Глава 10

Измученный физически и морально, Райнасон выключил автопереводчик, забыв отключить провода от Хорнга. Он прошагал через отдающий слабым эхом и покрытый плотным слоем пыли храм и вышел на окружающую его колоннаду.

Уже почти стемнело; темно-голубое небо Хирлая, на котором появились первые точки далеких звезд, стало уже почти черным. Ветер с Равнины все усиливался; он подхватил его волосы и стал неистово трепать их вокруг головы. Райнасон взглянул вверх на появляющиеся звезды, вспоминая тот день, когда Хорнг вдруг, совершенно неожиданно встал и подошел к основанию разломанной лестницы. Он смотрел вверх вдоль той лестницы, мимо того места, где она была обвалилась, мимо разорванной крыши — в небо. Хирлайцы никогда не достигали звезд, но они могли добиться этого. Потребовался бог, или, вернее сказать, не вполне обоснованный закон, переданный им представителями другой разумной расы, чтобы остановить их развитие. И вот теперь пыль и ветер — все, что они им оставили от былого могущества.

Райнасон слышал все усиливающиеся завывания этого ветра, завихряющегося вокруг него, переходящего в погребальные вопли среди колонн Храма. И внутри умирали хирлайцы. Негодяи и проходимцы земной толпы только завершат эту работу; хирлайцы слишком устали для того, чтобы жить. Под их затененными лбами лениво перекатывались грезы — грезы о прошлом. И иногда, возможно, о звездах.

За так называемым алтарем огромная и хитроумно сконструированная машина инопланетян вспыхивала огоньками, чем-то щелкала, зачем-то пульсировала — медленно, на первый взгляд даже по какому-то случайному закону, но зато беспрерывно. Чтобы просуществовать так долго, мозг должен был заниматься самоусовершенствованием, питая свои энергетические ячейки из каких-то источников, о которых Райнасон мог только догадываться, и ремонтируя при необходимости выходящие из строя ячейки. В его банках памяти была заключена память расы, которая была развитой еще тогда, когда древние хирлайцы как раса сами были еще молоды. Пришельцы развились тогда, когда и сама эта планета была еще молодой, пробили себе дорогу к звездам и галактикам, и со временем, когда исторические эпохи начали по какой-то неизвестной причине давить на них, сократили пределы своей экспансии и оказались в этих краевых мирах. И они умерли здесь, на этой планете, падая в пыль, которая была накатана ногами серой расы, шедшей следом за ними.

«До времени», сказал Хорнг; это должно означать — до того, как хирлайцы развили в себе способность к телепатии, до периода, который охватывает их расовая память.

Но Пришельцы все же присутствуют здесь, они живут в этом огромном электронном мозге инопланетян… их наука, знание, оригинальное искусство расы, которая уже завоевывала звезды, когда человечество еще только дивилось таким явлениям, как молния и огонь. Здесь была заключена наука, которая была способна мыслить о войне и жажде знаний как о каких-то вредных категориях, но была неспособна сказать ничего определенного о том, что же полезно на самом деле. Что это — неполная наука? Или просто нормальная наука другой расы, обладавшей иной психологией? Райнасон не мог дать на это ответ.

И потом — эти хирлайцы. От их расы осталось всего двадцать шесть особей, да и те способны только грезить под грандиозными некогда куполами, сквозь которые по ночам были видны недосягаемые для них звезды да силуэты полуразвалившихся конструкций. Двадцать шесть серых, лишенных всякой надежды особей, которые даже ничего ниоткуда и не ждали. И вот пришли земляне.

Райнасон подумал о том, что, возможно, хирлайцы сами по себе являлись частью той информации, которую хотели передать землянам Пришельцы.

Информации о том, что такой ужасающий упадок расы стал возможен лишь как плата за мир, что смерть является неизбежным следствием самоуспокоенности и самодовольства. Хирлайцы успокоили самих себя — тогда, в далеком прошлом. Они сами определили себе меру спокойствия и самоудовлетворенности на тысячелетия вперед, и побудительные мотивы к поиску чего-то нового со временем угасли в них. И это явилось причиной их конца.

