прозвищем.

Скалли чуть качнула головой, и в этот момент Молдер наконец разродился вопросом:

— Откуда вы родом?

Женщина запнулась. В ее глазах появилась растерянность, потом какое-то напряжение, будто она силилась что-то вспомнить и не могла. Она перевела на Молдера взгляд и тихо сказала:

— Не знаю.

Молдер чуть кивнул — словно бы именно этого ответа он и ждал. Играет в полную осведомленность, что ли, подумала Скалли с неудовольствием. Зачем? И тут она вспомнила, почему имя женщины показалось ей знакомым. О ней упоминал загадочный Сидни. Мол, только из ревности к ней, в силу ее беззаветной преданности Вернону он решился позвонить… М-да. Чем бы ни руководствовался Молдер, похоже, выбор он сделал правильный. Перспективный, во всяком случае. Опять какая-то фантастическая проницательность, уже во второй раз за сегодняшний день… а до исхода дня еще далеко. М-да. Вот так Фокс.