Дочери Альбиона (№3) - Ведьма из-за моря

— В этой комнате умерла первая жена Колума.

— А-а, — промолвила матушка. — На твоем месте я бы сняла эти красные занавеси и полог и повесила бы другого цвета. Поменяй их. Единственные легенды, которые следует сохранять, — это счастливые.

— Вероятно, — сказала я.

Матушка была права, но смена занавесей и мебели не изменит того, что в этих четырех стенах Мелани жила, страдала и умерла.

После Нового года мои родители вернулись в Лайон-корт. Я очень скучала по ним, но была счастлива, наблюдая, как мой сын с каждым днем становился все больше. Он очень хорошо развивался, и мы все больше восхищались им.

Но, как ни странно, я не могла стряхнуть с себя мрачное впечатление, которое Красная комната продолжала оказывать на меня, и все еще ходила туда. Я, действительно, захотела поменять занавеси и привела туда белошвейку, чтобы обсудить это с ней, но заметила ее нежелание и увидела, что она испугалась задания. Наконец, она призналась, что, по ее мнению, это может принести несчастье.

— Ерунда! — сказала я. — Почему?

— Может, быть, мадам, она хотела, чтобы так все и осталось?

И тогда я поняла, что должна сделать так, как сказала матушка: я должна поменять в комнате все, чтобы люди, пришедшие сюда, не думали о бедной мертвой Мелани.

Но я не поменяла, у меня не хватило смелости. Я уверяла себя, что сделать так, значит поддаться суеверию, но это было не совсем там. Где-то очень глубоко гнездилась мысль, что Мелани оставила что-то от себя и что однажды мне понадобится ее помощь. Признаюсь, что когда эта мысль мелькнула у меня, я постаралась сразу прогнать ее, но она вернулась. Она была здесь, в Красной комнате, и по ночам мне казалось, я слышала ее в шепоте морского ветра: «Что если он устанет от тебя, как устал от Мелани?» Устанет от меня? Матери его сына… и других детей, которые у нас будут? Ибо мы должны их иметь, он был уверен в этом и я тоже.

Мне так много предстояло узнать о моем муже. Я его так мало знала, несомненно, поэтому я была так очарована им. Что он был жестокий — это я знала. Но насколько жестокий, я должна была узнать. Он мог быть грубым. Насколько грубым? Я была в безопасности, пока угождала ему. Была когда-нибудь в безопасности Мелани? Я воображала, как он привозит свою молодую жену домой. Я представляла себе свадебный пир в Тристан Прайори и нежную девушку, которая была воспитана в этом добром доме и ничего не знала о грубой реальности жизни. Был ли он хоть раз нежен с ней? Я могла представить его равнодушие к ее страданиям, я помнила его в гостинице, когда в его глазах не было ничего, кроме вожделения ко мне.

Он меня волновал, очаровывал, но я знала, что я его не понимала. И еще я знала, что я могла полагаться на его доброту ко мне до тех пор, пока я угождала ему.

Я сохраню Красную комнату в прежнем виде и попытаюсь лучше узнать мужа. Я должна знать, где он, когда его нет в замке, я должна принимать участие в его жизни. Я все разузнаю! Как ни странно, это намерение вызвало во мне дурные предчувствия.

Наступила весна, и я опять ожидала ребенка. Я была рада, но не больше, чем Колум.

— Разве я не говорил тебе, что у тебя будет большая семья? Дай мне еще мальчика! Когда у нас будет их полдюжины, мы подумаем об одной-двух девочках.

Я возразила:

— Я не собираюсь провести всю свою жизнь беременной.

— Разве? — удивился он. — А я думал, что это долг жены.

— Родить несколько детей — да, но жена нуждается в передышке.

— Только не моя жена, — сказал он, поднял меня на руки и посмотрел с любовью.

Я была счастлива, мрачные мысли ушли. Я представляла себе будущее — Колум и я стареем, становимся степенными, и наши дети играют возле нас.