«Нет никакой цели».

Райнасона даже бросило в дрожь от такой мысли; он отчетливее почувствовал, как холодный ветер прорывается сквозь его одежду. Это ощущение возвратило его к реальности. Тяжело ступая, он взял несколько дезинтеграторов и отнес их к верхней ступеньке массивной лестницы, по которой вот уже скоро должны были подниматься нападавшие. Он распластался на земле возле лестницы, пытаясь всмотреться в темноту и увидеть какое-либо движение внизу. Но ничего не было видно.

Что-то в поведении хирлайцев продолжало беспокоить его; стоя на коленях в спускавшейся на город темноте, он смог наконец более четко определить, в чем дело. Дело было в отсутствии у них какой-либо надежды хоть на что-то, в неподвижности, которая охватывала их сознание на протяжении веков. Нет цели? Но зато они жили в мире на протяжении вот уже тысячелетий. Нет, причиной их смерти был не только один упадок; они просто задохнулись.

Это не они сами выбрали мир, им его навязали извне. Хирлайцы были на вершине своей мощи, их развитие продолжало набирать силу, как вдруг им пришлось все сразу остановить. Перспектива конца, ожидавшего расу после такой резкой остановки движения по пути прогресса, не играла тогда для них никакой роли: выбор за них был сделан другими. Получив мир, который был им навязан до того, как они сами в процессе своего развития должны были прийти к выводу о его необходимости, они оказались не в состоянии пожинать его плоды. А подавление стремления к научному знанию, что было необходимо для полного искоренения воинствующего инстинкта, вообще оставило их ни с чем.

И во всем этом не было никакой необходимости, продолжал размышлять Райнасон. Древний мозг Пришельцев, основываясь в своих вычислениях на неполных данных, почерпнутых, по-видимому, во время краткого визита на Землю, безусловно мог сделать только осторожные оценки ситуации. Но прото-язык Хирлая был просто неспособен передать такие понятия, как «если» или «возможно», и суждения машинного мозга, носившие чисто рекомендательный характер в сослагательном наклонении, были восприняты хирлайцами как непреложный закон.

И вот теперь земляне, из-за перспективы встречи с которыми эта раса довела себя до состояния полусуществования, завершат все дело… потому что хирлайцы поняли ошибку слишком поздно.

Райнасон потряс головой; в желудке чувствовалась тошнота, вызванная, пожалуй, не сколько ставшим уже далеким завтраком, а, скорее, растущей скорбью о роковых ошибках, вызванных случайностями истории. Она, история, была капризной, жестокой, бесчувственной дамой. Она разыгрывала шутки, длившиеся тысячелетиями.

Неожиданно снизу, с подножья ступенек донесся какой-то звук. Голова Райнасона дернулась вверх и он увидел пятерых людей, карабкающихся вверх, пытающихся преодолевать каждую ступеньку настолько быстро, насколько это было возможно и прячущихся у подножья каждой новой ступеньки, которую предстояло преодолеть. Ощущая, как внутри него откуда-то наваливается мощная волна гнева, он поднял дезинтегратор.

Внезапно у самого его уха раздался характерный шум; луч станнера прошел совсем рядом с ним, попав в каменную стену. Стена завибрировала при соприкосновении с зарядом, но расстояние было слишком большим для того, чтобы он смог проломить ее. И в то же время они были уже достаточно близко для того, чтобы свалить Райнасона, попади только они в него.