Как только я узнала, что жду еще одного ребенка, мое желание все разузнать ушло. Я была счастлива, я хотела продолжать жить в спокойствии. Были периоды, когда Колум уезжал на несколько дней подряд. Мне интересно было, куда он уезжал, но он был не слишком откровенен. Единственное, что я обнаружила, — он ненавидел, когда ему задавали вопросы. Когда я спрашивала его, он отвечал мне неопределенно, но я видела сигналы опасности в его глазах. Я помнила, как он внезапно рассвирепел на какого-то слугу, и всегда боялась вызвать такой гнев. А однажды я подумала, что, может быть, он уехал к любовнице. Я не думала, конечно, что это так, потому что, когда он уезжал, он брал с собой эскорт слуг.

И опять я кое-что узнала через Дженнет. Вообще-то, она должна была спать в помещении для слуг в Вороньей башне, но иногда пробиралась в Морскую башню к своему любовнику. Однажды ночью я увидела, что Дженнет не пошла в Морскую башню. Я вспомнила, что и в другой раз, когда Колум уезжал, Дженнет не ходила в Морскую башню. Я решила ее как можно осторожнее расспросить, потому что я все больше и больше интересовалась путешествиями Колума.

Когда я проснулась на следующее утро, я послала за Дженнет:

— Как я поняла, ты провела ночь на одинокой постели, Дженнет?

Она покраснела в своей обычной манере, которая так раздражала мою матушку, но я находила ее довольно милой.

— Таково приказание, — сказала она. — Мне нельзя было идти в Морскую башню вчера вечером. Так делается всегда перед тем, как хозяин должен уехать. Он занят приготовлениями допоздна, а отправляется с рассветом, — охотно объяснила она.

— Тобиас говорит тебе, куда уезжает?

— Он никогда не говорит, госпожа, молчит, когда я спрашиваю. Он добрый человек, но сердится, если я завожу об этом разговор. «Держи рот на замке, женщина, иначе между нами все будет кончено»А во всех других случаях он — очень мягкий человек.

Конечно, это было странно. Удивительно, к чему такая таинственность: Колум был не тем человеком, который старается делать все втихую. Если людям не нравится то, что он делает, его это ни капли не интересует, и все же это дело он старается делать тихо.

Когда он возвратился из поездки, он, как всегда, был в хорошем настроении и радовался, что опять со мной.

Стоял июнь, замок наполнял теплый солнечный свет. Я была уже на третьем месяце беременности — период, когда первые трудные стадии уже прошли, но я еще не отяжелела. Я хорошо чувствовала себя, была энергична, и мы с Колумом выехали прогуляться. Он сказал мне, что мы уезжаем на ночь, так как ему нужно решить какие-то дела.

Я обрадовалась, потому что подумала: «Наконец-то он хочет посвятить меня в свои дела» Это была наша деловая поездка, я старалась от него не отставать, потому что знала, что очень скоро мне нельзя будет ездить верхом.

Июнь — самый хороший из всех месяцев. А может быть, он казался мне таким, потому что я была так счастлива. По небу разлилась кобальтовая синь с легким намеком клочковатых белых облаков. Красноклювые альпийские вороны и чайки ныряли и взмывали над водой; мы ехали в сторону от моря, по тропинкам в полях, и я была очарована сельской местностью. Белый кервель по краям дороги напоминал мне кружева, а трава была усеяна голубыми незабудками и красными взъерошенными малиновками.

Солнце грело, я была счастлива. Я чувствовала себя сильной, и, хотя я была рада, что еду рядом с Колумом, я знала, что с таким же удовольствием я вернусь домой, к своему сыну. Он был в хороших руках: забота о детях — это единственное, что можно было доверять Дженнет. Колум пел — это была старая охотничья песня, которую он так любил.

Я не узнавала дороги, пока мы не подъехали к гостинице. Перед нами была «Отдых путника», и нас встречал хозяин, который в ту, другую, ночь был в таком затруднительном положении. Сейчас он весь сиял от удовольствия, сложив руки на груди.

Колум соскочил с лошади и помог сойти мне. Подбежали конюхи, чтобы отвести лошадей.

— Дубовую комнату, хозяин! — крикнул Колум.

— К вашим услугам, мой господин, — ответил хозяин гостиницы.

Мы поднялись по лестнице — и вот комната, которую я помнила очень хорошо: большая с пологом кровать, где я спала вместе с матушкой, зарешеченное окно, в которое я увидела Колума.

Хозяин говорил в это время:

— Есть оленина, приготовленная по вашему вкусу. А пироги такие, что во рту тают. И, если милорд пожелает, есть мед, приправленный специями, чтобы запить все это.

— Все ставь на стол! — крикнул Колум. — Мы проделали большой путь и очень голодны.

Хозяин поклонился, шаркая, вышел вон, оставив нас смотрящими друг на друга.

Колум подошел ко мне и положил руки мне на плечи:

— Я всегда обещал себе, что мы с тобой обязательно поспим на этой кровати.

— Ты — человек, который не терпит, когда ему противоречат.

— Какой стоящий мужчина потерпит?

— Но ведь многие мужчины понимают, что в жизни есть вещи, на которые они не имеют права.

— Только не такой мужчина! — резко ответил он. Я засмеялась.

— Ты все это подстроил из-за того, что случилось здесь, когда я приехала сюда с матушкой? Он пожал плечами.

— Я должен был решить кое-какие дела и подумал, почему бы не сделать этого в «Отдыхе путника»? Я возьму с собой жену, и мы переночуем в Дубовой комнате, и это заставит ее осознать, что муж у нее — человек, который рано или поздно все сделает по-своему.

— Я никогда не смогу понять, почему человек, признанный король своего замка, должен постоянно доказывать, что он король.

— Потому что он не уверен, что один человек понимает это, и, сказать тебе правду, он очень хочет, чтобы именно этот человек сделал так.

Я положила голову ему на грудь и обняла его.

— Я поняла, Колум, что довольна жизнью. Ты — сильный человек, я не могу отрицать этого, но что бы мне ни предлагали принять, я всегда должна иметь свою точку зрения… ты пойми это.

— Я бы не хотел иметь глупую простушку… вроде, ..

Я была рада, что он остановился, но знала, конечно, что он говорил о Мелани. Чтобы поменять тему разговора, я сказала:

— Ты говоришь, что пришел сюда по делу. Скажи, по какому, Колум, я очень хочу знать.

Я увидела, как тень пробежала по его лицу. Он подошел к окну и выглянул на улицу, потом повернул голову и сказал:

— Что ты знаешь о моих делах?

— В настоящий момент совсем немного, но хотела бы узнать больше.

— Нечего узнавать! У меня есть товар, который я хотел бы показать купцу. Мы встречаемся в этой гостинице.

— Значит, мы приехали сюда из-за дела, а не из-за той ночи?

— Скажем так: немного того и немного другого.

— Какой у тебя товар, Колум? Откуда он? Он не ответил на эти вопросы, только сказал:

— Скоро прибудут два моих человека с грузом, они привезут товар.

— Что за товар? — настаивала я.

— Бывает разный.

Он подвел меня к кровати и снял с меня плащ.

— Колум, я многое хотела бы знать. Когда я начинаю думать об этом, я сознаю, что очень мало знаю. Ты — мой муж. Ничего на свете я не хочу так, как делить с тобой твою жизнь, и, если я это делаю, я хочу знать…

— Знать что? — сказал он, освобождая мои волосы от сетки. — Что должна ты, хорошая и послушная жена, знать, кроме того, что ты должна угождать мне?

— Да, я хочу тебе угождать, во всем, но я хочу и помогать тебе.

Он поцеловал меня с большей нежностью, чем я привыкла.

— Ты порадуешь меня больше всего, если подождешь, пока я сам скажу тебе то, что найду нужным.

— Ты хочешь сказать, что твое дело — секрет?

— Кто говорит о секретах? Что ты за женщина — все время делаешь из пустяков драму, собираешь призраков в Красной комнате.