Он распластался на земле, ища глазами того, кто в него стрелял. И быстро обнаружил его: маленький, тощий человек беззвучно, почти как тень перевалился через ступеньку и спрятался у подножья следующей. Оказалось, что он продвинулся гораздо дальше, чем было подумал Райнасон; сейчас их разделяло только три ступеньки. С такого расстояния можно было разглядеть жестокие черты лица этого человека. Это было грубое, грязное лицо, с морщинами, которые были, скорее, бороздами. Глаза этого человека представляли собой грубые щели. Райнасон слишком часто встречал таких людей на Краю; он знал, что имеет дело с человеком, наполненным жестокой ненавистью, ищущим любую возможность выплеснуть ее на всякого, кто только ни попадался на его пути. И то выражение жестокого удовольствия, которое Райнасон уловил в его глазах, сразу же вызвало у него озноб.

В следующий момент человек перевалился на следующий уровень, одновременно посылая луч станнера, ударивший в стену в двух футах от Райнасона, который, лежа на животе, на этот раз даже почувствовал леденящую вибрацию камня. Он медленно нацелил дезинтегратор на гребень следующей ступеньки, через который должен был перевалить нападавший, и стал ждать его следующего прыжка. Внутри себя он ощущал только страшный холод, который вполне соответствовал ветру, разгуливавшему над ним.

Человек двинулся снова. Но на этот раз он переместился перед прыжком к краю ступеньки, и Райнасон попал лучом в камень чуть позади него, когда тот прятался у подножья ступеньки. Теперь их разделяла только одна ступенька.

Еще ниже вдоль лестницы Райнасон видел другие фигуры, которые карабкались вверх позади маленького мужчины. И еще другие фигуры, которые продвигались от других зданий к подножью лестницы. Но у него не было времени на то, чтобы заниматься ними.

Стояла полная тишина, если не считать ветра.

И вот наконец человек сделал свой очередной бросок, выстрелив раз, другой. Второй луч зацепил Райнасона за кисть левой руки и на какое-то мгновение вывел его из равновесия. Но он уже стрелял в ответ, скатываясь в сторону. Его третий выстрел вырвал у нападавшего правое плечо и часть шеи.

Несмотря на это, он в агонии попытался преодолеть сразу обе ступени, одновременно поднимая свой станнер, который вдруг упал на камень, и человек повалился на него. Вокруг него сразу же образовалась лужа крови.

Райнасон отполз назад, под прикрытие боковой стены, и стал наблюдать за действиями остальных нападавших. Первый, которого ему удалось обезвредить, действительно пробрался слишком близко — Райнасон до этого просто недооценил, насколько было просто пробраться в сумерках почти до самой вершины лестницы. И вот онемение руки от удара луча станнера распространилось теперь до самого плеча; левая рука полностью бездействовала. Бормоча проклятия, он прицелил дезинтегратор вдоль линии лестницы и выстрелил.

Дезинтегратор на расстоянии двадцати футов прошел через камень как через обыкновенную оконную замазку. Райнасон играл лучом из стороны в сторону, превращая ступеньки в гладкую наклонную поверхность, которую нападающим пришлось бы преодолевать, чтобы добраться до вершины.

Один из них попытался проскочить последние несколько ступенек до того, как Райнасон стер их окончательно, но луч перерезал его надвое на уровне груди. Две части тела покатились вниз, на пока еще не тронутые лучом ступеньки. Нападавший не успел даже издать крика боли.

Теперь на некоторое время установилась полная тишина, нарушаемая лишь воем ветра. Райнасону были видны торчавшие без движения внизу, над третьей ступенькой ноги последнего нападавшего, и не было никакого сомнения, что все остальные хорошо видели их тоже. Теперь они колебались, несколько подрастеряв свою первоначальную уверенность в успехе начатого предприятия.

Райнасон продолжал лежать, прижавшись к полу, ожидая развития событий.

Ветер, продувая через верхние части здания, издавал истошные, раздирающие душу звуки.

Но вот, наконец, еще один смельчак, перекатившись через грань массивной ступеньки и скрываясь в более глубокой тени в стороне от лестницы, стал осторожно подбираться к только что отполированному дезинтегратором скату. Райнасон наблюдал за его маневрами хладнокровно, сквозь серую пелену ярости, к которой подмешивалось отчаяние. Какой толк был от всего этого — от крови, от пота, от боли? Все это вызывало у него отвращение, и в то же время своей извращенной бесцельностью заставляло его гневаться еще больше.