— Ты скрыл от меня первый брак.

— Скрыл? Я? Я забыл что-то в прошлом, потому что память об этом не принесет никому добра. Ты должна быть благодарна, что мой первый брак не удался, это делает меня более чем довольным моим вторым браком.

— Я знаю, что ты доволен, Колум, но я хочу помочь тебе, я хочу понять… все.

Он засмеялся и опрокинул меня на кровать. Он поцеловал меня в шею, потом сказал:

— Нет, стол хозяина ждет нашего внимания. Мы поедим, потом, наверное, я решу свои дела, а когда все будет кончено, ты и я будем вместе здесь, в Дубовой комнате, так, как я хотел тогда, когда впервые увидел тебя.

Он поднялся и поставил меня на ноги.

— Но, Колум… — начала было я.

— Ваш муж голоден, мадам, — сказал он мне. — Он должен что-нибудь поесть прежде, чем отвечать на вопросы.

Мы пошли в столовую. Воспоминания нахлынули на меня. Вот здесь он сидел, с аппетитом поедая все, что было на столе. Тут он поймал меня за юбку, когда я проходила мимо. Как я его тогда ненавидела! Было невероятно, что за такое короткое время ненависть могла перейти в такую страстную любовь.

Он с удовольствием ел, отдавая дань пирогу с бараньей требухой, запивая его сливками, — корнуоллский обычай, который мы, девонцы, не признавали, хотя наши взбитые сливки были так же знамениты, как в Корнуолле. Он выпил меду, но очень мало. Пока мы ели, двое мужчин заглянули в столовую.

Он поздоровался с ними, но мне не представил. Они не остались в столовой, а ушли, думаю, ждать, когда Колум освободится. Приходили они или увидеть, что он был там, или дать знать ему, что они прибыли. Они выглядели, как купцы, нарядившиеся в лучшие свои одежды: один в красновато-коричневом сюртуке с пышными рукавами и оловянными пуговицами, другой в коричневых с серым грубых шерстяных панталонах, на обоих были шляпы с высокой тульей.

— Это твои друзья, Колум? — спросила я.

— Это люди, с которыми я должен здесь увидеться по делу.

— Я считала тебя состоятельным человеком, а не купцом.

— Купцы и есть состоятельные люди, жена. У меня богатые земли, замок, много слуг. Поддерживать такое хозяйство и содержать жену в наши дни очень дорого, так что время от времени, когда у меня есть настроение, я — купец.

— Какой у тебя товар?

— Любой, какой попадается.

— Значит, это не какой-то определенный товар?

— Хватит вопросов, твое любопытство сделает тебя сварливой.

— Это потому, что я хотела бы служить своему мужу, а для этого мне нужно знать его привычки.

— Он позаботится, чтобы ты знала, как наилучшим образом служить ему. Теперь я отведу тебя в Дубовую комнату, и ты ляжешь. Можешь быть уверена, что, как только я закончу дела, немедленно приду к тебе.

Он отвел меня в Дубовую комнату и оставил там. Я села на кровать и представила, как он там, внизу решает свои дела. Какие дела? Люди прибыли с вьючными лошадьми. Интересно, что они привезли? Странно было, что сквайр, владелец замка, лорд, занимался товарообменом. Что бы это было? Почему он так не хочет говорить об этом со мной? Могут быть две причины: первая — жены не должны вмешиваться в дела мужей, не должны их понимать. Именно этого я и не приемлю, как не согласилась бы и моя матушка.

Я знала, что, хотя Колуму нравилась моя энергичная натура, он был намерен подавить ее, указать мне «место жены», как он выразился бы. Казалось, он забывал тот факт, что, если ему когда-нибудь удастся это, он потеряет ко мне интерес. Может быть, в глубине своего сердца он хотел, чтобы я была только матерью его детей, а любовь он поискал бы в других женщинах. Я была уверена, что до нашего брака он так и делал. Он раздражался, когда между нами возникала страсть. Однажды он даже сказал с несколько преувеличенной злостью:

— Теперь никто не сможет удовлетворить меня, кроме тебя.

Колум был странный человек. Больше всего на свете он ненавидел оковы. Может быть, он не хотел посвящать меня в свои дела, потому что не хотел делить все? Он хотел исключить меня, потому что боялся, что я буду слишком много значить для него? Стыдился? Он никогда бы не устыдился! Может, что-то должно держаться в секрете?

Так я размышляла, и мне хотелось прокрасться вниз, к комнате, которую хозяин отведет для них, и послушать у двери. Вместо этого я подошла к окну, села там и вновь вспомнила все подробности той встречи в гостинице. Тот случай был самым важным в моей жизни, ибо, если бы я не приехала сюда, я никогда не встретила бы Колума. Как просто было для нас поехать другой дорогой, остановиться в другой гостинице! Казалось невероятным, что на всю жизнь мог повлиять такой незначительный случай.

Я долго сидела у окна и думала об этом. Вдруг я услышала внизу какой-то шум. Выглянув в окно, я увидела двух мужчин, который заглядывали в столовую. Конюх вел двух вьючных лошадей. Это были не наши лошади. Потом пришел Колум и с ним два человека. Я отодвинулась, но так, чтобы видеть их. Они переговаривались, потом люди сели на лошадей и уехали.

Я знала, что сейчас придет Колум, быстро отошла от окна и села на кровать. Через несколько минут он был в комнате.

— Что? — воскликнул он. — Еще на ногах? Что ты делаешь? Время уже быть в постели!

Я плохо спала в ту ночь. Мне снились какие-то сны. Я точно не помнила, о чем, потому что события в них смешались. Снились Колум, купцы, вьючные лошади. Мелани… сон уже переместился в Красную комнату. Мелани предупреждала меня: «Не будь слишком любопытна! Если будешь любопытствовать, то можешь обнаружить то, чего лучше тебе не знать».

Утром мы отправились обратно в Пейлинг. Утро было великолепное. Нет ничего лучше солнечного света, чтобы смыть все страхи, которые приходят ночью. На свету они становятся просто слабыми тенями, вызванными из темноты. Я наслаждалась зеленью хвойных деревьев и зовом кукушки. Все было хорошо. Через шесть месяцев родится мой ребенок, а сейчас я ехала домой, где ждал меня мой сын.

Был август. Я уже больше не могла ездить верхом, и дни казались длинными и скучными. Однажды ночью был очень сильный шторм, я проснулась и увидела, что Колум торопливо одевался. Я села на кровати, но он сказал, чтобы я легла и задернула полог. Он собирался выйти к морю, так как думал, что, может быть, какой-нибудь корабль терпит бедствие.

Я спросила, может быть, мне тоже встать, на всякий случай, если я смогу чем-нибудь помочь. Он сказал, что нет, все равно он не разрешит этого, я должна была думать о будущем ребенке.

Тем не менее, я поднялась и пошла в комнату, соседнюю с нашей, где спал Коннелл. Ему уже был один год. Я думала, что гром и молния испугают его. Ничего подобного: он вскрикивал от удовольствия, кода вспышка молнии освещала комнату, и, наверное, думал, что гром — это часть игры, придуманная специально для него. Я посмеялась вместе с ним, радуясь, что он не испугался, и ушла.

Я опять легла и задернула полог кровати. Я подумала о той, другой ночи, когда был такой же шторм и Колум выходил к морю, чтобы посмотреть, что можно сделать. Он говорил мне, что в темные ночи приказывал зажигать фонари в верхних комнатах башен, выходящих на море, как предупреждение морякам, что они недалеко от «Зубов дьявола». Он сказал:

— Это обычай нашего дома: когда моряки видят огни, они знают, что находятся у Корнуоллского побережья, что рядом «Зубы дьявола», и постараются отойти подальше — так что в башнях Нонны и Изеллы фонари всегда горят в темные ночи.

Я лежала в кровати и молилась — если какой-нибудь корабль занесет сюда сильными ветрами, чтобы он благополучно миновал «Зубы дьявола».