Как коса, легко срезающая нежную весеннюю траву, луч прошел через тело карабкающегося человека — через голову, шею и заднюю часть.

Окровавленный труп скатился вниз, туда, где начинался скат.

Внезапно оставшиеся дрогнули и побежали. Один из них поднялся и стал неуклюже прыгать вниз по крутым ступеням, не обращая внимания на то обстоятельство, что был совершенно раскрыт для поражения мощным оружием Райнасона. Не без внутреннего содрогания Райнасон отметил, что этим человеком был не кто иной, как Ренэ Мальхомм. За ним последовал другой, затем — еще. Оказывается, всего на ступеньках их было около дюжины; все они сорвались с места и побежали. Райнасон послал им в след один луч, вкладывая все свои чувства в скалистую стену, возвышавшуюся возле них. И вот наконец все они скрылись.

Райнасон отошел от лестницы и устало прислонился к каменной стене.

Его левая рука начинала понемногу оживать благодаря восстановившейся циркуляции крови; он машинально потирал ее здоровой рукой, раздумывая о том, станут ли нападающие пытаться штурмовать Храм по голым стенам с другой стороны. Сегодня он сумел одолеть одну из этих древних стен, но станут ли они это делать? Естественно, у них было мало шансов взять приступом лестницу, если только они не соберутся в штурмовую бригаду с четким и грамотным руководством. Но, с другой стороны — кто возьмется возглавить этот самоубийственный штурм? Да, эти люди были отчаянными негодяями, но своими жизнями они дорожили тоже.

И в то же время у него просто не было физической возможности вести наблюдение за черными стенами. Оставить лестницу без присмотра было бы в данной ситуации еще более опасным.

Через несколько минут портативная радиостанция, небрежно брошенная Райнасоном на каменном полу, начала высвечивать прерывистым огоньком, который привлек в сумерках его внимание. Наверное, это был Маннинг.

Райнасон подтащил станцию к тому месту, где сидел, и включил ее, не прекращая наблюдений за лестницей.

— Ли, ты слышишь меня?

— Да, слышу, — ответил Райнасон низким, полным горечи голосом.

— Я иду к тебе для разговора. Придержи свое чертово оружие.

— С какой стати?

— Потому что со мной будет Мара. Очень плохо, Ли, что ты не доверяешь мне, но раз тебе так нравится, то я тоже не буду доверять тебе.

— Неплохая идея, — ответил Райнасон и выключил станцию.

Почти сразу же за этим он увидел, как они выходят из-за прикрытия, образованного поваленной стеной на той стороне пыльной улицы. Мара шагала впереди Маннинга; она высоко держала голову, ее лицо почти ничего не выражало. Когда они пересекали свободное пространство перед основанием лестницы, холодный ветер швырял им под ноги пыль.

Райнасон стоял неподвижно, наблюдая за их приближением. У Маннинга были те же два станнера, но оба были зачехлены. Он все время держался позади девушки; прежде чем подтолкнуть ее вверх на наклонный участок, помедлил немного; взобравшись на него, стал держаться еще ближе к ней.

Райнасон стоял, свободно держа в руке у правого бока дезинтегратор.

Взобравшись на колоннаду, Маннинг схватил девушку за здоровую руку и кивнул в сторону одной из дверей, ведущих в Храм. Райнасон прошел внутрь впереди него. Когда они вошли, Маннинг зажег ручной фонарик и установил его на полу. Такое освещение придало интерьеру комнаты вид застывшей в неподвижности печали, при этом казалось, что тени неподвижных аборигенов упираются в стены и потолок почти с реальной физической грубостью. Маннинг на некоторое время сделал паузу, чтобы рассмотреть хирлайцев и алтарь.