Шторм затих, и я уснула. Когда я проснулась, было уже светло. Меня разбудил Колум, когда входил в комнату. Одежда его намокла, щеки горели.

— Какому-нибудь кораблю не повезло? Он кивнул:

— Разбился о камни.

— Он, наверное, не видел огней на башнях?

— Его кинуло на скалы. Мы сделали, что смогли.

— Ты весь промок! — Я поднялась и стала одеваться.

— Ты ничего не сможешь сделать, — сказал он. — Все уже кончено. Ты увидишь его, когда совсем рассветет: печальное зрелище!

И я увидела его — бедное, печальное судно, когда-то такое гордое. Я не могла оторвать от него взгляда: я думала об отце, который отправился в торговую экспедицию в Восточную Индию. Фенимор пошел с другим кораблем, а Карлос был капитаном третьего. Такое могло случиться с любым из них. Ужас охватывал меня при мысли об опасностях на море. Я стояла у окна, Колум подошел ко мне и крепко обнял.

— Не выходи сегодня! — сказал он.

— Почему?

— Ну почему ты всегда задаешь вопросы? — раздраженно спросил он. — Почему ты не можешь послушаться как хорошая жена? Земля скользкая. Я никогда не прощу тебя, если что-нибудь случится с ребенком.

В тот день Колум уехал на день или два. Я проводила его, и, так как солнце светило, море было спокойное, только слегка грязноватого цвета — следы шторма, — я почувствовала, что желание выйти на улицу было непреодолимым. Я буду осторожна, но я должна выйти на солнце. Я не пойду на крутую тропинку — сегодня она может быть коварной — я только похожу в пределах замка.

Я вышла на покрытый булыжником двор перед башней Изеллы. Я взглянула на башню, вспомнив историю и в который раз удивившись, как мог мужчина держать двух женщин в одном доме и ни одна из них не знала о существовании другой?

— Абсурд! — громко сказала я. А если они были кроткие женщины, беспрекословно подчинявшиеся мужу, которого делили между собой, это вполне можно было устроить? Нет, я не могла этому поверить, хотя с волевыми Касвеллинами все было возможно. Колум ведь хотел, чтобы я была такая же послушная, как Нонна и Изелла.

Потом я заметила песок среди булыжников. Песку было много. Я мельком подумала, как он попал сюда? Может быть, его нанесло штормом? Невозможно: чтобы попасть сюда, он должен был перелететь через вершину башни. Единственный ответ — люди, которые были на берегу, ходили и здесь. Странно, я позавчера была здесь и не заметила его?

Песок был на каменной ступеньке перед обитой железом дверью, так что кто бы ни принес его, стоял на этой ступени. Я заметила сверкающий предмет, наклонилась и увидела, что это амулет. Он блестел, как золотой. Я внимательно рассмотрела его. Он имел овальную форму, был около дюйма в ширину и двух дюймов в длину. На нем была очень красивая гравировка, и то, что я увидела, привело меня в восхищение. Это была фигура прекрасного юноши с нимбом вокруг головы, у ног его лежал рогатый козел. Очень маленькими буквами было выгравировано имя. Я принесла амулет в свою комнату, тщательно осмотрела и, наконец, разобрала имя: Валдез. Итак, он был испанцем. Кто-то, кто был на берегу и принес песок на своих сапогах, уронил амулет. Я положила амулет в ящик стола.

Колум вернулся через два дня. Я видела, как он подъезжал к замку с людьми и вьючными лошадьми. Они были без груза.

Я пошла на кухню и приказала, чтобы немедленно зажарили мясо на вертеле и испекли один из его любимых пирогов — так как было много бекона и баранины, а Колум, как любой корнуоллец, любил пироги.

Мы пообедали одни в маленькой комнате, где впервые ужинали вместе. Колум всегда хотел, чтобы в таких случаях мы обедали там. Это говорило о неожиданной сентиментальности.

Я надела цепь с бриллиантами и рубиновым медальоном, привезенным мне в подарок мужем, и это был очень счастливый вечер. Потом, сняв медальон, я открыла его и, посмотрев на пустое место внутри, решила поместить туда портрет сына.

Я улыбнулась, думая, как предложу это Колуму, и он будет разочарован, так как я не выбрала его. Но позволит ли он когда-нибудь сделать его портрет? И потом, у меня ведь будут еще дети и я захочу иметь портреты их всех? Раздумывая так, я постукивала пальцем по краю медальона. К моему изумлению, пластинка, в которой было место для портрета, отскочила, и я увидела женское лицо. Женщина была красива, с пышными темными волосами, оливковой кожей и томными глазами. Все это было так искусно нарисовано, что, несмотря на миниатюрность портрета, были отчетливо видны мельчайшие детали.

Как странно, что лицо незнакомой женщины вставлено в медальон, подаренный мне моим мужем! Это могло значить только, что медальон до меня принадлежал кому-то другому.

Я сидела, держа в руке медальон, когда в комнату вошел Колум.

— Посмотри, Колум, — сказала я, протягивая ему медальон.

Он взял его, посмотрел на лицо женщины, и я увидела, что он ошеломлен.

— Это очень странно!

— Ясно, что он раньше кому-то принадлежал. Где ты его достал?

На какое-то время он пришел в замешательство.

— Поверь, я тут ни при чем. Золотых дел мастер солгал мне. Люди избавляются от своих ценностей из золота, серебра, драгоценных камней, а продают их как новые. Как можно узнать, только что вещь была сделала или нет?

— Значит, мастер продал тебе медальон как новый?

— А он не был новым! — вскричал Колум. — Я должен призвать мастера к ответу. Как ты чувствуешь себя? Можешь ли ты носить что-то, что не было сделано специально для тебя?

— Я не хочу расставаться с медальоном. Может быть, когда-нибудь я встречусь с этой таинственной женщиной. Портрет превосходно сделан: художник, должно быть, талантлив.

— Дай его мне! — сказал Колум. — Миниатюру вынут, а ты сможешь поместить туда портрет кого-нибудь из нашей семьи. Я даже прикажу выгравировать твои инициалы на нем. Мастер должен для меня это сделать, ведь он продал мне медальон как новый!

— Я сохраню его, как есть. Может быть, я вставлю туда портреты моих детей. — Я открыла ящик и вынула амулет. — Я нашла это, Колум! — сказала я.

Он нахмурился и выхватил его у меня:

— Где?

— Во дворе.

Он молча стал рассматривать амулет, и я подумала, заинтересовался ли он этой вещью или просто пытался справиться с раздражением?

— В каком дворе? — резко спросил он.

— Перед башней Изеллы.

— Я говорил тебе, чтобы ты туда не ходила!

— Никакой опасности не было, и должна же я ходить где-нибудь, раз мне нельзя ездить верхом? Что это? Он похож на амулет.

— Да, амулет. Я бы сказал, он принадлежал члену секты очищения. Я их видел раньше.

— Что это за люди?

— Секта очищения существует уже много лет, ее корни уходят в дохристианские времена. Члены секты исповедуют веру в двух Богов, доброго и злого.

— Христиане тоже веруют.

— Да, но все считают, что эти люди секты очищения служат дьяволу, хотя они это отрицают и носят такие амулеты, чтобы доказать свою непричастность. Но они встречаются в полночь на шабаше и преклоняются рогатому козлу. Здесь показано, как добро побеждает.

— Интересно, чей он? Ты думаешь, у нас в замке есть кто-то из этой секты?

— Я узнаю.

— Здесь красивая гравировка. Посмотри, есть имя — Валдез. Оно испанское, да?

— Черт возьми, действительно! Кто бы это мог быть?

— Мне он нравится, — сказала я. — В нем заложена идея добродетели, побеждающей зло.

— Я должен узнать, чей он. Колум положил амулет в карман.

— Скажи мне, когда найдешь владельца, — попросила я. — Я хотела бы знать, у кого могла быть такая вещь?