— Вот теперь здесь мы по крайней мере можем слышать друг друга, — сказал он наконец.

— Что вы хотите? — спросил Райнасон. В его голосе отчетливо слышалась холодная ненависть, а ножевой шрам над бровью в тусклом свете фонаря превратился в темную змею.

Маннинг пожал плечами, при чем несколько торопливо. Было видно, что он нервничает.

— Я хочу, чтобы ты убрался отсюда, Ли. И на этот раз я не принимаю никаких возражений.

Райнасон посмотрел на Мару, которая с выражением безнадежности на лице стоически терпела жесткий захват Маннинга, затем вниз на свой дезинтегратор.

Маннинг быстро вытащил из кобуры один из своих станнеров и направил его в лицо Райнасона.

— Я сказал — никаких возражений. Брось оружие на землю, Ли!

Райнасон не мог допустить риск выстрела в Маннинга, прикрывающегося Марой, поэтому счел более благоразумным подчиниться требованию Маннинга и аккуратно положил дезинтегратор на пол.

— Подвинь его сюда.

Райнасон ногой швырнул его через комнату. Маннинг нагнулся и поднял его, затем возвратил станнер в кобуру и направил дезинтегратор на Райнасона.

— Вот так-то будет лучше. Теперь мы можем избежать возражений — ведь правда, Ли? Ты ведь всегда предпочитал миролюбивые решения, не так ли?

Райнасон молча смотрел на него, не говоря ни слова. При этом он медленно прошагал в самый центр комнаты и оказался среди хирлайцев, которые даже не обратили на него никакого внимания.

— Ли, он собирается убить их! — выкрикнула Мара.

Теперь Райнасон стоял совсем рядом с автопереводчиком. Луч света от ручного фонаря, который Маннинг установил на полу, бил несколько вверх, и поэтому автопереводчик находился в тени. Склонив голову как бы в задумчивости, Райнасон незаметно включил его ногой.

— Это правда, Маннинг? Вы действительно собираетесь перебить их? — Его голос звучал преднамеренно громко и поэтому отражался эхом от стен.

— Я не могу им верить, — ответил ему Маннинг, невольно повышая голос до уровня голоса Райнасона. Он ступил вперед, толкая Мару впереди себя. — Они не люди, Ли, и ты по непонятной для меня причине все время забываешь об этом. Думай об этом как о расчистке новой среды нашего пребывания от вредных животных — это ведь входит в круг обязанностей губернатора, не так ли?

— А как насчет тех людей, что снаружи? Вы обрисовали им картину в таком же ракурсе?

— Этот сброд делает то, что я им говорю, — резко ответил Маннинг. — Им абсолютно все равно, кого убивать. Все равно была бы стычка — то ли между жителями города, то ли жителей города с хирлайцами. Как губернатор я, разумеется, предпочитаю, чтобы они выпустили свой пар на этих лошадях.

Сохранение спокойствия в собственном доме, будем так говорить. — Теперь он улыбался, поскольку обстановка была полностью под его контролем.

— Ну и в чем же заключается ваша цель? — задал уточняющий вопрос Райнасон. В его голосе слышались нотки гнева — настоящего или искусственного — возможно, и того и другого. — Неужели вашей единственной целью в жизни является убийство, Маннинг?

Маннинг с прищуренными глазами еще ближе подошел к нему.

— Убийство? Так ведь это даже лучше, чем вообще не иметь никакой цели, Ли! Со временем я смогу выбраться из этих проклятых краевых миров и зажить в центре галактики как белый человек. Но это при условии, что я буду достаточно удачливым убийцей. И я стремлюсь быть именно таким, Ли…

Да, именно таким!

Райнасон как бы в знак неодобрения повернулся спиной к Маннингу и медленно направился мимо Хорнга к подножью древнего Алтаря. Он посмотрел вверх, на Глаз Кора, который теперь, неиспользуемый, потускнел. Затем снова повернулся к Маннингу лицом.