Я почувствовала, что он обеспокоен. Днем я пошла на берег. Тепло, в воздухе была легкая дымка. Печальное зрелище представляло судно, наскочившее на скалы и переваливающееся с боку на бок, когда волны набегали на него. Я подумала о людях, которые, доверившись морю, вышли из одного места, чтобы приплыть в другое, до которого так и не добрались, и подивилась, сколько же людей погибло в шторме?

Части судна все еще плыли на воде: бесполезные куски дерева, остатки того, что когда-то было величественным кораблем. И опять я подумала об отце, плывущем по предательским водам, которые могли быть такими спокойными, а через час — такими жестокими. Люди, которые ходили в море, делали это, конечно, на свой страх и риск. Все они знали, что нужны удача и умение, чтобы благополучно добраться до суши. Всю свою жизнь мой отец был моряком, и удача сопутствовала ему. Такие мужчины считали себя непобедимыми, даже море не могло укротить их.

Прилив играл куском дерева, и вдруг большая волна принесла его прямо к моим ногам. Я подобрала его и прочитала — «Сан-Педро».

Значит, корабль был испанский? Меня пронзила мысль — амулет, который я нашла во дворе, был тоже испанский! Во всем этом была какая-то странная значимость, но я еще не знала, какая.

Время родов быстро приближалось, и матушка приехала с Дамаск, чтобы остаться со мной. Она привезла с собой Эдвину и ее малыша, так как приближалось Рождество. Отец был в море, а с ним Карлос и Жако, уже женатый к тому времени. Они еще не вернулись из Восточной Индии, и матушка сказала, что многое будет зависеть от их первого путешествия.

Я всегда была счастлива, когда матушка была со мной. Я была так поглощена приготовлениями к рождению ребенка, что почти не думала ни о медальоне, ни об амулете. Колум тоже ничего мне не говорил, и я думала, что он забыл об этом. Время от времени он уезжал по делам, и я его не сопровождала.

Итак, опять было Рождество, и наши мысли были с теми, кто в море. Эдвина нервничала, а матушка была, казалось, безмятежно спокойна и верила, что отец пройдет сквозь все невзгоды. Она сказала мне, что жена Фенимора в сентябре разрешилась мальчиком, которого назвали, как и отца.

Матушка и Эдвина служили украшением большого зала. Я была слишком громоздка, мои роды ожидались с часу на час, и в самое Рождество, в год 1590 — й, родился мой ребенок.

На этот раз родилась девочка. Я думаю, Колум был разочарован, ибо он предпочел бы еще сына, но это было мимолетное неудовольствие. Мне было всего двадцать лет, и я уже была матерью двух здоровых детей.

Матушка была в восторге от ребенка.

— Девочки могут быть утешением, — сказала она и поцеловала меня. Дамаск так полюбила дитя, что, когда матушка уезжала в Лайон-корт, хотела остаться с нами. Однако это было невозможно, и они уехали сразу после Нового года.

Некоторое время я занималась детьми. Коннелл был подвижным ребенком, таким, как его отец в этом же возрасте. Колум не мог на него надышаться и не мог дождаться, когда же сын вырастет, хотя все в замке считали, что он в своем развитии опережает возраст. Считается, что матери одинаково любят своих детей, но я любила дочурку с такой искренностью, которую никогда не смогла бы чувствовать по отношению к другим детям, если бы они у меня потом могли быть. Вероятно, подобное чувство у меня возникло потому, что ее отец проявлял к ней меньше интереса, чем к мальчику. Мы назвали ее Тамсин: женская форма от Томас, имени отца Колума, а я добавила еще Кэтрин — имя моей матери. Девочка казалась более ранимой. Коннелл уже родился с той самоуверенностью, которую унаследовал от отца.

Остаток зимы, весну и лето я чувствовала себя отрезанной от остального мира — весь мой мир заключался в детской. Мы стали очень дружны с Дженнет, которая обожала малышку, и я была рада, что матушка послала ее ко мне.